Проклятие изгнанных

Альберт Байкалов

Когда-то давно, покидая пепелище великой Российской империи, семья Угрюмовых спрятала фамильные драгоценности в тайнике, оборудованном в стене дома, и поручила горничной проследить, чтобы никто не покусился на сокровища до их возвращения. Но вернуться эмигрантам на родину так и не пришлось. А вот их правнук, Виктор Угрюмов, узнал семейную тайну и решил поехать в Россию, чтобы разыскать фамильный клад. Но если бы о сокровищах знал только он один! К несчастью, на драгоценности объявились еще претенденты, и поездка Виктора обернулась опасной авантюрой.

Глава 2

Штат Альберта, Канада. Наши дни

Размышляя, что на этот раз соврать деду, Виктор не спеша поднимался по широкой мраморной лестнице. На душе было тоскливо. Отчего-то всегда, когда он появлялся в стенах хосписа, ему начинало казаться, будто кто-то смотрит в спину. Несмотря на огромные окна, обилие цветов, светлые тона мрамора и пластика, здесь все казалось каким-то холодным, чужим и мрачным, так бывает, наверное, лишь в залах прощания крематориев. Каким бы торжественным ни было их убранство, человеческое отчаяние и страх незримо довлеют над всеми другими чувствами. Впитавшие горечь переживаний потолки и стены давили своей незримой массой, и ему всегда хотелось побыстрее уйти отсюда.

— Вы к Николаю Федоровичу? — спросила шедшая навстречу медсестра, проговорившая имя-отчество деда по складам и неправильно.

— А как вы догадались? — встрепенулся Виктор.

После того как на глазах Виктора в Америке погибли или были арестованы дружки, он был сам не свой. Ему казалось, будто все вокруг знают, что он и есть тот самый русский, которого разыскивает вся полиция граничащего с Канадой американского штата.

— Я не догадалась, а просто вспомнила, — улыбнулась медсестра. — Вы были месяц назад в мое дежурство.

— Месяц назад? — машинально повторил Виктор, силясь вспомнить, видел он это личико или нет. У него вновь возникло подозрение, что это сотрудник ФБР или полиции. — Раз вы уже месяц здесь, неужели не смогли научиться правильно выговаривать имя моего деда? — прищурился он.

— Я не штатный сотрудник хосписа, — окинула она взглядом холл, словно сожалея об этом, — и бываю здесь не очень часто.

— Кто вы? — напрягся Виктор.

— Волонтер, — пожала она плечами. — Мы работаем бесплатно. А что вас смутило?

— Ничего, — покачал он головой, мысленно отругав себя за мнительность.

— Вас проводить? — Девушка шагнула на ступеньку ниже, поравнявшись с Виктором, и он ощутил едва уловимый аромат ее духов и медикаментов.

— Нет, что вы! — замотал он головой, отметив про себя ее красивую фигурку.

— Как знаете, — слегка пожала она плечами и пошла дальше.

«Наверное, тяжело здесь мужской половине доживать свой век, глядя на такой жизнерадостный и сексуальный персонал», — с тоской подумал Виктор, поднимаясь по лестнице.

Деда он любил по-настоящему. Возможно, больше отца и даже матери. Николай Федорович был единственным из всех родственников, кто родился еще в далекой России. Именно он сыграл основную роль в воспитании Виктора. Конечно, в этом случае можно было свалить на старика вину и за то, что Виктор стал гангстером. Но это не так. Пополнить ряды преступивших закон людей Виктора заставила жизнь. В Канаде, где они жили, русские всегда считались людьми хоть и не второго сорта, но не теми, кому в первую очередь дают работу или продвижение по службе. Вообще отец Николая Федоровича был достаточно известным в царской России человеком. Неизвестно, как бы все вышло, не случись тогда красный переворот. В двадцать пятом он был убит. Это случилось по дороге на вокзал, откуда дед и его родители должны были покинуть поездом страну, которой верой и правдой служили долгие годы. На пути их саней ОГПУ проводило задержание членов какой-то банды. С обеих сторон были раненые, нуждавшиеся в помощи, поэтому большевики отобрали лошадей и сани, на которых ехала семья. Мать арестовали за сопротивление представителям власти и бросили в тюрьму, а деда, тогда еще семилетнего мальчика Колю, определили в приемник-распределитель. Так бы и пошел он, повторяя судьбу миллионов мальчишек и девчонок, детей врагов народа, по этапу: приют, детский дом, ремесленное училище, да приехал в ту пору из Петрограда дядька деда и вывез мальчика сначала в Европу, а потом переправил в Канаду. Дед вырос, окончил здесь школу, стал работать на железной дороге, где и познакомился со своей будущей женой, дочерью таких же эмигрантов из России, Светланой. Жена умерла, оставив сына, отца Виктора, у которого потом тоже родился сын. Дед во внуке души не чаял и с первых же дней строго-настрого запретил разговаривать при нем на английском языке. Полгода назад Николаю Федоровичу стукнуло девяносто четыре, и он сам, втайне от родных, оформился в заведение, которое для людей на этом свете означает конец жизненного пути.

Виктор осторожно толкнул дверь и вошел в палату.

Дед, накрытый клетчатым пледом, сидел в кресле-каталке перед открытым окном и смотрел на начинающиеся за городом горы.

— Знаешь, — не оборачиваясь, заговорил он на русском языке, каким-то особым чутьем поняв, что вошел именно он, единственный внук Виктор, — я ведь никогда не был на родине. Вернее, уехал оттуда совсем маленьким мальчиком, и не то, чтобы помнить, все мне кажется сейчас страшно далеким сном. Много я видел потом русских лесов и рек по телевизору, но так и не удосужился пройтись по бескрайним полям, прогуляться по лесу, о которых мне рассказывал дядя. В детстве я тешил себя мечтами, что вернусь на родину и обязательно разыщу дом, в котором родился. Я помню просторные комнаты, высокие потолки и камин. Страшно подумать, что теперь это уже никогда не произойдет…

Слушая рассуждения деда, Виктор неожиданно почувствовал в его словах смертельную тоску.

«Неужели предчувствует что-то?» — подумал он, а вслух спросил:

— Ты как понял, что я пришел?

— Вся моя жизнь сейчас состоит из ожиданий радостей, одна из которых — твое появление. День за днем так проходит. — Дед развернулся и, подслеповато щурясь, показал ему на стул. — Сядь, мне поговорить с тобой надо.

Виктор подчинился.

Некоторое время сидели молча. Дед смотрел в окно, Виктор на репродукцию, висевшую на стене.

— Что-то случилось? — наконец не выдержал он.

— Что может у меня случиться? — грустно усмехнулся дед и окинул взглядом стены комнаты. — Муха залетит? У тебя-то как дела?

— Нормально, — уклончиво ответил Виктор.

— Посмотри, нет ли кого в коридоре, и закрой поплотнее двери, — неожиданно тихо потребовал дед, чем весьма озадачил Виктора.

— Ты нормально себя чувствуешь? — выполнив требования старика, осторожно спросил он, усаживаясь на стул.

— Как может себя чувствовать старый человек? — вопросом на вопрос ответил дед и посмотрел на Виктора таким взглядом, что тому стало не по себе, и спросил: — Скажи честно, ты не в ладах с законом?

— Почему ты так думаешь? — расстроился Виктор.

— У тебя нет постоянной работы, ты часто мотаешься в Штаты, — пожал плечами старик. — Когда возвращаешься, ведешь странный образ жизни. Думаешь, я не догадываюсь, откуда у тебя деньги? Нет, я не знаю тонкостей, — но уверен, они нажиты нечестным путем. Ведь посмотри, в кого ты превратился, — вздрагиваешь при каждом звонке или стуке… Ладно, — неожиданно махнул он сухощавой рукой. — Тебе скоро пятьдесят, надо думать о семье. В твоем возрасте люди уже обзаводятся внуками…

— Дед, у меня все нормально. — Виктор попытался смотреть Николаю Федоровичу в глаза, но взгляд сползал куда-то вниз, на ставший вдруг ненавистным плед. Ему неожиданно показалось, что, не будь этого толстого куска материи, дед сможет бодро ходить, подниматься с кровати, есть, и тогда они приедут в аэропорт, сядут в самолет и улетят в далекую Россию, страну грез. Он вдруг ощутил ту смертельную тоску, которая охватывала его, когда дед рассказывал про метели и аромат луговых цветов, о которых сам, наверное, больше знал лишь из книг Толстого и Достоевского, но сумел привить ностальгическое чувство внуку. Еще Виктора не покидало ощущение, что дед всегда что-то недоговаривал, а сейчас вдруг почувствовал, что он затеял этот разговор не просто так.

— Нормально у него все, — проворчал дед, бросив на Виктора быстрый взгляд. — Уехать тебе надо. Чувствую.

— Куда? — опешил от такого заявления Виктор.

Его удивило не само предложение, а то, что дед словно прочитал его мысли. Он действительно не знал, куда, однако и оставаться не только в Канаде, но и на всем американском континенте ему уже опасно. Наверняка дружки уже все о нем рассказали, а найти русского с именем Виктор в этой стране для полиции не проблема.

— На кого я тебя брошу? — хмыкнул он. — Матери ты не нужен, за отцом самим нужен уход.

— Зачем я, по-твоему, сюда определился? — загадочно улыбнулся дед.

— Что ты хочешь предложить?

— Я буду не предлагать, а настаивать. Поедешь в Россию.

— Что? — не поверил своим ушам Виктор. — Кому я там нужен?

— Это твоя родина, — нахмурился дед. — Наши предки жили там, наш организм веками привыкал к той воде, к тому воздуху, к тому времени, наконец!

— Зачем? — расстроился Виктор, ожидавший от деда более оригинального предложения.

Он много читал о России. Внешняя политика родины его предков была основной темой на телевидении. Эта страна представлялась Виктору чем-то вроде его дружка Бэрда. Он огромный и сильный, но тупой и необразованный. Бэрд считал, что ему все можно, и лез в чужие дела.

— Ты получил прекрасное образование, отлично говоришь на трех языках. Английский тебе и вовсе как родной.

— Все равно, — пожал плечами Виктор, — не понимаю…

— Я никогда тебе не рассказывал, но, покидая родину, отец спрятал все наше состояние дома, за стенкой в кладовке… Много золота, фамильных драгоценностей…

— Ты думаешь, все это осталось? — недоверчиво спросил Виктор.

— Уверен в этом, — утвердительно кивнул дед.

Пока Марта успокаивала новую знакомую, Матвей наконец развел в мангале огонь и засыпал специально прихваченные угли. Краем уха слушая рассказ Даши о том, что привело ее к их палатке, он открыл крышку контейнера и стал нанизывать на шампуры взятое для шашлыков мясо.

— Я месяц назад устроилась в его компанию, — всхлипывая, рассказывала женщина, сидя на раскладном стульчике. — Занимаемся малоэтажным строительством…

— Это прибыльный бизнес, — нанизывая на шампур кусок мяса, удивился Матвей, — почему бы не выбрать для отдыха более приличное место?

— А разве здесь плохо? — удивленно захлопала глазами Даша. — И потом, судя по вам, не скажешь, что вы бедствуете, однако тоже выбрались именно сюда…

— Логично, — согласился с ней Матвей и, положив шампур с нанизанным мясом на специально приготовленное блюдо, взял другой. — Только я, как бы это выразиться, в общем, из этой среды вышел…

— Обломкина тоже в лес тянет, — хмыкнула Даша.

— В совокупности с увиденным здесь мною это говорит о том, что он маньяк, — пошутил Матвей.

— До этого год не могла найти приличную работу, — продолжила Даша, но Матвей перебил ее:

— А кто вы по специальности?

— Давайте на «ты»? — предложила Даша и ответила: — Вообще я архитектор, а сейчас трудно устроиться по специальности, тем более женщине. Подруга дала телефон этого, — она посмотрела на заросли кустарника, в которых недавно скрылся Обломкин. — Сказала, что нуждается в секретарше…

— Дальше можете не рассказывать, — Матвей взял палку и разровнял сделавшиеся алыми угли.

— Нет, до сегодняшнего дня все нормально было. Он, конечно, оказывал знаки внимания, но чтобы так…

— Ты замужем? — спросила вдруг Марта.

— Живем вместе уже два года, — пытаясь подавить новый приступ плача, перевела дыхание Даша. — Вадику сказала, будто поехала к подруге.

Матвей догадался, что мужа зовут Вадим, и у них не ладится совместная жизнь.

— Зачем ты поехала? — не выдержала Марта.

— Обломкин сказал, корпоратив. Я приехала в офис с вещами… А как оказалось, у большей части сотрудниц в выходные появились дела.

— Это как водится. — Матвей сделал вывод, что дамочка попросту сама дала повод своему работодателю и теперь пожинает плоды. — Могу предположить, что они уже успели вкусить прелестей совместного отдыха.

— Вы извините меня, — поежилась Даша. — Так некстати.

— Ничего, мы к таким поворотам привыкли, — успокоила ее Марта.

— Как это?

— У нас на отдыхе постоянно что-нибудь случается, — пояснил Матвей. — Мы люди, которые притягивают неприятности. Вот не окажись сегодня здесь, и ваш начальник не стал бы к вам приставать.

Даша рассмеялась, но тут же спохватилась:

— А вы меня не довезете до дороги?

— Это, конечно, не проблема, но что ты там будешь делать?

— Остановлю попутную машину.

— Легко сказать, — повеселел Матвей. — Вокруг на десятки километров — ни одного населенного пункта. Не всякий решится остановиться, даже ради женщины. Сейчас бандиты нередко используют вашего брата для того, чтобы остановить транспорт. Наученные горьким опытом дальнобойщики, а они здесь составляют основной транспортный поток, останавливаются неохотно. Поэтому я предлагаю вам переночевать с нами.

— Неудобно как-то. — Даша посмотрела на палатку, потом пожала плечами. — Вы ведь наверняка специально искали такое место, чтобы побыть наедине.

— Не волнуйтесь, — ответил Матвей, выкладывая на мангал шампуры.

— Ты будешь купаться? — спросила Марта, стягивая с себя футболку.

— Купальник оставила в машине Обломкина.

— Тогда присмотри за шашлыками, — попросил Матвей.

Он разделся и направился к озеру. Небольшой кусочек чистого пространства был окружен мелкими березками, которые ближе к воде сменял камыш. Растения подковой закрывали их небольшой лагерь от посторонних глаз и ветра. Дно было илистым. Щекоча кожу, в щиколотки стали утыкаться мелкие рыбешки. Матвей слышал, как сзади подкралась Марта, даже почувствовал, когда она наклонилась, чтобы зачерпнуть пригоршню воды, и резко повернулся.

— Ой! — От неожиданности Марта отпрянула и полетела на спину, подняв в воздух фонтан брызг.

Он шагнул к ней, подхватил ее за талию, словно пушинку, поставил на ноги, и они, войдя в воду, поплыли. Добравшись почти до середины озера, Матвей обернулся к берегу и увидел черный джип и небольшой микроавтобус, около которых стояли несколько мужчин и женщин топлес. Выделяясь среди них ростом, Обломкин что-то говорил двум крепко сложенным мужчинам, то и дело показывая в сторону Матвея рукой.

— Надо возвращаться, — проследив за его взглядом, заволновалась Марта.

— Интересно, на что рассчитывала эта Даша? — удивился Матвей. — Посмотри, там три женщины и четверо мужчин. Они заранее определились с парами.

— Она поверила, что директор попросту организовал коллективный выезд на природу, — ответила Марта, смешно, по-собачьи, работая руками.

К возвращению Матвея и Марты дошли и шашлыки. Даша оказалась неплохим знатоком приготовления мяса и вовремя их сняла. Вытеревшись полотенцем, принялись пировать. Матвей открыл бутылку и разлил по пластиковым стаканчикам вино.

— За что пьем? — вопросительно посмотрела на него Марта.

— За знакомство, — ища взглядом, на что можно сесть, пожал он плечами.

— Я заняла твой стул? — спохватилась Даша.

— Ты же гостья. — Матвей опустился на корточки и стукнул своим стаканчиком по стакану Даши.

— Я так завидую вам, — неожиданно призналась она.

— Зависть — это плохо.

— Я в хорошем смысле этого слова, — спохватилась Даша. — А вот мне в жизни не везет.

— Почему?

— Не знаю.

— А что ты подразумеваешь под везеньем? — спросила Марта.

— Взаимную любовь, например.

— Хм! — Матвей многозначительно посмотрел на Марту.

— По вам сразу видно, вы друг с друга пылинки готовы сдувать, а у меня все идет к разводу…

«Не мудрено, если при живом муже норовишь слинять на ночной пикник на природе», — беззлобно подумал про себя Матвей.

— Сколько же тебе лет? — удивилась Марта.

— Двадцать шесть, — пожала плечами Даша.

Приближающиеся шаги и голоса заставили всех троих замереть.

— Снова идет! — побледнела Даша.

— Матвей, может, уедем? — забеспокоилась Марта.

— Еще чего, — усмехнулся он, вставая из-за стола. — Если отсюда кто и уедет, то только не я.

На поляну вышел Обломкин в сопровождении кучерявого крепыша. Оба были в плавках и в кроссовках.

— Чего пришел? — напрямую спросил Матвей Обломкина. — Прощения просить?

— Видал? — многозначительно посмотрел на своего дружка Обломкин и хотел было сунуть руки в невидимые карманы, однако, вспомнив, что он без одежды, сложил их на груди: — Ты бы не лез не в свои дела.

— Вот что, дорогие гости, — всем телом развернулся Матвей к мужчинам, — я приехал сюда отдыхать, а вы мне мешаете. Поэтому даю вам шанс в течение пяти минут очистить берег от своего гнусного присутствия.

— Что и требовалось доказать, — с театральным пафосом констатировал Обломкин и снова посмотрел на своего дружка: — Гера, я считаю, что этот человек перешел все границы…

Матвей уже понял: с момента их знакомства Обломкин уже принял на грудь изрядную дозу спиртного и сейчас жаждал приключений.

— Даша, пойдемте с нами, — слащаво улыбнулся кучерявый, которого Обломкин назвал Гера. — Нехорошо отрываться от коллектива.

— Она здесь останется, — ответила за женщину Марта.

— А тебя не спрашивают! — грозно нахмурил брови Обломкин.

Матвей не собирался вступать с этой парочкой в словесную перепалку. Он прекрасно понимал, что парни ищут любой повод развязать конфликт.

— Пойдемте, я вам что-то скажу. — Матвей показал на лес, начинавшийся за спинами искателей приключений, твердо решив отвести их подальше и хорошенько им навалять, однако неожиданно различил едва уловимый звук трущейся о ветки одежды, который доносился откуда-то справа, из-за спины Марты. В тот же момент с дружками произошла резкая перемена: глаза Обломкина забегали, а взгляд сделался озлобленно настороженным.

Матвей весь превратился в слух, догадавшись, что третий член их компании пробирается в обход лагеря. Когда они купались с Мартой, он насчитал троих мужчин.

— Дарья Альбертовна, — неожиданно перейдя на официальный тон, повысил голос Обломкин, — ну простите меня, пожалуйста!

Было видно, Даша не хотела возвращаться, однако колебалась, понимая, что своим появлением испортила праздник Матвею и Марте.

— Даша никуда не пойдет! — строго нахмурила брови Марта.

— Хорошо. — Обломкин насмешливо посмотрел на Матвея и крикнул: — Радик!

Раздался треск, и из-за спины Марты появился третий член команды с помповым ружьем в руках.

— Ну, что, — не спеша подошел к столу Обломкин, бесцеремонно взял с блюда шампур с нанизанным на него мясом и протянул Гере, — шашлык будешь?

Дружок покачал головой и посмотрел на Дашу:

— Хватит ломаться, пойдем с нами.

Даша втянула голову в плечи и шагнула к нему.

— Постой! — Матвей подошел к столу, сгреб оставшиеся шампуры и протянул ей: — Возьми, подруг угостишь.

Его действия были до того нелепыми, что ввели всех в ступор. Даже Марта открыла от удивления рот. Но в следующий момент все встало на свои места. Матвей взял тарелку и запустил ее в голову Радику. Тот закрылся ружьем. Ударив краем в ствол, тарелка отлетела к ногам Обломкина. Но Матвею только это и надо было. На какое-то мгновенье Радик поднял вверх ствол, который до этого был направлен в спину Марте, и еще какое-то время наслаждался произведенным на дружков впечатлением, мол, смотрите, какой я ловкий. Невдомек ему было, что это хорошо продуманный тактический ход. В следующий момент Матвей метнул шампуры в лицо Обломкину, а сам шагнул к Радику. Оказавшись от него на расстоянии вытянутой руки, схватил правой рукой за цевье и дернул на себя, одновременно двинув ногой бандиту в пах.

— Ну что, кто за шашлык платить будет? — глядя на корчившегося на земле Радика, спросил он Обломкина.

От напряжения Радик сделался лиловым, а на лбу и шее вздулись вены толщиной в палец.

— Ты чего, урод, делаешь? — разведя руки в стороны, Обломкин глядел себе под ноги на рассыпанные в траве шампуры.

— Чем патроны заряжали? — пропустив его слова мимо ушей, спросил Матвей и, подмигнув Марте, привычным движением дослал патрон в патронник.

— Урод! — обретя дар речи, выдавил наконец из себя Радик.

Матвей между тем направил ствол под ноги Гере и надавил на спуск. Грохот выстрела и вскрик заставили бандита подпрыгнуть. Картечь или крупная дробь ударила по траве.

— Ты чего, сука?! — округлив глаза, взвыл Гера.

Матвей снова потянул за цевье. Стреляная гильза вылетела на землю, уступив место новой.

— Последний раз спрашиваю, кто за шашлык платить будет? — направил он ствол уже в Обломкина.

— Сколько ты хочешь? — выкрикнул тот.

Матвей вопросительно посмотрел на Марту.

— Пусть проваливают, — устало махнула она рукой.

— Слышал? — Матвей вновь перевел взгляд на бандита.

Тот выразительно кивнул.

— А ружье? — поднимаясь на ноги, простонал Радик.

Ничего не говоря, Матвей подкинул «Мойсберг», ловко поймал его за ствол, размахнулся и забросил далеко в озеро.

— Ну и гад же ты, — следя за полетом оружия, вздохнул Обломкин.

— Пока достанете, охладитесь, — миролюбиво заметил Матвей.

Радик наконец встал и начал пятиться задом. За ним последовал Обломкин, потом Гера.

— Что теперь? — спросила Марта.

— Собирайся, здесь уже делать нечего.

— Уверен?

— Это все из-за меня, — вздохнула Даша.

— Кстати, — спохватился Матвей, — твои вещи остались у них?

— Черт с ними! — бросила Даша.

— Ничего подобного, — покачал головой Матвей и с решительным видом направился вслед за скрывшимися в кустах мужчинами.

Колька вошел в подъезд и остановился, дожидаясь, пока глаза после яркого солнца привыкнут к полумраку. Да и дорога через гудевшую, словно рассерженный улей, Москву отобрала немало сил. Он с трудом перенес поездку на метро. Каждое мгновенье ему казалось последним. После приступов панического ужаса накатывалась апатия, которая сменялась вспышкой немотивированной ярости. Его раздражало абсолютно все. Выводили из себя громкие голоса пассажиров, вой электричек, стук колес. Кольке то начинало казаться, что в противном воздухе, загоняемом в подземку, исчез кислород, и он с усилием делал глубокий вдох, отчего тут же начинался приступ головокружения, и в глазах темнело. С трудом добравшись до Сокольников, он решил, что если не найдет, чем ширнуться, обратно попросту не поедет, поскольку дороги больше не перенесет.

Где-то вверху раздался стук дверей. Загремел, отщелкивая этажи, старый лифт. Вслушиваясь в звуки, Колька стал медленно подниматься по лестнице, с трудом переставляя ноги по выеденным временем и подошвами мраморным ступеням. Осторожно тронул и провел ладонью по прохладному дереву перил. На какое-то мгновенье отступило странное, болезненное отупение, и он особенно отчетливо вспомнил, как сбегал по лестнице во двор в далеком детстве, как мать, тогда еще не спившаяся и не огрубевшая, инженер электромеханического завода, звала его с балкона на обед…

Сверху послышались шаги. Он поднял взгляд. Навстречу спускалась девушка с собачкой на руках. Колька отступил к стене. Она прошла мимо, обдав его запахом духов и благополучия. Отчего-то он испытал желание догнать ее и толкнуть в спину… С трудом пересилив себя, Колька продолжил свой путь к обрыву. Вообще вся его жизнь после первой выпитой бутылки портвейна в седьмом классе была дорогой в никуда. Постепенно спиваясь, Колька прожигал жизнь сначала в пьяном, а потом в наркотическом угаре. Умерли или доживают свой век закадычные дружки Валет, Прошка, Кизя и Мирон. Одни от водки и героина, других разложил изнутри «крокодил», превратив в разваливающиеся на части зловонные трупы. Оставшиеся уже не надеялись дожить до конца года, потому что разучились даже надеяться.

За размышлениями Колька не заметил, как оказался перед знакомыми двустворчатыми дверьми. Оглянувшись на лестничный марш, он протянул руку к кнопке звонка, но вдруг вспомнил, что у него даже нет плана, как убить старуху. Несмотря на это, приступ новых ощущений все равно толкал вперед, не давая даже сосредоточиться, и он воткнул палец в черную, с небольшим углублением, пуговицу.

Бабка открыла двери и некоторое время не могла узнать его. А он стоял и молчал, тупо глядя в подслеповатые, выцветшие глаза, подернутые маслянистой поволокой старости.

— Вам кого? — наконец проскрипела она.

— Не узнали? — спросил Колька, с ужасом поймав себя на мысли, что не помнит, как зовут соседку.

— Коленька! — воскликнула Анфиса Евгеньевна, открывая двери шире. — Я тебя не признала. Заходи!

Колька шагнул через порог. Запах дешевых духов, так любимой старухой герани, нафталина и дерева вызвал трепет.

— Здрасьте! — кивнул он. Вмиг потяжелевший взгляд сполз на сморщенную, похожую на куриную, шею.

— Ты пойди в комнату! — засуетилась старуха. — Чего в коридоре у дверей стоять? Да не разувайся! — остановила она Кольку, увидев, что он пытается стянуть ногой кроссовок.

Осторожно ступая, Колька прошел в зал и остановился у старинного круглого стола, не решаясь сесть. Старинные шкафчики, диван, мраморная полка над давно ставшим просто украшением камином, на которой стояла заветная шкатулка. Колькин взгляд в буквальном смысле прилип к этой коробочке с замысловатыми узорами из белого металла.

— Как мать поживает? — спросила старуха. — Не болеет?

— Нет, — замотал он головой, но тут же кивнул: — Вернее, да.

— Я ее почти не вижу, — на секунду задумавшись, ответила бабка. — Из дома редко выхожу. Она ведь выпивать стала.

— Выпивать, — через силу улыбнулся Колька. — Спилась!

— Ох, уж эта жизнь, — покачала головой старуха. — А раньше такая женщина видная была.

— Вы давно мать знаете? — стараясь скрыть тряску рук, спросил Колька, лихорадочно соображая, как вынудить старуху рассказать или показать, где она хранит свои сбережения. Конечно, может, и в шкатулке, но настораживало, что стоит она на видном месте, а пенсионеры — народ недоверчивый, вдруг там лишь мелочь на хлеб да сахар?

— Да я не только мать твою знаю, бабку помню, Василису, — продолжала между тем старушка. — Дружили мы с ней. А отец твой мальчонкой еще тогда был.

— Значит, вы здесь давно живете? — как бы невзначай осмотрелся Колька.

— С самого рождения, — подтвердила старуха. — Страшно подумать, девяносто лет!

— Вам девяносто лет? — не поверил он.

— Мать моя здесь жила. А до революции она домработницей была у знатных людей. Они за границу бежали, а ее тогда уплотнили. Досталась нам маленькая комната, — бабка махнула рукой за спину. — Там и жили до войны. Потом здешний жилец сгинул. Больше к нам никого не подселяли, да и как подселишь, если отец в НКВД работал? Не последний человек был. — Она с ностальгической любовью перевела взгляд на пожелтевшие фотографии в рамочках, на которых были запечатлены люди в довоенной форме и с погонами. — У самого Судоплатова в войну приказы получал! — продолжала хвалиться старуха.

Колька слушал ее краем уха и кивал, не имея представления, ни кто такой Судоплатов, ни что такое НКВД… В голове пульсировала кровь, в ушах шумело, а воздух приходилось выталкивать из легких с усилием. Неожиданно внутри у него снова все съежилось, замерло. Он с трудом подавил в себе желание зарычать, чувствуя, как от напряжения после озноба на лбу выступила испарина.

— А мамка моя тоже все в наркомате, в машбюро, — продолжала вспоминать старуха, все больше и больше приводя Кольку в бешенство. — Господа, на которых до революции работала, грамоте ее обучили наравне со своими детьми. Так она даже французский язык понимала. Во как! Ой, господи, — встрепенулась вдруг бабка, — а ты зачем пришел-то?

— Вы не могли бы мне занять? — Колька замялся, не зная, сколько просить.

«Какая разница?! — неожиданно спохватился он. — Главное, чтобы она выдала, где хранит свои гробовые!»

–…Триста рублей, — договорил он.

Старуха продолжала стоять, глядя ему в лицо.

— Что? — решив, что она не расслышала, спросил Колька и тут увидел, как потемнел ее взгляд, а ставшие вмиг бездонными зрачки расширились.

— А ты ведь совсем не за этим пришел! — изменившимся голосом сказала она, пятясь к старинному шкафу.

Такое поведение бабки взорвало Кольку ненавистью. Он шагнул вслед за ней и толкнул двумя руками в костлявую грудь. Бабка вскрикнула, отлетела назад и упала на спину, широко открыв беззубый рот, напомнив чем-то Кольке дочь Комы. В следующий момент он шагнул вперед и с силой ударил ее ногой в бок.

— А-аа! — жалобно закричала старуха.

Испугавшись, что сейчас ее услышат, он упал на колени, схватил ее за шею и сдавил.

— Гхы! — вырвалось из старухи со слюной, которая попала ему на лицо и одежду. Несмотря на свой тщедушный вид, бабка вдруг с силой ухватила его за запястья. Ее ногти впились в кожу.

Холодея от ужаса, Колька приподнял ее и с силой приложил затылком об пол.

Старуха зажмурилась, вмиг сделавшись похожей на моченое яблоко, а он еще раз двинул ее затылком об пол. Руки ее безвольно упали вдоль туловища, однако она была не только жива, но и в ясном уме. Он понял это, когда бабка открыла глаза. Было в них отчаяние и покорность неизбежному концу.

Колька хотел приложить ее еще раз, но силы покинули его. Тогда он решил чуть передохнуть. Оторвав левую руку от шеи, закрыл старухе ладонью глаза, однако не удержался и рухнул рядом. Так и лежал, приходя в себя и готовясь к дальнейшим действиям.

— И-ии! — пропищала Анфиса Евгеньевна, отчего у него по спине пробежали мурашки. Он не понял, как оказался на ногах, шагнул к шкафчику и рванул на себя дверцу. Схватив в руки массивную вазу, поднял ее над головой и бросил в ненавистное лицо, но промазал, ваза с грохотом врезалась в пол рядом с головой. Анфиса Евгеньевна лишь на мгновенье зажмурилась и вновь открыла глаза. Кольке вдруг показалось, что она кривляется, дразня его. Тогда он подпрыгнул и приземлился двумя ногами ей на грудь. Раздался хруст и вскрик. Не удержавшись, он со всего размаху рухнул на пол. Тут же перевернулся на живот и встал на колени. Бабка стала хрипеть, со свистом втягивая в себя воздух.

— Сука! — взвыл Колька, чувствуя, как в жилах стынет кровь.

Ухватившись за подлокотник кресла, он поднялся. У него вдруг возникло желание броситься прочь из этой квартиры, но вмиг налившиеся свинцом ноги словно прилипли к полу.

Пошатываясь, Колька направился в соседнюю комнату, ища, чем добить на удивление живучую старуху. Здесь стояла кровать с уложенными одна на другую подушками, на которых лежала кружевная накидка, у стены — ножная швейная машинка и комод. На глаза попался старый утюг с намотанным на ручку проводом. Он взял его двумя руками и вернулся в зал. Каково же было его удивление, когда он увидел, что бабка умудрилась после всего еще и встать. Навалившись двумя руками на стол, она с ненавистью и презрением смотрела на него широко открытыми глазами, пряди седых волос свисали вниз. Колька шагнул к ней, и в этот момент последние силы покинули ее. Ноги подкосились, и старуха завалилась на пол, гулко ударившись головой о паркет. Колька подошел ближе, прицелился и двинул ей острием утюга в висок. Леденящий звук лопнувшей скорлупы и резкий запах крови вызвали у него приступ тошноты. С трудом сдерживая рвотные позывы, он отбросил утюг в сторону, встал на четвереньки и пополз прочь, уверенный в том, что, если бабка и на этот раз осталась живой, он больше не притронется к ней пальцем.

В себя Колька пришел, когда уткнулся теменем в шкаф. Некоторое время размышлял, что делать дальше, потом встал. Ноги ходили ходуном, глаза застилал пот. Он рванул на груди майку, надеясь порвать материал, противно прилипший к груди. В этот момент ему на глаза попалась уже знакомая шкатулка. С опаской оглянувшись на продолжавшую лежать на полу старуху, он схватил ее, сунул под майку и устремился к двери. Однако на половине пути вдруг понял, что так ее нести нельзя, и повернул на кухню. Стол, две табуретки, небольшой холодильник… Он рванул на себя одну, затем вторую дверцу навесного шкафа. Здесь стояли разные банки и лежали пакеты с крупой и макаронами. Тогда он развернулся к холодильнику. Там лежал пластиковый пакет с курицей. Вытряхнув ее на пол, сунул в пустой пакет шкатулку. Однако и на этот раз передумал бежать. А вдруг в ней ничего нет?

Колька подошел к столу, поставил на него шкатулку и открыл. Несколько купюр номиналом в пять тысяч рублей обожгли взгляд.

— Живу! — выдохнул он, выгребая трясущимися руками деньги вместе с простенькими колечками и бусами.