Петля Мёбиуса

Алиса Буйских

Мир не всегда таков, каким кажется…А мир, населённый невероятными существами, полон неведомых тайн, интригующих приключений и неожиданных поворотов событий.И только преданные друзья, сила духа и храбрость помогут юному Ните разобраться в загадках этого мира и, возможно, победить вардес-куфапе.Правда, ответы несут в себе новые вопросы, и тайны на этом не кончаются…

Глава 2

Звёзды висели низко и казались сегодня особенно крупными. После вчерашнего ливня они, словно умытые, сияли в небе россыпью драгоценных камней. Ночь укрыла землю своим покрывалом, от вечерней зарницы остались только смазанные сполохи на краю окоёма. Нита с группой ребят из села сидел у костра недалеко от крутого обрывистого берега речки. Красноватые отблески огня ровным кругом ложились возле них, только иногда, когда загоралась особенно ярко какая-нибудь ветка, пламя высвечивало острые длинные тени, отбрасываемые кустами невдалеке. Слышно было, как пасущиеся лошади жуют, фыркают и переступают с ноги на ногу.

— А слыхали, у соседей что случилось… — говорил Самон, смуглый, светловолосый, вихрастый парень лет пятнадцати; его в деревне считали неуклюжим и немного придурковатым.

— Да чего у них может быть, — отмахнулся Миха, высокий парень с широкой крепкой грудью — самый старший из них.

— С ума они посходили — вот что! — настаивал на своём Самон.

— У них, говорят, Ата умерла, — вступил в разговор Аким, худой мальчуган с длинным острым носом на костистом лице.

— Да ну?!

— Да не может быть!

— Ата не умирает!

— Такая — умрёт?! — послышались удивлённые возгласы со всех сторон.

— Вчера, помните, какая гроза страшная была, тогда и умерла. Не хотела, видимо, умирать, потому и гроза. Умерла! И теперь в темноте по селу бродит и пугает всех. Кого поймает — того и съест. Клыки у неё торчком, глаза белые… и когти длиннющие!

Самый мелкий из ребят, Гапа, темноволосый, взъерошенный как воронёнок, отчётливо застучал зубами. Все невольно придвинулись ближе к весело трещавшему и рассыпавшему вокруг алые искры костру. В реке под обрывом сильно и звучно плеснула большая рыбина.

— Перепугались они сильно. Страшно им, аж жуть, — продолжал Самон, — вот они все с ума посходили и в город подались.

— Ерунда, бабские сплетни, — передёрнул плечами Миха.

Из освещённого костром места трудно было разглядеть, что делается в темноте, и поэтому вблизи всё казалось задёрнутым чёрной завесой. Только внизу, у реки, поднимаясь тёмной махиной, слабо шумел прибрежный тростник под набегавшей волной. Миха встал, расправил плечи и вышел из света костра, оглядывая окрестности и пасущихся недалеко стреноженных лошадей. Две собаки, спокойно лежавшие до этого рядом у костра, приподнялись и насторожились, но, видя, что человек возвращается, вновь опустили лобастые головы на лапы. Вокруг разливалось спокойствие. Ветер, бушевавший вчера, улёгся; было тихо, как всегда бывает после заката солнца; звёзды перемигивались пёстрыми огоньками над головами мальчишек.

— Да уж, вчера невиданная гроза была. Молнии так и били, так и били. И всё где-то рядом, — восторженно заговорил Нита.

— Ага, ужасть!

— А ветер — страх! — поддержали его ребята.

— У нас дверь курятника ветром распахнуло, и птицы вылетели, — начал рассказывать Тиша — плотный, приземистый темноволосый ученик деревенского кузнеца, — я выбежал на двор их ловить, а там прямо всё мерцает от молний, и светло как днём.

Нита хотел рассказать про вчерашнее происшествие в лесу, но вспомнил о своём обещании старосте и промолчал.

— А вот ещё говорят: в такие грозы, если кто умрёт, его ма́рра сразу к себе забирают, — продолжал Аким.

— Да, или если родится кто, этот тоже не жилец, сразу же их будет, — со знанием дела подтвердил белобрысый Самон.

Из леса послышался протяжный стонущий вопль. Мальчишки вздрогнули.

— М-м-ма́рра, — бледными трясущимися губами произнёс Гапа и, прикрыв уши руками, засунул голову между коленями, едва не ткнувшись носом в землю.

— Ну, кто умрёт — он всё равно их будет. Не надо об этих. Ночь на дворе, — строго сказал Миха и подбросил дров в костёр. Пламя взметнулось яркими всполохами, брызнув вверх огнистой гроздью искр.

Все замолчали. Ночь была звёздная, безоблачная и прохладная после жаркого летнего дня. Густые заросли камыша у воды шелестели на ветру глухо и тоскливо. Снизу от реки размытыми полосами поднимались похожие на дым клочья тумана и ползли по лугу к лесу, где на фоне синеватого неба резко вырисовывались громадные ветви старых деревьев. Ветер слегка покачивал их в ломкой предутренней тишине.

— Миха, расскажи что-нибудь, — попросил маленький Гапа, он уже снова прямо сидел возле костра, с любопытством и восторгом заглядывая в глаза старшему.

— Расскажи страшное, — поддержал мальчонку Нита, глядя на светловолосого предводителя загоревшимися расширившимися зелёными глазами.

— Страшное? — ухмыльнулся Миха. — А не испугаетесь? Ночь ведь на дворе.

— Расскажи, расскажи, — запросили все.

— Ну ладно, расскажу, раз просите. Только, чур, не реветь, — строго произнёс он, глядя на Гапу и усаживаясь на толстый ствол дерева поближе к огню. Кто-то из мальчишек подбросил ещё дров в костёр, и тот разгорелся ярким жадным рыжим огнём, выхватывая из сгустившейся темноты взмётывающимися языками пламени поднятые лошадиные морды, которые, тут же опускаясь, пропадали во тьме.

— Про неназываемых все слышали? — Миха замолк, обводя внимательным взглядом своих слушателей.

Малыш Гапа сглотнул и закивал головой, сжавшись, словно стараясь стать ещё меньше. Остальные молчали, настороженно глядя на вожака.

— Неназ-зываемые… — запинаясь, едва слышным ломким голосом произнёс Тиша.

— А почему «неназываемые»? У них, что ли, имён нет? — шёпотом поинтересовался Гапа.

— Их имя произносить нельзя. Вот и неназываемые, — пояснил Миха. — Если скажешь, они в ту же ночь за тобой придут. И тогда уж ничего не спасёт. А сами они — такие высокие, костлявые, в длинных чёрных балахонах и с посохами, а из-под капюшона одни глаза сверкают. Такой как посмотрит, сразу испепелит, или заикаться начнёшь, или ещё что. Ходят они повсюду и даже у нас в городе, говорят, бывают.

— А ещё летать могут, — встрял в рассказ Аким, — такой как полетит, волосы и борода реют, плащ чёрный по ветру развевается, гром гремит и молнии. Жуть! Кто увидит, сразу умрёт.

— Ерунда всё это. Не так они летают. Я их видел… — Миха сделал паузу. — Да, видел, — продолжил он, насладившись всеобщим вниманием и страхом, — пошли мы вот так же с ребятами в ночное. Дело было лет семь назад. Я тогда ещё совсем мелкий был. Вон как наш Гапа сейчас.

Все посмотрели на мальчика. Он, казалось, даже дышать перестал и сидел, сжавшись в комочек, обхватив себя руками за плечи. Неожиданная тучка, появившаяся в небе, закрыла собой звёзды и только начавшую всходить над горизонтом луну, разом стало значительно темнее, даже костёр, возле которого они сидели, перестал весело потрескивать.

— Меня Тито, он тогда ещё в пацанах ходил, в лес за хворостом послал. Мне, конечно, страшно, малой ведь совсем, ночью в лес идти, а Бако, ну Бакон, теперь кузнец наш, вызвался со мной пойти…

* * *

Двое пареньков, один совсем маленький и тощий, будто тростинка, второй коренастый и плотно сбитый, точно увалень, вышли из света, отбрасываемого костром, и, осторожно ступая, чтобы не перепугать лошадей, стали пробираться к лесу, располагавшемуся совсем недалеко и казавшемуся отсюда тёмной громадой. Старые раскидистые деревья скрипели и потрескивали от пролетавших над ними порывов ветра. Кусты на опушке казались приготовившимися к прыжку дикими зверями. Только луна, бестрепетно взиравшая с неба, высвечивала робкую, заросшую травой тропинку, уводившую в чащу.

— Здесь всё вечером собрали, — угрюмо произнёс Бако, — пошли на полянку, он махнул рукой и решительно шагнул вглубь леса.

Миха заторопился за ним. Под деревьями было мрачно, мертво и угрюмо. Свет луны и звёзд почти не проникал сюда. Миха старался не отставать от шагающего впереди старшего товарища. Наконец они выбрались на прогалину среди деревьев. Здесь было светлее, вокруг валялись сучья и ветки, вполне пригодные для костра. Было тихо, только иногда слабые шорохи раздавались в траве под деревьями, лесная жизнь продолжалась и во тьме. Мальчики разбрелись, торопливо собирая валежник. Плотный слой опавшей старой хвои заглушал шаги. Высокие сосны вперемежку с тёмными разлапистыми елями молчаливо стояли, едва шевеля ветвями у них над головой. Где-то недалеко ухнул филин, вылетая на ночную охоту. И снова — абсолютная нерушимая тишина, прерываемая только шуршанием и хрустом ломкого хвороста.

Неожиданно какой-то негромкий, но назойливый заунывный звук насторожил Миху, и без того тихий ночной лес словно замер, даже листва перестала шуметь; мальчику показалось, что мглистая тень медленно приближается к ним со стороны реки. Бако, согнувшись, тоже замер возле деревьев. Испугавшись, Миха отступил в заросли, споткнулся о выпирающий корень, пошатнулся и, больно поранившись, провалился в густые кусты можжевельника на краю поляны. Колючие ветки сильно царапали спину, но он не торопился выбираться наружу, заметив в небе над ними странную, слабо светящуюся сферу.

Спрятавшись в зарослях, мальчишка стал наблюдать. Было тихо, только река глухо плескалась внизу под обрывом. Луна спряталась за стремительно набежавшими тучками. Единственный оставшийся на поляне свет конусом стекал с полупрозрачного шара, зависшего в воздухе над серединой поляны. Застыла недобрая, точно ватная, тишина, которую страшно было даже потревожить звуком. Миха перестал дышать, боясь, чтобы его ненароком не увидели. Ему казалось, что вот сейчас свет упадёт на него, его заметят и… о том, что будет дальше, мальчуган старался не думать вовсе. Сердце бешено колотилось у него в груди, и ему чудилось, что этот стук дробью разлетается по всему лесу. В воздухе будто звенела противная, писклявая, точно надорванная струна, всё вокруг словно замерло.

Стоящие возле поляны деревья казались монументальными серыми фигурами, нависшими над миром и наблюдавшими за ним. Бако вдруг дёрнулся, выпрямился и, как механический, зашагал к светящемуся объекту. Окрест по-прежнему царило чуткое безмолвие, только сучки потрескивали, ломаясь под ногами паренька. Он дошёл до самой середины лужайки и, словно у него неожиданно кончились силы, опустился прямо на траву, по-прежнему не выпуская из рук собранные для костра ветки. Звук, раздававшийся в воздухе, изменился, теперь он стал ещё выше, визгливее и пронзительнее. Казалось, он просто разрывает голову на части. Из сферы наверху прянула ослепительная зелёная молния, Миха непроизвольно зажмурился, а когда он открыл глаза, рядом с Бако стояла высокая худая серая фигура в длинном, до пят, плаще.

Человек поднял руку, и ещё одна сверкающая молния, вырвавшись прямо из середины ладони, ударила в Бако, окутав того голубоватым сиянием. Миха вскрикнул и стремглав бросился бежать прочь, не разбирая дороги. Он пулей вылетел из леса и кинулся к ребятам.

— Что случилось? — повскакивали они с земли.

Но Миха только тяжело заполошно дышал и моргал круглыми голубыми глазами. Потом словно открыли кран, из его глаз ручьём полились слёзы.

— Да что с тобой? Говори! — тряс его за плечи Тито.

— Там! В лесу! Там! Бако! — наконец, задыхаясь, произнёс мальчонка, и больше от него ничего не смогли добиться.

* * *

— Ну вот, а Бако после этого исчез, — продолжал между тем Миха…

— А вы чего же не пошли туда, на поляну, посмотреть? — тихо спросил Нита.

— Почему же не пошли? — удивился Миха. — Поутру мы все туда сходили, проверить, что там и как. Только не было там ничего на поляне той. И никого тоже не было. Лишь трава в одном месте выжжена, и всё. А Бако с той поры пропал, и не было его долго. А потом пришёл. Сам пришёл. Говорит, что в городе был, а про ту ночь ничего не говорит. Сами знаете. Только кто же поверит в то, что он говорит. Наши в Арво неоднократно ездили, никто его там не видел ни разу. У «неназываемых» он был и сбежал как-то. Но покалечили его, вон ногу потерял.

— Не зря говорят, что они людей едят! — трясущимися губами произнёс Гапа.

— Врёшь ты всё! — воскликнул Нита.

— А зачем они людей забирают? Чтобы сожрать! — убеждённо сказал Гапа и приблизился к костру ещё сильнее, рискуя опалить себе одежду и волосы.

— Но ведь Бако вернулся, — запротестовал Аким.

— Вернулся, но покалеченный, — стоял на своём мальчишка. — Ногу вот откусили!

— Чего-то долго откусывали. Сколько лет его не было, — усмехнулся Нита.

— Едят, конечно, но то не неназываемые, а «бродящие в темноте», никшчэра их зовут, — авторитетно заявил Самон, — а эти, они людей в своих делах используют, — он убеждённо тряхнул головой.

— А Бакон говорит, что учат! Они добра нам хотят, — неуверенно повёл широкими плечами Тиша.

— Да иди ты со своим Баконом. Учат они. То-то они его научили, теперь на одной ноге скачет, — отмахнулся Самон.

— Да он же от них сбежал, — тихонько проговорил Аким.

— Ага, от их учёбы! — расхохотался Самон. — Не говори, о чём не знаешь, ерунда всё это.

— Ничего и не ерунда. Бакон теперь много чего знает, потому что научился, он и мне рассказывает кое-что, — продолжил Тиша.

— Ну и чего он тебе порассказал? — с недоверием протянул Самон.

— А про Землю, например.

— А чего про землю рассказывать, вон она, земля, во все стороны плоская, от края до края.

— А Бакон не так говорит, — негромко произнёс Тиша.

— А ему-то откуда знать?

— А чего он говорит? — раздались возгласы со всех сторон.

— Неужто он её всю обошёл из конца в конец, — издевательски протянул Самон, — на деревяшке своей.

— Он говорит, что Земля — шар и летит в космосе вокруг Солнца. И Солнце — тоже шар.

— Да он дурной! — загомонили все.

— Круглая!

— А чего же мы тогда с неё не падаем!

— И солнце, вон оно в небе каждый день. Ясно же видно, что оно на востоке встаёт да вокруг земли оборачивается и заходит на западе. Совсем дурной!

— Его так в городе учили, — продолжал настаивать Тиша.

— Кто его учил, неназываемые, что ли?

— А он и поверил? Кому — неназываемым!

— Не знаю я, кто учил, — отбивался от наседавших на него ребят раскрасневшийся Тиша. — А Бакон так говорит, вы у него сами спросите.

Они ещё долго спорили и возмущались, пока Самон решительно не сказал:

— А ерунда всё это, давайте я вам лучше историю про «перстные облака» расскажу.

— Перстные облака? Это как?

— Перстные — значит земляные. Они из земли выходят и сами плотные и чёрные бывают, в них молнии живут. Мне бабушка говорила, она ещё маленькая была, в соседнем селе Омот жила и сама видела… — начал рассказывать Самон.

* * *

Полная луна давала довольно света для того, чтобы идти достаточно быстро по пустынной ночной дороге. Двое детей торопились к далёкому селу, видневшемуся на краю сумрачного горизонта, где пепельно-чёрное небо сливалось с такой же бархатисто-чёрной землёй. Худенький темноглазый мальчишка с жёсткими непокорными вихрами, лет тринадцати-четырнадцати, почти что тащил за руку маленькую белобрысую девчонку. Она с трудом успевала за ним и закусывала губу, стараясь не плакать, но слёзы всё равно бежали по её щекам, оставляя тонкие полоски. Паренёк время от времени озирался назад, словно чего-то опасаясь.

— Смотри, уже темнеет. Из-за тебя мы не успели домой до заката. Мамка ругаться будет! А папка так и вовсе прибьёт! Тебе-то что, конечно. А мне всё и достанется, — вполголоса ворчал он. — Нафига тебе эти ягоды сдались. Не заблудилась бы в лесу, мы бы уже давно дома были.

Девчонка только всхлипывала и изо всех сил семенила за ним.

— А ещё сестра называется. Вечно мне из-за тебя достаётся. Тут ещё идти и идти. А по ночам…

Резкий прерывистый звук вспорол воздух. Девочка выпустила из рук корзинку, которую несла, и, заткнув уши руками, в испуге присела на месте. Глаза у неё расширились и стали круглыми. Нечто, показавшееся ей подпрыгивающим лучом от фонаря, следовало в их сторону от леса. Мальчишка суматошно заозирался по сторонам и, рывком подняв её на ноги, потащил дальше.

— Ягоды, — всхлипнула девочка, подхватывая с земли полурассыпавшуюся корзинку.

— Брось, Мира, не до них сейчас. Бежать надо, быстрее, не ровен час… — договорить он не успел.

Вновь резкий звук словно хлыстом располосовал ночной воздух. Дети, уже по-настоящему напугавшись, бросились прочь, за их спинами вспыхнул ослепительно яркий свет, и они, оглянувшись, увидели нечто огромное, шарообразное, висящее в воздухе.

— Тими! Что это? — заплетающимся языком с трудом выговорила девчушка.

— Не знаю, — мальчуган, не оглядываясь, продолжал тащить её за собой, — быстрее давай, — он выхватил у неё из рук корзинку с ягодами и постарался соединить со своей корзиной. — Вот ведь навязалась на мою голову!

— Может, спрятаться, переждать? — еле слышно прошептала Мира.

— Навряд ли получится, да и где тут прятаться? — Тими обвёл глазами пустынную дорогу, ровной ниткой уходящую вдаль среди уже скошенных полей, и, выпустив руку девочки, бегом бросился к придорожным кустам, сунул туда обе корзинки, закрыв их ветвями. — Потом, утром заберём. Побежали, давай!

Ещё одна яркая вспышка света заставила Миру резко дёрнуться и вновь оглянуться. Глаза, привыкшие к сумраку, не увидели ничего, кроме ослепительного белого шара, застывшего на дороге метрах в десяти позади них. Мире хотелось убежать, закричать, но она не могла даже открыть рот, не то что пошевелиться. Страх, ледяными щупальцами растекаясь по жилам, оцепенил её. Казалось, она перестала даже дышать. Голос, какой-то нереальный, словно механический, звучал в голове, но что он произносил, будто не доходило до её сознания. Она слышала слова, но не понимала их. В то же время ноги сами, точно не подчиняясь больше девочке, понесли её прямо к ослепительному сиянию.

— Мира!

Крик брата снял оцепенение, заставив её дёрнуться и отвернуться. Тими не успел отойти от кустов, где прятал корзинки, но теперь в ярком свете, исходившем от шара, было видно, что и кусты скрывали за собой нечто странное, медленно и неспешно надвигающееся на них. Больше всего это было похоже на крупный чёрный слизистый комок с маленькой шарообразной головой без шеи, огромными круглыми искрящимися глазами и морщинками, которые светились изнутри. Размером он был не больше мяча, но при этом постоянно рос и точно дрожал в воздухе. Постепенно увеличиваясь, он всё приближался к Тими, замершему совсем рядом, словно нащупывая мальчишку.

— Перстное облако! — Мира хотела закричать, но крик застыл в горле, она не могла даже пошевелить губами и только стояла и смотрела, не в силах ничего сделать.

Непонятный предмет всё рос и рос, приобретая яйцевидную форму и вытягиваясь, пока не достиг двух метров. Он медленно и неспешно наползал на них.

С перепугу дети не могли сдвинуться с места, ноги, ставшие ватными, отказались повиноваться. Между тем «яйцо» снова стало менять форму, превращаясь в огромный «рот с губами», а потом… выплеснуло изо «рта» поток тёмной жидкости, которая облила брата девочки с ног до головы. Тими отчаянно закричал и стал будто таять, растворяясь в воздухе.

Мира всё ещё не могла двинуться с места, она только протянула к брату руки и закричала. Светящийся шар за её спиной с резким хлопком исчез. Девочка дёрнулась и стала оседать на землю. Всё вокруг меркло и бледнело, точно затягиваясь дымкой.

* * *

— Ей тогда в деревне никто не поверил, конечно, — продолжал рассказывать Самон. — Но ведь Тими же пропал, не нашли его, да и её подобрали в нескольких километрах от села и совсем не на той дороге, по которой они с братом из леса шли.

— Чепуха это всё! — отмахнулся Миха, он был явно недоволен тем, что кто-то ещё взялся рассказывать страшные вещи.

— Не скажи-и, — обиженно протянул Самон.

— Таких историй тебе любая бабка в деревне с пяток расскажет, — Миха поднялся на ноги, — подумаешь, перстное облако, так и про ма́рра говорят. Они тоже людей забирают. Ерунда всё это! Бабьи сказки!

— Так они мёртвых, а он живой был, — упорствовал Самон.

Стояла глубокая тишь, лишь шелестели высокие стебли травы да трепетали кроны деревьев недалёкого леса. Неожиданно тишину прорезал душераздирающий заунывный далёкий вопль, от которого кровь застыла в жилах, а мороз продрал по коже, поднимая дыбом волоски на руках. Звук продолжался довольно долго: высокий, непрекращающийся, пронзительный, разрывающий голову на части.

Ребята вскочили на ноги и суматошно всматривались в темноту, постепенно звук стал удаляться и, наконец, затих. Всё вокруг опять было спокойно. Река серела в застывшей темноте ночи, широкой полосой изгибаясь, как огромная змея, ползущая вдаль. Туман, поднимавшийся от неё, уже почти достиг леса и мягкими островками растекался по ложбинкам и по лугу. Лошади паслись, изредка доносились фырканье, ржание и лошадиный храп. Лес тёмной громадой возвышался невдалеке, оттуда раздавались резкие крики ночных птиц.

— Птица какая-то, — мелко дрожа, произнёс Гапа.

— Дурной, где ты таких птиц слышал, — отмахнулся, вслушиваясь в тишину, Самон. — Не птица это. Это…

— Молчи, — резко осадил его Миха, — я сам дурак, что назвал. Говорил ведь вам, ночью нельзя их поминать. Придут они на зов. Так что давайте о другом лучше.

Он посмотрел немножко на пасущихся лошадей и, наконец, успокоенный увиденным, опустился на своё место.

— А вот ещё двойные… бывают, — он таинственно замолчал.

— Так их никто и не видел, может, и не бывает вообще таких! — хохотнул Самон.

— Хм, не бывает. Много ты знаешь, — не согласился с ним Миха, — тоже мне: «не видел никто».

— А ты видел, что ли? — иронично усмехнулся Самон.

— А то! — важно произнёс Миха.

— Да ну!

— А где видел?

— Расскажи! — раздалось со всех сторон.

— Ну ладно уж, расскажу, только чтоб молчок, это тайна страшная. Клянитесь, что никому ни слова!

Мальчишки запереглядывались, но подняли и начали сосредоточенно жевать комочки земли.

— Ну вот… — начал Миха.

Сначала тихий, но затем всё более нарастающий звук вновь раздался над рекой. Все замерли. Протяжный, звенящий, цепенящий душу — один из тех непонятных ночных шумов, которые возникают сами собой и так же сами собой прекращаются. Лошади встрепенулись, задрали головы, зафыркали и заржали. Ребята вздрогнули, переглянулись и тотчас соскочили на ноги. Собаки, сорвавшись с места, унеслись во тьму с громким лаем.

— Надо лошадей унять, — распорядился Миха.

— Что это?

Мальчишки бросились к табуну. Через некоторое время звон, разливавшийся в воздухе, затих. Лошади понемногу успокоились, собаки и пацаны вернулись, недоумённо пожимая плечами.

— Вчера тоже так было, перед грозой.

— Ладно, пустяки, бывает, — прищурил глаза Миха, шумно раздул и поворошил начавший затухать костёр. Искры ярким снопом взметнулись вверх и растаяли в ночном сумраке.

— Ты нам хотел про «двойных» рассказать, — вернулся к прерванному разговору Нита, когда все расселись возле огня.

— Ну, слушайте, коли не боитесь, — усаживаясь обратно и степенно, как отец, оглаживая одежду, произнёс тот. — Как-то вечером — уже темнеть начало — послал меня батька к Гетану — старосте нашему — записку передать. Ну, я подхватился и бежать; и только ко двору подбегаю, навстречу мне Ата выходит и вместе с ней ещё один… Я такого никогда не видел у нас на селе. Высокий такой и сухой, как палка, словно и не ел никогда вовсе. Обруч широкий на голове поблёскивает. Глаза у него такие тёмные, большие и не как у людей вовсе, а будто зрачка вообще нет, просто темнота в глазах стоит. На меня как зыркнет! А я в подворотню и спрятался, думаю, пережду и к Гетану позднее подойду, как они разойдутся. А они постояли ещё немного, поговорили о чём-то, попрощались, видать. И Ата к себе направилась, а этот костлявый обратно во двор к старосте пошёл. Я из подворотни выглянул и за ним смотрю. Хоть и страх меня берёт, а держусь. Думаю, что ж он мне посередь улицы да средь бела дня сделает? Смотрю, а в центре двора-то — ужас что! Стоит какая-то фиговина: сама вроде как прозрачная, да мерцает так, точно передёргивается, рябью разноцветной проходит. Ну, мне жуть интересно стало; я за ними тихонько во двор к старосте пробрался да и затаился, под крыльцом спрятался и выглядываю оттуда, интересно ведь.

А он такой Гетану строго так говорит:

— В общем, ты всё понял? Всё будет нормально, если сделаешь, как я сказал, — и голос такой сухой, каркающий, будто неживой вовсе.

Вот он, значит, со старостой попрощался, в плащ такой длинный чёрный запахнулся, да и к этой штуковине подходит. И вдруг на крыльцо как зыркнет да старосте ещё строже:

— Что же у тебя кто попало по двору шныряет!

Тот аж поперхнулся весь, оглядывается по сторонам испуганно: — Да никого ведь нету, — говорит.

Ну, мне уж совсем страшно стало, думаю, он меня видеть не может. В крыльце-то щёлочка малюсенькая, я сам в неё едва вижу; меня-то уж точно не видать, неужто, думаю, он сквозь деревяшки видит, раз меня заметил. Кто же это такой? И даже Гетан его боится.

А тот к шару этому подошёл да и внутрь. И ни дверь никакая не открылась, ничего, просто как просочился; и вдруг оттуда к-а-а-к — молния в крыльцо ударит! Я выскочил да бежать. Только Гетан меня поймал:

— Ах ты, негодник, прячешься! Не беспокойтесь за мальчонку, я с ним разберусь! — говорит.

Я и вырваться не могу, и смотрю на эту фиговину странную, и глаза закрыть сил нет. А она задрожала так слегка, загудела вроде как, да и в воздух стала подниматься. А тот в ней стоит да и усмехается так противно. А как повыше поднялась, так и растаяла вовсе, только воздух дрожит на этом месте, и ничего не видно: ни фигуры, ни шара — ничего.

А Гетан-то меня тогда за уши оттаскал, чтоб, говорит, неповадно подглядывать было, да и говорить про это запретил. Так что вы поклялись. Если проболтаетесь — вас молнией убьёт. Так Гетан пригрозил. Так вот, это как раз двойной был!

— А с чего ты взял, что это двойной был? Может, это тоже неназываемый? Тоже ведь на шаре прилетел.

— Мне батька сказал; правда, тоже отодрал, когда пришлось ему рассказать, почему задержался так долго у старосты, — Миха поморщился.

Мальчишки заворожённо молчали, впечатлённые.

— Хорошо, что он тебя не сожрал!

— Да уж, повезло!

— А давно это было? — заинтересованно спросил Нита.

— Да нет, недавно совсем, несколько дней назад.

— А вот мне рассказывали, что двойные в городах живут, — начал говорить Тиша, — их ещё гэмиус зовут по-другому. Потому что это не один человек, а два. Вроде как человека пополам разрезали, и он от этого тонкий-тонкий становится, будто прозрачный. И они всегда в плащах ходят до земли, а может, и не ходят, а летают над поверхностью. Поди пойми там, под плащом-то.

— Да ты дурной, — заржал Самон, — как можно человека разрезать, и чтоб над землёй ходил.

— Так, может, и не люди то вообще, — поддержал Тишу Миха, — кто их разберёт.

— Вот, — обрадованный поддержкой атамана, продолжал Тиша. — А города у них странные, там домов нет совсем. А словно соты огромные к горе прилеплены, но не для пчёл, для двойных. Там они и живут. Там внутри огни мигают яркие-преяркие, и тени тёмные бродят, охраняют. Там ещё лютые радуги бывают. Они всегда в горах от людей подальше находятся, и люди там не бывают.

— А если не бывают, так откуда ты знаешь? — опять стал нападать на него Самон.

— А их заметить можно и издали; огни-то яркие очень и мерцают, если ночью в горах будешь, то иногда видно. Вон как у нас на другой стороне реки иногда огни появляются, — он кивнул на спокойно текущую под обрывом широкую реку. — Тоже ведь там никто не бывал. А люди говорят, что город и там есть.

— Кто это — люди? Опять, небось, твой Бакон недоеденный, — иронично протянул Самон.

— Что ты всё на Бакона нападаешь. Он хороший человек. Добрый. И знает много, — вскочил на ноги обычно спокойный Тиша, глаза его горели гневом.

— Да вот уж именно чересчур много… — иронично протянул Самон. — И откуда бы?

Он тоже встал на ноги и стоял теперь напротив Тиши, уперев руки в бока.

— Не нужно драться, парни, — возник между ними Миха, — не стоит того, давайте лучше спать будем, а то уже рассвет скоро.

Несостоявшиеся противники ещё немного поворчали, но разошлись в стороны.

— А лютые радуги — это как? Что это такое? — задал вопрос Нита.

— Лютые радуги — это очень странная и опасная штука, — начал объяснять Тиша. — Я сам-то не видел, но к Бакону знакомый приходил как-то, он рассказывал. Ну, вы все радугу видали. Встаёт дуга сразу после дождя и разноцветная такая. А лютые радуги, они ночью бывают и могут разной формы быть. Чаще всего столбами стоят просто в небо, но не загибаются. Прямой такой столб разноцветный. Красиво, говорит, жуть. Иногда шаром бывают таким переливчатым, и тогда по земле катится, подпрыгивает. Или ещё какую форму примет, как захочет. Но самое страшное — ни в коем случае нельзя на пути у этой радуги попасть. Если кто с ней встретится — тут же пеплом станет. И даже косточки не найдётся. Раз — и нет человека, только горстка пепла, да и тот ветер раздует. Поэтому их лютыми и зовут.

— Никогда такую не видел, — восхищённо пожал плечами Нита, — вот бы посмотреть.

— Так опасно на них смотреть — кто такую радугу увидит, он сразу же, как зачарованный, к ней идёт, и всё! Тут нужно сразу глаза прикрывать и отворачиваться.

— Ой, ерунда какая, от радуги отворачиваться, — опять захохотал Самон, — держите меня семеро, счас умру. Да всем известно, что радуги удачу приносят, а тут отворачиваться.

— — Ну, топор тоже удачу приносит, когда дрова на зиму в лесу рубишь, — сухо ответил ему Нита, — а если по голове прилетит, так и вся удача кончится. Мы же не знаем, что это такое, не зря же их лютыми прозвали

— Ну-ну, и ты туда же, — фыркнул Самон, — совсем как дети малые стали. Уже радуги боятся.

— Ты же сам про перстные облака рассказывал. И ведь тоже обычных облаков бояться не стоит, а это совсем другое, хоть и так называется. Понятно, что и не облако совсем, а просто похоже. Может, и радуга так же, тоже только похожа, а на самом деле неизвестно что, да ещё и с бантиком.

Ребята вновь замолчали и затихли. Небо на горизонте начало светлеть. Солнце ещё не всходило, но по всему было видно, что заря недалеко. Наступало то предутреннее время, когда звёзды на небе бледнеют и меркнут, туман рваными клочьями поднимается над поверхностью и всё словно затихает в преддверии нового дня. Опять вдалеке возник и стал разрастаться какой-то высокий звук. Поднялся над землёй и распространился повсюду, как бы замирая. Ребята вздрогнули, переглянулись… Собаки соскочили с мест, но не убежали к лошадям, а, точно напуганные чем-то, ворчали, скалили зубы и жались к мальчишкам. Кони вздыбились и встревоженно заржали.

— Прислушаешься, как будто нет ничего, а звенит, — произнёс Самон.

— И кто-то ему отзывается из лесу! — кивнул Гапа.

— Ерунда, кажется, всё! — убеждённо бросил Миха. — Я ж вас предупреждал, что напугаетесь! — усмехнулся он.

Слабый шипящий свист раздался с реки. И снова как будто что-то откликнулось из леса тонким пронизывающим гудением.

— Лишь бы лошади не напугались! — повторил Миха и хотел шагнуть, чтобы посмотреть на табун.