Майор Киборг

Алинда Ивлева (2024)

Какие мрачные тайны может скрывать лес возле старого дома, доставшегося в наследство следователю Римме Лебедевой? Местные говорят, что эти места прокляты. А загадочные жёлтые шары — блуждающие души убитых много лет назад. Римма решает разобраться в запутанном деле, иначе домик с таким «приданым» вряд ли продаст. Вскоре она понимает, что оказалась здесь совсем не случайно.

Глава 2

Солнечные лучи крадучись залезли в окно, обшарили стены, лизнули лицо Риммы. Она тут же открыла глаза. Осмотрелась, пощупала ногу, на секунду потерявшись между сном и явью. Помассировала лицо и села на продавленной койке. Утро. Сколько времени вообще? Она встала, сделала лимфогимнастику, размяв и простучав мышцы. Этот ритуал стал для нее частью жизни после аварии. И даже не думая о том, как выглядит, поспешила в сарай. Баба Фёкла хранила любой материал, который можно использовать как розжиг. В надежде найти старые газеты. Бабуля достаточно пожила на этом свете, повидала всякое, чтоб привыкнуть хранить на чёрный день все, что кажется обывателю мусором. В пристройке за домом, возле дровяника, она нашла сколотые эмалированные тазы, бидоны, мятые жестяные кадки, а на полках стопками, перехваченные бечёвкой, лежали газеты.

Римма взяла кипу прессы, что была на вид более старая, пожелтевшая. От газет по-прежнему пахло типографской свинцовой краской, добавился запах отсыревшей бумаги. Открыла верхнюю. Руки тряслись. Тысяча девятьсот семьдесят седьмой год, не то. Следующая пачка. Двухтысячный, декабрь. Не то. Она переворошила и раскидала по сараю подборки «Известий», «Комсомолки», «Смены». Глаз выхватил дату: «18 сентября 1967 года». Фотография. Пара. Мужчина и женщина, явно моложе, на фоне коридора. Такие бывают в НИИ. Огромные окна в пол, плакаты на стенах. Он в халате. Она в плаще. Лицо его моложавое, не скажешь сходу сколько лет. Римма зажгла свечу поднесла ближе и вздрогнула. На миг показалось, что мужчина с гладко выбритым лицом на снимке из древней газеты ожил. Лицо его растянулось в саркастической улыбке.

— Ха-а-а, вышел цветочек аленький. Я тебя узнала, урод. Попался. — Римма выбежала с газетой на свет.

В этот момент она услышала звук работающего двигателя машины. Подъехала Серегина бежевая Нива.

— Гад! Ты где был? — Римма выкрикнула, добежала до калитки и только там, распахивая скрипящую дверцу, осознала — раненая вчера нога совсем не болела. До этого она ходила-то с трудом, а тут бодро пробежалась по ухабистой, заросшей травой, тропке.

Сергей, виновато улыбаясь, выбрался из автомобиля, предупреждая недовольство и выговор коллеги, сразу указал на запаску вместо колеса. Влетел в пробоину, повезло, что встретил тракториста, тот отогнал машину в шиномонтаж. В ночи не поехал, у нового знакомого заночевал и сразу стартанул.

— Прости, день на задался. Что случилось? — он знал это выражение лица подруги.

— Смотри, — Римма потрясла газетой перед лицом Сергея. Потом вспомнив, что газета раритетная, аккуратно расстелила ее на еще теплом капоте. И ткнула пальцем в лицо на снимке. — Знаешь, кто это?

— Хм-м, на мужика похож, — Сергей глупо хохотнул. — Понял, неудачная шутка. А пожрать есть что? Или шашлычка? У меня мясо…

— Я из тебя щас шашлычок сделаю, день у него не задался. Это Шепелев, тот, из-за которого отец лишился всего. И лежит теперь в могиле.

— Да ладно, где ты откопала?

— У бабки его. Зачем хранила, вопрос на засыпочку. Помнишь то дело, когда отец подозревал одного врача, ну то… Дело о двадцати девяти неизвестных трупах. Которых не опознали. Дело еще замяли…

— Не помню, Римусик. Зачем это все ворошить.

— Я видела его в видениях.

— Опять…

— Опять, едрен батон. Ты глухой, если видела, значит, так надо.

— Рим, давай чаю попьем, с булочками, маковыми, и все расскажешь. А покупателей нашла?

— Я тебе про отца, а ты мне про бабки. А вчера я нашла заметочку, что кто-то грохнул эту парочку. Надо найти след того чувака, которого задержали за убийство. Нужно в архив. С 1967-го сколько прошло лет? Где доки хранятся, посчитай?

— Ясно где, в суде пятнадцать лет хранят.

— Поехали. Я не уеду пока не узнаю, что случилось с отцом. Это знак, понимаешь? — Римма молча направилась к сараю, обернулась, — что, как памятник, в землю врос? Помогай. Надо все газеты перетащить в машину. Поедем в архив.

***

— Ты замечала, Римуш, что во всех архивах одинаковый запах?

— А ты замечал, Павлинсикй, когда ты меня называешь на армянский манер, я зеленею, — Римма сделала трудный шаг вниз с последней ступеньки, Сергей предусмотрительно отскочил от тяжелой руки подруги, предвидя толчок в спину или шлепок по голове. Ведь он шёл первый по лестнице в подвал, которая освещалась брызжущим лучом из треснувшего плафона над дверью в архив. А подругу и ее дурной нрав, привыкнуть к которому он смог не сразу, знал хорошо. Жалел и понимал. После аварии она стала другой, грузной, несговорчивой, странной и… грубой, но от этого не менее любимой. Хотя Римму его любовь никак не тревожила, он был скорее корешем, братаном, удобным человеком, вот и крутила как хотела. Он думал, что это единственная женская черта, оставшаяся при ней. Крутить мужиками по своему желанию и настроению. Но Сергей никогда не злился. И мечтал, что однажды подвернется случай, произойдёт чудо, и она его заметит. С другого ракурса. Хотя, он считал, без ложной скромности: все ракурсы у него хороши. И Фирочка из центрального архива это не раз говорила, в комнатушке, использующейся сотрудниками как столовая. Иногда даже кричала на продавленном старом диванчике, как он хорош. Но Сергей любил не Фирочку, и не Лизу из прозекторской, и не начальника отдела кадров из ГУВД. Статный, всегда приятно пахнувший, в идеально выглаженных вещах из химчистки, отполированных до блеска полуботинках (другую обувь он не признавал), любил Римушу. Сослуживцы подтрунивали иногда, мол, с киборгом спать, надо машинного масла запастись для смазки, или советовали вместо цветов купить новые запчасти. Сергей, пресекая шуточки, радовался, что работал судмедэкспертом в другом отделе и районе, и по службе с Риммой не пересекался.

⠀

В архивах и правда стоял специфический запах. Стойкий. Не меняющийся при смене локаций и помещений. Римма всегда думала — так пахнет история. Прогоркло, с ноткой землистого запаха, как смердит им на похоронах, с нотками мускуса и дешёвого кофе, а еще история пахнет сажей, так вонял блокадный хлеб, и тянет от старых газет.

⠀Знакомый архивариус Фирочки, белозубый и беловолосый как старый король Эльфов, Аркадий Натанович, загодя выложил копии газет за нужный период. И ждал в отсеке, напоминающем гальюн на шхуне, сидя на низенькой тахте, гостей. Отчего казалось, что тот сидит на нужнике. Римма поздоровалась, не преминув хохотнуть в кулак. Его эльфийское величество большим и указательным пальцем провёл по козлиной бороде, тоже белой, поплевал на ладонь и пригладил свалившуюся на ухо, упрямую прядь. Прихлопнул к макушке. Оттопырив мизинец, манерно отпил из костяной кружечки растворимый кофе и указал рукой на пачки бумаг.

— Все что просили, милостивые господа! Низкий поклон при встрече Фирочке. Только ради нее, кх-кх-ым, так заморочился. Напряжение дикое доставил помощнику. Все это искать, сканировать, ксерокопировать. Уф, ой-вэй.

⠀Тут уже Сергей хмыкнул в кулак, едва сдерживая смех. Римма без реверансов устало уселась за стол на единственный стул перед кипой документов. Включила светильник. Не обращая внимания на старого эльфа, деловито указала кивком другу, чтоб тот сел рядом. Сергей повертел головой, в поисках подходящего предмета мебели, не обнаружив, остался стоять. ⠀

Римма впилась глазами в текст на бумаге. Сергей понял важность найденной информации и тут же навис над документами рядом. Боясь дышать, чтоб не вызывать раздражение подруги.

«18 сентября 1967 года в частном секторе на окраине города Д. разыгралась кровавая драма. У себя на даче были жестоко убиты первый секретарь горкома партии В. Н. Шепелев вместе с женой О. П. Шепелевой. Было проведено расследование. Вместе с Шепелевым на даче проживал шестнадцатилетний Прохоров, приходящийся Шепелеву двоюродным братом. Прохоров с рождения был признан умственно отсталым, но Шепелев благодаря связям не сдал его в соответствующее учреждение. Фактически брат выполнял роль прислуги на даче и следил за ней в отсутствие хозяина. Было установлено, что в тот роковой вечер Прохоров дождался, когда заснут хозяева, взял топор из кладовки, поднялся к ним на второй этаж и зарубил мужа с женой. Шепелев был убит во сне первым же ударом топора в лоб, чуть позже убийца расправился с супругой, повредив лезвием топора ей артерию на шее. После зверского убийства Прохоров отправился спать на первый этаж. Утром на дачу прибыл шофер Шепелева. Он обнаружил тела убитых и вызвал милицию. Убийца скрыться не пытался и был задержан на месте».

⠀

— Вот тебе и цветочек аленький, — Римма стукнула кулаком по столу от возбуждения.

— Ничего не понимаю, — Сергей осел и распластался на каменном полу старого архива, вытянув ноги. — Это ж что за зверёныш такой.

— Ты так ничего и не понял? Это дело вёл мой отец! Он утверждал, что эту парочку убил не родственник. Мне бабка рассказывала, а ей ее мать. И фотки эти она долго хранила из газет не случайно. И смерть отца уже кажется вовсе неслучайной, спустя годы, когда он решился опять документы поднять. Смекаешь? Дело не чисто!

— Взяли не того?

— Именно! Нам нужен Прохоров.

***

Когда пришел ответ на запрос по делу Прохорова, как и ожидала Римма — предполагаемый убийца был признан виновным и отправлен в психиатрическую больницу на принудительное лечение. Они с Сергеем прикинули, что «злодей» вполне себе может быть жив. Как и те, кто в то время работал в больнице. Но это направление расследования она решила отложить на потом. Ее, как женщину, видящую чуть больше остальных, волновали детали из ночного сна. Не выходила из мыслей синяя дверь, причем говорящая. Она всплывала в видениях призраком и тут же исчезала или видоизменялась. Но все чаще разговаривала с ней чётче и внятнее, без намёков. В последнем «приходе» дверь указала направление расследования. Дом, где произошло убийство. Римма понимала — отпуск к концу, одной не справиться. А доверять расследование посторонним — попахивает соседством с Прохоровым. Если он еще жив. И если он «не излечился», в чём майор Киборг нисколечко не сомневалась. Тот, кто держит до сих пор руку на пульсе этой мутной истории — сделает так, чтобы старик никогда не заговорил.

⠀

Римма набрала из города помощнику.

— Зотов, что там на повестке?

— Товарищ майор, я уже потерял вас, тут на ваше имя в отдел письмо. Звоню, звоню, все вне доступа.

— И хрен с ним с письмом. Ты мне нужен. А то цветочек каменный у мастера не выходит, — Римма услышала как Зотов поперхнулся в трубку, прокашлялся, давясь от смеха, продолжил:

— Ну, э-э, кха-кхе, м-м, как бы это…

— Ты че там опять в сортире? — перебила Римма, хотя уже привыкла к придурковатой реакции лейтенанта на все ее заезженные шуточки «кому за сорок».

— Как бы это, половину слов не разобрать на конверте. Ну это, я не вскрывал…

— Продолжай, че телишься, знаю же — вскрыл, озабоченный мой. Что там?

— Ну озабоченный это, мягко говоря, про другое.

— Мягко говоря, лейтенант, это вообще не про тебя..

— Я попытался дешифровать.

— Ну, не томи поручик, с корабля на бал, бляха-Цокотуха, дешифровщик нашёлся… — секунду прослушав в трубку смешки, хотела уже матюгнуться, но Зотов упредил:

— На смеси жемайтского диалекта, белорусского, русского.

— Чего-о? — Римма шумно выдохнула. Зотов выждал.

— Я отправил на экспертизу в почерковедческий отдел, ну это, взял на себя, так сказать…

— Чую, на мое место метишь, взял он на себя, давай уже, ближе к телу, — Римма даже не замечала, что строчит как из пулемета жаргонизмами — смесью слов из фени и рабочих шуточек. Она — дочь мента, внучка нквдшника, правнучка городового. Иначе она даже думать не могла, не то что разговаривать.

— И знакомому историку показал.

— Соловей, лето кончилось, осень, хорош петь, ну-у-у…

— Писала женщина, по фразеологическими… Хм…

— Ты щас выдержал паузу, чтоб меня к когтю прижать, типа, Киборг щас должна спросить че это, да?

— Нет, к-хм, ну это… В общем, так писали в XIV-XVII веках. Очень грамотные люди. На территории Княжества Литовского. А тогда в него входили кое-какие и наши территории.

— То есть, ты хочешь сказать, что бумага была в средние века? Ее ты, конечно, не отдал на экспертизу? Отпечатки там проверить? Уже сам все заляпал, верно понимаю?

В трубке повисло молчание.

— Письмо кому-то адресовано, Пинкертон долбаный?

— Да. Вам. Без фамилии. И приписано: «Из дома Феклы по отцу Тимофевой».

— А штампики-то, штампики глянь?! На конверте.

— А-а-у-э, нет их.

— В конверте че есть еще, клювом поводи?

— Да, нашёл! Шелуха как от тыквенных семечек, что ли

— Ладно, приеду, вручу тебе медаль с закруткой на спине. Похоже, вырисовывается цветочек аленький. Отправь, на химико-биологическую, скажи, срочно. Я приказала.