Соприкосновение

Алина Романовна Бакурина, 2021

Перед вами история о девушке с диагнозом ДЦП, которая начала практиковать йогу, а после загорелась желанием отправиться в путешествие в Индию. В стране параллельной реальности она надеялась найти путь к себе и ответы на вопросы, которые не смогла бы задать ни одному человеку. Эта книга об отличиях и сходствах, о поисках и переменах, о вере в жизнь. Она о том, что порой путешествия помогают познакомиться не только с новыми местами, но и с собой.

Наггар

Глава 2

Выше облаков

Чемоданы полетели в багажник такси, а я не понимала, что происходит.

Снова оказавшись на улице, я как будто заново увидела шумную рыночную деятельность делийцев, их броские одежды и непрекращающийся поток вело — и авторикш, скутеров и людей по обе стороны узкой дороги. Некоторые местные женщины, с головы до ног укутанные в сари всех цветов радуги, оставляли открытыми те участки тела, из-за которых их и одели когда-то традиции. Никто не обращал на них внимания, и я сделала тоже самое.

— А куда мы едем?

Вопрос задала я, наматывая на мокрую голову шарф. Думала, что отучусь её часто мыть, но ничего не могла с собой поделать. Привычка. А находясь в такой липкой жаре, я постоянно чувствовала себя грязной.

Женщины покровительственно ответили хором:

— Наггар!

Хорошо… Поскольку не знала, что меня ждёт в ближайшие четырнадцать часов, я сохраняла жизнерадостность.

Весь день с нами ездил один и тот же таксист, и я успела к нему привыкнуть. Когда Азат общался с ним, я вслушивалась в иностранную речь, будто понимала, о чём говорит мужчина. Как-то само собой получалось.

Во время полёта, ночью в гостинице, сидя в машине рядом с таксистом, я с любопытством изучала лица местных жителей — то, как они разговаривают, жестикулируют, какие мышцы задействованы при тех или иных эмоциях. Если Азат вступал с кем-то в разговор на протяжении дня, я внимательно следила за ответами его собеседников.

Я слушала не речь, а интонацию. Опиралась на то, что понимаю, что мне знакомо. Очень быстро начала улавливать не содержание, а суть, настроение, посыл разговора.

Меня увлекали такие диалоги. Некоторые слова я просила Азата перевести, а некоторые понимала интуитивно. Видела, когда человек рассказывает что-то интересное, а когда говорит для того, чтобы говорить. Я заражалась таким способом познания другой культуры от самой себя и получала возможность узнавать людей, не общаясь с ними.

Примерно через полчаса водитель высадил нас посреди дороги и уехал. «Посреди дороги» означало, что мы стояли на возвышении, напоминающем широкий бордюр. С одной стороны по пыльному шоссе проносились машины, с другой летал разноцветный мусор и бродили люди, упакованные в джинсы и плотные рубашки. После прохлады кондиционера душный воздух особенно противно давил на голову.

Почему мы тут стоим и чего ждём?

Наверное, следовало чуть глубже, чем «никак», изучить предстоящий маршрут.

Я узнала, что мы ждём автобус. Уныло побродила вдоль бордюра. Спускаться с него плохая идея — слишком высоко.

Какой автобус мы ждём? Какой-то конкретный или первый попавшийся?

Постеснявшись приставать к своим спутницам и Азату, я сдерживала бесконечный поток вопросов в себе. Азат что-то заговорил о том, что пора доставать тёплые вещи, ночью в автобусе станет холодно, можно замёрзнуть.

Ночью?! Нет, это ладно, хотя и немного неожиданно, но ладно. Холодно?! Вот это я была понять не в силах. Как в такой духоте может стать холодно?

Я приоткрыла чемодан и еле вытянула оттуда клетчатую рубашку с подвёрнутыми рукавами. Скептический взгляд Азата меня озадачил:

— Теплее ничего нет?

— Есть, но вряд ли я смогу это вытащить, — глубины чемодана пока не были мной изучены, а переворачивать одежду вверх дном посреди улицы не самая хорошая идея.

Я получила от Азата куртку. Неужели будет ТАК холодно?!

Кое-какую кофту всё-таки удалось нащупать, и я переложила её в рюкзак. Женщины закопошились в поисках тёплой одежды. К такому жизнь меня не готовила…

Хотелось куда-нибудь себя посадить, но ничего похожего на лавочку или опору я не нашла. Высокий туристический автобус, наконец, приехал, сумки были заброшены в багажное отделение водителем, а мы усажены на свои посадочные места Азатом.

Я села с Татьяной и плотнее завернула голову в шарф, почувствовав холод от кондиционера. Параллельно нам разместились Рена с Ольгой, а перед ними Фаина с Азатом.

— И сколько нам ехать? — я пыталась сесть как можно удобнее и постоянно оборачивалась на входящих в автобус расслабленных индусов и настороженных европейских туристов.

— Азат сказал двенадцать часов…

— Гм, — я удивлённо посмотрела на Татьяну, в голосе которой проскользнуло нечто среднее между принятием реальности и безысходности.

Мой энтузиазм свернулся в комок и тихо вздохнул. Нет, ехать ночь в автобусе не проблема. Но… Не ожидала такого.

Сидела я не у окна, занять себя наблюдением за проплывающей местностью не удалось. Красный диск солнца стремительно съезжал за горизонт, не тратя краску на поверхность неба.

Музыка. Я достала телефон и неприятно удивилась, увидев одну полоску на батарее. Забыла зарядить. К десяти часам вечера я осталась в одиночестве, телефон разрядился, жалобно пискнув напоследок.

Закинув его в рюкзак, размещённый на полу между ног, я задумалась, чем можно себя занять. Сна ни в одном глазу. Я попыталась поговорить с Татьяной, но у нас ничего не вышло, и мы изредка перебрасывались короткими фразами о поездке.

Окна автобуса заполнила мрачная темнота. Тусклый свет неоновых ламп освещал салон, на узком экране телевизора мелькало индийское кино.

Несколько раз я переговаривалась со своей группой через сидения. Рена спросила, в каком классе я учусь. Меня передёрнуло. Да не дай Бог пройти это снова. За секунду до того, как я открыла рот, чтобы ответить, что закончила университет год назад и работаю, в памяти пролетели пять лет событий, произошедших со мной после окончания школы.

Школа… Иногда мне казалось, что той Алины, которая училась в школе, больше не существует, и вместе с тем она живёт где-то глубоко внутри меня и крепко держится за руку теперешней Алины, ни в коем случае её не отпуская.

Лёгкая дремота не переходила в сон. На рейсовой остановке все вышли из автобуса, чтобы поужинать в придорожном кафе. Не очень хотелось расставаться с одеялом, которое мне выдали вместе с бутылкой воды перед тем, как тронуться. Во время движения, как и предупреждал Азат, в автобусе ощутимо похолодало.

Несмотря на глубокую ночь, на улице было душно. Освещённые фонарями торговые палатки ровной линией тянулись вдоль дороги. Улицу заполняли звуки, доносящиеся из-под бьющих по барабану рук маленькой девочки. Её голова, скрытая под плотной тканью платка, была опущена и прижата к груди.

Я почувствовала к ней тоже самое, что к спящим мужчинам в беседке. Момент единения. Что-то внутри откликалось на эти действия, видело в них знакомое и естественное. Хотелось не смотреть, а влиться в них, стать их частью.

Ела я с опаской. В заказанной еде попались первые острые специи. С масалой я завязала после второй попытки подружиться с её вкусом и заказала обычный чай с лимоном. Вместо долек лимона в чай был выдавлен его сок.

После приема пищи все туристы побежали в уборную, за секунды создав длинную очередь. Первая и последняя перед долгой ночью остановка очень располагала к посещению данного места. Я надеялась, что не пожалею о том, что не пошла.

Снова тронулся автобус, снова все заняли свои места, и снова у меня не получалось заснуть. Я проваливалась в сон, но то и дело возвращалась к бодрствованию и бродила глазами по спящим. Иногда они просыпались, но в целом их сон был крепким.

Фильм давно выключили. Из-за разряженного телефона я даже не могла посмотреть, сколько времени мы уже едем. Разболелась поясница. Я извивалась в кресле, как червь. Удобные сидения автобуса не располагали ко сну, хотя раньше я ездила в условиях намного хуже и прекрасно засыпала. Впечатления за день, эмоции, попытки сознания спроецировать будущее… Перевозбуждение на давало сомкнуть глаза.

Я посчитала овец, потом медленные вдохи и выдохи. Забравшись в кресло с ногами и сложив их по-турецки, покрутила шеей в разные стороны и потянулась. Спине полегчало, и я попробовала вздремнуть.

Затекла нога. Пока расплеталась, чтобы поставить ноги на пол, взгляд наткнулся на толстое одеяло, валяющееся на полу. Видимо, у кого-то упало. Я долго думала, нужно ли его поднять. Потянувшись к одеялу, я поняла, что поднимать его не стоит. В проходе спал без задних ног индиец.

Интересно, ему по голове не дует?

Тоже так хочу.

Я тоскливо вздохнула. Не знаю, сколько в итоге проспала, но, когда открыла глаза, и на улице, и в автобусе было темно. Внезапно меня охватил беспричинный ужас. Организм кричал:

«Срочно надо выйти, больше не могу ехать, давай выйдем!»

Я не могла понять, в чём дело. Поясница разрывалась от боли. Я потянулась в разные стороны ещё раз, но это не помогло.

Азат предупреждал о том, что, если вдруг кого-нибудь затошнит, у него есть чеснок, зубчик которого можно положить под язык. Но меня не тошнило. В голове всё будто забилось мокрой ватой.

Я вглядывалась в тёмные окна, сердце бешено колотилось о стенки грудной клетки. С трудом я смогла разглядеть очертания горных хребтов. Ночь теряла свою черноту, часы её власти с каждой секундой оставались позади.

Мы ехали по серпантину в гору. Вот оно что… Вот почему я так плохо себя чувствовала. Давление. От понимания причины ухудшения самочувствия легче не стало. В принципе, со мной всегда так. Я закрывала глаза и, покачиваясь, утешала себя. Кому нужно помолиться, чтобы мы поскорее приехали?

Вместе с наступлением утра я испытала некоторое облегчение. Раз утро, значит, почти приехали.

За окном хлестал промозглый дождь. Непогода совсем не пугала. Пугало то, что ехать до Наггара оставалось ещё около двух часов. Зря я обрадовалась утру.

Все проснулись. Татьяна переживала из-за дождя. Я оправдывала дождь и утешала её. Подумаешь, промокнем. Зато выйдем отсюда.

— Ты довольна? — Азат привлёк моё внимание и показал на окно.

Сквозь серую стену я видела полосы горных хребтов, поросших травой и хвойными деревьями. Вчера мы бродили среди потрёпанных ветхих домов и таких же людей, а теперь перед взором возвышались горы, закручивали нас в себя, обнимали рекой, течение которой бежало в ту же сторону, куда ехал автобус.

Мы приближались к Наггару через гималайские предгорья, пересекая долину Куллу. Местные жители зовут её Долиной Богов. В XVI веке Наггар был столицей княжества, которым считалась долина. Когда-то здесь жили древние мудрецы Васиштха, Ведавьяса, Ману и многие другие, а сейчас располагается дом-музей Николая Рериха и несколько уцелевших индуистских храмов IX — XI веков.

Вскоре моё желание осуществилось. Автобус остановился у обрыва возле придорожного кафе и водитель выпустил нас на улицу. Прежде чем выйти, я откопала в рюкзаке кислотно-оранжевую ветровку и натянула её поверх кофты.

Дождь острыми каплями стучал по голове. Из-за отсутствия ветра плотный утренний туман ослеплял и не давал оглядеться. Исчезла духота, и тяжёлый, но вполне приемлемый для жизни воздух насыщал так глубоко, что мне заложило лёгкие.

Кафе внутри напоминало заброшенную постапокалиптическую столовую, наполненную суетящимися людьми. Я примостилась на шатающийся стул (в чём-то мы с ним похожи), спрятав руками уши. От чая отказалась больше по той причине, что раздавали его в пластиковых стаканчиках, а сосредотачиваться на том, чтобы его удержать, донести до стола и вытерпеть жар через тонкий пластик, было выше моих сил. И я хотела в туалет.

Я предприняла попытку сходить в уборную, но, увидев очередь, решила, что потерплю. Водитель поторапливал туристов вернуться в автобус.

Ехать, вглядываясь через мутное от дождя стекло в холмистую местность, а не в темноту, намного легче. Люди оживились, наша группа стала что-то обсуждать. По разговорчивости и активному передвижению по салону автобуса индийцев я поняла, что свобода близко. В голове прояснилось ровно на столько, сколько нужно, чтобы донести себя до конечного пункта назначения.

Когда мы приехали, из автобуса все выходили с такой скоростью, будто не желали с ним расстаться так же сильно, как я. Водитель равнодушно выбросил наши чемоданы на дорогу, не заботясь о их внешнем виде, а мой коврик опять чуть не уехал путешествовать отдельно от меня.

Наггар издали походил на обычную русскую деревню. Похожие на двухэтажные гаражи дома плотно прижимались друг к другу и были облеплены множеством промокших объявлений и разноцветных вывесок. Оказалось, что это главный базар поселения.

Мы стояли посреди дороги чуть поодаль в гордом одиночестве. Дождик теперь заморосил мелкими каплями, но тучи в угрюмом небе постепенно рассеялись.

Внезапно для себя я узнала две новости.

Первая. Сейчас снова нужно сесть в машину и ехать дальше. Ужас. Азат заверил нас, что ехать до гостиницы осталось всего пятнадцать-двадцать минут. Я ему не очень поверила. После времяпровождения в автобусе около четырнадцати часов я никому не верила.

Вторая. Так плохо посреди ночи мне стало не только потому, что дорога набирала высоту, закручиваясь по крутому серпантину в гору.

У меня начались критические дни. На две недели раньше. А вот это уже было больше, чем ужас. Видимо, организм потерялся во времени и пространстве и решил «почему бы не сейчас?».

Словно в замедленной съёмке я смотрела, как Азат забрасывает на крышу такси громозкие чемоданы и молилась, чтобы мы скорее прибыли домой. Я привыкла называть домом любое место, куда еду спать.

Мы сели в такси. Водитель не спеша ехал вверх по серпантину, которых, как я поняла, здесь в избытке.

Я не замечала ничего вокруг. Всё, что меня интересовало — скорее попасть домой. Нужно было поторопить своих спутников, но я сдержалась — пускаться в объяснения о причине выше моих эстетических сил.

Почему это происходит со мной?

Я пыталась включить чувство юмора, но ему тоже было не весело.

Из такси я выбежала первая. Это ни на что не повлияло. Казалось, моя группа специально приняла решение делать всё медленно.

Снять чемоданы с крыши машины — минуты две-три.

Поздороваться с пожилым мужчиной, явно имеющим отношение к гостинице, где мы будем жить, — ещё три минуты.

Вот же проклятье! Я не выдержала.

— Когда мы будем заселяться? Скоро уже?! — произнесла я как можно более миролюбивым, но напористым тоном.

БЫСТРЕЕ.

В ответ встретила несколько непонимающих моё нетерпение взглядов. Отвернувшись, я закатила глаза и шумно вздохнула.

Страдание заполонило меня с головы до ног. Я ничего не могла сделать. Только идти следом за всеми и делать вид, что у меня всё в порядке, но чувствовала, что это далеко не так.

Любезности на первом этаже, выдача ключей. Персонал гостиницы помог нам поднять чемоданы на второй этаж.

Единственным плюсом в ситуации, а я нашла его, даже испытывая безумное чувство беспомощности перед происходящим, было то, что я предусмотрела подобный вариант развития событий, и всё, что мне требовалось, это добраться до своего чемодана, а уже вместе с ним до уборной. Я заметила её на первом этаже гостиницы, но меня отогнали от чемодана и потащили его в неизвестном направлении. Да вы издеваетесь!

Я побежала за крепким парнем, который ловко забросил мой чемодан за спину и стремительными шагами скрылся на лестнице. Поднявшись за ним, увидела, что дверь в самый первый номер открыта. Ольга, оказавшаяся здесь почему-то раньше меня, с любопытством заглянула внутрь, оценивая, насколько он ей нравится, остальная часть группы тоже поднялась к нам и открывала двери других номеров.

Я увидела свой чемодан посреди коридора и, схватив его, вбежала в номер прямо перед Ольгой, чуть не сбив её с ног.

— Пожалуйста, можно мне сюда.

БЫСТРЕЕ!

— А с кем ты хотела жить?

— Да мне всё равно!

Она не стала со мной спорить и сказала, что тогда я буду жить с ней, после чего вышла за своим чемоданом.

Как же я злилась на себя. Нельзя так поступать с собой.

К счастью, беда оказалась не так велика, как я её чувствовала, и, пока женщины изучали новые покои, я переживала стресс и говорила себе скептическое спасибо, а за одно и местным богам за то, что проблема дождалась утра.

Ольга вернулась в номер и принялась распаковывать вещи. Я последовала её примеру, хотя хотелось просто лечь в постель и поспать в нормальном горизонтальном положении.

— Что решили, что сейчас делаем?

— Можно пока отдохнуть или сходить погулять…

Судорога резко свела живот, и я согнулась пополам, упёршись одним коленом в кровать. Около минуты я не могла пошевелиться. Лицо сменило краску от зелёного до землисто-серого. Спазм длился недолго, и, отдышавшись, я вяло продолжила извлекать вещи из чемодана.

Я вышла на балкон, чтобы посмотреть, куда мы приехали. Приземистые домики с разноцветными крышами были умело встроены человеческими руками в ниши скал, вытянутые вверх корпуса соседних гостиниц окутывали плотные дымчатые облака. Непривычно.

Принять горячий душ после длинной дороги не удалось. Ольга опять куда-то ушла, и я пыталась настроить воду самостоятельно. Из-под крана текла холодная вода. Я включала и выключала кулер, но на её температуру это никак не влияло. Ну, что ж… Раз решила помыться, значит нужно перетерпеть. Холодный душ тоже душ.

После душа я собралась немного поспать и почти залезла под одеяло, но в номер постучали. Открыв дверь, я нос к носу столкнулась с улыбающейся пожилой женщиной, завернутой в шарф цвета горчицы.

— Алина это Гюляра. Гюляра это Алина, — представил нас друг другу Азат, стоящий с ней рядом.

Я растерянно ответила на её объятия. До самого вечера я считала, что Гюляра хозяйка гостиницы и только потом поняла, что она — недостающая часть нашей группы. Оказалось, что Гюляра знакома с Реной. Они обе приехали из Баку и не в первый раз путешествовали по Индии вместе с Азатом. Гюляре было семьдесят лет, но она обладала такой заразительной живостью и любопытством к окружающему миру, что я тоже оживилась.

Кафе, в котором нам предстояло питаться ближайшие дни, находилось на крыше гостиницы. Когда я мыла руки в раковине, висевшей напротив входа на крышу, ко мне подошла молодая девушка в жёлто-белом сари и жестами показала, где висит полотенце для рук. Как и остальные обитатели гостиницы, она относилась к нам приветливо и вместе с тем была как-то особенно далека от нас и нашего мира.

Совместный заказ избавил меня от судорожного изучения непонятного меню с ещё более непонятной едой. Я заранее спасла себя от экспериментов с напитками и попросила чай с лимоном.

Резкая перемена погоды от липкой жары и влажности к прохладе и сухому воздуху вынудила натянуть на себя рубашку, но вскоре я всё равно замёрзла. В процессе начавшейся между женщинами беседы я почувствовала, что начинаю съёживаться от холода. И волнения.

Во время первого совместного разговора быстро сформировалось правило, которое сопровождало нас всю дальнейшую поездку. Мы договорились не перебивать друг друга. Если кто-то высказывался, остальные внимательно слушали рассказчика и только потом задавали вопросы.

Правило хорошее, но сложное. Желание перебить слова собеседника своими проскальзывало в каждом из нас и нередко вырывалось наружу. Села я не очень удачно, знакомиться друг с другом решили по часовой стрелке — то есть с меня.

Я никогда не умела начинать разговор первой. Прежде чем говорить, мне нужно прочувствовать настроение собеседника или беседы в целом. Для меня это важно. Говорить я умею по-разному, и, главным счетом, эта «разность» связана с теми, кто меня слушает.

Смутившись, я перевела «стрелку» дальше, ругая себя за то, что теряюсь в общих разговорах и предпочитаю слушать рассказы остальных, а свои оставляю до лучших времён, которые, как правило, наступали крайне редко.

Зато, мысленно подбодрила я себя, каждый человек за столом обрёл не только знакомую внешность и движения, но и внутреннее содержание.

Каждая из нас была личностью со своей историей, ценностями и желаниями. Азат направлял течение нашего общения и создавал условия передвижения по нему. Он попросил не упоминать его имени в процессе повествования, но так или иначе оно время от времени звучало из уст каждой из нас, ведь благодаря ему мы оказались именно здесь и именно в таком составе.

Собравшись с духом, я тоже высказалась.

Пока женщины рассказывали о себе, в голову приходило много мыслей, но я поняла, что ни одну из них не готова выпустить наружу. Изначальные неточные причины поездки отклонялись мной из-за неуверенности — действительно ли я ищу через Индию то, о чём я думала в самом начале.

Нет.

Я поехала потому, что так было нужно. Будь я менее практичнее, то сказала бы, что меня «позвали». Позвало что-то, что больше, глубже и умнее меня.

Совсем не зная Индии, я почему-то думала о ней, как о стране, где есть Женщина. Конечно, женщина есть в любой стране и даже не одна, но я хотела найти не столько Её саму, сколько Её проявление в глубине природы, культуры и, возможно, в себе самой. Я нуждалась в женственности, мне не хватало её для себя, и я очень хотела увидеть Её хоть краешком глаза.

Я никому об этом не сказала, желая уберечь и защитить своё робкое желание от возможного недопонимания. Я не знала, что за люди рядом со мной, чего они ждут и чего хотят от Индии, но знала, что все мы что-то ищем.

За пеленой того, что «нужно», было много «хочу». Желание найти, понять и принять. В первую очередь себя. Подобное чувство я испытывала во время занятий йогой. Здесь моё занятие соприкасалось с чужими жизнями и длилось пятнадцать дней. У нас была возможность общаться и передавать друг другу знания, но пока каждая с головой погрузилась в свой внутренний неповторимый мир. После беседы мы «зацепились» друг за друга чуть прочнее и разошлись чуть более знакомые, чем прежде.

Я металась по номеру, не в способности определить, в чём нуждаюсь. Испытывая ложное чувство того, что сон мне не нужен, я вышла, чтобы прогуляться по окрестностям временного дома. Оказавшись на улице, ощутила немыслимую усталость. Тело нуждалось в отдыхе, а голова убеждала его в том, что отдохнуть оно успеет.

Густая листва липы, что росла напротив гостиницы, скрывалась за плотными клубами облаков, как и соседние здания. Отсутствие солнца не мешало птицам звонко напевать мелодичные трели, лаяли собаки, бегающие друг за другом по туманной улице. По улице, занятой облаками.

Помимо меня куда-либо выходить из гостиницы готова была только Фаина. Вроде бы с нами пошла Гюляра. Перед глазами то и дело расползались чёрные круги усталости, и я не понимала, в чьей компании нахожусь.

Пройдя во главе с Азатом за угол гостиницы, мы ступили на не слишком надёжные ступеньки и спустились вниз. У меня закружилась голова, а ступеньки перед глазами заплясали. Ногтями я вцепилась в кирпичную стенку и очень пожалела о том, что не осталась в номере.

Вниз мы спускались из-за массажа. Гюляра рассказала всем про чудодейственный гималайский массаж, который делали в том же здании, где мы жили. Все заинтересовались и поспешили воспользоваться возможностью попробовать.

Пока кто-то записывался и расспрашивал о противопоказаниях массажа, я присела на лавочку. В ушах неприятно гудело. Ярко-розовые лепестки пышных цветков клонились к траве, в зарослях порхали белёсые бабочки. Нечёткая картинка мира плавала перед глазами и искажала цвета.

— А ты пойдёшь на массаж? — внезапно ворвался в гул головокружения голос Гюляры.

Я отрицательно покачала головой. Я, кажется, теперь вообще никуда не пойду.

Вернувшись на дорогу с помощью кирпичной стены, я встала перед выбором — идти гулять или спать. Упрямство сдалось здравому смыслу, и я вернулась в номер.

Ольга раскладывала одежду на полки шкафа и, увидев меня, сказала, что тоже пойдёт узнавать на счёт массажа. Вместо ответа я рухнула на кровать, забралась под одеяло и закрыла глаза.

Забытьё, наступившее почти сразу, не перешло в сон. Разболелось лицо, онемели руки и свело ногу. В висок и около брови больно стреляло. Я дотронулась до лица и как будто увязла в нём. Всё вокруг кружилось.

Только без паники, сказала я себе, осторожно перевернулась на бок и попыталась заснуть.

Свет в комнате раздражал веки, я прикрыла лицо ладонью и сосредоточилась на дыхании. Зашуршала входная дверь, послышались шаги.

— Мы идём обедать, — раздался за спиной резкий голос Ольги.

— Нет, я не хочу… — язык еле выговаривал слова, а мысли не помогали с формулировками.

Ничто не могло заставить меня подняться с кровати. Слова превратились в звуки, не имеющие смысла. Сквозь дремоту я не испытывала разочарования, как это бывает, когда я не могу куда-то пойти вместе со всеми. Дверь снова зашуршала, а я уснула.

Я проспала около двух часов и проснулась в лучшей форме, чем засыпала. Глаза хорошо фокусировались на предметах, впечатления чётко и ясно разложились в голове, и только один вопрос не давал покоя: «Где все?» Мне неважно знать, куда и насколько мои спутники уходили поесть, другое дело, если бы они отправились на прогулку по окрестностям.

Я прислушалась. Кто-то ходил по коридору и разговаривал. Нужно срочно вставать, они явно куда-то собираются без меня! Пока я одевалась, в номер зашла Ольга и подтвердила мои догадки.

Жалуясь им же на то, что они пытались меня бросить, я собрала рюкзак. Фразы о том, что «мы решили, что раз ребёнок спит, лучше его не трогать» я пропустила мимо ушей. Как меня не называй — сути дела не меняет. Я твёрдо решила игнорировать комментарии, связанные с моим возрастом. Всегда игнорирую всё, что мне не нравится.

Вопрос о том, куда мы едем, от меня уже вошёл в традицию.

Манали. Поселение за тридцать километров от Наггара.

Мы добрались до него на такси, которое собрало все кочки извилистого серпантина. В Манали нас встретил давний друг Азата непалец Чату. С самого утра Азат много говорил о нём, подготавливая благоприятную почву перед встречей. Он убедил нас, что Чату нам понравится.

Чату был ниже меня на голову, на его смуглом лице постоянно появлялась улыбка. Непалец суетился вокруг Азата, а, увидев Гюляру, заулыбался в два раза шире. Они познакомились в её прошлую поездку, и Чату называл Гюляру grandmother⁵. Видеть в каждой новой группе маленькую семью — точно по-буддистски.

Поборовшись с ударением поселения, я сдалась и переключилась на центральную улицу, плавно заполняющуюся вечерними сумерками. Хорошо, что я вовремя проснулась.

Первая встреча с индийским базаром совсем не обрадовала. Я видела, как у моих спутниц загорелись глаза, а в головах возникли списки того, что неплохо бы приобрести.

Широкие штаны, льняные рубашки, пёстрые сарафаны, шёлковые сари… Я знала, что не буду носить такую одежду, и уныло ходила следом за своей группой, бегло оглядывая предлагаемый товар.

После того, как Ольга выбрала себе шерстяные шаровары и рубашку, мы начали торговаться. В Индии это считается обычным делом. Казалось, что процесс покупки замедлится и затруднится из-за нашего несовершенного английского языка, но всё, что от нас требовалось, это предлагать цифры ниже, чем называл продавец. Метод впоследствии работал через раз, но всё-таки…

Уверенность в том, что мне ничего не нужно, испарилась, когда я увидела в одной из палаток висящее на крючке бело-голубое пончо. Постояв рядом с ним несколько секунд, я пошла дальше вдоль улицы. Одни магазины сменялись другими, а я всё думала, купить его или нет.

— Если нравится — купи, — Ольга озвучила мои мысли, а я уже искала глазами ту самую палатку.

Женщины увлечённо торговались за какую-то другую покупку, и Азат выделил мне в спутники Чату, чтобы узнать о стоимости пончо. Чату так стремительно ринулся к палатке, что мне пришлось не идти, а бежать за ним. Указав пальцем на пончо, я пронаблюдала короткий диалог между продавцом и Чату и побежала за ним обратно к Азату. Я уже точно знала, что куплю пончо. Если бы не купила, то долго бы жалела. Услышав перевод цены, я опять пошла с Чату к палатке.

Остальные догнали нас позже, чтобы прокомментировать покупку. Глаз меня не обманул, в пончо я чувствовала себя лучше, чем в собственной коже. Этим мои покупки, как ни странно, не ограничились.

Шарфы. Кто же знал, что их тут так много.

Сначала я не проявляла к ним никакого интереса, ведь подобное можно приобрести и в Москве. Женщины щупали их, мяли, оценивали натуральность, как и моего пончо, которое успели поджечь в целях проверки качества.

— Можно на шавасане ими укрываться. Тепло будет, — Азат купил себе один шарф размером с плед и уложил в рюкзак.

Йога. Точно! Я забыла про йогу. Судя по погоде, замёрзнуть мне было суждено не раз… Я тоже купила шарф. Двести рупий за всё удовольствие.

Мы поужинали в одном из местных заведений с тибетской кухней. Несмотря на то, что ничего не ела с утра, голодной я себя не чувствовала. Из-за непривычного вкусового спектра пищи желудок как будто свернулся. Я не люблю эксперименты с едой, а тут даже вкус чёрного чая с молоком отличался от привычного. Голод скромничал и просил еды с осторожностью.

Мы заказали момо со шпинатом. Похоже на пельмени, только вместо мяса — шпинат. И главное — без специй! Подавали их с соевым соусом.

После ужина мы вновь прошлись по базару. На этот раз была конкретная цель. Манго. Я понятия не имела, что это такое. Фрукт не привлекал меня своим названием, но, глядя на восторг и воодушевление тех, кто его пробовал, я поддалась общему желанию его приобрести.

Заставленные палатками улицы Манали, горящие оранжевыми огнями фонари и толпы индийских мужчин и женщин вновь напомнили мне о том, где я нахожусь. У меня не получалось принять тот факт, что моё желание сбылось, что я уехала, что я далеко и всё, что происходит, происходит со мной.

В гостиницу мы вернулись затемно.

Глава 3

Электрический Шива

Всю ночь я провертелась в кровати как юла и провалилась в сон лишь за пару часов до подъёма. Чем ближе подходило утро, тем больше я сомневалась в том, что мне стоит идти на утреннюю практику йоги.

Я ответственно относилась к стабильности личной практики, ведь за два года занятий она помогла мне решить множество проблем. Зажатая и готовая к разного рода неприятностям, как внешнего, так и внутреннего характера, я цеплялась за покой и расслабление, что приходили после занятий, как за путеводную нить. Нить, крепость которой зависела от регулярности практики.

Будильник буркнул всего раз, прежде чем я его выключила. После оповещения о подъёме напала такая сильная сонливость, что теперь я была уверена в том, что как только закрою глаза, сон станет крепким на долгие часы.

Я с трудом выбралась из-под нагретого телом одеяла и тихонько оделась, в сомнениях поглядывая на спящую Ольгу. Мы не договорились о том, нужно ли её будить или нет. Я решила сделать это позже, в случае, если она не придёт на йогу, и, взяв коврик и приобретённый шарф, отправилась на крышу, где должно было состояться занятие.

Я поднималась по частым ступенькам в сланцах, норовящих слететь с ног, преодолевая один пролёт за другим, и, как могла, жалела свою коленку. Она имела свойство усложнять мне жизнь в моменты продолжительных нервных переживаний или чересчур выматывающих физических нагрузок. Это всегда происходило неожиданно: в сустав как будто били чем-то тяжёлым извне, отчего нога сразу подкашивалась, а в голове возникала острая нестерпимая боль. Я редко могла удержать равновесие при таком ударе и падала на землю, если не находила за что или кого зацепиться. Чем невыносимей была боль, тем дольше я потом приходила в себя и старалась не опираться на больную ногу до тех пор, пока не начинала доверять своему телу заново. Я испытывала дикий страх перед этой болью и подсознательно старалась держаться возле стен, поручней и людей, которые могли бы меня поймать в случае внезапного удара. Хотя упасть я не боялась. Я испытывала ужас перед болью, затмевающей рассудок.

Спуск с лестницы обещал быть не быстрым. Лучше бы сразу разбудила Ольгу и не добавляла себе сложностей. Из-за недосыпа я поленилась лишний раз подумать о более удобном построении маршрута утреннего передвижения.

На крыше никого не было. В сомнениях я прошла по сырой от ночного дождя площадке под навес и положила плед вместе с ковриком на скамейку. Небо затянуло тучами, сквозь бледный туман проглядывались макушки гор. Я поёжилась от порыва сырого ветра. Ещё сильнее захотелось вернуться обратно под одеяло.

Моё одиночество прервала Гюляра. Вместе с ней мы растащили обеденные столы, освобождая пространство для занятия. Спустя несколько минут к нам присоединились Рена, Фаина и Татьяна. Сонные, укутанные в ветровки и шарфы. Азата всё не было.

Я присела на стул, уткнувшись взглядом в облако, заслонившее округу.

— Может он проспал?

Вопрос повис в воздухе.

— Может это твой шанс провести нам йогу? — с серьёзным выражением лица спросила Гюляра.

На миг я застыла, а потом ответила, что разбужу Азата, и поспешила уйти. У меня имелся опыт проведения занятий, но я не готова была применить его прямо сейчас.

Я сползла по неудобным ступенькам, нашла нужную дверь и замерла, прислушиваясь к шорохам в номере Азата. Вдруг, стоя под его дверью с поднятой для стука рукой, я испытала чувство животной дикости. Меня накрыло им с головой, я осознала, насколько глубоко всё и все чужие вокруг меня, что я никого не знаю, и Азата я тоже не знаю.

Когда в первый раз пришла к нему на занятие в Петербурге, и мы поговорили, почему-то показалось, что я знаю его очень давно, показалось, что общаться с ним может быть легче, чем с другими людьми. Но это же совсем не так. Вспомнила я об этом только сейчас.

Я отмахнула от себя внезапный анализ фактов нашего знакомства и неуверенно постучала в дверь. Спустя время из-за неё появилось заспанное лицо Азата. Я почувствовала себя тираном.

— Доброе утро, — видно, что не очень, — Йога будет?

Он сонно кивнул, видимо не понимая, что к чему, а я пошла за Ольгой. Энтузиаст!

Когда все встали на коврики в боевой готовности выполнять асаны, я начала замерзать. Чаще всего я мёрзла не из-за погодных условий, а от волнений и переживаний. Такая реакция на стресс стала проявляться в теле не так давно, и привыкнуть к этому не получалось.

Всю практику я безразлично повторяла асаны за Азатом, стараясь не думать о том, как мы проведём сегодняшний день. В заключительной шавасане мои мозги как будто замёрзли вместе с привычно похолодевшими во время занятия руками и ногами.

Я опять запереживала, что простужусь и заболею, но где-то глубоко внутри понимала — это совсем не тот холод, от которого потом болеют.

Последние пару месяцев перед отъездом я чувствовала себя чересчур скованной, измученной собственной физической болью и раздражением от неприятных сигналов, которые посылало сознанию тело. Нередко меня без причины передергивало, я ощущала тесноту и спазмы внутри, и мне непросто было контролировать тело, управлять им и направлять его.

Занятия йогой не всегда приносили мне облегчение, но сейчас, на этой крыше, несмотря на то, что замёрзла, скованности после практики я не ощутила.

Сворачивая коврик, я заметила севшего на перила балкона крупного чёрного ворона. Он внимательно за нами наблюдал, перетаптываясь с ноги на ногу.

Мы посмотрели друг на друга.

«Привет!».

Казалось, что в такие моменты сама природа поддерживает и успокаивает меня, напоминает о своём присутствии, о своей жизни вокруг других жизней. Эта птица олицетворяла связующее звено между происходящим и уже произошедшим. Сочетание в ней покоя и любопытства отчего-то утешало, увлекало и в то же время возвращало к реальности.

В меню, среди названий блюд, Фаина нашла обычную рисовую кашу с бананом. По крайней мере я надеялась на то, что она обычная. Остальные женщины одобрили наш выбор, и мы сделали однотипный заказ. Азату было всё равно, чем завтракать, и, кивнув на наше предложение, он спустился к себе в номер.

Прошло пятнадцать минут, двадцать, полчаса, но ни одной тарелки с кашей нам так и не принесли. Потеряв терпение, Гюляра направилась прямиком к повару, чтобы узнать, в чем дело. Ей навстречу выбежал запыхавшийся официант и попросил подождать ещё немного.

Перекинувшись с ним несколькими фразами, она вернулась обратно за стол.

— Почему так долго готовят?

— Он сказал, что у них на кухне закончились бананы, и ему пришлось ехать на велосипеде за ними на базар.

— А сказать, что бананы закончились, они не могли?

Гюляра пожала плечами. Вскоре к нам вернулся Азат, а ещё через несколько минут на стол были поданы тарелки с кашей, в которую крупно порубили бананы.

— Сегодня мы посетим Биджли Махадев темпл — храм Электрического Шивы⁶, — объявил Азат, когда мы почти расправились с завтраком, и начал объяснять, что к чему.

Биджли Махадев темпл построен на вершине священной горы, расположенной на пересечении двух долин — Куллу и Парвати, что считается благоприятным местоположением для мест силы. По легенде, в горе спрятаны свитки со священными текстами, и найдутся они только тогда, когда человечество будет готово их понять.

О Шиве я знала только то, что он один из верховных богов индуистского пантеона. И что на некоторых картинках его изображают синим. Никаких ассоциаций и представлений о том, что нас ждёт в храме, в мыслях не возникло.

Пока мы ехали в такси, я успела представить древний храм, где совершаются различные религиозные поклонения и обряды в честь Шивы, таинственную атмосферу места, поведение людей и то, как туда впишется наша группа.

Фантазии рассеялись, когда я выпрыгнула из машины. Мы стояли посреди широкой пыльной дороги. Гималайским лес покрывал волнистые гряды холмов, далеко внизу виднелся облачный Манали.

В поездку я надела юбку в пол и теперь понимала, что это было далеко не самым лучшим решением. Приходилось часто приподнимать подол, чтобы видеть, куда наступать.

Постоянно, чтобы ни происходило, я пребывала в необычном состоянии покоя. Покоя неведения. Плыла за всеми по течению происходящего и знала только то, что актуально и ценно на данный момент времени. За счёт такого подхода к путешествию я уставала намного меньше, чем в случае, если бы знала, сколько предстоит пройти или проехать за день. Наивная уверенность в том, что за «следующим поворотом» станет проще, буквально придавала сил.

Оказавшись на высоте две тысячи шестьсот метров, я никак не могла определить, насколько мой нос принял новые параметры условий, в которых мы жили. Со вчерашнего вечера у меня сильно слезились глаза. Казалось, что зрачки готовы покинуть глазницы вместе со слезами. Глаза едко резало, а боль, исходящая от них, откликалась где-то в области висков.

Подъём в гору я начала не спеша и с полной уверенностью в том, что идти до храма Электрического Шивы всего ничего. Плиты ступенек скоро сменились корнями деревьев, что ломали камни и создавали трещины в земле. Ставить на них ноги было не очень удобно. Чуть приподняв подол юбки, я направилась к тропе.

Моя группа повернула с основной тропы на более узкую, идущую влево от леса. Отклонение от маршрута спровоцировала первая и последняя уборная на маршруте. Поняла я это только тогда, когда прошла полпути к цели многих туристов, путаясь ногами в корнях дерева.

Азат предложил мне помощь и протянул руку, которую я проигнорировала, разворачиваясь обратно. Тропинка не настолько сложная, чтобы я позволила себе принять помощь без психологических затруднений.

Весь обратный путь к тропе, ведущей в гору, я слушала лекцию Азата о том, что, если мне предлагают помощь, нужно её принимать. Но я не хотела её принимать. Считала, что есть какой-то лимит на получение помощи, а растрачивать его в местах, где я могу медленнее, но самостоятельно, мне не позволяла гордость.

— Каждый может идти так, как ему удобнее, сам по себе или с кем-то, если хотите пообщаться, — сказал он нашей группе, когда женщины вернулись на тропу.

Мы то очень далеко уходили друг от друга, занятые своими мыслями, то снова собирались вместе. Я наблюдала за порхающими с ветки на ветку птичками, другими туристами, паломниками и индийской молодежью. Все поднимались наверх, и возникло ощущение, что только я не понимаю сакрального смысла мероприятия. Непрерывный поток в гору напоминал разноцветную реку из людей, желающих приблизиться к святыне и воздать почести Шиве.

Мы останавливались отдохнуть, присаживаясь на пни поваленных деревьев или корпусом опираясь на валуны, покрытые густым мхом. Хвойная подстилка на тропе сменялась насыпями острых камней, легко скатывающихся от неловких прикосновений подошв. С крутых склонов сползала запутанная паутина кустов и сухих корней. Каменные ступени рядами уходили вверх и исчезали в глубине леса. Тропинка легко ускользала от них в сторону и вела людей по обрывистым краям скалы.

Вскоре моя рука по повелению Азата очутилась в руке Чату. Теперь он путешествовал вместе с нами за компанию. Скорость моего движения увеличилась вдвое. Русский язык Чату знал примерно так же, как я английский. Я развлекла себя попыткой поговорить с ним, но ничего толкового у нас не вышло. Узнала, что он буддист, вегетарианец и любит кошек.

Постепенно я привыкала к новой для себя среде. Проходящие мимо паломники, их разговоры между собой, бросающиеся в глаза пёстрые платья женщин и разбавляющая местный колорит современная музыка, кричащая из переносных колонок у подростков, — всё это объединяло и нашу группу, позволяло нам стать полноценными участниками шествия. Нас как будто вырезали из одного журнала и вклеили в другой, но так сложилось, что цвета и стили журналов совпали.

Чату привык быть первым, поэтому мы почти летели к вершине горы. Обычно я летела, чтобы догнать, а теперь мне приходилось время от времени тянуть его за руку назад с ключевым словом подъёма: «Подождём?». Когда нас догоняли, Чату спешил вырваться вперёд.

При сложных подъёмах в горы моё сознание всегда успокаивалось и выстраивало чёткую линию мыслей, а бесполезный шум исчезал из головы. Мысли обдумывали сами себя, давая голове отдохнуть. Процесс был чем-то схож с занятиями йогой. Тело концентрировалось на самом себе и своих ресурсах. Не споткнуться, не упасть, правильно поставить ногу и перенести вес — восхождение занимало сознание и позволяло забыться. Я никогда не думала о том, зачем мы собственно поднимаемся, мне нравился сам процесс и то, что происходило в это время у меня внутри.

От своеобразной медитации я отвлекалась, когда чувствовала, что мы с Чату ушли от остальных слишком далеко. Пока я больше нуждалась в объединении с группой, а не в её расщеплении.

Лес становился плотнее, тонкие стволы сосен выстраивались вдоль тропы в ровные ряды. Сквозь нас проплывали дымчатые облака, а температура воздуха упала на несколько градусов. Облака мешали разглядеть, что же там, впереди, к чему мы всё это время поднимались. Мы в прямом смысле слова погружались в непроницаемое облако. Я не видела собственные ноги и руки. Наклоняла голову вниз, смотрела вверх или перед собой, но натыкалась на тёмно-серую мглу. Скрипели взъерошенные вороны. Угольными пятнами они пролетали у нас над головами и скрывались в тумане. От сосен веяло сыростью. Паломники и туристы исчезали в облаке прежде, чем успевали обогнать меня.

Мы вышли на опушку леса. Резкие порывы ветра заставили облако исчезнуть, и взору открылись цветущие сочной зеленью холмы со множеством протоптанных ногами и копытами лошадей дорог. Я не успела толком ничего разглядеть. Ветер привёл с собой ещё одно облако, и нас окружила свинцовая пелена загадочности.

Чату что-то спросил меня, и, прежде чем понять услышанное, я ответила «да». Что «да» я узнала, когда он полез в рюкзак и достал флисовую кофту. До сознания дошло, что меня спросили: «Холодно?». Поскольку я и вправду замёрзла, то правильно сделала, что согласилась. Пока я надевала кофту, нас догнала наша группа.

Облако растаяло на ветру, открывая холмистую местность и вереницу людей, поднимающихся вверх по ветвистым тропинкам. Жёлтые плащевые палатки, горящие робким огнём костры, одетые в свитера и куртки туристы, привязанные к вбитым в землю кольям лошади с поклажей на спинах, — мы попали на перевал.

Чату понёсся вперёд, как только я взяла его за руку. Юбка на удивление не мешала быстро переставлять ноги, прыгать по кочкам и переступать через овраги, встречающиеся на пути.

Пронизывающий ветер вместе с облаками отгонял тепло, и я ёжилась под холодными порывами. Утыкалась себе под ноги, но во время непродолжительных остановок после преодоления очередного холма могла осознанно пропускать через себя облака, смотреть на других людей и пологие склоны изумрудных холмов. Ползущие по земле облака погружали нас в молочную мглу, рассеивались и исчезали в воздухе.

Ступив с травы на взъерошенную подошвами многочисленной обуви землю, я увидела, как в растворяющемся облаке проявляются черты каменной арки, врастающей в гору узкой дугой. Одни люди обходили её, другие проходили прямо под ней. Она олицетворяла нечто собирательное и независимое, как портал в другой мир.

До ушей донёсся звон колокола, самодостаточный и напоминающий только себя самого, не вызывающий никаких ассоциаций. Под ногами скользила плитка, по которой совсем скоро пришлось идти босиком — мы ступили на святую землю. Её холод обжигал стопы.

Я искала наиболее ровные участки земли без камней и сломанных веток деревьев. Когда чувствовала под стопами что-то лишнее, у меня случались серьёзные затруднения с передвижением. Тело чувствительно реагировало на любые соприкосновения с миром, и мне приходилось искать для него наиболее мягкие пути передвижения. Его чувствительность касалась не физического дискомфорта, а напрямую болезненно воздействовала на нервную систему, и к буддистам меня приближало истинное знание того, что такое медленное всепоглощающее страдание.

Внимательно следя за тем, чтобы не наступить на что-то крайне неприятное, я продолжала идти по холодной плитке и пыталась осознать, где я сейчас нахожусь, что-нибудь почувствовать по отношению к этому, забыть про себя.

Напротив входа в небольшой храм стоял деревянный шпиль с трезубцем наверху, а так же шивалингамы⁷ и облитые густой жидкостью статуи. В ноздри ударил кисло-сладкий запах приношений Шиве. Дым костра чёрной змеёй струился в небо, смешиваясь с тучными облаками.

Азат рассказал, что в сезон дождей деревянный двадцатиметровый столп отражает молнии. Он соединен с лингамом внутри храма и время от времени молнии раскалывают его. Потом брамины⁸ склеивают лингам обратно с помощью теста и масла. Так осуществляется закономерный круговорот влияния Шивы на мир — разрушение и возрождение.

Как воспринимать то, что сейчас происходит, отношусь я к нему или нет?

Я не хотела принимать или отрицать. Только понять, для чего вышло так, что я смотрю на столб чёрного дыма, слышу звон колокола, и вокруг меня чужой народ славит чужого бога?

«Чужое» — лишь слово, которое зачем-то придумали и отрезали от единого целого на множество кусков. Все мы стремимся к одному и тому же разными путями, и, может, вместо того, чтобы искать различия, нужно искать сходства?

Вера это, в конечном итоге, важно. Что бы кто ни говорил, все во что-то верят. Вера в себя — тоже вера.

Я чувствовала и знала, что готова принимать всё, что вижу, слышу и получаю здесь, но я в гостях и только. Наверное, правильнее всегда быть в гостях у внешнего и дома у внутреннего.

Храм Электрического Шивы со стороны был похож на избу, опоясанный деревянной верандой с потрескавшейся краской, сам он выложен из камней. Толстые сырые бревна веранды раздулись под тяжестью крыши. Прежде чем войти в храм, паломники ударяли в колокол, взбирались по скользким мраморным ступенькам, совершали обход храма по часовой стрелке и, выходя из него, вновь ударяли в колокол.

Преодолев ступеньки, я как клещ вцепилась в одно из бревен веранды. Стопы коснулись пропитанных влагой времени и дождей прохладных досок. Центр храма был огорожен стенами, скрывающими от глаз шивалингам, и мы следовали друг за другом по тесному тёмному тоннелю. Ноги скользили по мокрым доскам, я посмотрела вниз и увидела в полу зияющие дыры.

Замечательно…

Я попробовала придерживаться за стенку, но это оказалось не лучшей затеей. Брёвна были такими же мокрыми, как и доски пола. Я не хотела получить занозу и оставила руки при себе. По возможности старалась не отставать от своей группы, хоть и идти по такому коридору было крайне неудобно. С одной стороны, я боялась задержать тех, кто шёл следом за мной, с другой — отстать от своих, а с третьей — выйти отсюда поскорее тоже немаловажно.

Заднюю стену храма покрывали следы маленьких ножек. Каждый проходящий мимо паломник бережно прикасался к ним. В очередной раз перед моим внутренним взором возник жирный знак вопроса касательно веры и моего поведения в ней.

Кто я?

Неужели я действительно спросила себя об этом?

Сердце тянулось от противоречивого нового к противоречивому привычному. Во мне никак не могло сформулироваться и сформироваться отношение к событиям, которые со мной случались. Не только сейчас. Я буквально ощущала, как вымучивала из себя большинство чувств и не знала, что с ними делать. Не могла разобраться в том, что из них настоящее, а что автоматическое, поддающееся воле случая или влиянию извне. Стремясь к честности перед собой и другими, часто не верила самой себе. Всё, к чему я прикасалась мыслями и чувствами, нередко взрывалось обманом, требовало проверки и анализа, что отрезвлял меня, как холодный мрамор ступенек, ровно до того момента, когда я опять не начинала поддаваться дуновению ветреных мыслей и эмоций.

Сейчас я относилась к событиям так, как читатель относится к книге. Он увлеченно её читает, верит в каждое слово, в мир, созданный в ней, а, закончив последнюю страницу, расстраивается, взгляды его, возможно, меняются, но книга отправляется на полку и не тревожит разум до следующего прочтения.

На выходе из храма меня ждал неприятный сюрприз в виде высокого порога. Если забраться куда-то с помощью подручных средств я могла, то слезть — более серьёзная проблема. Женщины из моей группы легко спрыгнули с него, спустились по скользким ступенькам и непринужденно разговаривали, ожидая меня.

А вот я застряла. Чёрт! Собрала в одну руку ткань юбки и приподняла её, чтобы видеть ноги. Спиной чувствовала, что за мной формируется очередь. Звон колокола сделал паузу, звонить я в него не собиралась — объявились дела поважнее. Зацепившись пальцами за бревно, я некоторое время перетаптывалась с ноги на ногу и, наконец, решилась сделать широкий шаг вниз. Есть!

Знала бы, что так будет, — не полезла бы. Наверное. После этого шага спуск по обычным ступенькам показался сущим пустяком.

Когда мы обулись, отойдя от храма на поляну с чёрной, жирной почвой и прибитой к ней дождями пожухлой травой, я испытала облегчение. После меня колокол снова звучал часто и звонко.

Несмотря на простор вокруг, само празднество я ощущала замкнуто. Мне было тесно в нём, и, как бы я не пыталась его понять, ничего не выходило.

Я радовалась пребыванию на холме, глаза горели интересом и желанием познавать волшебный, чужой мне мир, но к синему Электрическому Шиве я ничего не почувствовала.

Я не могла его представить где-то рядом с собой, в своей жизни. Не могла представить, что ему интересен этот праздник.

Я могла бы пустить его в сердце, если бы мы были друг другу нужны. Если бы он был мне нужен так же, как паломникам, пришедшим сюда.

Для меня Шива чужой и холодный, синий и зелёный. Он этот холм и небо над ним, но, спустившись отсюда, я легко простилась с ним, не приглашая в дальнейшую жизнь. Только если в гости.

Спуск требовал чуть большего соблюдения равновесия и внимательности к крутой дороге. Ко мне вернулся Чату. Поэтому от меня требовалось немного другое — иди за ним так, чтобы никто никого не тянул. Он снова спешил, а я снова его тормозила. Со стороны всё выглядело так, будто мы просто спускались.

Полные пегие кобылы, нагруженные тюками с вещами, долгоногие жеребята, замершие возле них в поисках молока, ярко-жёлтые палатки на фоне туманного неба — мы вернулись в долину между двумя мирами, живущую особенной, отдельной от всех жизнью, и устало опустились на деревянную лавочку в одной из поставленных на скорую руку палаток.

Дымящийся чай в пластиковых стаканчиках совсем скоро оказался на низком столе перед нашими носами. За разговором он пился быстро у всех, кроме меня. Пальцами через пластик я чувствовала, насколько он горячий, и пить не торопилась, осторожно двигая из стороны в сторону стаканчик по неровным дощечкам стола. Как и высокие ступеньки, горячий чай — немного не моё.

Вообще я всё могу, но придётся подождать.

Иногда казалось, что проще от всего отказываться, чем требовать чуть больше времени для себя. Только иногда. Так что я усиленно дула на чай, не желая ходить с обожжённым языком, что всё равно случилось. Терпеть ненавижу это.

Во время спуска женщины вели себя отстранёно. Если при подъёме я стремилась зацепиться за части нашей группы вопреки торопливости Чату, то, идя обратно, полностью сосредоточилась на вихляющей тропе. Я часто прижималась к скалам, пропуская поднимающихся подростков с громко играющими европейские хиты или даб-степ колонками. Индийцы умеют создавать атмосферу. Я лицом к лицу встретилась с сочетанием прошлого и настоящего, со стремлением к внутренней тишине, к соединению с чем-то, что больше нас, и с внешним гулом разговоров, музыки, песен.

Один поворот сменял другой, и в какой-то момент я почувствовала, как трясутся от усталости и напряжения ноги. Мышечная боль о себе знать пока не давала. Я помолилась скорее телу, чем кому-то извне, чтобы оно донесло меня до дома без приключений.

Перед поездкой я готовила ноги к длительным походам, но план не увенчался успехом. У меня постоянно что-то болело. Тем не менее сейчас кроме лёгкой дрожи никакого дискомфорта я не испытывала, и это успокаивало.

Шаг за шагом преодолевая последние метры спуска, я вдруг захотела две вещи на этой чужой земле — молока и шоколада.

Счастьем было посадить себя в машину. Благодаря сделанным фотографиям я вычислила, что восхождение длилось около двух часов, а на спуск ушёл всего час.

Такси скакало по кочкам, я вполуха слушала разговоры женщин с Азатом, пребывая в мандражно-удовлетворённом от прогулки состоянии. В гостиницу мы вернулись в обеденное время. Договоренность состояла в том, чтобы поесть в кафе, о котором я слышала, в отличие от остальных, впервые.

— А, тебя же не было с нами… — вспомнила Ольга.

— В смысле не было? — я искала в голове фрагмент, когда могла что-то пропустить и вспомнила: вымотанная после ночи в автобусе, я никуда не пошла вчера.

Вчера… Время здесь напоминало что-то тягучее, и любые воспоминания утопали в нём, не успев, как следует, проявиться.

Кафе находилось через дорогу от гостиницы, но куда именно идти, я не знала. Женщины ушли раньше меня, и, выйдя на улицу, я растерялась. Я привыкла не знать, куда мы идём или едем, но не оставаться в одиночестве.

Из-за угла улицы появился Азат. Уже лучше.

— Почему ты не идёшь в кафе?

— Потому что я не знаю, где оно. Я же спала, когда вы туда ходили…

Неподалёку от гостиницы стоял маленький прямоугольный храм. Название поселения Наггар переводится как «место обитания священного змея Нага», и храм посвящался ему. К храму поднялись двое мужчин и, перебирая в руках чётки, обошли его по часовой стрелке. С противоположной стороны холм, на котором мы жили, обрывался. Мелкие точки домов Манали утопали в зеленеющих и волнами уходящих вдаль лесах.

Азат скрипнул стеклянной дверью кафе, скрытого лохматыми елями подле обрыва. Обогнав его, я присоединилась к трапезе Татьяны, Ольги и Фаины.

Пресная лапша, плавающая в бульоне, обрадовала отсутствием специй. Жирные макаронины сползали с ложки, еда потребовала от меня тщательного сосредоточения. За окном покачивались ветки елей, забил по стеклу мелкий дождь. Нам повезло: за время похода к Шиве на землю не упало ни единой капли.

Впечатления от увиденного легко сошли на задний план сознания, уступая место происходящему. Уверенная в том, что смогу подумать обо всём потом, я беспечно ела лапшу. Азат маячил за окном, разговаривая по телефону. Мои спутницы так же, как и я, сосредоточенно ловили макаронины в своих тарелках.

Я оттягивала покупку молока и шоколадки, но после обеда решилась зайти в магазинчик, принадлежащий гостинице. Рупии и английский язык приводили меня в оцепенение.

Собравшись с духом, я приготовилась до последнего нести мысль продавцу и даже открыла рот, заходя в магазин, но Фаина спасла меня своим присутствием и проговорила элементарные фразы сама. Я извлекла из кошелька пачку непонятных денег и стала вникать в их арифметику.

— Ты молоко попробовала?

Я услышала этот вопрос почти от всех.

— Нет, — сидя в кресле, я смотрела на желанный мягкий пакет молока, потом на шоколадку и понимала, что слишком сыта. Лучше отложить пробу на потом. Тем более в нашей жизни появилось манго. Сил собраться за столом вместе ни у кого не нашлось, и Азат выдал фрукты поштучно.

Стоя над раковиной в ванной комнате мы с Ольгой разрезали манго её ножом и съели их, не соблюдая никаких этических норм. Сок фрукта стекал по рукам, подбородкам и щекам, а пальцы прилипали друг к другу.

Во второй половине дня женщины ушли на массаж. Я воспользовалась свободным временем и проверила социальные сети, написала домой, что со мной всё в порядке, а потом прогулялась по балконам и коридорам гостиницы, ближе знакомясь с нашим поднебесным жилищем.

Со всех сторон Наггар окутывали вершины гор. Бледное в дымке солнце медленно ползло к ним, за горизонт, в обитель. В густой листве деревьев шумели птицы, спеша допеть свои песни в преддверии ночи. Под окнами гостиницы виднелся ещё один древний храм, на этот раз бога Вишну⁹. Неподалеку от него во внутреннем дворе на тахте дремал хозяин гостиницы. Даже со второго этажа я слышала, как он посапывает.

На крыше я нашла Гюляру с Реной. Они пили чай, сидя за столиком на балконе, и я осталась с ними, не зная куда себя деть. Тоже заказала чай и угостилась халвой, которую Рена купила в том же магазинчике. С виду она походила на стекловату, но на вкус оказалась сладкой и тающей во рту.

К нашей компании присоединился Азат. Места в сложившемся разговоре для меня не нашлось и, не имея возможности поучаствовать, я всматривалась в их чужие лица и как никогда явно чувствовала отстранённость. Заскучав, встала из-за стола и повисла на балконной перегородке.

На улице уже стемнело. Взгляд погрузился в иссиня-чёрное небо, в тусклые очертания гор. Огни домов Манали создавали иллюзию ломанных линий созвездий и мерцали вдалеке, сплетаясь в сверкающие серебром узоры.

Я была так близко к чему-то большему, чем я, чем мы, чем планы и мечты. Долго смотрела на горящий в домах свет, в звёздное небо. Забыла о существовании остального, пока не поднялся скрипучий холодный ветер и не заставил вернуться за стол.

Мы поужинали быстро и без разговоров. Расслабленные после массажа женщины разошлись по комнатам. Возможность лечь пораньше не так уж плоха. Я подолгу не могла заснуть на новых местах, а в нашем путешествии уже сменила две кровати, если широкое сидение автобуса вообще можно приравнять к кровати.

Торопливо забравшись под одеяло, я воткнула в уши наушники и включила музыку. Обычно я слушала музыку в дороге, но здесь постоянно боялась что-то упустить, ловила каждое сказанное кем-то слово.

Ольга надела купленные на базаре шерстяные штаны и кофту и легла на пол, намереваясь позаниматься йогой. У меня желания практиковать самостоятельно не возникло, я возложила ответственность за расслабление на утреннюю йогу с Азатом. Ольга выполняла асаны, и мы рвано переговаривались между собой. Ольга отвлекалась от практики, а я из раза в раз вытаскивала из уха один наушник.

Весь день я слышала в свою сторону шутки по поводу отношений, которые у нас сложились с Чату. Сначала я не поняла, в чём дело. Азат попросил Чату помочь мне — он помог. Что такого? Мне и в голову не пришло, что наш совместный поход кого-нибудь заинтересует.

Оказалось, он заинтересовал всех.

Сама по себе я крайне равнодушно относилась к передвижениям и действиям людей и испытывала недоумение от того, что они не могут вести себя так же по отношению ко мне.

— Ты так хорошо поднималась с Чату… Молодец! Все смотрели на вас. Не любой здоровый человек пошёл бы. Это всех мотивировало.

Что!? Неужели я правда услышала это?

Захотелось уйти, предотвратить разговор, убить его в зародыше, но я не смогла. В глубинах сознания приоткрыл глаза спящий запуганный зверь, которого я искренне не ожидала встретить в Индии.

— Мы просто поднимались… Как все. Не думала, что это кого-то заинтересует. Какая разница?

Я выдавила слова, вызывающие тошноту, настолько безразлично, насколько умела, но Ольга упорно продолжила вовлекать меня в разговор.

Пришлось разговаривать с ней о моих проблемах. О том, что я не собиралась сюда привозить, касаться и с кем-то обсуждать. Я не знала, как выпутаться из разговора, сердце разрывалось на части от страха и боли. Я приехала пожить жизнью наблюдателя, а не копаться в себе, как в чём-то ограниченном.

— Вам Азат сказал?

Кроме него я ни с кем не обсуждала состояние своего здоровья. Закипающий внутри гнев приготовился свалиться на представления о нём и на моё доверие к нему. Я считала, что только я имею право рассказывать о себе такие вещи. Личные вещи.

Так же я сознавала, что, сколько бы ни старалась, никогда не смогу замаскировать себя под обычного здорового человека. Но продолжала верить. Как паломники верят в Шиву, я свято верила в то, что однажды меня оставят в покое и перестанут задавать вопросы, на которые я так устала отвечать.

Я мечтала стать злой, грубой, возможно, истеричной, чтобы меня боялись и лишний раз не трогали. Вместо этого, в таких ситуациях я становилась тихой, мягкой и разбитой. Надеялась на то, что разбитость сможет меня защитить и порезать кого-нибудь на части.

Сев на кровати, я свесила ноги, и вдруг почувствовала себя безумно измотанной и жизнью, и людьми. Скомканные наушники валялись в стороне, в горле образовался горький ком разочарования.

— Нет. Мой муж такими занимается. И ко мне приходят тоже… — при знакомстве Ольга упоминала о том, что ведёт занятия по фитнесу и ЛФК.

Такими…

Какими, такими?

Дальше я её не слушала, расстроенная и одновременно успокоенная тем, что Азат не причём. Я быстро поверила в него и берегла в себе эту веру. Она была мне необходима.

Моего зверя беспощадно разбудили. Он искал, за кого спрятаться. В кого вцепиться. Но меня окружали чужие люди. Люди, не готовые слышать то, что им говорит «ребёнок». Они решили меня не только так называть, но и не слышать, не видеть, не принимать за мной ту, которая заперта в неподвластном теле.

— Мне кажется, мы хорошо поговорили, да?

— Я так не думаю, — я покачала головой, ломая руки и встретив озадаченный взгляд Ольги.

Не хотела я этого разговора.

Забравшись под одеяло, я закрыла глаза и попыталась избавиться от ощущения безысходности и бессмысленности попыток стать лучше.

Как справиться? Как продолжить нести себя через события с тем же настроением, что испытывала час назад?

Я из кожи вон лезла, но получала всё одно. Мысли тугим клубком свернулись в голове, ища, на кого опереться хотя бы там, в подсознании.

«Я с тобой. Всё нормально. Спи».

Глава 4

Следы прошлого

Мелкие капли дождя скатывались по лицу и по теоретически непромокаемой ветровке. Ещё не поняла, насколько второе соответствовало истине.

Перед выходом пришлось натянуть на себя джинсы, которые я вовсе не рассчитывала носить, и откопать в бездне содержимого чемодана относительно толстый свитер, брошенный на «всякий пожарный».

Унылая дождливая погода сделала нас тихими. Никто не хотел вылезать из-под одеяла, расслабляться на холодном полу во время практики и потом куда-то идти. На удивление, ноги у меня после вчерашних подвигов не болели. Как будто ничего и не было.

Я старалась идти со всеми на одном уровне, пряча от дождя голову под капюшоном. Хмурые облака смешались с туманом и окутали округу, застилая собой сосновый лес. Размеренное и молчаливое движение вверх убаюкивало.

Что я знала о семье Рерихов? Слышала об Агни-йоге, учении, которое Николай Рерих создал со своей женой, видела несколько его картин когда-то, но интереса к ним не проявила, так же как и написанным им к притчам и легендам.

Резиденция известной семьи оказалась ближе, чем я думала. Участок, принадлежащий музею, был огорожен чугунным забором, туго обвитым стеблями плюща. Кроны деревьев клонились на садовую арку, встречаясь друг с другом ветвями. По чёрной почве ухоженных клумб сбегали на тротуарную плитку ручьи. В воздухе пахло озоном. Ничем не примечательный дом семьи Рерихов побледнел от частых ливневых дождей и пропитался влажностью ватных облаков.

На крыльце нас встретила женщина средних лет в сари, проверила билеты и попросила разуться. Пора бы привыкнуть к тому, что обувь в Индии нужно снимать почти на каждом повороте…

Я заскучала по кроссовкам с липучками. Раньше, в школе, я носила такие, чтобы не мучиться и не завязывать шнурки непослушными пальцами. Сейчас оставалось принимать шнурки как должное и на всякий случай запоминать, кто из группы в какую сторону пошёл.

Знала ли я, что в музее мы в основном будем смотреть картины Николая Рериха и его сына Святослава? Конечно, нет: я же не готовилась.

Я бродила из зала в зал, вглядываясь в сюжеты картин. Лазурное небо, извилистые горы и темнокожие люди оживали в мягких мазках и плавных переходах линий, рассказывали через них истории. Глубокие цвета, густые, переливающиеся в мелких блёстках работы захватывали и передавали особое настроение. Я была настроена к картинам скептически. Видела где-то одну из работ Николая Рериха и запомнила, что она мне не понравилась. Но, отходя от одной картины и приближаясь к другой, я удивилась тому, сколько в них жизни.

Азат рассказывал нам о доме, о том, что все представленные в нём картины — подлинники. Рассказал и о том, что Николай Рерих, восхищаясь экзотикой, критиковал религиозную сторону жизни восточных народов и вёл себя по отношению к их культуре неоднозначно, проявляя к ней уважение и в то же время с пренебрежением отзываясь о необразованности и дикости обрядов местных жителей.

Между Азатом и Ольгой завязался диалог по данному вопросу и вскоре перешёл в дискуссию. Не испытывая к беседе интерес, я вышла на мокрую террасу, укрытую черепичной крышей. До слуха доносился поминутно развивающийся спор. И стрекот кузнечиков. Поймала себя на мысли, что, если бы сейчас понадобилось с кем-нибудь дискутировать, я бы попросила отложить камень преткновения на потом. Виделось утомительным и ненужным придумывать аргументы и строить диалог в таком месте.

Дом-музей увлекал тем, что в окнах второго этажа было видно быт семьи. Правда, внешним я увлеклась больше, наблюдая за плавающими между стройными соснами облаками.

Дискуссия Азата и Ольги подошла к концу, и вокруг сразу стало тихо. Наша экскурсия имела продолжение в парке, косая тропа которого вела вниз, к захоронению Николая Рериха.

Кроссовки промокали всё сильнее: лёгкие для ходьбы, они пропускали через себя воду. С моей стороны было не очень умным поступком взять с собой в поездку именно их. Это напомнило мне вчерашнюю ситуацию с юбкой. И всю мою сущность.

Традиции Индии соблюдались и у надгробия русского человека. Женщины обсуждали историю семьи Рерихов с Азатом, а я обошла вокруг мемориала один раз, потом второй, третий… Почему-то не могла остановиться и вернуться к группе. Их разговоры перестали для меня существовать. Я отмахнулась от них, ушла в себя. Ещё успею наговориться.

Не верилось, что лужайка находилась где-то посреди горы на высоте около 1800 метров, что вот они, облака, проплывают сквозь меня… Я прислушивалась к шелесту листьев, к поющим птицам, к мягкому шуршанию дождя. За всем этим стояла прозрачная тишина. И вдруг страшно стало нарушать её собой, вредить ей мыслями. Я перестала думать об остальных, о себе. Лишь слушала.

Ноги двигались по плитам скорее, совершая больше кругов, и казалось, что только момент отделяет меня от слов, которые я готова услышать и впитать. Испытав единение с этим местом, я ощущала бесконечный покой пребывания в нём. Остановилась, когда мои же шаги начали мешать слушать. Я как будто завела, накрутила тишину как пластинку и теперь отошла в сторону, чтобы не мешать ей и услышать, как она заговорит.

Зачем бояться того, что обязательно произойдёт?

Клубок запутанных мыслей продолжал кататься по кругу без меня, расплетаясь и превращаясь в нить прозрачных и почти неуловимых мыслей.

Почему нам так важно говорить о страхах?

Если хочешь меняться, придётся научиться распознавать свой страх, вовремя находить его, познавать и самое главное — прощаться с ним.

Я боялась уйти от этого места, хотела вжиться в него, остаться подольше. Оно вдруг приняло меня и заботливо укачало. Эта торопливость, практичность, с которой я бегала повсюду и всегда, вместе со всеми, так надоела. Вечно нужно куда-то идти, делать, видеть, знать…

Капли дождя скатывались с листьев и ударяли по носу. Я прикрывала глаза для более глубокой концентрации и открывала, когда чувствовала, что теряюсь в пространстве. Ветки старой липы, как руки тянулись ко мне, и хотелось потянуться к ним навстречу, пожать эти «руки», обняться с ними, утонуть в них.

Когда открыла глаза, взгляд наткнулся на небольшое дупло в толстом стволе дерева, его крона закрывала от дождя немалую часть лужайки. Сначала показалось, что оно пустое, но после вторичного беглого взгляда я заметила твёрдо воткнутое в дерево пушистое маленькое перо.

«Пиши!»

Я забыла о дожде, о своей компании, об Индии. Созерцание нарушили ставшие совсем близкими голоса моей группы. Ольга попросила сфотографировать её и направилась к дуплу, чтобы облокотиться на него.

О нет, нет, нет! Глупо и как-то по-детски спасать перо, но я это сделала. Я спасла его. Схватила и убрала в карман.

Я буду писать.

Уходить отсюда я не торопилась, но нам нужно было двигаться дальше. Мне ничего не хотелось. Ни говорить, ни уходить. Только побыть немного в состоянии бесконечного покоя. В нежелании общаться я плелась самая последняя, оглядываясь на высокую траву в опавших листьях, дотрагиваясь до мокрой коры сосен и рассеивая собой облака.

Не в первый раз я чувствовала глубокую тишину внутри себя. Я уже переживала разные формы этой тишины: от картинок до монотонного течения мыслей. И после подобных переживаний тяжело выплывала обратно в реальность, боясь растерять увиденное или услышанное. Я удерживала необычное состояние особого рода безразличия и лёгкости до тех пор, пока не убеждалась, что оно усвоилось. Переживания требовали от меня маленького обета молчания и отстранённости.

— У тебя всё хорошо? — на меня оглянулась Ольга, вынуждая «выплыть» наружу.

Я выдавила что-то похожее на «да», боясь потерять даже маленький кусочек покоя. Ведь чем больше говоришь, тем больше теряешь внутренних сил. При нужном и важном друг для друга диалоге они, конечно, не теряются, а восполняются. Сейчас я в разговорах не нуждалась.

Я не понимала, почему все остальные хотели разговаривать. Неужели никто не испытал соприкосновения с местом захоронения Рериха?

Если говорить о местах силы, то я отношусь к ним скептически и ничего от них не жду. Смотрю, слушаю, соблюдаю правила поведения, если они есть. То, что произошло, произошло почти случайно. Заставило, попросило вести себя тише, и я так и сделала, спрятав маленькое перо в кармане ветровки.

Мы поднялись на соседний холм, туда, где в 1929 году семья Рерихов основала исследовательский центр «Урусвати». Президентом-основателем центра стала жена Николая Рериха Елена Ивановна. Институт основали с целью изучения племён и народов Азии, их истории, верований и культуры.

Рена, посещавшая исследовательский центр в предыдущую поездку, ушла к Гюляре, которая с утра отказалась от прогулки. Пообещав подождать нас в кафе, Рена моментально скрылась из виду. Она всегда быстро ходила. И уверенно.

— Здесь можно купить картины? — Фаина оглядела закрытую палатку, мимо которой мы прошли по засыпанному хвоей склону.

— Нет, здесь нет.

Азат продолжал вести нас в гору, а она с каждым шагом становилась круче. Скользкие бетонные плиты безупречно делали своё дело. Мои ноги разъезжались в разные стороны. Не критично, но достаточно для того, чтобы я испытывала напряжение в мышцах.

Татьяна долгое время следовала за мной, но не выдержала медленного шага и обогнала. Мотивации ускориться я не почувствовала, все и так на виду, переживать не о чем.

В исследовательском центре картины Николая Рериха чередовались с чёрно-белыми фотографиями его жены и сыновей. Сосны за окном, стянутые густой дымкой облаков, опять заинтересовали меня больше. Я смотрела через тюль, как по стеклу скатываются капли дождя, потом снова на сосны, и снова на капли дождя.

Каково жилось здесь этой семье? Что чувствовалось?

В одном из залов, посвящённых гималайскому народному искусству, работники центра вешали плакат на стену и напевали себе под нос песенку. Помимо фотографий и картин на стенах висели тибетские маски-хранители, которые использовались тибетскими буддистами как атрибут защиты от злых духов. У меня они вызвали что-то похожее на отвращение. Мало приятного, когда на тебя смотрит налитое красной краской лицо с глазами на выкате.

Об исследовательском центре трепетно заботились местные жители, что было видно невооруженным глазом. Время от времени обновлялась краска на стенах, перемещались работы, наполнялись новыми экспозициями просторные коридоры музея.

Спускаться обратно к дороге мне оказалось сложнее, чем подниматься в исследовательский центр. Тонкие подошвы кроссовок легко скользили по мокрому камню дорожки, и я призывала всю свою устойчивость, чтобы удержаться на неловких ногах.

Передо мной спускались Азат с Ольгой, обсуждая практику йоги и не испытывая сложностей со спуском. Азат иногда останавливался и показывал ей, как выполняется та или иная асана. Фаина с Татьяной давно ушли вперёд. На миг я пожалела о том, что не попросила у них помощи со спуском.

У меня была своя йога. Свой шаг. Своя атмосфера. И своё упрямство.

Я училась не требовать от себя слишком многого. И в жизни, и в йоге, и в асанах, которые обсуждали Азат с Ольгой. Я пыталась придать себе форму, которая, на мой взгляд, должна была вписать меня в мир лучше, чем я вписывалась без неё. Но упрямые попытки ни к чему не приводили. Осознав это, я попробовала быть осторожнее, беречь себя и грамотно распределять внутренние ресурсы. Но слышать одни и те же советы месяцами о бережном отношении к себе и даже соглашаться с ними мне всё равно не нравилось.

Желание быть такой же, как все, затмевало разум настолько, что я шла на крайности и нередко жертвовала здоровьем ради достижения цели. Я хитрила перед собой. До боли растягивалась на занятиях, чтобы почувствовать себя, почувствовать, что могу придавать себе форму, которую у кого-то увидела.

В попытках стать лучшей версией себя я уставала от самой себя.

Мне требовался отдых, и я сдавалась. Ослабляла хватку, много думала о смирении, но гордость не позволяла долго придаваться унынию… Я шла дальше. Новыми путями и с новыми силами.

Помню, когда я впервые расслабилась, мне стало страшно. Страшно от того, что я могла с собой сделать, если бы однажды, через общение с йогой не поняла, что не помешало бы лучше узнать свою форму, а не гнаться за чужой.

Мы спустились с холма на трассу, и мой шаг приобрёл уверенность. Я начерпала в обувь достаточно воды для того, чтобы это почувствовать. Печально, ведь высушить их с такой дождливой погодой представлялось не совсем возможным.

Вчера вечером стирку пережила одежда, в которой я ходила в Дели. Её влажность за полдня и целую ночь совершенно не изменилась. Ольга проявила изобретательность: вечером, уходя на ужин, мы развесили выстиранную одежду на стулья в комнате и включили вентилятор, встроенный в потолок, на полную мощность. Это помогло вещам высохнуть, но не намного.

С кроссовками вряд ли бы сработала подобная сушка. Даже если можно было бы подвязать их за шнурки на лопасти вентилятора. Я решила подумать обо всем этом позже.

Мы сделали остановку в кафе, где нас ждали Рена с Гюлярой, чтобы попить чай и обсудить дальнейшие действия. Чай с лимоном мне надоел, и я перешла на чёрный с молоком. Привкус специй в нём почти не ощущался, а это был главный критерий выбора.

Часы на телефоне показывали всего полвторого. Поскольку завтра рано утром мы уезжали из Наггара, Азат хотел успеть сводить нас в Мурлидхар¹⁰, тысячелетний храм XII века, посвящённый Кришне и его возлюбленной Радхе. Располагался он на несколько метров выше нашей гостиницы. Это был единственный храм Кришны во всей долине Куллу, и Азат называл его просто — Кришна-мандир¹¹.

В первый день мы допускали мысль пойти туда, перед тем как я свалилась бессознательным сном, а мои спутницы записались на массаж. Множество раз мне предлагали посетить хоть одну процедуру, но я категорически отказалась. Ведь нам нужно много двигаться, ходить, взаимодействовать с новым. Вероятность превратиться после массажа, как мне рассказывали, в «другого человека», не привлекала. Не хотелось потерять над своим и так непослушным телом контроль.

Асфальт трассы сменился грунтовой дорогой, уходящей в глубину леса. Я старалась обходить пузырившуюся под ногами грязь, но ноги сползали в тёмные глубокие лужи. Дорога никого не смутила, из-за грязи и дождя трагедии не случилось. Наша группа двигалась вперёд в любых условиях.

Чавкая подошвами, я забралась на покатую обочину, где было чуть суше, но тут же спустилась обратно в грязь — мягкая земля не давала ставить ноги устойчиво. Зачерпнув кроссовкой холодную воду, я потеряла смысл жалеть обувь. В ещё одну лужу подошва соскользнула так резко, что я едва удержалась на ногах. На джинсы полетели брызги, оставляя за собой потёки.

— Угадайте, кто сегодня свинья? — не останавливаясь, я попыталась избавиться от прилипшей к джинсам грязи, но потом решила, что лучше дать ей высохнуть.

— Это ты про переедание манго? — уточнила Ольга, не сбавляя шага.

— Нет, это я про себя и свои джинсы.

— Ты не свинья, ты овечка, — Азат перепрыгнул очередную лужу и пошёл параллельно мне, с другой стороны колеи.

— Почему? — я не спешила обижаться на его сравнения, зная, что меня ожидает минутка философии.

— Потому что свиньи падают в грязь и остаются там лежать, не пытаясь подняться, а овечка поскользнется, упадёт, тут же поднимется и побежит дальше.

— Неплохо, — я пожала плечами, — Овечка так овечка.

Группа разошлась в поисках сухих участков дороги и каждый продолжил путь в своём темпе.

Мимо проехал грузовик, разбрызгивая вокруг себя грязь. Азат посигналил ему рукой и, когда машина остановилась, попросил водителя довезти часть группы наверх, к храму.

Я отказалась садиться в машину и упёрлась уже не как овечка, а как баран, предпочитая пройти весь путь пешком. Подъём на гору в машине терял для меня смысл и ценность. Хотелось проходить всё, что можно пройти, ногами, а не с помощью транспорта. Дождь и лужи давно перестали служить препятствием для передвижения, терять и беречь нечего, все вещи промокли и испачкались.

Впереди мелькала Ольга. Она тоже предпочла подняться к храму самостоятельно. Азат шёл рядом со мной. Татьяна, Фаина и Гюляра уехали на подпрыгивающем на кочках грузовике, а Рена давно убежала вперёд и скрылась за крутым серпантином.

Капли дождя со звоном стучали по ветровкам, находя лазейки между плотной листвой. Серпантин вёл нас к Кришна-мандиру вьющейся вверх спиралью.

Какое-то время мы с Азатом шли в тишине, но вскоре нарушили её, заговорив о моей личной практике. Я рассказала ему о произошедших за месяцы, что мы не виделись, изменениях и своём отношении к ним. Я не успевала принимать их, терялась и не понимала, чего от меня ждёт не только окружающая среда, но и собственный организм. Когда Азат спросил о том, стало ли мне «лучше», я неловко замолчала и задумалась.

И Вы туда же, пронеслось в голове, но озвучивать мысль я не стала. Ответила ему на вопрос так же просто, как он его задал. Мне не нравилось, что я должна делать вид, что мне легко слышать этот вопрос и отвечать на него. Он всегда опускал меня ниже, чем я есть.

Я легко оправдала интерес Азата к процессу моих изменений, но почему-то почувствовала себя оскорблённой. Самым критичным для меня являлся факт необходимого взаимодействия с людьми, построения с ними отношений. Я путалась в том, что важнее: то, чего от меня ждут, или то, что я реально могу предложить.

Заговорив с Азатом об этом, я не вспомнила про сложности, возникшие в общении с Ольгой. Я пока не усвоила их и переживала из-за прошлого и будущего, не думая о настоящем.

Несколько лет назад люди поделились для меня на два далёких друг от друга полиса: на тех, с кем я знакомилась и общалась в рамках занятий йогой, и тех, кто не был с ней связан.

Поведение в общении и уверенность в себе слишком различались, как бы я не пыталась в любой ситуации и с теми, и с другими, оставаться собой. Особенно сложно мне стало придерживаться себя тогда, когда представления о собственном «я» начали меняться с безумной скоростью. Из-за них я чувствовала ещё большую внутреннюю неустойчивость и огораживалась от людей стеной такой высоты и толщины, что порой самой становилось страшно и одиноко за ней сидеть.

Я простила Азату его вопрос, ведь он относился к первому полюсу. Я прощала всех тренеров, преподавателей и врачей за их вопросы, но именно из-за этих вопросов они были для меня безличными и чужими. Вопрос Азата задел меня потому, что мне показалось, что он «свой». Так ли это было?

— Думаете, у меня много друзей? Я не нравлюсь многим, и что? — в свою очередь спросил он меня.

Не то, чтобы я стала с ним спорить после постановки вопроса подобным образом, но почувствовала, что он совсем не так меня понял. Не так, как мне нужно.

Я сдалась и молча выслушала его точку зрения. Не хватало слов для объяснений своих переживаний и некой убежденности. Его мнение не отяготило и облегчило мне жизнь. Оно существовало отдельно от меня и показывало наличие возможности существования в его ритме и реальности.

— Но вторжение в личное пространство… — я попробовала найти слова, но оборвалась на половине фразы.

— Никто никогда не касается моего личного пространства. Даже сейчас.

В ответ я шумно вздохнула. Я не знала, как побороть недопонимание, которое между нами возникло. Донести до него мысль о том, что устала менять себя, наблюдая за другими людьми, но и остановиться, убедить себя в том, что этого делать не нужно, у меня не получалось.

Неожиданно в промокших зарослях леса показался Мурлидхар. Азат замолчал, и мы разошлись.

Окружённый жилыми помещениями Кришна-мандир погряз в серости сезонной непогоды. С одной стороны, как будто обозначая границу мира, стеной клубился мутный туман, заслоняя обрыв горы. В центре двора разрослось кривое дерево, ветви которого образовывали форму овала. Под ним сидело обезьяноподобное индуистское божество Хануман.

Перед тем, как переступить порог дома, я с трудом стянула мокрые кроссовки с ещё более мокрыми носками. Как буду надевать их обратно, предпочла не думать.

Рена и Гюляра уже разговаривали во дворе с двумя смуглыми девочками примерно одиннадцати-двенадцати лет. Во время вечерней прогулки по Манали женщины купили для них подарки. Тогда я не понимала, о ком и чём идёт речь. Теперь же, наблюдала за тем, как улыбаются и смущаются девочки, радостно принимая тетрадки и карандаши.

Присев на высокий порог рядом с остальными, я спустила стопы на сырую от дождя плитку и осмотрелась. От храма тянулось одноэтажное каменное здание с жилыми комнатами без дверей. При Кришна-мандире жила целая семья.

Было странно сознавать себя на вершине горы, в гостях у индийской семьи, поддерживающей жизнь храма. Видеть их быт, обыденные и привычные действия. К нашему приходу они отнеслись с живым интересом.

Азат как-то рассказывал о том, что жил здесь много лет назад продолжительное время. В какой-то степени он привёз нас в гости, на одну из своих Родин. Он дал нам возможность обрести воспоминания, сформировать в памяти свои главы индийской истории.

Осмотреть Кришна-мандир возможно только снаружи — иностранным гостям вход внутрь запрещён. Ветхие створки калитки были надёжно скреплены проволокой. Приходящие туристы часто норовили ворваться в священный обитель.

Храм привлекал к себе туристов простотой и неприступностью. Выгравированные на стенах фигурки божков постепенно разрушало время и ливневые дожди. Через крышу дома к храму вились ветви старого дуба. Проходя под ними, я заметила мужчину, латающего протекающую крышу. Он отвлёкся от монотонной работы и посмотрел на нас, как на нечто обыденное, в то время как мы любопытными взглядами бродили по древним стенам храма.

Девочки, спрятав подарки, танцевали во дворе с планшетом в руках и подпевали знакомой песне из включенного мультфильма. Вдруг из спальной комнаты вышел их дедушка. Худой, покрытый бороздами морщин, в круглой с плоским верхом шапочке, немыслимо хрупкий в движениях, он аккуратно спустился с высокой ступеньки к нам, приподняв оранжевый подол дхоти¹², поверх которого были одеты длинная белая рубашка и вязанная безрукавка.

— В прошлом году он выглядел куда лучше, — Азат удивился внешнему виду старика и спросил его, что случилось.

Старик расслышал вопрос с третьего раза. Безразличным к произошедшему событию тоном он объяснил, что получил сильный ожог при пожаре. Где именно случился пожар, не расслышала уже я. Он поспешил поднять подол выше и показал лиловое пятно ожога, охватившее тощее бедро, после чего, опустив подол обратно, засеменил к дверцам храма.

Перед тем, как войти в Кришна-мандир, старик с почтением поклонился до земли несколько раз. Затаив дыхание, мы смотрели ему вслед, но подойти ближе не решились. Вскоре старик вышел, держа в дрожащих руках медную чашечку и кисть. На лбу каждой из нас он оставил по оранжевой точке, а в правую руку насыпал просад¹³.

Принимая угощение, я чуть по привычке не протянула левую руку, но вовремя оправилась. В этой вере, собственно, как и в любой другой, моей левой руке были не рады. Правила правилами, а помнить о них и соблюдать нелегко, привычка берёт своё. В последующих посещениях святых мест Азат нередко одёргивал меня.

Я буду гореть в аду. Или куда там попадают особо одарённые…

В качестве угощения мы получили из морщинистых рук старика горсть изюма. Оставив на калитке пожертвование, поблагодарили его и направились к выходу со двора. Пока я обходила высокий порог, ещё по приходу приметив, что с краю он более низкий, а, значит, безопасный, с террасы донеслись оживлённые голоса. Домой вернулась мама девочек.

Женщина была одета просто, но со вкусом. Из причёски, собранной в тугой пучок, выбились пряди густых чёрных волос, льняная рубашка свободно свисала поверх юбки, из-под которой виднелись лишь стопы в плетёных сандалиях. Она затараторила на английском языке, всё время улыбаясь и бегло осматривая каждого из нас. Её возвращение оживило серую атмосферу, царящую во дворе из-за дождя и тучных облаков.

В поездке мы никогда не были предоставлены сами себе — нас встречали, к нам относились, соответствуя традициям, позволяли смотреть на свою жизнь. Мы не вносили в привычный поток жизни местных жителей изменений — меняться должны были мы.

Неосвещённая сумеречная терраса никому не мешала общаться, женщин поглотила первая реальная возможность межнациональной коммуникации с обычной индийской семьёй. Перед тем, как попрощаться, Азат потянулся руками к ногам женщины, тем самым выражая своё уважение. Смутив её окончательно, мы повторили за ним. В ответ на наши наивные попытки проявить почтительность она рассмеялась и прикрыла рукой покрасневшее от неловкости лицо.

Женщины начали обуваться, а мне предстояло ощутить всю сырость кроссовок. Расправив дьявольски мокрые носки, я поняла, что ни за что на свете не натяну их на ноги, и отправила в карман ветровки. На голые ноги обувь оказалась не так уж плоха. Выйдя на покрытую лужами дорогу, я и вовсе забыла о неудобстве.

Обратно мы спускались по тропинке, протоптанной местными жителями с противоположной стороны от просёлочной дороги. Тропа размылась под каплями частых ливневых дождей, но нас это не остановило. Мы пересекли ряд хозяйственных зданий, именно здесь когда-то стоял дом, где жил Азат. Перед нами возникла настоящая реальность, а не та, что рисовалась в воображении во время его рассказов. Жизнь выглядит иначе представлений о ней, и остаётся только внимательно смотреть на то, что она показывает.

Какое-то время мы молча брели через яблоневые сады. Осенью жители Наггара собирали обильные урожаи яблок и везли их на продажу в соседние поселения. Поскольку мы приехали в сезон дождей, попробовать их не удалось.

Я скользила по слякоти и спотыкалась о скрытые под вязкой грязью корни. Перестав вертеть головой, уткнулась под ноги. Мой самый любимый вид. Будь земля сухой, никаких проблем бы не возникло. Из-за дождя не получалось устойчиво ставить ноги, и меня мотало из стороны в сторону.

Гюляра не спешила и воспользовалась помощью Азата. Я осталась с ними и, руководствуясь стратегией «шаг вперёд — два назад», мы спускались в течение, быть может, часа. Оставаясь одна впереди или, наоборот, позади, я передвигалась самостоятельно до тех пор, пока не понимала, что преодоление очередного метра может закончиться стремительным полётом вниз.

— Стой здесь, сейчас приду, — моя очередная остановка состоялась у кустов конопли.

Ранее я её почему-то не замечала. Резные зелёные листочки торчали в разные стороны и кивали мне, волнуемые ветерком. Конопля в Индии растёт как крапива. Я сорвала веточку и покрутила в пальцах. К приходу Азата она благополучно завяла. Во время своего болезненного сна в день приезда я пропустила не только поход в кафе, но и фотосессию возле куста конопли, которая теперь никого не волновала.

После резкого перехода вниз тропинка, как молния, разошлась на две части. Азат ушёл за Гюлярой, а я спустилась по узкому ответвлению от тропинки на небольшую, скрытую высокой травой поляну. Заросли скрывали местный святой источник, огороженный плоскими покатыми камнями. Его местоположение я определила по громкому журчанию воды.

Источник шумел, студёная вода растекалась по разбитым ею же камням. Разбив, она заботливо сглаживала и отправлялась дальше. Я смотрела на чистую горную воду и не хотела думать о её святости, есть ли она, настоящая ли она. К чему об этом думать и заискивать перед ней?

Я смотрела на воду, и она текла по мне, во мне, вместе с кровью. Я узнавала её холод, её чистоту внутри себя, стояла рядом, и она мощным ледяным потоком вымывала изнутри всю грязь и тревоги.

Она захватила мою голову, горло и живот. Вымывала оттуда всё, что попадалось на пути. Её пульс стал моим пульсом, и, чем отчетливее она билась внутри меня, тем мягче я становилась.

Она не давала сил, слов… Только вымывала всё, что во мне было.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Grandmother — бабушка (англ.)

6

Биджли Махадев — Великий Бог Молнии. Со временем туристы стали называть его просто храм Электрического Шивы.

7

Шивалингам — символ Шивы, обозначающий божественную воспроизводящую силу и непроявленного Бога.

8

Брамин — представитель высшей касты в Индии.

9

Вишну — один из верховных древнеиндийских богов, хранитель мироздания.

10

Мурлидхар — держащий флейту (санскрит).

11

Мандир — индуистский храм.

12

Дхоти — набедренная повязка, традиционная мужская одежда в Индии.

13

Просад — угощение, получаемое в храмах.