За холмом, что скрывает рассвет

Алексей Немоляев

Человек живет во времена, где каждый борется сам за себя. Гром и Алиса, одинокие, каждый по-своему, пытаются обрести путь к свободе.

Дорогой жене, за терпение

© Алексей Немоляев, 2017

ISBN 978-5-4485-2119-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

В операционной стояла невыносимая жара, кондиционеры работали на износ, но не справлялись — хирург, весь в мыле, не мог отдышаться. Сестра не успевала вытирать пот с его лица.

— Скальпель! — кричал хирург. — Обработайте раны! Черт возьми! Кто с тобой это сотворил?

На операционном столе лежала маленькая девушка с распоротой щекой, на месте запястий зияли две красно-бурые раны.

Медсестра со страхом смотрела на эти кровоточащие дыры.

— Нужна кровь, сейчас же! — крикнул хирург. — Ну что ты стоишь!

Маленькая девушка находилась в коме — по лицу ее разлилось смертельное спокойствие. Спасительное забытье, в котором она ничего не чувствовала. Пульс едва пробивался сквозь смерть.

***

Время было похоже на изжеванную пластинку от граммофона.

Прошло около полугода, прежде чем девушка в первый раз открыла глаза. В палате стоял полумрак, но даже этого было достаточно, чтобы ослепить ее. Глаза полыхнули огнем. Она попыталась шевельнуться, но конечности не слушались, тело ослабло. Аппараты, поддерживающие в теле жизнь, залились тревожным смехом.

Губы ссохлись, когда она попыталась позвать на помощь — из горла вырвался лишь едва слышный хрип, растворившийся в шуме ночного города.

Ее обуял страх. Руки заныли от боли, и она ничего не могла сделать, чтобы унять эту боль.

В палату забежала сестра, вколола в капельницу лекарство, и боль медленно ушла. Девушка вновь погрузилась в темноту, в ничто, откуда на нее надвигались страшные воспоминания, приходили — и тут же прятались, как волны, неотступно бьющиеся о берег, разбивающие пену, растравляющие раны.

Что произошло? — вопрос где-то на границе сознания. — Где я? Что со мной происходит?

***

Она проснулась — открыв глаза, увидела сидящего возле ее кровати мужчину лет тридцати. Из-под белого халата, накинутого на плечи, виднелась клетчатая рубашка и загорелая шея. Руки были грубыми, с сухой морщинистой кожей.

— Наконец ты проснулась, — сказал он и замялся. — Я принес цветы, надеюсь, тебе такие нравятся.

— Где я? — ссохшиеся губы не подчинялись, говорить было ужасно трудно.

— Теперь ты в безопасности, — сказал мужчина.

Девушка долго молчала, силясь что-либо вспомнить, но все тщетно.

— Кто я? Все будто в тумане…

С усилием она повернула голову в сторону гостя.

— Как ты себя чувствуешь?

— Плохо, — с губ вырвался короткий вздох.

— Понимаю, — сказал он. — Ты провела в коме долгое время. Доктора вернули тебя с того света.

— Как я сюда попала? — слова, как сухой ветер, шелестели, вылетая из ее уст.

— Это долгая история, — ответил ей гость. — Я тебе расскажу ее позже.

Мужчина встал со стула, и, заложив руки за спину, подошел к окну. Наступало утро. Грязное, застланное тучами небо, засветилось изнутри, предрекая еще один дождливый день. Было холодно, немногочисленные прохожие жались в куртках, быстрым шагом провожая свой каждодневным путь.

— Меня зовут Гром, — проговорил гость.

Девушка пересилила себя, подняла голову и взглянула на руки. Из ее запястий выросли металлические кисти. Искусственные связки — как натянутые струны.

— Ты вспомнила свое имя? — спросил гость.

— Нет, — ответила девушка. — Я помню рабство, помню, как меня били и лишали пищи, но так же помню, — слова давались ей трудно, — что так было не всегда.

— Когда-то ты была свободной?

— Да. Помню что-то из детства. Но что именно?

— Родителей?

— Возможно, — в напряженной задумчивости вымолвила девушка, — лица как будто в тумане.

— Побереги силы, — сказал Гром. — Ты еще очень слаба. Ни одна неделя пройдет, прежде чем ты выздоровеешь.

— Спасибо вам, — тихо ответила девушка, лицо ее на секунду исказилось. — Скажите, кто держал меня в рабстве? — она стиснула зубы, как от боли, скулы вздулись.

— Не могу сказать.

— И вы убили его?

— Конечно, нет, — ответил Гром. — Разве я похож на мясника?

Она промолчала.

Гром прервал затянувшееся молчание:

— Поправляйся! — сказал он. — Они с тобой жестоко поступили, — он пристально всмотрелся в ее широкий шрам на левой щеке, потом в глаза, пустые, без дна, — в мире много несправедливости.

Она отвела взгляд.

— Что же теперь со мной будет?

— Я тебе помогу, ведь, получается, я в ответе за тебя. Можешь пожить у меня. Я все равно редко появляюсь дома, так что мы не будем мешать друг другу.

Он встал со стула.

— Не бойся, — сказал Гром. — Худшее позади. Здесь не так уж плохо. Во всяком случае, лучше многого пережитого тобой, — он накинул пальто. — Мне пора. Отдыхай, набирайся сил. Я постараюсь, время от времени, тебя навещать, если ты не против.

Он вышел из палаты, осторожно прикрыв за собой дверь, спустился по лестнице и выбрался на улицу.

Солнце уже поднялось над крышами домов, с трудом пробиваясь сквозь тучи. Закапал легкий дождь. Гром поднял воротник, закурил и зашагал в сторону цветочной аллеи на другом конце улицы.

Через пару минут он подошел к внушительному двухэтажному особняку, огороженному литым забором. Возле ворот стояли двое охранников — мощных ребят. Гром поздоровался, и они пропустили его внутрь. Здание мрачно блестел мрамором, по углам дома расположились каменные титаны, держащие на плечах крышу здания. Все это отдавало вычурностью и старомодностью. В центре покрытого жухлым газоном двора находился небольшой фонтан. Гром постучал в тяжелую дубовую дверь, и она отворилась.

— Входи, — пробасил тихий хриплый голос.

Это был Вихрь.

— Как девчонка? — поинтересовался он.

— Ничего, — коротко ответил Гром, — идет на поправку.

Вихрь предложил ему выпить, но Гром отказался.

— Подойди к столу. Что ты видишь?

— Вижу, мне снова нужно провернуть грязное дельце.

— Не слишком-то и грязное, — сказал Вихрь, и дополнил дежурной фразой: — Не подведи. Знаешь, я никому не могу больше доверять, — он откинулся на спинку кресла и завел руки за голову, и его лицо выразило счастливую мечтательность. — Единственный мой друг! А помнишь, как все начиналась? — он любил при любой возможности ударится в воспоминания. — Когда у нас еще ничего не было: ни денег, ни знаний — одно лишь желание разбогатеть, прославиться.

— Хорошо, что последнее нам так и не удалось!

— Да, — протянул Вихрь. — Такая слава никому не нужна. Но денег мы с тобой хорошо наворовали. Ведь все начиналось с того банка на окраине города, там название еще было странное такое…

— Не помню, хоть убей, — Гром рассмеялся. — Ты тогда услышал сирену и так испугался, что бросил мешок с деньгами и кинулся наутек. Хорошо, что я быстро тебя нагнал, а то бы — беды не избежать.

— Это точно.

— Я хотел тебе тогда ноги переломать.

— Может, и надо было, — взмахнув рукой, произнес Вихрь. — Мне бы пошло это на пользу.

— Так или иначе, деньги были у нас, и мы хорошо проводили время.

— Хорошо было быть свободным! — воскликнул Вихрь. — Но сейчас, когда мне приходится наблюдать за всеми мелкими воришками в этом городе, я чувствую себя чертовски уставшим. У меня есть все, кроме свободы, а ее, друг мой, не купишь за деньги — тут все наоборот. Я тебе даже в чем-то завидую, ведь ты выбрал свободу. Ты можешь проявить слабость, и этим ты не подпишешь себе смертный приговор!

— Каждый выбрал, что хотел, — немного помолчав, ответил Гром. — Уже поздно что-либо менять.

— В этом ты прав.

***

Прошло около двух недель с того времени, как девушка вышла из комы. Первый ее посетитель, Гром, спасший ее, время от времени ее навещал, и, поскольку она, как ни старалась, не могла вспомнить свое имя, он дал ей новое.

Алиса.

Имя странное, и девушка рассмеялась, впервые его услышав. Но, в конечном итоге, разрешила себя так называть.

— Откуда оно? — спросила Алиса.

— Давным-давно я читал сказку о девочке, попавшей в страну чудес, — сказал Гром.

— Где же моя страна чудес? — промолвила девушка, улыбаясь, но после этого лицо ее вновь приняло серьезное выражение. — Скоро я смогу выйти отсюда. Я уже столько услышала об этом мире, столько интересного и волнующего, что мне не терпится с ним познакомиться.

— Мир хорош, — ответил Гром, — не весь, конечно. Много в нем и неприятного.

— Чего, например?

— Разного, — Гром потер лоб, — преступность, летняя духота, от которой не спрячешься, и, конечно же, налоги. Богатый человек может всего этого избежать, но богатых людей не так уж много. Остальным же приходится мириться! Когда я был совсем молод, я работал на фабрике за сущие гроши — без отдыха, уважения и надежд на будущее. Работал ради того, чтобы не умереть с голоду. Мало чем отличается от рабства. И все пути, по которым я мог пойти, оказались обманом.

Дверь отворилась, и в палату вошла медсестра, неся перед собой поднос с обедом.

— Спасибо, — сказала Алиса, — поставьте, пожалуйста, рядом с кроватью — я справлюсь, — Алиса повернула голову к Грому. — Я пообедаю, вы не против?

— Конечно, — ответил Гром. — Я могу выйти.

— Прошу, останьтесь. Я же еще так много хочу от вас услышать! Собеседников тут немного, и вы приходите нечасто, — неловким движением она подхватила поднос. — Мне бы хотелось найти своих родителей.

— Это будет непросто, столько времени прошло. Я постараюсь узнать что-нибудь на этот счет, но ничего не обещаю.

— Вчера сестра мне сказала странную вещь — про то, что случилось здесь 20 лет назад. Мертвым было куда лучше, чем живым. Я так и не поняла, о чем она.

— Не всегда все было хорошо, — вымолвил Гром. — В те времена шла война, война всех против всех, и не было правых и виноватых — лишь горы мертвецов, выброшенных на свалку жизни, и тысячи живых трупов, ждущих своей очереди. Я сам был одним из таких трупов, и надо мной висел дамоклов меч, готовый в любую секунду сорваться. Много тогда славных ребят полегло. Возможно, и твои родители там были, в таком же положении… А, может, бежали, спасались — кто знает?

— Кто же устроил эту войну?

Гром вымолвил в задумчивости:

— Один глупец, которого потом убили свои же. Он призывал нас встать на защиту родины, а получилось, что родину мы уничтожили, — он вздохнул. — Трудно прийти в себя после такого.

Алиса протянула к нему руку, их пальцы встретились.

— Мне нужно знать правду, иначе я не смогу жить. Надеюсь, истина сможет окупить боль.

Гром промолчал. На него смотрела не прежняя маленькая испуганная девочка, какой она казалась ему недавно. Девочка обретала стойкость, она в задумчивости сжимала механической кистью столовый прибор, так, что металл скрежетал меж пальцев. Она перестала казаться сломленной. Гром с замиранием сердца смотрел на нее, и ему безо всякой, казалось бы, причины, было страшно за нее.

Алиса выплыла из задумчивости, и положила сломанную ложку на поднос.

— Спасибо, что навестили, — сказала она. — Надеюсь, скоро уже я буду навещать вас.

***

«Я помню этот город. Он все такой же громоздкий, задыхающийся от бесчисленных прохожих, пахнущий слишком многими запахами. Из-под земли выросло несколько сверкающих небоскребов, но дух города остался прежним. И если меня попросили бы охарактеризовать место, где я провела свое детство, я бы промолчала в ответ», — Алиса попыталась дотянуться до воспоминаний из далекого прошлого. Тщетно, все тщетно.

Гром подсказал ей, куда идти первым делом.

И вот, Алиса повернулась направо, остановилась перед старой дубовой дверью с погнутой медной ручкой, и распахнула ее. Внутри было темно, полумрак ослепил ее.

— Через несколько секунд вы привыкните, — произнес старый скрипучий голос.

— Кто вы?

Голос промолчал.

Алисе пришлось подождать, пока ее глаза привыкали к тусклому свету, который едва просачивался в помещение. Через некоторое время из темноты стали медленно выплывать очертания прилавков и полок, а также стоящего в отдалении старика, казавшегося в потемках полупрозрачным, с густой бородой, одетого в серую бесформенную рубаху. Трудно было понять, что выражало его лицо.

— Здесь больше никого нет? — спросила Алиса.

Этот вопрос сильно позабавил старика.

— А кого вы бы хотели найти?

— Я видела, как сюда заходили люди, а теперь оказалось, что никого нет.

— Разве это стоит внимания? — прошелестел старик. — Удивительно, какие нелепые вещи могут интересовать человека.

Алиса не нашла, что ответить. Она осмотрелась и увидела множество безделушек, от которых веяло глубокой стариной.

— Сколько этим вещам лет?

Старик вновь рассмеялся:

— Вы и представить не можете, — сказал он. — Есть вещи, которые не ведут счет времени. Они ощутили на себе дыхание вечности — и застыли — недвижимые и спокойные. А вы что здесь ищете?

— Я, — очнулась Алиса, — ничего не ищу, зашла просто от любопытства.

— Любопытство ведет нас опасными дорожками, — продолжил изливаться старик. — Может быть, есть еще что-то?

— Я бы хотела что-нибудь купить для дома.

— Врать можно и убедительней, — усмехнулся старик. — Тем более, что эти вещи не продаются.

— Я думала, вы их продаете.

— Отнюдь, — старик развел руками.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала Алиса и отвернулась от сбрендившего старика.

— Возможно, вы ищете нечто иное, — вымолвил вдруг старик, — и я хочу вам помочь.

— Не понимаю, о чем вы.

Старик резко переменился в лице, и его борода качнулась в сторону.

— Бедный ребенок! Я смотрю на твои руки и ужасаюсь! Знаешь ли ты, что во всем мире есть только одно место, где так измываются над людьми, где человеческое страдание — это валюта, по-другому не скажешь. Сколько шрамов носит на себе твое сердце!

Ее горло сковал вдруг скользкий противный комок, не дающий вздохнуть. Алиса была готова вот-вот потерять сознание.

— Пойдем, дитя! — воскликнул старик. — Здесь слишком душно.

Он взял ее за запястье, а другой рукой — приобнял за плечи. Ладони его были шершавыми и теплыми. Они прошли в другое помещение, служившее, вероятно, старику местом обитания. При свете дня старик прибавил в возрасте, стал выглядеть иссушенным, кожа приобрела мертвенный оттенок. Морщины стали похожи на глубокие рытвины, лицо трескалось как пережженная глиняная маска. Старик посадил ее за стол и принес воды.

— Лучше?

— Да, уже лучше, — ответила Алиса. — Кто вы? Только прошу, давайте обойдемся без загадок. В моей жизни и без того происходит многое, чего я не понимаю.

Старик некоторое время молчал, застыв в одном положении, направив взгляд в сторону. Часы в углу комнаты мерно отсчитывали убегающие секунды. Рядом с окном в вазе стояли три лилии. Окно — открыто, но холод с улицы в комнату не проникал.

— Даже не знаю, что тебе ответить, — начал старик. — Во мне нет ничего странного, как бы ты ни старалась увидеть. Я много путешествовал, и поэтому у меня имеется большой опыт — твои раны ни с чем не спутаешь. Мне очень жаль тебя.

— Не стоит. Я уже привыкла, — ответила Алиса. — Если у вас достаточно опыта, может быть, вы сможете мне помочь, — она облизала пересохшие губы. — Вы правы, я ребенок — ребенок, который ищет родных. Я долгие годы провела в рабстве, и всем сердцем я хочу их разыскать, а если их уже нет в живых — узнать, где они похоронены, и попрощаться. Я не смогу начать новую жизнь, пока не сделаю этого. Память всегда будет тянуть меня назад.

Старик внимательно слушал.

— Гром направил тебя? Он посвятил меня в некоторые вопросы, и я успел кое-что придумать, — быстро проговорил он. — Я помогу тебе, расскажу, что знаю. Но придется немного потерпеть — память уже не так резва, и потребуется время, чтобы припомнить некоторые моменты. Я помню времена жуткой смуты, когда жить стало совсем тяжело.

Я догадываюсь о твоей истории, но перед этим… — он запнулся. — В то время, о котором ты хочешь услышать, все началось с голода. Не помню, что стало его причиной, это произошло будто по щелчку — и город погрузился во тьму. Тысячи униженных и уничтоженных душ не находили себе места под ледяным солнцем. Мы искали спасения в любой жуткой лжи, которая обещала, что все будет хорошо. Уныние, неотвратимость, математическая точность смерти. Страданий я видел достаточно за это время.

Бывшие союзники, черт их побери, ничего и думать не хотели о том, чтобы отправить нам хоть какую-то помощь. Подыхаем ведь мы всегда в одиночестве! — старик взглянул на Алису и продолжил:

— Люди гибли тысячами. Как при чуме, трупами был завален весь город. Людей накачивали патриотической дрянью, так, что они шли против своих же, и гибли! Начался бунт. Людей расстреливали за подозрение в причастности к нему, но это не помогало. Да, вот так, — старик замолчал, нахмурился, будто потерял мысль.

— Что же было дальше?

— Бунтовщики взяли свое, победили, — ответил старик. — Я знаю, что ты хочешь от меня услышать. Только — ни о чем меня не спрашивай, просто сделай! Знаешь, стариковская интуиция редко подводит! — он усмехнулся, погладив бороду. — В те времена возглавлял движение один славный малый, но его уже нет в живых. Однако, кое-кто из его соратников еще жив. Надеюсь, Колибри напоет тебе что-нибудь интересное — навести его, расспроси обо всем.

— Колибри? Странное имя.

— Он священник, мастер, а многие священники носят такие имена. Колибри — птица, обладающая феноменальной скоростью. Возможно, это его всегда и спасало.

— Как же мне его найти? — Алиса вцепилась в старика острым взглядом.

— Сейчас я тебе расскажу…