Встреча в пути

Алла Михайловна Лебедева, 2023

Каково значение отца в нашей жизни? История нашей современницы, воспитанной любящей матерью. Смогла ли она стать счастливой, имея все, что хотела?

Моему отцу

Распопину Михаилу Лукичу

посвящается

Эта командировка, определенно, была одной из самых трудных.

Меня направили инспектировать аптеки и лечебные учреждения города Горнинска, который находился на самом севере нашей области.

Капитонов Олег Владимирович, начальник нашего департамента здравоохранения явно хотел угодить областному ведомству и торопил меня с отъездом. Он ждал вызова в областные управленческие структуры, с предложением о повышении в должности.

А потому был необычайно деятелен и активен, когда дело касалось приказа вышестоящих.

На дворе был март месяц, снег лежал потемневшими грязными кучками. Весна в наши северные края, как всегда, не спешила. Мы бежали на работу, кутаясь в куртках и шарфах.

Хотелось тепла и солнца, а тут отправляют в еще более холодную и неизвестную глушь. Однако моего мнения никто особо не спрашивал.

Буквально в один час мне оформили в бухгалтерии командировочное удостоверение и выдали деньги на проезд и питание.

В нашем департаменте такая командировка как у меня, справедливо воспринимается, как незаслуженное наказание.

Мне сочувствовал весь коллектив. А поскольку, вместо меня поехать никому не грозило, ведь я была единственным фармацевтом в департаменте, то сочувствие коллег было вопиюще не искренним.

— Бедненькая Аэлита Михайловна, держитесь! Вы у нас слишком покладистая, вот Олег Владимирович этим пользуется…Извините, но так все говорят! — прошептала мне Наташа Домахина, молоденькая юрист, соседка по кабинету.

Эта светлая девочка не могла врать и изворачиваться. Бог послал мне замечательную коллегу, которая в 23 года сохранила девичью наивность и чистоту.

Тогда как я, имеющая взрослого симпатичного сына Луку, успела повидать семнадцатилетних девушек, искушенных во многих пороках. Девушек из категории «Ты их гонишь в двери, они лезут в окно». Думаю, все матери взрослых сыновей смогут меня понять.

Я смотрю на Наташу с материнской нежностью. Девушка напоминает мне розовый бутон, только начинающий свое пробуждение.Бутон, не ведающий холодных ветров и безжалостных заморозков. От жизненных бурь и невзгод Наташу охраняли родители. Мама — Людмила Прохоровна, заместитель начальника департамента по методической работе и отец Александр Яковлевич — главный рентгенолог города. Поэтому Наташа, единственный ребенок в семье, подобно тепличной орхидее, даже не догадывалась, что где-то в мире существует зло, бытовая неустроенность и нужда.

Красавица со светлыми пшеничными волосами и зелеными глазами, она, похоже, даже не подозревала о силе своей красоты.

Когда в наш кабинет заходили мужчины разных возрастов, каждый из них косил глазом в сторону Наташи и мои консультации по лекарственному обеспечению обычно проходили мирно и без истерик.

Редкий мужчина позволял себе приступы слабости в присутствии очаровательной зеленоглазой блондинки.

С женщинами все было наоборот. Цветущий вид моей соседки вызывал у больных женщин, ( следует отметить, что здоровые в наш департамент почти не ходили) — обострение всех хронических недугов.

На моем столе стоял ряд флаконов с настойками пустырника и валерьянки, запас которых я не успевала пополнять.

С Наташей было уютно и спокойно. В обеденные перерывы мы секретничали друг с другом и делились своими жизненными историями.

Сегодня я беспрерывно вздыхала, заполняя командировочный лист, и смотрела в окно, за которым выла весенняя мартовская метель, и пробрасывал мокрый снег.

Теплый и привычный кабинет, отдельный письменный стол с грудами бумажных папок показался раем по сравнению с вынужденным путешествием по бескрайним лесам Горнинского района.

— Надеялась, что годовой план по командировкам я уже выполнила и до отпуска меня оставят в покое! — жаловалась я Наташе.

С начала года я выезжала по заданиям областного комитета уже пять раз. В самые отдаленные и не устроенные районы области.

Потому что в крупные города специалисты областного комитета охотно ездили сами. А еще потому, что у меня не хватало духу противостоять воле моего начальника.

Мне в силу характера очень трудно говорить слово «нет». Очень трудно.

В результате, я с большой неохотой, спрятанной внутри, соглашалась. Капитонов удовлетворительно хвалил меня и тут же звонил в областное министерство здравоохранения, что их высочайшее задание будет выполнено.

Меня изматывали эти командировки. Некачественная столовская еда, холодные номера и частое отсутствие горячей воды в гостиницах никого не радуют.

А бывало, что этих самых гостиниц нет вообще. Ночевать приходилось в чужих комнатах, у чужих людей, которые тебе совсем не рады.

Тем более, в сутки нам, мелким чиновникам положено 100 рублей в сутки на питание, а порция горячего блюда давно уже стоит более 200 рублей, даже в самых захудалых гостиницах. Получается, что в дорогу я должна была захватить приличную долю своего заработка. Конечно, если не желаю поститься, а поститься по причине своего хлипкого здоровья, я не могу.

Но мое состояние Капитонова волновало в последнюю очередь.

Всеми этими печальными размышлениями я и делилась с Наташей накануне отъезда. Радовало то, что теперь нам разрешили приобретать место в купейном вагоне.

Раньше бухгалтерия оплачивала только стоимость плацкартного вагона. Мне частенько приходилось проводить бессонные ночи, слушая рев малолетних детишек и громкие увещевания их подвыпивших мамаш, бегающих за пивом на остановках.

Как-то раз повезло попасть в один вагон с офицерами Забайкальского военного округа. За одну ночь я много чего узнала о нашей доблестной армии из первых уст.

Утром, изрядно помятые во всех смыслах этого слова, офицеры выносили пустые бутылки в мусорные вёдра и отчаянно извинялись перед соседями по купе.

На вокзале меня никто не встретил.

Вопреки заверениям Веры Петровны, начальника ревизионного отдела аптечного управления, что за мной пришлют служебную машину. Видимо, администрация района решила, что не такая я уж важная птица, чтобы отправлять за мной транспорт.

Я медленно побрела вверх по единственной улице городка к единственной гостинице под название «Магнит». Гостиница располагалась в огромном каменном здании и, видимо, была рассчитана на возрастающий с каждым годом поток гостей.

Однако горно-обогатительный комбинат — градообразующее предприятие, пришел в упадок. Оттого желающих посетить сей милый городок, было крайне мало.

Тем не менее, недостаток туристов и гостей города никак не повлиял на космические цены в «Магните» и я порадовалась, что захватила с собой личные деньги.

Цена одноместного номера успешно конкурировала с пятизвёздными столичными отелями.

Выбив мне чек, молоденькая конопатая администраторша радостно сообщила, что ресторан не работает с прошлого года, а горячая вода будет только с шести часов вечера.

Войдя в номер, я поразилась его размерам.

Широкая кровать потерялась в огромной комнате с высоченными потолками. Этот русский размах следовало еще и обогреть, что в связи с тяжелым экономическим положением города, не представлялось возможным. В номере стоял страшный холод.

Кинув сумку на тумбочку, я забилась под одеяло и дрожала до шести часов, ожидая час подачи горячей воды.

Но русскую женщину трудно сломить. Зато ее так просто порадовать.

Даже такой пустяк, как подача горячей воды может вызвать сильную эйфорию. Я пела от радости, плескаясь в горячих струях.

Выйдя из душа, я решила прогуляться по вечернему городу с целью его изучения.

Но выяснилось, что в городе уже почти год, как нет уличного освещения. В темноте я столкнулась с каким-то человеком и чуть не выронила сумочку.

От ознакомительной вечерней прогулки пришлось отказаться.

Радуясь в душе, что мне повезло проживать в городе Ново-Зиминске с его ночным освещением, я мирно уснула.

Утром я добралась до ближайшей аптеки и приступила к своим обязанностям.

Целью моей командировки являлись аптеки и больницы, в которых мне следует проверить вопросы лекарственного обеспечения.

Было бы слишком просто, если бы моя командировка проходила в самом Горнинске.

Руководитель аптеки сразу разложила передо мной карту района и пальцем указала несколько маленьких черных точек на обширном зеленом фоне.

В некоторые подведомственные аптеки надо было добираться на пароме. Впрочем, она утешила меня, сказав, что у них в районе есть какие — никакие, но всё же дороги, и вертолет нам не понадобится. Это было облегчением. Вертолётные прогулки вызывали у меня ужас и сильную тошноту.

На следующий день мне предстояло многочасовое путешествие вглубь района на разбитом больничном «УАЗике».

Поскольку в поселках никаких столовых и кафе не было в помине, то кормилась наша комиссия в больницах, амбулаториях и аптечных пунктах.

Главный врач уговаривал пригубить рюмочку разбавленного спирта, а старшие сестры подкладывали варёную картошку, принесённую из дома.

Может быть, я была бы сговорчивей и пригубила бы грамм пятьдесят домашнего самогона, если бы ни мой, не важный с детства, вестибулярный аппарат.

С трудом выползая из машины после очередного маршрута, я с трудом подавляла в себе чувство дурноты. От вида спирта это чувство резко усиливалось.

Моя « свита», в основном состоящая из заместителей главврача и старшей медсестры, с сожалением прятала пластиковые стаканчики. В которые разливали спирт.

Видимо до меня, им попадались более крепкие проверяющие.

За долгие годы работы в департаменте я стала стреляным воробьем, крепко держалась принципа « На проверках — не пить, не расслабляться и держать ухо востро!».

Хорошо помню первый год своей работы, когда я, поддавшись на уговоры, пригубила бокал красного вина за здоровье главного врача одной сельской больницы, который на день проверки оказался юбиляром.

Вернувшись из той командировки, я была вызвана « на ковер».

Разгневанный начальник громко зачитал мне докладную о недостойном поведении инспектора Вахрушевой А.М., то бишь меня, которая « хлестала спирт стаканами и дебоширила за столом, недвусмысленно намекая на вознаграждение…».

Тогда мой акт о нарушениях признали недействительным, а я кроме общественного порицания лишилась квартальной премии.

Тот случай научил меня уму — разуму.

Теперь я слабо доверяю даже искренним приглашениям к столу. Но что делать, если поесть больше негде?

Свою работу я люблю, но не столь сильно, чтобы из-за нее голодать.

Мне хорошо известно, что особенность моей работы по определению, не может быть приятной сотрудникам проверяемой организации.

Приходилось быть по разным сторонам баррикад. Во время работы в аптеке, я часто была в роли проверяемой. Учитывая это, надо спокойно и вежливо делать свою работу, не строя из себя важную птицу, но и не позволяя сесть себе на голову.

Впрочем, мой миролюбивый характер помогал мне в сложных ситуациях.

В этот раз я обнаружила явное нарушение в правилах применения спиртовых растворов в одном из отделений районной больницы.

К слову сказать, внешний вид самой больницы вызывал чувство горечи. Стены давно не крашены, радиаторов отопления не хватает, постельное белье в палатах залатанное. Разбитые окна в коридорах были заклеены полиэтиленовой пленкой и забиты фанерными листами.

В процессе проверки приходных документов и визуального осмотра содержимого рабочих флаконов в процедурных кабинетах выяснилось, что кожные покровы новорожденных младенцев обрабатывают разведенным спиртом неясного происхождения, конфискованным в местном магазине. В результате, нежная кожа младенца покрывалась красными пятнами, а иногда эта манипуляция вызывала сильные аллергические проявления.

Этого спирта в больницу навезли в огромных количествах, поражающих воображение. Надо было его как-то реализовывать.

По документам выходило, что для медицинских целей был приобретен высококлассный медицинский спирт высокой концентрации. Но стойкий аромат сивушных масел, плотной завесой стоящий в комнате хранения, ясно свидетельствовал о другом.

После окончания института я два года занимала должность провизора — аналитика. Отличить настоящий медицинский спирт от суррогата мне по силам.

Я смотрела на ряды бутылей с некачественным нелегальным спиртом и догадывалась, что «отмытые» деньги пошли кому-то в карман.

Главный врач на словах пояснил, что действовал по указанию местной администрации, в частности, заместителя мэра по здравоохранению, некой Суровцевой Елены Анатольевны, однако письменно сообщить об этом категорически отказался.

Пришлось собирать кучу объяснительных, подробно расписывать в акте факт нарушения. Случай печальный и довольно распространенный.

По — человечески я понимала уличенного главврача и старшую медсестру.

Я скоро уеду, а им жить с этой ненасытной Суровцевой Е.А.

Единичный акт о выявленных нарушениях вряд ли изменит эту порочную систему оприходования некачественного товара.

Но в мои обязанности входило взять со всех медработников объяснительные, хотя их содержание я знала заранее. Напишут, что произошла ошибка, которую обещают исправить в ближайшее время.

Собрав эти формальные объяснения, я заканчивала акт, когда в ординаторскую влетела эта самая Суровцева Елена Анатольевна.

Высокая худощавая женщина лет сорока — сорока пяти, одетая в соболиное манто. Руки в сверкающих перстнях. Красная от возмущения, она старалась придать своему лицу улыбчивое выражение.

В этой районной больнице Елена Анатольевна была царем и богом в одном лице.

Все ее распоряжения выполнялись без звука, и вот теперь ей приходится снизойти со своего высокого трона и беседовать с какой-то невзрачной инспекторшей из департамента.

Вид у меня был действительно, не совсем презентабельный: волосы гладко зачесаны и стянуты в пучок « для удобства в пути», лицо бледное, уставшее после беспрестанной дороги по отдаленным больничным амбулаториям.

Еще в дороге мне пояснили, что прежним инспекторам, оказывается, даже в голову не приходило тащиться по сельским больницам.

Акты они писали, не выходя из кабинета Елены Анатольевны, или вовсе не писали сами. Акты споро и ловко печатали подчиненные Суровцевой, а проверяющие, расслабленные алкоголем, их только подписывали, иногда не глядя.

Елена Анатольевна разглядывала меня с интересом и думала, как ко мне подступиться. « Мелкая сошка, а проблем с ней будет много. Настрочит плохой акт, приедут другие, поважнее, начнут везде лезть. Мало ли что…» — размышляла она.

Я поздоровалась с Еленой Анатольевной и продолжила свое писательство.

Мысли ее мне приблизительно были известны. Ведь я работала внештатным инспектором почти десять лет.

Везде нарушения были аналогичными, как и реакция на акты.

Я мечтала только о том, чтобы добросовестно сделать свою работу и уехать домой, в комфортные условия.

Благодаря моему мужу, я была материально обеспечена, поэтому могла себе позволить проигнорировать любые предложения взять взятку.

Хорошо быть неподкупной и независимой, когда живешь, не считая гроши до зарплаты.

Не уверена, что вела бы себя так же, будь у меня финансовая несостоятельность, поэтому осуждать своих коллег не берусь.

Наконец, Елена Анатольевна справилась со своей ненавистью ко мне, и начала беседу вкрадчивым и ласковым голосом.

Со слезой в голосе поведала о недостаточном финансировании больниц. Такого недостаточного, что выделенных денег едва хватает на горюче-смазочные материалы и медикаменты. Зарплату медики не получали два с лишним месяца. Потому ей приходится выкручиваться, как может.

Глядя на ее соболиную шубку и бриллианты, сверкающие в ушах, слабо верилось в нищету Горнинского района.

« Везде одно и тоже: нищие медсестры и санитарки, нуждающиеся доктора и жиреющие чиновники. Разбитые окна больниц и сверкающие иномарки под толстыми задастыми Еленами…» — грустно подумалось мне.

Мой акт ничего не изменит в этом порочном круге, но и укреплять эту порочную систему я не собираюсь.

Выслушав стенания Суровцевой, я встала и стала собираться на вокзал. Акт положила перед главным врачом на подпись.

Тут в кабинете главного врача стали происходить чудесные вещи.

Откуда ни возьмись, на потертом больничном столе стали появляться разносолы, деликатесы и зазвенели вымытые до блеска стеклянные фужеры. Это было только прелюдией.

Медсестры, накрыв стол, мгновенно исчезли.

Елена Анатольевна, убедившись в отсутствии посторонних, с приятной улыбкой извлекла из шубки белый конверт и тихонько вложила его в карман моего пальто.

Такого напора я не ожидала, хотя и подготовилась к сражению.

« Это скромный подарок к празднику восьмое марта, не откажите…» — ворковала Елена Анатольевна и глубже заталкивала конверт.

Я понимала, что срочно надо ретироваться. Больничная машина ждала меня на выходе из больницы.

До поезда было еще два с половиной часа.

Такой длительной осады я не выдержу.

Вытащив конверт из кармана, я резко бросила его на стол главного врача и выбежала из кабинета, как ошпаренная.

За дверью стоял взволнованный главврач с кучкой медсестер.

Очевидно, они ждали отмашки Елены Анатольевны и приготовились к обильной трапезе.

Чуть не сбив с ног своих потенциальных сотрапезников, я крикнула: « Срочно машину на вокзал!» и бегом спустилась к выходу.

Водитель « УАЗика» мирно дремал в кабине. Он не ожидал моего быстрого появления.

Когда мы подъехали к вокзалу, он доверительно сказал: « Надо же! Редко сажу в поезд трезвого инспектора!».

— В прошлый раз у вас была сама Вера Петровна, начальник ревизионного отдела. Она, что, тоже выпивала? — удивилась я.

— Так ее самолично заносил в купе, сама тетка двигаться не могла! — хмыкнул водитель.

Я замолчала, с трудом представляя нашу строгую и неприступную Веру Петровну в нетрезвом состоянии.

На вокзале было полно странствующих цыган. Всюду бегали шустрые цыганята, с интересом разглядывая пассажиров. Два с половиной часа я провела, судорожно сжимая сумочку под мышкой.

Вдобавок, в зале не работал туалет, буфет был закрыт. Продуктов у меня не было, а до ближайшего магазина надо было куда-то далеко ехать.

Я сидела на деревянной жесткой скамейке в малюсеньком зале ожидания и боролась с подступавшим чувством голода. Вспоминала запах горячей картошки на столе у главврача. Моя принципиальность вступала в борьбу с природными инстинктами и местами проигрывала.

На улице быстро темнело, я не решалась даже выйти на улицу. Там над входом в вокзальное помещение висел один тусклый фонарь и сам перрон скрывался в темноте. Наконец, наш поезд подошел к перрону.

Голодная и измученная тяжелой командировкой, активным сражением с Еленой Анатольевной, я зашла в вагон и упала на вагонную полку.

« Только бы никто не сел ко мне в купе, хорошо бы выспаться…» — чуть не молилась я, засыпая под стук колес.

Но через полчаса проводник — белокурая девушка, резко открыла дверь купе и впустила высокого молодого человека в черной кепке и меховой стеганой куртке.

Мужчина быстрым цепким взглядом оглядел купе, после чего вошёл и поздоровался со мной. Не обращая никакого внимания на меня, девушка мило щебетала с моим новым соседом и настойчиво предлагала ему свежего чая с печеньем.

Я удивленно слушала ее. Полчаса назад, на мою просьбу принести чаю, мне было отказано по причине внезапной технической неисправности водонагревателя.

— « Что за важная птица села в мое купе? » — подумала я с иронией и стала потихоньку разглядывать нового соседа сквозь полузакрытые веки.

Мужчина осторожно, боясь разбудить меня, снял верхнюю одежду и остался в спортивном костюме. На его круглой голове сияла розоватая и влажная лысина, светло-голубые, скорее стального цвета глаза устало смотрели в вагонное окно.

Высокий лоб, широкая переносица и тяжелый подбородок выдавали в нем скандинавское происхождение.

Чем-то он напомнил моего отца. Может быть цветом глаз, может быть манерой прищуриваться при разговоре? Люди, напоминающие мне отца, приносят боль моему сердцу. Лучше бы мне не встречать таких людей.

Боясь, что он начнет беседовать со мной, я продолжала притворяться спящей.

Сил вести непринужденный вагонный разговор не было.

Мужчина неспешно выпил чай, принесенный, чудесным образом преобразившейся проводницей, и стал читать маленькую брошюру, какие продаются в привокзальных книжных киосках.

Я не заметила, как уснула крепким сном.

Утром я проснулась на удивление выспавшейся и с хорошим настроением, что редко случалось со мной в путешествиях. Как правило, дорога выматывала меня и высасывала все мои, не слишком большие от природы силы.

Мой сосед уже сидел на своем сиденье и читал свой роман.

« Мистическая жертва» — прочитала я заглавие. Это был бульварный роман в тонкой обложке, на которой изображено странное чудовище темно-зеленого цвета. Такие книжки часто продают в киосках железнодорожных вокзалов, дабы развлечь скучающего пассажира. В них не было содержания, как такового, но чтение этих книжек позволяло скоротать время.

Увидев, что я проснулась, мужчина улыбнулся и сказал: « Доброе утро!». Я отметила про себя, что у него была красивая улыбка. Открытая и светлая, сразу сгладившая диспропорции крупного лица.

После чего мой сосед снова углубился в чтение.

« Я ему совершенно не интересна. Ну и ладно…даже хорошо…» — вяло подумала я. Мужчина вдруг отбросил книгу, вздохнул и взглянул на меня.

Затем, словно устыдившись своего прямого взгляда, он отвернулся к окну и стал разглядывать зеленые бесконечные сосны, мелькающие вдоль железной дороги.

И тут что-то странное произошло во мне и в воздухе нашего купе.

Внутри меня что-то щёлкнуло, ёкнуло, перевернулось. Точного определения дать невозможно. Я напоминала сейчас планету, вдруг непонятно отчего сорвавшуюся со своей строго определённой орбиты и несущуюся куда-то в необъятном космосе.

Мое размеренно стучавшее сердце сорвалось со своего природой положенного места в грудной клетке и ухнуло куда-то вниз.

Подумалось: « Это моя душа ушла в пятки» и дышать стало трудно.

Я схватила полотенце и выскочила в коридор поезда.

Как обычно, в туалет стояла очередь. На этот раз не большая, всего из трех человек. Ожидающие тоже держали на плечах полотенца, в руках у них были упаковки зубной пасты, расчески.

Они держались за поручень и равнодушно смотрели в окно.

Я простояла минут двадцать, пытаясь понять, что происходит со мной. Почему этот совершенно незнакомый лысый мужчина в купе так воздействует на меня своим присутствием? Надо успокоиться и направить свои встревоженные мысли в прежнее русло.

Наконец, подошла моя очередь.

Защелкнув задвижку двери, я посмотрела на себя в зеркало и сразу пожалела об этом. Помятое бесцветное лицо, всклокоченные волосы и покрасневшие глаза.

Мне отчего-то захотелось понравиться своему соседу по купе.

«Это смешно, Лита!» — сказала я своему невзрачному отражению.

Причесалась, освежила лицо холодной водой и на ватных ногах вошла в купе.

Сосед окинул меня взором, доброжелательно улыбнулся и предложил: «Давайте знакомиться! Меня зовут Виктор».

— Аэлита, — ответила я дрогнувшим голосом.

Он не задал обычного вопроса, типа, откуда у меня такое редкое имя. Моя мамочка, обожающая фантастические романы, одарила меня этим именем. Потому я обречена на такие вопросы и всякий раз раздражаюсь, услышав их.

Через десять минут Виктор организовал чай, который нам принесли молниеносно.

Мы стали неспешно разговаривать.

— Как-то ненавязчивый дорожный сервис превратился в просто фантастический! — отметила я, поймав любезный взгляд проводницы, направленный в сторону Виктора.

— Ничего удивительного. По рабочим делам приходится часто ездить в этом вагоне! Мы с партнерами строим завод по производству фанеры. Потому плотно общаемся с производителями древесины. Я наперечет знаю все местные леспромхозы… — улыбнулся Виктор.

Но я-то тоже знаю, сколько не езди, рискуешь вызвать только раздражение у вагонного персонала. Тут дело в другом.

Я увидела, как он незаметно положил что-то в карман фартука молоденькой проводницы. Она чуть кивнула в знак благодарности.

Я говорила с Виктором и боялась взглянуть ему в глаза. Внутри меня клокотал Везувий и Крокотау, вместе взятые. Мне казалось, что внутренняя дрожь, охватившая меня, сотрясала вагон.

Если я посмотрю на него, он поймет про меня всё. Ещё бабушка в детстве говорила, что хотя я могу ловко соврать, но мои глаза всё выдадут.

Когда наши взгляды все же случайно соприкасались, краска приливала к моим щекам и резко потели ладони.

Изо всех сил я старалась внешне выглядеть спокойно. Руки меня не слушались, я совершала неловкие движения, у меня всё падало со столика.

Виктор на лету поймал мою упавшую чайную ложку и улыбнулся, посмотрев на меня. Его улыбка обожгла меня, лишив дара речи.

Широкая, по детски доверчивая, осветившая некрасивое лицо.

Убрав со стола, я схватила свою книжку по астрологии и уставилась в нее.

Виктор не стал отвлекать меня от чтения и начал смотреть в окно. Из-за книги я не видела его лица, в поле моего зрения были только его длинные ноги в черных носках.

На его ноги я и смотрела мимо книги, размышляя о своем странном состоянии.

Мне было уютно и радостно рядом с этим, практически незнакомым человеком. Он не отличался красотой, тогда как меня привлекают красивые лица. Его поведение было естественным и простым. Его речь была искренней.

Мне ничего не было известно о нем, кроме имени, но у меня было странное ощущение единства с ним. Душевный комфорт обволакивал меня теплым покрывалом и превращал наше купе в странную капсулу, в отдельный микромир, защищенный от внешнего мирозданья.

Словно у нас было одно энергетическое поле на двоих.

Я — закрытая личность, склонная к уединению. В свое личное пространство впускаю неохотно. Мне почти всегда мешают люди, находящиеся близко от меня.

Тем более, я никогда не стремлюсь увеличить круг своих знакомств.

А с тех пор, как мне перевалило за сорок, я стараюсь этот круг сузить.

Поэтому путешествия, сопряженные с необходимостью терпеть чужое присутствие, мучительны для меня.

Любыми путями я стараюсь ограничить общение с соседями по купе, хотя не всегда это удается.

Сейчас же я пребывала в таком гармоничном пространстве, что не хотелось думать о том, что скоро поезд прибудет на конечную станцию, и мы с Виктором затеряемся в необъятном мире.

Я не знала, испытывает ли он что-нибудь похожее по отношению ко мне.

По крайней мере, он не задавал мне никаких личных вопросов. Сверху над столиком звучало вагонное радио.

«Встреча в пути, на перекрестках судеб…» узнала я голос знаменитой певицы Пугачёвой.

Виктор встал и повернул ролик в сторону усиления звука. Мы слушали слова песни и молчали.

На остановке в наше купе никого не подсадили.

— Не волнуйтесь! Мы поедем одни до конечной! — сказал Виктор, поняв мой беспокойный взгляд в сторону двери купе.

Я пожала плечами, будто мне всё равно. Может, этот мужчина может читать мои мысли? Больше всего мне не хотелось, чтобы к нам в купе зашел кто-то третий и нарушил мое странное светлое состояние.

— Только начало марта, а в тайге почти нет снега…ранняя весна в этом году, — тихо сказал Виктор, когда поезд снова двинулся в путь, и за окном поплыла зеленая сибирская тайга.

Я поняла, что он хочет продолжать общение со мной и намекает об этом в деликатной форме.

И наша беседа снова потекла, как по маслу. Будто мы долгое время знали друг друга, но расстались и встретились после разлуки. Встретились, скучали и не можем наговориться.

Мы долго проговорили о таежных красотах, о том, что наша сибирская тайга невозвратно гибнет от рук «черных лесорубов» и безответственности руководства лесопромышленного комплекса.

Разговор коснулся городов, где мы родились, и Виктор рассказал немного о своей семье.

Он родился и живет в Братске. Его отец по происхождению литовец.

Приехал в Братск из Вильнюса по комсомольской путевке и женился на сибирячке. Виктор женат на женщине много моложе его. Детей нет.

Я слушала его неторопливую речь с упоением.

Все время пыталась придать своему лицу выражение спокойной строгости, но звуки его голоса вырывали меня из реальности, подхватывали и возносили куду-то вверх, где вихрем кружили и укутывали теплым коконом…

Это было странное состояние безвременья, будто я встретилась с родным человеком через сто, нет, даже тысячу лет, но всю эту тысячу лет я думала только о нем.

Откуда-то послышался голос проводника: «Пассажиры, подъезжаем к конечной станции!»

Я с трудом вышла из своего эйфорийного состояния и стала собираться на выход.

На иркутском вокзале мои знакомые передали со мной три больших сумки, заверив, что меня встретят на перроне и сразу же их заберут. С моими двумя сумками моя поклажа составила уже пять мест.

Поглядев в заиндевевшее окно, я не увидела никаких людей, пришедших за сумками.

Поэтому попыталась решить арифметическую задачу — как лучше вынести пять сумок,имея в наличии всего две руки.

Время было ночное. Зная криминогенную ситуацию в нашем городе, у меня были опасения, что вынесенные первыми и оставленные на перроне две сумки могут исчезнуть, пока я хожу за остальными.

Ругая себя за свою доброту, я выставляла свои бесчисленные сумки вдоль прохода по вагону, чтобы удобнее было бегать за ними.

Виктор молчал, наблюдая за мной. Но выходить не спешил.

Когда я взяла первые две сумки, он ловко подхватил остальные три своими мощными ручищами и вышел вперед меня из вагона.

Некоторое время мы молчаливо шли к зданию вокзала, протискиваясь сквозь толпу пассажиров.

— Вас кто-нибудь встречает? — спросил Виктор, обернувшись ко мне.

Я громко ответила, что муж обещал приехать за мной. Однако у вокзала не видно нашей машины.

Тут встречная машина ослепила меня фарами и я потеряла Виктора из виду.

Толпа людей, подъезжающие и уезжающие машины, все смешалось в слабом свете привокзального фонаря и на миг меня обуял ужас.

Я поняла, что чужие сумки, которые мне доверили мои знакомые, находятся сейчас в руках практически незнакомого человека, а этого человека я потеряла из вида.

Страшные картины о том, как я буду объяснять потерю вещей, пронеслись в моей голове.

Теперь я была готова приписать Виктору все негативные качества, несмотря на совсем недавнюю упоенность им.

Мотаясь по вокзальной площади, я проклинала себя за потерю бдительности.

Как будто услышав мои малодушные мысли, Виктор окликнул меня справа: «Аэлита! Я здесь!»

Он стоял в стороне возле блестящего в темноте автомобиля, мои сумки в целости и сохранности стояли у его ног.

Прежняя подозрительность моментально была вытеснена угрызениями совести.Я с благодарностью подошла к нему.

— Где ваша машина? Я сам поставлю ваши вещи, — спокойно спросил Виктор.

Оглядевшись, я убедилась, что нашей машины у вокзала по — прежнему нет.

— Хорошо. Не волнуйтесь!Мой друг довезет вас до дома, скажите ему свой адрес! — успокоил меня Виктор.

Мы уселись в автомобиль его друга по имени Женя. Мое сердце снова затрепетало от радости, что Виктор еще десять минут будет рядом.

Но стоило мне об этом подумать, как я увидела нашу иномарку, поворачивающую в сторону вокзала.

— А вот и мой муж, видите эту белую машину? — грустно проговорила я, удивившись этой грусти.

Сказать точнее, я была разочарована столь скорым появлением своего мужа.

Виктор быстро вышел и стал загружать сумки в багажник нашей машины. Я с ужасом поняла, что никогда его не увижу.

«Может он спросит мой телефон?» — пронеслась спасительная мысль. Я подошла поблагодарить его и попрощаться.

Мы попрощались.

Но он не уходил, молчал, смотрел на меня.

При свете фар я тоже глядела на него во все глаза, пытаясь запомнить. Огромный рост, лысая крупная голова без шапки, несмотря на мороз, спокойный добрый взгляд серо-голубых глаз, почти черных в этой ночи.

Казалось, ему тоже не хочется расставаться…Мы стояли напротив друг друга, опершись на дверцы машин.

« Ну же, спроси телефон?!!!» — билось в моем разгоряченном мозгу. Но он вежливо помог мне сесть в машину к мужу и ушел.

По дороге муж рассказывал мне домашние новости, радостно поглядывая на меня. Машина скользила по почерневшей от весенних оттепелей дороге, а меня в этой машине не было.

Точнее, здесь присутствовало только мое физическое тело. А сама я тем временем ехала где-то там, в блестящем черном автомобиле.

Рядом с высоким лысым мужчиной в потёртой дубленке и вдыхала запах его кожи.

Что со мной?

Наутро после приезда, мне позвонили с работы и попросили срочно выйти на смену. Необходимо было подготовить доклад по льготному лекарственному обеспечению.

Таким образом, обещанный мне начальником трехдневный отдых отменялся.

« Так-то оно и лучше, активная работа всякую дурь выгонит из головы! » — рассуждала я, собираясь в департамент.

Все дни проходили в плотных заботах, разборе жалоб, совещаниях и конференциях. Приказы и дополнения к ним сыпались к нам, как из рога изобилия. Областное управление здравоохранения все время было на проводе, факс у секретаря разогревался от выползающей из его недр непрерывной бумажной ленты, плывущей к нам со всякими распоряжениями.

В ответ мы выстраивались в очередь и посылали кипы листов с готовыми отчетами о проведенных мероприятиях.

В редкие минуты перерывов я забегала в комнату статистиков, самую большую из всех кабинетов, где мы пили чай. Задумав перекусить, приходилось жевать очень быстро, поскольку через минуту мог заглянуть секретарь и вызвать к телефону.

А так как с набитым ртом говорить невежливо, то я обычно ограничивалась чашкой зелёного чая. При этом аппетита у меня не было, он странным образом пропал, а вместо него появилась рассеянность и задумчивость.

Коллеги часто окликали меня во время чаепития.

— А, что? Что ты сказала? — переспрашивала я, словно опускаясь на землю.

Голоса коллег грубо врывались в мой поток сознания, разгоняя мечтательный туман, плотной завесой стоящий в моих мыслях.

— Тебе надо пройти обследование у эндокринолога, ты похудела и стал виден болезненный блеск глаз! Похоже, начинается весеннее обострение твоего тереотоксикоза! — изрек Владимир Евгеньевич, заместитель по лечебной части.

Сам он был по врачебной специализации кардиологом, но многолетнее отсутствие практики лишило его врачебной интуиции. Моя болезнь была скорее по его сердечной специальности.

Еще мной, без сомнения, заинтересовались бы психотерапевты.

Бессонница, мучившая меня эти три месяца, проваливание сознания в какую-то другую реальность, где я бесконечно ехала в вагоне и бесконечно разговаривала с сероглазым незнакомцем, совершенно меня опустошали.

Иногда ночью, я немного забывшись сном, вдруг просыпалась и явственно ощущала, что рядом со мной лежит Виктор. Я даже слышала его дыхание.

Я открывала глаза и видела спокойно спящего мужа. Мне пришла в голову мысль, не произношу ли я вслух имя Виктор, отчего мне стало не по себе.

Как найти определение этим чувствам? Что происходит со мной?

Отчего двенадцать часов, проведенных с человеком, стали так важны для меня?

Невозможность увидеться с ним не давала мне покоя.

В мое сердце заползла иссушающая тоска. Как будто я заразилась инфекционной лихорадкой непонятного происхождения, возбудитель которой еще не изучен наукой.

Мне мучительно хотелось снова увидеть Виктора.

Мне казалось, что увидев его еще раз и узнав о нем больше, я разочаруюсь в нем и навсегда исцелюсь от него.

Каждый раз, вспоминая картину нашего расставания возле машины, я видела одну и ту же картину: световой пучок света, исходящий от автомобильных фар, фигуру Виктора, стоящую напротив меня, его бездонные глаза…

Смотрю в окно на пыльную дорогу,

Машины, люди, город в суете.

А я вчера опять просила Бога,

Чтоб твои тропы привели ко мне.

Чтоб твой и мой пути соединились

На перекрестке жизни и судьбы,

И взгляды, словно молнии скрестились,

И за спиной сгорели все мосты.

Свою мечту твержу, как заклинанье,

Закрыв глаза, увижу, будто явь:

Твой нежный взгляд, горячее признанье

А всё, что было — серая зола.

Но у судьбы моей свое теченье,

Она сурово смотрит с высоты.

Огонь страстей заменит на терпенье,

Изменит цвет у розовой мечты.

Сама расставит знаки препинанья,

Заменит восклицанье на вопрос.

Сотрёт, как ластиком цветок желанья

Напишет «грозы» вместо милых «грёз».

Я получу сполна, что заслужила,

Протестовать и спорить не могу,

Приму, что есть. Сама о том просила

И за урок судьбу благодарю.

Однажды в состоянии, промежуточном между сном и явью я увидела даже номер автомобиля, который был выхвачен фарами из темноты и, видимо, остался в моем сознании. Три цифры: 492.Как три заветных карты в «Пиковой даме» Пушкина.

Номер автомобиля, принадлежащего его другу Евгению. Это было все, что я знала о Викторе.

Странно, что я вспомнила этот номер. Совсем не имела привычки смотреть на автомобильные номера.

В одну из таких бессонных ночей внезапно меня осенило: я вспомнила, что одна из моих бывших одноклассниц, Гульнара Верхозина работает в городском управлении внутренних органов.

Мы встретились с ней на ее рабочем месте.

— Да, не густо информации… Вернее сказать, ее почти нет. Номер машины и чёрные носки… Впервые слышу о волшебном воздействии черных носков на женскую душу. Но я попробую что-нибудь сделать для тебя! — скептически произнесла Гуля, выслушав мой спутанный рассказ про Виктора.

Решив, что я увлеклась по причине общеизвестного кризиса среднего возраста, Гульнара из женской солидарности взялась мне помочь.

Хотя рассудительная Гульнара с трудом понимала, как серьезная замужняя женщина, возраст которой стремится к полувековому юбилею, может влюбиться в случайного попутчика.

Через три дня она позвонила и назначила мне встречу.

Гульнара с отцом жила в частном секторе на окраине города. Их дом из красного кирпича был виден издалека. Я вошла в ее калитку и увидела троих маленьких мальчиков, бегающих по ограде за чёрным щенком.

Отец Гульнары, Фарид Арбиев, грузный высокий мужчина с черными усами, сидел на высоком крыльце и прикрикивал на пацанов: «Ну-ка, бусурманы, перестаньте гонять собаку!».

Мальчики взвизгивали, и щенок с облегчением забегал в деревянную будку.

— У тебя целый детский сад! — воскликнула я, когда вышла Гуля и пригласила меня в дом.

— Мадинка бросила детей и укатила к своему дружку, в Боханский район, на ферму. Абдулла привез их сюда! А куда их девать? — ответила Гуля с неудовольствием.

— Восточная женщина бросила троих детей ради любовника? Это возможно? — удивилась я.

— Миф о покорности и терпимости восточной женщины сильно преувеличен! Как и миф о невероятно загадочном русском мужчине с его патриотизмом! Кроме того, мой брат сам виноват. Бывало, он колотил Мадинку в припадке ревности. Да и сам не отличался невинностью. Встречался тайком с русской девушкой, а Мадинка узнала…Короче, все, как у всех. Наши семьи — не исключение! — говорила Гуля, наливая мне крепкого горячего чая в красивую керамическую кружку.

Гуля знала, о чем она говорит. Она уже побывала замужем за русским парнем Вадимом Верхозиным.

Гульнара не любит вспоминать это время. Возможно, ее душевная рана, вызванная этим неудачным браком, так и не затянулась.

Ее мать Анна Арбиева умерла от кровотечения во время тяжелых родов, закончившихся смертью близнецов, двух мальчиков, когда Гуле исполнилось три года.

Девочка росла с отцом и старшим братом Абдуллой в далеком селе близ Ташкента. В начале семидесятых, их семья приехала в Ново — Зиминск и пустила здесь свои корни. Повзрослевшая черноволосая стройная Гульнара обращала на себя внимание соседских пареньков.

Но Фарид мечтал, что его дочь получит высшее образование и создаст семью с выходцем из далекого Кавказа. Отец хотел, чтобы законы мусульманского мира сохранились в семьях его детей.

Образование Гульнара получила, но вопреки желанию отца вышла замуж русского парня, кучерявого и разбитного красавца Вадима Верхозина. Они встретились там, где обычно случаются встречи — на узкой улочке солнечным апрельским утром. Увидели друг друга и не прошли мимо. Все, как в знаменитом булгаковском романе «Мастер и Маргарита».

Вадим не смог пройти мимо огромных черных глаз и косы до пояса, змеей сверкающей в солнечном свете.

А Гуля не смогла отвести глаз от белозубой улыбки лукавого говорливого Вадима.

Но в браке Гуля была недолго. Волшебство их взаимной любви растаяло, столкнувшись с грубыми жизненными реалиями. Через четыре года Вадим ушел от нее к Марте, девице немецкого происхождения.

Марта Вельмут была подругой Гульнары.

Ее родители, этнические немцы, депортированные в Казахстан во время сталинских репрессий, из Крыма, готовились переехать в Германию. Дочь они позвали с собой.

Марта приходила к Гуле и бесконечно рассказывала о предстоящей жизни в благополучной сытой стране.

Вадим Верхозин был очень хорош собой. Стройный черноглазый, с пышной копной темных кудрей, парень умел очаровать девушек.

Причем, он не сомневался в силе своих мужских чар и неустанно распространял их влияние на окружающих женщин.

Вадим занимался перевозкой грузов на одном речном судоходном предприятии. Темно-синий мундир капитана речного судна, облегающий его широкие плечи и подчеркивающий тонкую талию, придавал его облику дополнительное очарование.

На полненькую невзрачную Марту Вадим мало обращал внимание. В сравнении со жгучей красотой черноглазой Гульнары она явно проигрывала.

Но ее рассказы о больших пособиях для эмигрантов, о бесплатных квартирах и спокойном существовании без особых трудностей заинтересовали Вадима.

Когда заканчивалась летняя навигация, он лениво лежал на диване и предавался фантазиям. Вадиму наскучило бороздить фарватер одной и той же реки, хотелось повидать мир и показать миру себя.

Он стал внимательно приглядываться к подруге жены и пришел к выводу, что не такая уж она полненькая, как казалось вначале.

Потом решил, что у Марты вполне симпатичное круглое личико и милый маленький носик. Соблазнить девушку для Вадима было несложно.

Незамужняя Марта давно стреляла в сторону мужа подруги недвусмысленными жадными взорами.

Однажды Гуля пришла с работы домой и увидела записку от мужа, в которой он сообщал, что уходит от нее.

Вадик не нашел в себе смелости произнести эти жестокие слова, глядя в лицо жене. В записке он не сообщил, к кому именно, он уходит.

Внутренним женским чутьем, свойственным каждой женщине, Гуля поняла, к кому. Причем, Вадим немедленно сделал Марте предложение, опасаясь, что вызов на выезд из страны оформят без него.

Теперь Вадим живет во Франкфурте, Марта родила ему двоих крепких сыновей. Вадим получает пособие для нетрудоспособных, пьет баварское пиво и гуляет по немецким тротуарам с собачкой.

А Гуля вынуждена была вернуться в дом к отцу.

Гульнара вышла в соседнюю комнату и быстро вернулась, положив передо мной на стол бумажку с фамилией, именем и отчеством владельца того блестящего автомобиля, в котором уехал Виктор.

Смирнов Евгений Федорович.

— Применила всю индукцию и дедукцию, пока нашла того, кто тебе нужен! Ладно, не благодари! Мне всё про тебя понятно! — сказала Гуля и лукаво посмотрела на меня. Дрогнувшей рукой я схватила листок и спрятала в сумку.

Целую неделю я медитировала, глядя на эту бумагу часами. Я не знала, что делать дальше.

Муж Леонид за ужином спросил: «Что-то с тобой неладное происходит. Ты слушаешь, что я тебе рассказываю? Витаешь где-то… Что я только что сказал?»

— А…что? Ой, извини, Лёня! Вспомнился один служебный случай, да, впрочем, я уже забыла! Так, а что ты там сказал? — словно очнувшись, бормотала я.

Леонид обиженно умолкал. Чувство вины перед мужем накатывало на меня, как грозовая туча.

«Надо выбросить эту бумажку с номером Евгения и дело с концом! Мудрые греки говорили: есть нарыв, надо резать!» — думала я.

Но бумажка так и лежала в моей сумочке и не давала покоя.

Вспомнив все сюжеты романов писательницы Дарьи Донцовой, досадуя, что бог не одарил меня смекалкой и находчивостью, как ее героинь, я наконец пришла к мысли, что позвоню этому другу Виктора и сочиню историю о том, что нашла в купе вагона связку ключей, по видимому принадлежащих Виктору.

К моему удивлению, Евгений не особенно удивился моему звонку.

Он выслушал меня, дал мне номер домашнего телефона Виктора и отключился.

Даже не задал вопроса, откуда у меня взялся номер его телефона.

Может, решил, что мне дал его Виктор? В любом случае, первый этап операции по поиску Виктора удался.

Теперь у меня был заветный номер.

Я смотрела на него часами. В обеденный перерыв доставала из сумки и клала перед телефоном. Потом перестала доставать, потому что запомнила.

Потом испугалась, что могу понадеяться на память и перепутать цифры или забыть. Я несколько раз бралась за трубку телефонного аппарата, но так и не смогла поднять ее.

Переписала номер телефона Виктора в три разных места, чтобы случайно не потерять.

Каждый мой день начинался с вопроса, что сказать Виктору? Я догадывалась, что Евгений, скорее всего, предупредит Виктора о моем звонке и спросит про ключи, поэтому версию о потерянных ключах изменить не удастся.

Неуверенность в том, что Виктор вспомнит меня, лишала меня сил.

Ведь с момента нашей встречи прошло почти четыре месяца. Ему могли встретиться десятки разных попутчиц, разве он всех запомнит?

Я ежечасно инсценировала варианты нашего с ним разговора и каждый раз роль моя выходила нелепой и смешной.

В конце концов, я решила, что, не желая со мной разговаривать, Виктор бросит трубку и отметёт всякую надежду на дальнейшее с ним общение.

Это будет горькое, но полезное лекарство от моего странного недуга.

Между тем, мое состояние здоровья действительно ухудшилось. Я потеряла в весе почти пять килограммов, постоянно кружилась голова.

Неимоверная слабость приводила к тому, что, придя домой, я сразу же ложилась на диван и лежала, закрыв глаза. Кот Барсик взгромождался мне на голову и успокаивающе мурлыкал.

Усилия моей подруги Кати куда-нибудь вытащить меня прогуляться или пойти в пятницу в кафе, чтобы развеять грустные мысли, не приводили ни к какому результату.

Катя боролась за меня самоотверженно.

Она была верной подругой из числа тех, которых мы приобретаем в ранней молодости. Которых выбираем по наитию чистой молодой души, не обремененной практическими соображениями.

Мы дружили с Большаковой Катей с того момента, когда поступили в Иркутское фармацевтическое училище.

Оба закончили его с отличием и продолжили свое образование уже на разных факультетах. Я поступила на фармацевтический, а Катюша, следуя по стопам своих родителей — врачей, поступила на лечебный факультет.

Свою профессию я выбрала, благодаря двоюродной маминой сестре, тете Майе, которая заведовала аптекой. Зашла как-то к ней на работу и была очарована строгим порядком, дисциплиной и тишиной в аптечных помещениях. Когда рассказала об этом Кате, она очень удивилась моему выбору. Катю увлекала работа, связанная с постоянным общением с людьми и не предполагающая никакого покоя. На пятом курсе Катя вышла замуж за однокурсника Антона Чепурина.

После получения диплома семья Чепуриных приехали в Ново — Зиминск. Катя устроилась в городскую поликлинику. Антон — в службу скорой помощи.

В настоящее время Екатерина Федоровна Чепурина работала старшим участковым терапевтом в нашей районной поликлинике.

Возле её кабинета всегда сидела очередь. Когда вышло постановление о праве пациента выбирать себе лечащего врача, многие больные написали заявление главному врачу с просьбой перевести их на участок доктора Чепуриной.

Катя заканчивала смену тогда, когда из ее кабинета выходил последний пациент. Пожилая медсестра Наталья Ивановна, много лет работавшая с Катей, ворчала, ругалась, выговаривала, возмущалась.

Но доктор Чепурина не могла равнодушно пройти мимо пациента, записанного к ней на прием. Она не уставала от людей. Скорее, Катя не умела отдыхать от работы.

Своей внешностью Катя напоминала мне олененка. Высокая, худенькая, стройная. С длинной шеей и огромными карими глазами на маленьком смуглом личике.

Короткая стрижка лишь подчеркивала выразительность ее глаз.

Катя вызывала безграничное доверие, ее теплый взгляд проникал в душу, ее сочувствие было подлинным. Потому я рассказала ей о том, что меня мучило эти месяцы.

Сколько я себя помню, Катя кого-нибудь спасала. Она была рождена быть спасателем.

С раннего детства она спасала котят, пёсиков, воробышка, морских свинок, попугайчиков. Катюша всех жалела и всех понимала.

Когда ее муж Антон Чепурин, спустя всего пять лет после их свадьбы, влюбился в свою коллегу медицинскую сестру Татьяну Захватову, она простила ему измену и отпустила с миром влюбленную парочку в туманный Санкт — Петербург.

Туда, откуда Татьяна была родом и куда она увезла Антона «от греха подальше».

Катя осталась с сыном Прохором, сохранив с бывшим мужем добрые отношения.

Залюбленный матерью, Прохор рос капризным, грубоватым и своенравным. Ростом он вышел в отца. На мой взгляд, характером тоже.

Когда Антон Чепурин, бывало, шел по коридорам нашего медицинского института, он был виден издалека. Его рост достигал одного метра девяносто два сантиметра. Антон улыбался каждой встречной студентке и заигрывал со всеми приглянувшимися ему девушками при удобном случае.

В пятнадцать лет мальчуган Прохор Чепурин вымахал под метр восемьдесят. Длинный, нескладный, с нервным подвижным лицом и светлыми, как у отца, глазами.

Катя всё время жалела сына, называла его бедным Прошенькой и прощала ему его грубости.

— Да, конечно, у Проши несносный характер. Но надо понимать, Прошенька растет без отца. Кроме того, у него слабое здоровье и он необыкновенно чувствителен! — утверждала Катя.

Я смотрела на рослого наглого подростка и не видела ничего из того, о чем говорила Катюша. Прохор ел за двоих, плохо учился, огрызался с учителями и имел склонность к азартным компьютерным играм.

Просьбы матери сходить в магазин за хлебом, либо убрать за собой грязную посуду, Прохор игнорировал, делая вид, что ничего вокруг не слышит.

Но Катя вместо того, чтобы дать подзатыльник обнаглевшему отпрыску, вздыхала, шла в магазин сама и мыла тарелки, придя с тяжелой смены из поликлиники.

Удивительно было устроено ее материнское зрение. Она каким-то странным образом усматривала в крепком дерзком пацане с нахальной ухмылкой хлипкое болезненное создание, которому грозят все напасти мира.

— Бедный мой мальчик! Ты испортишь зрение! — приговаривала Катюша, подтирая с пола пятна от расплескавшегося кофе.

Прохор, скривив лицо, поднимал свои длинные ноги, чтобы мать могла ползком заползти под его письменный стол и вымыть там пол.

Одно бедное спасаемое существо было ухожено.

Теперь наступила моя очередь.

— Пойдем прогуляемся! Тебе важно побыть на свежем воздухе! — сказала Катя, закончив с уборкой. Она стала одевать пальто.

— Ма, ты куда? А пожрать сварила? — донеслось из детской.

— Прошенька, на плите котлеты с вермишелью! Поешь сыночек, пока теплые! — отозвалась Катя заботливым голосом. Мы вышли из подъезда.

— Это наваждение. И оно непременно пройдет! У тебя прекрасный муж, у вас прекрасный сын, все будет хорошо. Просто мы, женщины, так устроены, нас однажды настигает душевный кризис. Это с каждой может случиться…Время, только время должно пройти… — твердым голосом говорила Катя, ведя меня под руку по улицам города, как тяжелобольную.

Я держалась за Катину руку, тащилась следом и смотрела вниз, под ноги.

Не видела зеленых листьев и не замечала цветущих хризантем на клумбах, о которых толковала мне подруга.

Звонить или не звонить?

После очередной планерки начальник окликнул меня: «Аэлита Михайловна, останьтесь!»

Я села возле его огромного стола. Олег Владимирович покрутил свою шариковую авторучку в руках и уставился на меня.

Когда-то мы звали друг друга по имени и вместе засиживались до ночи в студенческих компаниях. Олег Капитонов тогда звался Олежкой и жил на нашем этаже, в медицинском общежитии.

Вообще-то, мест в студенческих общежитиях всегда не хватало даже для иногородних. А иркутянам места совсем не предоставлялись.

Однако для Олега ректор сделал исключение.

Несмотря на то, что родители Олега жили в большой четырехкомнатной квартире в Университетском микрорайоне, их сын проживал в одноместной комнате на лестничной площадке нашего общежития.

Одноместка, хотя и крошечная — мечта любого студента. Конечно, мы втайне завидовали Олегу.

Говорили, что ректор нашего института является близким другом Владимира Ивановича Капитонова, отца Олега.

В любом случае, Олег вызывал интерес у многих девушек. Он был хорошо сложен, имел приятные тонкие черты лица и густые вьющиеся волосы.

Несколько раз Капитонов приглашал меня в свою комнату и показывал свои технические новинки. Письменный стол Олега был завален деталями от радиоприемников, какими-то мелкими гвоздиками, шайбами, отвёртками и паяльниками.

Олег с восторгом рассказывал о том, что он сам соорудил радио, которое ловит голоса запрещенных радиостанций Лондона и Нью-Йорка.

Но я была совершенно равнодушна к его техническим изыскам и подавляла зевоту, слушая про паяльники, разъёмы и микросхемы.

Дедушка Олега жил в частном доме, на улице Трилиссера. В дедовском гараже Олег устроил нелегальную радиостанцию и рассказывал нам, что думают о Советском Союзе англичане, американцы и французы.

Я слушала Олега с удивлением и ужасом. Мы выросли с твёрдым убеждением, что нам повезло родиться в самой лучшей стране мира. Представить, что жители других стран испытывают к нам сострадание, было свыше моих сил.

Я сочла Олега «малость чокнутым» на своих технических изобретениях и стала сторониться его.

Однако Лена Протасова, студентка с третьей группы нашего курса однажды сказала нам, что просто мечтает заполучить Олега Капитонова в мужья.

Лена жила в четырехместной комнате нашего общежития, этажом ниже. Она дружила с моей соседкой по комнате, Надей Ефремовой. Они были бывшими одноклассницами и вместе приехали из Бодайбинского района.

Потому почти каждый вечер Лена забегала к нам и часами валялась на кровати Нади, рассказывая последние новости с курса.

— Девчонки, вы — дуры! Живете по соседству с таким сокровищем, а толку нет! Олег, конечно, не красавец, но перспективный мужик! У него куча влиятельных родственников в Иркутске. Наверняка, он будет работать в областной больнице, а не поедет в дремучую Тувинскую республику или на север Читинской области! Соображаете? А его любовь к технике, она с годами пройдет. Моя мама так говорит! — заявила Ленка.

Про ее пробивную мамочку мы все были наслышаны.

После того, как отец Лены, служивший в охране Бодайбинского рудника на севере области, погиб при выполнении взрывных работ, мать Лены добилась, чтобы ей и дочери погибшего выделили квартиру в Краснодаре.

Им выделили двухкомнатную квартиру в новом доме, в самом центре Краснодара. Ленка гордилась тем, что имеет жилплощадь на юге.

— Спорим на ящик шампанского, что Олег Капитонов женится на мне! — сказала однажды Ленка.

Мы посмотрели на тощую, невзрачную Ленку и на наших лицах отразилось сомнение. Однако мы ударили по рукам.

Было интересно увидеть сам процесс соблазнения Капитонова.

Через некоторое время, я стала видеть Лену Протасову в комнате Олега. Она делала страшно заинтересованный вид, разглядывая хитросплетения микросхем, поглаживала своими короткими пальчиками корпус радиоприемника и неустанно восхищалась умом Олега.

Через полгода, Ленка по секрету сообщила нам, что беременна.

Ее плоское веснушчатое личико торжествующе выпячивалось, как знамя победы. Как ей удалось склонить Олега, озабоченного только своими микросхемами к теме телесных взаимоотношений, непонятно.

Вряд ли близорукая, плосколицая Ленка была предметом мечтаний Олега, однако, беременность служила в наше советское время мощным орудием принуждения к вступлению в брак.

Стоило Ленке, которая, ко всему прочему, была дочерью военнослужащего, погибшего при исполнении воинского долга, написать письменную жалобу в ректорат института, как тут же студента Капитонова исключили бы из числа студентов за аморальное поведение.

Вскоре мы всей компанией гуляли на свадьбе Капитоновых.

Нашей компании пришлось сброситься по пять рублей и купить ящик шампанского торжествующей Ленке. Мрачный Олег держал за руку свою невесту, сияющую от счастья. А через пару месяцев Ленка поселилась в доме родителей Олега, в самом центре Иркутска.

Она закончила институт с нами, не прибегая к академическому отпуску. С уходом за ребёнком помогали две бабушки.

Причем, почти всегда Ленка была недовольна своими добровольными няньками. Она вела себя как королева, подарившая миру долгожданного наследника престола.

Мама Лены, как всегда, оказалась права.

Олег Капитонов сразу после института был назначен заместителем главного врача городской больницы, а впоследствии стал главным врачом. Он активно участвовал во всех врачебных конференциях, проводил различные конкурсы профессионального мастерства. Его фамилия часто мелькала в «Медицинском вестнике», печатном издании нашего института.

Когда мы заканчивали четвертый курс, Ленка пришла на лекцию, бросила папку с конспектами на стол и схватила меня за руку.

С видом заговорщика, она отвела меня в сторону и сообщила, что «выбила» для нас с Надей Ефремовой приглашения на международную встречу с немецкими молодыми коммунистами.

— Почему именно мы с Надей пойдем? Кто нас выбрал? Почему все так секретно? — спросила я.

Особыми успехами в учебе я не отличалась. В моей зачетке почти по всем предметам стояло «удовлетворительно». Меня это вполне устраивало.

У меня никогда не возникало желание лидировать и управлять. Даже в школе я старалась сидеть в среднем ряду, за спиной тех, кто впереди. Одна мысль о том, что придётся выходить к доске и стоять перед всем классом, выбивала из меня дрожь. Мне казалось, что те, кто впереди слишком ярко освещены вниманием учителя.

А я предпочитала находиться в комфортной полутени.

« Не проявляет инициативы, хотя выполняет порученное ей дело добросовестно. Сторонится участия в общих праздниках и школьных фестивалях. Стеснительна, закрыта, сдержана в эмоциях, » — было написано в моей школьной характеристике.

— Ты мозги включи? Каждая из девчонок хотела бы там оказаться, я уверена. Но всем нельзя, ни в коем случае. Олег попросил меня выбрать двух умных, воспитанных и красивых девушек. Чтобы у молодых немецких коммунистов осталось хорошее впечатление о советских медицинских специалистах. Поняла? Да, кстати, никаких импортных джинсов! Немцы решат, что у нас нет своих отечественных красивых товаров! Оденьтесь поприличнее и во все советское! — эмоционально ответила Лена.

Утром мы с Надей накрутили на волосы резиновые бигуди, подвели голубые тени на веках. Щедро поплевали в коробочки с ленинградской тушью и густым слоем накрасили ресницы.

Чтобы тушь не осыпалась с ресниц, мы слоями наносили мягкой кисточкой бежевые тени. Через полчаса мы были похожи на двух Мальвин из известного фильма про Буратино. Ресницы удлинились, были закручены как надо и выглядели пластмассовыми. Пусть немецкие коммунисты умрут от восхищения.

Надя надела светлое бежевое трикотиновое платье с короткими рукавами. Ее круглое румяное личико, карие выразительные глаза и густые короткие волосы хорошо гармонировали с кремовыми оттенками.

А я вынула из чемодана и впервые примерила новый голубой крепдешиновый сарафан с рисунком в мелкий цветочный букетик, который берегла на выпускной вечер. Чего не сделаешь ради престижа родины! Волосы гладко зачесала и забрала в высокий «конский хвост».

По совету Лены, которая сказала, что яркой помадой в Германии пользуются только дамы лёгкого поведения, мы вообще не стали красить губы помадой. Лишь слегка нанесли польский перламутровый блеск, купленный на «барахолке» по огромной цене.

Советско-германская встреча проходила в актовом зале центральной городской больницы. За столиками чинно сидели наши преподаватели.

Олег Капитонов в нарядной бледно-розовой рубашке с темно-малиновым галстуком расхаживал между столов с микрофоном и приветствовал гостей из дружественной Германии.

За соседним столиком сидело четыре человека: два молодых парня и две немолодые женщины. Одеты они были небрежно.

На женщинах были странные длинные юбки и футболки. На мужчинах старые куртки и темно-зеленые брюки из простой ткани. Это были представители немецкой делегации. Если бы Ленка нас не предупредила заранее, мы могли бы принять эту компанию за грузчиков, уставших и присевших отдохнуть за столики.

Один из немцев — светловолосый остроносый, с маленькими пронзительными глазами, обернулся в нашу сторону и впился в меня взглядом.

Я поёжилась от смущения. Женщина, сидевшая с остроносым парнем за столом, тронула его за руку и что-то тихо сказала.

Немец отвёл от меня глаза и стал слушать Олега.

Потом нам показали документальный фильм о любви к животным. Фильм был без слов. В фильме показывали девочку и ее собаку. Девочка всюду ходит со своей собачкой и кормит ее из своей тарелки, пока не видят взрослые. В конце фильма собаку убивают злые подростки, девочка плачет.

«Странный выбор репертуара…» — подумала я, когда на экране пошли титры.

Видимо, чтобы гости совсем не впали в уныние, Олег распорядился включить музыку. Остроносый немец резко метнулся к нашему столику и галантно пригласил меня на танец. Во время танца он жадно смотрел на мои плечи, бесцеремонно разглядывал грудь. Его рука сжимала мою талию. Я покраснела от стеснения.

— Курт! Я зовут Курт! Какое твое имя? — повторял немец, страстно поедая меня глазами. Я наблюдала встревоженные взгляды моих преподавателей, наблюдающих за нами. Валентина Александровна Пашкова, декан факультета фармакогнозии, осуждающе вздохнула.

Я посмотрела на немца и не осмелилась назвать свое имя.

— Этот белобрысый немец явно положил на тебя глаз! Если ты разозлишь немецкого коммуниста, разразится международный скандал! — шепнула мне Нина, когда танец закончился и Курт привел меня к нашему столику.

Мы прыснули от смеха, но я снова наткнулась на холодный взгляд Пашковой и мгновенно сделала серьёзное лицо. Встреча встречей, а впереди у меня экзамен по фармакогнозии.

Во время перерыва, немецкая делегация удалилась для осмотра больницы. Затем Олег объявил игру.

Все разбиваются на пары и танцуют на определенном кругу, который становится все меньше и меньше. В конце концов, танцующей паре нужно умудриться станцевать на листе ватмана площадью меньше квадратного метра.

Курт в один момент оказался возле меня. Мы стали танцевать. Когда круг уменьшился, Курт ловко подхватил меня на руки, крепко прижал к груди и принялся отплясывать на бумажном кружке вместе со мной.

От столь близкого соседства с чужим мужчиной меня бросило в пот. В конкурсе мы с Куртом победили.

Немцы дружно аплодировали и радостно приветствовали Курта. Мой партнер по танцу галантно подвел меня к нашему столику и чмокнул в щеку. Пашкова потемнела от возмущения. Я быстро вытерла щеку носовым платком.

Затем Олег стал произносить прощальную речь. Немецкую делегацию выстроили напротив нашей, на площади перед больницей.

Вдруг Курт вырвался из своего ряда, подбежал ко мне и вручил красивую красную авторучку, которую он снял с кармана своей куртки.

Ко мне быстро подбежала немка, выхватила из моих рук подарок и вернула Курта в строй. Он сверкнул в мою сторону прощальным взглядом голубых глаз. Нас с Надей громко позвали внутрь помещения больницы.

— Раскатова! Никаких подарков принимать нельзя! С ума сошла? Кругом представители КГБ! Меня уволят из-за тебя! — горячился Капитонов.

Его лоб взмок от проступившего пота. Под мышками розовой рубашки появились темные пятна.

— А мне что нужно было сделать? Швырнуть эту авторучку немцу в морду? — крикнула я, пылая от возмущения. Не склонная к скандальным выпадам, я была сильно напряжена от интенсивного внимания Курта и выплеснула это напряжение на Олега.

Олег ахнул, закрыл рот ладонью и с испугом огляделся по сторонам. К его счастью, в фойе никого не было.

— Ладно! Идите, идите! Сейчас будет обед и обсуждение встречи! — торопливо сказал Олег и поспешил к преподавателям, ждавшим его на улице.

— Ну, уж нет! С меня обсуждений хватит! — ответила я. Схватив Надю за руку, быстро пошла в сторону автобусной остановки.

На следующий день к нам в комнату ввалилась запыхавшаяся Ленка Капитонова. Она принесла кусок копчёной сёмги, бутылку красного грузинского вина и буженину.

— Это вам Олег закуску послал со вчерашнего банкета. Вы же с Нинкой отказались присутствовать, а там еда была прямо с обкомовского буфета. Угощайтесь, дуры, пока я добрая есть у вас! Ой, Литка! Ой, не могу! Олег рассказал, какой фурор ты произвела на встрече! Этот Курт чуть не украл тебя! У него дикий темперамент, кстати, совсем не свойственный немецкой нации. Его с трудом затолкали в автобус, так рвался за тобой! А ты, Литка, девка опасная, оказывается! Тихоня с виду, а как растравила немецкую душу! Хотя, если вспомнить Федьку-конюха… Короче, ведьмака ты ещё та, Литка! Хорошо, что Олег теперь не живет в вашем общежитии! Я бы нынче умирала от ревности! — громко орала Ленка, разливая вино по бокалам.

Спору нет, мне было далеко до суетливой и вёрткой Протасовой, однако тихоней я никогда себя не считала. Просто умела молчать, если компания не располагала к откровению.

Про случай с Федей-конюхом я предпочитала забыть совсем.

Это произошло в 1976 году. После первого курса нас, как обычно, отправили в подсобное хозяйство нашего института на уборку картошки. Жили мы в деревне Момоны, в помещении бывшей конюшни. В стойла занесли дощатые помосты и уложили поверх их ватные матрасы.

После трудового дня собирались у костра на лугу. Пели песни под гитару, смеялись, танцевали.

К нам стал наведываться светловолосый кудрявый паренек по имени Федор Ушаков. Он работал на колхозной конюшне.

Федор сидел у костра и не сводил с меня своих зелёных глаз. Студентки подсмеивались над ним.

Я делала вид, что не замечаю этого открытого обожания, хотя мне это нравилось. Какой девушке не понравится, когда на нее смотрят, как на божество.

Перед отъездом мы, как водится, раздобыли деревенского самогона и пустили кружку по кругу. Еда почти закончилась, поэтому пили без закуски. Хмель ударил мне в голову.

Я вдруг увидела новенький красный мотоцикл, на котором приехал Федор, чтобы проститься с нами.

И вспомнила, что недавно закончила курсы мотоциклистов. Сразу после окончания курсов я уехала домой на каникулы и опыта вождения не получила.

Но сквозь жидкую призму выпитого самогона мне показалось, что я с легкостью справлюсь с любым средством вождения.

— Федя, я прокачусь на твоем мотоцикле? — с вызовом спросила я, не сомневаясь в том, что Федя не сможет мне отказать.

— Через час наша электричка в Иркутск! Смотри не опоздай! — крикнула мне Нина Назарова, староста нашей группы.

Она уже садилась в автобус, который приехал за нами, чтобы отвезти на железнодорожную станцию. В автобусе лежали наши вещи.

Я небрежно махнула рукой.

Села на мотоцикл, лихо рванула вдоль по дороге. Федор сидел сзади, обхватив меня рукой за талию.

Через десять минут я врезалась в стог соломы, стоящей на колхозном поле. Мотоцикл заглох. Наступила беспросветная тьма.

Хмель мгновенно выветрился из моей головы. Я испугалась, что могу опоздать на электричку. Что тогда?

С собой не было ни денег, ни документов. Всё в автобусе.

— Федя, срочно едем назад! — крикнула я.

— Но я не знаю, что с мотоциклом! Что я могу в такой темноте увидеть? — тревожно ответил Фёдор. Он тоже переживал за меня.

И тогда я взяла у Фёдора спичечный коробок и подожгла стог соломы.

— Быстро делай мотоцикл! — скомандовала я, не обращая внимания на испуганное лицо Фёдора.

В свете огромного костра он соединил какие-то проводки и сел за руль. Мы помчались по каким-то буреломам и успели на наш автобус.

Когда я вбежала в салон автобуса, наш куратор, физрук Артем Васильевич с трудом удержался от матерных выражений в мой адрес. Девочки, увидев солому, торчавшую в моих волосах, понимающе ухмылялись.

В электричке я сидела, понурив голову.

Мне было стыдно за свое поведение.

Но стало еще хуже, когда напротив меня сел Фёдор Ушаков. Он поехал провожать меня до самого Иркутска и его восхищенные глаза горели.

— Я никогда в жизни не встречал такой девушки! Я хочу жениться на тебе! Скоро меня заберут в армию. Ты будешь меня ждать, Лита? — горячо восклицал разрумяненный Федор.

Я подавленно молчала. Дорого бы я отдала, чтобы Фёдор исчез с моих глаз. Он был живым свидетелем моего позора.

То, что его восхищало, меня тяготило.

Надо ли говорить, что я сделала все возможное, чтобы больше никогда не встречаться с Фёдором.

А мне был урок: никакого злоупотребления алкоголем, который может вызволить из плена моего сознания диких неуправляемых демонов.

После той памятной международной советско-германской встречи, Лена не повторяла попыток пригласить меня на массовые мероприятия. Может, она всерьез ревновала ко мне Олега? Не знаю.

С той поры мы с Капитоновыми не встречались.

А много лет спустя, мы узнали, что он возглавил департамент здравоохранения города Ново-Зиминска, где я работала уже несколько лет.

Прежний начальник Александр Булавин был вызван в Москву, где ему поручили руководство агенством в министерстве здравоохранения.

Но это был уже другой Олег. Олег Владимирович. Мой работодатель.

Он держался отстраненно, сдержанно, словно опасаясь фамильярности с моей стороны. Но я и не думала хлопать его по плечу и намекать на прошлое время, когда он выказывал мне свою симпатию.

Мало ли что было в наши славные молодые годы.

Я сидела в кабинете начальника напротив его стола.

Воцарилось молчание.

На стене тикали часы с логотипом фармацевтической компании «Хотек», основного поставщика медикаментов в нашей области. Олег Владимирович с трудом оторвался от монитора компьютера. Недавно представитель этой же компании «Хотек» преподнёс Капитонову подарок ко дню рождения — самую современную модель ноутбука. Олег Владимирович по прежнему обожал технику и ценил все новейшие изобретения в компьютерных технологиях.

Внешне Капитонов даже отдаленно не напоминал того худощавого темноволосого юношу, увлеченного и немного чудаковатого технаря. Теперь это был мужчина зрелых лет с презентабельной внешностью. Олег Владимирович очень следил за собой, одевался в дорогие костюмы и тонкие хлопковые рубашки пастельных тонов. Любил яркие расцветки галстуков и золотые запонки. Его продолговатое лицо располнело, округлилось. Волосы зачёсаны над высоким гладким лбом, образуя лёгкую каштановую волну. На выдающемся вперед подбородке изящно оформленная бородка. Весь его вид говорит о тщеславии и самовлюбленности.

Капитонов был врачом — неврологом по основному образованию. Но никогда не работал по своей специальности, хотя любил называть себя «простым тружеником на ниве здравоохранения». Говорили, что он участвовал в написании одной научной статьи на тему лечения воспалительных процессов в межпозвоночных дисках. Хотя трудно было представить, как удалось Олегу Владимировичу принимать участие в лечебном процессе, не сходя с начальственного кресла, но вполне возможно, что скоро успешный Капитонов получит научную степень.

Олег Владимирович ещё раз покрутил авторучку в руках, окинул меня долгим взглядом и спросил: « Аэлита Михайловна, представь, я не забыл свою врачебную практику! Ты не здорова! Мне не нужны специалисты, которые присутствуют на работе формально, а отсутствуют фактически! У тебя, похоже, проблемы со щитовидкой. Быстро к эндокринологу на прием!»

Было ясно, мои коллеги угодливо доложили начальнику, что со мной «что-то не то».

Я сама устала от своего лихорадочного состояния, не свойственного моей натуре.

Про свои вечные проблемы со щитовидной железой я тоже знала. Это у меня — наследственное.

Моя бабушка, а, впоследствии, мама состояли на диспансерном учёте с диагнозом «гипертиреоз».

Из кабинета начальника я поехала на приём в поликлинику.

Мой лечащий врач, опытный эндокринолог Осташова Лариса Давыдовна нашла у меня все признаки обострения эндокринного нарушения и выписала больничный лист на две недели.

Целыми днями я лежала на диване, обнявшись с любимым котом Барсиком, и пребывала в своих мыслях о предстоящем звонке.

Однажды, двоюродная сестра моей мамы, тетя Майя рассказала о своей подруге Кристине, умершей от любовной тоски. Кристина влюбилась в офицера морской разведки, который отплыл по приказу командования через месяц после встречи. Кристина стала худеть, чахнуть и через год умерла. Тетя Майя утверждала, что Кристина умерла именно, из-за своей несчастной любви.

Я тогда слушала тетю с изумлением. Неужели можно так тосковать по кому-либо? Никогда со мной такого не случится, думала я.

Потому что вообще не собиралась любить.

Я всегда держалась подальше от любви и того, что с ней связано. С того дня, когда меня настигла весть о том, что погиб мой отец, я решила покончить с сильными привязанностями.

Мне тогда было одиннадцать лет, я сказала себе: никогда, никогда больше я не впущу в свою жизнь эту уничтожающую тебя острую кинжальную боль потери. Боль, которая опрокидывает тебя навзничь и ты беспомощна перед ее ослепительной и одновременно мрачной улыбкой.

Тот, кто любит, всегда слаб и беспомощен. Всегда зависим от предмета своей любви. Любящий страдает паническими атаками, впадает в истерику от одной мысли, что тот, кого он любит, уйдет, уедет, заболеет, умрёт, либо исчезнет каким-либо способом из его жизни.

Тогда вместе с ним уйдет сам смысл жизни. Никакой зависимости я не хотела.

Оказалось, что это не так уж трудно. Жить без любви.

Ты можешь смотреть щемящие сериалы про любовь, слушать рассказы подруг о безответной любви, читать захватывающие саги про любовь.

Но ты выключаешь телевизор, провожаешь подругу, закрываешь страницу и чувствуешь себя в покое и безопасности.

Потому что, всё это происходит не с тобой.

Встретив Леонида, мужчину, который был в меня влюблён, я поразмыслила и подумала, что мой кавалер вполне подходит для замужества. Он смотрел на меня такими восхищенными глазами, словно видел во мне что-то необыкновенное. Леонид не предъявлял ко мне никаких требований и мало говорил о себе. Ему была интересна я.

Нельзя сказать, чтобы я стала безгранично доверять Леониду. Но все же ему удалось вытащить, хотя бы чуть-чуть, мою пугливую душу из толстостенной раковины, в которой она пребывала. Так осторожная улитка, убедившись в безопасности, высовывает свое нежное тельце из твёрдой ракушки.

Во мне всегда жил подспудный страх оказаться не такой, как все. В детстве мама почти никогда не хвалила меня в присутствии других. А если и говорила обо мне, то с оттенком сожаления и легкой грусти. Как о ребёнке, с которым что-то не так. Который по воле судьбы родился ущербным и не дотягивает до остальных. А мне так хотелось быть такой, как все. Мне хотелось, чтобы мама восхищалась мной. Так как делали это мамы других детей.

Чтобы быть, как все, я решила выйти замуж.

— Ничего, ничего, главное, что Лёня тебя любит. Это даже хорошо, что ты не испытываешь к нему глубоких чувств. От них только беды. Он постарше тебя, будешь, как у Христа за пазухой! Не надо забывать, насколько слабое у тебя сердце! Ты не вынесешь, если муж тебя бросит! — вздыхая, говорила моя мама.

На пятом курсе института мне исполнилось 22 года. Возраст, когда наступает пора обзавестись семьей. Мама всё чаще рассказывала о девушках, которые благополучно нашли себе мужа. И снова в ее голосе я слышала тот оттенок грусти. Он исчез только после нашей свадьбы.

Леонид, который был старше меня на семь лет, оказался хорошим мужем. Собственно, сравнивать мне было не с кем. Он достаточно хорошо относился ко мне. Мне казалось это достаточным основанием для вступления в брак.

С Леонидом мы никогда не говорили о чувствах. Он не спрашивал меня, люблю ли я его, а я втайне была довольна, что он не задаёт мне вопроса, на который у меня нет положительного ответа. Было ощущение, что Леонид заранее знает, каков будет ответ. Он предпочитал жить в неведении, чем в роли отвергнутого мужчины.

Рождение Луки перевернуло мою душу. Всю свою нерастраченную нежность я перенесла на сына. Иногда я ловила ревнивый взгляд Леонида, взирающего на меня, воркующую со своим ненаглядным ребёнком.

Когда Лука подрос, я заранее стала готовить себя к тому, что однажды появится женщина и Лука уйдет к ней. Это было непросто.

— Дочку рожаем для себя, сына — для невестки! Не забывай об этом! — повторяла мама.

Мне не следует привязываться даже к сыну, внушала я себе. Когда Лука вырос и уехал учиться в другой город, мне казалось, что я восприняла разлуку с ним относительно спокойно.

Относительно спокойно, пока однажды, Лука не позвонил с течение недели. Я стала звонить сама и трубку никто не брал.

Тогда я, как раненая птица, полетела в Иркутск. Мой начальник отказался дать мне кратковременный отпуск и грозил увольнением.

Но я уехала.

Мне было безразлично всё. Меня пугало только одно: вдруг с моим сыном случилась беда. Тогда всё обошлось. Наш Лука влип в неприятную историю.

Леонид подарил сыну подержанную иномарку с той целью, что он научится навыкам качественной езды по иркутским дорогам.

Само собой, амбициозный Лука вообразил себя крутым водителем и лихо скользил на поворотах областных магистралей. Салон его «Мазды» был полон визжащих от восторга девчонок.

Собственно, эти девчонки в коротеньких шортиках и маечках, дерзко демонстрирующих их белоснежные животики и были теми, перед которыми ему хотелось хвастануть своим искусством рискованного вождения.

Однажды его дешёвенькая машина имела наглость поцарапать дорогую машину одного из высокопоставленных чиновников области. Охранники чиновника схватили Луку, заперли в металлический гараж и заставили бесплатно работать до тех пор, пока владелец поцарапанной машины не посчитает нужным выпустить его на свободу.

Мне потребовалось время, чтобы разобраться в этой ситуации и вызволить сына из своеобразного рабства, куда он попал по причине своей молодой бесшабашности и самоуверенности.

Обычно все проблемы в нашей семье лежали на плечах мужа. Но в это время Леонид находился за границей. Его направили в Египет для строительства гидроэлектростанции в составе советской технической бригады.

Недельное нахождение в роли чернорабочего пошло на пользу Луке, охладив его пыл. Мне выдали его на руки, голодного и несчастного паренька, от амбиций которого не осталось и следа.

Выдали после того, как я оплатила все его долги, опустошив свой накопительный счет.

И тогда уже не оставалось вопроса: можно ли жить без любви. Нет, если у тебя есть ребенок. Неважно, какого возраста этот ребенок.

Если он у тебя есть, твое сердце всегда будет обливаться кровью от одной мысли потерять его. Что бы он ни совершил, каким бы он не был по своим человеческим качествам, твоя душа всегда будет стремиться к нему и трепетать за него.

Итак, мне не удавалось жить, совсем не потревожив своего сердца.

Но я всегда считала, что у меня есть одна ахиллесова пята — мой сын.

Никто больше.

Были, конечно, стихийные увлечения, не оставившие в моей душе глубокого следа. В одной из командировок в Иркутск, мы оказались соседями по смежным комнатам в одном общежитии с Анатолием Званцевым.

Когда-то, ещё во время поступления в медицинский институт, мы, юные абитуриенты жили с Толиком в одном студенческом общежитии. После лекций на подготовительных курсах мы гуляли с Толиком по набережной Ангары и пару раз целовались на лестничной площадке. Толик был мил, застенчив и трогательно краснел, увидев меня.

Встретившись через пятнадцать лет, случайно в общей кухне общежития, с голубоглазым красавцем огромного роста, широкоплечим и модно одетым, я с удивлением узнала в нём того тоненького юношу — абитуриента.

И самоконтроль дал сбой. Страсть затопила наши сердца.

Званцев умел так воздействовать на женское сознание, что оно отключалось совершенно.

— Я всегда помнил о тебе, моя милая Литка! Я никогда не переставал любить тебя! Я готов отдать жизнь за твой мезинчик, моя драгоценная женщина! — говорил Анатолий своим бархатным низким голосом.

Он целовал мои руки, плечи, шею и я впадала в глубокий транс. Это была невероятная волшебная эйфория.

Только через пару недель я начала приходить в себя. И с ужасом подумала, что начинаю привязываться к Анатолию. Но стоило мне вслух произнести несколько слов об этом, как Анатолий засмеялся и ласково попросил не портить счастливые минуты встреч грустными размышлениями о будущем. Потому что будущее у нас было разным.

— Тебе со мной хорошо? — спрашивал Анатолий и смотрел на меня своими умопомрачительными глазами.

— Да, — отвечала я, зомбированная этим волшебным взглядом.

— Так наслаждайся! Представь, что мы с тобой поженились бы тогда в юности. Теперь, вполне возможно, мы надоели бы друг другу и разбежались в глубокой обиде, как это часто случается! А так между нами только радость и безмятежное удовольствие! И воспоминания останутся в душе только светлые! — восклицал Анатолий, покрывая мое лицо нежными поцелуями.

Анатолий был женат на дочери главного врача больницы, в которой он работал. Именно благодаря протекции своего влиятельного тестя, Анатолий прошел обучение и уезжал в Красноярск работать по своей любимой специальности: нейрохирургия. Там его ждала беременная жена в собственной квартире в центре города.

Через день я должна была уезжать домой. Анатолий уезжал первым.

Мы целовались у вагона, как сумасшедшие. Поезд тронулся, Анатолий ловко запрыгнул на свисающую ступеньку.

Он махал мне рукой и радостно смеялся. Мы не обменялись своими адресами, чтобы наш бурный роман оборвался здесь, на перроне.

Назавтра я проснулась и подумала об Анатолии, как о персонаже сказочного красивого сна. Званцев не оставил ни одного негативного воспоминания. Цветы, комплименты, обжигающие слова, улыбки… Анатолий был щедр, добр, красив, как сказочный принц. Как известно, сказка долгой не бывает.

А за окном наступал суровый рассвет.

Я всегда умела отличить реальность от фантазий. Считала, что эмоции, как арабских скакунов надо держать в жесткой узде.

Почему же я не могу заставить себя просто забыть этого сероглазого мужчину, случайно встретившегося мне на пути? Ведь я могла ехать в другом вагоне того поезда? Ведь он мог войти в другое купе этого вагона?

Да, это просто случайность! Неужели я не справлюсь с этим наваждением? Конечно, справлюсь. Надо только разочароваться в этом Викторе.

Надо только заставить свой мозг правильно формировать свои мысли.

Наступил август. За окном поплыли серые рваные облака, по утрам стало прохладно. Отопление в квартирах еще не включили.

Я лежала, завернувшись в шерстяной плед. Включала телевизор, смотрела на экран и видела Виктора во всех персонажах и героях сериалов. Похожих на него оказалось множество и множество. Я призывала на помощь логику и самоанализ.

На свете миллионы мужчин высокого роста, лысых и некрасивых. Нет ничего примечательного в этом Викторе. Мой муж Леонид пониже ростом, но намного симпатичнее.

Наконец, в моей жизни много такого, о чем стоит поразмышлять. Не стоит терять время на бредовые фантазии о том, кого ты не знала последние сорок пять лет. И все же…

В полушариях моего мозга воцарилась странная новая субстанция, мешающая мне сосредоточиться на повседневных делах.

Ее сигналы сбивали с толку и мои мысли, прежде рассудительные и спокойные, теперь окрасились напряженными вибрациями и сводились к одной: позвонить или не позвонить?

Наконец, в пятницу, когда муж Леонид ушел на работу, я взяла телефонный аппарат дрожащей рукой. Забралась с ногами на диван, подвернув концы пледа.

И набрала заветный номер.

— Конечно, я помню вас, я еще помог вам донести сумки… — сказал Виктор своим спокойным голосом с легкой хрипотцой.

Это был, действительно, он. Это был его голос, который слышался и мерещился мне отовсюду. Басовые нотки, рокочущие, проникающие в душу.

И он вспомнил меня…

— У меня скоро будет командировка в ваш город, я взгляну на эти ключи. Может, они действительно, мои. Хотя никаких ключей я вроде не терял… — задумчиво ответил он, выслушав мою словесную абракадабру про потерянную связку ключей.

Мне сложно было контролировать себя. Хотелось слышать его голос снова и снова, но усилием воли я остановила себя, вежливо попрощалась и сообщила адрес своей работы, куда бы он мог заехать.

Едва снова обретя его, я страшно боялась потерять и разорвать эту хрупкую ниточку нашего знакомства. Боялась показаться навязчивой.

В понедельник я вышла на работу, поразив своим внешним видом буквально всех коллег. На мне была нарядная бежевая блузка, наутюженная и заколотая красивой брошью. Лицо сияло не только от тщательно наложенного макияжа, но и от неконтролируемой улыбки, которую я не могла убрать с лица, сколько бы ни старалась.

— Подумать только, что делает с женщиной всего пара недель больничного! — не могла удержаться от язвительного комментария Галина Петровна, наш главный маркетолог, а по совместительству, «главная интриганка» департамента.

Остальные, остолбенев, наблюдали, как я не просто стремительно хожу, нет, летаю по нашим длиннющим коридорам.

Ведь они, наверняка, ожидали меня, чтобы посочувствовать, расспросить про мое физическое состояние и узнать результаты последних анализов крови.

Но моя сияющая улыбка и радостные глаза явно говорили о неуместности подобных вопросов.

Послав воздушный поцелуй ошеломленному юристу Денису Петровичу, я забрала у него папку с приказами.

Напевая « Жить без любви быть может, просто…», пошла к себе в кабинет.

Все трудные рабочие вопросы, так досаждавшие мне раньше, вмиг были решены.

Кипа дел, накопившаяся за период моего больничного листа, вовсе не ввела меня в шок, а даже порадовала предстоящим объемом работы.

Поскольку теперь для меня не существовало ничего негативного, что бы сравнилось с огромным позитивом ощущения счастья, приходящего от одной мысли, что скоро я увижу ЕГО!

Я могу увидеть ЕГО в любой момент, ведь он не сказал мне, когда именно приедет, не указал день и час нашей встречи. Поэтому каждый день может стать самым сладостным днем в моей жизни!

Просыпаясь, я вскакивала с кровати, как сумасшедшая, боясь, хоть на миг опоздать и пропустить момент его приезда.

Выходя из автобуса, я бежала к зданию департамента и пыталась разглядеть среди припаркованных машин какую-нибудь незнакомую, в какой, быть может, сидел Виктор и поджидал меня.

Я стала следить за своей походкой и выражением лица, ведь ОН мог наблюдать за мной со стороны и увидеть, как я ( не дай Бог!) сутулюсь и шаркаю ногами.

Поэтому я шла, выпрямив спину. Шагала легко и непринужденно.

Прошла длинная зима. Весенняя оттепель наступала на город, оставляя тёмные отметины на снегу и радуя голубыми оттенками неба.

Но Виктор не приезжал и не звонил. Моя внутренняя радость ожидания начинала меркнуть и слабеть.

«Обещал из деликатности. Это я достроила в своем воображении все остальное. Права Катюша, все пройдет…» — размышляла я, с тоской глядя на входную дверь кабинета.

Утром проснулась и сразу не стала открывать глаза.

Чтобы не потерять хрупкую нить сновидения. Мне снилось, что я иду навстречу Виктору, вижу его так близко. Он улыбается мне и жестом показывает, чтобы я шла быстрее, что он ждал меня. Но передо мной вдруг встает темный сосновый лес, страшный и непролазный. Я пытаюсь идти по тропинке и понимаю, что заблудилась.

Я лежала с закрытыми глазами и старалась выбраться из этого сказочного леса, чтобы сон не заканчивался так печально.

Но удержать сон было невозможно…

Каждый миг и весом и вечен,

Капли слёз в пелене дождя,

Эти долгие дни до встречи,

Этот длинный путь до тебя.

Немота телефонной трубки,

Тишина у входной двери.

Сто часов поместилось в сутки

И бессонница до зари.

Через пропасти и лабиринты

Пролегает твой трудный путь,

Но любовью моей движимый,

Ты не сможешь с него свернуть.

Проплывут облака неспешно

И прольют дождём на тебя,

Каждой теплой дождинкой вешней

Пожелаю тебе добра.

Красным крестиком день помечу

На листочке календаря.

Эти долгие дни до встречи,

Этот длинный путь до тебя…

Мы с моей помощницей Ириной Ивановной сидели в кабинете и обсуждали очередное распоряжение из области, как в дверь заглянула секретарь и сказала, что ко мне пришли. Обычно посетители, направленные секретарем, сами стучали и заходили ко мне на приём. Сейчас у нашей секретарши Маши был сильно заинтересованный взгляд на меня, что наводило на мысль, что старушка, пришедшая с очередной жалобой на врача, вряд ли бы вызвала у Маши такой живой интерес.

Меня словно автоматной очередью прошило, в горле разом пересохло.

Я хотела встать из-за стола, но ноги стали непослушны мне. Ирина Ивановна с недоумением наблюдала за мной, а я наблюдала, как медленно открылась дверь и на пороге, смущенно улыбаясь, появился Виктор.

Видимо, со мной творилось что-то немыслимое.

Не исключено, что я засветилась от счастья, просто в буквальном смысле. Потому что Ирина Ивановна куда-то исчезла сразу.

Впрочем, я этого уже не заметила.

Мы остались в кабинете вдвоем. Виктор сел на стул, предназначенный для посетителей и мы стали разговаривать.

Мы говорили ни о чём и обо всём сразу. О погоде, моей работе, о разбитой местной дороге и о недавних таёжных пожарах.

Но ни разу, никто не коснулся вопроса о пресловутой забытой связке ключей. Я не знала, что мне ответить, когда Виктор прямо спросит про ключи и радовалась, что он про них не спрашивает.

Незнакомая офисная обстановка, похоже, смущала Виктора, хотя за время нашей с ним беседы в кабинет не заглянула ни одна живая душа.

Это было весьма несвойственно нашему, состоящему на 80 процентов женскому коллективу, и приходилось только диву даваться, как Ирине Ивановне удавалось сдерживать мощный напор любопытных коллег.

В конце концов, когда в кабинет всё же прорвалась мощная грудь Галины Петровны, которой срочно потребовались канцелярские скрепки, Виктор предложил мне пообедать в местном ресторанчике и продолжить общение.

Отпросившись у начальника, который оторопел от моей наглой интонации, я села в машину Виктора и через полчаса мы уже сидели за уютным столиком в ресторане « Айсберг».

Нам было легко общаться. Как тогда, в вагоне поезда.

Мы разговаривали, как старинные друзья, давно не видевшие друг друга, искренне и просто. Иной раз я ловила себя на мысли, что я спокойно рассуждаю на самые сокровенные темы о личном.

Виктор, в свою очередь, без утайки отвечал на все мои вопросы о его личной жизни.

Время текло параллельно, года будто спрессовались в минуты. Мы, словно пытаясь разом наверстать упущенное время, перестали говорить о мелочах.

Стали говорить только о важных вещах. О детстве, о друзьях, о мечтах.

Вдруг Виктор спросил, глядя мне в глаза: «Аэлита, никаких ключей не было?».

Все мои репетиции ответа и заготовки речи мгновенно вылетели из головы, я даже забыла, что в моей сумочке лежит (на случай подтверждения сочиненной легенды) какая-то старая связка ключей, найденная в маминой кладовке.

Я замолчала, кровь резко ударила мне в лицо. Наверное, я стала пунцовой от смущения и неожиданности вопроса.

— Я понял! — сказал Виктор.

В его голосе не было ни возмущения, ни иронии. Я честно все ему рассказала, пытаясь говорить спокойно и не акцентировать его внимание на моих переживаниях и эмоциях. Со страхом ожидая, что он сейчас же уйдет, я смотрела на него.

Несколько минут мы молчали.

Виктор смотрел в окно, выходившее на оживленную городскую трассу, а я готова была зарыдать в голос от собственной тупости.

Мой поступок был решительно не совместим с моим зрелым возрастом и строгим внешним видом. Он был бы простителен двадцатилетней наивной простушке, пытающейся любой ценой подцепить кавалера.

В округлое зеркало, висевшее напротив меня, отражалась светловолосая женщина средних лет с гладкой строгой прической, одетая в респектабельный синий костюм. Светлая оправа очков еще более подчёркивала мою «чиновность».

Я ясно понимала несовместимость этого образа и моего поведения. Странно было то, что понимание нелепости своего вранья мне пришло только теперь.

В ресторане было тихо, играла скрипка и позвякивали приборы.

Мне стало нехорошо от душевного дискомфорта, приступ дурноты подступил к гортани. Еще только не хватало упасть перед ним в обморок, уподобившись чувствительной девице. Я хотела встать и выйти, ноги не слушались, сделавшись деревянными.

Повернувшись, Виктор снова взглянул на меня и спросил: « Ты будешь чай или кофе?» и подозвал официанта.

— Прости меня, если причинила тебе беспокойство! — выдавила я.

Он улыбнулся и ответил: « Знаешь, скажу честно. Твой поступок льстит мне. Ведь во мне нет ничего такого, что бы могло понравиться такой женщине, как ты! ».

Приятная волна тотчас накрыла меня с головой, не от его комплимента, а оттого, что он не сердится на меня.

Через час мы простились.

Виктор довез меня до здания департамента, вежливо помог мне выйти из машины и сказал: « Звони мне, если захочешь! И когда захочешь! »

Он написал на кусочке бумаги, найденной в салоне автомобиля, номер своего сотового телефона.

— Лита, через неделю наша серебряная свадьба! Ты не забыла? Мы с Климом решили, что свидетели будут присутствовать в обязательном порядке. Ведь вы были главными на нашей свадьбе. Мы ждем! — позвонила мне бывшая одноклассница Вера Багович.

Конечно, я забыла. Прошло двадцать пять лет со дня этой молодежной свадьбы.

Я тогда приехала на каникулы, окончив четвертый курс медицинского института. Хорошенькая круглолицая Верочка Птенцова встретила меня на улице и уговорила быть свидетельницей на ее свадьбе. Я удивилась, потому что никогда особо не дружила с Верочкой. Но отказываться не стала.

После месяцев утомительной учебы хотелось отдыха и веселья. Меня познакомили со скромным черноволосым пареньком с жесткими усиками над пухлыми губами. Это был Коля Кулагин, свидетель.

Свадьба получилась веселая, шумная.

С разборками между родней жениха и невесты, заплаканной невестой, разъяренным женихом, кичливыми сватовьями, спорящими, кто сколько дал денег и подарков. Всё, как полагается на деревенской свадьбе.

Хорошо, что обошлось без драк и поножовщины. За этим мы с Колей тщательно следили и вовремя уводили из помещения местного кафе раскрасневшихся пьяных парней с порванными рубахами, висящими снизу, на поясе, остатками галстука и кустиками укропа на мокрых губах.

Свадьба длилась три дня.

В конце третьего дня, Коля неожиданно сделал мне предложение.

— Верка сказала, что мы подходим друг другу! Так чё тянуть? — сказал Коля и потупил глаза.

Его аргументы в пользу нашего брака закончились. Я посмотрела на Колю, для храбрости выпившего немало рюмок и рассмеялась. Коля покраснел еще больше.

— Ты ненормальная? Колька свой дом имеет. У него «Жигули» и на сберкнижке почти десять тысяч! Тебе какой ещё жених нужен? — возмутилась Верочка, узнав, что я отказала Коле.

Но я покачала головой и укатила в Иркутск заканчивать учебу. Больше с Колей мы не виделись.

Вся в воспоминаниях, я подъезжала к дому Баговичей. Ещё издалека таксист увидел разноцветные шары, висящие на покошенном деревянном штакетнике.

Я вошла в дом по разбитому дощатому тротуару, чуть не сломав свои модные босоножки на высокой шпильке.

Столы были накрыты в большой комнате, из которой вынесли мебель.

Верочка с визгом кинулась мне навстречу, приняла мой подарок и пригласила в комнату поменьше размерами, где я могла бы пока присесть и подождать остальных гостей.

Я с трудом узнала Верочку. Полная, почти квадратная женщина с румяными щеками, ярко накрашенными губами и довольным выражением лица.

От прежней Верочки остались только ямочки, возникающие при улыбке. Подошел седой морщинистый старик, осторожно пожал мне руку.

Клим? Выглядит лет на семьдесят.

В комнате было двое детей, мальчик и девочка. Они бегали друг за другом и визжали, как реактивный двигатель.

Молодая девушка с огромным животом вяло прикрикивала на них, как видно, больше для приличия.

— Это Нюрка, дочка наша. А это двое внучат, Миранда и Акинфей! Мои сладкие, мои любимые! — пояснила Верочка и радостно обняла ребятишек.

Странные имена, подумалось мне. Но потом окинула глазами стенку, забитую дешёвыми любовными романами в бумажных переплетах и не стала задавать лишних вопросов.

Верочка убежала куда-то и вернулась вместе с коренастым пожилым мужчиной с короткой стрижкой: Узнаешь?

Я внимательно вгляделась в смуглое мужское лицо: Коля? Это был Коля Кулагин, тот самый свидетель, который однажды позвал меня замуж.

Коля кивнул мне и скромно опустил свои черные очи. Такой же молчаливый. Тут нас позвали за стол и мы приступили к трапезе.

Последовали множественные тосты, поздравления, полились воспоминания о свадьбе. Напротив меня сидел Коля и прожигал меня долгим взглядом. Рядом сидела его сожительница Дарья, грузная женщина, раза в два больше самого Коли.

Дарья хмуро оглядывала мое оливковое платье с глубоким декольте. Её клетчатая рубашка на пуговицах грозила разъехаться в районе живота, рукава впились в полное плечо. Дарья видела меня впервые, но уже ненавидела мое платье и всё, что в нём сидело. Мне показалось, что я вношу в это застолье общее напряжение.

Здесь все давно знакомы друг с другом.Только я — пришелец откуда-то из Верочкиной молодости.

Вдруг Верочка крикнула: «Башмак в вине!» Гости закричали: «Башмак в вине!» Этот тост означал, что свидетели должны целоваться.

Я с неохотой подставила щеку Колиным губам. Пришлось потянуться над столом, я подумала, что разрез моего платья распахнулся и слегка придержала его рукой.

В это время Коля дотянулся до моих губ. Дарья горестно отвернулась.

Ну, Верочка, настоящий провокатор!

Просидев часа три за столом, я почувствовала острое желание выйти в уборную. Осторожно вышла из-за стола, перешагнув скамью, где мы сидели рядами. Стала искать на улице туалет. Но безуспешно.

Зашла на настил перед деревянным строением, напоминающим баню. Вдалеке увидела дощатый туалет со сломанной дверью. Но впереди была огромная зловонная лужа, по которой бродила грязная коза на привязи.

— Бесполезно! Надо надевать резиновые сапоги. Пошли ко мне, у меня теплый благоустроенный туалет! — раздался позади меня голос Коли.

— К тебе? Это куда? — беспомощно глядя на лужу, спросила я.

Коля махнул в сторону. Оказалось, он жил за стенкой у Баговичей, в одном доме.

Коля привел меня в чистую комнату с побеленными потолками и современной мебелью. В коридоре была маленькая дверь в туалет. Белоснежный унитаз, тёплая вода, стены обиты пластиковыми панелями.

Обстановка разительно отличалась от той, что была за стенкой. Я вымыла босоножки, вышла из туалета и направилась к выходу.

— Выпьешь со мной кофе? Мы так давно не виделись! — предложил Коля. Оказалось, пока я находилась в туалете, он успел вскипятить электрический чайник и поставил на стол вазочку с печеньем.

Я села за стол.

— Коля, твой дом так резко отличается от дома Баговичей. Словно, я попала в другое измерение. У Баговичей так трудно с деньгами? — спросила я.

— Ты видела Клима? Он из тайги не вылезает месяцами. Охотится, рыбачит. Привозит хорошие деньги. Но куда они уходят? Верка не работает, целыми днями лежит, свои романы читает. Нюрка третьего отпрыска собралась им на голову посадить! Бросила школу после восьмого класса, вернее её выгнали из-за беременности. С тех пор тоже сидит на шее отца. Блудит девка по деревне, спит, где попало. Она ведь даже не знает, от кого рожает! Ты заметила, какая грязища в доме? Зато на эту свадьбу Верка заняла у меня двести рублей. Зачем? Климу все это отрабатывать надо, а в доме, где две бабы, полы некому вымыть! — ответил Коля.

— Ты стал разговорчивее! Я помню, слова из тебя не вытянешь, бывало, — ответила я, желая прервать тему о Веркиной жизни. Нравится ей мечтать, пусть мечтает. Клим также не выглядит подавленным. Похоже, у них все хорошо.

А понятие о счастье, у всякого — своё.

Я поначалу, увидев бедность в доме, подумала, что Верочка нуждается, хотела было предложить ей денег. Всякое бывает в жизни…

Коля стал рассказывать о себе. Не женат, подчеркнул он.Эта Дарья только сожительствует с ним. На самом деле, у него есть молодая красивая женщина в городе, которая недавно родила ему сына Лёвушку.

Каждую неделю Коля ездит к своей любовнице.

— Жениться на своей любимой женщине не планируешь? — спросила я.

— Привык к Дашке. Она любит меня, за домом следит. Работящая, чистоплотная, не скандальная. Я её сына помог вырастить. Мы с ней уже лет десять живем. Пока меня всё устраивает! — ответил Коля.

— Коля, спасибо за кофе, я пойду. Верочка потеряет меня. Немного посижу и домой. Не люблю долгих гулянок, устаю от них, — я вышла из Колиного дома.

На крыльце стояла Дарья и смотрела на меня печальными глазами. Я удивилась, почему она стоит на крыльце. Ведь это её дом. Странная какая-то женщина…

Через полчаса толпа охмелевших гостей вывалилась на лужайку перед домом. Клим включил магнитофон. Начались танцы.

Я улучила минутку и попрощалась с Верочкой.

— Ты куда? Вечер только начинается. Мы обычно гуляем до утра! — удивилась Вера. Но я заверила ее, что жду срочного междугороднего звонка от мужа. Мы расцеловались и я села в такси. Краем глаза увидела, как с сожалением блеснули черные глаза Коли. Я махнула ему рукой.

Через три дня Верочка позвонила мне и рассказала, как рыдала бедная Дарья, когда я пошла с Колей.

— Пошла с Колей? Что ты хочешь сказать? Да, я пошла в туалет Коли, потому что в твой, надо переплывать на лодке! Заодно выпили с Колей кофе и поговорили. А ты что имела в виду под словом «пошла с Колей»? Не было ничего такого, от чего этой Дарье надо было так рыдать. Она могла бы спокойно посидеть с нами и выпить кофе! Вера, на что ты намекаешь? — заорала я, задохнувшись от возмущения.

— Но Дашка сказала, что Колька закрыл двери и не впускал ее в дом. Значит, что-то было? Иначе, зачем ему закрываться с тобой? Он всю свадьбу глаз с тебя не спускал, все это видели! — возразила Верочка.

— О, боже мой! Вера, выходит, Даша ревнует меня к Коле? Успокой ее! Я не видела этого Колю четверть века и ещё полвека бы не видела! Если у неё есть причины ревновать Колю, а ты знаешь, что они есть, то это — не ко мне! — устало проговорила я.

— Ладно. Тебе я верю. Просто Дашка знает, что Колька к кому-то ездит в город. Она решила, что к тебе! Я поговорю с ней! — примирительно сказала Верочка.

Когда она положила трубку, я подумала, что приехать на серебряную свадьбу Баговичей было моей ошибкой. Прошлое должно оставаться в прошлом.

Видимо, Коля был обижен моим отказом выйти за него замуж, таил в себе эту обиду много лет. А теперь, решил пофантазировать перед своей сожительницей тем, чего не было.

Да, я забыла, что в деревне надо держать ухо востро. Лучше бы, я тогда одела резиновые сапоги…

Через два месяца меня вызвал начальник и спросил, согласна ли я поехать в командировку в Братский район. Олег Владимирович не хотел отпускать меня в период квартальных отчетов и не сомневался, что я откажусь. Кому понравится командировка в отдалённые таежные места?

Тогда он перезвонит Вере Петровне в ревизионный комитет и скажет, что не имеет права насильно заставлять специалиста ехать в командировку.

Но я просияла лицом, будто мне предложили поехать на южный берег Франции и воскликнула: «Да! Я согласна!»

Капитонов удивленно покачал головой: вот и пойми этих женщин?

Устроившись в гостинице «Тайга» в прекрасном одноместном номере, я позвонила Виктору.

— Привет! Хорошо, что позвонила. Вечером после работы заеду за тобой! Вместе поужинаем! — ответил Виктор таким голосом, будто мы вчера расстались.

Я положила трубку и мое сердце учащенно забилось. Словно не хватало воздуха и простора. Я приоткрыла окно и стала глубоко дышать, боясь, что могу упасть. Вид городских кварталов в окне показался мне сказочно прекрасным.

Лучший на свете город,

город, где ты живешь,

улицами мне дорог,

скверами мне хорош.

Радостный мир травинок

Знает твои следы

И мне мила тропинка,

там, где проходишь ты.

Дверь твоего подъезда,

лестница и газон,

синий плакат на въезде,

стайка седых ворон.

Всё в моём сердце свято,

взято на пьедестал:

берег с травой помятой,

дворик, где ты играл.

Сердцем храним и дорог

и оттого хорош,

лучший на свете город,

город, где ты живешь.

С самого утра мне предстояла рабочая поездка в отдаленный поселок Братского района. Надо было обследовать районный аптечный пункт и больницу. Бывало, я содрогалась от одной мысли о том, что предстоит два часа болтаться в разбитом «УАЗике».

Но, сегодня, как только солнышко показалось из-за крыш, я ловко запрыгнула внутрь старенькой машины. Радостно поприветствовала двух сопровождающих, старшую медсестру районной больницы Викторию Федоровну и заместителя главного врача Никиту Прокопьевича, удивленно взирающих на улыбчивую проверяющую.

Не чувствуя никакого дискомфорта, я проехала сто километров и приступила к своим обязанностям.

Удивительно, но всё вызывало во мне удовольствие. Лица врачей и медработников, вид больничных палат, коричневые коридоры с пятнами свежей краски, маскирующей многочисленные рисунки детей и надписи хулиганистых подростков, кованые решетки в материальных комнатах.

Я с удовольствием встретила свою бывшую однокурсницу Ульяну Гагарину, с которой перекинулась парой слов о жизни. Когда Ульяна пригласила меня к столу, без лишних уговоров, села за общий стол и выпила рюмку холодной водки перед обедом, нисколько не беспокоясь за свою репутацию.

Вечером, войдя в гостиничный номер, я взглянула на себя в зеркало и поразилась своему свежему виду. Лицо зарумянилось, глаза горели, волосы блестящей волной лежали на плечах. Будто я только что прогулялась по летнему саду.

Когда раздался негромкий стук в мою дверь, я ответила: «Войдите!»

Про себя отметила, что никогда мой голос не звучал так мелодично.

— Мы поедем в кафе моего друга. Он его построил своими руками и вдохнул жизнь в это место. Раньше здесь был пустырь. В общем, все увидишь сама! — сказал Виктор, заворачивая на парковку возле одноэтажного здания.

Над входом висела вывеска сине-зеленого цвета « Каллипсо».

Мы вошли внутрь. Просторный уютный зал. Все столики заняты. Многие оглянулись и с интересом проследили за нами. Особенно, девушки. Многие окликали Виктора и приветствовали его. Я поняла, что здесь он, как рыба в воде.

— Почему Каллипсо? Это богиня морской стихии, насколько, мне помнится… — спросила я, когда Виктор галантно усадил меня за центральный столик.

Он был приготовлен для нас. Тотчас пришла стройная официантка, поздоровалась и спросила: «Виктор Иванович! Вам, как обычно? А вашей даме?»

Виктор подал мне меню.

— Мой друг в молодости служил на флоте, отсюда его страсть к морской богине! — с улыбкой сказал Виктор, наливая красное вино в мой бокал.

Мы вкусно поужинали, не спеша, перебрасываясь словами.

— Хочешь, я покажу тебе мое любимое место? Стараюсь приезжать туда, как только могу! — предложил Виктор.

Я согласно кивнула. Мы вышли из кафе, сопровождаемые любопытными взорами.

— Мне показалось, что ты интересуешь почти всех посетительниц кафе! — сказала я, когда мы выезжали с парковки.

— Просто все привыкли, что я прихожу в кафе один. Только один… — тихо ответил Виктор. Я больше не задавала вопросов. Виктор рассказывал мне о достопримечательностях Братска, а я украдкой любовалась его профилем и руками, обнимавшими руль. Не верила себе, что нахожусь рядом с ним так близко.

Через полчаса мы приехали на берег Братского моря. Над водой висела огромная сияющая луна. Никогда не видела такую луну. Мы стояли и любовались ею.

Было прохладно от влажного ветра. Виктор снял пиджак и накинул на мои плечи. Стало тепло.

«И чтоб я не озябла, на плечи мне, осторожно накинул пальто!» — пропела я, засмеявшись.

— « Оттого я такая счастливая, улыбаюсь всегда и всему. Если скажут, что я — некрасивая, не поверю теперь никому!» — подхватил Виктор песню.

— Это одна из любимых маминых песен. Старая русская песня. Откуда ты ее знаешь, сын балтийского народа? — спросила я и засмеялась.

— Еще бы мне не знать! Моя мать пела её на всех семейных праздниках. Она родом из Заларинского района Иркутской области! — ответил Виктор.

— Из Заларинского? Так ведь мой отец там родился! — воскликнула я.

— Вот здорово! В некотором роде, мы — земляки. Мать, когда забеременела, уехала в Братск, к подруге. У нее что-то не вышло с её женихом. Говорили, что он женился на другой. Вот она и уехала подальше от людских пересудов. Ионо Мацкевичус — не мой биологический отец. Он усыновил меня, когда женился на маме. Я благодарен ему за то, что воспитал меня. Ионо, я звал его дядя Ваня, относился ко мне неплохо, но родилась моя младшая сестра… В общем, он просто перестал замечать меня. А я был только доволен, что от меня отстали, жил свободный, как ветер! Не скрою, хулиганил, состоял на учёте в милиции, как трудный подросток… Про родного отца я мало что знаю. Мама не любит говорить о нём… Поэтому мне трудно понять такое явление, как любовь к отцу… — рассказал Виктор.

— Лучше ты расскажи мне о своём отце! — попросил он после возникшей паузы.

— Отец — это моя внутренняя боль. Если я начну о нём рассказывать, то начну плакать…Нужна тебе рыдающая собеседница? — ответила я, удивившись его вопросу. Никто никогда не просил меня рассказать об отце.

А если бы спросил, то я вряд ли смогла бы открыть кому-то своё сердце. Там, в самой глубине моего сердца находится образ отца.

— Нужна… — тихо проговорил Виктор.

И я вдруг стала рассказывать. Слова из меня полились вместе со слезами, но я говорила и говорила.

Когда мы подъехали к гостинице, я все ещё не успокоилась.

Мой носовой платок был мокрым. Виктор дал мне свой платок, я вытирала им свои влажные щеки.

— Витя, спасибо! Я постираю твой платок и завтра верну тебе чистым!» — заверила я, выходя из машины.

— Завтра я постараюсь не давать тебе повода для слёз, — ответил Виктор.

Завтра? У нас ещё будет завтра? Невероятно!

На следующий день проверяемым объектом по плану была частная аптека «Целитель». Ее организовали два предпринимателя: Денис Кропачев и Матвей Загурный.

Деньги на аптеку, с их слов, они заработали на золотоносных бодайбинских приисках.

Они встретили меня хмурыми проницательными взглядами. Я поздоровалась и попросила необходимый пакет документов. Краем глаза наблюдала за ними.

Два здоровенных мужика, краснощеких, упитанных. Документы в порядке. Что их беспокоит? У них никогда не было проверяющих?

— Мария Игнатьевна пригрозила нам, что приедет её человек. Не оставит от нас мокрого места… — пояснила Лида Незванова, заведующая аптекой. Умная, веселая, открытая женщина лет тридцати пяти.

— Мария Игнатьевна? Сабельникова? Она имеет над вами власть? — удивилась я, вспомнив пожилую заведующую муниципальной аптекой, которая встретила меня на вокзале. Она сильно настаивала, чтобы я остановилась у нее на квартире.

Говорила про пирожки и блинчики, намекала про домашнюю наливочку. Но аптекоуправление обещало оплатить мне одноместный гостиничный номер. Зачем я буду создавать неудобство Марии Игнатьевне? Я вежливо отказалась. По — моему, Мария Игнатьевна была несколько обескуражена.

— Я раньше работала в ее аптеке. Мы втроем, я и ещё два провизора ушли в «Целитель». Мария Игнатьевна обещала, что мы сильно пожалеем! Когда вы приехали, Денис с Матвеем решили, что вы приехали выполнять угрозу Сабельниковой! — ответила Лида.

— Думаю, они ошибаются. Я позитивно отношусь к частным аптекам. Считаю, что специалист волен сам выбирать, где ему работать! Прогресс не остановишь, будущее за частными аптеками! — ответила я.

В обеденный перерыв ко мне подошел Денис и предложил пообедать в кафе. Я выполнила большой объем работы и проголодалась.

Мы поехали на обед на шикарном «Мерседесе».

В боковое стекло я увидела знакомую парковку. Мой плащ принял официант, который дежурил вчера. Он вопросительно посмотрел на меня.

Я усмехнулась. Парень решит, что я — популярная личность, которую возят на обед разные состоятельные люди.

Когда мы сели за столик, Денис сказал: «Аэлита Михайловна! Хочу угостить вас вином двадцатилетней выдержки. Купил пару бутылок в Италии!»

Официант ловко обернул руку льняной салфеткой, взял в руки драгоценную бутылку и трепетно налил в бокал красную прозрачную жидкость. Я сделал глоток и едва не выплюнула. Кислятина ужасная!

Будто проглотила ложку уксусной эссенции.

Но Денис смотрел на меня с ожиданием.

— Изумительный вкус! Давно не пробовала таких вин! — восторженно произнесла я. Денис вздохнул с облегчением.

Я принялась за рыбу и больше к вину не притронулась. Не смогла. Пусть бы оно стояло в подземных итальянских подвалах еще лет триста!

Вечером я стояла у окна гостиницы и смотрела вниз, на площадку входа.

Виктор обещал приехать к восьми часам. Но была уже половина девятого. Я думала о том, что послезавтра моя командировка заканчивается.

Не много ли времени Виктор тратит на меня?

У него жена, родители.

Я положила в сумку его носовой платок. Чистый, отутюженный. Вчера разрыдалась, как ребенок… Вылила на его голову свои детские воспоминания и страхи, которые обычно держу внутри очень глубоко.

Возможно, это напугало его. Я легла на кровать, закрыла глаза и приказала себе: не ждать!

Не ждать! Но как это сделать?

Где-то в двери постучали-

не ко мне.

Я — одна, полна печали,

горько мне.

Где-то радость, где-то счастье,

Не со мной.

Боже, подари участье,

Будь со мной.

Я молюсь об этой встрече,

я прошу!

Сердца часть за этот вечер

Приношу.

Приношу, в огонь бросаю

и скорблю.

Сердце корчится, сгорая,

все стерплю.

Дорогую цену знаю

этих встреч.

Буду ждать, не уставая

и беречь.

Обожгу щеку слезами

ну и пусть.

Принимаю наказанье,

но дождусь…

Мне даже удалось задремать, когда услышала стук в дверь. Я стрелой бросилась открывать.

— Прости, Лита! Работа задержала! Проголодалась? Собирайся, жду тебя в машине! — сказал Виктор и быстро пошел по коридору гостиницы.

Через пять минут я сидела в машине рядом с ним.

Мы приехали на знакомый берег моря. Виктор вытащил из машины дорожную сумку, поставил на песок. Разжег костер и накрыл импровизированный стол на полиэтиленовой клеенке. Жареная рыба, салат, водка.

Мы сидели напротив друг друга, освещаемые светом пламени. Говорили мало. Потом Виктор сел рядом и надел на меня свою куртку. Вытащил из машины старенькую гитару и тронул струны. Полились песни Владимира Высоцкого, Булата Окуджавы, Оказалось, что мы оба любим одни и те же песни.

Я смотрела на искры, улетающие в темное небо, слушала негромкий голос Виктора и думала: я так счастлива! Я никогда не была так счастлива!

Казалось, прошло минут десять. Оказалось, пролетело почти два часа. Виктор взглянул на часы и произнес: нам пора! Вход в гостиницу закрывался в одиннадцать часов.

Мы затушили костер и уехали.

Всю ночь я провела без сна. Устав метаться на кровати, я встала и стала смотреть на каскад бесчисленных городских огней. От волнения пересыхало во рту.

Не пришёл, ты спустился с неба,

как пришелец из дальних миров.

Где ты был, не узнаю, где не был,

мой спаситель из давних снов.

Обладатель невиданной силы

и канонов мужской красоты,

Целой жизни мне не хватило б,

рассказать, как прекрасен ты.

Тёмно-серым бездонным небом

посмотрели твои глаза.

Я — синица, ты — белый лебедь,

прилетевший из дальних стран.

На тебя я смотрю со страхом,

восхищенье свое не скрыв.

Счастья миг и красив и краток,

озаренной души порыв.

Зрелый опыт не даст аванса,

но разбив свое сердце в прах,

Умоляю тебя: останься,

не исчезни в дальних мирах!

Утром меня встретила на машине недовольная Мария Игнатьевна Сабельникова, директор муниципальной аптеки. За рулем сидел прыщавый Егор Иванович Сабельников, сын Марии Игнатьевны. Заместитель директора по вопросам развития аптечной сети. Сегодня по плану я обследую их аптечную сеть.

— Может, для начала выпьем у меня кофейку? — предложила Мария Игнатьевна, с трудом выдавив из себя улыбку. Но глаза оставались непроницаемо холодными.

— Нет, спасибо! Много работы! — деловито ответила я.

Мы поехали в центральную аптеку. Погрузившись в дела, я услышала, что меня окликнула Наталья Ивановна Потранина, заведующая отделом запасов.

— Попьёте с нами чаю? Сама постряпала! — предложила она, указывая на импровизированный стол, устроенный на бочках и флягах, на котором дымились кружки с чаем и кружком в центре лежали домашние булочки с повидлом. Я согласилась.

— Аэлита Михайловна, я за вами! Мы едем в ресторан! — заглянула в отдел запасов Сабельникова.

Она с удивлением увидела меня в окружении своих провизоров и метнула недобрый взгляд в сторону Потраниной.

— Благодарю вас за приглашение! Но я уже сыта! Ваши девочки накормили меня, и мы приступаем к следующему этапу работы! — ответила я.

Мое настроение было отличным, никто не мог испортить его.

Вечером Виктор приехал раньше условленного на полчаса.

— Реабилитируюсь за вчерашнее опоздание! — отрапортовал он, появившись в моем номере. Мы поехали по вечернему Братску.

Но вскоре, машина свернула в сторону, противоположную дороге в кафе.

— Лита, со мной ничего не бойся! Я хочу показать тебе свой дом. Там я накормлю тебя ужином! Не так изысканно, как в ресторане, но старался, — сказал Виктор, заметив мой вопросительный взгляд. Но я ничего не боялась с ним.

Это было удивительно, если учесть, что я боялась чужих мужчин, как огня. Так уж мне внушили с малых лет: чужой мужчина опасен. А родных мужчин в нашей семье не было. Потому я выросла с твердым убеждением, что ничего хорошего от мужчин ждать нельзя.

Я знала Виктора, в общей сложности, несколько дней, но мое доверие было удивительно полным.

«Неужели, он хочет познакомить меня со своей женой? Хотя, что в этом удивительного…» — подумала я с грустью.

Мы поднялись на шестой этаж. Виктор открыл дверь и пропустил меня в прихожую, обитую голубыми обоями. Чисто, уютно, ничего лишнего.

Я прошла в комнату и огляделась. Никаких милых женских безделушек. Предварительно все убрал? Зачем?

Виктор поставил на стол поднос с хлебом и бутылкой красного вина.

— Пока я жарю мясо, полистай мой семейный альбом! Вон тот красный! — он кивнул в сторону полки с фотоальбомами. Я открыла и стала рассматривать.

— Очень похожа на мою бабушку Феодору Макаровну! — я показала Виктору старую пожелтевшую фотографию. На ней была изображена женщина в белом платочке.

— Ничего удивительного! В деревне, где мать родилась, все похожи и все знакомы друг с другом! Смотри, тут все в белых платочках! А Феодора Макаровна, это, значит, твоя бабушка по отцу? — Виктор внимательно изучил фотографию.

Захлопнул альбом и сказал: « К столу!»

Мы ели, пили вино и говорили. Виктор приготовил вкуснейшее мясо. Острое с чесноком, как я люблю.

У меня на языке вертелся вопрос о жене Виктора, но я почему-то не стала задавать его.

— Наташа уехала к своим родителям в Свирск. Ты это хочешь спросить? Мы формально всё ещё остаемся мужем и женой, а фактически два года живем отдельно…» — сказал Виктор.

Я изумленно взглянула на него. Этот мужчина точно читает мои мысли.

— Витя, прости за вопрос, ты ждешь ее? — спросила я.

— Мне не понятно, когда женщина, не расставшись с одним мужчиной, вступает в отношения с другим. Не люблю неопределенностей. Мне нужна ясность! — ответил Виктор. Я выпрямилась в кресле и перестала жевать.

— Вот посмотри проект моего будущего завода. Мы его строим с партнером. Кстати, он почти твой коллега. Чернокатов Василий Михайлович!» — Виктор дал понять, что тема про жену исчерпана. Он пододвинул мне схемы и наброски строений.

— Да, это же заведующий нашей урологией! Наш депутат и активист? Вижу его исключительно в белом халате или в кургузом старом пиджачке. Скромняга, трудоголик! Никогда бы не подумала, что он совладелец завода! — удивилась я.

— Вот потому он и выбился в депутаты. Хитёр парень! Талантливо изображает слугу народа. А между тем, у этого скромняги полквартала собственных квартир в Ново-Зиминске. Но он не собирается оставаться на севере. Купил три квартиры в Санкт-Петербурге. Себе и двум дочкам. При этом Вася знает, где нужно показать себя сдержанно, а где можно разгуляться. В Питере есть один ресторанчик в самом центре, уж там он — завсегдатай и любимец персонала. Мне не раз приходилось останавливать его чересчур щедрую руку… Состоятельный мужчина, что сказать. Ты в курсе, что его младшенькая Настенька родила сына от узбекского мигранта? Вася был в шоке, когда узнал. Он кавказцев на дух не переносит, представляешь? А теперь у него растет внучок от дворника по имени Абдулла. Вот, как жизнь складывается… Но Вася — надёжный партнер. Благодаря его покровительству, у нас лучшие рынки поставки леса. Вася уладил все проблемы с лесоохраной, наши лесовозы никто не трогает. Ой, прости, я снова о работе! — спохватился Виктор и налил мне вина в опустевший бокал.

Я вспомнила, как на одной из планерок Чернокатов долго говорил о борьбе с незаконной вырубкой сибирских лесов.

Разгорячённо бил себя в грудь и утверждал, что его пламенное сердце болит за каждую срубленную сосёнку. Голубая рубашка, облепившая пухлое брюшко депутата возмущенно вздувалась, светлые кудри дрожали над круглым жирным личиком. Василий Михайлович умел говорить эмоционально и красочно.

Чтобы всем было понятно, что этот добросовестный человек болеет за зелёное богатство Сибири, так нагло истребляемое некоторыми. Ох, кучерявый оборотень!

Какие там любимые сосенки? Значит, наш пречистый депутат «крышует» черных лесорубов и процветает на эти денежки. Хотя, чему я удивляюсь?

Мы ещё немного «прошлись» по Чернокатову, перемыв его косточки.

Потом я, смеясь, рассказала, как меня угощали древним итальянским вином в кафе «Каллипсо» Призналась, как мне хотелось запить это бесценное коллекционное вино рюмочкой русской ледяной водки и закусить бочковым огурцом.

— Ты становишься популярной в кафе «Каллипсо»! Однако! Давай рассказывай все, как было! Узнаю подробности твоего поведения у ребят — официантов! Может, ты чего-то не договариваешь? — пошутил Виктор.

Мы с юмором рассуждали о старинных винах, нашем полном невежестве в этом вопросе и непринужденно смеялись.

Я стала рассказывать ему о своем детстве, о том, как мой дед в бане гнал самогон, наливал «первач» в старый металлический чайник и шел угощать соседей. Виктор тоже вспомнил несколько забавных случаев, и мы развеселились, как дети. Затем Виктор взял гитару и мы спели несколько песен Высоцкого.

« И можно свернуть, обрыв обогнуть, но мы выбираем трудный путь, опасный как военная тропа! » — громко запели мы в унисон одну из наших любимых песен.

Вдруг я заметила, что Виктор взглянул в сторону коридора.

Обернулась и замерла на полуслове. Там, у распашных дверей стояла высокая худощавая пожилая женщина и смотрела на меня. Интересно, сколько времени она наблюдает за нами? Во взгляде женщины было любопытство, смешанное с неприязнью.

Женщина перевела взгляд на Виктора.

— Витюша, я тебе свежих огурчиков с зеленью положила в холодильник! С дачи привезли! — произнесла женщина.

— Мама, спасибо! Это Аэлита! Моя знакомая из Ново — Зиминска! Аэлита, Мария Савельевна, моя мама! Знакомься! — спокойно сказал Виктор.

Женщина снова посмотрела на меня, не ответила и ушла. Было понятно, что ей неприятно мое появление в доме Виктора. Я поежилась от внутреннего дискомфорта.

— Извини! Мама странно себя ведет. Обычно, она гораздо вежливее…, — тихо сказал Виктор.

— Ничего удивительного! Мне не следовало приезжать в дом женатого мужчины! Твоя мама права! — я быстро начала одевать плащ.

Возле гостиницы Виктор вышел из машины, проводил меня до самого номера.

Было начало двенадцатого, но швейцар приветливо кивнул ему в дверях гостиницы. Удивительный мужчина! Все его знают!

— Ты не зайдешь? — неуклюже произнесла я и сама ужаснулась. Что я делаю?

Зазываю женатого мужчину к себе в номер? Ночью?

После того, как мы приехали из его дома? Что мне неясно? Он не хочет выходить за рамки дружеских отношений. Не хочет и всё.

— Моя дорогая марсианка, я не прощаюсь! Через две недели у меня поездка в Ново — Зиминск. Увидимся! — Виктор крепко обнял меня и слегка приподнял над полом.

Потом вытащил откуда-то из-за пазухи тоненький розовый бутончик, подал мне и быстро пошел по коридору. Я поднесла к лицу цветок, вдохнула тонкий розовый аромат и с печалью смотрела на удаляющийся от меня силуэт Виктора.

Я приехала из Братска в отличном настроении. Две недели пролетели в сплошной работе и заботах.

Но когда прошел месяц и Виктор не позвонил и не приехал, мое радужное настроение стало таять, как снежный сугроб на южном ветре.

Мне было неудобно звонить ему и спрашивать о причинах. Мало ли что может задержать взрослого занятого человека?

Начну звонить, сочтет меня назойливой дамочкой. Я решила терпеливо ждать. Но как это было непросто, просто ждать.

Я снова начала худеть и терять интерес к окружающим. Перестала звонить подругам и вечерами сидела на широком подоконнике и смотрела в звездное небо. Беспрестанно включала песню «Встреча в пути» и прослушивала ее десятки раз.

Я жила без Виктора сорок пять лет. Как я жила без него эти сорок пять лет? Как? Нормально?

Теперь я знала о нем намного больше. Виктор Ионович Мацкевичус, сорок семь лет. Инженер — строитель по образованию. Неопределенное семейное положение.

Но, опять же, с его слов. Что еще? Ничего.

Сердце ныло, щемящей болью отдаваясь за грудиной.

Трудно было облечь эту боль в словесное определение. Что это? Тоска? Печаль? Влюбленность?

Почему она вообще возникла во мне? Виктор ни словом не обмолвился о своем отношении ко мне.

Он ни одним действием не показал своей увлеченности мною. Другими словами, если я влюблена, то эта любовь безответна.

Зачем мне это?

Я познакомилась со своим будущим мужем Леонидом на танцах в нашем студенческом общежитии. Меня пригласил на танго худощавый невысокий молодой человек, больше смахивающий на подростка. Обратив на меня свои темные глаза, парень представился: меня зовут Леонид. Он не был студентом нашего института.

В нашем медицинском общежитии он оказался случайно. Зашел поздравить своего школьного приятеля, студента стоматологического факультета, с днем рождения. Сам Леонид с гордостью отметил, что с отличием закончил Иркутский политехнический институт. Был принят на работу в управление машиностроительного завода.

Не придав значения этому эпизоду, я быстро забыла про Леонида. Мне не нравились низкорослые мужчины.

К тому времени волна женского тщеславия уже поразила мою душу. За вечер я могла слышать пять или шесть комплиментов в свой адрес от ребят по общежитию и внимание Леонида не произвело на меня особого впечатления.

Я начала осознавать силу своей женской красоты. Хотя произошло это не вдруг.

Когда мы заканчивали третий курс, в Иркутск приехал знаменитый московский стилист Антон Свинтицский.

Моя соседка по комнате Надя Ефремова убедила меня пойти постоять в очереди к столичной звезде парикмахерского искусства и мастера преображения. Рассказывали о нём много удивительного.

Мы тщательно вымыли свои волосы и встали в конце очереди. К слову, очередь не была длинной. Цена сеанса равнялась десяти рублям. Деньги по нашим студенческим меркам солидные.

В обязательные условия Антона Свинтицкого входило требование: у девушки должно быть чистое лицо, без единого намека на крем и хорошо промытые волосы. Я не испытывала каких-либо иллюзий по поводу своей внешности. Но было любопытно узнать, что можно сделать из моего обыкновенного лица.

В кабинет к стилисту вошла робкая угловатая светловолосая девушка с густой челкой, нависшей на глаза. А через пару часов вышла уверенная в себе девица с пепельными, высоко зачесанными волосами, открывавшими гладкий лоб, с глазами цвета речной волны.

Надя, ждущая меня в фойе, ахнула от восхищения. Она с воодушевлением вошла вслед за мной. А через два часа вместо простодушной девушки с темно-каштановыми прядями за ушами я лицезрела жгучую брюнетку с кудрявой головкой и большими карими глазами на белоснежном личике. Рядом была фотография, где мы с Надей незамедлительно запечатлелись в блеске своей юной красоты.

Стилист, в процессе работы дал мне ряд советов, как укладывать волосы, как красить ресницы и подчеркивать цвет глаз.

Надо отдать ему должное, он смог за два часа так поднять мне собственную самооценку, что я взглянула на себя несколько по — другому. Если совсем не исчезла, то намного уменьшилась моя зажатость и робость, спина выпрямилась, голос зазвенел.

Никогда я не пожалела тех денег, которые пришлось отдать за сеанс преображения. Однако, я вознеслась и возомнила о себе больше, чем нужно.

Но Леонид не сдавался. Он стал часто встречаться на моем пути. Будто не замечал моего заносчивого взгляда, брошенного будто мимоходом. Его приятель, Семён Майценко жил на нашем этаже, в противоположной секции.

Когда мы с подругами выходили из общего коридора нашей секции, то тёмные проницательные глаза Леонида встречали меня на лестничной площадке.

Вскоре, всей нашей секции стало известно, что молодой инженер Леонид Вахрушев мучительно страдает по мне.

Образ худощавого паренька никак не совпадал с тем образом моего будущего мужа, который рисовался в моем женском воображении.

Моя первая девичья влюбленность, Виталий Чеховский, был высок, строен и имел длинные белокурые волосы, спускающиеся до плеч. Он был приятелем Гены Кравцова, друга моей одноклассницы Зиночки Савельевой. Я помню этот яркий момент, когда я впервые поняла, что влюблена.

После дружеских посиделок в квартире у Зиночки, Виталий вызвался проводить меня до дома. Это было совсем короткое расстояние, Зина жила по соседству.

Я шла по тропинке, не заметив в темноте кусок бетона. Наш город строился. Всюду были вырыты котлованы, краснели горы кирпича, высились деревянные вышки с настилами для строителей. Я поскользнулась, в это время почувствовала горячую крепкую руку, которая поддержала меня и не дала упасть.

Я с благодарностью повернулась и посмотрела на Виталия, собираясь произнести: «Спасибо».

Но вдруг увидела его темно-синие глаза, невероятно красивые при лунном свете и у меня закружилась голова.

Дальнейшее происходило вне моего сознания. Зиночка уверяла, что они с Геной догнали нас, и я повела себя странно.

— Ей, богу, как лунатик! Я с тобой говорю, а ты меня не слышишь! — утверждала Зина. Ничего из того, что она рассказывает, я не помню.

Каждую неделю я ждала субботы, потому что по субботам мы с Виталием встречались у моего дома и до вечера гуляли по городу. В девять вечера мама уже ждала меня домой. На третью субботу Виталий поцеловал меня у подъезда.

Этот поцелуй вызвал ожог той части моей души, которая еще могла мыслить и рассуждать.

Если бы Виталий пожелал большего, чем поцелуй, я пошла бы за ним без раздумий.

— « Когда взошло твоё лицо над жизнью скомканной моею…» — цитировала я Евгения Евтушенко, лежа в своей комнате на кровати и мечтательно глядя в потолок. Экзаменационные вопросы не лезли в голову.

— Ой, не могу! Это твоя-то жизнь скомканная? Одна в просторной комнате, живешь, как у Христа за пазухой! Пожила бы в одной комнате с двумя сопливыми пакостными лоботрясами, посмотрела бы я на тебя! — хохотала Зиночка. У нее было двое маленьких братьев и родители заставляли Зину присматривать за ними.

Теперь она часто забегала ко мне «отдохнуть от дурдома», как она выражалась. Зина стала самой главной из моих подружек.

Ведь с ней я могла говорить о Виталии. Все остальные темы перестали меня занимать.

Виталий был членом строительного отряда, который работал в Ново-Зиминске, возводя наш молодежный город. Он происходил из обрусевших поляков, его родители жили во Львове.

Но дед Виталия имел старинный дом в Варшаве и звал внука к себе, обещая со временем оставить ему свое состояние.

Мне тогда исполнилось семнадцать лет, я готовилась к поступлению в институт. Но вместо изучения математики и физики, мы с Виталием часами сидели на скамейке в рощице, возле моего дома.

Он держал мою руку в своих тёплых ладонях, и это наполняло меня тихим восторгом. Он уверял, что любит меня и увезёт в Польшу, где мы построим межнациональную счастливую семью. Что его мама Софья Кирилловна ждёт, не дождется меня в качестве невестки.

От счастья кружилась голова, лежащая на плече Виталика, и радужные мечты теснились в ней.

Но вскоре Гена Кравцов рассказал, что во Львове у Виталика уже есть жена и сын. Сказать, что эта новость поразила меня, будет неверным выражением.

В меня словно произвели выстрел в упор.

Прорыдав три дня на плече подруги Зины, я, наконец, нашла в себе силы, чтобы разорвать связь с Виталиком. Да, сил особых для разрыва и не требовалось.

Виталий просто перестал появляться у моих дверей, а вскоре Гена сообщил мне, что мой возлюбленный уехал на родину.

Непросто было забыть его.

Мой взгляд был прикован к подъездной скамейке ещё много времени. Мне всё чудилось, что на ней сидит мой ясноглазый сокол, потрясая своими прекрасными пшеничными кудрями. Зина утешала меня и говорила, что ничего страшного не произошло. Ведь до близких отношений у нас не дошло.

— А какие у нас были отношения? Далёкие? Если хочешь знать, он сказал, что любит меня! — кричала я, разбрызгивая вокруг горючие слёзы.

— Ну и что! Мало ли что он говорил! Всем известно, что Виталик — балабол, он не только тебе нашёптывал любовные словечки! Генка по секрету сказал мне, что Виталька сбежал от рыжей Ульянки, соседки по общаге. Он спал с ней и узнал, что она беременна. Сбежал, чтобы на него ребёночка не навесили, вот! — выпалила Зина. Я обхватила голову руками, будто хотела защититься от услышанного.

— По — твоему, примитивное совокупление делает человека ближе, чем любовь к нему? — воскликнула я.

— Наивная ты девушка, однако! А что может быть ближе? — удивленно ответила Зина.

Долго ещё мое сердце саднило и кровоточило. Я больше не хотела слышать про мужчин и про любовь.

Красивые голубые глаза Виталика, его ладони, обжигающие мою талию, его тихий проникновенный голос, много месяцев не выходили из моей головы.

Но всё на этом свете заканчивается. Я перестала страдать по кудрям Виталия и начала оглядываться по сторонам.

Моя женская неутолённая гордость требовала жертвы и поклонения. Вечерами в общежитии, куда ни глянь, стояли влюбленные парочки и шептались, обнявшись.

Томная атмосфера влюбленности окутывала общежитие от входа до чердака, словно магический туман. Все разговоры сводились к теме будущих свадеб, нежданных беременностей и проливались литры слёз женского разочарования.

Однажды, поднимаясь по лестнице в свою комнату, я снова увидела влюбленные тоскующие глаза Леонида.

На этот раз я решила, что не так уж он нехорош. Ну, ростом не вышел, чуточку лысоват, зато умён, образован и воспитан.

Хотя я относила себя к категории романтичных девушек, начисто лишенных материальных планов, однако прагматично подумала о том, что Леонид — коренной иркутянин. Если я выйду за него замуж, то останусь работать в Иркутске.

Я не была яростной патриоткой, меня не вдохновляли призывы к повышению лекарственного обеспечения населения в самых отдаленных уголках Советского Союза. На комсомольских собраниях я засыпала от скуки, размышляя о том, как бы избежать направления на дальние окраины нашей необъятной страны.

А по распределению, я могла попасть туда запросто, потому что особенных успехов в учёбе не демонстрировала.

Леонид, словно угадывая мои опасения, заверил меня, что в случае женитьбы ему, как ведущему инженеру, выделят отдельную квартиру от администрации завода.

Такая перспектива быть хозяйкой отдельной квартиры в Иркутске меня впечатлила. Но поскольку мне так нравилась моя жизнь, избавленная от ответственности и каких-либо обязательств, кроме учебы, то я раздумывала.

Однако Леонида из вида не теряла.

Мне не хотелось расставаться со своей девичьей свободой. Я изворачивалась и тянула с регистрацией, как только могла. Придумывала разные поводы не идти в ЗАГС.

Через четыре месяца встреч и походов в кино, Леонид захотел познакомить меня со своей семьей.

Он жил с матерью и младшим братом. Конечно, я упиралась и пару раз умышленно срывала запланированную встречу с будущими родственниками. Если влюбленного в меня Леонида я могла обмануть, то разве обманешь материнское сердце? Так оно и вышло.

Вера Николаевна, мама Леонида встретила меня внешне доброжелательно, но без сердечности. Она внимательно наблюдала за мной и бросала тревожный взгляд на сыновей.

Леонид был похож на мать. Те же тонкие черты лица, темно-русые волосы, небольшой рост. Младший брат Эдуард, высокий, широкоплечий, с красивым хищным лицом и черными кудрями до плеч, совершенно не похожий на Леонида, вел себя, как малое дитя. Он весело заигрывал со мной, стремясь вызвать ревность старшего брата.

С ним определенно что-то было не так.

Вера Николаевна обеспокоенно наблюдала за младшим сыном, как наблюдают за больным ребенком. Это при том, что Эдуард на вид выглядел лет на тридцать. Меня поразила непохожесть братьев, но я оставила свои комментарии внутри себя. Эдуард волновал меня меньше всего.

Я слушала Веру Николаевну, которая рассказывала про успехи своего старшего сына. Было понятно, что она гордится Леонидом и желает ему достойную пару.

Вышла из дома Вахрушевых с тяжелым сердцем.

Думаю, Вера Николаевна поняла, что мной движет вовсе не искренняя любовь к ее сыну. Моя будущая свекровь даже не поинтересовалась моей семьей, не спросила о моей маме. Я была уверена, что Вера Николаевна воспрепятствует нашей будущей свадьбе.

Даже стала смиряться с этой мыслью. Когда твое сердце не принимает участия в процессе, то особой душевной трагедии не возникает.

Я стала размышлять над другими вариантами, ведущими меня к прописке в областном центре.

Вокруг меня вился кругами Ростик Бережнов с четвертого курса лечебного факультета. Яркий брюнет с мощными плечами, он был хорош собой, обладал веселым характером и много читал. Родители Ростислава были иркутскими врачами, так что у них была целая семейная династия докторов, включая бабушек и одного деда.

Всё это мне нравилось.

Но Ростик мечтал закончить учебу и тут же уехать за границу. Желательно в недоразвитые страны Африки. Ростик предлагал мне вступить в ряды общественного движения, посвященного борьбе с эпидемиями.

Он с воодушевлением говорил о том, как прекрасно жить в соломенной хижине на сваях, отбросив всякие мысли о презренном комфорте, спасая человеческие жизни от болезней.

Я слушала Ростика с ужасом. Видимо, я не была рождена для таких самоотверженных акций.

Мне стыдно было это озвучить, но судьба голодающих африканских детей, задуматься о которых пламенно взывал Ростик, не вызывала во мне никакого интереса.

Я стремилась к комфорту и удобству, тому, что так яростно ненавидел Ростислав Бережнов. Поэтому стала избегать встреч с энергичным Ростиком.

Завидев его в конце институтского коридора, я быстро сворачивала к лестнице и устремлялась прочь.

Был еще один страстный поклонник, Володя Левин. Он заканчивал шестой курс лечебного факультета. Володя до поступления в институт имел среднее медицинское образование и работал фельдшером в селе Калиновка.

Крупный, надёжный, спокойный Володя мне нравился. Широкое открытое лицо с высокими скулами, крупный нос и твердые губы.

Он был похож на фигуру рабочего в знаменитой советской скульптуре «Рабочий и колхозница», воздвигнутой при входе в московские павильоны ВДНХ.

Его внешний вид внушал надежду на то, что на его мускулистое плечо всегда можно положиться.

А мне всегда так не доставало этого самого мужского плеча.

Володя с другом снимал комнату в городе и приезжал ко мне в общежитие после учёбы. Несколько раз мы ходили в театр музыкальной комедии, но в основном сидели в сквере Кирова и разговаривали. Вернее сказать, говорил Володя, я слушала его и грустила. Он говорил вдохновенно и правильно. Он был хорошим и добрым, сердечным и самоотверженным.

Но он планировал вернуться в свою Калиновку сразу после получения диплома.

Говорил о развитии родного села и о том, как ждут односельчане своего любимого доктора. Зажмурив глаза от удовольствия, Володя мечтательно описывал картину нашего будущего семейного счастья.

Во мне он видел соратника и боевую подругу, которая разделит с ним все тяготы сельского быта. Он не сомневался, жена просто обязана самоотверженно следовать за мужем без всяких сомнений. И почему-то говорил о нашей совместной будущей жизни, как о вопросе уже решённом.

Было очень сложно объясниться с Володей. Он был слишком категоричен, искренне верил в меня и видел во мне черты, мне не свойственные.

Однако стаи гусей и пара жирных свинок в загончике, которые решил заиметь Володя для качественного питания в деревне, подьем в четыре часа на утреннюю дойку и радостное кудахтанье кур, которых я буду кормить перед работой, не входили в мои жизненные представления о комфорте.

А самое ужасное для меня — в картину счастливой жизни Володи входили шесть детей, а лучше семь или восемь.

Мне было стыдно признаться Володе, что я хочу иметь единственного ребенка. При этом, слово «хочу» было лукавством чистой воды. В моем представлении, если уж так необходимо иметь ребенка, то надо сделать все возможное, чтобы это был единственный ребенок.

Я не осмеливалась сказать об этом прямо. В наше советское время не любить детей, означало наличие у женщины скверного характера и эгоистичное нежелание увеличить народонаселение самой счастливой страны в мире.

Но я сама была единственной дочкой и меня это только радовало.

— Что плохого в многодетной семье? Это весело и не скучно. В нашей семье я — четвертая дочка, а всего у мамы пять детей. Ты что не хотела иметь брата или сестренку? — спрашивала меня соседка по комнате Надя Ефремова.

— Никогда. Мне было хорошо в моей комнате, — искренне отвечала я.

Володя приходил еще несколько раз, стучал в нашу комнату, я пряталась под кровать и просила Надю отвечать, что я внезапно уехала к родне на окраину Иркутска.

— Почему ты прямо не скажешь Володе, что не хочешь с ним встречаться? Он — такой хороший парень! — удивлялась Надя.

— Он спросит, почему я не хочу выйти за него замуж. А что мне ответить? Сказать, что я не люблю жить в деревне и рожать детей? Это как-то некрасиво… Нет, не могу… Лучше пусть он рассердится на меня и бросит приходить сюда! — малодушно ответила я.

Как я могла объяснить доброй искренней Наде, что не умею разговаривать с мужчинами, строить с ними равноправные взаимоотношения. Я была подобна тонкому зелёному вьюнку, который цепляется за опору и держится только благодаря ей. Моя сила притяжения к мужчинам была равна силе отталкивания. Я не понимала, какой мужчина мне нужен. Но уже смутно представляла, какой не нужен.

По большому счёту, мне вообще не нужен был никакой мужчина. Из воспоминаний мамы и бабушек я вынесла не очень лестные представления о представителях сильного пола. По их рассказам мужчины представали передо мной теми, кто вносит в приятную женскую жизнь горькие нотки сожаления и беспокойства. Много раз я наблюдала, с каким сочувствием говорят мои близкие о старых девах, тех, кто по их словам влачит жалкое и бессмысленное существование. Матери-одиночки также подвергались яростному осуждению моими близкими. Выходит, с мужем одна морока и без замужества никак не обойтись.

Моя двоюродная тетя Майя неустанно твердила, что стала по — настоящему жить только тогда, когда овдовела в сорок лет. С тех пор она была одна и всякий раз повторяла: Живу, как хочу! Встала, села, пошла! Никто мне не указ! Я уже не говорю о сексуальном рабстве!

Но в моей жизни ещё был мой папа…

Моя связь с отцом была поразительной. В раннем детстве я не могла уснуть, если папы не было дома. Я донимала маму вопросами, пока она не начинала сердиться. Став постарше я научилась сдерживать свои эмоции. Но в день, когда папа погиб, со мной творилось что-то невообразимое. После обеда я начала трястись и плакать. Мама не понимала, что со мной происходит, ей ещё не сообщили эту трагическую весть. Но я сама этого не понимала. Потом мне показалось, что папа пришёл и стоит за дверью. Я бросилась открывать ему, но лестничная площадка была пуста. Когда мне сказали, что папа умер, я никак не отреагировала, лежала на кровати с закрытыми глазами.

— Она будто что-то предчувствовала… — услышала я тихий голос мамы, переговаривавшейся с тетей Валей.

–Что она может предчувствовать? Ей только десять лет! — тихо возражала тетя Валя.

Представить, что у меня родится ребёнок, у которого не будет отца, я не могла. Значит, всё же замуж…

Внешне я представляла образ своего будущего мужа, как нечто среднее между артистами Василием Лановым, Вячеславом Тихоновым и космонавтом Юрием Гагариным.

Если бы кто-то задал мне прямой вопрос, кого я хочу видеть рядом с собой, я вошла бы в полный ступор от растерянности.

— Лита, ты точно не любишь Володю? — спустя пару месяцев, спросила меня Надя.

Я внимательно посмотрела на нее: Точно! А что?

— Просто хотела уточнить, что ты не будешь злиться на меня. Недавно мы стали встречаться с Володей. Оказалось, мы так похожи! — Надя мечтательно возвела глаза к небу.

А через пару месяцев Надя переехала с Володей на съемную квартиру. Она была беременна.

После встречи с Верой Николаевной, Леонид перестал приезжать ко мне. Его не было довольно долго. Это отчего-то задевало меня. Выглядело так: на меня посмотрели, я не подошла и меня отвергли. Такие невесёлые размышления роняли тень на мою женскую самооценку.

Я уже приготовилась вести тихую жизнь старой девы, когда Леонид приехал. На этот раз я встретила его приветливо. Он сказал, что ездил в командировку и добавил, что Вера Николаевна положительно отозвалась обо мне. Она даже предложила после регистрации пожить в их квартире, пока нам не выделят отдельное жилье.

Меня озадачило такое доброе отношение матери Леонида. Возможно, я слишком критична по отношению к людям. Возможно, я страдаю огромным комплексом неполноценности.

Хотя, почему возможно. Определенно, страдаю.

Так или иначе, Вера Николаевна не стала препятствовать нашему союзу с Леонидом.

Мы зарегистрировались, когда до распределения оставался месяц. Никакого особенного торжества я не хотела.

Регистрация брака не была для меня праздником. Изображать из себя влюбленную невесту на протяжении всего вечера показалось мне процессом утомительным.

— Если не хочешь свадьбы, не будем! Просто пообедаем в кафе с родственниками. Я готов сделать всё, что ты пожелаешь! — сказал мне Леонид.

Я знала, что он планировал торжественную регистрацию брака с банкетом в приличном ресторане. Но всё отменил к неудовольствию родни и друзей.

Мы пригласили двух родственников Леонида и мою маму в скромное кафе возле аэровокзала. Вера Николаевна пронизывающим взглядом изучала свободный покрой моего светло-голубого свадебного платья.

Выражаясь точнее, я вышла замуж по расчёту.

Но, как сказал, один из классиков, брак по расчету — самый прочный. Этому союзу не присущи большие ожидания и, стало быть, ему не грозят большие разочарования. Так оно и оказалось.

Теперь нашему браку более двадцати лет.

Этот брак плавно входил в сценарий моей жизни. Сначала я получила диплом, потом вышла замуж, потом у меня родился ребенок. Всё, как у всех. Всё по плану.

Поняв, что я беременна, я сообщила об этом Леониду в один из вечеров, когда мы уединились в своей комнате.

— Ну, что ж…хорошо. Ты возьмешь справку в женской консультации, и нам дадут двухкомнатную квартиру, — спокойно сказал Леонид. Жилплощадь выделялась из расчёта двенадцать квадратных метров на человека. Семье из трёх человек полагалась двухкомнатная квартира.

Его реакция на мою беременность озадачила меня и разочаровала. Наверное, я начиталась сверх меры романов, где возлюбленный с восторгом бросается к ногам жены при известии о том, что у них будет ребёнок.

Когда я ушла в декретный отпуск, Леонид делал всё, чтобы у меня было мало поводов выходить из дома. После работы он покупал необходимые продукты и детские товары. Я была рада этому.

Лука рос спокойным и здоровым мальчуганом. Когда он родился, я с удивлением испытала невероятную любовь к этому крошечному существу. С каждым днем я любила своего сынишку всё сильнее и сильнее. С удовольствием кормила его грудью и укачивая, пела колыбельные песни.

Уложив спать сына, я часами читала или смотрела телевизор. Я прекрасно себя чувствовала при таком распорядке дня. Сын так гармонично вписался в моё личное пространство, словно всегда был со мной. Он был моим биологическим продолжением, и мне было приятно это осознавать, что мой ребёнок здоров и красив.

Все дни были заполнены материнскими заботами и проходили однообразно. Но мне не было скучно. Мне никогда не было скучно одной.

Сколько себя помню, я всегда стремилась к уединению. Но не к одиночеству. Я играла в своей комнате одна, но прислушивалась к тому, что происходит в доме, потому что боялась, что родители уйдут и оставят меня одну. Я не могла уснуть при ярком свете, но боялась полной темноты. Пугалась тишины и резких звуков. Было много всего, что меня пугало.

Когда в три года мама повела меня в детский садик, от встречи с большим количеством орущих сверстников со мной случилась истерика. Воспитатели даже советовали маме обратиться к детскому психиатру. Но папа строго запретил ей даже думать об этом. Он уговорил соседку Милану Аркадьевну присмотреть за мной, пока родители на работе. Больше в детский сад меня не водили. Однако обеспокоенность мамы по поводу моего психического здоровья осталась и проскальзывала иногда в её тревожных глазах.

Став молодой женой, я практически ничего не умела готовить. Звонила маме, записывала с ее слов рецепты супов и вторых блюд.

Заодно внимала ее советам о том, как важно вкусно кормить мужа и содержать в чистоте свой дом. Я даже купила краткую энциклопедию по ведению домашнего хозяйства и привезла из дома старую книгу «Умелые руки» 1954 года издания, подаренную мне моей крёстной.

Каждое утро я вставала раньше мужа на целый час.

Жарила оладьи, блины или готовила яичницу с помидорами и луком. Варила какао, заваривала свежий чай.

Леонид садился к столу, где всё было приготовлено для него. Он завтракал, благодарил меня и выходил из-за стола.

Я быстренько убирала посуду со стола, чтобы муж видел только нарядную и чистую кухню. Каждый вечер я застилала обеденный стол свежей накрахмаленной скатертью, раскладывала красивые тарелки, посеребренные ложки, вилки, ножи. В центр стола ставила маленькую вазочку с цветами.

В праздники вычищала до блеска посеребренный подсвечник на две свечи и зажигала свечи к приходу мужа. Мне нравилось ощущать себя прилежной женой и заботливой матерью.

Когда Леонид хвалил мои блюда, я радовалась, словно успешно сдала очередной экзамен. После ужина Леонид уходил в комнату, смотрел телевизор или читал газеты. Иногда он играл с Лукой, если хотел этого.

Я общалась со своими подругами только днём, когда Леонид был на работе. Он был не доволен, если заставал у нас моих подруг. И не скрывал своего недовольства.

Поэтому, к моменту его прихода, мои подружки быстро уходили, и моё внимание было приковано только к мужу.

Леонид испытывал сильную потребность в тактильных ощущениях. Он постоянно обнимал, трогал, прикасался ко мне. Он требовал, чтобы я сидела с ним рядом, и сильно прижимал меня к себе.

Я терпеливо это выносила. Его прикосновения напоминали мне, что скоро наступит ночь и мне предстоит вытерпеть интимные ласки мужа.

Я отодвигала этот тягостный для меня момент, как могла.

Долго укладывала спать Луку в надежде, что Леонид уснет. Включала телевизор и делала вид, что чрезвычайно увлечена фильмом. Протирала до блеска печку на кухне и возилась со стиркой детского белья. Но всё было бесполезно.

Леонид приходил, мягко брал меня за руку, выводил из детской, выключал телевизор, вынимал полотенце из моих рук и вёл меня в спальню.

Он хотел меня каждую ночь. Его бурные ласки были неистощимы. Когда у меня наступали дни менструации, муж был крайне не доволен.

Он проявлял сильное нетерпение в ожидании конца «этих» дней. А я в эти дни тихо радовалась, что мое тело получает хотя бы эти три-четыре дня отдыха. Мне казалось, что все семейные пары живут так.

По крайней мере, я избегала любых разговоров с подругами, касающихся интимных тем.

Мое детство и становление личности прошло в женской среде. Оба моих дедушки умерли от ран, полученных во время Великой отечественной войны, когда мне было шесть лет. Я плохо их помню.

Отец умер, когда мне было десять лет. Моим воспитанием занималась мама. Она сама получила пуританские взгляды от своей матери, поэтому привила мне сдержанность в эмоциях, скромность и склонность к уединению. Мамочка неустанно твердила мне, что самое ужасное качество в девушке — ее болтливость и распущенность в общении с мужчинами.

Она убеждала меня, что моя семейная жизнь будет ужасной, если муж возьмет меня не в девственном состоянии.

— Если муж будет не первым твоим мужчиной, то он никогда тебе этого не простит. Даже, если сразу тебе этого не покажет, то впоследствии обязательно выскажет! — говорила мама.

Поэтому я со слов мамы составила для себя картину счастливой семейной жизни.

Это прежде всего, тихое времяпрепровождение, отсутствие ссор и конфликтов. Большое значение придавалось уюту в доме и правильному воспитанию ребенка.

Наличие ребенка было обязательным условием правильной семейной жизни.

— Если ты не можешь родить ребенка сама, твой муж будет искать другую женщину, способную дать ему наследника. Если твоим первым ребенком будет девочка, то надо приложить все усилия, чтобы родился мальчик. Тогда твой муж будет доволен и займется воспитывать сына под стать себе. А ты тогда будешь вольна заниматься чем тебе нравится! Очень важно, чтобы твой муж был тобою доволен! — говорила мне мама. Но никогда она не упоминала любовь в числе факторов, благоприятствующих семейному счастью.

С мамой мы никогда не говорили на темы о сексе и телесной близости. Мама не допускала этого.

Но мне хотелось с кем-то поговорить об этом.

От приятельниц я слышала, что в первые годы семейной жизни мужчины ненасытны в постели, однако вскоре это у них проходит.

Но у Леонида не проходило. Однажды я не выдержала и спросила у подруги Кати, довольна ли она своей интимной жизнью?

Конец ознакомительного фрагмента.