Щепки летят

Алексей Филиппов (2024)

Зима. Канун 1927 года. Комсомольская ячейка небольшой деревни готовится отметить наступление нового года. Всё как положено решили сделать: стол возле печки с красной скатертью, лекция против религии, а потом танцы. Только не суждено было комсомольцам в ту ночь потанцевать… Кто-то бросил в дом гранату… Взрыв… Пожар…

Зима. Морозно. Плотные сугробы — местами человеку по грудь. И ветер не на шутку свирепствует, бросая в лицо мелкий колючий снег. Коля Сумотин повернулся спиной к злому ветру, снял рукавицы и полез в карман за гвоздями. Пальцы слушались плохо, но отступать некуда. Раз взялся за гуж… Коля развернул лист бумаги, локтем руки, той самой где гвозди, прижал бумагу к стене избы, другой рукой достал из кармана молоток. Один гвоздь вбил удачно, а вот со следующим случилась неприятность. Дрогнула рука — и вместо гвоздя угодил Коля по пальцу.

— Ух, ё…, — застонал Сумотин от боли, роняя молоток в снег.

— У-у-у, — будто в насмешку, завыла возле крыши вьюга. — У-у-у…

Проказник ветер хотел ещё и лист бумаги погонять по деревенской улице, но гвоздь удержал его. Коля пошарил рукой в сугробе, нащупал молоток, потом полез в карман за гвоздём, благо не все за один раз вытащил. Второй гвоздь тоже на месте, а дальше всё пошло как по маслу.

И вот уже у избы собрался народ, читая объявление:

«Завтра в десять часов в избе-читальне будет вечер по встрече нового 1927 года. Десятого года пролетарской революции.

Сперва товарищ Гимаев — красный герой из райкома прочтёт лекцию о том, что плевать хотел пролетариат на всякую религию.

Потом силами драмкружка будет показана постановка «Не всё попу масленица». Постановка с частушками. На гармошке поиграет Вася Брыкин.

Ближе двенадцати, будем есть мясо, назло попам, и поздравлять друг друга.

Дальше прочие гуляния до утра, кто хочет.

Ячейка».

Возле объявления быстро собралась толпа — человек двадцать. Читали наперебой и вслух, при этом смеялись, то и дело, перебивая друг друга.

«Пока я мучился и прибивал, — подумал Коля, облизывая окровавленный палец, — ни одна собака не подошла помочь, а теперь ржут».

— А мясо-то где комсомольцы возьмут? — весело обсуждал объявление народ.

— Так, комсомольцы все с ножами ходят: прирежут собаку — вот тебе и мясо. Га-га-га!

— Чего ты врёшь? — мигом бросился на защиту чести своей организации Сумотин. — Ещё на той неделе мы половину телёнка вскладчину вон у Евпалова на этот случай купили.

— Коли так, то надо сходить… У Петра Дмитрича телята упитанные.

— И мы пойдём мясца пожрать! Ха-ха-ха!

— Девки, семечек не забудьте! Полузгаем!

— И не вздумайте прятать! Каждую лично ощупаю с головы до пяток! Всех пощекочу, как Санька Маньку! Ха-ха-ха!

— Председатель на собрании говорит, старается, а его жена за баней с кем-то обнимается! Видят это все помимо недотёпы Клима! Хи-хи-хи!

— Так их, девки! Частушкой крой! Гы-гы-гы!

— Ха-ха-ха!

— Самогонки надо ещё прихватить! Для веселья! Какой праздник без веселья! Как насчёт самогонки, комсомол? Га-га-га!

К объявлению подошла и старуха Лухтина, порасспросила — в чём дело, потом подняла к серому небу морщинистые в коричневых пятнах кулаки и завопила.

— Ироды! Покарает вас Господь! Пост, ведь! Христом Богом прошу вас, люди, не ходите в этот вертеп бесовский! Покарает ослушников Господь! Ждите гиены огненной!

И так противно кричала старуха, что все мигом от объявления разбежались. Последними отступили два степенных мужика.

— Митрич, а ты вправду им мяса продал?

— А куда денешься, Акимыч? В убыток вошёл, но продал. Керосину ещё бидон дал. Они, ведь, чуть что, в райком свой бегут. Я летом заартачился малость, так райком этот мигом фининспектора с милиционером прислал. Еле откупился… С ними лучше не связываться…. Да и сын у меня… Сам знаешь…

— Вот бы всю эту свору завтра единым махом, — Акимыч повернул кулак, словно гусю шею свернул.

— С ума сошёл? — завертел головой Митрич. — Разве можно такое вслух. Меньше говори, больше делай… Чтоб всё было тихо — как договорились…

К назначенному сроку в избе стал собираться народ. Под избу-читальню комсомольцам отдали дом священника. Самого священника с семьёй ещё в октябре в сторожку церковную переселили, а жильё их к нужному делу приспособили. Дом просторный. Есть — где разгуляться. И светло — шесть керосиновых ламп со стен светят.

Коля Сумотин с Иваном Петровым топили печь, первый деревенский силач Сашка Литвинов на улице, сбросив на перила крыльца красноармейскую шинель, мясо рубил, Васька Брыкин точил нож, а девчонки — Лиза Лухтина с Клавой Чепуриной чистили картошку.

— Жарко, — утёрла ладошкой лоб Лиза.

— Это разве жарко? — засмеялся Петров. — Ты ещё жары настоящей не видела. Такая жара бывает, что яйцо в песке можно испечь до крутости.

— Неужто правда? — удивилась Лиза.

— И ты тоже яйца пёк? — засмеялась Клава. — Испёк до крутости?

— Ты, давай, это…, — погрозил девушке пальцем Иван. — Хватит лясы точить, тебе ещё картошки чистить да чистить…

Иван Петров приехал в деревню навестить мать погибшего товарища, хотел, уж было, уезжать, но увидел Клаву Чепурину и влюбился, как говорится, без памяти. Теперь жил Иван в избе-читальне, за порядком здесь следил и всячески подбивал клинья к Клавдии: слова красивые говорил, на подарки не скупился, но та пока даже намёка на обратное чувство не обозначила. Видимо, кто-то другой у неё на уме. Вот и страдал Иван от неразделённой любви, попутно участвуя в комсомольской жизни деревни. Сегодня он помог Литвинову стол для президиума устроить, потом командовал лампами керосиновыми и русской печью, натопил так, что хоть руду в печи плавь. Сосед Илья Акимыч, почуяв, по всей видимости, хорошее угощение, тоже взялся помогать, хотя из комсомольского возраста давно вышел. Он принёс охапку дров и положил её возле печки.

— Вот, длиной поменьше выбирал, — стал объяснять мужик Лизе. — Для подтопка. На плите подтопка мясо жарить сподручнее.

— Да, знаем мы всё, дядя Илья, — засмеялась Лиза. — Знаем. Не первый же раз жарим…

— Ну, знаете, и хорошо, — вздохнул Илья Акимыч. — Я погреюсь у вас тут. Скучно мне дома одному. Не прогоните? Очень хочется товарища из райкома послушать. Давайте я дрова в подтопок положу…

— Не надо, — Клавдия быстро отстранила мужика от печи. — Мы сами, не маленькие уже, а ты вон на табуреточке посиди.

На улице истошно залаяли собаки, и на крыльце занялась суета — председатель сельсовета Клим Сергеев привел товарища из райкома. Девчонки в прихожую выглянули. Лицо у товарища весёлое, красное от мороза, глаза блестят. Одна рука у него на перевязи, а вторую — ладонью к печи приложил.

— Дровишек не жалейте, ребята! — крикнул товарищ истопникам из-за загородки. — Дрова сухие да печь жаркая, вот что главное зимой в наших краях! Лучше топите, приду проверю!

— Нужна ему, больно, печь эта, он тебя придёт проверять, — подмигнула Лизе Клава. — В город, чай, скоро увезёт…

Васька перестал точить нож и протолкался сквозь толпу у дверей на улицу.

Коля хотел выйти да поздороваться с райкомовцем за руку, но, глянул на испачканные сажей ладони, отступил ближе к печке да подальше от прихожей, где городской гость весело ручкался с местной молодёжью.

— Куда прёшь, дубина?! — шепнул Коле Петров, пряча за печку серую коробку. — Патефон раздавишь…

— А откуда он здесь? — Коля удивлённо глянул на диковинный инструмент.

— Благонравов принёс.

— Сенька? Попович?

— Ну, кто ж ещё?

— Чего это вдруг?

— Ты чего, не понимаешь?

— Нет…

— Лизке он угодить хочет. Втюрился в неё по уши… Даже с Брыкиным на днях от любви своей подрался. Крепко ему Вася накостылял…. За милую душу… Думал, не сунется он больше сюда, а он пришёл, помогать стал, потом говорит: хотите я вам патефон на вечер дам. Я говорю — давай, нам музыка не помешает. Вот он и принёс… Пластинки обещал попозже принести, как отец в храм на службу уйдёт… А потом Васька пришёл…

— А я, товарищи, третьего дня из Москвы приехал, — рассказывал деревенской молодёжи райкомовец. — Операцию мне на руке делали в госпитале военном.

— А чего с рукой-то? — поинтересовались сразу несколько голосов.

— От Джунаида подарочек…

— От кого?

— От контры подлой… Мы его там прижали чуток, а он огрызаться стал. Да ещё один гад, из наших, кстати сказать, ему помог… Хороший, вроде, парень, а вот на золото польстился… Позже доложу активу о повышении бдительности… Да, ладно, чего об этой гниде говорить, чести много, давайте я вам лучше расскажу, как товарища Калинина в Москве встретил… Пошёл я, значит, на Красную площадь, к мавзолею вождя нашего… Иду, значит, клювом щёлкаю…

Дальше товарищ Гимаев рассказал такую смешную историю, что большинство слушателей за живот схватились, а кое-кто, чуть было, на пол от смеха не сел. Такой хохот в избе стоял, что даже пара пауков свалилась с паутины на крытый красной скатертью стол президиума.

А вот на кухне было не до смеха.

— На чём жарить будем? — всплеснула руками Лиза. — Сала нет… Вот здесь утром горшочек с топлёным салом стоял… Спёр, поди, кто-то… Не кухня, а проходной двор…

— Кажется, в подполах сало было, — поднял половицу Петров и нырнул в подпол, но скоро выглянул оттуда и развёл руками.

— Чего же делать-то? — захлопала пушистыми ресницами Клава.

— Не боись, Клавонька, — подмигнул девушке Иван. — Будет сало. Для тебя в огонь и в воду! К Евпалову сбегаю, и всё образуется. А вы пока мясо внесите. Порежьте помельче да пусть погреется у печки. Давай, Клавдия, командуй. Колька, помоги девчонкам.

Петров надел тулуп, и, чуть ссутулившись, поспешил к порогу. Клавдия взяла из корзины бересту и подожгла дрова в подтопке.

Конец ознакомительного фрагмента.