Как я пишу свои песни. Лекция, написанная на торцовке для Порфи

Алексей Ратушный

Это просто честно рассказанная история о моих Учителях: Вертинском, Высоцком и Окуджаве. История становления и развития простого русского барда. Одного из десятков тысяч. Без претензий на полноту и законченность.

I. ТАК СКОЛЬКО ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ПЕСЕН?

Начну с того, что их все-таки побольше, чем в прилагаемом списке. К сожалению, я едва ли помню половину. Это связано со многими обстоятельствами. В частности с тем, что многие тексты я по молодости не хранил. Когда-то я помнил все, что написал. Однако дальше дела пошли хуже.

Если к 12 годам я перечитал все книги, что были дома, включая и 88—90 — е тома Л. Н. Толстого (а читать я люблю, и обычный темп — средних объемов книга в день), то в период учебы на философском факультете Ленгосуниверситета мне уже не удавалось удерживать в памяти все прочитанное. Объемы выросли многократно. Я обожал библиотеки. В юности, в те времена, когда кличка моя была «марафонец», мой распорядок дня, (например в Краснодаре, весной 1970-го) был таков: три часа тренировок (в основном бег), четыре часа работы в библиотеке над интересующей меня темой (например «Спартак»). В двадцатишестилетнем возрасте я нередко работал круглые сутки, и при этом все равно «прихватывал», то пару часов на Канта, то пару часов на Лема. В общем от Гегеля и Платона до Ле-Корбюзье и Посохова. Поэтому память на песни несколько снизилась. А ведь в песне надо помнить не только текст, но и мелодию. Приведу для примера два своих «перевода», которые являются полноценными песнями, но не включены в Список, потому что их идеи не от меня. И таких песен у меня было много. Заодно сразу попробуем разобраться и в том, чем стихотворение отличается от песни (разумеется, в моем, далеко несовершенном понимании на этот, дай Бог, далеко не заключительный момент моего «развития»). Я и дальше буду кое-где делать всякого рода оговорки. Привыкайте сразу!

Итак: постарайтесь припомнить такую интересную — и, я не побоюсь употребить это слово, — неплохую — группу: Биттлз. Понятно, что если вам за сорок, то вам доводилось ее слышать. Если нет, то попытайтесь попросить кого-нибудь, кто эту группу любит, что бы вам дали послушать такую песню (или наиграли): Yellow submarine. В переводе — Желтая субмарина, или Желтая подлодка. Предположим, что вы эту (всемирно известную, уверяю вас) мелодию послушали и усвоили. А теперь попробуйте на нее попеть вот такой текст:

В городке, где я рожден,

Жил моряк. Он переплыл

Океан, и рассказал,

Как на подлодке желтой жил.

Если вы не помните английский текст, то я его, извиняясь за свой английский (я не англичанин!), попробую привести. Примерно так:

In the town, were I was born

Live the man, who sell the sea

And he told us of his life

In the yellow submarine.

Понятно, что это НЕ МОЯ ПЕСНЯ. Что это просто технический перевод. Хотя немножечко он все-таки и мой. Но совсем чуть-чуть.

А теперь первое замечание о различении песен и стихов. Предположим, что перед нами «поэтический» текст. Что же в нем «поэтического»? Во первых он несовершенен с точки зрения голой техники. «Рожден» вообще не рифмуется с «рассказал» ни в каком месте. Четвертая строка на один слог длиннее второй, с которой она рифмуется, но рифмуется препаскуднейшим образом: «ыл» и «ил».

То есть с точки зрения техники стихосложения полный, извиняюсь, абзац! Ну а про образ мы здесь вообще не говорим. Перед нами самый натуральный прозаический текст. Просмотрим:

В городке, где я рожден, жил моряк. Он переплыл океан, и рассказал, как на подлодке желтой жил.

С точки зрения чистой прозы, конечно, то же не совсем. Лучше бы так:

В городке, где я родился, жил моряк. Он переплыл океан, и рассказал, как жил на желтой подлодке.

Но все же «поэтического» здесь почти ничего нет. Однако только до тех пор, пока не запоешь это в определенной мелодии.

В город кЕ, гдЕ я рожден, жил мор ЯК. ОН переплыЛ ОКеан, и рассказАл, кАк на подлодке желтой жил.

Всмотритесь в эти переходы с одного музыкально ответственного фрагмента текста на другой. (Вот в этом смысле это МОЯ песня. Я учился в шестом классе но уже ощущал переходы.)

Какая красивая структура переходов: Е-Е, КО — ОК, А-А! Причем следует иметь ввиду, что скрытые аллитерации (типа КО-ОК) ценятся и в самой высокой поэтической технике.

Однако это, пока, в порядке отступления. Вот несколько таких «технических переводов» всемирно известных песен. Если знаете мелодию, то смело пробуйте пропевать мои скромные опыты.

Перед тем, как сесть в Майами в «Боинг», я

Не ложился спать всю ночь!

И бумажник, что сопровождал меня,

Если б что, не смог помочь!

Я снова в СССР!

Вам не понять радость ту, сэр!

Я снова в СССР!

Или известнейшая песня «Лайла», которую недобрые люди изуродовали в «Дочку шарманщика»:

Шел я однажды к любимой своей на свиданье!

К дому приблизившись вдруг я заметил в окне:

Кто-то другой удостоин был ласк и вниманья!

С ним, как со мной, обнималась, забыв обо мне!

Лайла, Лайла, Лайла!

Лайла! Как же, Лайла!

Но, почему к другому ушла от меня?!

Неужто рожден был для этого черного дня я?

Улицу я пересек, переполненный гневом!

Если б ей знать, что ее поджидает беда!

Дверь мне со смехом открыла моя королева!

Выхватил нож: не смеяться уж ей никогда!

(I took the knife in my hand, and she laugh no more!)

Лайла, Лайла, Лайла!

Лайла! Как же, Лайла!

Все, что свершил, исправить я готов!

Но не вернутся ни ты, ни былая любовь!

Так вот таких «моих» песен у меня было много. Практически на каждую известную мелодию. Вот, например, фрагмент на тему Listen to the fellow rain:

Слышишь, в лужах плачет дождь,

В лужах плачет дождь!

Потеряешь — не найдешь,

Снова не найдешь.

Опоздав на поезд смейся!

Плакать будут только рельсы!

Да еще вот этот дождь,

Этот глупый дождь, этот долгий дождь!

Таким образом часть моего репертуара составляет «мой — не мой» текстовый массив. В Список-2000 включен целый ряд абсолютно моих текстов на известнейшие мелодии. Но далеко не все я удержал. Источниками потерь текстов были:

— Ситуации, когда я честно дарил текст тому, кому писал, и люди растворялись «во мраке ночи»;

— моя личная халатность, когда я терял тексты в толщах других бумаг;

— мои родные и близкие, не сохранившие ряд текстов, например часть текстов была уникальным образом исполнена на открытках к Любаше (моей жене), которая потом их «посеяла» при переездах (виноват в этом полностью лично я);

— форс-мажорные обстоятельства;

— моя паскудная манера сразу не фиксировать текст.

Но в принципе ведь это не так и важно. Триста песен — совсем не плохой итог для истинного любителя.

Песню «Плюнь в меня тремя словами» я написал в 14 лет. Это первоклассная песня, уверяю вас! Значит первоклассные песни я пишу на протяжении уже 33 лет. Треть века.

Выходит, что каждый год я писал (350: 33 = 10,606060…) примерно по десять песен?

Это абсурд. За одну ночь с 19 на 20 июля 1980 года (открытие Олимпиады в Москве) я написал шесть песен! За два часа на Мельникайте-93 в сентябре 1998 года (Юбилей Куцева Г. Ф.) я написал четыре песни. Всеми десятью песнями я горжусь. И это за четыре часа в Архангельске и за два часа в Тюмени.

Понятно, что десять песен в год — утопия чистой воды. Понятно, что их было не меньше семи-восьми десятков в год. Так что триста пятьдесят — это те, кто «прошел испытание временем».

А вообще все эти подсчеты весьма не корректны.

Конец ознакомительного фрагмента.