Любовь во времена серийных убийц

Алисия Томпсон (2022)

Фиби Уолш настолько одержима серийными убийцами, что посвящает им кандидатскую диссертацию, которую ей предстоит писать в старом доме покойного отца на мрачной-мрачной улице. А еще ее пугает сосед — Сэм Деннингс, который, по ее экспертному мнению, явно серийный убийца. Фиби предстоит выяснить, что Сэм может оказаться кем-то гораздо более страшным… Ведь он собирается пробить толстую броню, которую она выстроила вокруг сердца. Круговорот чувств и подозрений ведет героиню к главному выбору: оставить всё как есть, построить отношения или все-таки защитить диссертацию?

Семь

В тот уик-энд Коннер разобрался с мусорным контейнером и коробками, что было почти досадно. Я надеялась, что он забудет или закажет что-нибудь не то, и тогда у меня бы появился повод провести время, сгорбившись над письменным столом Эдгара Аллана По, продолжая печатать анализ «Хладнокровного убийства».

Это было, по сути, все, чем я занималась в начале недели, после вечеринки у Сэма. Несмотря на то, что обычно я хорошо разбираюсь в подобных вещах, пришлось признать, что читать Капоте поздно вечером, находясь дома в одиночестве, довольно трудно. Я изменила рабочий график, чтобы днем делать больше, а по вечерам бродить из комнаты в комнату и размышлять… возможно, дом моего отца был более пугающим местом, чем то, откуда Дик и Перри направлялись в дом Клаттеров в Холкомбе, штат Канзас.

Отец особо не любил выставлять что-либо напоказ. В доме было не так уж много свидетельств того, что у него вообще имелись дети, даже когда мы были маленькими. Ни школьных фотографий, висящих на стене, ни рисунков на холодильнике, ни дверцы кладовой, где на протяжении многих лет отмечались бы наши успехи. Мама была более сентиментальной, но для нее был важен внешний аспект, поэтому после развода она придала нашему новому жилью шикарный, утонченный вид, в котором не допускались разные безделушки или украшения, сделанные своими руками. Теперь каждое Рождество, когда они с моим отчимом Биллом были вместе, она наряжала искусственную серебряную елку только белыми и серебряными игрушками, а на верхушку водружала звезду из уотерфордского хрусталя. И я не представляла, где при подобном раскладе можно пристроить такую вещицу, как глиняное украшение с отпечатками ладоней Коннера, сделанное им в детском саду.

Себя я тоже не считаю особо сентиментальным или стремящимся к публичной демонстрации чувств человеком. Как в том эпизоде сериала «Офис», где Джим устраивает дурацкую версию Олимпийских игр и мастерит всем медали из крышечек от йогурта. В конце концов, Райан, временный работник, выбрасывает свою медаль и начинает рассуждать о том, что мог бы либо выбросить ее сразу, либо подождать два месяца, но в любом случае, именно так он должен был поступить с медалью, сделанной из мусора. Райан явно отрицательный персонаж, но в тот момент я почувствовала, что меня понимают.

Там, в Северной Каролине, небольшой кабинет на кафедре английского языка, где я занималась преподавательскими заданиями и который делила с другой аспиранткой, выглядел как декорация для «Доктора Джекила и мистера Хайда». Причем по всему было видно, что Джекил любит фильм «Очень странные дела», фигурки «Фанко Попс» и свадебные фотографии в пастельных тонах, а Хайд — стены из шлакоблоков в камере смертников. Я никогда не утруждала себя тем, чтобы что-нибудь повесить на стену кабинета, поскольку всегда думала, что это временная работа — лишь до того момента, как я закончу учебу. Ну, это если не учитывать, что я преподавала там последние четыре года, то есть дольше, чем работала где-либо еще.

Так что мне было совсем не в тягость начать выбрасывать из дома вещи. Коннер, с другой стороны, сопротивлялся изо всех сил.

— Подруга, — проговорил он, — зацени это. Моя награда за испанский в восьмом классе. Я должен сохранить это. Так круто!

Я выбросила еще одну коробку со старыми деталями от бытовой техники, полагая, что никто не знает, для чего они предназначены. Мы занимались этим всего час, а я уже взмокла от пота. Боже, ненавижу Флориду.

— Скажи «круто» по-испански, — потребовала я.

— Э-э-э… — Он повертел приз в руках, будто ответ мог быть выгравирован где-то внизу. — Ну, в данном случае я употребил «круто» в значении «отлично», так что… excelente.

— Положи это в свою машину и забери к себе, если хочешь, — предложила я. — В этот дом он не вернется.

Он подбросил приз в воздух, позволив ему повертеться, прежде чем поймать снова. Угол статуэтки врезался в его ладонь.

— Ой, — произнес он и, словно смертельно оскорбленный самим фактом существования трофея, выбросил его в мусорный контейнер.

Из соседнего дома вышел Сэм, снова одетый в свой обычный костюм, похожий на фотографию работника кредитного союза с официального сайта. Брюки цвета хаки, белая рубашка на пуговицах, солнцезащитные очки на макушке. Он коротко кивнул нам с Коннером, опустил очки на глаза и забрался в грузовик.

— Ну, это было странно, — проговорил Коннер.

Я опустила взгляд, чтобы убедиться, что в реальности выгляжу такой же потной и мерзкой, как и по ощущениям. Слава богу, на мне были черные джинсы-скинни и на них не было заметно пятен. Возможно, именно они были одной из причин, по которой мне было так жарко, но я не носила шорты уже больше десяти лет. Из-за палящего солнца я вопреки обыкновению надела не черную, а серую футболку, на груди которой красовалась надпись, сделанная растрескавшимися трафаретными буквами «СМЕРТЬ + ТЕХАС». Я купила ее, когда была в Остине на конференции по поп-культуре и литературе, которую посещаю каждый год. Теперь это одна из любимых моих футболок. Волосы, собранные в небрежный пучок, смотрелись еще более растрепанными, чем всегда; пряди выбились и прилипли к шее и лицу. Я распустила волосы и снова собрала в пучок, туго обмотав резинкой, в надежде их зафиксировать.

— Да, знаю, — проговорила я. — Не пытайся выяснить, что он задумал. Может быть, он получает скидки в Dockers, если время от времени на часок заглядывает в магазин.

— Нет, — заметил Коннер, — я имею в виду, странно, что ты даже не поздоровалась. Мы были дома у этого парня всего несколько дней назад.

И я даже забыла проверить, заперта ли дверь гаража. Поистине упущенная возможность.

— Ага.

Коннер бросил на меня раздраженный взгляд, который я не смогла расшифровать. Он был немного озадачен, когда я внезапно захотела уйти с вечеринки, но потом Шани напомнила ему, что им обоим рано вставать на работу, и, пожав плечами, он согласился. Мы даже не попрощались. Это было невежливо?

Ну да, у меня было ощущение, что это невежливо.

— Джоуи рассказал мне кое-что очень интересное о твоем соседе Сэме, — произнес Коннер, приподняв брови.

— Он предоставил образец его почерка? — спросила я, одновременно роясь в коробке со старой почтой, прежде чем выбросить все ее содержимое в мусорный контейнер. — Сэм слишком сильно нажимает на ручку и оставляет неправильные интервалы между отдельными буквами?

— Ты изображаешь равнодушие, — усмехнулся Коннер, — но я-то знаю, что ты заговариваешь об анализе почерка, когда тебе до смерти хочется получить ответы.

— Только из-за неопределенности с запиской с требованием выкупа за Джонбенет^[44], — произнесла я с досадой. — Просто расскажи мне, что ты узнал, Коннер. Очевидно, ты не успокоишься, пока не сделаешь это.

— Ну что ж, — начал Коннер. — Во-первых, он холост.

Предательский трепет внизу живота.

— И что?

— Очевидно, у него была девушка, — продолжал Коннер. — Они встречались долгое время. Джоуи назвал ее имя, но я не помню, что-то на букву А. В любом случае, она ушла от Сэма прямо перед Рождеством. Он очень страдал.

Нам действительно нужно было вернуться в дом, чтобы продолжить уборку. Мы уже закончили с тем, что вынесли наружу, и в данный момент просто стояли на подъездной дорожке и беседовали. Но по какой-то причине мне пока не хотелось уходить.

— Зачем Джоуи вообще тебе все это рассказал?

— О, — протянул Коннер. — Я его спросил.

Я постаралась не отреагировать на это заявление. Зная Коннера, вполне можно было предположить, что он ляпнул что-то действительно кошмарное, например, что у его сестры паранойя, или, что еще хуже, что его сестра очень одинока и совсем изголодалась.

— Аманда! — воскликнул Коннер, и это прозвучало как «Эврика!». — Так звали его девушку. Бывшую девушку.

Было слишком жарко, чтобы продолжать разговор на улице. Я наконец направилась к входной двери, уже опасаясь, что в следующий раз нам придется вытащить сюда еще больше хлама.

— Дай-ка угадаю, — проговорила я. — Она стройная и утонченная, и волосы у нее уложены на прямой пробор.

— Видишь, в этом твоя проблема. — Коннер последовал за мной в дом и пнул коробку у двери, проверяя, пуста ли она. Конечно, она оказалась полной. — Я никогда не мог понять твоих интонаций. Вот сейчас — ты говоришь как ревнивая девчонка или как девчонка, замороченная серийными убийцами?

— Я не ревную, — решительно заявила я. — Во-первых, у меня нет никаких прав на Сэма, да мне и не нужно. Во-вторых, ты знаешь, что величайшим трюком патриархата было натравливание женщин друг на друга.

Я говорила искренне. В то же время, узнавая о Сэме больше, я испытывала странное чувство. Не знаю почему. Может быть, мне просто странно было осознавать, что он был реальным человеком с прошлым и настоящим, с жизнью, выходящей за рамки тех маленьких фрагментов, которые я наблюдала в окно.

Именно это я ощутила, когда увидела, как он обнимает Барбару на вечеринке. В тот момент стало ясно, что у всех этих людей были отношения друг с другом, между ними были шутки, истории и настоящие эмоции. И если на большинстве вечеринок я обычно чувствовала себя как рыба, выброшенная из воды, то на этот раз я вдруг почувствовала себя самым настоящим обитателем дна, который избегает любого дневного света. Сэм выглядел так, будто дарил мне крепкие объятия, а я так этого хотела.

Отвратительно.

— Появились какие-то идеи по поводу предложения руки и сердца? — спросила я, лишь бы сменить тему. На стуле, придвинутом к стене, были свалены самые разные вещи — одежда, картонная папка с гарантиями и беспроводные наушники, которые все еще лежали в чехле. Я вытащила наушники и начала запихивать остальное в корзину для белья.

Его лицо просветлело.

— Я подумал о граффити! Гигантская фреска, на которой я прошу ее выйти за меня замуж. Мы можем пойти прогуляться и просто наткнуться на нее. Но ты знаешь, что мои художественные способности остались на уровне первого класса, и я понятия не имею, как вообще нанимать кого-то для этого, и законно ли это вообще. Поэтому я опять вернулся к началу.

— Каламбур, — проговорила я. Он моргнул, глядя на меня. — Или нет, — я подняла корзину для белья, прижала ее к бедру, чтобы легче было нести на улицу и вываливать содержимое в мусорный контейнер. Коннер беспомощно плелся за мной с пустыми руками и не замечал, как я пытаюсь открыть дверь, не уронив корзину.

— Я подумал о том, чтобы сделать что-то в больнице, — продолжал он. — Во время одной из ее смен. Хотел узнать, позволят ли мне сказать это по внутренней связи или что-то в этом роде. Но сомневаюсь, вдруг это противоречит их правилам? Ты бы разозлились, если бы кто-нибудь сделал тебе предложение, пока ты работаешь?

— Да, — ответила я. Затем, увидев удрученное выражение лица Коннера и почувствовав себя немного виноватой за свою резкость, вздохнула и поспешила исправиться: — Но Шани сильно отличается от меня! Ты знаешь ее лучше всех. Однако в целом я бы подумала о том, чтобы сделать предложение в такое время, когда это не доставило бы ей особых неудобств и не поставило бы ее в неловкое положение. Например, что, если у нее просто выдался ужасный день, и она испытывает сильный стресс, и она все еще покрыта содержимым ночного судна пациента или чем-то в этом роде? Предложение руки и сердца может показаться ей всего лишь еще одной неприятностью, с которой нужно справиться, в то время как это должен быть самый счастливый момент в ее жизни.

Я коротко взглянула на Коннера, который смотрел на меня с нехарактерной для него задумчивостью на лице.

— Это все предположения, — пробормотала я. — Ты же понимаешь, что я имею в виду.

— Нет-нет, это хороший совет, — произнес он. — Спасибо. Конечно, я не хочу выставлять себя идиотом.

— Это должно быть жизненным кредо.

Соседская кошка снова вернулась и на этот раз расположилась на подъездной дорожке в луче солнечного света, пробивающегося сквозь высокие кроны дубов. Она выставила свое брюшко на обозрение нам, но я не была достаточно уверена, что это приглашение погладить ее. Возможно, она просто хотела получить ровный загар.

Коннер, однако, не испытывал подобных сомнений. Он присел на корточки и легонько почесал ей живот. С минуту она терпела это, прищурив глаза от удовольствия, потом протянула лапу, отталкивая его руку, вскочила на ноги и отошла в сторону, отыскав укромное местечко под машиной.

— А как бы ты хотела, чтобы тебе сделали предложение? — неожиданно спросил Коннер.

— Ты собираешься опять наступить на те же грабли, смельчак?

Он снова выпрямился и закатил глаза:

— Я серьезно. Я знаю, что ты сильно отличаешься от Шани, и я знаю, что мы живем в современную эпоху, и ты могла бы сама сделать предложение, и бла-бла-бла. Но мне бы хотелось узнать твою точку зрения.

Я попыталась представить, каково это жить с кем-то долгие годы, как это было у Коннера и Шани. Вместе принимать все решения, например, согласиться участвовать в расследовании на канале Discovery или придумать предлог, чтобы уйти с вечеринки по случаю рождения ребенка у коллеги. Пыталась представить, что я настолько уверена в этом единственном человеке, что хочу официально пообещать любить его вечно. Пыталась забыть, как мало на самом деле значит слово «навсегда», как мало оно значило для таких людей, как наши родители. Им, возможно, вообще не стоило вступать в брак.

Но Коннер пристально смотрел на меня, и все эмоции отражались у него на лице. Как получилось, что, будучи продуктом той же истории, что и я, он все же умудрился сохранить этот искренний оптимизм?

Я не понимала, но не собиралась становиться той, кто его разрушит.

— Думаю, мне было бы все равно, — ответила я. — Главное, чтобы я могла почувствовать, что этот человек действительно любит меня.

К концу дня мы с Коннером вытащили из гостиной практически все, за исключением моего письменного стола и нескольких коробок с вещами, которые мы сложили в углу. Мы поспорили только один раз — о том, стоит ли выносить гигантский телевизор на обочину дороги или нет. Коннер настаивал, что мы должны это сделать, потому что было бы расточительством выбрасывать его, когда он все еще прекрасно работает. Я заметила, что не собираюсь переносить эту чертову штуку дважды: один раз на обочину, а второй раз в мусорный контейнер, после того как она простоит там всю ночь и промокнет от росы. Коннер уверял, что кто-нибудь её заберет. Мы зашли внутрь на пять минут, чтобы попить воды, и, к моему сильному раздражению и одновременно облегчению, к тому времени, как мы вернулись, телевизора уже не было.

— Не волнуйся, — проговорил Коннер. — Если мы с Шани переедем, мы привезем телевизор.

— Этого не случится, — отрезала я.

Коннер остановился, чтобы взять с моего стола мемуары, написанные дочерью серийного убийцы. Я читала их вместе с «Хладнокровным убийством», что являлось настоящим издевательством. Потому что, во-первых, Капоте писал намного лучше, а во-вторых, следующая глава диссертации должна быть как раз о нем. Даже если бы я захотела включить в нее мемуары (в чем я сомневаюсь, разве что упомяну вскользь), доктор Нильссон ни за что бы мне не позволила. По ее мнению, в них очевидна «жажда сенсации» и они сродни «желтой прессе» — эти два словосочетания она произносила так, словно они эквивалентны свежему собачьему дерьму, оставленному на крыльце. Я могла обсудить культурное значение жанра тру-крайм в целом и привести несколько примеров, но позволь я себе больше — и какой-нибудь халтурщик^[45] посвятил бы первую главу своего популярного на массовом рынке издания в мягкой обложке описанию того, как был обнаружен мой труп.

Но, несмотря на все это, в данных мемуарах было что-то притягательное, привлекающее мое внимание. Возможно, дело было в том, насколько она разделяла своего отца — убийцу и своего отца — мужчину, с которым выросла и которого любила. Это было объяснимо, учитывая непостижимую тьму, в которой ей приходилось жить, зная о том, что он творил. Одновременно казалось, что поднятый в них вопрос является именно тем, на который вы хотели получить ответ. И именно из-за ответа вы продолжаете читать.

Коннер пролистал глянцевые страницы до середины, сразу перейдя к фотографиям. Я сразу поняла, на какой именно фотографии он остановился — на ней снятые на фоне родника автор и ее отец выглядели как любая другая семья, в своих дурацких панамах и с усталыми улыбками.

— Ты помнишь тот поход?

Ему не нужно было уточнять, какой именно. В детстве мы несколько раз ходили в походы, но самым запоминающимся был последний, перед разводом. Мне было двенадцать, Коннеру — пять.

— Что его тогда вывело из себя? — спросила я.

— Маршмеллоу, — ответил Коннер. — Мы перекусили ими, и их не хватило, чтобы поджарить на огне.

Я закрыла глаза. Конечно, на протяжении тех выходных нам то и дело приходилось выслушивать возмущенное бурчание — никто не помогал ему ставить палатку, никто не знал, как правильно поставить палатку, он был убежден, что кемпинг пытается выманить у него пять долларов скрытым платежом, были двадцать минут, когда он не мог найти ключи от машины. Но в ситуации с маршмеллоу он превзошел себя.

— Там еще оставалось немного, — продолжал Коннер. — Мама сказала, что она все равно наелась за ужином, а я, наверное, к тому времени объелся сладким. Папа мог бы просто предупредить меня, что я не получу десерт, поджарить парочку для себя и тебя и закончить на этом.

Но тогда Коннер расстроился бы и начал плакать, а папа посмотрел бы на маму так, будто она виновата в том, что ее ребенок неуправляем, и это была бы та же проблема, только с другим оттенком. Как бы то ни было, в конце концов он сердито заявил, что идет в магазин купить еще зефир, а потом просто… не вернулся. Я до сих пор помню, как мы пытались собрать свои вещи, как нам пришлось сгрести их в сторону и неловко стоять, пока вновь прибывшая пара размещалась на ночлег. Как эта парочка поглядывала на нас, недоумевая. И как мама прижимала телефон к уху и улыбалась, пытаясь дозвониться до отца снова и снова.

Очевидно, в конце концов, он все-таки приехал. И мы молча погрузили вещи в машину.

— Пока мы ждали, ты играла со мной в камень, ножницы, бумагу, — произнес Коннер. — Я запомнил это, потому что не поверил тебе, что бумага побеждает камень.

— Ты сказал, что камень разорвет бумагу в клочья.

— Разве я был неправ? — поднял брови Коннер. — Камень обладает огромной силой. Он может сломать ножницы, но ни хрена не может сделать с бумагой? Я тебя умоляю!

Он снова опустил взгляд на книгу в своих руках. Как ни странно, я почувствовала облегчение оттого, что, взглянув на нее, он вспомнил о нашем детстве. Это означало, что я была не одинока.

Читая ее, я поняла, что одной из главных причин, по которой меня привлекло это повествование, было то, что оно заставило задуматься о собственном отце. Я вовсе не думала, что мой отец мог быть серийным убийцей или кем-то в этом роде, просто были такие моменты в детстве автора, которые казались слишком знакомыми, чтобы их игнорировать. Как они ходили на цыпочках вокруг отца, когда он был не в настроении. То, что все знали, что нельзя трогать его вещи и задавать какие-либо вопросы. Как много было моментов настоящей привязанности и счастья, но позже, под грузом других воспоминаний, они стали казаться далекими и призрачными.

— Не представляю, как ты спишь, читая подобные книги, — заявил Коннер.

— Это лучше, чем мелатонин.

— Правда?

Я тихонько рассмеялась.

— Нет, не совсем. В настоящее время я мало сплю. Но этого и следовало ожидать, учитывая работу над диссертацией и… — Я обвела рукой гостиную.

— Твои ночные наблюдения?

Я поморщилась, выхватывая у него книгу.

— В основном, они уже закончились, спасибо тебе большое, — буркнула я. — По крайней мере, Сэм в последнее время не занимался ничем интересным. Больше никаких подозрительных звуков или таинственных предметов, перемещаемых из его грузовика в гараж поздно ночью. На самом деле, после вечеринки в соседнем доме стало довольно тихо, за исключением единственного всплеска, который я слышала прошлой ночью около одиннадцати, как если бы Сэм допоздна купался в своем бассейне.

Коннер собрал коробку с вещами, которые собирался увезти с собой домой, и перед выходом еще раз ненадолго задержался у двери.

— Единственное, что я хочу сказать: возможно, пришло время вызвать криминалистов, если ты думаешь, что твой сосед замышляет что-то очень плохое.

Было так заманчиво запустить книгой в Коннера, но это была собственность библиотеки, и я хотела иметь возможность вернуть ее в целости и сохранности.

— Не собираюсь я этого делать, — возмутилась я. — Просто на мгновение поддалась паранойе, которая является моим врожденным эволюционным правом на выживание. Теперь ты спокойно можешь забыть об этом. Я уже забыла.

— М-м-м, — промычал Коннер. — Жаль.

— Это еще почему?

Коннер одарил меня раздражающей ухмылкой.

— Потому что, — произнес он, — я случайно узнал от Джоуи, что Сэм тоже находит тебя очень интересной.

Примечания

44

Джонбенет Рэмси — победительница детского конкурса красоты в США, похищенная и убитая в возрасте шести лет.

45

В художественной литературе писателю-халтурщику платят за быстрое написание сенсационного криминального чтива.