Рейна, королева судьбы

Алекс Тарн, 2014

Студент Ариэльского университета Нир Берман знакомится с девушкой Рейной, которая одержима безумной идеей изменить прошлое посредством изменения настоящего. Рейна собирается добиться перемен в судьбе своей бабушки, которая чудом выжила в годы войны, но потеряла при этом всю свою семью. К великому удивлению Нира, серьезные перемены настоящего действительно кое-что меняют в прошлом. Но получится ли у Рейны сделать бабушку счастливее? Этот роман – головокружительная история о связи времен и событий. «Алексу Тарну подвластны все жанры… Это такая плотная проза!!! Читать его – наслаждение!». – Екатерина Вильмонт

II

Остаток дороги он гнал как сумасшедший, под сто сорок. Во-первых, единственному на весь район полицейскому патрулю было сейчас не до нарушителей правил, а во-вторых, пошли они все… остановят так остановят… плевать. Хотя гнать, честно говоря, не имело смысла: первый час семинара был уже все равно безвозвратно потерян. Профессор Степушенко, известный в университете как безжалостный зверь, садист и лютый враг студентов, никогда не пускал в аудиторию опоздавших к началу занятий. И если бы только это… Редко кому удавалось с первого раза преодолеть барьер экзамена по его курсу; бывали и такие, кто, отчаявшись получить проходной балл, вовсе отсеивались с факультета. Легенды повествовали о мучениках, совершивших до пятнадцати неудачных попыток, больше напоминающих допрос в инквизиции, чем нормальный человеческий экзамен. За это профессор с легкой руки какого-то русскоязычного студента получил красноречивое прозвище «Стоп-машинка».

Против Стоп-машинки не помогало ничего — ни уговоры, ни письма, ни коллективные походы в деканат. Проклятый профессор принимал участие в какой-то очень громкой общеевропейской программе по теоретической физике и потому считался главной научной гордостью университета. В этом статусе он чувствовал себя неуязвимым и мог беспрепятственно вить веревки хоть из декана, хоть из ректора, хоть из совета попечителей. А потому Нир изначально не собирался испытывать судьбу в попытках оправдаться, тем более что Степушенко в принципе не принимал никаких оправданий. Теракт? Война? Землетрясение? Ну так что? Студент, молодой человек, обязан прибыть в аудиторию точно к началу занятий. Если он, конечно, желает заниматься. А если не желает, то скатертью дорога, молодой человек. Никто тут никого не держит! Пожалуйте выйти вон! Вон!..

Нет-нет, куда разумней было дождаться перерыва и затем незаметно просочиться куда-нибудь в гущу столов и стульев. Коридор лекционного корпуса выходил на солнечную сторону, и кондиционер в нем почти не чувствовался. Нир пристроился под окном в безопасном отдалении от аудитории. Предосторожность выглядела нелишней: обычно, уходя на перекур, Стоп-машинка первым покидал комнату — по той простой причине, что никто не решался выйти раньше него.

Вместе с жарой и духотой навалилась усталость;

Нир прижал затылок к относительно прохладной стене и закрыл глаза. Ну и денек: еще одиннадцати нет, а в сон клонит так, как будто уже за полночь… Недосып, вот в чем дело. От ленивой мысли о недосыпе он естественным образом перешел к совсем уже сонным воспоминаниям о прошедшей ночи, о Сигаль, о запахе ее волос, гладкости кожи, упругой тяжести бедер… Нир тряхнул головой, отгоняя наваждение, но тело отказывалось подчиняться, лелея собственную, отдельную от головной, память. На руках и на животе еще жило легкое покалывание, электрические заряды недавних прикосновений. Он поднес ладони к глазам, словно рассчитывал увидеть там сотни крошечных иголочек; нет, ничего… Ничего, кроме ссадин и царапин, полученных там, на шоссе, когда он рвал на себя непослушную дверцу ситроена, и позднее, когда вытаскивал из кабины эту несчастную дуреху в кудряшках…

Переход от ночного образа Сигаль к безымянной водительнице был неприятен. Более того, Нир обнаружил, что сердится на женщину. Паника паникой, но надо же и головой думать. Ну, зафигачили тебе камнем по крыше — так ведь не бетонным же блоком! Камень оставляет вмятину, но не убивает; жми на газ и уезжай, зачем руль-то крутить? А так и ребенка убила, и себе жизнь поломала… да и другим, если уж на то пошло, тоже… Не будь этой катастрофы, он наверняка помирился бы с Сигаль, да и на семинар успел бы. Не сидел бы тут в коридоре, как наказанный школьник. Нир достал из кармана мобильник и взвесил его на ладони. Позвонить? Не позвонить? Уж теперь-то Сигаль обиделась надолго, можно не сомневаться…

Непромытые ссадины раздражали, отвлекали, мешали принять решение. Нир убрал телефон, поднялся на ноги и отправился в туалет, к раковине. Поразительно, как ему раньше не пришло в голову такое простое дело. Умыть руки. Всего лишь умыть руки. Неопрятное красное обрамление вокруг царапин и грязные разводы исчезли почти сразу, но Нир еще долго держал ладони под холодной водой, поворачивая их и так и эдак, чтобы с уже гарантией смыть все прошлые и настоящие недоразумения.

— Если глаза меня не обманывают, вы студент из моей группы, не так ли?

Нир вздрогнул и обернулся. На него, разминая двумя пальцами сигарету, смотрел профессор Степушенко собственной персоной.

— Я… да… — пролепетал Нир.

Стоп-машинка качнулся с пятки на носок.

Маленького росточка и цыплячьего телосложения, он тем не менее ухитрялся казаться выше, чем самые высокие студенты, — то ли за счет суеверного ужаса, внушаемого одним его видом, то ли благодаря особенной посадке головы и вечно задранному вверх подбородку. Сейчас лектор явно наслаждался произведенным эффектом.

— Вы — да… — задумчиво повторил он. — Впрочем, с моей стороны было бы невежливым проявлять чрезмерное любопытство к вашей частной и, несомненно, чрезвычайно наполненной жизни. Или вы осчастливите меня иным и, конечно же, весьма авторитетным мнением на этот счет?

Когда дело не касалась физики, Степушенко предпочитал выражаться нарочито витиеватым образом. При этом на иврите он говорил с чудовищным русским акцентом, хотя и без грубых ошибок. Все вместе производило довольно комичное впечатление, если бы кому-то вообще могла прийти в голову самоубийственная мысль смеяться в присутствии этого людоеда. Ниру всегда казалось, что Стоп-машинка вольно или невольно копирует манеру типичных профессоров, какими они представлены в старых российских фильмах. Та же козлиная бородка, то же брезгливое выражение лица, и ни слова, сказанного в простоте. А если бы Степушенко еще время от времени произносил по-русски что-нибудь вроде «Да-с, батенька!», то сходство и вовсе стало бы стопроцентным.

— Нет-нет, не утруждайте себя ответом! — воскликнул профессор, хотя парализованный страхом студент даже не пытался открыть рот, чтобы ответить. — Я попробую догадаться самостоятельно, своими слабыми силами. Судя по вашему пляжному наряду, вы собрались на море, отдыхать в обществе прекрасных дам. Или нет: пожалуй, вы направляетесь на Кинерет, дабы навсегда распрощаться с этим чудом природы. Я прав? Что же вы молчите?

— Н-нет… — выдавил из себя Нир. — П-почему навсегда?

— Потому что вы расходуете бесценную воду нашей безводной страны, как какой-нибудь дикий германец на берегах Рейна! — рявкнул Стоп-машинка. — Прикрутите наконец кран! Льется! Льется!

Нир поспешно бросился закрывать кран. Он никак не мог оправиться от неожиданности и понятия не имел, что делать и говорить дальше. Объяснить причину своего опоздания? Извиниться? Пообещать, что больше никогда, никогда в жизни не осмелится заявиться на занятия профессора Степушенко в шортах? Пожаловаться на безумно, необыкновенно, фантастически неудачный день? Бывают же у людей неудачные дни, правда? Бывают и у студентов, и у профессоров, и даже в русском кино про козлиные бородки… Нир повернулся к Степушенко, но в это время в кармане абсолютно некстати проснулся и зазвонил мобильник. Сигаль! Конечно, это Сигаль. Проглотила обиду, подавила оскорбленную гордость, выждала до перерыва между академическими часами и вот — звонит! Звонит! Если есть на свете последние шансы, то вот он, один из них! Но что делать со Степушенко? Со Степушенко, который требует напрочь вырубать мобильники на все время его занятий, включая перерыв?

Нир поднял глаза на профессора. Тот сунул в рот сигарету и полез в карман за зажигалкой. Мобильник продолжал трезвонить, жалобно и безнадежно.

— Ну что же вы, молодой человек? — вкрадчиво проговорил Степушенко. — Или вы не собираетесь ответить на звонок? Это ведь ваше телефонное устройство мобильной связи, не так ли?

Нир открыл рот и вдруг с ужасом услышал, как его собственный голос отчетливо произносит по-русски:

— Да-с, батенька!

Брови профессора взлетели вверх, как две возмущенные чайки. Прежде чем Нир успел что-либо добавить, Стоп-машинка повернулся и вышел в коридор. Вышел молча, оставив последнее слово за собеседником. На памяти Нира такого с профессором Степушенко не происходило еще никогда. Замолчал и телефон. Перезвонить?.. Ага, как же, самое время. Сегодня у него всё получается исключительно удачно, всё, за что ни возьмется. Обломки и развалины, развалины и обломки… Нир оперся руками на раковину и пристально всмотрелся в мутное туалетное зеркало.

— Ну откуда ты, такой урод, взялся? — с горечью спросил он у своего отражения. — Ну почему тебе обязательно нужно каждую вещь испортить и растоптать, причем разом, в один присест? Что на очереди теперь? Деревня? Город? Континент? Или вся планета целиком? Может, отдохнешь, а? Оставь что-нибудь на завтра…

Отражение пристыженно молчало, норовя отвести глаза.

Поскольку терять уже было нечего, в аудитории Нир не стал прятаться, а сел в первый ряд, традиционно свободный на занятиях Степушенко. Однако лектор явно избегал встречаться с ним взглядом. Плохо дело, совсем плохо… Когда семинар закончился, Нир еще долго сидел в опустевшей комнате, решая, как быть. По всему выходило, что надо попробовать исправить положение, объясниться, рассказать о женщине на дороге, о сегодняшнем тотальном невезении, обо всем. Он ведь как-никак человек, этот Стоп-машинка, должен понять. А если и не поймет, то хуже все равно уже не будет.

Дверь в кабинет профессора была закрыта.

Неужели и тут опоздал? Если так, то на экзамен можно не ходить… Хотя, с другой стороны, даже неплохо: не придется унижаться. Нир глубоко вздохнул и постучался.

— Да, войдите!

Он шагнул было внутрь, но тут же попятился: в комнате, помимо Степушенко, находилась высокая девушка с длинными светлыми волосами, собранными сзади на манер конского хвоста. Упираясь обеими руками в профессорский стол и слегка наклонившись вперед, она смотрела на Степушенко примерно с тем же требовательным видом, с каким Нир не так давно взирал на собственное отражение в зеркале. Зато грозный профессор, скорчившийся в кресле по другую сторону стола, явно ощущал себя не в своей тарелке; видимо, поэтому он так поспешно отозвался на стук.

— Вы заняты, господин профессор? Мне зайти попозже?

— Нет-нет! — скорее воскликнул, чем проговорил Стоп-машинка. — Это ненадолго! Подождите секундочку, я сейчас освобожусь. Прямо здесь и подождите. Вам ведь назначено, правда?

Он метнул на Нира почти отчаянный взгляд, и Нир закивал с преувеличенной готовностью. В определенных обстоятельствах настоящий студент должен быть готов безоговорочно подтвердить любые слова своего возлюбленного лектора.

— Вот видите, — сказал профессор, обращаясь к девушке. — У меня назначено. Неудобно, люди ждут. По-моему, я ответил на ваш вопрос. Больше мне нечего ска…

— Но вы так ничего и не сказали, — перебила девушка. — Если взаимовлияние двух объектов не зависит от расстояния, то какой вывод можно сделать относительно времени?

— Это не так просто, госпожа… э-э… — замялся Степушенко.

— Рейна, — подсказала девица. — Просто Рейна.

–…госпожа Рейна. Я уже объяснял, что наши эксперименты были проведены с парой элементарных частиц, причем в весьма специфических условиях. Да, взаимовлияние мгновенно, вы правы, но пока нет никакого практического подтверждения тому, что эффект запутанности квантов распространяется и на другие объекты… э-э…

— Рейна, — снова вставила девушка.

Профессор скривился и отрицательно потряс своей козлиной бородкой.

–…э-э… другие объекты материального мира.

Вы делаете чересчур поспешные выводы.

— Но вы же сами говорили, что с теоретической точки зрения эти выводы вполне правомерны! — упрямо набычилась собеседница. — Ведь говорили?! Говорили?!

Стоп-машинка всплеснул руками:

— Ну да, говорил! Говорил! И что с того, уважаемая госпожа Рейна? Я никак не пойму, что вы хотите от меня услышать…

— Что… что… — девушка запнулась и на секунду ослабила свою мертвую хватку. — Что я хочу услышать…

Воспользовавшись передышкой, профессор вскочил и для верности покрепче вцепился в спинку кресла.

— А теперь извините, госпожа Рейна. Люди ждут, вы же видите. Я и так уделил вам массу драгоценного времени. Извините.

Девушка перевела взгляд на Нира, застывшего рядом памятником непреклонной поддержки профессора Степушенко. Ярко-голубые глаза, упрямые и в то же время растерянные… Похоже, в срочной помощи здесь нуждались не только профессор и Нир.

— Хорошо, — сказала она после секундного колебания. — Я подумаю, как это сформулировать. Я подумаю…

— Вот-вот! — радостно воскликнул Степушенко. — Подумайте! Правильная формулировка вопроса…

Он вытянул в сторону Нира указующий дирижерский перст, и студент, не подкачав, лихо отрапортовал окончание любимой профессорской поговорки:

–…содержит в себе большую часть правильного ответа!

Девица ожгла Нира презрительным взглядом, буркнула что-то нелицеприятное и выскочила за дверь. Профессор облегченно вздохнул.

— Прямо не знаю, что с ней и делать, — сказал он, снова усаживаясь в кресло. — Вычитала в газете и теперь прохода мне не дает. Ну да, доказано мгновенное взаимодействие. Ну да, есть определенные теоретические выводы. Но при чем тут…

Стоп-машинка помолчал, махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху, и посмотрел на Нира.

— Вы что-то хотели?

— Извиниться за опоздание, — поспешно проговорил Нир. — Дело в том, что по дороге я попал…

— Ерунда! — прервал его профессор и нервно пристукнул кулаком по столешнице. — Ерунда!

— Простите?.. — не понял Нир.

— Вы же прекрасно знаете, что я не желаю слушать никаких оправданий. Если у студента есть желание учиться, он не опаздывает. Будьте любезны покинуть мой кабинет. Увидимся на экзамене. Или, может, вы тоже племянник ректора, как эта сумасшедшая девица?

— Нет, — тихо ответил Нир, тщательно отслеживая каждое произносимое слово, чтобы снова не наговорить лишнего. — Я ректору никто, и звать никак… До свиданья, профессор.

Когда он уже закрывал за собой дверь, Стоп-машинка вдруг поднял голову от бумаг и выпалил вслед:

— Да-с, батенька! Да-с! На экзамене!

По дороге на работу Нир остановился перекусить в попутной забегаловке, но кусок не лез ему в горло. Место было проверенным, Нира тут знали по имени и не первый год, но никогда еще мясо не казалось ему таким жестким, салат таким вялым, а кола такой приторной, с неприятным мыльным привкусом. Он с трудом заставил себя поковыряться в тарелке, чтобы совсем уж не обижать хозяина, и сбежал, как только тот отвернулся. «Потом скажу, что заболел, — думал Нир, садясь в машину. — Он ведь уверен, что лучших шашлыков не сыщешь во всем Средиземноморье…»

В любом случае объяснения следовало оставить на потом — уж больно разрушительными выглядели последствия каждого сегодняшнего действия. Оставалось только гадать, какие неожиданности ждут его на работе. Взять бы отгул, но кто же тратит отгулы перед сессией… Вдобавок ко всему, в сегодняшней смене дежурил Шуки, похититель джинсов, что предоставляло Ниру бесценную возможность выместить скопившееся раздражение. На ком и вымещать, как не на лучшем друге? Вот уж кто всегда поймет и поддержит. Нир представил себе растерянное шукино лицо и невольно улыбнулся; настроение сразу пошло на поправку.

— Зачем ты так кричишь, братан? — спросит Шуки, мгновенно переработав первоначальную обиду на неподдельное участие и заботу. — И главное, на кого? Это ведь я — ты, наверно, не заметил. Что случилось? Война? Кого с кем? Давай, братан, рассказывай, мы ведь с тобой в одной связке…

Что верно, то верно — они всегда были в одной связке, еще со школы. В одном классе, в одной стрелковой роте, в одной саперной команде. А после армии вместе отправились устраиваться на работу, которая тогда казалась временной, на полгода, а сейчас вот пошел уже пятый. Телемаркетинг, телефонное убалтывание слабых душ на покупку дешевых китайских товаров сто десятой необходимости. Доставка бесплатно, господин; конечно, со скидкой, госпожа; второй экземпляр — в подарок, причем только для вас… Удобный для студентов сменный режим, молодежная компания, шутки-прибаутки, и никакого давления. Пришел — отсидел — ушел, и всё — взятки гладки, никаких тебе лишних ожиданий, видов на будущее, претензий на карьеру. Хотя как раз в плане карьеры прошедшие годы оказались не совсем бесплодными: начав учеником оператора, Нир дослужился ни много ни мало до ранга старшего инструктора и теперь уже не сидел на телефоне, а обучал молодежь правильным методам обнаружения и обработки легковерных телефонных фраеров.

Шуки, который по причине природного раздолбайства так и не продвинулся дальше рядовых продавцов, посмеивался:

— Эдак ты к старости до начальника смены дорастешь… На фига тебе эти сложности, братан? Ради лишних пяти сотен в месяц? Стоят ли они такого беспокойства? Зря только головой пухнешь, попомни мои слова. Голова, она чем меньше, тем здоровее.

Нир отшучивался. Он не переламывался и в роли мелкого начальничка, а пять сотен, кстати говоря, были в его положении отнюдь не лишними. Студенческое время заканчивалось; еще одна сессия, еще один семестр, дипломный проект — и кончено: бай-бай, телемаркетинг! Всего-то и оставалось, что восемь месяцев, максимум год.

Он припарковал мазду и поднялся на верхний этаж, в огромный рабочий зал, разгороженный на тесные соты операторских позиций. В горячие месяцы здесь повсюду копошились усердные пчелы телефонной торговли, собирая денежный нектар с цветущих полей человеческой глупости. Любого клиента можно уговорить на покупку любого товара, даже самого ненужного; за годы работы продавцом Нир твердо усвоил эту простую истину и теперь, как умел, доносил ее до недоверчивых учеников.

Да-да, ребята, большей частью люди покупают не то, что им необходимо: чтобы убедиться в этом, загляните хотя бы в собственный шкаф! Человек покупает, чтобы тратить, а тратит, чтобы придать смысл своей ежедневной погоне за заработком. Спроси его: «Зачем ты горбатишься на работе?» — и он тебе ответит: «Чтобы прожить!» Получается, что каждая трата, каждая покупка придает вкус его жизни, оправдывает ее! Я покупаю, следовательно, я существую! А потому, ребята, вы не только не обманываете народ, всучивая ему разную китайскую муру, а напротив, дарите людям ощущение смысла и радости бытия. Иными словами, вы делаете их счастливыми!

В последние месяцы торговля шла слабо, так что рабочее гудение в сотах едва ощущалось. Кивая знакомым, Нир прошел в дальний угол. Обычные операторы не имели постоянных, закрепленных за ними столов, но Шуки как ветеран обладал правом на персональное место. Увидев друга, он махнул рукой и стал подниматься навстречу, стягивая с головы скобу с наушником и микрофоном. Вообще-то, Нир планировал немедленно призвать приятеля к ответу за заныканные джинсы, но при виде скобы ему совершенно некстати припомнилась бабушка Лидия Сергеевна, розовая кожа, просвечивающая сквозь белое облачко волос, и накопленный заряд злости вдруг пропал неведомо куда.

— Что слышно? — проговорил Нир, растерянно оглядываясь в поисках пропажи.

Шуки с размаху хлопнул его по спине.

— Да ничего не слышно! Слабо идет, братишка! — в устах Шуки даже дурные новости приобретали явственный оптимистический оттенок. — С полудня, почитай, ничего не продали. Слушай, тебя Амнон…

— Я имел в виду: что слышно с моими джинсами? — перебил его Нир. — Посмотри на меня, зараза ты этакая. Да не на лицо смотри — на ноги, на шорты эти дурацкие! Ты же человека к профессору Степушенко без штанов отправил! Ты же человеку жизнь поломал! Друг называется…

— Джинсы… — Шуки секунду-другую помолчал, затем смущенно крякнул и развел руками. — Понимаешь, тут такая история…

Но Нир уже протестующе выставил вперед ладони, мотая головой и показывая всем своим видом, что не желает слушать дальнейших объяснений. Хватит с него на сегодня. Сколько можно? Всё рушится, куда ни посмотри, всё, буквально.

— Что, не рассказывать? — переспросил Шуки. — Совсем?

— Совсем, — твердо сказал Нир. — Давай помолчим, братан. Может, так дотяну до завтрашнего утра.

Шуки с видимым облегчением пожал плечами.

— Как хочешь. Твои штаны, не мои. Да, вот еще:

Амнон просил тебя зайти.

— Амнон? Зачем?

— Откуда мне знать? — Шуки подмигнул: — Это ведь ты у нас в начальниках ходишь. А я, братан, простой солдат, мне не рассказывают…

Кабинеты начальства размещались на эстакаде в торце общего зала. От пчелиных операторских сот их отделяла сплошная стеклянная перегородка. Поэтому Амнон Варди, ведающий в компании вопросами логистики, должен был заприметить Нира еще издали, но отчего-то предпочел изобразить крайнюю занятость. Нир остановился в дверях и кашлянул.

— Вызывали?

Амнон поднял голову от бумаг — совсем как профессор Степушенко двумя часами раньше.

— А, Нирке… проходи, садись… — он снял очки и потер глаза кулаками. — Устал, черт возьми. Когда работы нет, устаешь вдвое больше. Как дела?

— Нормально.

Амнон посмотрел очки на свет, недовольно фыркнул и полез в ящик за салфеткой.

— Вот что… Ты ведь в курсе нынешней ситуации, правда, Нирке? Кризис, лишних денег у клиентов все меньше и меньше. А это наш хлеб, Нирке, — лишние деньги клиентов… — Варди рассмеялся добрым начальственным смехом. — Нам-то они совсем не лишние. Из них нам зарплату начисляют.

Он принялся тщательно протирать очки. Нир молча смотрел на обширную лысину босса. Лысина покачивалась в такт произносимым словам, и яркие лампы дневного света беззастенчиво использовали это движение для легкомысленной игры в зайчики.

— Новых заказов нет, старые кончаются. Да что там говорить, посмотри в зал: на три четверти пусто…

Амнон снова проверил очки на свет. Нир расценил возникшую паузу как приглашение к ответу, вернее даже — к экспертной оценке. С кем еще и консультироваться, как не с ним, самым опытным инструктором фирмы?

— Такое уже бывало, Амнон, — сказал он, стараясь звучать солиднее. — Как-то справлялись. Есть проверенные методы. Надо встряхнуть ребят, провести собрание, усилить контроль. Полезно еще объявить конкурс. Конкурс здорово помогает. Пообещать им приз какой-нибудь, типа одного дня в хорошем отеле. Или, например…

Босс жестом остановил полет его творческой мысли.

— Погоди, погоди… Дело не в этом, Нирке…

Амнон закончил возиться с очками, приладил их на нос и недоуменно воззрился на лежащую перед ним стопку конвертов. Казалось, он заприметил их только сейчас, протерев стекла.

— Дело не в этом, — повторил босс и, вздохнув, потянул к себе верхний конверт. — Дело вот в чем… На, возьми, это тебе.

Нир взял конверт. Амнон снова вздохнул — на сей раз с явным облегчением.

— Не расстраивайся, дружище… — он откинулся на спинку кресла. — Такое в жизни случается, и увы, не единожды. Сокращения, знаешь ли, похожи на диету: сначала она лечебная, потом становится голоданием. Первыми убирают ненужных, затем берутся за неумелых. Ну а когда лишнего жирка уже не осталось, отрезают живое мясо. То есть тех, кому платят выше среднего. Иными словами, таких, как ты, Нирке. Тем более ты ведь все равно ушел бы через полгода…

Новость была такой неожиданной, что Нир только сейчас осознал, о чем идет речь. Уж если в чем-то он был свято уверен, так это в своем незыблемом положении на работе.

— Секундочку… — вымолвил он, в изумлении глядя на босса. — Вы что, меня увольняете? Прямо сейчас?

Амнон кивнул. Соскочившие с его лысины световые зайчики весело запрыгали по стеклянной стене.

— Прямо сейчас. Дорабатывать этот день не надо, езжай домой. Письмо в конверте, зарплата придет в банк, остальное получишь по почте… — босс неловко поерзал в кресле и сменил тон с делового на доверительный: — Да не бери ты так близко к сердцу. Тебе сколько лет… — мальчишка! Ни семьи, ни ипотеки, ни долгов, ни обязательств. И потом, на черта тебе этот телемаркетинг? Через год тебя с твоим дипломом в такие фирмы возьмут, на такие деньги — ого-го! Не то что некоторых, которые постарше… которым деваться некуда…

— Значит, прямо сейчас… — повторил Нир, все еще не в силах поверить в происходящее. — Ну и денек…

Механически переставляя ноги, он спустился в зал. Шуки поднялся навстречу; глядя на участливо-тревожное выражение его лица, Нир поневоле рассмеялся.

— Веселей гляди, приятель! — подбодрил он друга. — То ли еще будет!

— Нир… подожди… куда ты?

— Домой, братан, домой, — на ходу ответил Нир.

— Если доеду. Ну и денек… Ну и денек…

Он повторял эти слова, как мантру, всю дорогу до Эйяля. Отец еще не вернулся с работы, Лидия Сергеевна возилась на кухне. Увидев внука, она удивилась:

— Сереженька? У тебя ведь сегодня вечерняя смена… Заболел?

И подошла поближе, чтобы если и не услышать ответ, то хотя бы понять его по движению губ.

— Неужели вот так бывает, бабуля? — сказал Нир.

— Еще утром у человека было всё, а к вечеру уже ничего. Как же это?..

Бабушка сделала непроизвольное движение руками, будто хотела обнять его, как обнимала очень-очень давно, когда ей приходилось для этого наклоняться или приседать на корточки. Но сейчас наклоняться пришлось бы уже ему, причем сильно, так что объятие выглядело неуместным, и руки Лидии Сергеевны, нерешительно дрогнув, опустились. Зато глаза просветлели, а лицо разгладилось и словно помолодело.

— Ничего, сынок, — так она стала называть Нира после смерти матери, хотя и нечасто, по особым случаям. — Ничего, сынок. Не расстраивайся. Теряешь только то, что и не было твоим. А свое, настоящее, никак не потерять, только вместе с жизнью. Будешь есть? Я могу поджарить шницели, быстро…

— Шницели? — переспросил он, адресуя вопрос скорее собственному животу, чем бабушке.

Однако живот глухо молчал, занятый перевариванием общей душевной горечи. Нир вздохнул и махнул рукой:

— Нет, пойду спать. Не будите, ладно? Ну и денек…

Он боялся, что не сможет задремать, но провалился в сон сразу, едва успев раздеться.

Когда-то Нир уже посещал Учреждение, но лишь однажды, вместе с обязательной школьной экскурсией и совершенно нечувствительно. Это явно были старшие классы, потому что в памяти от поездки осталась одна Сигаль, с которой они тогда еще только переглядывались, но переглядывались до боли в сердце, до головокружительного коловращения замирающей, истончившейся, невесомой души. Все остальное содержание мира едва годилось для того, чтобы служить бледным фоном ее тонкого профиля, линиям ее фигуры, обдуманно беспорядочной гриве волос, которые она то и дело поправляла, не забывая при этом поглядывать из-под руки на Нира, дабы лишний раз удостовериться в безграничности своей власти над всеми его планами и помыслами.

Вот и сейчас, продвигаясь в утомительной утренней пробке на подъезде к Садам Сахарова и старательно припоминая картины того дня, Нир видел в основном ее, свою любовь десятилетней давности, — зрелище крайне неуместное и нежелательное ввиду неминуемой разлуки, усугубленной совсем еще недавней ссорой. Ссорой или разрывом?..

Сигаль и музейные стенды с черно-белыми фотографиями и блеклыми картами. Сигаль и просторный пустой зал с язычком пламени над газовой горелкой. Сигаль и коричневый товарный вагон, зависший над неожиданно широко распахнувшимся пространством иерусалимских холмов, иерусалимского неба и как минимум равновеликим всему этому образом прекрасной Сигаль, Сигаль, Сигаль… Попробуй управься с нею, с этой непослушной памятью.

Внутри города стало свободней и даже дышалось как будто легче. Проехав перекресток Шаарей-Цедек, Нир свернул направо по указателю. Дорога нырнула вниз и покатилась вдоль ровного ряда кипарисов. По-видимому, из-за рельефа местности звуки города здесь совсем не слышались, не было видно и городских домов — ничего, кроме узкого шоссе и ровного строя остроконечных дерев, напоминающих не то римских легионеров, не то легионерские копья. Нир ехал медленно, чтобы не пропустить следующий поворот. Дорога казалось совершенно безлюдной — ни попуток, ни встречных машин, и это тоже удивляло — ведь еще минуту назад он свернул сюда из суетливого потока торопящихся, раздраженных, сварливых автомобилистов.

Он уже решил, что заехал не туда, но в этот момент впереди показалась будка охранника, а за нею — стоянка и несколько пустых экскурсионных автобусов. Припарковавшись, Нир вышел на большую и тоже странно безлюдную круглую площадь и осмотрелся. Здания. Ступеньки. Стеклянная стена. Где же люди? Ах да — вон мелькнул кто-то… и еще… и там тоже… Да, посетители были, но в то же время как-то не вполне ощущались. Чувство… как бы его назвать?.. — чувство одиночества, вот как — неуютное чувство одиночества, начавшееся еще с кипарисной дороги, плотным, хотя и невидимым облаком висело над всем этим местом.

Нир мотнул головой, отгоняя неприятное настроение.

«Ну при чем тут место? — сердито выговорил он сам себе. — Не сваливай на других свои личные проблемы. Когда у тебя все плохо, это еще не значит, что весь мир — чернуха. И вообще, если хочешь получить должность, то встряхнись и гляди уверенней.

На рабочих интервью не любят депрессивных кандидатов».

Интервью ему устроила бабушка Лидия Сергеевна. После того рекордно неудачного дня, когда Нир одним махом лишился девушки, работы и реальных перспектив сдать экзамен, он большую часть времени проводил в своей комнате, неподвижно лежа на спине и разглядывая потолок. На третье утро бабушка вошла к нему, постояла, печально глядя на внука, и, наконец, вздохнула:

— Я все понимаю, но нельзя же так, Сереженька…

— Бабуля, я в полном порядке, — откликнулся Нир.

— Отстань, ладно?

Состояние полной неподвижности тела и гулкой пустоты в голове оказалось на удивление зыбким, подвешенным, воздушным и в то же время чреватым неожиданными, самыми невероятными переменами. Ведь по физическим законам любая пустота рано или поздно непременно чем-то заполняется. А потому Ниру оставалось лишь тихонько лежать и ждать чудесного прихода какой-нибудь идеи, надежды, дела, которые наполнили бы смыслом сбившуюся с панталыку жизнь. Поэтому понятно, что он в принципе не хотел отвлекаться на посторонние разговоры из боязни пропустить долгожданное спасение: ведь чудо могло произойти в любую минуту.

— Как ты груб, — сказала Лидия Сергеевна, не расслышав ни одного слова, хотя и почти безошибочно угадав каждое из них. — Но что уж тут поделаешь. Ничего не поделаешь. Потом будешь жалеть, но поздно. Уже ничего не вернуть.

— Это я и так знаю, бабуля, про ничего не вернуть, — поморщился Нир. — Ты чего-то хотела?

На этот раз бабушка не поняла сказанного, хотя и различила вопросительную интонацию, требующую ответа. Она подумала, неловко усмехнулась и на всякий случай развела руками.

— Конечно, откуда мне знать… — проговорила она невпопад. — Но я ведь к тебе не просто так зашла. Ты вот думаешь, бабка уже вообще ни на что не годится, а у меня, между прочим, Ревекка Рувимовна работает в Учреждении, в архиве. Не последний там человек. Да. И им как раз требуется юноша для временной работы на три-четыре месяца. По-моему, это именно то, что тебе сейчас нужно. Вот, позвони ей.

Лидия Сергеевна положила на стол клочок бумаги с именем и телефоном, немного помедлила и, не дождавшись ответа, вышла из комнаты. Нир возмущенно фыркнул ей вслед: он вовсе не исключал, что внезапный бабушкин приход помешал таинственному процессу кристаллизации мысли. А что касается клочка бумаги на столе, так тот и вовсе не заслуживал внимания. Смех да и только. Ну что понимают в здешних реалиях бывшие советские старушки, доживающие свою жизнь под занудное бормотание русскоязычных телеканалов? Ревекка Рувимовна, видите ли… Учреждение… Но в этот момент на потолке нарисовалось отчетливое воспоминание о давней школьной экскурсии, о коричневом вагоне на фоне неба, зале с газовой горелкой и черном коридоре мерно звучащих имен, где идущая следом Сигаль вдруг нашла в темноте его руку и вцепилась в нее, заставив забыть обо всем, обо всем.

Он снова фыркнул, отгоняя наваждение, но было уже поздно: бумажка на столе не отпускала, не позволяла сосредоточиться, мешала погружению в прежнюю, плодотворно гулкую пустоту. Пришлось встать и взять в руки чертов клочок, просто чтобы отделаться. Но написанное там имя удивило к лучшему: никакая вам не «Ревекка Рувимовна» и даже не переделанная на местный манер «Ривка», а вполне себе ивритская Эстер — имя солидное, веское, заслуживающее доверия. Нир тут же набрал номер, и дальше всё покатилось само собой, шариком по желобку:

— Шалом, я такой-то…

— Да-да, мы в курсе, ждем.

— Ждете? Но как?..

— Вы не могли бы подъехать завтра?

— Завтра?.. Ну, вообще-то…

— Значит, договорились, завтра утром. В девять вас устроит?

— Э-э…

— Ну и чудно, до свидания.

Гудки, конец разговора. И вот результат: нежданно-негаданно для себя самого он стоит здесь, на этой круглой площади, которая кажется безлюдной даже с людьми. Как? Почему? Зачем? Неужели из-за одной лишь Сигаль? Нир покачал головой: меньше всего это место напоминало о давней школьной экскурсии. Тогда, больше десяти лет назад, все здесь выглядело иначе, не так. Не так. Не так одиноко, не так чуждо, не так пусто… На кой черт он вообще сюда приперся? Вряд ли они в состоянии платить даже минимальный тариф. А пробки на въезде в город? Не вернуться ли домой? Нет-нет, если уж приехал, то нужно хотя бы поговорить, вежливо выслушать, ничего не обещать и затем уже тихо-мирно свалить восвояси.

Решив так, Нир почувствовал облегчение. В просторном вестибюле он нашел стойку справочного бюро, где высокий седой старик, возрастом явно за восемьдесят, но при этом удивительно бодрый и словоохотливый, объяснил, как добраться до архива. Нужное здание располагалось справа, метрах в ста от главного входа, рядом с лекторием и администрацией. На площадке вповалку лежали три-четыре десятка солдат — совсем еще зеленых, если судить по цветным ленточкам на погонах, отсутствию форменных беретов и состоянию крайней усталости. Пригнали на лекцию, догадался Нир, в рамках воспитательной программы. Как будто эти бедняги, замученные до полусмерти зверем-сержантом, способны сейчас думать о чем-либо, кроме команды «отбой!»

Он аккуратно обошел распростертые на каменных плитах солдатские тела. С края площадки открывался знакомый вид на простор иерусалимских холмов и безоблачную жаркую синеву. Все как десять лет назад, нет только Сигаль и вагона. Сигаль еще ладно, но вагон-то зачем убрали?.. А впрочем, неважно.

В архиве вход охраняла старушка, на первый взгляд еще более древняя, чем давешний восьмидесятилетний бодрячок. «Интересно, что они имели в виду, когда говорили, что требуется юноша? — подумал Нир. — По здешним меркам, я вступлю в пору юности лет эдак через сорок…»

— У меня назначено интервью, — сказал Нир, поздоровавшись.

— Ах! Вы ведь Сережа? — старушка всплеснула руками и перешла на русский, довольно правильный по форме, хотя и слегка покореженный ивритским акцентом. — Я очень рада. Ваша бабушка много о вас рассказывала.

— Ревекка Рувимовна? — догадался Нир.

Он вспомнил гордое бабушкино «она там не последний человек» и с трудом удержался от усмешки. Судя по стратегической позиции бабулиной подруги, она была не только не последним, но определенно первым человеком, с которым прежде всего сталкивался каждый посетитель архива. Хотя нет, и последним тоже, потому что выходили тоже через нее.

— Я сейчас позову госпожу Эстер… — Ревекка Рувимовна взялась за телефон.

Нир внутренне сжался: пока что его знакомство с местными сотрудниками сопровождалось неуклонным повышением их возраста. Согласно этой тенденции, госпожа Эстер должна была прикатить на встречу в инвалидной коляске по причине и вовсе мафусаиловых лет. Однако на поверку она оказалась весьма энергичной, нестарой по здешним меркам женщиной — пожалуй, даже чересчур деятельной и говорливой. Подхватив Нира под локоть, госпожа Эстер потащила его по залам архива и библиотеки, сопровождая каждый шаг многословными объяснениями.

Ошеломленный внезапным напором, Нир слушал вполуха, не стараясь запоминать: чем дольше он здесь находился, тем более глупой и напрасной выглядела вся эта затея. Тем не менее он терпел и помалкивал: долг вежливости требовал завершить интервью на приличной ноте. Наконец госпожа Эстер затолкала парня в маленькую захламленную комнатушку; масса бумаг, папок и книг выпирала тут отовсюду — с полок стеллажей, из ящиков стола, из картонных коробок, как каша из сказочного горшочка, который варил безостановочно и не собирался прекращать.

— Вот, видишь?! — смахнув несколько картонных папок, она с размаху бухнулась на стул. — Мой кабинет. Даже гостя посадить некуда!

И в самом деле, в комнатке не нашлось места для второго стула.

— Ничего, я постою.

— А что тебе еще остается? — госпожа Эстер засмеялась, показав крупные неправильно торчащие зубы. — Как говорили в Бухенвальде, каждому свое.

Сейчас, уже не на бегу, когда Нир получил возможность лучше рассмотреть свою собеседницу, она нравилась ему существенно меньше. В гипертрофированной живости потенциальной начальницы сквозило что-то неестественное, даже немного пугающее. А шуточка про Бухенвальд и вовсе выглядела диковатой, не говоря уже о том, что плохо вязалась с контекстом разговора. Его ведь здесь не в лагерные капо нанимают, в конце концов.

— Я пока так и не понял, в чем будут заключаться мои обязанности. Если мы, конечно, подойдем…

— Подойдем, подойдем! — уверенно прервала его госпожа Эстер. — Знаешь, сколько желающих здесь работать? У-у-ух! Но мы берем именно тебя. А почему? А потому, что Ривка просит. А Ривка тут не последний человек. Ривка доктора Менгеле пережила. Поэтому, когда Ривка чего-нибудь просит, это нужно рассматривать как то, что доктор прописал…

Она снова рассмеялась, качнула вверх-вниз своими выдающимися зубами и еще раз повторила, склонив голову набок, чтобы вслушаться в понравившуюся ей шутку:

— То, что доктор прописал… То, что доктор…

— И все же, какие обязанности? — напомнил о себе Нир.

— Обязанности… — проговорила госпожа Эстер, как-то сразу поскучнев. — Обязанности простые. Во-первых, сканировать документы. Сам видишь, какой тут бардак. Зашиваемся. Если не перевести архив на компьютерную базу, утонем в бумагах. А у нас рабочий контингент тонуть не любит… — она коротко хохотнула. — Гореть — еще куда ни шло, а вот тонуть — ни-ни… Люди не первой молодости. Папки тяжелые. Те, что на верхних полках, не достать. Не гонять же стариков по стремянкам. Они и без того по нарам наползались.

Госпожа Эстер подмигнула Ниру, словно приглашая его улыбнуться, но парень предпочел игнорировать приглашение.

— Ну вот… сканировать… — продолжила женщина. — И всякое еще. Принести чего-нибудь. Поднять. Ты молодой, сильный, а рабочий контингент…

Она замолчала и махнула рукой.

–…тонуть не любит? — закончил за нее Нир.

— И это тоже, — с неожиданно усталой интонацией сказала госпожа Эстер. — Да и с компьютерами они тоже не очень чтобы так. В общем, сам увидишь. Работа широкого профиля.

— На полную ставку?

Госпожа Эстер побарабанила пальцами по столу.

— Со ставкой все не так просто… — она смущенно поерзала на стуле. — Полную мы платить не можем. Только половину минимума, да и то не больше, чем на полгода. Так что придется как-то выкручиваться. Можно не по четыре часа каждый день, а как будет удобно. График тут свободный. В общем, конечно…

Она снова выбила барабанную дробь. Нир молчал, предоставив хозяйке кабинета самостоятельно выкручиваться из неловкого положения.

— Но дело ведь не в этом, правда? — голос женщины вдруг обрел прежнее воодушевление. — Тебе ведь работа нужна, так? А работа штука важная. От работы не отказываются. Как говорили в некоторых местах, работа освобождает. Арбайт махт…

— Да-да, я в курсе, — поспешно перебил ее Нир. — Арбайт махт фрай. Очень смешно.

Он вдруг ощутил настоятельную необходимость как можно скорее вырваться отсюда, из этого пыльного клаустрофобного кабинета, от торчащих зубов его хозяйки, от ее замогильного юмора. От всей этой сюрреалистической тошнотворной жути — наружу, на воздух, к небу, к простору холмов, к солдатикам, дремлющим на прохладных каменных плитах в обнимку с видавшими виды автоматами. Еще немного, и он начнет задыхаться. Госпожа Эстер молча смотрела на него из-за стола.

— Я подумаю… — выдавил из себя Нир, отступая к двери. — Я позвоню… сообщу… до свидания.

Ответное прощание он расслышал уже в коридоре.

— До свидания, молодой человек.

Скорее, скорее! Едва ли не сбиваясь на бег, он преодолел коридор. Вестибюль был пуст: как видно, Ривка, она же Ревекка Рувимовна, отдыхала от трудов праведных. Нир толкнул дверь и вывалился на свободу.

На площадке не было ни души: скорее всего, рота уже дремала в зале лектория. Но тень по-прежнему лежала на каменных плитах и на ступеньках террасы, которая выводила взгляд прямиком в пространство распахнутого настежь мира. Эта воплощенная бесконечность не пугала, а напротив, дышала покоем и равновесием. Даже горьковатый полуденный воздух лета казался здесь, на высоте Иерусалима, не таким жарким, как внизу, в долине. Нир присел на ступеньку — перевести дух и прийти в себя.

«Вообще-то, эта встряска не помешает, — подумал он, бессознательно следуя бабушкиной манере искать и находить пользу даже в самых бесполезных происшествиях. — Хватит лежать бревном. Надо вернуться домой, достать учебники. Экзамены на носу. А работу найти не проблема: телефонных центров в стране десятки. Повсюду есть знакомые ребята, из школы, из армии, из универа. С таким-то опытом куда-нибудь да возьмут».

Да-да, именно так, и, чтобы осознать эти простые вещи, вовсе не обязательно было тащиться до самой столицы, жечь дорогущий бензин, стоять в пробках и выслушивать макабрические шуточки госпожи Эстер. Если уж в чем-то Нир сейчас не сомневался, так это в том, что сюда он не вернется ни за какие коврижки. Хотя вид, что и говорить, замечательный… Зря только вагон убрали, а так…

— Красиво, а?

Он повернулся на голос. Слева терраса продолжалась вдоль обрыва, заворачивая за угол лектория; наверно, поэтому Нир, выйдя на площадку, не сразу разглядел сидевшую в этом закутке девушку. Девушка жевала огромный сэндвич, запивая его водой из бутылки.

— Красиво, — согласился он. — А скажите… может, вы знаете… тут раньше стоял вагон…

Девушка проглотила кусок и удивленно уставилась на Нира. Теперь ее лицо показалось ему знакомым. Где они могли встречаться? Да мало ли где… в баре, на пляже, в университете…

— Вагон? — переспросила она. — Раньше?

Раньше, это когда?

Нир смущенно пожал плечами.

— Лет десять-двенадцать назад. Еще до того, как все поменяли. Я был тут на экскурсии со школой. Правда, мало что запомнил. Но вот вид этот помню. Вид и вагон — коричневый такой, будто зависший над краем. Вид остался, а вот вагон…

— Вагон тоже остался, — бесцеремонно перебила его девица, — просто память у тебя дырявая. Где стоял, там и стоит, на западном склоне. А это северный. Так что с видом ты тоже напутал, братан. Не туда глядел, наверно.

Выдав эту тираду, она вцепилась зубами в сэндвич, резким движением оторвала кусок и интенсивно задвигала челюстями, время от времени откидывая назад падающие на лицо длинные светлые волосы.

— Не туда, это верно… — кивнул Нир.

Где же они встречались?

— Хочешь? — не прекращая жевать, девушка показала на сэндвич.

— Нет, спасибо.

Она сделала глоток из бутылки и усмехнулась.

— А смотришь, будто хочешь. Ты не стесняйся, мне одной это все равно много. Давай отломлю. Ну?

— Ну, давай, — сдался Нир.

— Но смотрел-то я не поэтому, — сказал он, пересаживаясь поближе и принимая из рук девушки кусок сэндвича. — Мы с тобой раньше не встречались?

Она скосила на него ярко-голубой глаз и вдруг расхохоталась.

— Что? — обиженно проговорил Нир. — Что ты смеешься?

— Я ж говорю, память дырявая, — сказала девушка, снова принимаясь за сэндвич. — На прошлой неделе в универе. В кабинете у этого козла Степушенко. Ты туда приполз на полусогнутых. И всё кивал, как китайская собачонка. Ну, знаешь, есть идиоты, которые таких пластиковых собачек в машину ставят, под заднее стекло. Ты за ним едешь, а собачка знай себе кивает, и кивает, и кивает… У-у, гады. Так бы и пристрелила… — она снова метнула на Нира косой взгляд из-за светлой занавеси волос. — Жаль, пистолета нет. У тебя есть?

— Есть, — сухо ответил он. — У тебя тогда волосы были по-другому, хвостом. Поэтому я сейчас и не узнал. Ничего смешного в этом не вижу. А что Стоп-машинке кивал, так не все же племянники самому ректору. Кому-то приходится экзамены и своими силами сдавать.

Последнюю фразу Нир постарался произнести с максимальной язвительностью. Честно говоря, беспардонная манера блондинки начинала действовать ему на нервы. В конце концов, у его забывчивости могли быть — и, кстати говоря, были! — уважительные причины, о которых он не собирался докладывать каждой встречной-поперечной нахалке. Увы, оскорбленная физиономия Нира не произвела на девицу ни малейшего впечатления. Если не считать того, что на сей раз она не расхохоталась во все горло, а просто прыснула в ладонь.

— Племянники? Ректору? Это он тебе сказал? — девушка хлопнула себя по коленке. — Никакая я не племянница, братан. И не только ректору, а вообще никому. Такая вот нетипичная для здешних семей ситуация. У мамы братьев-сестер не имеется, были да сплыли задолго до моего рождения. А отец… ну, неважно. Короче, я твоему Стоп-машинке наплела, а он и поверил. С такими козлами иначе нельзя. Да ты не обижайся. Я ж над собой смеюсь, не над тобой. Ешь лучше, что ты сидишь с этим сэндвичем. Тебя как зовут?

— Нир.

— А я…

— Рейна, — вставил он. — Как видишь, что-то я все-таки помню. Сестричка.

— Ну, вот и познакомились, — констатировала она.

— Не бери в голову.

— Вот еще.

Какое-то время они молча дожевывали сэндвич.

Из-под ног сбегал в распадок лесистый склон, тонко звенел прозрачный голубой свод, и ястребы чертили плавные круги прямо на уровне глаз.

— Что за имя такое шкодное — Рейна? — спросил Нир, адресуясь к пейзажу. — В Танахе такого нет.

Девица хмыкнула.

— Точно, нет. Это я сменила. Раньше-то от рождения меня звали… ну, неважно. По-другому. А имя Рейна я после бабушкиной смерти взяла. В память о ней. Это довольно просто. Поменять то есть. Идешь в бюро…

— Я в курсе, — кивнул Нир. — Тоже менял. Только наоборот. С чужого на местное. А так — какой смысл?

— Смысл… — эхом повторила девушка. — Смысл, смысл, смысл…

Она посмотрела на часы и быстрыми движениями стала подбирать со ступеньки остатки своего завтрака: пластиковый пакет, мятую салфетку, бутылочку с водой. Сейчас уйдет, понял Нир.

— Погоди, — сказал он. — Мне и правда интересно.

Может, я не прав. Может, и мне надо назад поменять.

Девушка пожала плечами.

— Зачем поменяла? Вряд ли ты поймешь. Тут ведь всё очень индивидуально. Каждому свое.

— Как говорили в Бухенвальде… — добавил Нир, вспомнив госпожу Эстер.

— Что? — не поняла она.

— Да так, неважно… Я тут на интервью был.

Думал устроиться, временно. Но больно уж место… — он поискал нужное слово, — депрессивное. И люди странные. Не говоря уже об оплате. Тут даже минимум…

— Странные, а? — перебила его девушка. — Что есть, то есть. Я вот тоже странная, правда? Рейна, и всё такое…

Синие глаза смотрели твердо, с вызовом. Та еще штучка. Нир отвел взгляд.

— Да я не к тому, ты не подумай, — неловко проговорил он. — Рейна — красивое имя. Особенно тут, где дожди в цене.

— Дожди? — недоуменно переспросила она и вдруг, поняв, расхохоталась.

Все-таки смех шел ей намного больше серьезности. Глядя на девушку, начал смеяться и Нир. Наверно, он должен был казаться ей дурак дураком. Отсмеявшись, она весело уставилась на него.

— Ты что, решил, что Рейна означает «дождливая»? Нет, братан, ошибочка. Рейна по-итальянски значит «королева». Понял? Королева!

— Подходит… — вырвалось у него.

— Королева! — повторила она, пропустив его реплику мимо ушей. — Моя бабушка родилась в Хотине. Знаешь, где это? В Северной Буковине, на правом берегу Днестра. Тебе эти слова что-нибудь говорят? Ты вообще с географией в ладах? Украина… слыхал об Украине? О Бессарабии? Ну так вот, Хотин — это на западе Украины, к северу от Бессарабии. Рюхаешь хотя бы примерно?

— Конечно, рюхаю, — соврал Нир. — Не такие уж мы и неграмотные. Знаем, читали. Только вот Италия вроде как с теми местами никак не граничит. Откуда же имя?

— Надо же! Какие познания! — насмешливо воскликнула девушка. — Италия не граничит с Украиной! Ты и в самом деле начитан.

«Ничего, ничего, — пронеслось у Нира в голове. — Насмехайся сколько хочешь. Главное, не уходи…»

— И все же, — сказал он вслух, изображая неподдельный интерес к происхождению королевской бабушки. — Ты так и не ответила на вопрос.

— Ладно… — Рейна отложила пакет. — Тогда слушай. Если коротко, то на северо-востоке Италии есть такой город Генуя. И Генуя эта в средние века славилась своими купцами. А среди купцов этих было немало евреев. Ну вот.

Она подвинулась, поджала ногу и принялась рисовать пальцем на ступеньке.

— Теперь смотри. Вот Италия. Вот Генуя. А вот восток Священной Римской империи… Галиция… Волынь… Польша… Пруссия… шведы… Как туда купцу добираться в каком-нибудь двенадцатом-тринадцатом-четырнадцатом веке? Сухопутными дорогами — ограбят стопроцентно. Ты, конечно, не в курсе, но это времена крестовых походов, Европа кишит разбойниками и всякой швалью. На востоке монголы. Получается, что самый надежный путь — по воде… — рука девушки очертила широкую дугу. — По Средиземному морю в Черное, а оттуда — вверх по рекам. Такой маршрут. Вот тебе и Италия на Днестре. В Хотине генуэзцы базу построили, склады, оптовую торговлю развернули. Там их крепость до сих пор стоит. Так что для евреев-купцов это место было знакомым, привычным. Ну вот. А когда крестоносцы в Европе стали поджаривать евреям пятки и пришлось бежать на восток, тут-то десятку-другому семей Хотин и пригодился. Теперь понятно, откуда у моей бабушки такое имя?

Рейна легко поднялась на ноги.

— Подожди, — Нир тоже вскочил, лихорадочно соображая, что бы такое сказать. — Ты сейчас куда?

— Как куда? — удивилась девушка. — В библиотеку архива. Читать. Слушать. Я, братан, сюда каждый день хожу. Как на работу.

— Зачем?

— Надо, — коротко ответила она. — Бай, географ!

Девушка взбежала по ступенькам к двери архива — той самой, из которой Нир, не чуя под собой ног, вышел — вернее, выпал каких-то полчаса тому назад. Сквозь стеклянную стену вестибюля было видно, как она приветственно машет рукой восседающей за стойкой Ревекке Рувимовне и скрывается в проеме коридора. «Даже не обернулась», — уныло отметил Нир.

На следующее утро он известил госпожу Эстер, что хотел бы как можно скорее приступить к работе. Да-да, как можно скорее. Желательно прямо сегодня вечером, максимум — завтра с утра.