В сетях шпионажа, или «Час крокодила»

Алексей Ростовцев, 2011

Контрразведка и разведка дают неисчерпаемый материал для творчества писателей и исследователей. В этой книге – жестокая правда оперативной работы, которую надо делать чистыми руками. Из соображений конспирации изменены клички агентов, установочные данные фигурантов, смещены временные и пространственные рамки событий. Все остальное – правда.

Русская рулетка

Башир приехал из Америки. У него был широкий длинный галстук с пальмами и обезьянами и, когда он наклонялся над столом, чтобы взять еду, кончик галстука касался пола. А в остальном Башир почти во всем походил на своих родственников, собравшихся в доме его брата Алихана для чествования заморского гостя. Многие из этих людей родились уже после того, как Башир покинул родину. А покинул он ее в сорок четвертом году вместе с немцами, у которых служил в составе Северо-Кавказского национального легиона^[9]. СКНЛ активно использовался в карательных акциях, но мы рассудили так: если бы руки Башиpa были в крови, он не отважился бы поехать в Россию. Поэтому было решено не ковыряться в недрах его прошлого с целью извлечения оттуда посадочных компроматов, а повести разработку совсем в ином плане. Старший сын Башира Руслан заканчивал Гарвардский университет — alma mater американских разведчиков и высокопоставленных чиновников. Он представлял для нас несомненный интерес, и к приезду Башира мы приготовили для него и Руслана кое-какую наживу. За противоположным от американца торцом стола сидела, застенчиво опустив глаза долу, девица неописуемой красоты. Это была троюродная племянница Башира Мадина, а по совместительству агент Нефтегорского управления КГБ Бэла.

Бэлу завербовал я, когда она еще училась на последнем курсе женского педагогического училища. Заведение это, порога которого никогда не переступала нога ни одного мужчины, а только при этом условии истинные горцы отпускали своих дочерей на учебу в город, готовило учительниц начальных классов для небольших школ, открытых в отдаленных горных аулах, где эти девушки могли преподавать что угодно — от арифметики, чистописания, физкультуры, рисования и пения до истории с географией и двух языков в придачу, родного и русского.

До сих пор не пойму, почему Мадина пошла на вербовку: то ли от темноты, то ли от привычки во всем слушаться мужчину, особенно если этот мужчина официальное лицо. Работать с ней на конспиративной квартире было чрезвычайно трудно. Я из кожи лез вон, чтобы как-то расшевелить ее и увидеть наконец, какого цвета у нее глаза, а она молча сидела передо мной, сжавшись в комочек, и я не вдруг понял, что она боится во мне не сотрудника спецслужбы, а особь противоположного пола. Эта прелестная дикость начинала выводить меня из себя, и я уже подумывал о том, что после отъезда Башира сдам ее в архив как брак в собственной работе. Но Башир неожиданно клюнул на Бэлу, да еще как клюнул! Прожженный, не однажды женатый сорокасемилетний сукин сын без памяти влюбился в девчонку, которой едва исполнилось восемнадцать.

Чтобы не навлечь на себя гнева родни, он умело маскировал свои чувства, придавая им шутейный вид, но, оставаясь с Мадиной наедине, раскрывался полностью. Девушка грозила пожаловаться отцу, и тогда он утихомиривался, но ненадолго. И только в день отъезда говорил с ней спокойно, серьезно и с некоторым оттенком печали. Сказал, что от имени всей своей семьи приглашает ее в гости и необходимые документы вышлет сразу же по возвращении домой, в Америку. Обещал даже оплатить дорогу в оба конца. Мадина, не высказав в этой связи особой радости, вежливо поблагодарила американского дядю и, простившись с ним, отправилась в Нефтегорск на встречу со мной.

Честно говоря, мы не очень-то верили, что Башир всерьез намерен пригласить ее в Нью-Йорк, где жила его семья и где он владел небольшим кавказским рестораном. Но через пару месяцев приглашение все-таки пришло, и это заставило нас задуматься над тем, что делать с Бэлой дальше. Как женщина она была дика и неопытна, как агент — сыра и не обучена.

— Знаешь, что она будет делать в Америке? — рассуждал мой многоопытный шеф Петр Иванович Погодин. — Спрячется в день приезда под юбкой у жены Башира, а в день отъезда оттуда вылезет, помашет ручкой родственникам и улетит. И тем не менее Башир даже в такой ситуации сумеет лишить ее невинности. А ведь нам что нужно? Нам нужно, чтоб в нее влюбился Руслан, причем влюбился намертво, навеки, с перспективой женитьбы на ней.

Петр Иванович протер очки и вдруг спросил:

— Ты где намерен провести отпуск?

— В Кисловодске, в нашем санатории.

— Вот и хорошо. А ее мы в это же самое время отправим в один из кисловодских пансионатов. Ты будешь встречаться с ней каждый день в непринужденной обстановке, ходить в театр, в кино, в филармонию, в кафе, ездить на экскурсии, ну и все такое прочее. Твоя задача сделать из дикарки цивилизованную девушку, знающую себе цену и умеющую постоять за себя. Она должна перестать бояться мужчин и держаться с ними как равная с равными. Мужчин надо не бояться, а любить.

Последнее было сказано уже так, за кадром, а я понял, что мой отпуск накрылся, и уныло побрел на свое рабочее место…

Мы с Бэлой прибыли в Кисловодск с интервалом в один день и встретились, как и было обусловлено, у Стеклянной струи.

— Сними косынку! — сказал я вместо приветствия. — Ты находишься на территории Ставропольского края, где обычаи адата не в моде.

Она сняла косынку и спрятала ее в сумку. Этого платочка она не снимала во время занятий в школе. У нее были чудесные волосы: густые, мягкие, шелковистые. Позже я узнал, что они всегда теплые, даже в непогоду. Я внимательно оглядел Мадину. На ней было очень дорогое, очень закрытое и очень длинное платье. Шею украшали крупные красные бусы. В мочках ушей поблескивали сережки кубачинской работы — единственная вещь, которая ей шла. Губы, щеки, брови и ресницы девушки носили следы активного применения макияжа.

Это счастье, что в то время в Кисловодске жила моя двоюродная сестра Наташа, молодая женщина одного роста и одной комплекции с Мадиной. Я отвел Бэлу к Наташе и сказал:

— Сестра! Сделай так, чтобы мне не было стыдно путешествовать с этой девушкой по Кавминводам. Поделись с ней кое-какими вещичками из своего гардероба. И вообще поработай над ее обликом. За это ты получишь вот такую коробку конфет «Птичье молоко» и торт того же названия.

— Ой, какая красавица! — пискнула Наташа, взглянув на Мадину.

Улучив удобный момент, она спросила шепотом:

— Ты что, собираешься жениться на ней?

Я покачал головой.

— Все мужчины подлецы, — заметила Наташа и принялась усердно отрабатывать свои конфеты и торт.

Через полчаса я получил из ее рук очаровательное существо неопределенной национальности, но вполне определенного пола. И тут я впервые увидел глаза Бэлы, потому что она подняла голову и улыбнулась мне. И сразу стало ясно, почему восточные поэты сравнивают глаза своих красавиц со звездами, хотя черных звезд не бывает: их глаза теплы и лучисты, как южные звезды.

— Что будем делать с ее волосами? — спросила Наташа. — Для хвоста их слишком много, косы — примитив, резать жалко. У нее профиль Дианы. Может быть, сделать все, как у римской богини?

— А если оставить в свободном падении? — предложил я.

— Простоволосая ходить не буду! — резко возразила Мадина.

Она впервые не согласилась с мнением мужчины. Решили сделать как у Дианы, и вышло совсем неплохо.

Интересно, из каких соображений исходил старый хрыч Погодин, поручая воспитание прелестной девушки молодому парню? Возможно, он рассчитывал на то, что я и Мадина будем руководствоваться в наших поступках исключительно чувством гражданского долга? А может быть, ему как раз и нужно было, чтобы из его затеи вышло то, что вышло: мы с Мадиной влюбились друг в друга. Вначале наши отношения носили характер то ли нежной дружбы, то ли легкого флирта. Мы посещали все заслуживающие внимания зрелищные мероприятия и чинно рука об руку прогуливались по достопамятным местам Кавминвод. Я останавливался перед каждым зданием, интересным с точки зрения архитектуры, перед каждой мемориальной доской, перед каждым бюстом, перед каждым памятником и рассказывал, рассказывал, рассказывал, а она слушала и спрашивала, спрашивала. С удивлением я обнаружил, что природа наделила мою спутницу глубоким острым умом и очень цепкой памятью. То, что попадало в ее головку, оставалось там навсегда.

Прорыв в наших отношениях произошел во время совместной экскурсии к Замку коварства и любви. Это небольшая гостиница с рестораном, построенная еще при царе в ущелье реки Аликоновки и отлично вписывающаяся в скальный ландшафт. Поужинав, мы взобрались на самую высокую из скал и огляделись. Местечко было что надо. Вокруг торчали поросшие кое-где лесом и кустарником обрывистые желтовато-серые утесы, над которыми уже сияла золотисто-серебряным светом ущербная луна и одна за другой вспыхивали звезды.

Внизу поблескивала заблудившаяся среди валунов речка-форелька, темнел переброшенный через нее мостик, ведущий к замку, откуда доносились шум и музыка. Стояла середина августа, но из ущелья тянуло бодрящей прохладой. Воздух был так чист и прозрачен, что его хотелось пить длинными глотками, как животворную влагу из источника вечной молодости.

— Ты знаешь, почему замок носит такое название? — спросил я у Мадины.

— Нет. Расскажи!

— Много лет тому назад в городе жили юноша и девушка, которые очень любили друг друга. Однако родители не позволяли им жениться. Почему — не помню. Тогда влюбленные решили броситься в пропасть с этой скалы. Они поднялись сюда, и юноша, недолго думая, прыгнул и разбился, а девушка испугалась. Она вернулась в город и вскоре вышла замуж.

— Какая дрянь! — возмутилась Мадина.

— А ты могла бы прыгнуть в подобной ситуации?

— Одна — нет, с тобой — да!

Она, как кошка, вцепилась в мою руку и шагнула в бездну. Свободной рукой я быстро обхватил тонюсенькую талию девушки и с трудом удержал ее от падения со стометровой высоты. Да и сам едва удержался. Некоторое время мы стояли молча, крепко обнявшись.

— Ты ненормальная, — сказал я.

— Поцелуй меня, — прошептала она.

Я поцеловал ее в голову.

— А в кино целуют в губы.

Губы у нее были сухие и холодные, как у мраморной статуи.

— Фу! — поморщилась Мадина. — Ничего приятного в поцелуе нет. Мне больше нравится, когда ты обнимаешь меня и ласкаешь мои волосы.

Я понял, что в ней еще не проснулась женщина и она не позволит мне преступить границу дозволенного. Когда мы возвращались в город, она спросила:

— Почему ты хочешь выдать меня замуж за чужого парня?

— Это нужно нашему государству.

— Лучше укради меня и увези куда-нибудь далеко-далеко, буду тебе хорошей и верной женой.

— Дурочка ты. Если я украду тебя, меня найдут через неделю и посадят, а тебя замордуют родственники. Нет уж, поезжай лучше в Америку, но не забудь вернуться.

— Чихать я хотела на твое государство! — заявила Мадина. — Почему я должна любить его, если оно заставляет меня делать то, чего я не хочу, что мне противно и отвратительно… Но я сделаю это ради тебя. Я знаю, что это нужно тебе.

Я поцеловал ее глаза и почувствовал, что они мокрые от слез… После нашего возвращения в Нефтегорск Погодин отправился на контрольную встречу с Бэлой и остался предоволен.

— Можно выпускать! — сказал он. — Подготовь ей письменное задание.

Потом подозрительно взглянул на меня и спросил:

— Ты что с ней сделал?

— Того, о чем вы подумали, не было! — обозлился я.

— Ладно, ладно, не пыли…

Прощаясь со мной, Мадина проплакала насквозь мои пиджак и рубашку.

— А как ты узнаешь о моей жизни в Америке? — поинтересовалась она.

— Из твоих писем к родителям. Пиши чаще и подробнее.

— Вы читаете все письма?

— Еще чего не хватало! Мы читаем только письма людей, нас интересующих.

— А как же тайна переписки?

— Но ведь мы никому не рассказываем о содержании чужих писем.

— Вы жулики и прохиндеи, — сказала она и снова заплакала, а в заключение, поднявшись на цыпочки, робко поцеловала меня в щеку.

На другой день Мадина улетела, и в течение последующих трех лет я узнавал все новости о ней только из ее писем к родителям. Новости были разные: и ничего не значащие, и жуткие, и радостные.

Сначала все развивалось по плану. В семье Башира ее приняли как родную, окружили вниманием, осыпали подарками. Руслан активно занялся с ней английским языком. Он проводил с Мадиной почти все свободное время, показывая ей Нью-Йорк с окрестностями, и, видимо, всерьез увлекся ею. А Башир ревновал. Тяжелая страсть стареющего мужчины вгоняла его в злую тоску, возбуждала в нем ненависть к собственному сыну. В одном из писем девушки я нашел строки, обращенные ко мне: «Женщина должна умело пользоваться своей красотой. В противном случае красота принесет беду и ей, и окружающим ее людям. Лермонтова погубили две смазливые девицы. В час ссоры с Мартыновым он сидел рядом с одной из них и рисовал в ее альбом карикатуру на своего приятеля, а Мартынов любезничал с другой, стоя поблизости. Злая шутка Лермонтова долетела до слуха Мартынова. Он подошел к Лермонтову и сказал: “Мишель, сколько раз я просил тебя не острить в мой адрес при дамах!” “Что ж, ты на дуэль меня вызовешь из-за этого?” — засмеялся Лермонтов. “И вызову!” — ответил Мартынов. Два молодых парня петушились перед девчонками, а те не пытались помирить их. Им было приятно, что ради них ссорятся мужчины. В итоге мир потерял великого поэта». Мадина слово в слово пересказала то, что говорил ей я на месте дуэли Лермонтова с Мартыновым, и я понял, что обстановка вокруг нее складывается тревожная. Трагедия разразилась в день рождения Руслана. В самый разгар пиршества Башир позвал сына в одну из подсобок своего ресторана, в котором происходило празднество, и предложил Руслану сыграть в русскую рулетку…

— А что это за игра такая? — спросил Руслан.

— В нее играли пьяные русские офицеры. Судьбу испытывали. Зарядят револьвер одним патроном, раскрутят барабан, и револьвер к виску. Так все по очереди. Бывало, что после игры кое-кого и недосчитывались. Но зато какие острые ощущения! Какая закалка духа!

— Дурость это! — сказал Руслан.

— Ты просто боишься! Вот посмотри! Ничего страшного в этом нет.

Башир достал из ящика стола кольт, зарядил его одним патроном, засунул дуло в рот, раскрутил барабан и нажал на спуск. Раздался сухой щелчок.

— Вот видишь! Ничего со мной не случилось. Теперь ты попробуй.

Он протянул сыну револьвер и патрон.

— На кой дьявол мне это нужно! — возмутился Руслан.

— Трус!

Руслан побледнел от обиды. Он зарядил револьвер, раскрутил барабан и приставил оружие к виску.

— Лучше в рот. Так надежнее.

— Хорошо.

Грохнул выстрел. Мозги Руслана повисли на потолке подсобки. Вообще-то никто не знал, о чем на самом деле говорили отец с сыном и сколько раз они заряжали револьвер. Может быть, они договорились испытывать судьбу до конкретного результата…

Мадина покинула ресторан, как только узнала о гибели Руслана. Она шла куда глаза глядят. В сумочке ее не было ни цента. Однако девушке с внешностью кинозвезды пропасть в Штатах не так-то просто. Не успела она пройти и двухсот метров, как ее забрал в свой «паккард» друг и сокурсник Руслана Стив Блэкфилд, сын одного из богатейших людей Америки. Через месяц он женился на ней, а еще через месяц после скоропостижной кончины отца стал наследником огромного состояния. Когда новая фамилия Мадины замелькала в светской хронике Соединенных Штатов, когда ее фотографии появились на обложках иллюстрированных журналов, когда ее письма заполнились поросячьими восторгами по поводу богатств мужа, перечислением тряпок и драгоценностей, подаренных им, описанием раутов, на которых она блистала в этих тряпках и драгоценностях, мое начальство махнуло на нее рукой.

— Спеклась девка! Она не вернется никогда, — сказал мой шеф и велел сдать дело на агента Бэлу в архив.

Один я знал, что Бэла обязательно вернется…

Прошло три года. За это время я женился на милой девушке из хорошей интеллигентной семьи, и у меня родилась дочь Оленька. Я перестал читать дурацкие письма Мадины и снял ее с почтового контроля. Красавица Бэла потихоньку уходила из моей жизни, и образ ее таял в дымке прошлого. Но вдруг…

Однажды утром мне позвонил из ОВиРа^[10] знакомый офицер МВД и предупредил о том, что интересующая меня гражданка США по имени Мадлен Блэкфилд намерена прибыть в Нефтегорск по частным делам в период с 1 по 20 апреля 1972 года. У меня екнуло сердце. Господи! Так это же Мадина!

— Ага! — сказал я Погодину, входя к нему с этой вестью. — Бэла приезжает.

— Не спеши радоваться, — ответил мой шеф. — Не исключено, что визит ее обусловлен лишь желанием плюнуть тебе в морду.

— И все-таки я хотел бы встретиться с ней.

— Встретиться надо обязательно. Порой на свете случаются удивительные вещи.

Прибыв в Нефтегорск, Мадина сняла самый дорогой интуристовский люкс, и я мысленно обругал ее: в этом номере останавливались именитые иностранцы, и он был обставлен всеми видами оперативной техники. Она позвонила мне в день приезда, голос ее был тих и спокоен, будто и не прошло этих трех лет. Мы договорились, что я зайду к ней в семь вечера. В назначенное время я толкнул дверь в ее люкс и замер на пороге гостиной: передо мной стояла очень знакомая и совсем чужая юная женщина блистательной красоты. Она молчала, слегка откинувшись назад, опустив руки и затаив на губах загадочную манящую улыбку. В конце концов я сообразил, что надо обнять и поцеловать ее. Когда мы поцеловались, у меня даже дух захватило: уж чему-чему, а целоваться она в Америке научилась. Мадина кулачками оттолкнула меня, подошла к входной двери, заперла ее, вынула ключ и выбросила его в окно.

— Ну и что ты теперь станешь делать? Начальнику пожалуешься? Или жене?

Она держалась уверенно, раскованно, была иронична и чуть-чуть кокетлива. Светскость вошла в женщину-горянку и растворилась в ней, став ее второй натурой. Но и прежняя Мадина, легкая, трепетная и горячая, как огонек свечи, продолжала жить в ней. И я понял, что прежнюю Мадину она сохранила в себе для меня, а поняв это, решил остаться у нее. Я подошел к столику, сервированному на двоих, взял самую большую рюмку, наполнил ее коньяком и выпил залпом. Будь что будет! Пускай старые девы из оперативно-технического отдела, цокая языками от возмущения и зависти, пишут на магнитную ленту нашу с ней любовь. Пускай меня выгонят с работы в соответствии с нормами ханжеской нашей морали. Пускай!

Утром я встал пораньше, принял душ, оделся, поцеловал спящую Малину и собрался уйти, но тут вспомнил, что уйти не могу, так как номер заперт.

— Ключ в столе, — сонным голосом сказала Мадина, которая, оказывается, все время подглядывала за мной. — Какой же ты ненаблюдательный! Я выбросила в окно ключ от шифоньера. И еще там лежат три тетради. Это мой дневник. Я писала его для тебя и прятала в тайнике, который соорудила сама. Там подслушанные мною беседы и высказывания представителей американской элиты. Их имена знает весь мир. Когда они собираются в узком кругу, то напиваются, как скоты, и сорят секретами, бахвалясь друг перед другом своей осведомленностью. Другой дневник я веду для мужа. Он регулярно просматривает его и остается предоволен моей глупостью. В Америке я создала себе имидж красивой дуры, поэтому меня там никто не остерегается и все меня любят.

— Так вот почему так изменились твои письма!

— Ну да! Я подумала, что если ты читаешь их тут, то там их тоже кто-нибудь читает…

Войдя в кабинет Петра Ивановича, я понял, что ему уже все доложили. Лицо его было каменным.

— Вот бегунок, — сказал он. — Сдай документы, оружие, удостоверение, ну и что там еще, и через три часа чтоб духу твоего в управлении не было. Тетрадки Бэлы оставь мне.

Я взял бегунок, положил на стол дневник Мадины и пошел выполнять указание начальника. Придя домой, завалился спать. В семье знали, что после ночного дежурства мне положен суточный отдых. Однако через три часа я был поднят с постели Погодиным. Уже во дворе, где стояла его машина, он вернул мне служебное удостоверение, объяснив при этом, что меня решили не выгонять со службы, а объявить строгача за аморалку и вычеркнуть из наградных списков. Я незадолго до этого был представлен к медали «За боевые заслуги».

— Дневникам Бэлы нет цены, и мы завтра же отошлем их в Центр для анализа, — продолжал Петр Иванович, — но с ней ты больше работать не будешь. Ее надо передать на связь другому оперработнику.

— Кому же?

— Мне.

— Хорошо, — тут же согласился я, смеясь в душе.

Я знал, что Мадина ни с кем, кроме меня, работать не станет. Так оно и вышло. А вскоре из Москвы пришла шифровка, предписывающая передать Бэлу на связь в нашу нью-йоркскую резидентуру. И тут снова вышла осечка.

— Я согласна работать в Штатах только с ним, — заявила Мадина, тыча пальчиком в мою сторону. — В противном случае катитесь ко всем чертям!

— Но он не знает английского языка. Человек, не владеющий английским, не может жить и работать в Америке.

— Пускай выучит. Я же выучила.

Меня на полгода отправили в Москву на интенсивные курсы английского языка. И вот сегодня, 27 декабря 1972 года, я с женой и дочерью лечу в Америку под крышу нашего генконсульства в Нью-Йорке. Лечу, чтобы работать с ценным источником Бэлой.

Не исключено, что когда-нибудь мы с Мадиной сядем на электрический стул за шпионаж и умрем вместе, взявшись за руки. Впрочем, возможны и другие варианты. В разведке, как в русской рулетке: надо только удачно раскрутить барабан.

Примечания

9

Северо-Кавказский национальный легион — небольшое воинское формирование, созданное немцами преимущественно из горцев Северного Кавказа.

10

ОВиР — Отдел виз и регистрации МВД.