Легенда. Кодекс Чести

Алина Романова (2024)

Представляю вторую книгу серии "Легенда" — "Кодекс Чести". Конечно, приключения продолжаются! Алиса всё больше узнаёт об Урании — сказочной стране из компьютерной игрушки, куда её забросило. Девушка находит друзей, а враги находят её сами… Но Алиса Романова была рождена в Стране Советов, а СССР — страна-победитель! Поэтому цель (рано или поздно, так или иначе) будет достигнута. К сожалению, до Конца Света остаётся всё меньше времени…

Глава 3, где утром Алису припирают к стене, потом она берёт урок фехтования, а вечером узнаёт о Граале из такого источника, о котором и не помышляла

«Притворное сомнение — наилучший ключик, с помощью которого любопытство раскроет всё, что пожелает».

Марцеус Флинтский (Из трактата «Наставления юным»)

Ирреальный мир

Урания, Ангелин, Святыня Фаргейт

18999…97 г. от Сотворения Мира, 1 травокоса, 12 часов 05 минут

До Конца света осталось 990 дней

Шарра вскочил, сделал шаг и оказался у парапета — быстрота его движений была просто непостижима.

— Смотри, погодка-то какая!.. Угощайся, — он придвинул Алисе мешочек сушёных вишен и опасно перевесился через край.

Алиса тоже вышла на балкончик, и они вместе стали смотреть вниз и жевать ягоды. Старики и кошки грелись на солнце. Возчики разгружали телегу с мукой, натужно крякая, когда очередной мешок взваливали им на плечи. По двору прошла кухонная тётка, волоча за руку упиравшегося мальчишку. Тот, взбивая пятками пыль, сопротивлялся и вопил благим матом. Женщина время от времени награждала его материнскими воспитательными подзатыльниками.

— Шарра, а Ураниды — жители Урании?

— Глупая! Жители Урании — уранцы. А Ураниды это Герои.

— Только и слышу со всех сторон — Герои, Герои. Так кто же такие Герои? Или Герои это целый социальный слой? Я собираю мнения, и у меня получилась довольно эклектичная картинка. То Герой это чуть ли не святой, подвижник, сражающийся за справедливость и защищающий «малых сих»…

— Это кто тебе сказал? — прервал её Шарра.

— Граф. Сэр Эдгильбер.

— Понятно, — он нехорошо улыбнулся.

— Да. Так вот… то он безбашенный оболтус, терроризирующий этих самых «малых сих», — в этом уверены бедняки. То ли у него есть армия, то ли нет. Может, он благородного происхождения, может, не благородного. Ничего не понимаю! Чем он отличается от других уранцев? Они какие вообще? Рассказывай.

— Да что я тебе, нанимался, что ли?

— Представь, что ты чудаковатый профессор с манией преподавания.

— Я?!

— Ну не я же, — спокойно произнесла Алиса. — В разных книгах авторы пользуются этим приёмом: надо же донести писателю до читателя массивы информации. Как это сделать? При помощи сумасшедшего учёного, лектория, библиотеки, знатока или туповатого помощника, который в нужное время будет задавать необходимые вопросы. Чокнутый профессор, конечно, колоритнее. Вот ты им и станешь.

— За профессорский оклад, — так же спокойно ответил Шарра.

— Договорились. Как только, так сразу.

Этот загадочный посул нисколько его не обескуражил. Одним движением Шарра сплющил свою рогатую шапочку, так что она стала походить на профессорскую, выпятил живот, важно надул щёки и закатил глаза.

— Что представляет собою Герой? — прогнусавил он, и Алиса зашлась от смеха. — Это правитель, богач, тиран? Предназначение это свыше — или же осознанная ответственность? Прежде всего, это воин, готовый посвятить себя служению… пишем с большой буквы!.. слу-же-нию Хозяину Цвета в любое время дня и ночи… да перестань кудахтать! — своим обычным голосом продолжил Шарра. — Ну, Герой… он должен достичь определённых высот в… в чём-нибудь.

— В чём? В покраске заборов?

— Уранид — он или магус, или великий воин. И ещё он потенциально готов заключить Контракт с… с Хозяином Цвета.

«Эге, Коричневый Хозяин, вот сейчас мы и разберёмся, что ты за птица… или рыба… или кто там в Глобальной Сети».

— Ах, вот как! Зачем Контракт? И кто такой Хозяин Цвета?

— Это такая как бы сила.

— Высшая?

— Само собой.

— Вроде бога?

— Похоже. Хозяин нанимает Героя для выполнения какого-нибудь задания.

— Отношения «клиент — заказчик»?

— Не перебивай. В разное время, руководствуясь теми или иными соображениями, Ураниды приходят в Мист и предлагают свою кандидатуру Хозяевам Цвета. Их могут выбрать — они имеют право отказаться, их могут не выбрать — они могут ждать понравившейся миссии. Они могут оставаться вообще «ничейными», предпочитая свободу действий. Миссии бывают самые разные. Это может быть поиск артефакта, освобождение узника из темницы, захват города или ликвидация сильного врага. Если Контракт подписан, то только с одним Хозяином.

«А вот не скажу тебе, что я тоже Герой, да ещё самый важный, Реальный! Я здесь главнее вас всех!!! От меня тут всё зависит… А про моего Коричневого нанимателя тем более не расскажу, ни за что! Как говорится, «то, что знают двое, знает и свинья».

— Контракт может быть также расторгнут, — продолжал Шарра, — но это довольно опасно.

— Опасно?!

— Умереть можно, — равнодушно пояснил друг. — Шанс примерно два к трём. А чего это ты так всполошилась?

— Да ничего. Может, я беспокоюсь… за тебя, например.

— Я не подписывал ни с кем Контракта. Я свободен, как ветер.

— Замечательно. Свобода как осмысленная необходимость.

В итоге она уяснила для себя, что: Герои — люди (или существа), которые взяли на себя обязательства откликнуться на предложение Хозяина Цвета, но могут и отклонить его. Подписав Контракт, они обязаны исполнять его пункты.

— Давай дальше про Уранидов. Как ими становятся?

— Прежде всего они должны пройти курс обучения в Военной Академии или Магистериуме, получив соответствующий диплом.

— Опять! — громко крикнула Алиса. — И здесь дипломы! Но ведь ты Герой, но даже в школе не доучился!

— Я окончил Военную Академию. А теперь хочу завершить образование в области магии. Просто так, для общего развития. Левел повышаю.

— Левел?

— БУЭ почитай, коли ты неучиха, — ехидно посоветовал он.

— Кто? — она сжала зубы.

— Раз «неуч» мужского рода, то женского — «неучиха». А БУЭ это Большая Уранская Энциклопедия. Рекомендую. Справочная литература существует для справок.

— Ладно.

«Конечно, я отомщу. Потом. Совершенно внезапно».

Шарра крутанулся вокруг себя.

— Так какая у нас на сегодня программа? Хочешь, насыплем золы в табакерку Амелии? То-то будет потеха, когда старуха решит нюхнуть табачку! Или можем поиграть в «мешок».

— А как это — в «мешок»?

— Я тебя научу! — загорелся Шарра. — Берёшь какой-нибудь мешок и набиваешь его всяким барахлом, а потом играющий запускает туда руку и угадывает, что там.

— На ощупь? Вслепую?

— Ну да. А все задают вопросы: «Это круглое?», «Живое?» и так далее.

Совать руки в мешок, который наполнил Шарра?

— Не уверена, что хочу играть в это С ТОБОЙ.

Он даже не смутился.

— Тогда давай сбегаем в город и поглядим на прелюбодеев, как их после вынесения приговора возят голыми на осле.

Девушка только фыркнула.

— Понимаешь, ярмарка только через пять дней начнётся.

— Думаешь, мы сможем туда пойти?

— Непременно пойдём! Там знаешь, как здорово будет! И всякие аттракционы, и жонглёры, и вкусняшки, и цирк-шапито!

— Никакого цирка, — отрезала Алиса. — Ненавижу цирки, зоопарки и всё, что с этим связано.

— А знаешь, какой самый опасный цирковой зверь? Не лев, не тигр, а медведь. Он один из всех явно не проявляет агрессии. При этом только что улыбался, добродушно топтался на месте, и вдруг — бац! Взмахом лапы срывает тебе скальп, — с удовольствием пояснил Шарра. — Хотя я вообще животных не больно-то люблю.

— Людей, как я понимаю, тоже, — не без яда произнесла девушка. — Но хватит препираться. На ярмарку сходим, не возражаю, а сейчас у меня есть одно дело… вернее, обязанность. Я должна навестить моего пажа. Будущего пажа. Его уже давно должны были выпустить из заключения и, кажется, он сейчас не на занятиях.

— Делать мне больше нечего. Лучше влезем на донжон, я тебе такое покажу! Вид с верхотуры открывается — закачаешься! Будем плеваться оттуда, или швырять водяные бомбы, или грифонов дразнить.

Но Алиса была тверда.

— Нет, сначала к Маюте, — заспорила она, — я несу за него ответственность, я обещала его родителям!

— Да никуда не денется твой деревенский дурачок! — вспылил Лесной лорд, сразу став похожим на разозлённого паука. — Подумаешь, крестьянское отродье. Небось, навозники только рады были сбагрить тебе пащенка.

— Шарра!

— А что? Скажешь, я не прав? От него неприятностей как дерьма в заднице. Чего морщишься?

— А нельзя было как-нибудь по-другому выразиться?

— Какашек в попе, что ли? Смысл-то один. Экие вы, барышни, нежные.

— И ничего не… в общем, переживу.

— А на твоём месте я бы давно выгнал крестьянского недоумка. Или продал зангибарцам. В рабы. Всё ж таки хоть какая выгода.

Алиса подавила вспыхнувшее негодование и постаралась взять себя в руки. В конце концов, Шарра не был виноват в том, что его так воспитали, в этом мире классовые предрассудки впитывались с молоком матери. Да и её собственный мир, скажем так, вовсе не был от них свободен.

— Разум без жестокости — свойство мудреца, жестокость без разума — свойство скотины, — пробормотала она.

— Кто скотина?! — мгновенно заорал он. — Это я скотина?!

— Нет-нет, э-э-э… это я просто так. Мысли вслух. И не мог бы ты раздобыть для ребёнка пакетик сладостей?

— Пакетик сладостей?! Пакетик мышиного яда! И того было бы жалко!

— Пойми, Шаррочка, Маюта же совсем ещё маленький. Может быть, он там плакал, под замко́м. Или его плохо кормили.

— Ничего себе маленький! Да на таких только воду возить!

— Маюте всего десять, — Алиса просительно погладила приятеля по руке. — Ему, наверное, без родителей очень одиноко. Ведь ты же был когда-то маленьким? И тебе бывало одиноко?

— Я? — Глаза его были похожи на окна заброшенного дома, где тёмными тенями снуют призраки. — Одинокий? Как сторож на посту. Всегда. Я вообще без родителей всю жизнь живу.

И он засмеялся визгливо, дёргая плечами и впалой грудью, хлопая себя по тощим ляжкам.

— У меня тоже родителей нет, — сказала она, отводя взгляд. — Но я же не жалуюсь… только пла́чу иногда.

Он со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы.

— Ладно, если уж ты такая сентиментальная клуша, зайдёшь к мелкому потом и обслюнявишь. БЕЗ МЕНЯ. А сейчас — вперёд, на штурм цитадели!

С невообразимой ловкостью он сделал в воздухе кульбит.

* * *

С такой огромной высоты местность вокруг выглядела, будто разноцветный кафтан великана, небрежно сброшенный наземь. Блестящим серебряным поясом извивалась речка Вертишейка; золотые заплаты пшеничных полей чередовались с зелёной штопкой дубрав и рощиц. Вдали в жемчужной дымке подобно косматой меховой опушке темнел лес.

— А вот у вас за рубежом грибные леса есть?

— У нас — за рубежом — грибных лесов — нет. Ты умеешь играть на губной гармошке?

— Не умею.

— А хотела бы научиться?

— Конечно.

— Упс! Только у меня губной гармошки нету.

Увидев начавшие сдвигаться брови и вертикальную морщинку на лбу, поспешно проговорил:

— По крайности и расчёска сойдёт.

— На расчёске я и сама смогу.

Шарра плюнул вниз несколько раз, как и собирался раньше, потом сунул в ухо палец и выдернул со смачным хлопком — точно пробку из бутылки. Вдруг сказал:

— Пошли отсюда. Нечего здесь делать.

— Ты же сам сюда позвал!

— Ошибся. Надоело.

— Ты сам себе не надоел? А может, ты просто высоты боишься?

— А вот кто сейчас люлей огребёт? — он угрожающе надвинулся на Алису. — Сброшу с донжона, поучишься летать!

— Да ладно тебе, — она засмеялась.

— Просто не люблю я открытых пространств. Здесь слишком светло и далеко видно.

— А, я поняла. Ты соскучился по своим лесным чащам? — догадалась Алиса.

— «Дом, милый дом»? Горящий очаг, скрипучая лестница, поцелуи под омелой? Ерунда. Сопли с сахаром. Клал я на этот дом. И хватит уже топтаться на моих больных мозолях и лезть мне под кожу.

Когда она просила Шарру поведать о том, как он жил в Дварфене, тот всегда отмалчивался, а если и говорил, то обрывочно, путано, величественно пренебрегая хронологией.

«Наверное, тут что-то очень личное, сокровенное, какая-нибудь страшная семейная тайна или преступление, может даже, он изгнанник», — предположила девушка. Ей было ужасно любопытно, но если уж Шарра решил не говорить о чём-то, ждать было нечего.

Он учтиво подал ей руку, чтобы помочь спуститься, а она вдруг вцепилась в эту самую руку.

— Ой, подожди!

Алиса не была развязна (скорее, наоборот), но к Шарре относилась как к младшему брату, поэтому не нашла в этом поступке ничего неподобающего.

— Что это у тебя за колечко? Что? Кольцо Всевластия?

— Обычное кольцо. Не волнуйся, не обручальное.

— Да я и не волнуюсь.

Действительно, оно было совершенно простым, чёрного металла, без драгоценных камней и печатей. Два дракона довольно грубой ковки обвивались друг вокруг друга — и всё.

— А зачем ты его носишь? Оно имеет какой-то смысл?

— Конечно. Чтобы всякие глупые девчонки умирали от любопытства.

— Прямо ударить хочется, — процедила она. И другим тоном: — Покажи-ка мне его! Сними, чтобы я лучше рассмотрела.

— Оно не снимается.

— Почему?

— Это родовое кольцо.

— Раньше я у тебя его не видела.

— Ты вообще меня не видишь, на самом деле я ношу его всегда. Но даже если бы завтра я вставил себе железные зубы, ты бы не заметила. Подумаешь, что-то там во рту блестит!

Обвинение было несправедливым, но Алиса опять засмеялась. Как сказал поэт, «я засмеялся и стал безоружен».

— В одной сказке джинн (вы называете их гиннами) наколдовал себе золотые зубы. Понимаешь, на Востоке это считается модным. Так его завистливый брат сотворил себе бриллиантовые.

— Бриллиантовые? Это находка.

— Совсем нет. Из-за того, что они прозрачные, создаётся впечатление беззубого рта. К тому же они, кажется, резали ему дёсны.

— Вот видишь, к чему приводит зависть. Последствия любого поступка содержатся в самом поступке.

— Не уходи от темы, ты делаешь это довольно ловко. Так что с твоим кольцом? Почему оно родовое?

— Потому что его надевают при рождении.

— Да-а?

Она на секундочку задумалась, сильно наморщив лоб.

— Было бы странно, если бы у тебя при рождении оказались пальцы такого же размера, как и сейчас. Странно и страшно. Скажи, что этого не было.

— Мои пальцы соответствовали моему возрасту.

— Выходит, кольцо вовсе не то же самое?

Он скривился, словно от внезапной зубной боли, и сказал очень-очень тихо:

— Всё от Бога, за исключением женщин.

— Что ты сказал?

— Ничего.

— Так как же с кольцом?

— Оно растёт вместе со мной.

— Волшебное родовое кольцо!!! И ты до сих пор ничего мне не говорил!

Шарра вообще не любил распространяться о себе, что при его хвастливости и самомнении выглядело странным. Он часами мог болтать обо всём на свете, за исключением своей жизни. «Тут кроется какой-то секрет! И я непременно разгадаю его, даже если придётся допрашивать с пристрастием. В крайнем случае применю изощрённые пытки».

— Алиса.

Неподдельное страдание, написанное на его лице, заставило её прекратить расспросы. Хотя, конечно же, она поставила в памяти зарубку, поклявшись себе добиться полного рассказа потом. Напав неожиданно, чтобы Шарра не успел приготовиться.

— Ну, не хочешь рассказывать — не надо. Подумаешь! Тоже мне, тайна за семью печатями.

— За семнадцатью печатями, — поправил он серьёзно.

После паузы она произнесла небрежно:

— А знаешь, мне вообще нравится, когда мужчины носят дорогие украшения. Вот у Кристиана есть перстень с грифоном и ещё другие, а Бастард так вовсе в драгоценностях с головы до ног…

Мужчина занимается болтовнёй, если выпил или устал от одиночества. Женщина мелет языком просто так.

Он ничего не сказал ей, только молча посмотрел, но Алиса сама поняла, какую допустила бестактность. Это надо ж такое брякнуть! Парень почти нищий в сравнении со всеми этими графьями, и если его единственное кольцо выглядит полоской металла и не содержит бриллианта размером с воробьиное яйцо, то разве можно его в этом упрекнуть?..

Она сделала вид, что любуется облачками, которые столпились на востоке, словно кудлатые овцы.

Девушка прошлась по площадке туда-сюда.

— Красота. Видно так далеко! И воздух, воздух-то какой, прямо хрустальный!

— А что, у вас не такой?

Она подавилась, закашлялась, и Шарра изо всей силы стукнул её по спине.

— Что ты… имеешь в виду? — судорожно глотая и отмахиваясь, спросила она. — Где — у нас?

— В другом мире.

Алиса лихорадочно пыталась сообразить, что это. Домыслы? Внезапное прозрение? Или она сама случайно проговорилась? Сделала какую-то ошибку?!

«А вот это провал. Это крах. И наши ничего не будут знать! Так думаю я — и Штирлиц».

— Там, где я живу, воздух, в основном, грязный. Но бывает по-разному.

— Не заговаривай мне зубы, — Шарра усмехнулся. — Я и так знаю, что ты не отсюда. Мне удалось подслушать, как шептались Гавейн с Илаем.

«То, что монах проболтался, меня не удивляет. Трудно скрыть что-нибудь от Начальника сразу обеих полиций, обычной и религиозной. Но оказанного ему высокого доверия он не оправдал».

Она ощутила, как по спине пробежал мороз.

— И о чём же эти двое шептались?

— Гавейн не верил, а потом стал квохтать, как нервная курица. Он сказал: «Вы, Илай, повинны в грехе гордости, как сам сатана, вы восстаёте против Бога, ибо то, что не основано на Святом Писании, должно почитаться суеверным измышлением. Ведь в Библии прямо сказано, что, сотворив наш мир, Бог почил от всех дел своих, то есть никаких миров более не творил. И помимо того, что разум не позволяет нам представить несколько мировых систем (что же между ними — пустота?), такая гипотеза противоречит Библии». А Илай сперва запутался, как сопля в бороде, и стал привирать, а после всё напирал на теорию множественности миров и говорил, что если Господь создал этот мир, то вполне возможно, что точно так же сотворил и целую кучу других — в свободное время. И что на самом деле миров больше, чем вшей в одеяле. И будто бы он смог найти в каких-то древних трактатах некие доказательства, однако боится обнародовать их, потому что братья-монахи и так косо на него смотрят и, коснись что, мигом припекут ему задницу.

— И что же? — девушка безуспешно старалась принять равнодушный вид.

— Да ничего, — подросток пожал плечами. — Я и сам догадывался об этом, по логике вещей, так и должно быть. Теория эта вообще не Илая, а гремландского мыслителя Питирима Гуса, только в его изложении она называется «Ветвящееся древо миров» и раскрыта в манускрипте «О сущности инобытия». Я нашёл на какой-то полке в либрариуме и полюбопытствовал. А насчёт тебя… ты, и в самом деле, немного чудна́я. Смотришь на всё, будто впервые видишь. Священникам кланяться и руку целовать забываешь. На исповедь не ходишь, мессы пропускаешь… Значит, ты безбожная еретичка. Вот состряпаю на тебя доносик грозному пердуну Авелю, он тебе пятки-то и поджарит!.. Что, струсила? Бэ-э-э!

Увидев, как побледнела Алиса, смилостивился:

— Да ладно, я пошутил. Не стану на тебя доносить. Кто тогда со мной в «морской бой» резаться будет? Но всё равно, МНЕ ты должна признаться. Страсть, как обожаю чужие тайны!

— А ещё что я делаю не так? — нетвёрдо спросила Алиса.

«Иисусе! А я-то уже воображала себя настоящей Матой Хари! Не-ет, и до Рихарда Зорге мне тоже далеко. Нельзя мне в разведчики, я слишком беспечна. «Штирлица выдавал только волочащийся сзади парашют…» Мелочи, мелочи — это всегда самое опасное!»

— Платья наши носить не умеешь — я заметил, что когда ходишь, ты вовсе не придерживаешь подол.

— Я знатная дама, — высокомерно произнесла Алиса. — Обычно мой шлейф носят пажи.

— Хватит врать-то! — хохотнул он. — Знатные дамы колют горничных булавками и шагу не сделают без компаньонки. Им и в голову не придёт убираться в комнате или самой носить из библиотеки тяжёлые книги. А ещё ты веером машешь, как веником.

— Ну… э-э-э… — Алиса припомнила то, что Агата рассказывала про воспитание Героев. — Меня взрастили для подвигов! Я не училась делать реверансы и наряжаться.

— А что тогда ты умеешь делать? — безжалостно продолжал Шарра.

— Я?

— Да! Если ты не обманываешь, конечно, и ты настоящий Герой. Каждый Герой в своё время обучается семи рыцарским добродетелям: верховой езде, фехтованию, владению копьём, плаванью, охоте, игре в шашки, сочинению стихов в честь дамы сердца. Это и составляет так называемый семплициум. Леди-Герои освобождаются только от владения копьём, однако это заменяется музицированием. Квалификацию Героя можно повысить тривиумом — танцами, борьбой и навыком игры в панг-дан, а также квадривиумом — пением, стрельбой из лука, знанием морского дела и медицины. Что из всего этого тебе знакомо?

Смущённая обилием навыков, которые в совершенстве изучают Герои, Алиса пролепетала:

— Я хорошо плаваю и немного фехтую. Ещё я умею играть в шашки.

— Это всё? — пренебрежительно осведомился Шарра.

— И в шахматы!

— Шахматы — ерунда! К твоему сведению, сначала была чатуранга — древняя игра для четверых игроков, потом шатрандж, в него играли вдвоём, и только после появились шахматы, что в переводе означает «Властитель умер». Но панг-дан в миллион раз сложнее, там сто тысяч клеток на доске, он объёмный, и к тому же фигуры могут выполнять разные действия. Так что твои шахматы давным-давно устарели!

Она закусила губу.

— Зато я умею составлять математические уравнения, извлекать корни и вычислять логарифмы! — выпалила Алиса со слезами на глазах. — И знаю, что такое магнитная индукция! И броуновское движение! И электроны! И рентгеновское излучение! Лазеры! Кварки!! Клонирование!!! А ещё я знаю, кто первым ступил на Луну! Это Нийл Армстронг!

Девушка задохнулась.

Шарра ласково улыбался.

— Вот видишь, — весело сказал он ей, — я заманил тебя в ловушку, и теперь ты выдала себя с головой! В нашем мире подобные вещи, возможно, известны лишь нескольким величайшим учёным-техномагусам, и то я сомневаюсь в этом. Так что не темни и признавайся.

— Признаюсь.

— Превосходно! Верно говорят: если хочешь выведать секрет у женщины или ребёнка, стоит только намекнуть, что они ничего не знают.

— В следующий раз, прежде чем бросить в тебя подушкой, я зашью туда булыжник, — вымолвила Алиса, пристально глядя на Шарру.

— Умей с достоинством проигрывать!.. Ну-ну, не сердись, Алиса, а лучше расскажи мне, откуда ты и как сюда попала. Мне до ужаса любопытно!

Она вздохнула и облокотилась о зубчатый парапет.

— Да понимаешь, я и сама толком не знаю, — промямлила она, пряча взгляд. — Просто оказалась — и всё. К тому же у меня провалы в памяти. Я вообще почти ничего не помню.

Девушка понятия не имела, почему принялась лгать. Может быть, ей пришло на ум предупреждение Коричневого о том, что многие здесь могут оказаться её врагами в жестокой борьбе за Грааль, играя на чужой стороне… а может, и потому, что дулась на Шарру за расставленную им хитрую ловушку.

— Провалы в памяти? — задумчиво переспросил он. — Что ж, это должно быть крайне неприятно. Сочувствую.

Послышалась ли ей в его тоне внезапная сухость?

«Плохая из меня притворщица. И почему это за всю жизнь я так и не выучилась прилично врать? Всегда лицо выдаёт».

— Знаешь анекдот? Приходит мужчина к врачу… э-э-э… то есть, к медикусу. И говорит: «Вы знаете? У меня провалы в памяти». Тот спрашивает: «И давно это у вас?» — «Что?» — «Ну как же — провалы в памяти!» — «Какие провалы?..»

Шарра молчал.

— Или вот ещё один, — продолжила она раболепно, — спрашивает, значит, бабушка внука. «Внучек, дорогой, скажи мне, как зовут того немца… ну, того… вот от которого я без ума?» — «Альцгеймер, бабуля».

Он молчал.

— Тебе не смешно? — жалобно протянула она, кляня себя в душе.

— Смешно.

— Тогда почему ты не смеёшься?

— Ха-ха. Ладно, замнём для ясности. Не желаешь говорить — не говори, дело твоё.

— Обиделся? — сочувственно спросила девушка, кладя ему ладонь на плечо. Ей хотелось загладить шероховатость, которая возникла между ними по её вине.

Задумчивость в мгновение ока сменилась злобным оскалом.

— Вот ещё! С чего бы? — он сбросил её руку. — И не вздумай меня жалеть, понятно? Обойдёмся без сопливых.

— Ну почему ты такой противный, Шарра! — в сердцах воскликнула Алиса, отходя. — Стоит в тебе прорезаться чему-то человеческому, как ты тут же начинаешь вести себя как последняя гнусь!

— Челове-е-еческому! Ы-ы-ы! — он замычал, замотал головой и вскочил на парапет, балансируя над бездной. — А откуда ты знаешь, что я человек? Все мы, Лесные, лишь наполовину люди.

— Наполовину… — рот Алисы сам собой приоткрылся. — А на другую половину кто?

— А кто — что, — он перекувырнулся в воздухе и встал на руки, хитро посматривая на неё из-под свисающих косм. — Угадай, кем была моя мамочка?

— Н-не знаю… Шарра… слезь немедленно!

— Ага! Испугалась, ага! — он медленным движением оторвал руку от каменного зубца и взмахнул ею с некоторой аффектацией. — Гоп-гоп!

У Алисы оборвалось сердце. Теперь он стоял уже только на одной руке, опираясь о парапет выпрямленными напряжёнными пальцами.

«Шарра…» — ей показалось, что она прошептала это, но на самом деле только показалось.

— Й-й-й-эх!

Дико взвизгнув, он спрыгнул с грациозным переворотом.

— Не надо оваций, лучше деньгами! — рот его раздвинулся в жутковатой ухмылке, из-за которой казалось, что у него не тридцать два зуба, а, по меньшей мере, сто.

— Ты… ты гадкий, жестокий зверёныш! — девушка тяжело дышала, лицо её пошло красными пятнами. — Убирайся, видеть тебя больше не хочу.

— Но Алиса, я…

Она отвернулась, и её возмущённая спина сказала ему всё яснее слов.

— Ну и пжалста… хе… подумаешь! Шуток не понимает!

Он ковырнул носком башмака плиту пола, дёрнул подбородком и сплюнул.

— Прямая — короче, парабола — круче!

И загрохотал вниз по лестнице, что-то фальшиво насвистывая.

* * *

«Пожалуй, сейчас у меня подходящее настроение, чтобы позвенеть железом, — думала разъярённая Алиса, шагая сразу через две ступеньки. — Леди Юдифь, кажется, приглашала меня в фехтовальный зал? Отлично! Маюта подождёт».

Она летела быстро, как буря, и столь же гневная.

— Где тут у вас дырявят друг друга?!.

Из-за широкой двустворчатой двери слышался лязг стали и короткие вскрики боли. Алиса рванула на себя ручку-кольцо.

Шесть-семь пар, стоя в позиции друг против друга, то делали неожиданные выпады, сопровождавшиеся азартным «туше!», то прощупывали противника ложными замахами. Некоторые подолгу топтались на месте, не решаясь начать атаку; другие носились по залу, то отступая, то приближаясь, и звон стоял от сверкающих мечей и шпаг. Несколько юнцов уныло терзали манекены, прочие самостоятельно совершали упражнения с учебным двуручным мечом — федером. Для начинающих на паркетном полу были обозначены «следы ног» и начерчены меловые линии, изображавшие сектора движения. Пахло железом, кожей и потом.

Юдифь Алиса узнала сразу. Великанша была одета в широчайшую юбку-штаны (это, вероятно, являлось данью приличиям), полотняную рубаху и женскую кирасу с выпуклыми полушариями грудей, что, на взгляд Алисы, выглядело сексуальнее тренировочных рейтуз. На ногах — кожаные тапочки, на лице решётчатая маска.

Мастер дрессировала совсем упавшего духом молодого оруженосца.

— Сам, сам, сам! Работаем! Ещё! Ещё удар, Ральф! Да нет же, не так! Сколько раз тебе говорила: кисть свободна, свободна, двигается, как шарнир, а локоть — жёстче! И работа пальцев, нажим и расслабление, нажим и расслабление! Отбивы должны быть резкие, короткие. Doigte!

Тот сделал очередной неуклюжий выпад и был повержен на месте, с громом обрушившись на пол.

— Ральф, на сегодня довольно… Так, а кто там бездельничает? Ты и ты, встаньте в пару. Ан гард! (К бою!). Алле! (Начинайте!). Бей в живот, Эмершем, это опасное повреждение, бей в лицо — это вызывает страх, ведь там глаза! Вот так! Не стремись колоть в грудь — клинок может сломаться, упёршись в кость или попав между рёбрами… Быстрее, быстрее! Рука расслаблена, кисть тверда! А ты не стой, как будто тебя гвоздями прибили к полу, Рэнсом! Двигайся, двигайся, прах тебя побери! Готов? Эт ву прэ? Avance! Шаг, шаг вперёд!.. Помните, замах идёт по дуге, и путь его долог, как вдох. Только укол разит прямо, как мысль!

Стоя в сторонке, Алиса, возможно, уже пожалела о своём решении, но делать было нечего — расплата за гнев последовала незамедлительно.

— А, вот и вы, — просто сказала графиня, словно они виделись только вчера, — решили поразмяться?

— Можно и так сказать, — скромно ответила Алиса, втайне гордившаяся двумя годами учёбы в детской спортивной школе. — Хочу восстановить форму.

— Тогда переодевайтесь, посмотрю на вас. Дамская раздевалка за углом.

Если бы только Алиса знала, что её ждёт, она заперлась бы в этой раздевалке и не вышла оттуда до ночи…

* * *

— Ну что?

Пот лил с неё градом, рубашка под кирасой вымокла, хоть отжимай. Волосы слиплись в одно большое ласточкино гнездо.

— Я совсем безнадёжна, да?

Юдифь выглядела свежей, как роза, чему Алиса несказанно позавидовала. Изящно опираясь о тренировочный деревянный меч, молодая женщина сверху вниз глядела на Алису, которая без церемоний села на пол. Маску графиня сдвинула на затылок и теперь морщила вздёрнутый носик.

— Признаюсь, вы поставили меня в тупик.

— Всё так плохо?

— Ну, почему же… имеются несколько плюсов. Чувствуется, что руку вам ставил не полный бездарь. У вас есть скорость, выпад и должным образом затвержённые шаги. Да, шаги… Больше ничего.

— Ничего?

— Да. Теперь о дурном. Тут уж я, извините, выражений выбирать не стану. Удивление первое: что это за танцы на парковой аллее?

— Почему на аллее?

— Вот и мне интересно знать, почему. Вы дерётесь так, словно боитесь сойти с воображаемой дорожки, словно противник всегда находится перед вами. Визави. Прямо напротив. Вы не обходите его ни справа, ни слева, не закручиваете по спирали, не заходите за спину…

— Нас так учили. Манера такая.

— И вы думаете, что вам за спину не зайдёт он?

Алиса была уничтожена. ДВА ГОДА! Два года тренировок, и теперь — «шаги и больше ничего»…

— Удивление второе. Вы не стремитесь ни отрубить кисть, ни срезать ухо, ни полоснуть по бедру. Только уколоть. Учились на рапире?

— Да.

— Так я и думала. Довольно странный выбор для девушки, ведь рапира — оружие городских убийц, «ночных сов», потому что эти клинки легки и смертоносны. Укол, конечно, несёт гибель, но только если попадёшь в нужную точку — в сердце, в горло… Не люблю рапиру. Куда лучше меч — прямой, верный, со святой рукоятью крестом, отмеченный печатью благородства, ведь он не всегда убивает…

Она помолчала.

— Почему вы не стали обучаться шпаге?

— Так получилось. Случайно. Просто ткнула пальцем, выбирая, и всё.

Из серых глаз Юдифи на неё глянула на миг сама герцогиня Амелия.

Алиса сглотнула. «Что ж тут странного? Яблочко от яблоньки… Зря я сюда пришла».

— Это не бой, а какая-то игра с непонятными мне правилами.

— У нас это называлось спортивным фехтованием…

— Дебильным фехтованием! — вскричала Юдифь в раздражении. — Разве так победишь? Хорошо, рапира! Но почему вы колете только в торс, игнорируя конечности и голову? Это удивление третье, — бессердечно продолжала графиня.

— Это наши правила, — защищалась Алиса, — в современном фехтовании саблей поражается вся верхняя часть тела, шпагой — всё тело, а рапирой только куртка.

— Глупости ваши правила. Вы лучше забудьте всё, чему вас учили в вашей странной земле. Отчего вы не бьётесь гардой? Не используете вторую руку — как будто вам её уже отрубили? Она практически не задействована. Это плохо. Если у вас в свободной руке не дага и не кинжал, то плащ. Действуйте им! Даже если ваш противник по видимости правша, как и вы, он может оказаться амбидекстером, то есть владеть одинаково хорошо обеими руками. Переброс оружия в другую руку — и вы мертвы. А если он дерётся двумя клинками одновременно? Правда, это бывает очень редко… Запомните, вы в бою, и имеете право применять подсечки и подножки, толчки руками и корпусом, захваты, удары руками и ногами, и эфесом, болевые приёмы на суставы, переброс оружия.

— Вот оно как… — протянула Алиса. — А на дуэли?

— Там правила специально оговариваются секундантами в зависимости от цели самой дуэли. Поединок поединку рознь. Есть поединок куртуазный, когда повод яйца выеденного не стоит, и тогда, например, уместно сказать: «Мы поспорили о форме завитка на портьере» или «Он смотрел на меня довольно странно». В этом случае можно только выбить оружие, уколоть в бедро или руку. Бывает поединок мести, в нём «точка чести» (настоящая причина) по возможности скрыта, и его цель — изуродовать, искалечить противника, отрубить ему нос или уши, отрезать кисть, выколоть глаза. И существует поединок смертельный. Ну, здесь все средства хороши. Можно и плащ набросить, ослепить им, задушить…

— Вы бы ещё камнями бросались, — желчно заметила оскорблённая Алиса.

— Думаете, это запрещается? Ха! И такое в ход идёт. А также подпиленные клинки у соперника, когда шпага ломается, как тростинка. И засады, и свора секундантов, бросающихся все вместе на одного, и удары по лежачему, уже сдающемуся с протянутой шпагой, и купленные лакеи, которые гурьбой добивают соперника…

— Ф-фу. Зверство какое-то.

— Это жизнь, дорогая. Вы хотите побеждать?

— Ну, не любой же ценой.

— Тогда никогда не вступайте в бой, леди, потому что вы проиграете.

— Леди Юдифь, пожалуй, я…

— Если соберётесь продолжить уроки, то должны будете приходить сюда трижды в септиму. Поступим так: я стану заниматься с вами по два часа… хорошо, по полтора. Тренироваться будем следующим образом: сначала визуальное ознакомление с приёмом. Затем идёт разучивание приёма, потом наработка «мышечной памяти» с тяжёлым тренировочным клинком, далее скоростное исполнение — оттачивание, и после всего шлифовка приёма в спарринге.

Графиня так глянула на Алису, словно такая перспектива была если и не фантастической, то весьма отдалённой. Девушка представила, как они с Юдифью, уже глубоко пожилые дамы, всё бьются и бьются над азами, разучивая какую-нибудь «отступающую защиту»…

Но лучше умереть стоя, чем жить на коленях, как сказала Долорес Ибаррури, латиноамериканская революционерка.

— Я продолжу тренироваться.

— Смотрите: вот я называю приём, допустим, contre-battement, то есть контр-батман, потом демонстрирую его два-три раза в боевом темпе с объяснением назначения приёма и ситуации для его применения. Затем повторяю по фазам в замедленном темпе, показываю правильную постановку рук и корпуса. После исправления возможных ошибок и освоения основной структуры закрепляем его «на рефлекс» и далее применяем в скоростном режиме, а дальше — с партнёром.

У Алисы заныли зубы.

— И ещё: я вижу, что вы плохо держите удар и быстро устаёте. Это потому, что вы применяете неправильную технику. Мечи, как вы успели заметить, гораздо тяжелее рапиры и шпаги, здесь блок может выставить лишь мужчина. Большинство женщин слабее мужчин, так рассудил Господь. Жене никогда не сравниться с мужем — ни по скорости реакции, ни по мощи удара, ибо самим Творцом он поставлен над нами как господин. Можно лишь обратить себе на пользу свою слабость. Вам не нужно стараться встречать удар на твёрдые мышцы, всё равно противник будет сильнее. Чужому мечу надо не сопротивляться, а погасить его энергию отводным финтом в сторону. Начнём с простого. Вот смотрите: я бью!

Юдифь медленно замахнулась и качнула меч в её сторону.

— А вы пытаетесь встретить блоком! Но я просто сильнее, и теперь рука ваша пронзена болью и каменеет от усталости. Она содрогается, и вы роняете меч! — Мастер наглядно продемонстрировала все стадии нападения. — А сейчас смотрите, как надо: удар! А вы — видите? — скользящим движением в сторону, это называется «слив». Оружие врага не встречает сопротивления, оно идёт, как в вату, и упирается в пустоту! Меч врага сносит ваш клинок, но его рука не останавливается и проходит дальше налево, волоком таща за собой оружие. Ваш же клинок проскакивает низом, и вы немедленно наносите сильный удар в «спину» вражеского меча. Вектор его движения и так был «слева направо», а вы ещё и подтолкнули его, используя силу чужой инерции.

— А дальше?

— Дальше вполне очевидно: прямой удар по открытому противнику. Вы потом — так! И вот так! И я задета. Понимаете? Пустота! Вот что должен пронзать чужой меч! Тем более, если противник яростно наступает, обманутый вашей слабостью. Этот приём называется «проходящий батман». Давайте-ка, поехали. Удар! Я делаю шаг вперёд, вы, скользя, в сторону. Так, видите? По инерции я наклоняюсь, не встречая преграды, меч мой отведён, я беззащитна! А вы тем временем — в живот! Бейте! Хорошо! Поняли? Ещё раз! Бейте! Отлично! Отдых. Будем отрабатывать этот приём до конца урока. Пока фехтовать станем на деревяшках, но впоследствии вы изберёте себе конкретное оружие и разработаете тактику, учитывая его.

— А нельзя ли мне вернуться к рапире?

— Рапира — дуэльное оружие. Вы собрались кого-то вызывать?

— Пока не знаю. Но есть тут один человек, кого я с удовольствием бы проткнула.

— Воля ваша. Только я бы не советовала вам рапиру, хоть она и совершенство в своём роде: рапира рубить не может из-за недостаточной тяжести клинка и гранёной формы. Но смертельный укол требует большой точности, не смертельный же бесполезен и заживает быстро. Понимаете, множество оружия можно назвать совершенным для своего вида: иранская сабля шамшир, что означает «львиный хвост», режет всё на свете; ятаган разнимает надвое шёлковый платок; эсток пробивает готическую броню. Имеются и представители смешанного назначения, к примеру, найгонская сабля «кисуки-но-ган», которую почему-то называют мечом. По-моему, раз клинок искривлён, значит, сабля, а не меч… У неё мощнейший рассекающий рубящий удар, но она и режет с протягом из-за кривизны, и даже колет — хотя укол у неё не очень. Я не считаю кисуки идеалом, но любой найгонец мигом докажет вам обратное, вспоров кишки, — не свои, а ваши, конечно. Хоть изгиб и усиливает режущие возможности кисуки, но вижу в ней массу минусов: маленькая цуба (это вроде гарды) совсем не защищает кисть руки, а при отклонении от идеального удара изогнутый клинок проигрывает в прочности, да и баланс для фехтования не хорош. Поэтому варлорды не сражаются долго, два-три удара, и дело решено — так или иначе… Впрочем, об этом поговорим потом, когда придёт пора выбирать.

— Мне нравится оружие графа, оно такое красивое! Такое большое, золотое.

— Скьявона? Да что вы, это же меч конников, он слишком длинен для вас и тяжёл. Как вам должно быть известно, существуют три основных типа ударов: это удары рубящие, колющие и режущие. Широкие мечи с плоской кромкой наносят мощные удары, которые разрубают любую кольчугу или даже, если удар искусен, шлем. Узкие острые мечи, четырёх — или шестигранники, предназначены для укола в слабое сочленение доспеха, только так можно пробить хорошую дорогую броню. Ятаганы с обратной заточкой, лёгкие острые сабли, палаши — режут. Понимаете? Это совсем разные виды ударов для всевозможного вооружения и для различных бойцов, а по удару избирается и средство его нанесения. Каждый берёт то, что ему более по нраву и отвечает его задаче. Но сейчас не время заглядываться на оружие, нужно работать. Цену за урок я назначу чуть позже.

Девушка оторопела. Цену, цену… Она совсем забыла, что это не СССР, здесь за всё нужно платить, даже если это спорт или танцы.

— Не переживайте, — усмехнулась графиня Марстон, — мне известен размер фрейлинского жалованья.

Системное сообщение:

Коричневый РГ «Алиса» приобрёл начальное умение «Фехтовальщик» (базовое), дающее +1 к защите

Вечером у неё сложилось впечатление, будто её переехал самосвал. Причём несколько раз. И Алиса отчётливо осознала, что спортивное фехтование её времени не имеет ничего общего с вооружённым поединком — тем, что понимали под этим здесь и сейчас.

Два года её не тому учили, два года псу под хвост!..

Добравшись наконец до своей комнаты, она совершила омовение в лохани с помощью Агаты, переоделась в чистое и принялась сушить волосы.

Стоит заскочить в библиотеку в поисках драгоценных сведений об Уранидах… Этот вопрос не давал ей покоя. Мысли разных слоёв общества у неё есть, но интересно, что бы сказала служанка?

Та пребывала в скверном настроении (у неё что-то там пропало, потерялось или сломалось, Алиса не поняла), поэтому буркнула только, что ничего не знает, и что «всё это одни барские финтазии». После чего, собрав корзину постельного белья, Агата с достоинством удалилась.

Любопытство подстёгивало и подхлёстывало, поэтому, спрятав волосы под сетку, Алиса похромала к двери.

* * *

Служка уже гремел ключами, но девушка произнесла:

— Простите, пожалуйста, я ненадолго.

И пошла вдоль стеллажей, ведя рукой по книжным корешкам. Сокровища, сокровища… Книги всегда влекли её, как кошку валерьянка, и она разговаривала с ними, будто с живыми.

А ведь когда-то она мечтала, что и её творения будут стоять на полках, хотя бы где-нибудь сбоку… Как там у Льва Лосева?

«Разбудите меня на рассвете,

Да подайте мне рюмку вина.

Растопите огонь в кабинете —

Я засяду за новый роман»…

Вот Марсель Пруст как-то заметил, что «книги — дети одиночества и молчания». В юности и одиночества и молчания у неё было пруд пруди, хоть ведром черпай, поэтому при наличии искры литературного дара она действительно могла бы писать книги. Алиса вспомнила себя — такую смешную, категоричную, шестнадцатилетнюю… Наверное, тогда она даже могла бы жить в библиотеке.

Нестройные ряды беллетристики, стройные — классики. Сумрачный Достоевский, богоискатель Лев Толстой, Чехов, в комедиях которого она не увидела ничего смешного — только грустное, и трагический Лермонтов, и блестящий Пушкин… Русские звёзды.

«Шекспир. Титан! Вильям наш. Правда, исследователями его произведений выражаются сомнения: может, это и не он всё написал? Или даже вообще такой личности не было на свете? И не плод ли это коллективного творчества? Наплевать. Единственное, все эти «Виолы» с их переодеваниями в мужскую одежду, которые на протяжении всей пьесы успешно всех дурачат, только смешны. Понятно, что это условности жанра. Но вслед за Станиславским кричу: «Не верю!». А если не верю, то и не сопереживаю.

Диккенс. Чарльз, этот не наш. Как остроумен и беспощаден! Кстати, в своё время считался в обществе довольно грубым автором. Образы карикатурные, но какая сила, какая мощь! И сюжеты такие интересные — книги-расследования». В детстве Алисе очень хотелось встретить хотя бы одного из диккенсоновских старичков — странного, милого, чудаковатого джентльмена с тростью и фуляровым шейным платком. «Мы бы с ним обязательно подружились, — говорила она себе, — потому что меня тоже некоторые называют странной, а две странности непременно сойдутся. Вот только у Диккенса старички на каждом шагу, а я до сих пор ни с кем не познакомилась. Верно, всё дело в том, что я живу не в Лондоне».

Голсуорси. Колоссальный Голсуорси, награждённый «нобелевкой»! Это правда, что Алиса в пятнадцать лет плакала над его книгами, и симпатии её были совсем не на стороне идеальной Холли, а на стороне мятежной Флёр…

Сэр Вальтер Скотт. Респект и уважение. История оживала под его блестящим пером, притом не делаясь скучной! Правда, Алиса заметила, что большой мастер чрезвычайно не любил окончания своих романов. Видимо, расцветив широкими мазками историческое полотно книги, к концу повествования мэтр терял к ней интерес. Герои становились ему просто не нужны, и Скотт без колебания и поспешно избавлялся от: соперниц, соперников и прочих негодяев, затем быстренько одаривал нужных лиц богатством, родовитой женой (мужем) и обрывал рассказ. Что ж, он имел на это полное право. Я тебя породил, как говорится, я и убью. Скомканный конец? Полноте! Великий писатель может не расписывать подробности бракосочетания, количество рождённых впоследствии детей и кто сколько лет прожил. «Все романы кончаются свадьбой», разве нет? Ну и всё.

А вот французы. Почти вся их литература XVIII–XIX веков была посвящена любви. Но любви представителей, так сказать, правящих классов, потому что им нечем было заняться, кроме как культивировать свои высокие чувства. Иногда это был роман между гувернанткой и графом, или школьным учителем и дворянкой, но какой-нибудь аристократ обязан был наличествовать. Потому что страсть между булочником и дочерью каретника курьёзна и никому не нужна. Если булочник вдруг надумает жениться, то просто подумает: «А дочка-то каретника недурна, да и в приданом кое-что обломится». А та решит, что быть булочницей совсем не плохо, гораздо лучше, чем средней дочерью какого-то каретника, да и вообще сама себе госпожа, а уж с муженьком-то она как-нибудь управится.

Вот ведь «подлое сословие», а? Где «мрачный, тусклый огнь желанья»? Скомканные письма, дуэли, сожжённые таинственные дневники? Жгучие взгляды, нечаянные касания пальцев при игре «в четыре руки»? Нет, нет, возвышенная любовь живёт только «в верхах». А на долю «низов»: «А если это любовь, Надя? — Кака любовь? — Така любовь!». И вообще. «Любовь, Фимка, у них слово «амор». Амор, и глазами так — о-о!»…

Гюго, это вы тут притаились? Зануда страшный, по мнению Алисы. Десятки страниц, пролистанных без внимания, описания каких-нибудь «крыш Парижа», пропущенных без сожаления. Хотя для французов он, прежде всего, великий национальный поэт (!!!)

«Дюма. Конечно, велик. Нет, не так: ВЕЛИК. Мой самый-самый любимый писатель. И всё. Хоть и работала на него целая куча «литературных негров», помогая воплотить в жизнь сотни произведений. Стыдно для квартерона (иначе — «четвертькровки»), чья бабушка по отцовской линии была чернокожей рабыней с острова Гаити!

Жорж Санд (в действительности Аврора Дюпен, по мужу баронесса Дюдеван), довольно странная феминистка, шокировавшая парижский мир свободным поведением. Вердикт: местами неудобочитаемая.

Эмиль Золя — «певец маленького человека», «отец реализма» во французской литературе.

Мопассан, блестящий ценитель жизни и любовных интриг.

Бальзак, творец «Человеческой комедии», которую поначалу хотел назвать «трагедией»…

Лихо расправившись таким образом с корифеями, порвав в клочья все авторитеты и разметав в пух и прах репутации, Алиса возвела взгляд к потолку.

«Классику, конечно, не всегда легко переварить, но она необходима. Да, просто необходима — как фундамент под домом. Она закладывает основы и даёт возможность отличить настоящее от шелухи. Далеко не всё я читаю с удовольствием, но иногда просто приходится себя заставлять, чтобы не быть папуасом, впервые увидевшим электрическую лампочку. Хемингуэй, например, это просто не моё, а Маркес — чистая головная боль. И Бог с ними. В мире ведь миллионы интереснейших книг!

Раньше ведь как писали? Растянуло, выспренне, чересчур много описаний, размышлений, раздумий. Зачем мне, спрашивается, знать, что ощущал главный герой на протяжении пяти страниц, проезжая осенним парком? Или видеть (в подробностях) обстановку будуара мадам L? Как у братьев Вайнеров: «В центре комнаты стол, круглый, покрытый чистой белой скатертью. Вокруг стола четыре стула. Стулья № 2 и № 4 отодвинуты от стола на 50 см. В центре стола банка с вареньем (по виду вишнёвым), фаянсовый чайник» и т. д. Так ведь это протокол осмотра места преступления! Но как много писателей грешат излишней описательностью! И наоборот. У других герои перемещаются с места на место как будто в вакууме находятся. Но всё же какой-нибудь Серж, следуя из N-ска в город S-ск к возлюбленной Катеньке (даже в дрожках), даже замечтавшись о той самой Катеньке, не переносится же туда по воздуху в мгновенье ока, он должен замечать что-то! У него затекут ноги, он передвинет заячью полость, потопает сапогами, чтобы согреться, разглядит при этом заиндевевшее правое ухо лошадки, сиреневые тени на снегу…

Образы должны быть сильными и яркими, как озарение, как удар под дых! К чему размазывать на полкниги описания природы, чувств и воспоминаний? У современного читателя нет на чтение этого времени! Толстого, Достоевского, Тургенева — в конспективном варианте! Пушкин — в сказках, Лермонтов — в картинках! Покороче, поострее, динамичнее! Действие, действие, господа! Нет, и природа, конечно, нужна, и всё остальное — но лаконично, доходчиво, образно! Некогда тут рассусоливать, время — деньги! А то читатель бросит читать на второй странице… Ну, тут меня занесло, конечно. Но в целом концепция такова».

Конечно, ругать звёзд мировой литературы было со стороны Алисы большим нахальством, но что с современниками? Многие тоже наворотили. Вот если ты Джеймс Бонд, то дерись, стреляй и элегантно укладывай женщин в постель, но не суй нос на территорию Шерлока Холмса. А стремление совместить всё это — смешно, как во многих западных детективах. Или взять отечественных фантастов «последнего разлива». Кого они выводят в качестве главного героя? Программиста-неуда, или работника силовых структур, или пронырливого журналиста, но у всех имеется Мечта «пэтэушника» (учащегося профессионально-технического училища, того, кто в своё время не «тянул» десять классов) — пять девок в кровати, носки без дырок, собственный бильярд и возможность командовать галактическими войсками. И ещё горничная-филиппинка. Три горничные…

Женские романы вообще не могли рассматриваться серьёзно. На обложках красовались шикарные мачо в обнимку с прелестницами различных типажей. Правда, картинка часто не совпадала с содержанием, поскольку персонажи отличались от описанных: вместо блондинки с обложки томно жмурилась рыжая, если действие происходило во время наполеоновских войн, то наряд почему-то оказывался античным. Наверное, издателям было начхать на несоответствие. Жанр обозначили — и ладно. Про любовь, не видно, что ли?

С других обложек грозно глядели брутальные небритые парни в скафандрах и без оных, с лучемётами, пульсерами, игольниками и виброножами. Соль современной книжки должна быть понятна младшекласснику с первого взгляда: обнимающаяся парочка, значит «лав-стори»; бравый мужик со штурмовым бластером на фоне инопланетных ландшафтов — «космический боевик»; подростки с файерболами — «магическое фэнтези», девица с арбалетом в компании каких-нибудь чудиков — «классическое фэнтези»… Всё просто. Совсем не то, что раньше. Вот видишь книжку с названием «Жерминаль» в мрачном коричневом переплёте и гадаешь: что это? Женское имя? Название цветка? Французский десерт? Алиса-то помнила названия всех революционных месяцев наизусть, но не все же такие «зубрилы» и «знайки».

Несколько раз она встречала на книжных прилавках так называемых «последователей Толкина». Она обзывала их «преследователями Толкина», потому что педантичный профессор кафедры английского языка встал бы из гроба, столкнувшись с такой профанацией своего творчества. Это было первостатейное убожество. Сотни и сотни страниц стенаний какого-нибудь овцевода (репосея, кузнеца), которому судьба отвалила счастья сделаться учеником чародея, а он, даже ощутив в себе проблеск магии, не в силах принять своего высокого предназначения и жаждет вернуться в родную кузню (на грядки, в тёплый навоз.) Ох, Алиса бы им всем показала! Ей бы только очутиться в сказочной стране!..

«А может, я всё-таки смогла бы стать писательницей?! — озарило тогда Алису. — Ну, или хотя бы литератором… А то наляпают пару книжонок типа «Как я подклеила олигарха» — и уже писательница!»

Девушка возмущённо фыркнула. Ведь тот, кто пишет книги, это всего лишь литератор, а писатель — тот, чьё имя осталось в истории. Они делятся на популярных, известных, выдающихся и великих.

Горький не заканчивал института имени себя — ну и что же? Стал он хуже писать? Эврика! Она точно сделается писательницей — как Шарлотта Бронтэ, как Маргарет Митчелл. Возьмётся за дело серьёзно. Будет писать, писать, писать без отдыха, без пауз и перерывов! Без устали, без страха, без сомнений! Писать, создавать, творить! Рождать новые миры, новые вселенные!!! Она станет знаменитой, прославится, заработает кучу денег! Хотя… насчёт кучи денег. Что-что, а уж это весьма проблематично. Насколько Алиса знала, почти никто из авторов литературным трудом миллионов не нажил. Единицы не в счёт.

Или… или её призвание — критика? Ведь она ТОЧНО ЗНАЕТ, как надо писать! И как не надо! Она будет беспощадной! Начнёт громить плагиаторов, невежд и графоманов, потому что кто-то должен это делать. «Заделаюсь критикессой — великой и ужасной! Я их всех научу, как надо! Я от них камня на камне не оставлю! Я всех разделаю под орех! Я им — ого! Даже — ого-го!..»

Праведный гнев застрял у неё в горле, и Алиса долго кашляла.

«Конечно, всё это дилетантские рассуждения. Да, я дилетант. Ну и что? Разве книги пишутся не для обычных людей, простых читателей, то есть дилетантов? И у меня есть своё мнение. Которое я вправе высказывать! И выскажу! Я им всем выскажу, раскритикую на все корки! (По-моему, критик — это несостоявшийся писатель, вот он и злобствует; я тоже несостоявшийся писатель, и тоже стану злобствовать)». Все эти немного наивные и уж точно дерзкие высказывания говорили совсем не в пользу ума Алисы и свидетельствовали скорее в пользу её независимости.

Теперь с высоты своих двадцати четырёх лет она лишь горько усмехнулась. Химеры всё, химеры. Где там том энциклопедии на букву «У»?..

«Ураниды, — прочла она, — синоним понятия Герои (местн.)»

Весьма, весьма познавательно!

Отыскала букву «Г», и в статье «Герой» нашла следующее:

«Герой — это личность, принадлежащая к архетипу «Герой» и готовая к «геройству» (см. «геройство»)

«Геройство — линия поведения Героя, укладывающаяся в рамки героического (см. «героическое»)

«Героическое — разновидность деяний, образа жизни или мыслей, свойственных Героям».

Круг замкнулся. Алиса живо вспомнила лемовского профессора Тарантогу. Несчастный, попав на другую планету, тщетно пытался дознаться, что собой представляют местные «сепульки», и словарь разъяснял, что «сепульки» — предмет, получающийся в сепулькарии посредством сепуления…

* * *

Перед ужином она всё-таки выбрала момент и забежала к Маютке. Рассеянно выслушала его болтовню о том, как его дразнил какой-то противный Девлин.

— Потому как я не смог обсказать про десять поколениев своих благородных предков. Так я наподдавал ему, чтоб нос шибко не задирал! А так-то ничего житуха, кормёжка хорошая. И ещё варенья дают, скоко влезет! Вот те Христос!

Видимо, облагораживающее влияние Школы пажей и её учеников выразилось в использовании таких оборотов как «житуха». Дома Маюта ни за что не позволил бы себе подобного.

— Маюта, ты ведь хочешь стать пажом?

— Крестом клянуся, леди Алиса!

— Тогда сделаем так: ты говори всем, что родителей своих не помнишь, а жил в деревне у кормилицы, ясно?

— Как в сказке про Бобу-подкидыша?

— Точно. Ведь в пажи берут только дворянских детей. Эту небольшую неправду я принимаю на свою совесть. Договорились?

— Век буду помнить вашу доброту!

— А скажи-ка на милость, друг мой, кто надоумил тебя всюду говорить о том, что я твоя мама? — притворно сердито спросила Алиса. — Вот уж не ожидала я, что ты окажешься таким лгунишкой.

Мальчонка покаянно свесил голову и шмыгнул носом.

— Дык это… — бормотнул он, мгновенно сделавшись косноязычным. — Я ить… того… не хотел, госпожа Алиса. А только как стали энти… лорды всякие… похваляться титулами да родичами… бес меня и попутал. Простите великодушно.

— А как насчёт папы-горниста? Этот-то откуда взялся?

— А больно красиво труба поет! — глазёнки его заблестели. — Я всё слушал, слушал… Когда вырасту, тоже горнистом стану. Буду маршировать и на трубе играть! Полк — вперёд! Сабли — наголо! Ура!

Алиса только взъерошила его волосы. Что возьмёшь с ребёнка неразумного? Наказав со следующего дня опровергать прежние россказни, она со всех сторон подоткнула ему одеяло, как всегда делала это для Максика.

И тут Маюта спросил с тревогой:

— Госпожа Алиса, а вот я не пойму, когда же у их, у нечестивцев этих, посты? Вроде как уж Петров пост должон быть, а оне не соблюдают. Разве это же дело, а?

— Они все католики, дружок, у них свои посты.

— Да и крест святой кладут слева, будто турки какие-то…

— А, не обращай внимания.

— Чего-о?

— Не бери в голову, говорю. Они тоже христиане, только немного другие. Ну, я пойду. Веди себя хорошо, учись, и скоро сделаешься настоящим пажом.

— Леди Алиса, леди Алиса! А когда стану, так вы заберёте меня к себе? Насовсем?

— Насовсем.

— И мы тогда поскачем в настоящий квест? За Граалем?!

В глазах у неё потемнело.

— За чем? — прошептала девушка, резко выпрямляясь.

— Да за Граалем, — простодушно повторил мальчик. — Ранее Чайку Мудрости искали, теперь все вдругоядь с ума посходили — Грааль им подавай. Недавно же Охоту объявляли, в этом годе все господа-лорды Грааль ищут.

— А ты про него что-нибудь знаешь?

— А как же! Святой Грааль есть златокованый ларец, схороненный в земле, а где — никому не ведомо. Раньше, сказывают, где-то карта была каменная, прозывалась — Пазла. Так на этой мозаике крестиком помечено было то место.

— Как-как называлась? Пазла?

— Ну да. Вся из кусочков таких, маленьких, зелёненьких.

«Мозаика… ПАЗЛ… Головоломка!»

— Ну вот, а теперь утеряна Пазла-то, все кусочки и поразлетелися по белу свету. Кто найдёт, соберёт все, тот и будет Граалем владеть.

— А как же их отыскивать? Кусочки эти?

— Сыскать-то непросто, — с достоинством ответствовал Маютка. — Будто бы кусочки эти где хошь могут хорониться — в поле просто, в дому или в норе звериной. Надобно только первому кусочек обрести, а там оне и сами начнут к хозяину лезть, ну ровно как котята малые к мамке. И знаки станут сами подавать — чтобы нашли их, значит. Скучно им по одиночке-то лежать… так-то вот.

Алиса закрыла рот и перевела дыхание.

— Поразительно. Откуда тебе всё это известно?

— Народ сказывает, а уж он не обманет. Так поскачем в квест-то?

— Обязательно.

Она поцеловала его на ночь и пошла к себе в комнатку, ставшую уже привычной.

«И что мне, интересно, делать с этим Пазлом, когда я найду все части? Выкладывать из них слово «вечность»? Вечно выкладывать?»

Системное сообщение:

Коричневый РГ «Алиса» получил важнейшую игровую информацию и зарабатывает +3 очка к интеллекту, дающую продвижение к выполнению миссии

Разговор в Сети:

Игрок 7. Мао, ты в реале?

Игрок 6. Однозначственно.

Игрок 7. Слышь, такая корная тема: давай закорефанимся для гамы! Я тебе — информу про моих Героев, а ты мне сливаешь своих. Лады? Пускай хелпают друг другу, так же мазовее. Если вместе найдём Грааль, то Герои боёвку замутят. Виз-а-виз.

Игрок 6. Нет уж, базиба! Тоже мне, союзничек нарисовался! А если ты мне «дэзу»? Забыл, как в прошлой гамке Владимир Ильич всех попилил? Все гонялись за его Красным друлем по всей Карте! Ленин шары всем замазал, а лукарь какой-то первым притараканил нужный шмот в стартовый город.

Игрок 7. Раз по пальцам, два по яйцам.

Игрок 6. Вот видишь! Так что зарубайся, Пинки-Дринки, — Грааль мой!

Игрок 7.:-D

Игрок 6. GL.

Краткий примерный перевод на русский:

Игрок 7 (Розовый, «ник» Пинки-Дринки) предлагает Игроку 6 (Жёлтому, «ник» Мао Бздун) стать союзниками в процессе Игры. Тот отказывается.