Творчество и потенциал. Выпуск 1/2023

Альманах, 2023

Десятилетия вытекают одно из другого и незаметно для нас самих меняют наши взгляды, наши мысли. Но для писателей это означает, что у них есть бесценная возможность совершенствовать своё творчество, вдохновляться человеческими эмоциями, своевременно реагировать на изменения в мире. Первый номер альманаха в 2023 году – и новые ожидания. Как всегда, читатели познакомятся с произведениями различных жанров: поэзия, проза, публицистика; прочтут интервью с писателями, а также рецензии и отзывы на их книги. Это не только помогает авторам полнее раскрыть свой талант, но и множит число новых читателей и единомышленников.

Современная проза

Агата София

Писатель, поэт и композитор. Живёт и работает в Москве. По первому образованию музыкант, по второму — режиссёр.

По мнению автора, нет разницы, в чём выражается творческая мысль — в словах или нотах, — всё это лишь символы, раскрывающие заложенную в них суть.

Библиография: «Серый морок дневного неба» (сборник, «Библио-Глобус», 2015); «st Адам» (повесть, ч. 1, РИПОЛ-классик, 2019); «Ганна» (сага, РИПОЛ-классик, 2020); «Мой дьявол, ангел мой» (роман, альманах «Творчество и потенциал», издательство «Четыре», 2022–2023).

Мой дьявол, ангел мой…

(главы из романа)

Глава IX

Сын своего отца

У месье Лорре помятый вид. Эжен мало представлял себе, как должен выглядеть служащий, чиновник средней руки государственного учреждения, но не так.

Вид отца удивил его.

Эжен не видел в месье Лорре никакого сходства с собой, но неожиданно испытал от этого удовлетворение. У него, разумеется, никогда не было его фотографии. Возможно, для мальчика, начавшего поиски своего отца, логично было создать его образ в голове, но это бы означало мечтать о нем, предвкушать их встречу, чувствовать нечто… Ничего такого в отношении отца у Эжена не было.

Месье Лорре, Эжен и Нина сидели за крошечным столиком в небольшом ресторанчике, в его единственном зале — узком, длинном, похожем на коридор.

Все столики рядом были не заняты, они оставались единственными посетителями в этот дневной час. Нина без умолку трещала, оправдывая свою легенду-предлог, под которым ей удалось извлечь этого неприятного человека из его тесного, пыльного кабинета. Месье Лорре равнодушно смотрел на нее и односложно отвечал на вопросы, все время порываясь закончить разговор. В ответ на очередную реплику Нины он привстал со стула, собираясь уйти, и неуклюже задел стол своим полноватым, рыхлым телом.

Эжен занервничал. В попытке немедленно остановить месье Лорре он не придумал ничего лучше, чем произнести самое главное, то, ради чего всё это затеял.

— Месье! Вы не можете так уйти. Вы мой отец!

Даже Нина заткнулась на полуслове, повернув к Эжену удивленное лицо.

Он понимал, что повел себя по-дурацки. И дело не в том, что он, поддавшись эмоциям, почти выкрикнул свои слова. Он потерял контроль, вот что плохо.

Стены зала, фигура месье Лорре, лицо Нины — все поплыло перед глазами. У него начинался, увы, уже знакомый ему приступ паники. Эжен решительно сжал руки, впившись ногтями правой руки в ладонь левой, сильно и безжалостно, чувствуя, как живая плоть расступается под нажимом пальцев. Почувствовал резкую боль и теплую влагу под пальцами.

Боль отрезвила его. Эжен взял стакан воды со стола, выпил его и поставил на место. На стекле отпечатался след от пальца — небольшое, чуть смазанное пятно крови. Месье Лорре с потрясенным видом опустился на свое место.

Нина пришла в себя и саркастически улыбнулась: да он просто сосунок, маркиз недоделанный!..

Выражение ее лица вернуло Эжена в его обычное состояние.

— А вы, мадемуазель, подите вон отсюда и живите спокойно… пока в моей семье хранятся документы о вашей работе, которой вы не имели права заниматься в чужой стране. Уверяю вас, налоговая полиция будет к вам менее снисходительна, чем я.

Покраснев, Нина вскочила, схватила сумку и выбежала из ресторанчика.

— Что вы себе позволяете, молодой человек?! Даже не знаю вашего имени, но…

Месье Лорре не успел договорить, как Эжен перегнулся через столик и с жаром произнес в самое его лицо:

— Маркиз Эжен де Сен-Рош! И в моем свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк! Но… моя мать назвала мне ваше имя!

Глаза месье Лорре заметались. Он схватил свой портфель, потом снова поставил его на колени. Руки его дрожали.

— Но… почему сейчас?! Почему сейчас?

Мужчина прижал трясущиеся руки к вискам, а потом крепко обхватил ими голову.

…Лето жаркое. Искупаться бы в реке, но Жан-Мари не решается.

Ему семь, он довольно симпатичный, чуть полноватый и немного неуклюжий — оттого, что всегда смущается.

Он вежлив и почтителен с соседями, в их небольшом селе он знает почти каждого. Он никому не сделал ничего плохого. Но взрослые, которые всегда приветливо с ним разговаривают и никогда не игнорируют, — эти же взрослые запрещают своим детям с ним общаться.

У мальчика нет друзей. Ни одного товарища или хотя бы приятеля.

Ему не с кем пойти на речку. Его мама уехала в Париж с отчимом, он живет с бабушкой и дедушкой. Если бы у него был настоящий отец, он бы не оставил его. Иногда мальчик представлял, на кого мог быть похож его папа.

Хорошо, если бы отец походил на булочника, месье Матье. Этот добродушный человек в белом длинном фартуке очень нравился маленькому Жану-Мари. От него всегда пахло свежим хлебом, и новая шутка рождалась прямо на глазах у покупателя — так же, как его выпечка появлялась на прилавке магазинчика. Бабушка всегда посылала Жана-Мари за горячими булочками. Кажется, день, когда бы она его не отправила в лавку месье Матье, стал бы самым плохим в его жизни.

А его настоящий папа был художником, но об этом нельзя было никому говорить.

Однажды бабушка позвала Жана-Мари на чердак — помочь что-то найти среди старых вещей, что хранились в корзинах, сундуках, коробках, плотно прижатых друг к дружке на стеллажах, расставленных по углам и даже посредине небольшого помещения. Вот бы Жану-Мари дали здесь поиграть! Но нет: тут пыльно, да и делать ему здесь нечего — по бабушкиным словам.

Бабушка встала посередине, уперла руки в бока и оглядела все чердачное «роскошество», прикидывая, в какой стороне могла бы находиться нужная ей вещь. Подняла старую корзину, стоявшую возле нее, и из небольшого сундучка, оказавшегося под корзиной, извлекла папку, сдув с нее пыль.

Папка была темная, из потрескавшейся от времени кожи.

— Вот, смотри-ка! А я думала, что не найду так скоро! — обратилась бабушка к мальчику.

В папке лежали несколько листов разного формата. Сверху — рисунок их дома. Бабушка осторожно взяла его и повернула к единственному источнику света — маленькому круглому окошку.

На другом листке была изображена улица с несколькими домами. Это были дома соседей. Жан-Мари узнал эту улицу, несмотря на то, что она изменилась с тех пор, как ее нарисовали.

Следующий рисунок бабушка взяла с особой осторожностью — то было изображение маминого лица.

— Это наброски к портрету. Шарлотта тогда… — начала бабушка радостно, но тут же осеклась, заслышав внизу шаги деда.

Она захлопнула папку и положила ее обратно в сундучок.

— А чьи это рисунки? — спросил Жан-Мари шепотом, тоже прислушиваясь к дедушкиным шагам.

Бабушка помедлила с ответом. Шаги стихли, но ответила она тоже шепотом.

— Это отец твой рисовал. Только про это рассказывать никому не надо. Я их сохранила для тебя, — тут бабушка улыбнулась. — Ты похож на него… Может, у тебя тоже талант?..

О том, кто его отец и что он имел совсем другие таланты, Жан-Мари узнал гораздо позднее.

Как странно… Иногда ему представлялось, что в нем живут разные люди. Он спрашивал себя: хотел ли этот доверчивый маленький мальчик, разглядывающий рисунки отца на пыльном чердаке дома, знать наперед, каким волнением будет охвачен уже взрослым, когда бросится в суде доказывать, словно одержимый, свое родство с отцом — добровольно и даже с какой-то изуверской радостью ставя на себе клеймо сына Гитлера?

Это было время обострившихся чувств. Это были его вызов, его месть обществу, которое не принимало его (как ему казалось), основываясь на слухах и подозрениях. Он стал интересен. Разумеется, он не разделял взглядов своего отца, наоборот. Он чувствовал себя готовым нести идеи мира и равенства.

Поиски в выражении себя привели его в коммуну хиппи, там он и встретил будущую мать молодого человека, который стоял сейчас перед ним, требуя ответа…

Месье Лорре отложил портфель, за который судорожно цеплялся.

Он никуда не спешит. Никто не знает, в какой момент приходит время собирать камни.

Глава X

Сон без угрызений

Кора очнулась от дремоты. В салоне машины было темно и тихо. Она даже засомневалась: едут они или уже остановились?..

Посмотрела в лобовое стекло — темно.

Огни мелькают. Едут.

Она скосила глаза на мужчину, сидящего рядом. Его руки спокойно и уверенно держали руль.

— Иван, вы… — Кора закашлялась, желая убрать из голоса хрипоту после сна.

— «Ты». Мы вроде договорились? — отозвался Иван.

— Да, извини… Ты выключил музыку?

Зачем она задает ему такой глупый вопрос? Наверное, чтобы оповестить о своем пробуждении.

— Да. Ты спала, я не хотел, чтобы тебе что-то помешало.

Почему он заботится о ней? Зачем ему так вести себя с ней? Может, матушка Мария попросила? Ерунда какая! Матушка Мария попросила выключить музыку, если Кора заснет?.. Слишком много вопросов для ее больной головы.

— Может, радио послушать? Этот «Норд-Ост». Они скажут, что там происходит? — она повернулась вполоборота к Ивану.

— Зачем?

— Ну… там же люди были раненые. С ними что?.. Там же скажут?

— А зачем тебе это?

— Ну как же, люди же. Им ведь нужно будет выжить.

— Потом всё узнаешь. Подумай о себе. Ты должна выжить. — Иван понял, что это прозвучало слишком резко, и добавил гораздо мягче: — Ты должна выздороветь. Стать здоровой.

Кора не поняла. Даже при мягкой интонации это прозвучало как приказ. Она хотела спросить, как вышло, что она едет к матушке Марии, а не домой, как матушке Марии удалось уломать ее непримиримую маму.

Но поняла, что ей не хочется обсуждать это с Иваном.

Боже мой! Она видит его второй раз в жизни, а ощущает себя, как… Кора даже не стала анализировать. Ей неспокойно в его присутствии, и в этом ощущении так много оттенков!

— Какая у тебя мечта?

— Что? — Кора глядела на Ивана во все глаза, пытаясь вникнуть в суть вопроса и выискивая в нем подвох.

— Мечта.

Если существуют мгновения, когда самые простые вещи обретают высший смысл, то сейчас настало именно такое. Иван не сделал ничего из ряда выходящего. Он повернул голову и посмотрел на девушку.

Это длилось секунду… может, пару секунд.

Затем он спокойно вернулся к прежней позе, внимательно посмотрел на дорогу и вдруг улыбнулся.

Кора пожалела, что увидела его улыбку лишь в профиль.

Ее обокрали. Ее обделили улыбкой.

— Какая глупость лезет в мою разбитую голову! — Кора зажмурилась и сжала кулаки. Какого черта она сказала это вслух?

— Это ты по поводу мечты?

— Н-нет! У меня есть мечта. Конечно… Я хочу танцевать танго. Научиться то есть. Ну, чтобы… Ну, то есть… Танго по-настоящему!

— По-настоящему? Это с историей страсти, любви? Хм… А что? По-моему, это прекрасная мечта, Кора.

Он издевается или флиртует? Ни то ни другое ей от него не нужно.

— А у в-в… то есть у тебя… какая?

— Всё гораздо прозаичнее. Сон.

— Сон?!

— Да. Сон. Сон без угрызений совести, — отчеканил Иван и сосредоточился на дороге.

Машина въехала в Сергиев Посад, свернула на перекрестке вправо, потом повернула еще раз, еще… и оказалась на узкой, темной улице.

Мощно светящие фары машины, слишком быстро двигающейся по дороге, выхватывали из темноты фрагменты заборов, гаражей, обитых ржавыми листами железа, деревянных строений.

Дом, у которого они остановились, принадлежал художнику, — так сказал Иван.

Было совсем поздно, и Кору отправили спать в приготовленную для нее маленькую комнату, «светёлку», как назвал ее встретивший их хозяин дома. Его Кора плохо рассмотрела и даже не запомнила имени.

Едва положив голову на подушку, она провалилась в сон.

Проснулась утром, вздохнула глубоко и повела носом, не сразу поняв, где находится. Что это за запах — сладковатый, но приятный?..

Кора осмотрелась и тут же обнаружила источник запаха: на подоконниках двух небольших окон стояли баночки из-под краски и пыльные граненые стаканы с торчащими из них кистями.

Она уже не в больнице, она в гостях у художника.

Вечером накануне все произошло так быстро, что Кора не успела сложить два и два. Пришел врач, сказал, что всех выпишут, потому что случилось ЧП и нужны койки для тяжелых с «Норд-Оста».

Посыпались вопросы, от которых доктор лишь нервно отмахнулся. В дверь палаты стремительно вошла матушка Мария, следом за ней Иван. Кору повезут на долечивание в Сергиев Посад, матушка обо всем договорилась, сама она остается в больнице на ночь, они увидятся завтра.

Все это было сказано на ходу, под шум и грохот пробегающих по коридору людей и крики, что доносились из раскрытой двери. Кора разволновалась, пошла обнять на прощанье девчонок из палаты, чуть не забыла свой паспорт, принесенный минутой раньше медсестрой, и коротенькую, на треть листа, выписку из истории болезни, написанную от руки. Видимо, набирать в компьютере, а затем распечатывать не было времени.

Маме она позвонила уже из машины. Та ее успокоила, что в курсе, и пусть Кора едет с матушкой Марией — так для нее будет лучше… пока.

В дверь комнаты постучали.

— Доброе утро, матушка! — проскрипел трескучим тенорком художник. Он вошел, держа перед собой картину в большой, тяжелой раме с облезшей позолотой.

— Вот, думаю, она к вашему присутствию в этой светёлке оченно подойдет! — сказал художник, постреливая на нее глазами из-за рамы.

Силясь вспомнить имя-отчество хозяина, Кора ухватилась за спасительную тему:

— А… матушка Мария придет?

Художник сделал благоговейное лицо, посмотрел куда-то вверх и произнес с блаженным видом:

— Матушка после заутрени болящих навещает. Ну, а мы-то с вами…

В сенях загрохотали пустые ведра. Потом все стихло. Художник дернул шеей и почему-то шепотом произнес:

— Иван вчера в ночь уехал. Грешить-то! В ночь! А не согрешишь — не покаешься… — Художник смешно посопел носом, высоким и писклявым голосом противно подхихикнул три раза, потом осекся и перекрестился.

— Василий! Матушка Мария на родник просила съездить. Тара у тебя есть какая-нибудь? — судя по силе голоса, Иван стоял прямо за дверью.

— А… так входи, Иван! — засуетился Василий (теперь Кора знала его имя).

Дверь открылась, Иван шагнул в комнату, оказавшись к Коре боком. Не посмотрел в ее сторону, кивнул: «Здравствуй!» и вышел в сени, бросив художнику на ходу:

— Выйди-ка!

Василий поставил картину на пол и вышел, закрыв за собой дверь.

Кора осталась одна. Схватилась за щеки — они горели.

Зачем она здесь, зачем она среди этих чужих людей?.. Ей надо уйти отсюда. Куда? — Домой… Туда, где случилось то, страшное. Мама наверняка там прибралась и нет никаких следов, но…

Нет, она не может пойти домой. Вероятно, мама это понимает, поэтому и согласилась на помощь матушки Марии. Куда же ей идти?

В дверь снова постучали. Она откликнулась.

Вошел Иван.

— Матушка Мария просила узнать про твое самочувствие. Какие лекарства нужны… нам потом надо поговорить. Мы с Василием на источник поедем, а ты поешь, я там на кухне оставил. Привез… что Бог послал. — Иван выговорил эту фразу и неожиданно блеснул улыбкой, — она словно без спроса сорвалась с его губ. Он тотчас же нахмурился, будто злясь на себя за неосторожное или ненужное проявление эмоций. — И еще мама твоя прислала тебе пакет.

Иван уже ушел, а Кора все думала: зачем он упомянул матушку Марию? Это как пароль. Будто он прочел ее мысли и напомнил о матушке, чтобы она перестала сомневаться.

Кора вышла из комнаты в сени. Дверь закрылась, и она оказалась в темноте. Она нащупала дверь и вновь открыла ее. Из сеней коридор вел куда-то вглубь дома, и была еще одна дверь, рядом с ее комнатой.

Она прошла по коридору и попала в небольшую, но уютную кухню. На чистом пустом столе стояли два полиэтиленовых пакета. В одном из них Кора нашла банку варенья и всякие гигиенические принадлежности — это явно мама собрала. В другом были одноразовые контейнеры. Она выложила их на стол.

«Что Бог послал…» — сказал Иван. В контейнерах были красиво уложены диетические блюда. Если это был Бог, то он явно был ресторатором.

Она повертела одну из пластиковых коробок и нашла наклейку московского ресторана с адресом. «Мило…» — кисло улыбнулась Кора и присела на табурет, стоящий возле стола. Что это, зачем?..

Ей стало нехорошо, как в страшном сне. Хотелось проснуться и больше не видеть всего этого. Но с Иваном она не отказалась бы встретиться еще раз. «Просто для того, чтобы все прояснить», — успокоила Кора себя.

Глава XI

Вещдок

— Вот это тоже к вещдокам, — сказал вошедший в кабинет высокий молодой мужчина и положил на стол следователя книжку.

— Чайник включи! — отозвался следователь, не отрывая взгляда от экрана компьютера на столе, рядом с папками, сложенными в неровную стопку.

На этом же столе стояла бутылка виски в полиэтиленовом пакете с биркой и печатью, другие похожие пакеты, тоже запечатанные, топорщились от вложенных в них предметов и занимали соседний стол полностью.

— Игорь, ты глянь, на фига им книжка?.. Они ж только ваххабитскую чушь читают.

Зашумел чайник, вошедший мужчина опустился на стул напротив стола следователя, облокотился на него и положил голову на руку. Лицо его было утомленно-серым. Он закрыл глаза.

— Не спи. Старший лей… Кошкин! — окликнул его Игорь. — Не спи, говорю, замерзнешь!

— Ага! — мужчина вздрогнул, поднялся и направился в угол кабинета к маленькому столику, загремев там чашками. — У нас сахар есть?

— Где-то там… отстань! — сказал Игорь, стуча по клавиатуре компьютера. — Всё! Могу прерваться на пять минут.

Он откинулся в кресле.

Чай пили молча.

— Наши все вернулись? — спросил Игорь Кошкина.

— Ну, прям-таки! Все там еще. Посмотри! Гитлер вообще при чем? Может, там шифр какой?

— Не понял! — Игорь подался вперед и прочел название книги-вещдока, на которую показывал мужчина: «Гитлер. Билет в один конец», автор Кора Фаминская.

Он взял в руки книгу в полиэтилене, подержал и, сорвав бирку, вытащил ее из пакета.

Книга была новой, явно ни разу не открытой.

— Это вообще оттуда? Гребут всё подчистую, — проворчал Игорь, кладя книгу на стол.

— Да, гребут… — отозвался Кошкин. Он взял книгу в руки и открыл форзац: — Оп-па!

— Что?

— Адрес…

Игорь молниеносно выхватил книгу у него из рук. На форзаце корявым почерком были написаны адрес и станция метро.

— Пробей быстро! — велел он. Кошкин потянулся за телефоном. — Да сходи, быстрее будет! — Игорь опять уткнулся в монитор.

Спустя несколько минут в дверь вежливо постучали.

— Открыто!

Игорь снова оторвался от экрана монитора, ожидая увидеть Кошкина и спросить, какого рожнá он устраивает тут интеллигентские заходы.

Но это был не Кошкин.

— Привет, служба!

— Здорово, второй отдел! — Игорь поднялся и пошел навстречу, протягивая руку. — Какими судьбами?

— Ну, неформально пока, идет? Бабу делить будем! — невесело сказал вошедший.

— О как?!

— Да! Я тебе ее отдам, а ты не благодари!

— Это ты про что?

— «Про что». Про кого! Фаминская, авторша книги — она и есть. Ей по башке настучали, так что чуть концы не отдала. Ее адрес в их книжке был.

Игорь резко, конвульсивно мотнул головой — это была вроде как привычка, но в данном случае слишком походило на отрицание.

— Показания я снимал. Два раза с ней говорил, — настаивал «второй отдел».

— Да ну?! А что она сказала?.. Материалы осмотра места, ну и чего там еще, есть?.. Она где сейчас?

— В больнице, где же ей быть. А не сказала ни слова — вроде не помнила ничего. Материалы я прямо тебе показал. Ага. Кошкин как пришел с этим адресом, я услышал — и бац! Всё сложилось, как пазл. Так что? Берешь?..

— Нет. У меня ничего не сложилось, я не в теме и живу по приказу. Всё! Да и что с нее проку, не знаю!.. Дай подумать.

«Второй отдел» замер в ожидании. Игорь посмотрел на него как на сумасшедшего. Он будет ждать его решения здесь, стоя посредине кабинета?

— Не-е! Не сейчас. Ну ты чего? Меня с минуты на минуты на ковер с отчетом потребуют.

Глава XII

Пора!

Из комнаты, где Кора раскладывала продукты по пакетам, она видела Ивана. Он разговаривал с Василием, тот стоял за дверью, девушка только слышала его голос. Мужчины находились в сенях, от комнаты их отделяла дверь с высоким порогом, сейчас она была приоткрыта.

Кора осторожничала: она чуть прикрыла веки, готовясь сразу отвести глаза, если Иван вдруг обнаружит ее внимание.

Василий что-то восклицал, Иван отвечал негромким голосом, с одинаковой интонацией, как будто текст читал. Интересно, какая у него интонация, когда он говорит не по делу… или что-то личное…

Кора чуть не выронила из рук стеклянную банку с медом. Матушка Мария собиралась в Москву, Кора хотела быть ей хоть чем-то полезной и вызвалась помочь. На столе стояли приготовленные Корой пакеты, в каждом баночка с медом, шоколад в цветной обертке с библейским сюжетом, маленькая бутылочка со святой водой.

— Ну, я думаю — пора! Потом договорим! — сказал Иван Василию.

Один за другим они вошли в комнату.

— Ты просто… у тебя просто нет аргументов! — обрадованно воскликнул Василий.

Выходит, они о чем-то спорили. Кора не вслушивалась, поглощенная своими мыслями. Ее щеки залила краска. Дурацкая реакция организма. Подумаешь, она взрослая женщина. И что такого, если она пробовала вообразить, каков Иван в отношениях. В близких отношениях. С женщиной. В самых-самых близких. С ней.

Ивана не было здесь, у художника, три дня — она подсчитала.

Больница, потом ее внезапный приезд сюда, все помнилось как-то сумбурно, крутилось в голове цветными обрывками, как в калейдоскопе, не складываясь в единую картинку, а эти три дня после его отъезда тянулись долго, будто остановилось всё. Здесь всегда были люди — они приходили, спрашивали матушку Марию. За матушкой ходил Василий, она жила на соседней улице, в доме старого священника, «досматривала» его, как тут говорили.

Художник с матушкой возвращались не быстро, и пока их не было, Кора выслушивала истории людей, дожидавшихся матушку. Всегда было одно и то же: они смотрели на нее сначала настороженно, потом говорили какие-то общие, ничего особо не значащие слова, будто в оправдание своего присутствия, а дальше их было уже не остановить: люди выкладывали все свои беды, повторялись, путались в подробностях, в именах, и опять продолжали…

Кора не знала, что делать в такой ситуации, не знала, можно ли их оставлять одних в комнате, поэтому присаживалась на свободный стул и слушала не перебивая.

Иногда она предлагала пришедшим чай, они благодарно соглашались, и, не дожидаясь, пока она принесет им чашки в комнату, тащились за ней в маленькую кухню, не прерывая своего рассказа. Коре это было неприятно, но, может, так тут было заведено?.. Никто не объяснял ей никаких правил. Она же сама, находясь здесь в качестве гостьи, принимала всё как есть. Не единожды собиралась поговорить с матушкой Марией, но та вечно спешила и говорила, уходя: «Вижу, лучше тебе. Днями в храм, дай Бог, поведу тебя».

Хорошо, что Иван приехал. Наверное, она ждала его. А может, не конкретно его, а кого-то не похожего на всех, кто ее окружал здесь. Потому что она сама не похожа на них. Возможно, все эти люди во сто раз лучше нее, может, даже искреннее, чище.

Если бы она попросила Ивана отвезти ее в Москву? Нет, туда она не хотела. Будто порвались все нити с городом, в котором она родилась и жила… и жила бы еще не задумываясь, если бы не то, что случилось с ней.

Но и здесь было все чужим. Или она этому всему была чужая?.. Почему она только сейчас это поняла?..

Несколько лет назад друзья познакомили Кору с матушкой Марией. Она не раз приезжала к ней за советом и находила это даже романтичным. Ехать к монахине, чувствовать себя избранной, удостоенной личной беседы, оказать небольшую помощь или сделать пожертвование — такие моменты казались привлекательными, особыми событиями.

Каким ничтожным сейчас представлялось ей всё это! Она не видела ничего здесь тогда — только любовалась своими ощущениями.

Кора почувствовала усталость. Она вообще быстро уставала и много спала — вероятно, из-за таблеток.

— Всё, разложила, — она показала рукой на пакеты и, обращаясь к мужчинам, добавила: — Ну… забирайте.

— Не хочешь в Москву прокатиться? — неожиданно спросил Иван и тут же ответил за нее: — Испугалась? Не хочешь… Ладно, все равно надо сначала заехать к матушке — она тебя спрашивала, и мне нужно… Поедешь? Я потом тебя к Василию обратно закину.

«Прокатиться» — слово-то какое неуместное! — резануло неприятно. Кора уже решила отказаться, но вдруг почувствовала, что и сама хочет вырваться из дома художника после этих трех бесконечно долгих дней.

Она кивнула, соглашаясь, пошла за Иваном к машине и села на переднее сиденье: заднее было полностью занято пакетами, собранными для «болящих».

— А как же?.. — обернулась Кора назад.

— Пакеты? Это потом. Мне надо тебе кое-что показать.

Город проехали, закончились последние дома и постройки — зримые признаки обитания человека, и внезапно Кора перестала чувствовать скорость: пространство рвануло вверх и в стороны ослепительно синим цветом неба, стекающего в желто-зеленые полосы уходящих за горизонт полей.

Что-то мягкое и теплое толкнулось у нее в груди, и ощущение было настолько приятным и волнующим одновременно, что она закрыла глаза, повинуясь неосознанному порыву удержать это в себе на возможно более длительное время.

Машина поднималась выше и выше на холм, по лесной узкой дороге, свернула вдруг прямо в лес, темный и непроходимый, как показалось Коре, но тут же, буквально вынырнув из-под лап огромной ели (ветка хлестнула по лобовому стеклу и Кора инстинктивно пригнула голову), оказалась на просторном лугу.

— Ой! — Она не смогла удержаться от восклицания.

— Выходи! — Иван щелкнул замком ремня безопасности.

Кора вышла, осторожно ступая по зеленой непримятой траве, огляделась.

На какой высокий холм они попали! Прямо перед ними, внизу и впереди до самого горизонта, простиралась безоглядная ширь полей с редкими перелесками, покрытая безупречно округлым куполом неба. Солнце щедро освещало всю эту красоту, время от времени скрываясь за облаками. Все представлялось нереальным, расстояния перепутались, казалось, все видимое пространство можно уместить на ладони, только руку протяни. Это какой-то оптический обман: ты знаешь, что такого быть не может, но вот оно, здесь, прямо перед тобой.

— Смотри! Я в детстве влюбился в это место, будто бы знал про него. Там, откуда я родом, все по-другому. Но мне сказки рассказывали про него, про волшебство! Будто бы у того, кто доберется сюда, кому оно откроется, у того вырастают крылья, он становится другим, сильным и всех плохих побеждает, разумеется! — Иван улыбнулся своим детским представлениям о жизни. — Ну, или именно здесь понимает, чувствует, что сам он нечто большее, чем просто человек, и что небо вовсе не абстрактное понятие. Небо… оно с тобой… или в даже в тебе.

Иван говорил просто, в его голосе не было никакой торжественности, но все это звучало как исповедь.

— Мама тебе такие сказки рассказывала? — спросила Кора.

— Мама?… Нет… Да! Крестная мама. Но я не ожидал, что когда-нибудь увижу это наяву, почувствую и… не разочаруюсь.

Ветер рванул, взвился, поднявшись снизу, с полей. От сильной струи воздуха одежда вздулась, пропуская его внутрь, к самой коже. В детстве с подружками с ветром в салки играли. В городе не бывает такого, а в деревне у бабушки — ветру простор. По дороге вдоль поля бежишь, то от него, то к нему, ощущаешь его сопротивление как игру: то слабее он, то как дунет да под одежду проберется — хохочешь. А от чего? От свободы, что ли. Будто пьянит тебя. Она ведь уже и забыла это ощущение. А сейчас как явь это всё перед ней. Кора на секунду закрыла глаза, голова тут же закружилась. Она инстинктивно ухватилась за руку Ивана и чуть наклонилась, глядя вниз.

— Отсюда можно упасть, — сказала она шепотом.

— Я не дам тебе упасть.

Его поцелуй оказался нежным и резко контрастировал с объятьями. Иван словно хотел вдавить ее тело в свое, слепить их вместе. Затем он развернул ее и прижал спиной к себе, как будто ему было важно, чтобы они вместе видели то, что так поразило его.

Они стояли молча несколько минут, не двигаясь.

В кармане куртки Ивана завибрировал мобильник.

— Матушка… — тепло улыбнувшись, сказал он, доставая телефон, но увидев номер, протянул удивленно: — Василий?..

Кора не поняла, почему Иван резко замолчал, и, конечно, приняла это на свой счет: как это у мужчин бывает — порыв души, как порыв ветра. А прошло — будто и не было.

Обратно Иван гнал всю дорогу, только в городе сбросил скорость и уж совсем медленно въехал на улицу, где стоял дом художника.

Кора закрыла глаза. Всё… Она потянулась к ремню.

— Не отстегивай! — она вздрогнула от резкого тона Ивана.

Машина будто вплывала в русло улицы и неестественно медленно через лобовое стекло прорисовывалась картинка: две милицейские иномарки и черный джип у ворот дома, за забором люди в форме и в обычных костюмах, матушка Мария в гуще этих людей выделяется монашеским одеянием.

Заслышав шум мотора, матушка спокойным шагом подошла к калитке и резко подняла вверх большой крест с груди… Никогда Кора не видела у матушки Марии такого страшного лица…

Иван со всей силы утопил педаль газа в пол, и машина с визгом сорвалась с места.

Римма Байтимирова

Родилась в г. Орске Оренбургской области.

По первому высшему образованию инженер-строитель, по второму — юрист. Всю жизнь посвятила семье, воспитав двоих прекрасных сыновей, и с удовольствием работала — в основном по первой профессии.

После тридцати пяти лет брака осталась одна: скоропостижно скончался муж. Чтобы не сойти с ума, начала писать сперва воспоминания, потом стала замечать, что её волнуют и чужие проблемы. В её творчестве появились и басни, и рассказы о любви, во время пандемии, чтобы не казалось всё горестным, написала серию рассказов о весёлом приколисте Феде.

Всё, что писала, складывала в стол, показывала друзьям и родственникам. По совету брата стала размещать свои произведения в социальных сетях, — так появилось много поклонников и друзей; потом были заметки в местную газету.

После первой публикации в коллективном сборнике издательства «Четыре» выросли крылья и появилось желание творить и совершенствоваться в литературной деятельности. Участвовала в альманахах издательства «Попутчик», «Творчество и потенциал», в энциклопедии «География современной русской литературы» (2022).

Виктор и Ираида

Как много мы, девчонки, хотим от этой жизни! — Но не всё и не все получаем.

Многие мечтают, чтобы рядом был такой человек, с которым легко и приятно по жизни… Но часто мы, сами того не зная, можем всё испортить, а можем, наоборот, приобрести.

Хочу рассказать об одной удивительной паре.

* * *

Виктор — так зовут героя моей истории — любил свою Ираиду, боготворил с первого дня знакомства. Его любимое выражение: «К женщине надо относиться как к королеве, а любить и нежить, как сладкую девочку!»

Ну как, девочки, понравилось?.. Вот и Ираиде нравилось это выражение, хотя по жизни она была несколько грубоватой, жёсткой и очень упрямой, всегда настаивала на своём. Но так как она была всё-таки умна и рассудительна, понимала, что нельзя быть такой всё время, работала над собой, особенно с появлением рядом с ней Виктора.

А тот видел в ней только лучшее, не замечал ничего, что могло его оттолкнуть, любовался ею. Даже когда Ираида утром просыпалась чем-то недовольная или солнечный лучик будил её, муж в это время ей говорил:

— Ах, какие пухленькие губки! Боюсь, не справлюсь с ними!

Что Виктор имел в виду под этими словами, неизвестно, но она сразу начинала ему улыбаться….

Когда Ираида извергала гром и молнии из-за недовольства какой-нибудь ситуацией, муж подходил к ней, нежно обнимал и целовал, и ей ничего не оставалось, как сдать свои позиции. Таким образом Виктор поступал постоянно, и Ираида превращалась со временем в ласковую лань, ей самой хотелось быть такой ласковой. Виктор по-прежнему боготворил свою девочку, он был совершенно уверен, что любовью испортить нельзя.

И Ираида стала постепенно меняться. Отношение к окружающим у неё тоже изменилось. Все стали замечать, что она не участвовала в общих обсуждениях чьих-то поступков, ей это совсем не нравилось. Она сидела молча или вставала и уходила. Жёсткость её таяла, Ираида хотела, чтобы у всех всё было хорошо, но так не бывает. Ведь люди разные, и одни к некоторым поступкам относятся с иронией, другие с сарказмом, а третьи с волнением, хотя поступок один и тот же! Грубость Ираиды тоже растаяла: она никого не обрывала на полуслове, даже если речи ей не нравились. Молча выслушивала и делала для себя выводы.

Ираида была умная женщина, она использовала уроки мужа и совершенствовалась. В любом случае она не только брала, но и отдавала.

Но случилось несчастье в их семье. Виктор на работе получил тяжёлую травму. Ираиде сказали, что состояние его критическое, «пограничное», всё будет зависеть от его организма и от того, смогут ли восполнить потерю крови…

В первые секунды она застыла в ужасе:

— Как же так?.. Что делать?!

И вот, когда Ираида произнесла: «Что делать?!», она вдруг сразу поняла, как ей необходимо поступить.

Эта трагедия произошла накануне праздников, многие друзья разъехались по местам отдыха, а необходимо было найти доноров — слишком велика потеря крови!

Ираида нашла способ: сейчас большим подспорьем стали социальные сети, а с этим у неё всё в порядке. Бросила клич о помощи, предложила самолично подвозить желающих до пункта сдачи крови. Нашлись и ещё люди, которые не могли помочь непосредственно (из-за несоответствия группы или наличия заболевания), но предлагали услуги водителя или передачу информации, — всё пригодилось. Женщина была благодарна всем и выражала свою признательность в различной форме: кому шоколадка, а кому и просто «спасибо», что тоже приятно услышать.

Крови было много собрано, даже для других осталось…

Когда Виктора собрали-сшили, возникла следующая ситуация: необходим был квалифицированный уход. Но это не стало для Ираиды проблемой — нашла двух женщин, которые её подменяли, когда она была занята поиском денег на дорогие, но очень эффективные препараты для скорейшего заживления ран.

Зажили раны — стали необходимы тренажёры, различные приспособления, и это тоже было Ираиде по плечу… Она очень похудела и стала более подвижной, очень организованной. Куда делись её чёрствость и грубость?.. А упрямство помогало Ираиде преодолевать трудности.

Виктор многого не знал, конечно, но был счастлив, когда жена рядом, сожалел, что Ираида мало уделяет ему внимания. Однажды даже сказал ей:

— Я так рад, когда ты рядом со мной! Но твоя работа у тебя отнимает очень много времени. Дорогая, ты не можешь уйти в отпуск, чтобы больше быть рядом?

Ираида улыбнулась и сказала:

— Милый, когда ты выздоровеешь и наберёшься сил, мы с тобой пойдём в отпуск вместе и будем отдыхать.

— А сейчас? — никак не мог успокоиться Виктор.

— А сейчас у меня большой и важный проект. Но ведь вечерами я же с тобой.

Виктор не знал, что жена уже использовала и свой отпуск, и полагающиеся отпускные. Она сидела с ним день и ночь, когда требовался неотлучный уход.

Начинаешь задумываться, как обстоятельства меняют людей…

Как часто бывает с больными, Виктор стал капризным (хотя это было ему совсем несвойственно), требовал повышенного внимания. Ираида была терпелива и стойко сносила все его выпады. Она рассчитывала, что со временем всё встанет на свои места.

Но шло время, муж уже долгое время находился дома, ему пора было начинать учиться передвигаться. Первые шаги давались Виктору трудно: он мог их делать, но надо было приложить усилия, постараться…

Однажды, когда Ираида была на работе, мужчина решил походить самостоятельно, без посторонней помощи, хотя любимая жена просила не делать этого без неё.

Конечно же, Виктор упал, сломал палец на левой руке, ушибся… И когда пришла Ираида, которая к тому же задержалась, зайдя после работы в магазин, встретил её неласково:

— Неужели нельзя уделять мне побольше внимания?

Ираида очень огорчилась этим словам. Вызвала «скорую», ему наложили лангету, но Виктор продолжал возмущаться. Она молча сносила упрёки, вдруг почувствовав себя очень несчастной. Ведь она так старалась…

На следующий день Ираида уже не спешила домой, а тихо брела по улице. Навстречу шёл Игорь — знакомый, что помогал ей достать приспособления для ходьбы и знал всю её историю.

— Почему вы такая грустная? — участливо спросил Игорь.

— Просто так… — ответила Ираида.

— Просто так не бывает. Что случилось? — стал допытываться Игорь.

Ираида неожиданно для себя расплакалась и рассказала ему всё.

Они шли по аллее в сквере, Ираида и не заметила, что прошла свой поворот и не свернула домой. А Игорь держал её под руку и так сжимал локоть, что она почувствовала какую-то странную энергетику, притягивающую к нему.

«А как же Виктор?» — Ираида вдруг очнулась и, ничего не говоря, побежала домой.

Дома встретил её Виктор, немного встревоженный. Он спросил:

— С тобой всё в порядке?

— Да, — ответила Ираида и отвела глаза: она до сих пор чувствовала прикосновение Игоря.

— Тогда чем ты расстроена, моя дорогая?

— Всё в порядке, милый, — с трудом повторила Ираида.

Она не понимала, что с ней происходит. Откуда это волнение, что её так смутило?..

Женщина задумалась.

Ираида не сознавала, что её тело хочет любви, ласковых прикосновений, к которым она привыкла… Ведь последние несколько месяцев она только ухаживала за мужем и ей доставались лишь упрёки, придирки да ворчание. Впервые за долгое время назвал её «моя дорогая».

Странно, но Ираида продолжала думать об Игоре. Её взволновали его прикосновения, она хотела ещё раз почувствовать это…

И поэтому не задумываясь на следующий день набрала знакомый номер телефона и с радостью услышала приятный баритон.

— У меня к вам просьба… — сказала Ираида.

— Я сделаю для вас всё, что угодно, — отозвался Игорь.

Они договорились встретиться у входа в парк.

— Ну, так что вас привело ко мне? — улыбаясь, спросил мужчина.

Ираида заранее долго размышляла, как ответить на этот вопрос. Много придумывала вариантов, но ответила по-другому:

— Просто захотелось с вами поболтать…

— И всё? — Игорь продолжал улыбаться.

— Да! Если вы не возражаете и можете мне уделить немного времени, — тихо произнесла она.

— Идочка, я весь в вашем распоряжении, мне с вами интересно, я согласен… поболтать, — И Игорь взял её за руку.

Так они пошли вдоль аллеи рука об руку. Со стороны это выглядело, будто идёт влюблённая парочка. Игорь смотрел на Ираиду с восхищением и был горд от того, что с ним рядом идёт такая красавица — молодая, стройная, стильно одетая.

Ираида удивлялась тому, насколько ей легко с этим человеком, но факт оставался фактом. В этот момент ей не очень-то хотелось болтать с ним, она поняла это с первой минуты, — ей хотелось к нему в объятия. Этот мужчина обладал энергетикой, которая притягивала её, и потому Ираида не отодвигалась от него, не отбирала свою руку…

Её тело хотело ласки, которую она не испытывала много месяцев, почти год.

Пока они шли по парковой аллее, Игорь всё плотнее прижимался к Ираиде… и неожиданно обнял и поцеловал её.

Ждал возмущения: он ведь знал историю любви Ираиды и Виктора. Но нет, ничего такого не последовало, Игорь даже почувствовал ответ на свой поцелуй.

Набравшись храбрости, он крепче обнял спутницу, усадил на скамейку и повторил поцелуй… А Ираида просто растворилась в нём: её слишком давно не целовали и не обнимали, а так этого хотелось!

Игорь, глядя ей в глаза, поправил прядку волос, отогнул воротник блузки и с такой страстью посмотрел на её шейку… хотел поцеловать, но не рискнул. А Ираида тем временем прикрыла глаза: её одолевал конфликт души и тела. Тело жаждало любви и ласки, а душа возмущалась. Кто победит, она не знала.

Игорь же становился настойчивее, крепче прижимал, и она чувствовала на спине его руку, которая источала такую бешеную энергию, что она боялась не выдержать и поддаться искушению.

И вдруг… она услышала голос Виктора, который звал её!

Вне себя, Ираида встрепенулась, вскочила, схватила сумочку и побежала вдоль аллеи…

Добежав до дома, остановилась. Попыталась успокоиться — не получалось.

Тогда Ираида направилась в магазин: со стороны выглядело так, будто она забыла купить продукты. Уложила в пакет хлеб, молоко, яблоки… не зная, что бы взять ещё.

Главное, она успокоилась.

Зашла в квартиру. Виктор сидел в своём кресле-коляске, вид у него был печальный и даже подавленный.

— Я думал, ты не придёшь… — тихо произнёс он.

— Почему, дорогой? — как можно спокойнее спросила Ираида.

— Подумал, что ты бросила меня…

— Что ты такое говоришь?! — воскликнула Ираида, быстро снимая красивые босоножки.

Она подбежала и поцеловала мужа в щёку, а тот протянул к ней руки, чтобы обнять. Колёсики его кресла не были зафиксированы, и оно покатилось, а с ним вместе и Виктор с Ираидой, весело смеясь, — совсем как раньше.

Ираида была тронута лаской мужа. Она чуть не рассказала ему о своей встрече с Игорем, но вовремя остановилась. Подумала, что не стоит портить вновь возникшую между ними нежность… И ей захотелось, чтобы Виктор снова прижал её к себе. На этот раз Ираида установила на кресле тормоз, наклонилась к мужу и поцеловала его сама.

Виктор был несказанно рад этому поступку…

— А почему ты избегала меня? — спросил он, когда Ираида разомкнула объятья.

— Когда это я избегала?.. Просто думала, что у тебя ещё всё болит и боялась сделать тебе больно. А сегодня не удержалась, — просто ответила она.

За время болезни Виктор сильно похудел, но руки его были по-прежнему крепкими и сильными. Ираида словно таяла в сладостной неге, ей было очень приятно ощущать, что у неё есть Виктор, любимый человек. Она почувствовала, как всё утраченное возвращается…

Это был не инвалид в кресле-коляске, это был её мужчина.

Ираида отправилась в кухню, подогрела ужин, поставила вариться на завтра обед — тётя Нина покормит Виктора: она помогала ему во время занятий, подстраховывала. То, что муж мог заниматься под присмотром соседки, дорогого стоило…

После ужина Ираида предложила Виктору походить на тренажёре, который занимал полкомнаты. Тот согласился.

Когда Ираида подошла к нему, он, как обычно, опёрся на поручни, чтобы встать с кресла, но его притянуло плечо жены. Оно было таким тёплым и родным…

И они вместе шагнули к тренажёру. С его помощью Виктор мог стоять во весь свой могучий рост, и рядом с ним его Ираида казалась такой маленькой! Но она была сильной — Виктор это чувствовал, особенно сегодня.

Он обнял жену, чуть не запутавшись в ремнях, поцеловал и понял, что надо быстрее выздоравливать, чтобы жить полноценной жизнью со всеми её радостями и баловать свою маленькую девочку…

Алексей Викулин

Детский писатель-сказочник, фантаст.

Будучи геологом по образованию, исколесил почти всю северную часть западной Якутии, остановив свой выбор на столице алмазного края России — г. Мирном, где и живёт в настоящее время.

Творческий путь начал с рождением дочери в 2015 году, когда стал писать для неё сказки и стихи. Сегодня является автором трёх книг из цикла «Сказки волшебного леса» («Новый формат», 2021–2022), сборника «Сказки волшебного леса» и фантастической повести для детей «Кашэт. Путешествие в неизведанное» (Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2022).

Лауреат краевого конкурса «Лучшая книга Алтая — 2021» в номинации «Лучшая книга для детей».

На волнах

В его жизни с некоторых пор не было никого важнее дочери — маленькой белокурой девочки, плескавшейся рядом на плавательном круге и так задорно смеющейся каждый раз, когда очередная волна поднимала её на свой гребень.

В ней было всё: мамина улыбка, её красота, и его дерзость, принципиальность, которую так хочется назвать характером. И что-то ещё своё. Какая-то индивидуальная изюминка, всё время ускользающая от внимательного взгляда отца. А ещё эта грустинка, которую с некоторых пор можно было уловить на её лице, но лишь боковым взглядом.

Да, с некоторых пор… с того самого дня, как несчастный случай неожиданно забрал мать из семьи, оставив глубокий и болезненный шрам в душе любящего мужа и неизгладимую рану в сердце пятилетнего ребёнка. Ощущение утраты подобно оврагу, появившемуся ниоткуда. И вот со временем овраг зарастает травой, корни молодых деревцев на его бортах крепчают и связывают его стенки, сезонные ручьи приносят мелкую гальку, укрепляя дно. Но овраг остаётся оврагом. И он вписывается в историю, наносится на карты, и лишь редкий одинокий грибник задаётся вопросом: а какова его история? Почему он образовался именно здесь и какие для этого были причины?

Кажется, прошла уже целая вечность без неё — без любимой, но это всего лишь кажется: время так относительно… Всего пять дней назад исполнилось полгода. Полгода настоящих испытаний для мужчины. Остаться с маленьким ребёнком, пятилетней девочкой, когда поблизости нет ни бабушек, ни дедушек, в одночасье поняв, что ответственность за ребёнка разделить больше не с кем и что теперь он должен беречь не только любимого, родного человечка, но и себя. Нельзя допустить, чтобы ребёнок остался совсем один. Ощущение страха смерти. Для него оно всегда было чуждо. Боязнь высоты, боли, позора, страх за любимых людей — это да. Но страх собственной смерти — это новое и очень неприятное ощущение, граничащее с безудержной паникой.

Он смотрел на дочь и улыбался. Улыбался тому, как она счастлива в этой неравной схватке с морем, как с каждой новой волной всё крепче хватается за бортики плавательного круга и как волны время от времени скрывают от него её счастливое лицо — ненадолго, всего на пару секунд.

Они ушли подальше, насколько это было возможно, специально, чтобы не было поблизости людей, но под ногами ещё ощущалось дно. Он не мог рисковать, уходя слишком далеко, да и большим умением плавать, как и физической выносливостью, он не обладал. Поэтому место, где вода доставала до нижней губы в момент отхода волны, было хоть и минимально надёжным, но всё же надёжным. Тем более этот круг… у него никак не выходило из головы, что руки дочери могут соскользнуть и она провалится вниз, а если ещё и во время набега волны — страшно представить.

Он окунулся с головой, очередной раз откинув от себя такие жуткие мысли и, подплыв к дочери вплотную, улыбнулся.

— Кажется тебе от дядьки Черномора подарочек. Принимаешь? — с игровой ноткой в голосе спросил он.

Дочь радостно засмеялась, предвкушая очередную весёлую шутку в папином стиле.

— Что? Опять ракушки или песок? — спросила она смеясь.

— Нет. Тебе передали цветы!

Отец протянул ей какую-то длинную папоротникообразную водоросль, которую сложил в своём кулаке на манер букета. Дочка засмеялась и хлопнула своей ладонью по его кулаку как раз в тот момент, когда накрыла очередная волна. Как и всегда, отец не отрывал взгляда от неё в такие моменты, глаза уже привыкли к морской воде. Волна прошла, и воздух разрезал звонкий, пронзительный детский смех.

— Не надо мне таких цветов, оставь их себе! — воскликнула она задорно, с любовью поглядывая на отца и ожидая, что же будет дальше.

— А хочешь, я покажу тебе под водой осьминога?

— Да! Хочу! Хочу! — обрадовалась девочка.

В этот момент до них вдруг донёсся чей-то крик. Голос был женским: «Помогите! Женщина тонет!»

Он оглянулся и увидел молодую девушку, которая плыла к берегу и кричала, взывая о помощи. Его она не замечала, смотрела на берег. Он проследил взглядом траекторию, откуда плыла девушка, и увидел вдали среди волн, несомненно, на большой глубине, барахтающиеся беспорядочно руки и белую панаму, то и дело остающуюся на волнах без хозяина.

Страх обуял его. Новый страх, непреодолимый. Страх, который опередил мысль: «Как я смогу жить с этим, если не попытаюсь?»

Вторая мысль, болью пронзившая мозг, была похожа на обрывок диалога: «Дочка на круге, есть шанс, что с ней ничего не случится». И только теперь мужчина осознал, что уже плывёт к тонущей женщине, не упуская из виду периодически исчезающую под водой голову.

Страх. Он завладел всем телом. Страх за оставленную дочь. Вдруг, спасая другого, он потеряет её, потеряет навсегда?! Страх, что не сможет спасти женщину, — только бы она держалась на плаву!.. Если пойдёт ко дну, он точно знал, что уже не сможет нырнуть — силы покидали его, а ещё эти проклятые волны! Страх погибнуть и оставить дочь одну.

Эти мысли острым ножом проносились в голове. Стоит отказаться от спасения, слишком большой риск. Он оглянулся по сторонам, но рядом не было никого. За спиной, уже далеко, девушка продолжала плыть к берегу, не переставая звать на помощь, с другой стороны плыл мужчина — тоже далеко и очень медленно.

«Он точно не успеет… — подумал отец девочки. — Придётся всё же мне. Извини меня!» — обратился он мысленно к дочери.

Преодолевая все свои страхи, но так и не избавившись от них, борясь с волнами, давно не чувствуя под ногами дна даже в момент отхода волны, он плыл.

Плыл и прощался. Просто прощался. Он не мог повернуть назад голову, чтобы глянуть, всё ли нормально с дочкой, он просто надеялся. Страх, на удивление, не породил мысли о молитве. В голове бесконечно кружилась лишь одна мысль: «Пожалуйста! Только держись! Не тони!»

Он действительно уже был рядом с тонущей. В какой-то момент женщина перестала бороться и начала уходить под воду, но в следующую секунду заметила его. Он был так близко, что легко увидел радость в её глазах, в ней проснулась надежда и открылось новое дыхание.

«Эх, сил бы больше!» — с грустью подумал мужчина. Он чувствовал, подплывая к ней, что изрядно обессилел. Ноги пока не сводило, но сердце будто выпрыгивало из груди, не давало ровно дышать, уже очень сложно было держать голову над водой.

«Ты же так и не научился нормально плавать. Куда ты полез?!» — глубоко в голове пронеслась приглушённая мысль.

— Держись! — наконец, он подплыл к тонущей и протянул руку, предоставляя опору. Но она в панике стала карабкаться ему на спину.

— Не топи меня! Не топи меня, сказал! — рявкнул он дважды на женщину.

И это подействовало. Та будто очнулась, и только тогда, взявшись за руки, они смогли плыть вместе к берегу. И только тогда он смог оглянуться и посмотреть в сторону дочери… и не увидел её.

Они плыли. Плыли вместе, по-собачьи, медленно перебирая ногами в воде и держась за руку. Он поддерживал женщину, но сам уже начинал захлёбываться. Силы закончились. Внутри не чувствовал ничего. Спокойствие. Смирение.

Вдруг рядом раздался голос:

— У вас всё нормально?

«Спасибо, Господи! Женщина спасена!»

Он повернулся на голос и понял, что это доплыл тот самый мужчина, которого он видел вдалеке. Тот оказался кавказцем.

— Нет! Я уже не могу, я очень плохо плаваю, возьми её… — ответил отец девочки новому спасителю.

Мужчина подплыл, протянул спасённой руку, и они поплыли дальше — к месту, где можно было достать ногами дно.

Отец девочки снова глянул в сторону в надежде всё же рассмотреть свою дочь.

Чуть правее того места, где он её оставил, на волнах болтался ярко-оранжевый спасательный круг, а в нём самый любимый человечек в мире! Она смотрела издалека на него и веселилась. «Боже! Она всё ещё ждёт розыгрыша с осьминогом!»

Сил бороться с волнами уже не было. Страха не было тоже. Только горечь и обида.

«Не должно было всё так закончиться… извини!»

Голову над волнами было уже невозможно держать. Он не отрывал взгляда от дочери. Она всё так же улыбалась и смотрела на него, не понимая, что происходит.

«И ведь никто не обратит внимание, что ребёнок болтается в море один! Теперь она одна! Совсем одна! Я тону…»

Кажется, последняя фраза была сказана вслух — разборчиво, чётко, без крика о помощи, а просто как бы ставя перед фактом. Через секунду кто-то подхватил его руку. Кавказец вернулся за ним. Как оказалось, отец девочки не доплыл до места, где можно было достать ногами дна, всего метров пять, не больше.

— Спасибо! — прохрипел он и ринулся к дочке.

Сердце всё ещё рвалось из груди, когда они выходили из моря к толпе отдыхающих, которые и не догадывались, что могло произойти всего лишь несколько минут назад… Или произошло?.. В голове крутилось: «Я сделал это! Я спас человека! Как-никак, но я справился! И я жив! И дочка! И я рядом с ней!»

Девочка спросила отца про обещанного осьминога, и тогда он рассказал ей, что произошло. Она выслушала как взрослая — внимательно, не перебивая и не отводя взгляда. Потом обняла его крепко-крепко и сказала:

— Папа, я люблю тебя!

И тогда он не выдержал и заплакал.

Евгений Колобов

Родился в 1955 году в семье военнослужащего.

С 1972 по 2002 гг. проходил службу на разных должностях в Вооружённых силах СССР и Российской Федерации.

Обладатель Гран-при Международного конкурса «Янтарный берег», призёр и лауреат многих литературных конкурсов. С 2020 года состоит в Интернациональном Союзе писателей (ИСП).

Евгений Витальевич создаёт прозу о настоящих мужчинах, его произведения позволяют противоположному полу лучше понять логику поступков своих возлюбленных.

Шашка

Земля дышала, нагретая дневным солнцем, исходя жаром.

Осязаемый воздух играл столбом мелких частиц на уровне пыльных сапог и с готовностью распадался от каждого нового порыва ветра или быстрого движения солдат на батарее. Ветер дул в спину, и дым от наших залпов на время закрыл поле нашего последнего боя. Вместо привычных запахов войны на позиции остро запахло горькой полынью и незнакомыми цветами — кажется, последние летние отголоски. Даже растения торопятся перед длинной зимой, ценя каждый день ранней осени…

Я запрыгнул на тёмную от времени перевернутую бочку, вытер обильный пот с лица, размазывая чёрную копоть по выбритой коже, сощурился от слепящего послеполуденного солнца и достал из портсигара ароматную турецкую папиросу. Закурил.

С турецкой батареей покончено.

Как и не было её.

Второй день нас преследовали по пятам. Не давая расслабиться и угрожая полной расправой и уничтожением: в плен турки брали только старших офицеров.

В первой волне погони, преследующей отступающий шеститысячный русский корпус, шли турецкие резервисты. Самоуверенные и наглые, они раньше служили в турецкой армии и не знали, что наши новые пушки дальнобойнее турецких почти на версту.

Моя трёхпушечная батарея, оставленная в арьергарде, чтобы прикрыть отход потрёпанного корпуса, накрыла противника, когда они только начали разворачиваться в боевой порядок. Один картечный залп разогнал наступающую пехоту, и я всецело сосредоточился на уничтожении турецких пушек.

Сейчас главное — выиграть время: каждый час бесценен. Наши закрепятся на самой высокой горе, перекроют Шипкинский перевал, и без артиллерии их выковырять будет затруднительно. Конечно, в сорокатысячной турецкой Третьей армии найдутся ещё орудия, но эти уже стрелять не будут. Уничтожены вчистую. Последний залп получился очень удачным и тянул на Георгиевскую медаль для наводчика. Граната попала в повозку с огневым припасом. Громыхнуло громом, и в небо взметнулось огненное облако, слепя глаза. В секунду часть гранат взорвалась сразу, уничтожив всех, кто оказался в пятидесятиметровом смертельном диаметре. Остальные снаряды разлетелись в разные стороны, калеча и убивая и так мечущихся пехотинцев. Поднялась паника.

Для нас появилась короткая передышка. Теперь нужно продержаться как можно дольше, продать свою жизнь как можно дороже. Батарейцы понимали, что тяжёлые пушки в горы не затащишь, но когда, расставляя орудия, увидели, как наших лошадей уводят вместе с уходящими силами, дружно закрестились, зашептали оборонительные молитвы.

— Шрапнельной гранатой заряжай, трубка первая!

Первая — самая короткая, чистим пространство перед позицией батареи. Через пороховой дым, окрашенный заходящим солнцем в разные оттенки красного, тяжело рассмотреть, куда стреляешь. Когда дым рассеивается, солнце слепит глаза, снова промаргивая едкий пот, щурюсь и холодею, видя близкую опасность.

Увлекся уничтожением чужой батареи, обрадовался удачным выстрелам и не заметил скрытый маневр противника: побежавшая было пехота внезапно оказалась гораздо ближе к нашему наскоро сделанному редуту. Турки наступали со стороны заходящего солнца, и я не сразу разглядел бунчуки пехоты низом. Куда подевались резервисты со своими малообразованными офицерами? На смену им явилась кадровая турецкая регулярная пехота, обученная пруссаками, опасная в своей ярости и известная жестокостью атак. Только там лучшие офицеры, которые выучены и прошли муштру на зависть многим колониальным армиям.

Конец ознакомительного фрагмента.