Веруня и схематоз. Кто угробит лохотрон: местная версия

Алла Смолина

Героиня повести уверена, что в салоне «ДеШели» ее подпись в кредитном договоре получили обманом – это мошенничество. Она заявляет в полицию.

Редактор Екатерина Долгова

Редактор Георгий Смолин

Корректор Георгий Смолин

© Алла Смолина, 2020

ISBN 978-5-0051-2127-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Глава I

1

Когда снится сон и понимаешь, что это снится сон, — это сон в квадрате, не так ли? Будто не дома в постели, а сидишь в зале кинотеатра и смотришь фильм, не так ли? И, может быть, кому-то еще (Ульяне?) показывают этот же сон?

Сон, который показывают во сне.

Кадры.

1. Ульяна и кушетка.

2. Вдруг кушетка — не кушетка, а гигантская амеба: рот и задний проход — единая дыра, и много таких дыр.

3. Амеба — слизкая, бледно-розовая. И ее, будто резиновую, надувают.

Еще кадры сна.

— веревки-скрепы появляются откуда-то — неизвестно откуда, видать, из закромов сна.

— Ульяна сама, своими руками, крепит себя к амебе-кушетке.

Еще кадры.

— Ульяне залепляют глаза — нашлепки на глаза, будто от серых валенок отрезаны.

— Ульяна, не видя, не глядя, подписывает подсунутые ей бумаги. Сумма 108 тысяч.

Еще кадры.

— лестница в голбец.

— амеба в голбце крупным планом. В густой навозной жиже, и жижа наползает.

— коричневая жижа наползает на розовое тело амебы и вот-вот достигнет белого тела Ульяны — пеньковые грубые веревки по ногам, по животу и у грудей.

Еще кадры.

Крупный план: стойло. Стойло из батогов, кривых, серых.

Крупный план: амеба — гигантская, розовая.

Крупный план: кривые серые батоги вдавливаются в дутое тулово амебы, в обрезиненную разбухшую массу — без перекладин, без слег…

Веруня просыпается. Веруня делает наброски сна в блокнот, который специально приготовлен на тумбочке.

— Не вещий сон, — думает она. — Пожалуй, не вещий.

Еще думает:

— Ульяна не будет защищаться и не будет обвинять. Сами придут — сами развяжут.

…Вера Кронидовна Поляшова знала, что то, как человек сам себя себе представляет, отличается от того, как его представляют другие. Поскольку она маленького (152 см) роста, то приучила себя к уменьшительному имени Веруня. Так, кажется ей, ее представление о себе приблизится к представлению о ней людей.

Когда забрезжила возможность заиметь частную собственность (без нее нет независимости), Веруня направилась в деревню. Она устроилась в школу в Кирильцево в 80 километрах от В. — с жильем в учительском доме. И подыскивала дом, чтоб купить. В Кирильцеве, на центральной усадьбе, не было, а нашелся в Лычкове, в двух километрах от Кирильцева. Раньше здесь было десятка два домов, а теперь жилых только два: этот, лет девяноста, и еще в одном жила с весны до поздней осени бабка Христя — здесь у нее ульи. Еще у двух домов хозяева далеко и хоть не приезжали, но интересовались судьбой.

…Дом — огромный пятистенок. Под одной крышей летняя изба, горница и двор. Раньше пара лошадей с телегой или санями могли во двор въехать и развернуться. «Обкупилась, городская», — говорили местные (хотя в городе цены уже прыгнули вверх и пятьсот рублей стоит табуретка, сварганенная частником). Но, главное, все знают, что в Лычкове отключат электричество. Отключат, как только Кристя-пчеловод уйдет насовсем. А Веруня хоть и видит, что маячит тут и там по полям-перелескам электрик Покосов, но к этому легко: не представляет себе, что ее, городскую приезжую, не возьмут во внимание и отключат от цивилизации.

…Продала дом бабка Маня — маленькая, сухенькая, темный стручок. Говорили, что злая и вредная. И говорили, что родом из богатой семьи и ее отец баловал и наряжал ее. Веруню забавляло, что бабка и другие помнят, кто шестьдесят лет назад была самая нарядная среди девок округи. Еще говорили, что у бабки были муж и сын, но спились и умерли.

Бабка Маня выговорила за собой подклеть, чтоб хранить в ней свой какой-то хлам. А батоги (своими руками выделывала) бабка не занесла в подклеть, а навалила сбоку и в теплые летние дни куча батожья поросла травой. Бабка приходила и смотрела, не нарушила ли городская уговор: не зашла ли под замок в подклеть или не унесла ли батогов. Бабка жалела свой труд по изготовлению батожья и по сторонам насмехалась над городской, которая не понимала, зачем вообще огораживать, если вокруг ни единого раба. Только когда совхозное стадо прорвалось в Лычково и попортило гряды, Веруня озаботилась добыванием жердей и гвоздей.

Бабка, сморщенный темный стручок, стояла на гряде, опираясь на клюшку, и наставляла городскую, как сажать лук или картошку. А Веруне являлся вдруг образ бабки в молодости — в коротком розовом платье тальянкой. Будто привидение порхает над огородом. И в эти миги она ощущала, как бабка, чтоб напитаться, забирает ее энергию и ее время…

…В Лычкове Веруня проникала в заброшенные дома и выносила нужное для быта: чугунок, кочергу, полешки, корзинку. Бабка Кристя, пчеловодка, сочла это за воровство, и по округе так и распространилось. А Веруня не понимала, воровство или не воровство. Она не стала лазить, пока бабка на стреме, а только по выходным, когда бабка уходила в баню — к дочке в Кирильцево: и не таскала ничего, а просто тянуло посмотреть. Вот собирали люди скорлупу от яиц, и так это и лежит в лыковых корзинках — скорлупки в скорлупках — лет, может, двадцать-тридцать. А что сделается? Или пух и перья… Или береста… Однажды нашла деготь (не помнит сейчас Веруня, в какой посудине). Местный охотник ухватился за него сразу, как за ценность. Черный вязкий деготь мог бы лежать вечно в той посудине…

На огороде, в черной, лошадьми унавоженной земле народилось всего, и Веруня бегала после уроков в Лычково убирать урожай. И Ульяна тоже приезжала на выходные. Бабка Кристя, надсадившись на уборке, осталась в Кирильцеве. И ливень сорвал провода, а электрик не стал чинить. Веруня и Ульяна на выходные все же пошли в Лычково — храбрые дуры. И Веруня в потемках сломала ногу. Ульяна, которая училась в медучилище, сделала шину, и утром пошла в Кирильцево за помощью. А ручей, который на полпути, так разлился, что тракторок не мог пройти. А Ульяна сказала, что донесет Веруню — всего-то километр — до ручья. Не на руках донесет, на плечах — плечи сильнее рук. Плечи — это самое сильное…

Ульяна вынесла Веруню на руках к яблоне. Веруня подтянулась, уселась на толстую ветку, а с нее на плечи Ульяны. И руки — в стороны, как когда-то на арене, чтоб держать равновесие. Ульяна несла. Сначала до яблони на краю деревни, потом до перелеска с березами, потом до леса, где можно отдыхать, выбрав дерево с крепкой веткой. И Веруня уверяла, что она может, как обезьяна, переправляться с дерева на дерево. Плечи — самое сильное у Ульяны, у Веруни — руки. Она и теперь, в свои пятьдесят четыре, делает висы — когда плечи ниже хвата.

Зять бабки Кристи, поджидающий со своим тракторком у ручья, обалдел, когда они — Веруня на плечах Ульяны — показались из-за деревьев. Правда, хохма. Веруня легкая, а Ульяна сильная. В деревне дивились: как это, родня, а непохожие? Веруня — маленькая и чернявая, вишенная, Ульяна — дородная, как спелая груша.

…Да, батожье и голбец могли быть в подсознании Веруни только из Лычкова.

А может, все же сон — вещий? Может, зачем-то ей нужен сейчас тот неудачный опыт отделения от государства?

2

Первого числа Веруня пролонгировала вклад и опять внесла двадцать тысяч. И Оля, личный Веруни менеджер, — беременная на большом, скоро в декрет, сроке, — как обычно, сделала Веруне комплимент за то, что умеет высчитывать проценты по вкладу с высокой точностью.

Сейчас Оля занята. Администратор, увидев в руках у Веруни договор «ДеШели», предложила другого менеджера, но Веруня сказала, что подождет. Ей хочется увидеть недоумение Оли, знающей о ее крепком финансовом положении.

— Какой кредит, вы ж понимаете, Оля? — готовит Веруня фразу. — Ведь нет у меня другой проблемы с деньгами, кроме как их сберечь.

Оля заметила ее и дала знать, что скоро-скоро. Веруня смотрит, как Оля работает с полной яркой женщиной (продавщица? повар?), хотящей кредит. На пухлом лице Оли мелькнет на миг желание вчувствоваться в жизнь внутри собственного живота, но потом опять все внимание к делу. Веруня не понимает, почему она улавливает эти неявные отношения. Даже думает, не вредно ли ребенку нерожденному, что в мыслях мать не с ним…

…Оля, узнав, по какому поводу Веруня, сдержала недоумение, будто тормоз какой-то в себе включила. Она сразу вернула договор купли-продажи, сказав: «Это не к нам».

— Значит, кредитный и купли-продажи не связаны? — спросила Веруня. — Правильно я поняла?

Оля, набирая данные договора, ответила:

— Мы здесь только с кредитным.

— И что, у меня действительно кредит? — спросила Веруня. — Ведь вы же понимаете, Оля? Ведь понимаете?

Оля смотрит в экран монитора. А Веруня не может видеть, что там на экране. Ей воображается, что у монитора есть хвост, который оканчивается где-то в главном офисе (в Москве). И по хвосту на монитор идет передача сигналов, и Оля вчитывается, как будто надо расшифровывать, — даже губами чуть шевелит. Веруня едва удерживается, чтоб не вскочить и не пойти на ее место.

— Так у меня кредит? Значит, не фикция? — не вытерпливает Веруня.

— Ведь вы же сами подписали? — Оле как будто что-то мешает направить взгляд на клиентку. А у Веруни ощущение, что Оля их хорошие отношения предает. И Веруня сразу успокаивается.

— Скажите, Оля, — говорит она, — то есть, может быть такое, что кредитный договор заключен не в самом банке?

— В магазине, например.

— Да? В магазине? — удивляется Веруня. — Вот ведь как отстаю.

Она достает свой блокнот с записями.

— А Анастасия, барышня в «Жасмине», милая такая, которая кредитный договор мне… Она не сотрудник банка, нет?

— Нет, — говорит Оля и опять взгляд в монитор. — Вам бы надо в «Жасмин» сначала.

В «Жасмин»? Но в блокноте стоит, что первым делом — в банк. И не потому, что банк ближе от дома… А потому, что интуиция подсказала… Интуиция и вчера, и сегодня утром, сразу после сна, подсказала, что сначала — в банк.

Веруня пожалела, что села к Оле, лучше бы к другому менеджеру — без беременности.

— Значит, у меня договор с банком двухсторонний, то есть стороны я и банк, так? — уточняет Веруня, сверяясь со своим блокнотом. — Но расторгнуть его не могу, потому что сначала нужно расторгнуть другой двухсторонний договор — между мной и «Жасмином», так?

У Оли в животе человек, который мешает вникать.

— Если я не могу расторгнуть договор с банком, пока не расторгла договор с «Жасмином», значит, есть какой-то договор, в котором это прописано, так? Оля, вы можете дать мне этот договор?

— Нельзя, это внутренняя информация.

— Ловко. Значит, у меня теперь потребительский кредит! Под двадцать девять процентов годовых! Я у вас держу вклад под восемнадцать годовых, а вы мне даете под двадцать девять.

Видно, что Олю коробит: ведь Веруня говорит громко и привлекает внимание… И даже!.. Непонятно отчего веселится, будто довольна.

— Ну, не буду, Оля, — говорит Веруня. — Не буду. Нельзя вам.

— Вы сначала в «ДеШели», — говорит Оля. — У вас все получится.

Веруня и не сомневается. Она подает Оле заготовленное с вечера заявление, чтоб отправить в головной офис в Москву. Но Оля подает ей фирменный бланк — претензию. И Веруня пишет претензию. Готово — теперь время (9:47), подпись, печать.

Оля встала из-за стола, качнулась, взявшись за поясницу. Живот на стол почти весь. Бедная, устала.

Веруня, прощаясь, сказала, что она в «Жасмин», а Оля опять, будто даже виновато, опять повторила, что все получится.

По пути домой Веруня думает, что придется выяснять, что за отношения связывают банк и «ДеШели». Что Оля в раздвоении из-за двойных стандартов и что нечего требовать от нее смелости. Что нужно непременно завести папку для всего этого дела — настоящую картонную папку. Не решила пока насчет цвета: зеленую или синюю?

Дома посмотрела внимательно претензию (не заявление, а претензия — это надо усвоить). Ох, видно, что юридически швах. Веруня так и сказала Оле («я — юридически швах»), и Оля сказала: пишите своими словами. И Веруня написала «применены мошеннические приемы» и т. п. Хотя интуиция подсказывала, что юридическую свою слабость лучше не предъявлять в письменном виде.

3

Чемоданчик в большом пластиковом пакете с надписью «DeSheli» (на каком это языке? французский?) Идет Веруня по местной, совсем не столичной Ленинградке. Предчувствует, что отложит студию-мечту. Отложит, пока не разберется. Предчувствует, что не быстро разберется. А то вдруг, особенно на светофоре, что и быстро — на раз: что договорится вдруг, например, чтоб перенести по времени на два-три месяца. Или вдруг, что потянет и разбирательство («ДеШели» и кредит), и студию (логика и риторика) — раздвоится, может, как-то…

…В «Жасмине» за конторкой — блондинка. На рассеянный взгляд, красивая. А приглядеться внимательно, так и признаки беременности. Веруня положила кейс с косметикой на черный из кожзама диван. И, глянув на бейдж с именем:

— Елизавета, здравствуйте.

— Здравствуйте, — отвечает, бросив понимающий взгляд на диван (пакета с чемоданом не видно ей из конторки). — По какому вы вопросу?

Хороший тон, без скуки и с пониманием.

— Могу я увидеть Светлану Чугромину? Есть у вас такой косметолог?

— Вам зачем?

Веруня отметила съезжание с правильного тона и ласково, как ребенку, ответила:

— Зачем? Это и хочу понять, но пока не очень понимаю. Так у меня бывает.

Блондинка Елизавета смотрела на нее, а потом не на нее, а в какую-то тетрадочку. А потом спросила:

— Женщина, вы что хотите?

Веруня посмотрела на постер на стене, потом на Елизавету, с чертами лица как на постере, окинула взглядом коридор.

— А скажите-ка мне, Елизавета, — Веруня умело сделала паузу. — У вас торговое предприятие или медицинское?

— Женщина, вы зачем сюда пришли?

Нервность проклюнулась в Елизавете, а Веруня спокойна: вынимает из сумки файл, из файла два экземпляра составленного ею заявления.

— Вот мое заявление, в двух экземплярах, один вам. Распишитесь, что приняли. А, Елизавета?

Елизавета, странно сделав головой вперед, привстала со стула, потом опять села. Сказала:

— Ничего не обязана принимать, посылайте по почте.

— А я уже, только что оттуда, — ласково сказала Веруня, показывая квитанцию. — И мне кажется, что чем быстрее вы со мной, тем лучше для вас.

— Женщина! — вскочила Елизавета со стула. — Женщина!

В лицо ей, и впрямь беременной, будто бросился со всеми его признаками ранний токсикоз. Она, отодвинув свой стул и схватив в руки школьную тетрадку, крикнула «Женщина!» и быстро-быстро по лестнице. Один пролет лестницы виден Веруне, а верхний не виден, загорожен стеной. Елизавета еще не скрылась, как вышли сверху двое. Спустились к Веруне, как с неба черные птицы.

— Женщина, вы зачем пришли? — спросил тот, что шел впереди. И, видимо, главнее второго, среднего роста, плотного (и брюшко явно имеется). — Сейчас вызову охрану и вас удалят.

— А товар свой зачем принесли? — спросил второй, показав глазами первому на чемодан.

— Товар? — удивилась Веруня искренне, как ребенок от двух до пяти. — Вот буду знать теперь, что это называется товар.

Она поглядела в сторону лестницы, куда убежала Елизавета: ей жалко беременных, которые на работе. Она подала высокому два своих экземпляра А4 и почтовую квитанцию.

— Елизавета не может расписаться? — вопросительно утвердила она. — Значит, вы.

— Когда были на процедуре? — высокий сначала пустил на нее удавий взгляд, а потом махнул глазами по заявлению.

— Представьте, позавчера, — хихикнув, сказала Веруня. — В субботу, в тринадцать тридцать, затратила два с половиной часа, хотя планировала полтора.

Высокий и с брюшком переглянулись. Высокий прошел к двери, на которой написано VIP-зал, достал из кармана ключ, открыл дверь и сказал: «Проходите». А тот, что с брюшком, смеясь глазами, сказал: «Прихватите свой товар».

Тот, что с брюшком, представился юристом Валерием Вадимовичем, а высокий — Павлом (и отчество не требуется). За двумя столами буквой «Т» Павел устроился на главном месте, Валерий Вадимович сбоку от него, а Веруне предложили любое удобное место. Веруня села спиной к окну, лицом к дверям на крайний стул — она могла, не поворачиваясь, видеть тех. И расстояние от них — максимально возможное.

Чувствовалось, что эти двое недавно работают вместе — не притерты. И главный, Павел, чуть ли не только что инструктировал юриста Валерия Вадимовича и держит его на поводке. А юрист признает поводок — решил, пока не обуркался, не показывать зубы.

Веруня положила свой А4 на стол. Юрист протянул руку, но, осекшись, подвинул главному. Тот взял и пробежал мельком. Каждый со своего места присматривался к норовистой клиентке.

— Сами составляли претензию? — спросил Павел.

— Претензия? — опять искренне Веруня. — Вот узнала теперь, что это так называется. Новый для меня жанр.

— Из интернета, наверно, скачала? — поддел Валерий Вадимович.

— Я филолог. Какие проблемы?

Юрист сказал живо:

— У меня мама тоже филолог.

Павел глянул на него, и он убрался, как улитка в ракушку, но все же так, чтоб рожки снаружи.

Веруня достала из сумки блокнотик и ручку и будто извинилась:

— Я всегда записываю. Типа графомании.

— Значит, на процедуре позавчера? — спросил Павел.

— Позавчера, да. У меня ж написано. Что вместо полутора часов… Ведь мы договаривались, что полтора часа надо на процедуру… Договаривались по телефону с вашим сотрудником…

Она вдруг догадалась. Взглянула на Павла и спросила в упор:

— Ведь это вы звонили? С рекламой процедуры? Что рынок расширяете?

Павел будто забрало опустил. Сказал, будто диктуя:

— Значит, какой-то молодой человек вам позвонил и предложил придти на проце…

Веруня перебила:

— Слушайте, я что, по телефону не отличу, мужчина или молодой человек? Ведь это вы звонили. И говор не наш, не местный, я в этом разбираюсь. Вы!

Они переглянулись между собой. Веруня поняла, что это для них пунктик: кто звонил и когда. И еще пунктик: почему она так быстро к ним прибежала. От этого зависели какие-то важные для них ходы. Она записала в блокнот: «время — ?».

Их раздражает, что она записывает. А она чувствует и дразнит.

— Кто с вами работал? Из сотрудников?

— Работал? — хихикнула Веруня.

Юрист Валерий сказал:

— Ничего смешного нет.

— Представилась Светой. Сказала, что косметолог. Могу ее увидеть?

— У нас две Светы. Беленькая и черненькая. С вами какая работала?

— Сказала, что Чугромина. Волосы темные, натуральные… в смысле, не крашены. Могу ее видеть?

— Нет, не можете.

— И почему? Она сказала, что позвонит мне с утра. Узнать, как я справилась с процедурой. И не позвонила. А у меня к ней вопросы.

— Можете задать мне, — сказал Валерий Вадимович.

— Да? То есть вы ответите за нее? И то, что она делает, вы в курсе?

Они опять сыграли в перегляд. Потом Павел спросил:

— Какие вопросы вас интересуют?

— В моем заявлении полный перечень. На один мне не захотела ответить Елизавета.

— На какой?

— Ваше предприятие торговое или медицинское?

Они опять в перегляд. А Веруня хихикнула, но потом, взяв себя в руки, сказала:

— Я полагала, что медицинское, что врачи. Как она сказала, космецевтика. Но это теперь не у вас, это я в интернете… Но вот вопрос, который у вас надо. Который даже главный вопрос, если разобраться.

— Какой вопрос?

— Впрочем, и несложный, — решила вдруг Веруня. — Нормальный. Сколько это все стоит реально?

Они не в перегляд. Взгляд каждого по отдельности ушел в какую-то темь и где-то там, в подковерной теми, стукнулся со взглядом другого.

— Вы спрашиваете невозможные вещи, — сказал Павел.

— Да, задаете невозможные вопросы, — поддакнул Валерий Вадимович.

— А чо ж невозможного? — хохотнула Веруня. — Это ж база, основной вопрос: сколько стоит? У Светы хотела спросить. Не ответит?

— Не ответит, — сказал Павел. — И никто не ответит.

Опаньки!

— Слушайте, ребята, — доверительно понизила голос Веруня. — Я понимаю, что какой-то у вас ловкий бизнес, хотя не понимаю пока, как все устроено. Но времени сейчас нет, правда. Давайте мы сейчас сделаем так, будто ничего нет. Этих договоров, кредитов, кремов. А через два месяца… В принципе, я готова платить… Даже чтоб просто разобраться… мне интересно… Правда, интересно…

Она на миг остановилась:

— Через два… нет, лучше через три месяца, начнем все по новой. Вы мне позвоните, пригласите на процедуру. Я приду… подпишу эти договоры. А что, правда, хорошие процедуры? Дело ведь не в деньгах. Если хорошие, я готова платить.

— А что же вам мешает сейчас? — Павел.

— Я же говорю, у меня планы другие на сейчас, на ближайшие два-три месяца. Время распределено уже. Еще с весны распределено время. Мы ж цивилизованные люди, так?

— Но мы и не заберем время. Наоборот, вы на наших процедурах отдохнете. Помолодеете. Я специально изучал ваш рынок. Мы здесь реально лучшие.

— Готова и поверить. Но важный пунктик есть. От него не деться.

— Какой важный пунктик?

— Ваши сотрудники меня обманули, так?

Опять взгляд того стакнулся со взглядом другого.

— Но вы же сами подписали договоры? — сказал Валерий Вадимович. — Разве вас заставляли?

— Ясненько, ясненько, — сказала Веруня, записав в блокнот «сама подписала» и поставив восклицательные знаки.

Юристы наблюдали. Она засмеялась:

— Слушайте, я б могла и сразу всю сумму! Почему кредит? Фу! Как говорят гопники, стремно…

— Вы хотите сразу? — спросил Павел, до которого будто не сразу дошло.

— Она говорит, если бы, — поправил Валерий Вадимович. — Что если бы, так она могла бы и сразу.

— Ну да, у меня карта с собой всегда. Ребята, вы что, с карты не принимаете разве?

«Ребята» переглянулись. Павел, каменный, несколько оживил себя и сказал будто заученное наизусть:

— Вера Кронидовна, я сразу увидел, что вы наш клиент. Лучше нашего салона вы ничего не найдете. Мы протестировали здешний рынок — мы здесь действительно лучшие. Вы педагог, представляете, как важен внешний вид. У нас даже директора школ есть клиентки.

— Нет, я не из этих, — Веруня почему-то вспомнила Инну Колейко, подругу детства, которая была директором лицея, а теперь заделалась депутатшей.

Она почувствовала, что устала (все-таки сказываются неспокойный вчерашний день и сегодняшняя бессонная почти ночь, и банк, и почта).

— Если вы не мошенники, — сказала она, отступая, — я приду к вам через два-три месяца.

Они будто изморить ее хотели, не морщась, сглатывали «мошенников». И время они тратили не свое, а ее. И единственное, чего добилась, что Павел принял ее заявление и расписался на втором экземпляре. А расторгнуть договор — нет, нет оснований.

Веруня уложила в сумку файл и блокнот, даже не записав их фразу «нет оснований». У двери на стене висело зеркало, такое же, как в кабинете для процедур, — чуть больше формата А4. Веруня подошла посмотреться, и Павел тоже. Лицо Павла отразилось над отражением ее лица. Его, крупное, вверху, ее, маленькое, внизу. Как будто ванька-встанька, дважды перевернутый. На миг их взгляды в зеркале встретились и тут же метнулись в разные стороны. Павел прошел к двери и, проявляя дешевую галантность, открыл ее перед Веруней.

4

В трехкомнатной квартире, в которой Веруня после смерти матери (март этого года) проживала одна, в прихожей — огромное зеркало. Веруня, подойдя к нему, представила опять ваньку-встаньку в убогом зеркале «ДеШели». Если бы ваньку-встаньку — игрушку — перевернули, то да: голова — шарик поменьше — оказалась бы внизу, но и лицо перевернуто. А в зеркале ее маленькое лицо отразилось под большим лицом этого Павла. Да, так. Но оба лица отразились зеркально, а не перевернуто. Так что ассоциация с ванькой-встанькой поверхностная. Надо бы другое сравнение, но не приходит в голову. Решила, пройдясь на ощупь по отснятым на глазок с обоих «дешелистов» кармам, что Павел, вероятно, из какого-то другого города, но не столичного, а такого же как В. Лицо — квадрат со скругленными углами, черты — правильные, но кажется, что щеки сползают со скул да никак не сползут. И взгляд темных круглых глаз — как у змеи, которая глядит внутрь себя, — в свою кишку, переваривающую жертву. А юрист Валерий с мамой-филологом — наверняка сельский, и мама его — сельская учительница. По характеру — вроде Вадика, Ульяны мужа, рад посмеяться-покривляться. Но общее для обоих то, что спотыкались об ее отчество. И оба, кажется, не поняли, что она им не по зубам.

Она похвалила зеркало за мысль (раз спотыкаются на отчестве — то значит, не поняли, что

она им не по зубам). Сказала вслух себе: Веруня, Веруня! А потом: Вера Кронидовна. Это мантра. Считала, что такой тренинг необходим, чтоб «Веруня» и «Вера Кронидовна» сосуществовали в гармонии.

Главное, теперь ей не хотелось, чтоб они ею, как взнузданной, управляли. Устроенная ими ловушка — это окно возможностей для нее. И нельзя упустить. И она, так и запишем, не упустит. Она раздвоится: то Веруня — участник, актор, то Вера Кронидовна — наблюдатель и репортер.

…Есть такое упражнение — вис. Она выполняет его каждый день. Вис — это не подвешенное состояние. Это когда нагрузка не на самую сильную от природы часть — не на плечи, а на руки.

Глава 2

1

Кредитный договор… Договор купли-продажи… На орфографические и пунктуационные ошибки — ноль внимания, главное — правовая сторона: «пусть я стану jus».

А интернет — в помощь. Интернетом Веруня не пользовалась последние года два, но недавно, как вернулась с дачи, подключила.

Бессонница пришла во втором часу ночи. Ворочалась, бредилось фразами. Утром Веруня накатала пост.

«В субботу, 04.10.2014, в помещении ООО „Жасмин“ я поставила подписи под несколькими бумагами — не читая. Дома прочитала — оказалось, что это договоры: кредитный и купли-продажи на набор с косметикой „DeSheli“, то есть это совсем не то, о чем мы договаривались с сотрудниками „Жасмина“ на пробной процедуре, с косметологом Светланой Ч. — совсем это не то и не о том».

И далее — о своих переговорах в VIP-зале, о том, что увидеться со Светланой Ч. — «личным косметологом» — ей не удалось, а говорила с двумя юристами. Но не договорились ни о чем, так что придется — хошь не хошь — вникать.

Веруня раньше публиковала посты на местном сайте «БлогоВал», редактор на «БлогоВале» тот же — Яна Марова. От нее же и первый коммент:

«Я правильно поняла, Вера: вы пошли в салон „ДеШели“, там вы подписали некий договор на покупку косметики или процедур, опомнились только дома и теперь хотите вернуть все взад? Вы пишете „проходили клиентки на процедуры“ — вот это да! Чуть ли не на каждом столбе теперь можно прочитать про эту компанию, и предупреждения были в СМИ да и погуглить же можно, чего там собираются на лицо мазать. И нет, все равно, вперед, в мышеловку. Удивительно!»

Неизвестный:

«Уважаемые журналисты. Давайте подумаем обстоятельно.

В чем фишка данных контор? Нет, они не впаривают утюг по цене самолета. Они делают людям немного халявы, после которой самолюбие и отработанная конторой халява заставляет отключить рассудок и купить чемодан по жуткому кредиту».

«По сути, прямого развода в чистом виде нет. Т.е. им нужно, чтобы о них больше людей знало. Потому как даже если вы никогда не видели лимон, на табличке написать — он кислый, все равно толпа придет и попробует — т.к. она не верит».

«Есть четкая инструкция, как отказаться от чемодана, она тут есть, в БлогоВале. Может, её в топ? А пиар не пускать! Вы внимательно прочитали текст? Я вот что-то не нашел там, насколько кинули автора по деньгам. Есть какие-то пресловутые договоры, вокруг да около. Вежливые и занятые юристы, да вообще все шоколадно.

Т.е. вас кинут и вот все так хорошо, ходим, вздыхаем, но ведь ничего страшного!»

Яна Марова:

«А что касается журналистов, то некоторые глянцевые и не очень издания (не будем показывать пальцем) публикуют рекламу этого „Дешели“. Коллеги, деньги не пахнут, но так недолго и до объявлений о досуге докатиться».

Неизвестный:

«Коллега с работы рассказывала, что случайно разговорилась с женщиной на Новгородской, та искала адрес этой desheli. Коллега битых полчаса объясняла этой женщине, что это не только „развод“ на деньги, но еще и возможный вред ее здоровью. Нет, та все равно как загипнотизированная пошла туда на презентацию».

Павел Шабунин:

«Ждем-с… Когда кинут кого-нибудь из родственников слабовиков, прокураторов или белодомовцев. Тут и случится чудо прозрения! И откроют сонные вежды менты, и возопят: «Наших дурят!»

Веруня с интересом к комментам, и делает заметки:

— Шабунин причислил меня к белодомовцам. Видел меня с Колейко?

— Пиар? Я пиарю «дешели»?

— «Уважаемые журналисты». Это не ко мне, слава богу. Уважают себя.

— По поводу социальной психологии — менталитета: «Виноват не тот, кто расставил ловушку и заманил /залучил в нее, а тот, кто попал». Не ново!

— «Без лоха жизнь плоха!» — оскорбимся. А как же!

— Яна Марова дала ссылку на инструкцию, как вернуть товар «взад» с наименьшими потерями. Учтем, но не оскорбимся: «БлогоВал» еще понадобится.

— «Не боишься, что пошла против монстра экономики?» Это мне Наташа С. в личку. Считается, что «дешели» — монстр? Думай!

2

В «Жасмине» — паника. Прокрутили опять видеозапись процедуры с Поляшовой.

Вызвали опять Чугромину.

Та явилась, уставилась черными зенками. Хотелось клевать, хотелось вообще заклевать дуру.

— Почему Поляшовой не два набора? Почему не спросила про наличку?

Она понимала, что каждое слово рябючьего крика — штраф. Каждое слово рябючьего крика — минус, и минус, и еще минус от премиальных.

— Может, пожалела? Может, в богаделку работать пойдешь?

Чугромина, как тонущий, барахтается, то уходит в себя, то выходит на поверхность. Будто захлебывается. Но ведь кто и сколь не ори, она здесь к месту. Она будто рождена для этого места. Для этих коридоров, этой лестницы, плакатиков, диванов из белого кожзама, кейсов с косметикой, премиальных. И все, не только она, это чувствуют и понимают. И Рябюк понимает. Но набирает и набирает штрафных слов — минусует, минусует.

Она, опять вынырнув, выдыхает, что узнала в клиентке свою учительницу.

Рябюк опешил.

— Да, английский у нас вела, в пятом классе… Недолго вела, быстро ушла. Поскандалила, что ли, с директором.

— И ты узнала? — так Рябюк.

— Так ведь отчество… Кронидовна.

Чугромина сделала плавательное движение — брасс — будто пробиться сквозь толщу времени к себе — Свете Смородиной. Девочка Света, одиннадцати лет, черносмородинные глаза, табунок мальчишек за ними. Свою тогдашнюю легкость она помнит: как бегали по коридорам пустой школы (учились во вторую смену), спортзал — в подвале… Школьная форма короткая, коленки, бежишь, сломя голову… Англичанка пришла в середине года и недолго работала. Не коснулась Светы никак — мутнела сейчас за толщей времени. А в школе Свете было хорошо — это тоже было ее место. Школа — ее место, и «Жасмин» — ее место.

Она помнила, как вынеслась тогда прямо на Веру эту Кронидовну — прямо как щенок под колеса. (А Веруне показалось, будто пристяжная, которой под хвост хлестнули шлеей, — лицо на правый бок). Вытирая рот после обеденного перерыва (принесла из дому салат).

Рябюк смотрит с пониманием: подписать на кредит свою учительницу — это заслуживает. Но если бы сумма в два раза выше (два кейса) да за наличку, то эта Поляшова не развонялась бы сейчас по всему интернету, а сидела бы у них в очереди на расторжение.

— Деньги в кассу вернула? — спросил он вдруг.

— Ка.. Какие деньги?

— Чаевые.

— А мы с вашей Настей тортик… на чаевые. Не рассказала она?

Чугромина бросила косой смешливый взгляд, с намеком упоминая Настю. За Настю, за то, что она с ней возилась эти два дня, он, заботливый папаша, должен бы приплатить, а не лишать премиальных.

— Она, может, догадалась, что не косметолог я…

— Догадалась бы, не подписывала бы кредит, — отрубил Рябюк. — Звони!

— Кому?

— Поляшову набирай!

3

— Как и обещала, Верочка, звоню. Как прошла ваша процедура?

А «Верочка» у кассы в продуктовом — не до острословия.

— Никак. Будто не знаете?

— Что я должна знать?

Веруне слышно суфлера — вероятно, Павел висит, как нечистый, над душой у Чугроминой.

Пришла смс: «Вера Кронидовна, дарим вам золотую дисконтную карту. С правом в течение двадцати четырех месяцев бесплатно каждый месяц делать стрижку, укладку и маникюр».

И Веруня ее, смс, скрупулезно в комменты к своему посту с добавкой: «4-й день, как я вляпалась. И „жасмин-дешели“, добрый семицветик, предлагает подарки».

Хотелось ей, чтоб поняли блоговские «хомячки», «уважаемые журналисты», что она — не обычная лохушка: вот ведь и в «ДеШели» это уже поняли.

Колейко, встреченная на перекрестке: для себя подделать закон — это одно. Но для лохов? Не смеши мои коленки!

4

Вадику было двенадцать, когда в деревне умерла бабушка Шура, — не родная, а жена двоюродного деда. Дом, постройки, землю, корову, пчельник и медогонку захватили Седелкины, которые тоже не ближняя бабушке Шуре родня, но из этой же деревни и по силе ни в какое сравнение с матерью Вадика. И остались Вадик с матерью без ничего, и даже на каникулы не съездить. И долго саднило, не заживало. Только когда сын того Седелкина приехал в В. и попросился к Вадику на работу, а Вадик его не принял, он почувствовал, что отомстил: никому теперь не нужна деревня, а всем теперь нужна работа в городе и нужно жилье в городе. Но зеленое эмалированное ведро бабушки Шуры, полное меда, хранилось в памяти. Может, еще и потому, что Ульяна — жена — была медовая груша.

Узнав, что и Ульяна лоханулась на кредит, Вадик затолкал ее в машину и помчал в «ДеШели».

Вадик уверен, что любой мужик, только взглянув на его жену, зауважает и его. Ульяна стоит дороже, чем его ЧП по дверям и окнам: ЧП много, а такая Ульяна одна.

Ульяна не подала голоса, а рядом с ним, со своим мужем, стояла и дышала. Вадик говорил за нее, говорил то же, что все здесь говорят: что сама не понимает, как подписала; что хочет отказаться и сдать косметику. И «жасминисты» клюнули, как и рассчитывал Вадик. Но все же устояли — в общую очередь. «Вот родня еще попалась!» — открыл Вадик еще козырь. Ха, и кто наша родня? Но как узнали ФИО…

А как узнали — ба! — переглянулись.

А Ульяна…

Ульяна ведает тонкие материи, и в какие психологические леса не следует ступать и по каким психологическим тропам не ходить — и, естественно, их «ба!» неслышимое, и их перегляд невидимый.

Развернулась Ульяна на выход, а кажется, что это выход и все вокруг поворотилось вокруг нее. Ульяна плыла, и все они трое взглядами своими — за ней. И кажется им, что, удаляясь, она увеличивается и увеличивается и сочнеет.

Груша моя золотосочная — мог бы и такими словами ласкать Вадик, но не здесь и сейчас.

Здесь и сейчас Вадик ухватил взгляды их двоих — как рыбку на крючок. Поймал их взгляды и им же в зрачки вдавил:

— Мужики, я со своим бабьем ищу выходы, а вы хошь не хошь со мной…

У Рябюка и Хохмачова отчего-то звенело в ушах, хотя ни слова не слышали от Ульяны, и почему-то обоим захотелось груш. Потом, поочухавшись, Хохмачов сказал, что родня какая-то между собой непохожая. А Вадик что-то темно прогундосил о непонятной семейке и обычаях Средней Азии, откуда был их отец-профессор, которого он, Вадик, на дух не выносил, но тот девять лет назад умер, а теща недавно, зимой…

Рябюк, имевший подкожный страх, что все клиентки вдруг взбунтуются и перестанут ходить по заданному кругу, решил, что Вадик пригодится. А тому противен вдруг стал гаражный бизнес «окна-двери» и до чертиков в пояснице нужен стал вдруг такой лохотрон.

Глава 3

1

Заявила Веруня прилюдно, что докажет уголовное, а сама ни бум-бум. Ну, пошла за кодексами. И папки заодно купить, и адвокаты в этом же здании.

Папки не зелено-голубые взяла (какие привиделись во сне), а сиреневые — в масть «Жасмину». А из адвокатов, арендовавших кабинетик на двоих, на месте был один, сказал, что «ДеШели» не их профиль, но его товарищ какой-то своей родственнице недавно с этим помог. Вот-вот придет товарищ, ждите.

Стулья в кабинетике имеются, но Веруня, боясь задавать неоплаченные вопросы, вышла в тамбурок. Когда тот пришел, и Веруня с ним в кабинетик, этот вышел. Один от другого не отличался. Оба, оказалось, бывшие опера (выслужили стаж и подались в адвокаты?)

Они неплохо расторгают, да. Вот он на той неделе сдал за сестру жены чемодан — заплатили банковский процент за месяц и всех делов.

— Мне не подходит, — Веруня.

— Хотите наказать?

— Наказать? — оторопела Веруня. — Я хочу, чтоб их не было! Чтоб вообще не было!

Адвокат-опер считывает с ее лица, что тут интеллигентское, — дамочка идейная, усложняет. Спрашивает:

— Хотите мир спасать?

Веруня смеется: нет, мы не из кино. И месть (за бессонную ночь, за насмешливые комменты) тоже не наш вариант. Пусть будет спортивный интерес: можно доказать, что обман, что мошенничество или нельзя доказать?

— То есть вы бы не взялись за это дело? — спрашивает она. — А сколько, интересно, стоили бы услуги? Навскидку?

Адвокат, взглянув в ее лицо, отвечает, что ни один честный не возьмется, а нечестный слупит большие деньги, хотя все равно ничего не сможет. Так устроено. Это к нашим законодателям.

— А большие деньги — это сколько? Сколько?

Адвокат удерживается, не называет. Веруня соображает в уме (невесть с чего ей известно, что адвокаты берут десять процентов от суммы иска — скажи он сейчас «пять тысяч», она бы отдала сейчас).

Адвокат тоже соображает в уме (ведь и готова заплатить, но он, увы, — не может взять деньги, к которым она в скоропортящихся мыслях уже приделала крылышки).

— Наверно, еще о репутации речь? — спрашивает Веруня. — Проиграете, и репутация того?

— Вот-вот, — так адвокат.

— Слушайте, а если выиграете? — соблазняет Веруня. — Никто не выигрывал, а вы первый? И эти «ДеШели» ведь во всей России растут как грибы? А вы первый их сделаете, а?

— Я двадцать лет в милиции отпахал и знаю: ни один начальник отдела не подпишет разрешение на возбуждение.

— Аха, — радуется Веруня, — спасибо. Я запишу себе. Значит, мне в полицию идти?

Удивление камешками выскочило из глаз адвоката:

— Я же в первый раз с этим, — оправдывается Веруня. — Но ведь если я в гражданский суд, то это только мое дело, личное. То есть какая-то конкретная тетка, как цыганка на перекрестке, меня облапошила, ведь так получается?

— Хотите совет? — спросил адвокат. — Расторгните договор. Чтоб кредит над вами не висел. А потом спасайте мир.

— Ха, это и другие советуют. Мне не подходит.

— Вы хотите в подвешенном?

— Не в подвешенном, а в висе! Это разное. Я в детстве в цирке… А какая, говорите, статья? Сто пятьдесят девять?

2

Веруня, нахватавшись кое-чего в кодексах, шла в полицию, на ходу рассуждая про себя:

«Уголовное дело в частном порядке нельзя? Уголовное — не частное. Частное — не уголовное. Частное дело — гражданский суд. Если гражданский суд — значит, не мошенники, не преступники, а истцы и ответчики. А если преступники, то это не в частном порядке, а органы: полиция или прокуратура».

С полицией очно она познакомилась, когда Демида взяли за нарушение комендантского часа. Он учился тогда на первом курсе и что-то они праздновали и потом, выпившие, гуляли. Всем было восемнадцать, а Демиду не было — ну, и взяли…

— На какую сумму обманули? — спрашивает дежурный.

— Вот и это еще хочу понять, это тоже важный пункт. Видите ли, с суммой тоже неясно. Договора два. По одному товар стоит сорок одна тысяча с копейками, по другому — пятьдесят. Так что тоже надо разбираться. «ДеШели»… такая фирма… может, слышали?

Офицер поморщился, сказал, чтоб дожидалась, и стал звонить.

— А долго обычно ждут? — спросила у других ожидавших.

— У меня жена больше часа как ушла туда.

— Ого! Час!

Сидят, невольно наблюдая за жизнью полиции. Скучновато, и Веруня включает любопытство по поводу пропавшей жены. И мужу, заждавшемуся, не терпится выговориться.

— Только вчера купила себе навороченный планшет. Бешеные деньги.

Чувствовалось, что человеку нравится, что купила жена себе планшет. За тридцать пять тысяч. А сама только две кнопки знает. «Во как!» и «Вот дура» — два мнения в нем борются.

— Может, по работе надо? — спрашивает или утверждает Веруня. — В один планшет можно столько книжек накачать!

— Да какая работа?! На пенсии.

Нравится ему планшет, ох, как нравится. Навороченный опциями. Но не нравится, что его, лишь день прошел, увели.

А полиция что может сделать? По ломбардам смотреть. Ведь какой-то бомж наверняка выследил, как она, полоротая, тут на улице кнопками щелкала.

Веруне надо было посмеяться, чтоб не взвыть. Так ей вдруг опять не захотелось тратить время на негатив. А мужику, чувствует Веруня, не хочется взвывать от потери тридцати пяти тысяч. Ему хочется петросяновского веселья. Все другие в креслах скучные сидят — ничего им, а Веруня со своим случайным соседом (оттого, что ли, что рукавами касаются), хотят попетросяниться.

— Была бы у планшета опция, — зачинает Веруня, — чтоб он хозяина знал. Как собачка.

— Аха, — подхватывает мужик, но дальше не движется.

— Аха, — развивает Веруня. — Только выпал из кармана, как заорет: «Эй, хозяин, ты куда без меня?»

Мужик доволен, хохочет и сам развивает:

— А еще чтоб в чужих руках в отказ шел, не работал.

И всем нравится идея, даже дежурному в его каморке. И всем, кто терпеливо скучал. Но тут вышла девушка — Веруню пригласила. Веруня встала, пошла за ней, чувствуя, что ее провожают взглядами, в молодом ее пальтишке в белую с черным клетку, в черных ее узких джинсах, в сапожках на каблуках…

Спина у девушки перегибистая. Черная юбка в обтяжку на бедрах. Колготки черные — каблуки высокие, выше, чем у Веруни. Ступеньки узковаты и она ставит ноги под углом. На пятый им этаж. (По возрасту, может, и до капитана выслужилась). На пятый этаж, да, по коридору самый последний кабинет.

В кабинете, тесном и потертом, но светлом, устроившись у компьютера:

— «ДеШели»? Мне тоже от них звонили. Много оттуда кому звонят.

— А заявлений на них много?

— Если у меня, так вы первая.

У Веруни нет готового заявления (оплошала опять!) «Ничего, вы пока устно, своими словами». И Веруня говорит, нащупывая на ходу, чтоб существеннее звучало:

— Откуда-то взяли номер мобильного — ведь вторжение в частную жизнь.

— Подписаны два договора — один кредитный (а разве они могут банковские услуги?), второй — купли-продажи (но они ж не магазин!)

— В договорах — противоречия: в одном — услуги, в другом — товар; в одном — одна сумма, в другом — другая. Ведь накосячили, ведь видно, что правильно надуть не могут, — не хватает ума даже правильно надуть. Но ведь со временем научатся, так? Вот в чем и опасность, правда?

— Будем писать? — спрашивает полицейская, и Веруня улавливает, что она надеется на то, чтоб не писать.

— Будем, — твердо так Веруня.

Капитанша (может, и лейтенантша старшая) набирает на клавиатуре, Веруня читает с монитора, поправляет.

«1 октября, в среду, мне позвонили, пригласили на процедуру в косметический салон, по адресу Новгородская, 2а. Откуда взяли номер телефона, мне неизвестно. Процедуру проводила Чугромина Светлана. Представилась косметологом. Я согласилась на процедуры в течение 24 месяцев».

— 2 200 рублей за услуги ежемесячно? — намек в голосе полицейской, что нереально 2200 на услуги ежемесячно. Внимательно смотрит на Веруню, которая явно не из тех, кто привык тратиться на себя. Веруня делает твердый взгляд: да, согласилась на услуги за 2 200 (две тысячи двести) рублей в месяц.

«Дома я прочитала договоры — это не о том. Я поняла, что меня обманули».

Звонок по телефону — что-то, похоже, про обед.

— Да, скоро закончим, — так капитанша. — Человечек тут один…

«С моих слов записано верно. Мною прочитано. Подпись».

— Да, правильный порядок. А вот в «ДеШели» не читала. А то, что не прочитано, то не договор, так?

После дела проводила ее до низу. На вопрос Веруни «и что теперь мне делать?», махнула рукой (уже с лестницы): ждите.

Внизу, в вестибюле муж все еще ожидает жену. Мечтает, чтоб была бы у айфона опция потеряшки: эй, хозяйка, я здесь — гав-гав, мяу-мяу — что ж меня теряешь?

Дома Веруня в комментариях к посту напишет: «Сотрудник полиции составила вполне адекватное заявление».

Насчет того, что ее деловито обозвали «человечком», на публику не выставила. Но, делая бытовое, рефлексировала. Мол, если бы она не была мала ростом, то, может, и не сказалось бы у полицейской это словцо. Сказалось бы, например, «заявитель» (мы же заявители, кажется, у них называемся). Или сказалось бы безлично, например, «закончу с делом». Да, «человечек» человечнее, чем «дело» или «работа». И мимолетный взгляд еще вдобавок, а если «дело» или «работа», то, наверно, без взгляда. Веруня вдумывалась в мелочи, чтоб что-то из них наскрести. Но хотела общих больших разговоров о праве (хотела jus).

3

Веруня осознает: то, что она из себя выработала за десять лет взаперти, сразу не проявится, и, может, еще не раз она вляпается, как ярый инфантил. Но все равно: беги быстро, ломай вещи.

Веруня трудится: читает доки (документы) с красным карандашом, изучает кодексы, пишет посты. И в армию Демиду распечатки отправляет, не ради воспитания, а чтоб… меньше скучал.

Пост

Сколько стоит подпись? — 5

Надеюсь, что моя информация поможет тем, кто вляпался. Главное, не испытывать комплекса вины — не мы виноваты, что нас обманули. Ошибка даже не глупость, а тем более не вина. И лично я себе не прощу, если просто утрусь. Ведь речь не только о деньгах, что всегда имеет значение, но и о самоуважении.

У каждой из потерпевших свои варианты. Но у большинства завязано на некий товар. Опишу то, что у меня. С тем, чтобы могли сверяться со своим и делать выводы.

Первое — коробка, размеры 19*25*6 см, светлая, надписи Desheli b Twinrey face. В коробке инструкция, аппарат, зарядка к нему, очки. Страна изготовления — Китай. По сертификату соответствия — срок действия с 14.02.2013 — 13.02.15. Осталось три месяца, поэтому, вероятно, мне — «в подарок». У кого — не подарок, а указана цена, внимательно прочитайте стр. 4, 6 инструкции — там куча противопоказаний. В том числе для глаз. У кого проблемы со зрением — это может быть вашим доводом.

Второе — чемодан, размеры 40*35*10, обшит дерматином цвета алюминиевых ложек. Я его не открывала, комплектность указываю — по спецификации (11) и сертификатам соответствия (14):

1. гель-комплекс для кожи вокруг глаз — по 24.02.2015

2. глубоко очищающий скраб для лица — по 23.09.2015

3. очищающая маска для лица — по 23.09.15

4. легкий гель для лица — по 23.09.2015

5. увлажняющая маска для лица — по 23.09.15

6. средство для ухода за кожей лица с гиалуроновой кислотой — 23.09.2015

Конец ознакомительного фрагмента.