Анреал

Алла Железнова, 2022

Решив навестить свою тетушку, я и не предполагала, что моя жизнь круто изменится. Причем, стремительно! Кто бы мог подумать, что в обычном подвале старого дома может быть заключен никто иной, как дерзкий, своенравный, но безумно очаровательный…

Моя судьба изменилась в тот день, когда я впервые услышала тоскливую песнь.

Я проснулась, резко распахнув глаза, едва улавливая нить нот, сливающихся в одну мелодию. Это не инструмент, а голос. Голос, дурманящий сознание, заполняющий разум мыслями лишь о нем и о его песне. Стоит ли говорить, что уснуть в эту ночь я больше не могла? Чужая тоска едва прослушивалась, но очень давила на нервы.

— Что за напасть? — возмутилась я вслух и откинула одеяло.

Прохлада, наполнившая особняк, подсказала мне, что где-то открыто окно. Видимо Тетушке Мэй стало снова душно.

Обув мягкие тапочки, я потянулась к стулу, подцепила халат и надела поверх ночной сорочки, крепко запахнув его полы. Встала я не сразу, снова прислушиваясь к тонкому завыванию, выворачивающему душу наизнанку.

— Не показалось, — задумчиво передернула я плечами и покинула комнату.

Дверь в спальню, ночуя у близкой родственницы, я не запирала и всегда держала приоткрытой, пропуская внутрь немного света из коридора. Я боюсь темноты с детства.

Помнится, играла я, лет пятнадцать назад, с любимой компанией неподалеку отсюда. Мальчишки предложили спор, спущусь ли я с Анжеликой в подвал старого особняка, или нет. По слухам, дом пустовал, но они оказались неверными. Чтобы доказать друзьям, что девчонки тоже бывают «сильными», мы согласились.

Зайдя внутрь старого строения, ребятня указала на дверцу в полу под лестницей. Мы тогда думали, что это простой погреб, и смело его отворили, не придав значения свеже сколоченной деревянной преграде. Взяв слово с ребят, что ждать они нас будут у входа, мы подхватили керосиновую лампу и начали смело спускаться вниз, навстречу мраку.

— Интересно, там остались какие-нибудь соленья или закрутки от предыдущих жильцов? — спросила одиннадцатилетняя подружка, чтобы как-то разрядить напряженную и темную атмосферу.

— Сейчас узнаем.

Страх ушел, появился интерес. Среди детей давно гуляют традиции заглядывать в заброшенные дома и старые развалины, устраивая в них свои игровые базы. Но… Легкое и четкое дуновение ветерка из недр подвала мгновенно затушило лампу на середине пути. Мы застыли.

— Может, вернемся? Попросим у мальчиков спички и попробуем заново? — спросила Анжела.

— Мы уже прошли больше половины ступенек. Вернемся, это автоматический и справедливый проигрыш. Давай, вдоль стены.

— Я боюсь, — пискнула тоненько подружка и оглянулась назад.

Прошли мы, к слову, уже метров пять вниз. И тусклый свет сверху в мрачном неухоженном доме проникал сюда слабо. Если пройдем еще ниже, погрузимся в полный мрак.

— Пойдем. Быстро туда и назад, — взяла я Анжелку за руку.

— Ладно, — немного успокоилась она.

Еще пару метров мы преодолели медленно, ногами нащупывая под собой бетонные ступеньки. Снова легкое дуновение и дополнивший его шорох заставили нас замереть, всматриваясь в черноту перед собой.

— Ты слышала?! — шепнула Анжелка в ужасе.

— Да. Может, крысы? — предположила я.

И, как по заказу, шорох повторился.

— Мама, — глухо простонала подруга. — Я крыс боюсь.

— Не дрейфь, мы почти пришли.

Через несколько шагов ступеньки закончились и сменились ровным земляным полом.

— Все! Идем назад! — потянула меня Анжелка за собой.

Вдруг что-то звякнуло, и мы рефлектороно обернулись на звук. Всего на мгновенье я встретились с чужим яростным взглядом сияющих во мраке зеленых глаз.

Нас резко схватили за плечи, и мужской голос за спиной пробасил, отвлекая от ужасного зрелища:

— Вы кто такие?

Какой нас охватил ужас! Мы даже закричать не смогли, так и застыли, ожидая участи. Загорелась спичка, за ней лампа, и перед нами предстал сельский врач, Стюарт Гален. В желтом свете он выглядел ужасно. И мы обе сели на корточки и завыли от страха, прежде, чем поняли, кто перед нами. Какие-то там глаза, что мне померещились, ушли на задний план, а морщинистое лицо и спутанная борода напугали куда больше.

— А ну, марш отсюда. Сюда нельзя ходить! Чтобы я больше вас в своем доме не видел.

Как мы выбрались наружу, я не помню. Передо мной стоял лишь мрак подвала, шорох, прочно засевший в голове, и зеленые глаза полные гнева.

— Ты видела? — спросила я, переводя дух после долгого и позорного бега.

— Конечно, видела! До икоты довел, старый хрыч, — ругалась Анжелка, и в подтверждение своих слов звучно икнула.

— Да, нет. Я про глаза.

— Какие глаза?

— Там кто-то был.

— Я кроме мистера Стюарта больше никого не видела.

Меня накрыл еще больший страх. Одно дело бояться и знать вместе. Но, когда ты остаешься со своим кошмаром один на один, это уже невыносимо.

— Больше никогда не пойду в подвалы, — продолжала высказываться подруга. — И эти оболтусы сбежали. Даже не крикнули нам. Кто из нас еще трус!

С тех пор я никогда не спускаюсь в глубокие подвалы и сплю с ночником. Постепенно блеск зеленых глаз ушел из моей памяти, но страх к темноте остался. Мы выросли, Анжела успешно вышла замуж, а я так и осталась одна, раз за разом отказываясь от вечерних свиданий и ночных прогулок, довольствуясь кратковременными отношениями с одним и тем же строптивцем. Темнота и ее тени давят на меня, уже не напоминая о том случае, но ворошат неприятный осадок.

Сейчас я стою напротив приоткрытого окна в коридоре и смотрю на мрачный дом, утопающий в тенях старых деревьев. Стоит он достаточно далеко, на пригорке, и его вид по сей день не внушает доверия. Закрыв створку окна, тоскливый вой прекратился, и неприятное чувство в груди отпустило. Я тяжело вздохнула и развернулась, чтобы пойти лечь, как наткнулась на тетушку и чуть не закричала.

— Разве ж можно так подкрадываться, тетя Мэй?

— Не спится? — спросила она так, будто и не ждала ответа, зная его.

— Да. Похоже, ветер поднялся. Тебе снова душно? — спросила я тетю, положив заботливо руку ей на плечо.

— Немного было. Сейчас уже лучше. Я услышала, как ты захлопнула раму, и встала проверить. На всякий случай.

— Понятно, — кивнула я и вдруг спросила.

— Тетя Мэй, а Стьюарт Гален еще живет в особняке? — обернулась я к окну.

— А кто это?

Видимо совсем плохо с памятью у нее уже.

— Врач. О нем еще говорили, мол, золотые руки, волшебник.

— А-а-а. Стьюарт? Пропал он без вести шесть лет назад, — отмахнулась она.

— Как пропал? Почему ты мне не рассказывала? — изумилась я.

— А ты не спрашивала. И чего я говорить буду, ты его всю жизнь боялась и слышать о нем ничего не хотела. Да и зачем тебе, городской-то, наши сельские сплетни?

— А сейчас в том особняке кто-нибудь живет?

— Кому он нужен? — отмахнулась тетя Мэй. — Уже обветшал весь. Ждали, может, врач вернется, да так и сгнил.

— Не очень-то он на развалину похож, — задумчиво посмотрела я снова в окно. — Скорее на доисторическое строение.

— Прямо там. Приходили к врачу, как потеряли, лестница центральная пополам сложилась, как только фельдшер на нее зашел, еще тогда прогнила. Совсем за домом Гален не ухаживал, в работе утопал.

— Не пострадал фельдшер хоть? — хмыкнула я.

— Что с ним, молодым, станется?

— Ладно, пойду, попробую уснуть.

— Сладких снов, дорогая, — вернулась к себе пожилая родственница.

— И тебе, тетушка.

Я вернулась в комнату и снова разместилась на кровати, натянув одеяло до подбородка. Но не успела прикрыть глаза, как окно в коридоре с грохотом распахнулось, заставив меня подскочить на месте.

— Чертовщина какая-то! Я же закрывала на защелку. Или нет?

Пришлось опять встать, потянулся за халатом и… замереть. Моего слуха снова достиг тоскливый мотив, заставляя душу откликаться опаской и тревогой. Добравшись до злосчастного окна, я выглянула наружу.

Объективно — ничего примечательного не наблюдалось. Мартовский снег лежал толстым покрывалом под слоем наста, переливающегося тусклыми бликами в лунном свете.

— Подморозило, — буркнула я, упорно закрывая створку.

Не знаю почему, но, сделав два шага в обратном направлении, я остановилась, подхватила стоящий в углу стул и подперла высокой спинкой ручку окна, надежно ее фиксируя.

— Вот так. А теперь спать!

Сегодня, вернее уже вчера, я устала с дороги, стремясь скорее навестить одинокую тетушку, не пожелавшую переезжать в город и оставить родительский дом в свое время.

Спасительная дрема, наконец, навалилась на меня, затягивая в сон. Странная песнь не покидала моих мыслей. А легкое постукивание чего-то в злосчастную оконную раму совсем меня доконало, доводя до нервного тика. Что там, пойти проверить я уже не отважилась. Слишком подозрительно все это. Остаток ночи будет долгим.

Наутро стук прекратился, оставив меня саму с собой, с головной болью и своими страхами. Боги! Я взрослая женщина, а до сих пор веду себя, как слабонервная и суеверная школьница.

За завтраком я поинтересовалась у тетушки, как ей спалось, ничего ли ей больше не мешало, на что получила ответ:

— Спала, как убитая. Мертвые обзавидуются.

— Ну, ты как скажешь… — покачала я головой.

— Чем займешься сегодня? Дома сидеть будешь? Негоже молодой девке гнить в хате. Прогуляйся сходи, может, знакомого кого увидишь.

— Куда тут ходить? Я к тебе в гости приехала, а не к старым знакомым. И не зови свои хоромы хатой.

— Веришь еще в приметы и сказки? — улыбнулась тетя Мэй.

— В мистику, — поправила я.

— Что это за слово новомодное?

— Возьмем, например, внезапное исчезновение Стюарта Галена. Это и есть мистика.

— Скажешь тоже. Возраст у него был немалый, поди от приступа где-нибудь да слег под кустом. Хотя, — вдруг задумалась родственница. — Для своих лет он был чересчур бодр и активен.

— Так, поговаривали же, что он подход ко всем болезням знал. К нему пол страны съезжалось, как к знахарю в средние века.

— Так-то оно так. Но годы на организме сказываются, время для него остановить нельзя.

— Ну, да, — согласилась я с ней в этом. — Тетя Мэй. Раз мистер Стьюарт был так популярен, почему же он свой дом в порядок не привел? Неужто и правда времени не было?

— Поговаривают, младшая дочка у него за границей с бывшей женой живет. У малышки — детский церебральный паралич был. Супруга его крайним сделала за это увечье и уехала с ребенком за границу. Он все заработанные средства туда пересылал, а она даже ответного письма лишний раз не писала. Поговаривали, он все средство от этой болезни искал. Но так и не нашел, дефект-то врожденный.

Теперь мне стало жаль старика, что так сильно нас напугал с Анжеликой. Всю оставшуюся жизнь работал, чтобы вину перед любимыми загладить. А виноват, может, и не он вовсе, а женщина, что за животом не следила и корсеты по старой моде тугие носила. Может упала где, но значения не придала. Да много чего может быть…

— Кэдрин, — окликнула меня тетя, выводя из задумчивости. — Сходи, подыши немного. А я пока дом проветрю. Перетопили за ночь.

— Хорошо. Платок накинь на плечи, на сквозняке не сиди, — погрозила я пальчиком, убирая за ушко выбившиеся каштановые кудри. — Я в библиотеку схожу. Посмотрю, что изменилось, и жива ли еще мадам Джоана.

— Да что с этой старой каргой станется? — хмыкнула весело тетушка. — Меня переживет.

И я пошла. Поразительно! За утро снег подтаял, солнце немного припекло, птицы поддержали своими песнями весеннее настроение. Но не надолго. Путь мой лежал по улице, что проходила вдоль злопамятного дома, и, как только я оказалась на довольно близком расстоянии от него, трель смолкла и сменилась тонким тоскливым напевом, что шла из его недр.

Я так и застыла, застряв сапогом в очередном подтаявшем сугробе. Взгляд мой уперся в темные оконные провалы, голые ветви густых деревьев нагоняли большей жути. Но мелодия рвала душу на части, в ней было море боли и страдания, призыв о помощи, жажда свободы. Невозможно было определить автора напева, не скажешь что отголосок женский, или детский, тем более мужской. Он просто звал из последних сил.

Меня, словно магнитом, медленно потянуло к объекту моего самого большого страха. «Неужели я себе сейчас пытаюсь снова доказать, что девчонки не трусихи?» — попыталась я поймать себя на мысли и остановиться. Бросить глупый порыв — пойти и проверить, что с этим домом не так.

Но скорости движения я не сбавила, наоборот, попыталась добраться до центрального входа чуть быстрее, ведомая внутрь, как на узде. Мыслями я протестовала, но не могла сопротивляться чужому волшебному пению.

На море объяснить подобный случай было бы проще, списав пение на магию сказочных сирен. Но мы то не на море! И тащит меня в этот ужасный особняк не столько любопытство, сколько невольное сострадание поющему существу.

Деревянные ступени заскрипели под моими ногами, обутыми в полусапожки. Я неуверенно и медленно толкнула дверь внутрь. Дерево хрустнуло, и замок с корнями из него выпал.

«Не слишком ли быстро дом обветшал? Ведь хозяина здесь нет всего шесть лет».

Передо мной открылся холл с обрушенной лестницей, под которой ранее прятался люк. Каков же был мой ужас, когда я поняла, что пение идет оттуда, причем более четкое и призывающее. Слов не разобрать, по-моему их и не было, это просто чувственный красивый Вокализ, в который исполнитель вложил всю душу.

— Я же не полезу туда? — спросила саму себя я полушепотом.

«Полезешь», — пришел уверенный и сумасшедший ответ в голову.

— Я боюсь темноты.

«Я ничего не боюсь!»

— Нужно поискать лампу или фонарик.

«Поищи».

Господи, у меня похоже от ужаса раздвоение личности началось. Сама с собой разговариваю, чтобы со страха не чокнуться. Одернув на себе полушубок, я неуверенно осмотрелась по сторонам, боясь лишний раз произвести громкий звук. Пришлось заглянуть в ближайшие комнаты, ими оказались гостиная и кухня. Спички, целый нетронутый коробок нашлись на кухонном столе, а лампа на подоконнике в гостиной. Керосина в ней было очень мало. Снова сомнения охватили все мое естество, но уверенная мысль и пение подтолкнули меня к обрушенной лестнице.

На удивление, люк не засыпало, и подгнившую крышку можно было стянуть в сторону, что я и сделала. В то же мгновение, пение прекратилось, и настала жуткая тишина.

— Боже, лучше бы ты пел.

Передернула я плечами, смотря во мрак под собой. Чиркнула спичка, загорелся фитиль, и я сделала первый шаг, что гулко отозвался эхом, уходя в низ. Ну, кто бы там ни был, он меня услышал.

— Есть тут кто? — преодолевая страх, спросила я дрожащими губами, но в ответ услышала лишь шорох.

Вот тут-то я и вспомнила зеленые глаза.

— Черт! — ругнулась я, оступилась, делая шаг назад, и упала, приземлившись на мягкое место.

Охнув от боли, спровоцировала очередной шорох внизу. Кажется, я сейчас упаду в обморок.

«Соберись!»

Берусь, встаю, держу лампу уверенней и… Спускаюсь. Как прошлый раз, быстрей спущусь, быстрей уйду. Однако, при этом не забываю корить себя мыслями, что я дура, второй раз наступаю на те же грабли. Чем ниже спускаюсь, тем отчетливей воспоминание о яростных зеленых глазах, сверкнувших во мраке пятнадцать лет назад. Пламя лампы колыхнулось, но удержалось, шорох повторился, заставив меня замереть и сделать осторожно последний шаг, переходя на земляной пол. Где-то в углу бывшего погреба капала вода, но интересовало меня сейчас не это!

Тусклый свет лампы очертил фигуру распятого черными кандалами… Ангела?!!!

— Здравствуй, Кэдрин, — изнеможенный мужской голос, от того не менее прекрасный, окутал меня с головы до ног, пугая, и в то же время, вызывая облегчение.

Похоже, никого добрее адского цербера я тут увидеть не надеялась.

— Ты вернулась, — чуть дрогнул уголок тонких губ очаровательного ангела, всего покрытого грязными пыльными разводами.

Крепкий торс обнажен, огромные крылья широко распахнуты и прижаты к стене. Больше им разместиться было негде. Белые длинные волосы грязными влажными сосульками свисали вдоль узкого привлекательного лица, а яркие зеленые глаза смотрели на меня… с усмешкой! В его-то плачевном положении?!

— Ты… — открыла я рот, но не сразу смогла продолжить, осознав, что я в шоке.

— Ангел? Да.

— Ты звал на помощь?

— Звал, тебя… Десятки тысяч раз, — зеленые глаза нехорошо блеснули.

— Как ты…

— Кэдрин, — перебил он меня тихо, произнося с большим трудом. — Воды…

Я торопливо и рассеяно начала оглядываться. Ничего, кроме проникающей сюда талой воды в стеклянной банке больше не было.

— Я… Принесу чистой…

— Достаточно той, — указал он кивком головы в угол. — Я очень долго испытываю голод и жажду, мне все равно, что пить, лишь бы это случилось как можно скорее.

Конец ознакомительного фрагмента.