О чем говорят женщины

Алиса Лунина, 2021

Героини нового романа Алисы Луниной – не дамы с Рублевки, не феминистки-иностранки, а самые что ни на есть среднестатистические русские женщины под сорок, замотанные работой и бытом: мужьями, детьми, любовниками. Разбитная журналистка Ляля Точкина, сдержанная администратор ресторана Ева Королёва, застенчивая иллюстратор Таня Киселёва, рассудительная певица Лена Морозова – разные и одинаково сильные женщины. У каждой из них за плечами свой путь, состоящий из маленьких радостей, больших печалей, ошибок и разочарований. Но их объединяет настоящая мушкетерская, пронесенная сквозь годы, дружба; уникальная, присущая всем русским женщинам способность возрождаться птицей феникс из любых сложных ситуаций, и вера в то, что жизнь – вопреки всему – всегда продолжается! О чем говорят женщины, о чем они плачут, о чем мечтают, в чем заключается это пресловутое «женское счастье»? Эта книга – современная энциклопедия жизни русской женщины – и ее же психотерапия, а также исповедальный разговор автора с сестрой или подругой.

Часть 3

Не родись красивой

Глава 1

Отсыпал снегами февраль, пришел март, но весны все не было. «Ох, уж эти затяжные русские зимы! Ждешь весну как чудо, а она потом промелькнет так, что и заметить не успеешь, за ней лето пронесется скоростным поездом, а потом снова осень и бесконечная зима, и все опять по кругу…»

Ева выглянула в окно: засыпая любые надежды на весну, шел снег.

На часах было уже за полночь; увы, их ресторан с претенциозным названием работал до последнего посетителя, и значит, надо было ждать. Вот в такую бессонную ночь и вспомнятся вдруг сцены из детства: зимним утром так не хочется вставать и идти в этот ненавистный детский сад, но тебя, маленькую, сонную, будят засветло, и потом по зимнему холодному городу мама везет тебя на санках, а ты лежишь в них, как в лодке, и долго, до головокружения — пока опять не заснешь — смотришь в небо, в котором плывут огромные звезды.

— Ева Юрьевна, хотите чай? — в кабинет заглянула официантка Катя.

Ева кивнула.

…Библейским именем Еву наградила мать — та любила звучные и громкие имена, а это имя (уж как в веках прогремело!), как ни крути, было и заявлением, и поступком, и налагало ответственность на его носительницу.

Мать вообще связывала с Евой большие надежды — дочь категорически и бесповоротно должна была стать счастливой, успешной, любимой, и все это — в двойной степени, и за себя, и за нее, так и не сделавшей карьеры, и не знавшей счастья в нелепом, наскоро развалившемся союзе с Евиным отцом. Мать часто твердила Еве о ее особом предназначении «быть счастливой» и, готовя дочь к будущим победам, выбивалась из сил на двух работах, чтобы оплачивать дочкины наряды принцессы, уроки английского с репетитором, сольфеджио и бальные танцы. Благодаря материнским стараниям Ева к семнадцати годам имела все задатки для блестящего будущего, включая неординарные внешние данные, однако то ли счастья на всех не хватает, то ли Евина судьба выкинула финт, а только получилось так, что Ева разочаровала мать, не оправдав ее надежд на дочкино тотальное счастье.

Скажем, нынешнюю работу дочери мать бы, конечно, не одобрила — вместо того, чтобы стать специалистом по искусству эпохи Возрождения, как Ева собиралась в юности, она стала администратором в ресторане; да и с личной жизнью у Евы «незачет» — особенной любви, такой, чтобы оправдать ею всю жизнь, у Евы не случилось.

А почему, отчего не сложилось, не сбылось, кто его знает?! Уже когда в графе «счастье» у Евы стоял прочерк, мать, глядя на дочь, вздыхала: «Верно говорят — не родись красивой, а родись счастливой».

Ева, даром что родилась красивой (мать уверяла, что дочка — вылитая Брижит Бардо в ее лучшие, сочные годы), свою красоту конвертировать в счастье не сумела. В итоге Евина мать, погоревав, пришла к выводу, что, видимо, у них в роду по женской линии это генетическое: «Вот и твоя бабка была разведенкой, и прабабка, овдовев молодой, растила детей одна».

Недавно, в свои тридцать семь лет, Ева услышала фразу: «Надо было прожить жизнь, чтобы понять, что она тебе не принадлежит», которая многое проясняла в ее женской судьбе. Действительно, так, чтобы пожить «для себя», у нее — либо пока, либо уже — не получалось. Все время что-то мешало — разные жизненные обстоятельства, как говорится, непреодолимые. И в этом смысле и у Евы, и у ее матери, и у Евиной бабки эта особенность была общей, тем самым «генетическим» свойством, о котором говорила мать.

…Чай не помог — от усталости клонило в сон. Повезло же ей работать в этом гиблом месте: смены выпадают преимущественно ночные, вот она и торчит тут за полночь. Кстати, устроиться сюда на работу оказалось непросто.

У Евы тогда ситуация сложилась не из легких — ее сократили из музея, где она работала искусствоведом, на горизонте маячил развод, и надо было как-то выживать и растить сына. И вот тогда, воспользовавшись советом и рекомендацией подруги Ляли (неугомонная Точкина, кажется, была знакома со всей Москвой), Ева пришла в этот ресторан «на кастинг». Собеседование проводила сама владелица ресторана — пожилая армянка Мариам. При этом персонал Мариам себе отбирала, как рабов на плантацию.

— Красивая какая, — неодобрительно заметила Мариам, оглядев Еву при первой встрече. — Небось, полная дура?!

Ева флегматично пожала плечами: вопрос, надо понимать, был риторический.

Мариам взглянула в резюме Евы:

— Такой взрослый сын! Во сколько ты его родила?

— В восемнадцать.

— Ладно, давай так: месяц — испытательный срок, — усмехнулась Мариам, — а там посмотрим, на что ты годишься.

…С тех пор прошло три года. Поначалу, конечно, было непросто, но ничего — справилась. Потом втянулась. От нечего делать стала учиться готовить. «Я же должна досконально знать, что у меня на кухне происходит!» Теперь Ева знает все блюда, соусы, десерты. Если понадобится — сама за шеф-повара встанет к плите.

С Мариам они, на удивление, друг к другу притерлись. Босс из Мариам, конечно, не подарочный вариант — резкая, требовательная, без сантиментов, но справедливая и щедрая. Мариам, кстати, зачастую ругает Еву за присущую той излишнюю мягкость и манеру «либеральничать» с персоналом и советует ей быть с сотрудниками «пожестче». При этом Ева и сама понимает, что жизнь вообще и люди в частности устроены странно — как только с кем-то начинаешь «либеральничать», человек тут же наглеет и садится тебе на шею. А почему так, непонятно. Парадоксальная закономерность: чем с человеком лучше, тем он к тебе… задом.

Это как с Гавриловым, ее бывшим мужем. Уж она ему и так пыталась угодить, и этак: и обед из семи блюд накрывала чуть ли не в вечернем платье, и страстной любовницей в постели прикидывалась, и выставки с ним посещала, чтобы ему казаться интересной, и терпела, и молчала, а Гаврилов задом поворачивался. И пока она это поняла, прошло семь лет. Причем он наглел ровно пропорционально ее стараниям. Сначала она пыталась как-то разрешить эту закономерность, а потом ей надоело, и захотелось просто покончить со всем раз и навсегда, уже не пытаясь ни в чем разобраться.

Сейчас ее бывший муж потихоньку спивается. Еве его искренне жаль, и она желает ему только хорошего. В конце концов, о любом человеке можно вспомнить что-то доброе. Так и о Гаврилове — что-то ведь есть в их общем прошлом светлое и радостное. Например, когда они поженились, ее сын Ваня был совсем маленький, и Гаврилов много им занимался, относясь к нему как к своему сыну. Ваня от родного отца столько внимания не получал, как от отчима. За это она Гаврилову благодарна. Так посмотреть — Ева ему вообще за многое благодарна. Например, за то чувство терпения, которое он ей привил. Еве кажется, что уж после жизни с Гавриловым она все может вытерпеть.

…Все, смена закончена и можно идти домой.

Ева вышла в холодную ночь и тут же озябла. Ну что за город?! Зимняя Москва совсем не предназначена для жизни, здесь быть женщиной уж точно геройство. Еве зимой все время зябко и неуютно. Непонятно, какую одежду и обувь носить в этом суровом климате, под ледяными ветрами?! Капроновые колготки или, упаси господи, чулки? Да вы что — так под юбку дунет, что скрючит в тот же день. А Ева терпит, мужественно отказавшись от толстых гамаш и бабулькиных рейтузов. Да, в нашенских широтах красота требует жертв, и, выбирая сапоги на шпильках, ты должна сознавать, что зимой в России каблуки — это повышенные риски, все равно что ехать на роликах.

С трудом балансируя на своих шпильках (только бы не свалиться!), Ева шла по обледенелым тротуарам в этом царстве вечной мерзлоты и думала, что ведь где-то есть теплые страны, яхты, красивые набережные, залитые солнцем, вдоль которых гордо прогуливаются женщины на высоченных каблуках?!

«Ну где-то же все это есть?!» — вздохнула Ева, поскользнувшись и больно ударившись об лед.

Сил едва хватило на то, чтобы на автопилоте доплестись до дома и принять душ. Потом она накрылась одеялом с головой и послала весь мир к такой-то матери. Ей хотелось спать, спать долго, лет этак сто, просыпаться только для того, чтобы выпить чая и снова проваливаться в сон.

* * *

О чем говорят женщины? О своей усталости.

Это самое то — похныкать подругам, пожаловаться на то, как ты устала, и встретить в ответ понимание и сочувствие. Потому что в чем-в чем, а в этом вопросе женщина всегда найдет понимание у другой женщины. Эта накопившаяся, хроническая усталость объединяет большинство женщин, мы все сестры по усталости. Раннее утро, на улице опять холодно и мерзко, ты не выспалась, а надо вставать и куда-то идти, и где-то там работать… И вот ты — невысокая, изящная или, наоборот, большая и толстая — сжимаешься и чувствуешь себя такой же слабой и беззащитной, как в детстве. Когда зима казалась бесконечной и по утрам так не хотелось вставать и идти в этот ненавистный детский сад или школу.

…С работы — домой, покачиваясь от усталости. А дома дети, муж, животные, и все они смотрят на тебя и чего-то ждут. И, в общем-то, это, конечно, счастье. Но труднодающееся счастье. Пополам с усталостью.

Ты устала… Да, ты ведь не конь педальный, а женщина! Но кому это интересно именно сейчас? В данный момент твоим домашним интересен сложносочиненный ужин, постиранное и выглаженное белье. С сыном надо сделать работу над ошибками по математике и проверить у него задания по французскому, кот требует еды (а еще он любит, чтобы у него в лотке было чисто!), у мужа вообще исключительно богатый райдер с запросами. И в этой дурной круговерти ты будешь кружиться до полуночи, пока не упадешь с ног от усталости.

Гаврилов, бывший муж Евы, однажды некстати заметил (он всегда все делал как-то некстати), что, возможно, Ева ничего не успевает потому, что не умеет планировать время.

«А вот есть такая наука о правильном планировании времени!» — загундел Гаврилов.

А Ева в этот момент, как раз очень кстати, держала в руках тяжелую сковороду, и хоть и не замечала раньше в себе особой кровожадности, вдруг захотела ударить Гаврилова этой сковородой по голове. И, видимо, было в ее взгляде что-то такое выразительное, отчего Гаврилов не стал развивать тему правильного планирования времени и заткнулся.

И вот: уроки, микстуры, кастрюли, рубашки… Наверное, если посчитать — уйма часов, а то и лет ее жизни ухнула в эту пропасть. Ну ладно… Вот станет она старой и можно будет «пожить для себя». Воспарить ненадолго в свободном полете — гордой, независимой, пусть даже с нагрянувшим радикулитом и морщинами! Хотя… На такую-то пенсию?!

* * *

Выспаться ей не удалось. Довольно скоро из кухни стал раздаваться шум. Ева взглянула на часы — ну да, конечно, уже одиннадцать! Вот скотина, когда он, интересно, в институт собирается?

Ева вышла на кухню. Ее сын Ваня сидел за столом и завтракал.

— Привет, ма! — улыбнулся Ваня. — Кофе сварить?

— Почему ты не в институте? — сочла возможным поинтересоваться Ева.

— Да брось ты, мать, — отмахнулся Ваня, — что я там забыл?

Ева возмутилась: хороший вопрос, особенно если учесть, что за его обучение платит она. Притом значительную часть своей зарплаты. Пора бы ей, что ли, характер проявить, к примеру, стукнуть кулаком, поставить вопрос ребром.

— Что за разговоры? — Она стукнула кулаком по столу что есть силы и больно ударила руку.

— Ты чего, ма? — растерялся сын. — Что-то случилось?

— Просто устала, — вздохнула Ева, — я вам не робот, а человек, между прочим, женщина! А ты вот в институт не ходишь, поганец! Запорешь сессию, и привет!

Ваня присел рядом и погладил ее руку:

— Мам, да перестань. Сессию я сдам, даже не сомневайся! Ну, хочешь, с завтрашнего дня вообще не буду прогуливать?

— Что за странный вопрос, Иван? Сколько тебе лет?

— Восемнадцать! — улыбнулся Ваня, — знаю-знаю, я уже взрослый мужчина, и вообще в этом возрасте у тебя уже был я!

— Прекрати! — сморщилась Ева.

Она терпеть не может, когда ей напоминают, что она родила сына в восемнадцать. Ева вообще не любит вспоминать о том времени.

После сделанного внушения Ваня резво побежал в институт. «Интересно, куда он теперь успеет, на последнюю пару разве что!» — усмехнулась Ева.

Она наблюдала из окна, как сын пересекает двор, и не могла насмотреться на своего Ивана, понимая, что ей, как матери, за этого высоченного красавца впору повесить на грудь знак качества — хорош! Ваня схитрил, от всех взял самое лучшее: большие голубые глаза от матери, атлетическое сложение и чувственные губы от отца. Должно быть, девушки сильно беспокоятся на его счет; правда, пока у Вани ничего серьезного, основное его время занимает учеба в институте, а свободное Ваня тратит на интернет, просиживая за компьютером часами.

Ева даже начала волноваться — парень запутался во всемирной паутине; а липкая паутина так просто не отпускает. К примеру, на днях Ева спросила у него: «Есть будешь?» В ответ молчание. «Иван, как дела в институте?» Ваня буркнет: «Нормально!», при этом смотрит мимо нее — в свой ноутбук. В итоге у Евы возникло устойчивое ощущение, что с некоторых пор вместо Вани в доме завелась потусторонняя сущность.

Ева пожаловалась подруге Ляле — так и так, мол, «мы его теряем».

— Парень приболел интернетом? Это нормально, это лечится! — утешила Ляля.

— Чем лечится?

— Как и все на свете — любовью. Подожди, мать, вот скоро парень влюбится, и его захватит реальная жизнь. А ты пока займись собой! Ева, ну, в самом деле… Сын вырос, давно пора подумать о себе. Надо тебя замуж выдать!

Услышав о замужестве, Ева поперхнулась.

Ляля покатилась со смеху:

— Что, небось, своих мужей вспомнила?!

— Их забудешь, как же! — фыркнула Ева.

* * *

Своего первого мужа Ева встретила в семнадцать лет, сразу после окончания школы и поступления в институт культуры. В то лето довольная мать Евы (она считала, что высшее искусствоведческое образование весьма уместно дополнит Евины блестящие внешние данные), узнав о Евином зачислении, отправила дочь на пару недель в Петербург — отдохнуть и развеяться.

И на пути в Петербург, в поезде «Красная стрела», Ева нежданно — негаданно встретила своего рокового демона-соблазнителя.

Сорокалетний Вадим — чиновник петербургской городской администрации — был красив, умен, галантен. Сердце девушки стучало, как колеса вагона, тем более, что ее попутчик по купе СВ не терялся — польстившись на девственные прелести вчерашней школьницы, бывалый ловелас пустил в ход все свое обаяние и опыт. Они проговорили до самого утра, а когда поезд прибыл в Петербург, Вадим взял девушку под опеку. Он дарил ей подарки, читал стихи, водил по ресторанам и театрам. Ева влюбилась в него без памяти. Их роман продолжился уже в Москве, куда Вадим наезжал в частые командировки.

Между страстями и нешуточными переживаниями Ева как-то умудрилась начать учебу в институте, но уже на первом курсе выяснилось, что она беременна.

Известие о беременности дочери для матери Евы стало шоком. Тщательно выстроенная ею концепция блестящего будущего дочери рушилась на глазах, и мать в сердцах сказала, что уж лучше бы Ева ее убила, чем сделалась матерью одиночкой в восемнадцать лет.

Вадим отказался жениться даже под изрядным напором Евиной матери и вскоре уехал — сбежал в длительную командировку за рубеж.

Беременность протекала с осложнениями, Еву мучил сильнейший токсикоз и головные боли. Метаморфозы, происходившие с ее телом, она воспринимала как нечто досадное и обременительное, и не могла дождаться, когда снова станет свободной и обретет былую легкость. Она еще не вполне чувствовала этого ребенка и не думала о том, что вскоре ее жизнь изменится.

А потом родился Ванька. Когда этот хрупкий комочек принесли в первый раз на кормление, Ева жутко испугалась стихийно свалившейся ответственности и не знала, что делать с этим непонятно откуда взявшимся младенцем. Пожилая санитарка помогла, ободрила: «Ничего, мамочка, со временем научишься!» Молоко у Евы так и не появилось, хотя она что только не делала — пила чай литрами, сжимала грудь до посинения, а вот ничего не помогало.

После выписки из роддома Ева окунулась в новую реальность — с пеленками и бессонными ночами. Очевидно, что без помощи матери она бы не справилась с ребенком и с учебой в институте. По сути, настоящей матерью для Вани стала бабушка.

С Вадимом у Евы были какие-то странные отношения — гостиничные. Он приезжал в Москву на несколько дней, после чего возвращался в Петербург. Еве с ребенком переехать к нему Вадим не предлагал — его страшили быт, официальные узы, ответственность и проза жизни. Со временем его визиты становились все реже, а потом он вообще перестал появляться, сведя отцовский долг к выплате алиментов; алименты, впрочем, скоро стали весьма скромными, так как Вадима убрали с прежней административной должности, а на новой работе, с его слов, он зарабатывал в разы меньше. Об ту пору Ивану было два года. Ева бралась за любую работу — продавщицы, диспетчера, подрабатывала моделью на показах, а параллельно училась в институте.

Когда Ивану исполнилось четыре года, заболела и вскоре умерла Евина мать. Ева тогда высохла от горя и окончательно повзрослела.

По ночам она ревела в подушку, ей казалось, что жизнь кончена.

* * *

Вот и получается, что все эти годы она живет с чувством вины и просит у своей матери прощения за то, что у нее не сбылось, не случилось полноценного «женского счастья» (хотя знать бы еще в чем оно, это счастье…)

Скажем, подруга Евы, Лена, несокрушимо уверена в Евином счастье: «У тебя же есть сын!» Надо полагать, бездетная Лена знает, что говорит. Ева ей верит: «Да, я счастливая! Потому что у меня есть сын — смысл жизни, ее оправдание. Ну а с личной жизнью не сложилось…»

Хотя вскоре после расставания с Вадимом она встретила Гаврилова — свою вторую попытку в виде спорта, называемом замужеством (кстати, тоже неудачную). Вообще Гаврилов — это отдельная история под названием «Как Ева сходила замуж и как ей там не понравилось».

Глава 2

Ева встретила Гаврилова, когда Ване было пять.

Она подрабатывала моделью на показах одежды в доме мод, где Гаврилов оформлял декорации.

Однажды высокий, нескладный, но при этом богемный и стильный художник Гаврилов пригласил Еву в свою мастерскую. В тот вечер, под коньяк, Гаврилов со значением сообщил, что оформляет декорации в доме мод исключительно ради денег, но на самом деле его интересует настоящее искусство.

В финале вечера он предложил Еве позировать ему для картины. «Ведь вы, Ева, фантастическая красавица! Вылитая Бардо!»

В ответ фантастическая красавица честно призналась, что спешит домой, поскольку ее ждет маленький сын (лучше сразу сказать про ребенка — зачем морочить мужчине голову?!) Тогда Гаврилов поинтересовался, как насчет ресторана в выходные. Ева сказала, что это вряд ли, потому что она одинокая, замотанная жизнью мать-одиночка, и пусть он лучше поскорее устремится на поиски другой модели. Однако он, к ее удивлению, сложностей не испугался, и вскоре сделал ей предложение руки и сердца. Причем просил он ее руки у Вани. Евин сын, подкупленный конфетами и плюшевым медведем, ответил Гаврилову согласием.

Ева с Гавриловым зажили семейной жизнью, и поначалу все было вполне благополучно.

Ева работала в своем музее, Гаврилов устраивал выставки и пытался приобщить жену к богемной жизни. Честно говоря, Еве его картины не казались шедеврами. В их контексте она вспоминала анекдот про художника-абстракциониста, глядя на автопортрет которого и портрет его жены, кто угодно мог бы сочувственно вздохнуть: «Надеюсь, у вас нет детей?»

Увы, Ева абстракционизма вообще и творчества Гаврилова в частности не понимала. Возможно, это тоже сыграло свою роль в их будущем разладе — все-таки любому художнику важно, чтобы близкое окружение считало его талантливым.

Прошло два относительно безмятежных года их семейной жизни, и вдруг у Гаврилова что-то не заладилось в творческой жизни; закрыли одну его выставку, потом другую, а в чем искать утешение творческому человеку? Правильно, они все так и отвечают — на дне стакана. И стал Гаврилов попивать. Год он выпивал «в рамках приличия», потом стал переходить эти самые рамки, а вскоре вообще их задвинул. Надо сказать, что пьяный он делался дурак дураком, ревновал Еву, выяснял, с кем она была, почему задерживается по вечерам. В общем, совершенно как женщина, он мог устроить скандал из ничего.

На первых порах Ева терпеливо убеждала мужа, что на всем белом свете для нее существует только он, потом она подустала от его расспросов и лишь молчала в ответ; этим угрюмым молчанием, как знаком согласия, подтверждая худшие опасения мужа. В дни особенно сильного гнева Гаврилов предупреждал, что однажды его терпение лопнет, и он поучит ее уму-разуму; и точно — однажды попробовал поучить — кулаком в челюсть. Ева, не чувствуя в себе никакой виктимности и склонности к мазохизму, сказала гневливому супругу, что, если он еще раз поднимет на нее руку, подаст на развод.

Вследствие профессиональных неудач у Гаврилова наступил творческий кризис, и он забросил свои картины («Один хрен, эти кретины в живописи ничего не понимают!») Непризнанный гений целыми днями валялся на диване и читал книги. Еве пришлось полностью обеспечивать семью. Искусствовед Королёва пошла работать в ресторан.

— Ну какая эпоха Возрождения? — вздыхала Ева. — Вон мое Возрождение! — и кивала на Гаврилова с Ваней.

Увы — за искусство в их семье отвечал Гаврилов. А два человека искусства на одну семью — уже много.

«Ладно, потерплю, — думала Ева, — может, у человека сложный период, зачем его дергать?!»

Сложный период Гаврилова продолжался три года. Все это время семья жила на Евину зарплату. По вечерам, возвращаясь домой, измотанная Ева смотрела на лежащего на диване с книгой в руках Гаврилова и думала, что он за это время, вероятно, стал очень начитанным.

«Одинокий мужчина ищет любви, ласки, понимания и чего-нибудь пожрать» — это точно про ее Гаврилова. Да ладно бы хоть он просто лежал на диване, она бы терпела — ничего, держат же люди котов, например, лежит кот и спит, ну и что, что пользы нет, нельзя же все к пользе сводить. Но Гаврилов, когда с дивана вставал, делал всякие гадости: напивался, например, или качал права. А однажды Ева, вернувшись домой днем, застала его с полуголой девицей. Гаврилов пытался убедить Еву в том, что это его натурщица и что у них этюд.

Конец ознакомительного фрагмента.