Победители вещей

Алексей Николаевич Котов, 2022

Ироничные приключения, не лишенные трагических ноток, мистических нюансов и философского подтекста. Иными словами, автор совсем не старался рассмешить читателя или убедить его в том, во что верит сам. Ведь какие бы странные вещи ни случались в жизни, нужно терпение и время, чтобы понять их. Короче говоря, действие романа разворачивается в наше время на территории санатория "Сытые боровички"…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Человек-победитель за редким исключением глуп. Как правило, победитель сидит за ханским столом в окружении льстецов, пьет вино побежденного и смотрит на волооких красавиц, выплясывающих танец живота. Ему нужен рев бравых военных оркестров, хлесткие газетные статьи, доказывающие закономерность его победы и шумное обожание широких рыцарских масс.

Вы видели, как наш бравый герцог съездил боевой дубиной по забралу графа Пуатье?!.. О, да! А вы видели, как наш не менее богоподобный фараон колошматил хеттов, ворвавшись в их ряды на золотой колеснице?!.. Ну, еще бы!

Не-е-ет, победитель глуп не потому, что он достиг своей цели, он глуп потому, что теперь у него попросту нет другой, следующей цели. Ведь трудно назвать целью вздымание кубка с вином, выслушивание подхалимских речей или ленивое разглядывание полуголых красавиц.

В отличие от своего более удачливого собрата побежденный любит философское уединение. Он ищет его где-нибудь в лесной глуши, удирая от преследующей его азартной собачьей своры. Побежденный давно бросил бесполезный меч, скинул с плеч латы, а с ног тяжелые сапоги, его нижнее белье растерзал колючий кустарник, а в опустевшей голове бьется только одна мысль: дальше, дальше, дальше!..

Побежденный не думает о том, что будет завтра или через час, для него гораздо важнее прожить этот час. По лицу беглеца хлещут мокрые ветви, а его босые ноги до крови растерзали корни и пни. Вот посмотрите, несчастный беглец путает следы, но делает это так неумело, что снова и снова едва не нарывается на своих преследователей. Но уставшие руки преследователей уже с трудом держат тяжелые копья, автоматы или космические бластеры. Преследователи-наемники думают о ханском застолье хозяина-победителя и легкомысленных красавицах-танцовщицах. Когда невдалеке снова подозрительно трещит кустарник, они делают вид, что не замечают этого. Им пора домой…

Утром беглеца будит неумолчный птичий хор. Умытый легким туманом и прохладной росой лес светел и чист. Человек открывает глаза и оглядывается по сторонам. Он старается не думать о том, что с ним случилось вчера. Постыдный позор поражения похож на бездонную пропасть…

Человеку помогают справиться с минутной душевной слабостью голод и утренняя прохлада. Он смотрит на свои босые, разбитые ноги. Беглец ежится, и чтобы хоть как-то согреться, встает и принимается колотить себя руками по бокам. Тело болит, но эта боль ничто по сравнению с другой, внутренней, стоящей как тень за его плечами. Человек снова и снова гонит от себя любую мысль. Он старается убедить себя в том, что для него сейчас значительно важнее простые желания: нужно поесть и во что-то одеться…

Беглец идет к людям. Он на ходу подбирает палку и составляет план похищения курицы на ближайшем хуторе. Его взорванный вчерашним поражением мир постепенно сужается до реального: неба над головой, деревьев вокруг и травы под ногами. Беглец уже не боится своих мыслей. Вчерашний день умер и нужно просто жить дальше.

Что там за шорох в кустах, слышите?.. Тише! Пожалуйста, тише. Это беглец возвращается к своим собратьям. Ему не рады, его не ждут, но у него нет иного выхода…

В «Сытых боровичках» царила ночь. Витька Кузьмин сидел возле распахнутой двери котельной, установив берданку меж колен. Ночной страж курил, прислушиваясь к металлическому громыханию в котельной. Иван Ухин менял паровые трубы. Работа не торопила, но вчера Иван, явно перебрал лишнего, экспериментируя с настойкой, и теперь ему не хотелось выслушивать дома нелицеприятную критику жены. Ивану помогал старший сын Петр. Судя по коротким, незлым замечаниям отца, работа спорилась.

Витька выбросил окурок и плюнул ему вдогонку.

— Вань, у тебя выпить нет? — окликнул он соседа.

— Нет, — Иван крякнул от натуги. — Петька, ровнее держи, черт!

— Сейчас я ее, пап… — сказал Петька. — Руку убери… Ага, пошла!

Последнее замечание наверняка относилось к упрямой гайке, с которой отец и сын возились последние пять минут.

— Вань, тогда, может быть, я домой сбегаю, а ты вместо меня покараулишь?

Настойчивость Витьки объяснялось простой причиной — он не пил уже целую неделю. Перерыв в любимом занятии казался ему огромным и пустым, как железная бочка рядом с красным пожарным щитом.

Из котельной, неторопливо прикуривая на ходу, вышел Иван Ухин.

— Ну, ее к шуту, эту водку, Витька, — рассудительно заметил он. — Я в последнее время только по делу пью. Настойку от лишнего веса изобретаю.

— То-то я гляжу, ты в последнее время с лица осунулся, — усмехнулся Витька. — Изобрел, значит?

— Нет еще. А худоба моя от нервов.

— Жена пилит?.. — легко догадался Витька. — И что бабы к водке пристают? Как будто их тоже пить заставляют.

— Дело не в бабьих инстинктах, — Иван солидно покашлял в кулак. — Я недавно одну книжку читал, так там пишут, что один ученый за свою идею на костер пошел. Джордано Бруно, кажется…

— Попы сожгли? — помрачнел Витька.

Имя Джордано Бруно показалось ему смутно знакомым.

— Не наши попы, — уточнил Иван. — Чужие. Иезуиты то есть.

Витька вспомнил церковь в Меловой. Больше всего его возмущал тот факт, что хозяйка «Сытых боровичков» — самая умная и красивая в мире женщина — имела к стройке самое непосредственное отношение.

— Наши попы — не наши, какая разница? — недовольно буркнул Витька. — Они все иезуиты. Человека сожгли. А за что? За идею! Темнота, одним словом…

Витька силился вспомнить, чем прославился упомянутый Джордано Бруно и не мог.

Свет, падающий из дверного проема котельной, заслонила вторая рослая фигура.

— Слышь, пап, ты вчера такой идейный был, что до полного оппортунизма дошел, — обратился Петр к отцу. — Мать говорит, что до кровати уже почти ползком добирался.

— Цыц у меня! — огрызнулся Иван. — Молод еще отца учить.

— Да я что? — Петр присел рядом с отцом. — Я ничего…

Мужики молча курили и каждый думал о своем. Темно-красные от ржавчины руки отца и сына были похожи на руки индейцев.

Петр осмотрел свои руки и сказал:

— На охоту хочется…

Он стал похож на индейца еще больше, когда повернулся в профиль и Витька увидел его горбоносый, хищный профиль.

— В заповедник охотиться пойдешь? — не без ехидства уточнил Витька.

— Зайцами и тут пахнет. Что мне в заповеднике делать?

Мужики замолчали.

— Да-а-а!.. — через минуту громко и многозначительно протянул Иван.

— Что, да? — не без надежды спросил Витька.

— Ничего. Я так…

Окружающий мир казался Витьке тесным и темным, как чулан. Он с трудом подавлял алкогольную тоску и злился на неизвестных ему попов-иезуитов. Три дня назад Витька столкнулся в Меловой с только что прибывшим в село священником. К удивлению деревенского неудачника, у священнослужителя было юное лицо с реденькой, рыжеватой бородкой и чистый, умный, хотя и немного настороженный, взгляд. Встреча произошла в магазине. Витька покупал пиво. Поп стоял сзади Витьки и как он успел заметить, расплачивался с кассиршей за конфеты и консервы.

Уже на улице Витька немного замешкался возле большой лужи. После недолгого раздумья он перебрался через нее самым простым образом — сняв штиблеты и прошлепав босыми ногами по воде. Следом за ним подошел к луже юный поп. Он нерешительно топтался на месте, рассматривая несколько кирпичей в луже, которые, скорее всего, имитировали дорогу, чем являлись надлежащей опорой для обутых граждан.

Витька протянул руку служителю религиозного культа.

— Давайте, смелее, батюшка, — слово «батюшка» вылетело у Витьки помимо воли.

Юный священник вежливо улыбнулся и принял помощь.

— Спаси Бог…

Обыкновенное «спасибо» прозвучало у него мягче и иначе, чем у других.

Уже перебравшись с подопечным попом через лужу, Витька вдруг выронил бутылку пива. Едва коснувшись кирпича в луже, пластиковая бутылка громко лопнула и окатила брызгами не только босые ноги Витьки, но и рясу священника.

— Вот ведь черт! — выругался Витька.

Он нагнулся и отряхнул ноги. Между делом, не считая это чем-то особенным, Витька попытался отряхнуть и рясу попа. Священник быстро отпрянул в сторону. Витька покраснел и выпрямился.

— Возьмите, пожалуйста, — на открытой ладони священника лежали деньги.

— За что? — удивился Витька.

— За пиво… Моя вина, что вы уронили.

Витьке вдруг захотелось сказать юнцу в одеянии священника что-нибудь ехидное и колкое.

— На пиво даете, да? — спросил он. — А ведь пить нехорошо, батюшка.

Он едва не чертыхнулся снова, потому что слово «батюшка» казалось рождалось у него на языке само собой.

— Конечно, не хорошо, — священник улыбнулся. — А деньги все-таки возьмите.

Уже теперь, вспоминая эту историю, Витька сердито засопел.

«Конфетки, значит, в магазинах покупаем, — с неудовольствием подумал он о молодом священнике. — Сладенькое любим. А вот людей-то зачем жечь, чем они вам мешали-то?»

Голос внутри Витьки был холодным и, как казалось самому Витьке, очень умным. Он был даже чем-то похож на голос знаменитого тележурналиста, фамилию которого Витька забыл напрочь. Впрочем, это было и не так уж и важно.

Справа, довольно далеко и чуть слышно, звякнула о металл лопата. Первым насторожился Иван Ухин. Он встал и оглянулся по сторонам.

— Это где звенит, а?.. — чуть слышно спросил он.

Занятый внутренним созерцанием инквизиционного костра, ночной сторож не обратил на слова соседа никакого внимания. Его видение было таким ярким и дьявольски четким, что Витька без труда находил весомые аргументы против христианской догматики, хотя и не был знаком с ней. Впрочем, она и не казалось ему слишком сложной.

— Кажется, возле новой сауны шебуршат, — перешел на конспиративный шепот Иван. — Там сегодня электрики кабель в траншею укладывали. Но зарыть не успели… Не доделали рабочие что-то.

— Точно, там! — подтвердил Петька и тоже встал.

Витька, наконец, догадался, о чем забеспокоились котельщики — металлический скрежет стал более отчетливым. Витьку словно подбросило в воздух. Он забыл об изуверах-инквизиторах, ярком костре и вообще обо всем на свете, и молча бросился в темноту. Следом поспешили Иван Ухин и его сын.

Хищно согнувшаяся спина Витьки уже едва виднелась за темным кустарником. Петр опередил отца. Цепочка фигур — ночного сторожа Витьки, Петра и Ивана Ухина — проскользнула мимо клумб, беседки и повернула за угол главного корпуса. Там, на смутно освещенной луной полянке, над недавно прорытой траншеей, копошились три темные фигуры.

Витька вдруг почувствовал азартную дрожь в руках. До сегодняшнего дня ему не удавалось поймать ни одного вора. Как уже было сказано выше, воровская деятельность в «Сытых боровичках» строго регламентировалась самими работниками, и любому отступнику пришлось бы иметь дело не столько с ночным сторожем Витькой, сколько со своими соседями и коллегами.

— А ну, стоять, гады! — радостно крикнул Витька и не зная зачем, совсем одичало взвыл на самой высокой ноте: — Всех порешу-у-у!..

Три фигуры над траншеей замерли. В воздух ударил тягучий выстрел Витькиной берданки-одностволки.

Верхнемакушкинцы проявили незаурядную смелость и прыть. Петр, не раздумывая, налетел на худого, кажущегося каким-то нескладным, вора. Он сбил непрошенного гостя с ног и навалился на него всем телом. Витька отбросил разряженную и бесполезную берданку. Он сцепился с толстяком в кепочке, надвинутой на самые брови. По земле с грозным рычанием — рычанием исходящим исключительно со стороны верхнемакушкинцев до глубины души возмущенных чужой наглостью — покатались две пары борцов.

Иван Ухин невольно замедлил шаги… Ему, как чуть опоздавшему к месту схватки, по неписанным правилам любой драки, достался самый рослый вор. У парня были широкие плечи и, насколько это позволяла видеть мутная луна спокойное, простое и твердое лицо.

Иван Ухин нерешительно остановился в двух шагах от незнакомца. Два человека внимательно осмотрели друг друга. Незнакомец отбросил лопату и сел на груду земли возле траншеи. Порывшись по карманам, он вытащил пачку сигарет.

— У вас спичек нет? — глухо спросил незнакомец Ивана.

Иван послушно протянул спички. У бывшего спиртозаводчика и теперешнего негласного старосты «Сытых боровичков» заметно подрагивала рука.

— Воруете, значит?.. — как бы между прочим, спросил Иван.

Фраза прозвучала довольно осторожно и скорее нейтрально, чем осуждающе. Незнакомец ничего не ответил. Он прикурил, аккуратно спрятав в широких ладонях огонек спички.

«Главарь, — решил про себя Иван Ухин. — Здоровый, как бугай колхозный, честное слово!..»

Иван по-прежнему нерешительно топтался на месте и не знал, что ему делать. Очередной его шажок оказался явно лишним и Иван медленно, как во сне, сполз в траншею. Там он увидел перерубленный в нескольких местах кабель похожий на толстые куски краковской колбасы.

Между тем схватка на земле подходила к своему завершению. Петр успешно одолел худого вора. Он вывернул ему руку за спину, прижав лицом к мягкой земле. Тот неожиданно выругался по-немецки, но настолько искренне, что удивленный чужой речью Петр чуть не выпустил добычу.

Витька оседлал толстяка в кепочке и азартно обматывал его невесть откуда взявшийся веревкой. Ночной страж был настолько увлечен своим занятием, что не обращал внимания на то, как именно он связывает вора. Под веревку попадало все: руки незнакомца, ноги ночного сторожа, лопата и даже свежий пенек о который Витька успел набить небольшую шишку на голове.

Иван Ухин немного осмелел. Он выбрался из траншеи и сказал ни к кому не обращаясь:

— Ладно, хватит вам…

Но возня не стала тише. Иван Ухин осмелел еще больше и, не спуская взгляда с широкоплечей фигуры, попятился к Витькиной берданке. Он подобрал ее, правда, так и не решившись направить ствол на незнакомца.

— Витька! — окликнул Иван.

— Что? — ночной сторож прикусил нижнюю губу, и короткое слово прозвучало скорее через нос в виде «Фо-о-о?»

— Себя-то за каким чертом вяжешь?!

Витька замер. Толстяк, на котором он сидел, уже давно не оказывал никакого сопротивления. Витька распутал узлы на своих ногах и принялся вязать их заново уже с учетом своих ошибок.

— Ноги не нужно, — снова заметил Иван Ухин.

— Почему?

— Сам, что ли, его на себе потащишь?

Петр поднял на ноги длинного. Руки вора были аккуратно, но довольно профессионально связаны ремнем.

— Дураки! — уже на чистом русском языке сказал длинный. — Мы — из мафии.

— Из сицилийской, что ли? — весело уточнил Петр.

Витька охотно гыгыкнул в ответ. Похищение медного кабеля явно не входило в планы сколько бы значительной мафиозной структуры.

Рослый главарь ночных воришек понимающе поморщился и выбросил окурок.

— Ну, пошли что ли? — спросил он.

«Куда?..» — чуть было не спросил Иван, но, вовремя сообразив, что такой вопрос явно не уместен, промолчал.

— Меня… то есть нас подождите! — Витька наконец закончить возню с пленным толстяком и веревкой. — Иди-иди!.. — он то и дело подталкивал толстяка кулаком в спину и радостно улыбался.

Толстяк вдруг вильнул и побежал в сторону. Из густого кустарника рядом с забором высунулось длинное рыло Эразма. В свете луны оно было похоже на морду дракона. Эразм аппетитно хрюкнул, словно приветствуя спешащего в его сторону человека. Тот ойкнул, повернулся на сто восемьдесят градусов и побежал назад к Витьке. Тот ждал пленника на тропинке.

— Слышь, толстый, хочешь, отпущу тебя? — хищно улыбнувшись, спросил Витька.

Толстяк отрицательно замотал головой.

— Правда, не хочешь?

Витька и сам немного побаивался Эразма. Даже несмотря на то, что поведение лесного кабана по отношению к людям было понимающе-предупредительным, а его редкие проделки вызывали только улыбку, Витька всегда старательно обходил Эразма стороной.

Толстяк снова замотал головой и всхлипнул. У него было настолько жалкое и потерянное лицо, что Витька перестал улыбаться.

— Ладно, пошли.

Возле центрального корпуса Иван Ухин устроил небольшое совещание. Его первоначальный план — отвести воришек прямо к Василисе Петровне — вдруг показался ему сомнительным.

— Пол-второго уже, — сказал Петр, взглянув на часы. — Спит, Василиса.

Будить хозяйку «Сытых боровичков» из-за уже пойманных воров было и не тактично и просто глупо.

— Может быть, утром в милицию их сдать? — предложил Витька.

— А за кабель кто платить будет? — возмутился Иван. — Нет уж, пусть Василиса с ними сама разбирается.

При очередном упоминании имени хозяйки «Сытых боровичков» Витька блаженно улыбнулся. Во-первых, судя по всему, за поимку воров ему наверняка полагалась премия, во-вторых, появлялся вполне законный повод выпить и, в-третьих, похвала из уст красивой и деловой женщины была очень и очень приятна сама по себе.

На какое-то мгновение Витька совершенно отчетливо представил себе яркую картину: Василиса Петровна благодарит его в присутствии селян. Он сжимает ружье и снисходительно выслушивает ее длинный монолог. Разошедшееся воображение ночного сторожа сделала речь красивой женщины довольно пылкой, а берданка в руках Витьки вдруг превратилась в ковбойский винчестер.

— Ну, так что решим? — спросил Петр.

Витька вздрогнул и осмотрелся вокруг.

— Дядь Вань, а ружье мое где? — спросил он.

— А что ты у меня спрашиваешь? — Иван махнул рукой в сторону траншеи. — Там у ямы и лежит. Я его таскать не нанимался.

Все отлично знали, что на перезарядку, в сущности, бесполезной Витькиной берданки уходило больше минуты, а, кроме того, иногда она совершенно самостоятельно, без разрешения ее владельца, могла пальнуть в воздух. Поэтому Витька всегда носил свое оружие дулом вверх и никогда не входил с ним в помещение. Прикасаться к своей берданке Витька не позволял никому. В сущности, Иван как раз и опасался независимого характера Витькиного ружья.

Ночных воров заперли в пустом домике под номером «шесть» рядом с главным корпусом. Перед этим их милостиво развязали. Как только дверь домика захлопнулась, в форточку сразу же просунулась хитрая физиономия худого воришки.

— Ребята, вы за нашей машиной присмотрите, пожалуйста, — попросил он.

— А что за машина? — поинтересовался Петр.

— Черная «Ауди» рядом на стоянке у главных ворот. Как раз у столба.

— Сперли, наверное? — высказал свое предположение Витька.

Худой ничего не ответил. Петр протянул к форточке руку.

— Ключи давай. Я ее сюда подгоню.

— Нету, — длинный льстиво улыбнулся. — Потерял, когда вы укладывали меня на лопатки.

— Тогда придется разбить окно и открутить замок зажигания.

— Это пожалуйста, — легко согласился худой.

Через пять минут Петр подогнал к домику машину, а запыхавшийся Витька вернулся со своей берданкой. Пока Витька чистил извалянное в песке ружье, Иван и Петр не без интереса осмотрели новенькое «Ауди». Казалось, машина еще пахла свежей краской.

— У Василисы такая же… — сказал Иван.

— Только темно-серая, — добавил Петр.

«Куплю себе такую же, — решил про себя Витька, закончив с берданкой. — Только красную. Красной ни у кого нет».

Он тоже приблизился к машине и осторожно погладил ее по капоту. Капот был приятно гладким и прохладным.

«Ауди» стоила довольно дорого. У Витьки на сберкнижке не было и трети этой суммы. Правда, совсем недавно и эта сумма казалась ночному сторожу едва ли не астрономической, но теперь вдруг напрочь утратила свой прежний золотой блеск.

«Все равно куплю!» — сердито засопел Витька.

— Шабаш, — сказал Иван Ухин и строго посмотрел на Витьку. — Мы с Петькой в котельной переночуем, а ты этих стереги…. — Иван кивнул на домик. — В случае чего нас зови.

Витька механически кивнул, все еще любуясь машиной. Мечта была такой близкой, что ее можно было снова и снова потрогать руками.

«Может денег занять? — размышлял про себя ночной сторож. — Или в кредит купить?..»

«А ездить ты на ней куда будешь? — вдруг спросил Витьку ехидный внутренний голос. — Из села в «Боровички» и обратно?»

Витьку неприятно удивило, что совсем недавно этот же самый голос подсказывал ему вопросы и аргументы в защиту Джордано Бруно, а чуть раньше помогал строить планы, как добыть бутылку.

«В город ездить буду!» — огрызнулся Витька.

«А зачем?..»

Прежде чем уйти, Иван Ухин и Петька решили осмотреть домик со всех сторон. Стены и окна выглядели довольно надежно.

— Витька, смотри не спи! — снова предупредил сторожа Иван и зачем-то погрозил пальцем.

Петька засмеялся и приобнял отца за плечи.

— Пошли, пап. Витька теперь свою добычу ни за что не упустит.

Да-да, напутствие Ивана Ухина было явно излишним, Витьке было не до сна. Не растраченная во время недавней схватки энергия вдруг превратилась в нервную взвинченность, а только что рожденная мечта будоражили мозги. Там, внутри черепной коробки Витьки, словно распахнулась огромная пустая комната, чем-то очень похожая на школьный спортивный зал, тот, который он помнил с самого детства. В воображаемом зале лежала горка мягких матов, стоял спортивный, кажущийся горбатым, «конь», а с потолка свешивался канат. Но в зале не было людей. Витька отлично помнил, что, придя в зал раньше других, он мог запросто покувыркаться на матрасах, прыгнуть через «коня» или забраться к самому потолку по канату. Было возможно все, но это «все» не требовало разрешения учителя. Да, в пустом зале нельзя было поиграть с кем-то, но отсутствие этой возможности только усиливало ощущение свободы. Она, эта свобода, жила где-то под сердцем, приятно холодила его и сулила неведомые, заманчивые перспективы.

Витька оперся спиной на дверцу машины и закурил. Он с каким-то напряжённым удивлением рассматривал происходившее внутри него. Мысли, не находя себе опоры, снова и снова сбивались. Они перескакивали от воображаемого спортивного зала к машине ночных воришек, потом к пасеке, оценивая, сколько она может дать дохода в этом году и снова возвращались к машине. Витька вдруг припомнил, что это странное чувство неопределенной, но непреодолимо манящей к себе перспективы всегда бывает у него перед выпивкой, когда у него резко поднимается настроение. Правда, потом все глушила водка. Но теперь Витька стоял на важном посту в полном одиночестве и о выпивке не могло быть и речи.

Он поднял глаза к небу и взмолился: «Господи!..» Звездное небо оказалось куда как больше воображаемого «спортивного зала» и Витьке стало чуточку легче. Возбуждение отшатнулось, а мысли вошли в прежнюю, хорошо знакомую, колею.

Какое-то время Витька рассматривал луну и вдруг подумал: «Это я что, только что Богу молился, что ли? — удивился он. — А зачем?..»

Впрочем, как уже было сказано выше, Витька перестал нервничать и даже если это случилось из-за какой-то там дурацкой молитвы, то… Ладно! Стоит ли переживать из-за этого пустяка?

Стояла глубокая ночь. Полировка машины под рукой Витьки сияла и светилась отблесками мутноватой луны. По тропинке, в сторону кухни, протрусил Эразм. Он на секунду остановился возле урны, обнюхал ее и презрительно чхнул. Урна сильно пахла окурками.

— Разбегался тут, свин несчастный, — проворчал Витька, провожая кабана долгим взглядом часового. — Бездельник!

Эразм хрюкнул и скрылся в кустах. Витька по-воровски оглянулся по сторонам и вытащил из кармана перочинный нож. Лезвие не без труда вошло в резину переднего колеса. Минутой позже Витька проколол и второе… Машина заметно осела на передок.

«Теперь точно не сбегут, — с облегчением подумал Витька. — А то стоишь и думаешь тут… Волнуешься. Переживаешь, в общем. Такую машину не бросишь!»

Обойдя на всякий случай вокруг домика, он присел на его порожки. Возбуждение ушло окончательно, и Витька подумал о том, что сбылась его давнишняя мечта — он наконец-то поймал воров. Самого Витьку ловили не одиножды. Один, самый обидный, случай врезался ему в память так сильно, что он, наверное, уже не забудет его до конца своих дней. Это случилось летом 1989 года. Витька тащил домой мешок несортового зерна, украденный им на свиноферме меловского колхоза «Светлый путь». Совершенно случайно он нарвался на парторга Макара Ухина. Тогда будущий демократ-беглец еще верил в животворящую силу КПСС. Не обращая внимания на горячие Витькины призывы к совести, Макар повел его в правление колхоза. Витька потел под тяжелым мешком и его тихий вопль, обращенный к парторгу, становился все более жалобным. Но обрадованный удачей Макар только посмеивался в ответ. В колхозе потихоньку воровали все, в том числе и Макар Ухин, но, когда Витька напомнил об этом своему мучителю, парторг вдруг разозлился и дал ему увесистого пинка.

— Не умеешь — не воруй! — заключил он.

Витька так и вошел в кабинет председателя колхоза — с мешком на плечах. Расправа над незадачливым вором была короткой — его обругали матом и заставили тащить мешок назад на ферму. Вечером Витька напился и полез с кулаками на свою жену. Женщина испуганно закрыла лицо руками, и Витька несильно ударил кулаком по ладоням. Он что-то кричал про «сволочей» и «власть, которую сажать нужно» и, если бы не вмешательство Ивана Ухина, одним подзатыльником опрокинувшего на землю легковесного Витьку, дело могло бы принять дурной оборот.

— Тронешь еще раз мою двоюродную сестру, убью, понял? — склонившись над Витькой, тихо сказал Иван.

Витька попытался встать, но на него вылили ведро воды. Уже мокрый, вдруг ставший жалким и маленьким, он, наконец, успокоился. Иван увел Витькину Веру к себе домой. Узнав о том, что произошло, Люба бросилась во двор, и ее пришлось ловить уже на улице. У возмущенной донельзя женщины отняли лопату, но ее крик, вернее, вопль амазонки, призывающий к мщению, еще долго звучал в Витькиных ушах.

«Лучше бы убили, в самом-то деле, — подумал тогда Витька. — Натворил делов, а зачем, спрашивается? Разве я свою жену не люблю или я тупой и злой человек?»

Это был единственный случай, когда Витька поднял руку на свою жену Веру. Утром он попросил у нее прощения стоя на коленях. Витька зачем-то поцеловал колено жены, потом уткнулся в ноги лицом и заплакал, как ребенок.

Витьку разбудило легкое прикосновение к плечу. Он вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла улыбающаяся Василиса Петровна. Она была одета в легкомысленное для деловой женщины светлое, воздушное платье, выгодно подчеркивающее ее тонкую талию и высокую грудь.

Витька вскочил и вытянулся по стойке смирно. Толпа селян за спиной хозяйки «Сытых боровичков» засмеялась.

— Это самое… Они там! — смущенный Витька кивнул на дверь домика.

— Не сбежали? — все еще мягко улыбаясь, спросила Василиса.

— Не-е-е, что вы! А я только под утро немного прикемарил… — Витька нашарил в кармане ключ, подошел к двери домика, скрипнул им в скважине и широко распахнул дверь. — Эй, жулье, — командным голосом рявкнул он. — Давай на выход!

Жмурясь от яркого света, вышла наружу и остановилась у порога ночная «тройка». Василиса с нескрываемым любопытством рассматривала воров. Впереди стоял рослый, широкогрудый парень со спокойным и приятным лицом. На вид ему было не больше двадцати восьми — тридцати лет. В целом незнакомец производил хорошее впечатление, но его портили сильно поношенные джинсы, старая куртка явно с чужого плеча и линялая, штопаная майка.

Парочка за спиной главаря производили не менее странное впечатление. У толстяка в кепочке было умное, некрасивое и капризное лицо интеллектуала. Его фигура казалась бесформенной, по-детски неуклюжей и смешной. Толстяк нервно кривил пухлые губы и старался не встречаться глазами с селянами. Третий ночной воришка, хотя, казалось бы, взял все, что только можно, от прилагательного «длинный», был, в сущности, не очень высок ростом. Но у него было длинное тело, длинные руки, ноги, лицо, нос и даже рот. Тем не менее, природа позаботилась о том, что бы все вышеперечисленное было крепко сбито и ни о какой унылой неуклюжести «длинного» не могло быть и речи. Скорее даже наоборот, он казался упругим, как, пусть и не сильная, но не знающая усталости пружина. «Длинный» воришка, улыбался, но не виновато, а скорее чуть грустно, причем в его глазах просвечивали озорные огоньки. Несомненно, что живой и подвижный характер длинного не знал ни страха, ни чувства подавленности.

Витька подошел к «Ауди» и презрительно пнул машину ногой.

— Ихний агрегат, — пояснил ночной сторож. — Наверняка, сперли где-нибудь. Я колеса ей проколол, чтобы они не убежали.

— Это моя машина, — спокойно сказала Василиса Петровна.

— Так ведь… — растерянно начал Витька, но тут же запнулся и посмотрел на длинного вора.

Тот принялся рассматривать верхушки сосен. Василиса рассмеялась, а за ней и все, кто стоял за ее спиной. Витька покраснел и уставился на свои ботинки.

— Вам сторожа не нужны? — беззаботно поинтересовался у Василисы длинный. — Как я понимаю, от этого, — он кивнул в сторону Витьки, — у вас одни проблемы.

Витька подпрыгнул как ужаленный.

— Чего-чего?!.. — возмущение ночного сторожа было настолько искренним, что он выпалил первое пришедшее ему на ум: — А кто по-немецки вчера ругался?!.. Шпион несчастный!

Василиса Петровна успокоила разбушевавшегося ночного сторожа легким движением руки. Какое-то время она рассматривала «пленных» и в женских глазах не было ничего, кроме делового, хотя и благожелательного интереса.

Затем взгляд женщины замер на лице вожака. На какое-то мгновение Ивану Ухину померещилось, что во взгляде Василисы вдруг промелькнула… нет, не искорка чисто женского любопытства, — ведь главарь ночных воришек все-таки имел довольно симпатичную наружность, а какое-то странное, еще никогда и никем не виданное сонное выражение. Иван удивился. Апатичное или любое другое, пусть даже просто безразличное выражение глаз Василисы, по убеждению всех верхнемакушкинцев, невозможно было не то, чтобы увидеть, а просто представить! Иван на секунду закрыл свои глаза и когда снова открыл их, лицо хозяйки «Сытых боровичков» было прежним — деловым и спокойным.

— Меня зовут Василиса Петровна, — сказала она, обращаясь к главарю. — Пожалуйста, представьтесь сами и назовите имена ваших друзей.

Главарь немного помолчал.

— Меня Сашка зовут, — наконец, тихо выдавил он.

— Александр, — поправила Василиса.

— Это Мишка, — главарь кивнул на толстяка, — а это Ганс…

— Я же говорю, шпион! — не выдержал и радостно крикнул Витька.

— Schweige, derDummkopf, (Замолчи, дурак) — спокойно сказал Ганс.

— Ага, опять!.. — восторжествовал Витька.

— Ночной сторож поймал оккупанта, — поморщился Ганс. — Первый раз вижу такого болвана.

— Ругаться не хорошо, — вмешалась в нарождающуюся перепалку Василиса Петровна. — Кстати, Ганс, вы — немец?

— Не похож, что ли?

— Похожи. Но вы говорите без акцента.

— Я и по-французски так же могу. Итальянский знаю хуже, но итальянцы, в отличие от вас, меня поймут и простят.

–… И отпустят? — улыбаясь, продолжила фразу Василиса.

Ганс опустил глаза и глухо, почти без выражения, сказал:

— Спящие красавицы всегда должны быть добры.

«И он тоже заметил! — почему-то с ужасом подумал Иван Ухин, вспоминая, как минуту назад невольно удивился новому и необъяснимому выражению глаз хозяйки «Сытых боровичков». — Честное слово, заметил!..»

Последняя фраза пленного немца взволновала селян. Люди за спиной Василисы ожили и осуждающе зашептались. До сих пор их устаревшие представления об иностранцах не грешило разнообразием: все иноплеменники представлялись им сытыми, хорошо одетыми буржуями. Буржуи шатались по антикварным магазинам и скупали матрешек. То, что кто-нибудь из них, вот так запросто, мог покуситься на чужое добро, а потом вдруг совсем ни к месту, упоминать каких-то «спящих красавиц» показалось им и возмутительным, и невероятным.

— Что будем с ними делать, Иван Степаныч? — Василиса посмотрела на Ивана Ухина.

Тот нагнул голову и почесал затылок.

— В милицию их! — снова вырвался вперед Витька.

— А за кабель кто платить будет? — оборвал соседа Иван. — Электрики говорят, нужно новый покупать.

— Сто сорок тысяч, — быстро посчитала в уме Василиса Петровна.

— А покрышки у машины? — напомнил Витька.

— Это же не мы! — попытался возразить Ганс.

— Еще пятнадцать тысяч, если с работой, — констатировал Иван Ухин.

Он явно завысил цену, но никто не возразил.

— Я окошко в машине разбил, и замок зажигания открутил, — подал голос из-за спины отца Петр. — А когда двигатель заводил, то гарью в салоне запахло. Электропроводка, барахлит.

— Еще деньги и пока неизвестно сколько, — сказал Иван Ухин.

— У нас нет денег, — предупредил главарь Сашка.

На его лице промелькнула тень растерянности. Толстяк Мишка испуганно моргал глазами, а длинный Ганс снова принялся безучастно рассматривать верхушки сосен.

— Там, на стоянке, рядом с «Ауди», драные «Жигули» стояли, — снова подал голос Петр. — Ваше «железо», что ли?

— Мое… — кивнул Сашка.

— Оно и пяти тысяч не стоит, — сказал Иван Ухин. — С этих дармоедов попросту взять нечего. По-моему, так пусть лучше они долг отработают.

Последняя фраза прозвучала полувопросительно. Василиса Петровна задумалась.

— Вы имеете в виду Лесное озеро, Иван Степаныч?

Истопник кивнул. Лесным озером называлась красивая, болотистая лужа метрах в трёхстах от санатория. К ней вела узкая, извилистая тропинка. Василиса Петровна уже давно хотела расчистить озеро и проложить к нему дорогу. «Боровички» расширялись и требовали места. Но занятые нескончаемым сельским трудом и службой в санатории, верхнемакушкинцы не находили времени для новой работы. Кроме того, работа на Лесном озере — рытье дренажного канала и прокладка дороги в лесной чащобе — не казались легким трудом даже привыкшим ко всему селянам.

— Хорошо, — молодая женщина кивнула. — Значит так и решим.

— Я не могу работать физически! — голос толстяка Мишка вдруг стал звонким и капризным. — А, кроме того, вы не имеете права.

— А кто кабель спереть хотел?! — перебил не менее возмущенный Витька.

— Мы — безработные и нас вынудили к краже крайние обстоятельства, — с вызовом заявил Мишка.

— А вы — рабовладельцы, — поддержал друга длинный Ганс.

На замечания ночных воришек никто не обратил внимания. Их обыскали. Не сопротивлялся только Сашка. Впрочем, именно в его карманах ничего не нашли.

Витька протянул Василисе Петровне две какие-то «корочки» не совсем понятного содержания — толстяка и длинного.

— Теперь мы все про них знаем, — усмехнулся он.

Женщина, не взглянув на добычу, сунула ее в сумочку.

— Вы можете получить премию в кассе после обеда, — обратилась она к ночному сторожу. — А еще у меня к вам большая просьба, пожалуйста, проводите этих…

Взгляд Василисы Петровны споткнулся на лице Сашки.

— Рабов, — подсказал Витька.

— Работников, — быстро поправила не в меру ретивого сторожа хозяйка «Боровичков». — На место их будущей…

— Каторги, — хихикнули в толпе.

— Работы, — снова спокойно поправила молодая женщина. — Мы заключим договор и наши… — на лице Василисы все-таки блеснула и тут же исчезла тень улыбки, — … наши гости будут его равноправными участниками. Пусть они оценят объем своего труда, время работы и тогда мы сможем спокойно обо всем договориться.

Взгляд Василисы снова замер на Сашке. И Ивану Ухину снова показалось, что в ее ясных глазах еще раз промелькнуло что-то непривычное, чужое и сонливое.

— Кстати, вы можете сбежать, — уже обращаясь только к Сашке, сказала Василиса. — Потому что мы не знаем, в отличие от ваших друзей, кто вы. И я не думаю, что ваши друзья вас выдадут. Но тогда им придется отрабатывать ваш долг, либо отсиживать за него в тюрьме. Это все.

Пауза получилась довольно длинной, но напряжение, в конце концов, спало, и кое-кто из верхнемакушкинцев уже поглядывал по сторонам, словно там происходило что-то более интересное.

— А, ну, пошли, — рявкнул на «гостей» Витька. — Ауфштейн и хенде хох!

— Полицай, — Ганс презрительно плюнул под ноги Витьки.

— Это просто чудовищно! — снова возмутился толстый Мишка.

Пленники побрели по тенистой аллее в сторону леса. Сзади шел веселый Витька. Селяне стали расходиться по рабочим местам.

Василиса Петровна присела на лавочку и сунула в рот сигарету. Она молча смотрела вслед удаляющимся пленникам. Рядом стоял Иван Ухин. Спина неформального старосты верхнемакушкинцев хотя и не была напряжена, но все-таки находилась в, скажем так, несколько склоненном положении.

— Как вы думаете, Иван Степаныч, что это за люди? — спросила Василиса.

— Кто их знает… — неопределенно сказал Иван и незаметно (незаметно для самого себя) выпрямил спину. Потом он окинул взглядом верхушки сосен и более уверенно сказал: — Но на бандитов точно не похожи. Не те физиономии.

— А тот, высокий?

— Главарь? Этот посильнее всех будет, — Иван немного подумал и, вспомнив так и не состоявшуюся ночную схватку с главарем, сказал: — Добрый малый… Я его сначала побить хотел, а потом передумал.

— А почему вы считаете, что он добрый?

— Трудно сказать… Но им всем, наверное, и без нас досталось. Жизнь сейчас такая, понимаете?.. Ну, как колесо. В общем, крутись как хочешь и в любую сторону, а остановишься — упадешь на бок и пропадешь. А эти… — Иван кивнул в ту сторону, куда ушли подконвойные пленники. — …Эти никому не нужны оказались. Вообще не нужны. К примеру, если у тебя спичка на мокрый асфальт упала ведь проще другую из коробка достать, чем за мокрой нагибаться.

Василиса чуть заметно улыбнулась:

— А как же понятия добра и зла и заповедь «не укради»?

Иван вдруг вспомнил не такую уж давнюю ночную и тайную работу бригады верхнемакушкинцев, когда они перебирали только что привезенные для строительства доски. Бригадой руководил именно он. Перед глазами Ивана снова замелькали лучики фонариков, он снова услышал сдавленный и едва ли не злодейский шепот сельчан и — как вишенку на торте! — финал неожиданного визита кабана Эразма, когда он, Иван, разворачиваясь с длиннущими досками по шестиметровому радиусу, вступил в зону темных кустов…

— Я, конечно, человек не книжный, — медленно начал Иван. — И только три стихотворения наизусть знаю. Ну, еще с детства их запомнил… — он снова запрокинул голову к небу и медленно, торжественно прочитал:

…Так много новостей за двадцать лет

И в сфере звезд, и в облике планет.

На атомы Вселенная крошится,

Все связи рвутся, все в куски дробится,

Основы расшатались, и сейчас

Все стало относительно для нас.

Иван замолчал и вопросительно посмотрел на Василису. Та наморщила лоб, подумала и спросила:

— Кажется, это Джон Дон?..

— Правильно. А когда он родился?

— Ну, не помню… Возможно, в восемнадцатом веке. Хотя нет, в девятнадцатом.

— В шестнадцатом, — поправил Иван. — И если уж тогда для них многое стало относительным, что о нас сейчас скажешь? Вот я вам говорю, что жизнь сейчас такая, понимаете?..

— Да, понимаю, — благосклонно согласилась Василиса. — Жизнь сейчас именно такая.

В глазах молодой женщины снова — уже в который раз! — промелькнуло неведомое ни Ивану, ни кому бы то не было из селян странное сонное выражение. Но на этот раз оно быстро ушло и сразу же за ним, вспыхнуло совсем другое, прямо противоположенное первому и похожее на отражение в зрачках либо мрачного, ночного костра, либо восходящего и сияющего солнца.

«Да что же это с ней происходит-то?!.. — с новым, каким-то уж совсем запредельным удивлением, подумал Иван. — Словно долго-долго спала и наконец проснулась!..»

Работящая, добродушная и удивительно красивая Василиса никогда не доставляла проблем селянам. Она много работала сама, давала заработать другим и ее милая улыбка — черт бы все побрал! — вдохновляла людей если не на эпические подвиги, то уж точно на бытовой героизм. А что будет теперь?!..

«Замуж ей надо, — немного успокоившись, подумал Иван. — Срочно замуж!.. А там пусть муж с ее проблемами разбирается. А у меня что, своих дел нет?!..»