Знакомые лица и подозрительные личности. Сборник рассказов

Алексей Назаров, 2021

Сборник начинается с короткого рассказа "Батальон", с которого, собственно, у автора и появилось такое хобби, как написание рассказов. Этот рассказ появился как пост (сообщение) на одном из многочисленных интернет-ресурсов. Именно этот рассказ автор предпочел оставить слово в слово без каких-либо изменений. Все истории являются художественным вымыслом. Любые совпадения носят случайный характер.

Батальон

В одной огромной дивизии было много полков, батальонов, рот, взводов и отделений. Как-то раз один из отдельных батальонов упомянутой мною дивизии собрался поиграть в игры настоящих мужчин («В войнушку», а точнее на учения по действиям батальона в обороне). В этих целях весь батальон выехал в чисто поле и начал маскироваться (это чтобы враги раньше времени батальон не обнаружили). Солдаты под неусыпным контролем офицеров и прапорщиков копали землю, как рабы на узурпаторских плантациях. Выкопали они траншеи, всякие там ходы сообщений, проложили полевые линии связи (это чтобы командирам было удобнее командовать солдатами во время боя). Но перво-наперво выкопали они укрытия для бронетехники и прочего особо ценного военного имущества. Положили на брустверы бережно срубленный и аккуратно отложенный в сторону дёрн. Поверх всего этого добра натянули маскировочную сеть (так что враги нас обнаружить никак не могли). Поставили боевое охранение (а иначе караул) для охраны бронетехники, вооружения, боеприпасов и прочего особо ценного военного имущества. А ещё блиндажи построили и полевую кухню развернули (а как же иначе ведь солдат и офицеров нужно кормить). Она (полевая кухня) отчасти и послужила поводом для рассказа.

Был в этом батальоне замполит — сволочь редкая, это он открыл глаза солдатам (придя с очередного совещания в штабе дивизии) — «Оказывается, в нашей дивизии, а я думаю и в нашем батальоне тоже, имеются факты неуставных взаимоотношений», потом тыча пальцем в какую-то сверхважную бумагу говорил — «Здесь для таких дебилов как вы, русским по белому написано…..» и под конец уже орал совсем, как генерал Талалаев — «Сволочи, в дисбате сгною» (хотя все это происходило гораздо раньше чем на экранах появился такой красочный персонаж как генерал Талалаев из кинофильма «ДМБ»). Солдаты любили и уважали своего замполита, как только могли. Однажды они, предварительно позвонив ему домой и убедившись, что его жена дома, вызвали ему на дом проституток, озвучив фамилию, имя и отчество заказчика. На следующий день после этого сюрприза, изрядно исцарапанный замполит устроил всему батальону военно-спортивный праздник.

Еще в этом батальоне были два друга медик и повар. Друзья друг в друге души не чаяли, потому что у одного из них всегда было что выпить (медицинский спирт), а у второго не было проблем с закуской. Так вот они, обидевшись на «антиалкогольную компанию», проводимую замполитом, решили устроить ему страшную месть — грандиозный залет по личному составу (после которого, по их мнению, замполита должны были, как минимум понизить в звании и должности). Для этого гнусного злодеяния они распотрошили индивидуальные аптечки и практически весь «ТАРЭН» добавили в компот.

Так незаметно наступил вечер, а значит, настала пора ужинать. Личный состав батальона, проголодавшись на земляных работах, не только съел всю пригоревшую кашу, но и выпил весь компот, при этом сожрали даже сухофрукты (которые в пункте постоянной дислокации попросту выбрасывались). Не хватило компота только на караул. Видимо все-таки повар с медиком были не полными идиотами и понимали, что вооруженный караул этим зельем поить не следует. Караул напоили чаем безо всяких добавок. А неразлучные друзья (убедившись что компот выпит и стало быть все идет по заранее разработанному плану-сценарию) пошли пить благородный дембельский напиток — чистый медицинский спирт, на закуску у них была жареная картошка с мясом.

Прошло совсем немного времени и батальон как будто сошел с ума. Больше всего повезло тем, кто выпросил побольше компота — они просто лежали как трупы. Остальные начали, мягко говоря, чудить. Пара сержантов отловила с десяток молодых и стала заниматься с ними строевой подготовкой (вообще это было больше похоже на дискотеку в ночном клубе, чем на занятия строевой подготовкой). Еще одна группа единомышленников, под руководством одного из ротных старшин, продолжила земляные работы. Этот самый старшина решил, что если копнуть поглубже оттуда должна пойти нефть, а даже если нефть оттуда и не хлынет, то в эту яму должны упасть все враги. А вот если бы нефть оттуда все-таки пошла, то следующие учения батальон проводил бы на Канарских островах. Яму выкопали грандиозную, если бы враги туда свалились, то их оттуда даже спасатели МЧС не смогли бы вытащить. Один служивый очень долго стучал в окошко КУНГа (КУНГи — это такие будки на грузовых автомобилях) и просил хлеба. Стучал он очень долго и громко, чем разбудил спящего в гамаке, подвешенном внутри этой будки, лейтенанта попившего вместе со всеми компота. Проснувшись, лейтенант обнаружил нашествие чертей и прочей нечисти. Он был человеком не робкого десятка и поэтому, схватив подвернувшийся под руку молоток, начал беспощадно истреблять нечисть. Не знаю как насчет нечисти, но внутреннюю обшивку и стекла КУНГа он уничтожил. Солдатик, просивший хлеба, и спавший в кабине водитель (не пивший компота), залегли под днище автомобиля, именно там, по их мнению, было безопаснее всего. Там они и пролежали до утра. Часть воинов просто разбежалась в разные стороны.

А нашему комбату прямо в мозг пришло сообщение от Верховного главнокомандующего Вооруженными Силами Российской Федерации. Главком сказал комбату — «Собирайся комбат и приезжай ко мне — получишь сверхсекретное задание, подробности сказать не могу, так как канал связи не защищенный и нас могут подслушать». После этих слов связь прервалась, но комбат как каждый военный человек обсуждать приказы не привык, а посему сел за руль своего УАЗика, предварительно вышвырнув оттуда водителя, смотревшего на лобовом стекле автомобиля 6-й выпуск мультфильма «Ну погоди!», и помчался навстречу своему военному счастью. Но в тот день комбату предстать перед Верховным было не суждено. Одно старое мудрое дерево, больше ста лет стоявшее около дороги, решило, что негоже комбату в таком виде встречаться с главкомом и сделало несколько шагов навстречу УАЗику, в котором ехал комбат.

Батальон, что называется, «оторвался по полной» — не смешно было только часовым. Будучи абсолютно трезвыми и вменяемыми, они практически прятались от безумного батальона и все время дурниной орали — «Уйдите, падлы, не доводите до греха», «Не лезьте, сволочи, в БТРы». И еще много чего кричали часовые, кто в армии служил — тот знает, как разговаривают военные. Уже на гражданке поступив в ВУЗ, я узнал от одного из профессоров кафедры русского языка, что лексикон российского военнослужащего состоит на 30% из специальных терминов и своеобразного военного сленга, еще на 50% из ненормативной лексики, и оставшееся это обычные слова, (понятные любому русскому человеку).

Ближе к утру все успокоились и легли спать как деревья в зоне падения тунгусского метеорита. Не похожа эта история на правду, а только видел я все это своими глазами и мне в ту ночь было не смешно, по-тому как я стоял в карауле, охраняя особо ценное военное имущество, а какое сказать не могу — военная тайна.

Разбор полетов на следующий день состоялся жесткий и беспристрастный. Суровая кара настигла всех виновников этой вакханалии: замполит через месяц получил звание подполковника, комбату вручили какую-то медаль, а повара и медика отправили домой в старшинских погонах (на учения они выезжали в сержантских). Про меня и моих сослуживцев (выстоявших в ту ночь в карауле) тоже не забыли — мы до самого дембеля не вылазили из караулов и прочих нарядов. Правда, справедливости ради, стоит отметить, что с тех пор мы (не смотря на лежавшие, на наших плечах погоны рядовых) в наряды заступали не часовыми и дневальными, а разводящими и дежурными по роте или по автопарку.

г.Новосибирск

27 — 30.11.2008

Плащ-палатка

Свой дачный участок, находившийся на краю города, он называл садом. Это и был самый настоящий сад, ведь на крошечном клочке земли у него росли и яблони, и вишня, и облепиха. И всё это в Сибири, где зимой земля промерзает метра на полтора, а то и глубже.

Однажды тёплым сентябрьским вечером, готовясь к отъезду из сада домой, он собрал вещи, но никак не мог сообразить во что их завернуть. Вот, наконец, в голову пришла нужная мысль и он, оглядевшись по сторонам, крикнул внуку:

— Алёша, посмотри, где-то в мансарде плащ-палатка была. Зелёная такая. Найдешь, принеси её сюда.

— Дед, я знаю, какая она. Сейчас поищу, — ответил внук.

Быстро забравшись по лестнице на мансарду дачного домика, четырнадцатилетний мальчишка стал искать плащ-палатку. Найдя искомую вещь, он спустился вниз и, подойдя к деду, сказал:

— Вот, нашел. Эта?

— Да, эта. Расстели её вот тут, я посмотрю на неё, — сказал дед, указав рукой на клочок земли перед собой.

Глядя на расстеленный перед ним кусок зеленой ткани с кольцом и шнурком, дед достал из кармана рубашки папиросу и закурил, молча выпуская дым, задумчиво прищурив глаза, словно он что-то мог увидеть на той самой плащ-палатке. А он видел…

… Он видел строй одетых в офицерские шинели и туго перепоясанных кожаными ремнями молодых восемнадцати и девятнадцатилетних парней, стоящих на плацу Омского пехотного училища.

— Товарищи выпускники! Еще раз поздравляю вас с окончанием военного училища и присвоением воинского звания младший лейтенант! — говорил стоящий перед строем начальник училища, приложив руку к папахе.

— Ура! Ура! Ура-а-а-а! — ответил строй новоиспеченных младших лейтенантов.

— В девятнадцать ноль-ноль сбор на этом же месте, для распределения по воинским частям. До этого времени всем увольнение в город. Вольно, разойдись!

Выбежав за ворота училища, три молодых офицера быстрой пружинистой походкой пошли по заснеженной улице. Над их головами светило яркое январское солнце, а под ногами поскрипывал ослепительно белый снег. Синицы, сидя на ветках деревьев пели так, что хотелось думать о чём-то возвышенно-романтическом, но ни у кого из троих друзей даже не было девушки.

Спустя годы один из друзей примерно в эту же пору, в середине зимы встретит свою любовь. С ней он проживет долгую и счастливую жизнь, воспитает детей, увидит внуков. Это будет позже, а сейчас три молодых парня в офицерских шинелях шагали по городу и даже не замечали, что девушки бросают на них заинтересованные взгляды, мужчины, завидя их, задумчиво закуривают, а старушки шепчут им вслед молитвы, осеняя их спины крестным знамением.

Времени, отпущенного на увольнение в город, хватило на поход в кинотеатр, где показывали фильм «Свинарка и пастух», на дорогу от училища к кинотеатру и назад. Ну, разве что еще несколько минут было затрачено на поедание мороженого у входа в кинотеатр, ведь военные не могут есть на ходу — не положено по Уставу.

Вернувшись в училище, парни увидели зелёные грузовики, стоящие на краю плаца — это означало, что сегодня их не только распределят по воинским частям, но и отправят туда. Смуглолицый и широкоплечий парень первым подал руку своим товарищам:

— Андрюха, Серёга — похоже, прощаться пора нам, — сказал он, кивнув головой в ту сторону, где стояли зелёные грузовики.

— Похоже, что да, — ответил ему невысокий, коренастый крепыш и протянул свою руку.

— Ну что, парни, бог даст — свидимся ещё, — протягивая руку, сказал высокий стройный молодой человек, лицо которого было усыпано веснушками, а из-под шапки были видны коротко стриженые рыжие волосы.

— Андрюха, ты чего, в бога что ли веришь? — спросил смуглолицый парень.

— Нет, Коля, не верю. Так, к слову пришлось, — ответил Андрей.

— Парни, а давайте, потом, когда война кончится, встретимся… Ну, хотя бы здесь, в училище, — предложил невысокий крепыш.

— Ага, нужны мы тут будем, со своими встречами, — ответил Андрей.

— А чего? Хорошая идея! Серёга дело говорит. Адреса друг друга есть у всех. Писать умеем — лейтенанты всё-таки, пусть даже и младшие. Напишем Серёге и договоримся — где и когда, — как бы подвел итог разговора Николай.

Парни ударили по рукам и посмотрели друг на друга. В сгущающихся сумерках зимнего вечера были видны лишь глаза, белые подворотнички и «кубари», блестевшие на петлицах шинелей.

Это был последний раз, когда они смотрели друг другу в глаза. Андрей несколько раз писал письма Сергею и Николаю, но все они остались без ответа. Из Омского пехотного училища пришел сухой казённый ответ, о том, что училище не располагает сведениями о дальнейшей судьбе своих выпускников. Из военного комиссариата пришел не менее сухой и казённый ответ, о недостаточности предоставленных данных.

Много лет спустя, оказавшись на военных сборах офицеров запаса, от общего знакомого Андрей узнает, что в феврале 1942 года Николай, поднимая взвод в атаку, погиб под Ржевом примерно через две недели после окончания училища. О судьбе Сергея он так ничего и узнает. Всё это будет потом, спустя годы, а сейчас трое парней молодые, здоровые и полные сил бежали по плацу, чтобы занять свои места в строю и выслушать приказ о распределении по воинским частям.

Три дня Андрей провел в холодной, деревянной, одноэтажной казарме, располагавшейся на самом краю города. Там происходило формирование их воинской части. Ему, как и другим молодым офицерам и солдатам, хотелось поскорее отправиться на фронт, чтобы бить врага. Сослуживцы постарше посмеивались над ними и грустно шутили:

— Вот дурачьё — им бы девок тискать, а они воевать хотят…

— Сиську бы им ишо сосать!

— Да, нет — сиську поздно уже. Гляди, яки гарны хлопцы. До девок точно доросли ужо… Вот только доживут ли…

К исходу третьего дня вновь сформированная часть с оружием и боеприпасами в ящиках пешей колонной выдвинулась к железнодорожной станции. Один из солдат высказался по этому поводу:

— Бензина им, что ли жалко?! Чего нас, как скот какой, пешком гонят?!

— Привыкай! Мы же пехота! — весело ответил ему солдат постарше.

— Ага! пехота — день идешь, еще охота! — под общий хохот сказал старшина, годившийся многим если не в деды, то в отцы точно.

Вопреки ожиданиям на станции ждать не пришлось, а сама погрузка не заняла много времени и уже через полтора часа двери в вагонах-теплушках закрылись. Паровоз, издав протяжный гудок, дернулся с места и медленно набирая скорость, потащил состав на запад.

В теплушке не было окон — ведь, по сути, это обычный товарный вагон. Источником света в ней служили: металлическая печка-буржуйка, которой отапливался вагон и две керосиновые лампы. По большому счету бойцам делать было нечего и большую часть времени они спали, либо просто лежали на деревянных, сколоченных из грубых досок, нарах. Для большинства солдат единственным развлечением в пути был приём пищи и разговоры о доме. Как-то проснувшись, Андрей увидел, что за столом, сделанным из составленных один на другой ящиков с винтовками, сидели несколько бойцов и один из сержантов его взвода. Они громко смеялись, весело подшучивая друг над другом. Они играли в карты.

Несколько минут понаблюдав за тем, с каким оживлением солдаты играют в карты, Андрей присел на нарах, обулся, надел ремень, после чего встал и оправил гимнастерку. Подойдя к столу, за которым бойцы играли в карты, он сел на стоявший рядом ящик.

— Мужики, а научите меня в карты играть!? У меня и деньги есть. Мне в училище выдали. Всё равно они мне ни к чему…

— Садись, взводный, сейчас мы тебя научим! Ты на фронт и без денег и без штанов приедешь, — засмеявшись, сказал один из бойцов.

— Нельзя командиру без штанов, но сапоги мы ему заменим минут через десять, — сказал другой боец.

— Ну-ка, уймитесь! — грозным басом сказал немолодой усатый сержант, глядя на бойцов и, повернувшись к Андрею, продолжил. — Знаешь что, лейтенант!? Иди-ка ты отсюда. Не умеешь, так и не стоит начинать. Карты это такая зараза — хуже курева, хуже водки. Станция будет, сходи, купи мороженого или конфет. Коли денег не жалко, так лучше папирос купи — нас угостишь.

На станции Андрей купил несколько пачек папирос для усатого сержанта и других курящих бойцов, а также три килограмма конфет для себя и остальных солдат. Сержант, принимая угощение, сказал Андрею:

— Ты не обижайся на меня, лейтенант. Я дело говорю. Потом, время придет — сам поймешь…

Андрей запомнил слова сержанта на всю жизнь и данный им наказ передал своим детям и внукам, а те — своим. Случаев, убедиться в правоте сержанта, представилось более чем достаточно, особенно в ту пору, когда Андрею довелось командовать штрафным взводом. Это было позже, а сейчас он в новой полушерстяной офицерской гимнастерке с расстёгнутым воротником, на котором алели «кубари» на малиновых петлицах, сидел в компании не курящих сослуживцев и пил чай с конфетами.

После нескольких дней пути состав прибыл в конечный пункт. Погрузившись на автомобили, воинская часть двинулась дальше на северо-запад. Бойцы, сидя в кузовах автомобилей, смотрели по сторонам, но ничего не могли разглядеть, кроме снега, сосен и других деревьев, лишь изредка перемешивающихся с мелким кустарником. Воздух был холодным и сырым, кружила вьюга, засыпая снегом всё вокруг.

По дороге, ведущей сквозь заросли мелкого кустарника, колонна заехала в лес и там остановилась. Послышалась команда: «Покинуть машины!», затем: «Становись!» и «Командиры и политработники ко мне!». Из строя вышли офицеры и выстроились в шеренгу перед основным строем.

Невысокий, коренастый мужчина с гладко выбритым лицом, представившийся командиром полка, заложив руки за спину, расхаживал перед строем офицеров, проводя инструктаж:

— Первые три дня дальше этого леса без разрешения старших командиров не выходить. Одиночные передвижения исключить — маму позвать не успеете, как вас уже будут допрашивать там, за линией фронта, — полковник указал рукой на запад, после чего продолжил. — Вон там наши основные позиции. Все передвижения только пригнувшись или ползком, так, чтобы вас с той стороны видно не было.

Повернувшись лицом к строю, полковник достал из кармана перочинный нож и с его помощью, вытащил у всех офицеров из петлиц красные эмалевые «кубари» и «шпалы». Знаки различия он тут же отдал владельцам в руки. Закончив это действие, убирая нож в карман, он снова повернулся лицом к строю и, видимо заметив недоумение на лицах офицеров, решил пояснить:

— Никто вас ваших званий не лишает! Кому хочется, нарисуйте себе их химическим карандашом, — достав из сумки-планшета химический карандаш, он демонстративно протянул его строю. — Только эти назад не вешайте. Они бликуют так, что лучшего сигнала вражеским снайперам и придумать сложно. Из предыдущего пополнения восемьдесят процентов командного состава, включая младших командиров убиты снайперами в первый месяц. Шинели офицерские тоже лучше смените на ватники, и петлицы тоже отпорите — слишком приметные они. Тут чем проще выглядишь — тем дольше живешь.

После этих слов Андрей обратил внимание на то, что на полковнике вместо папахи была обычная шапка, а из-под белого тулупа виднелся воротник его гимнастерки без петлиц и каких-либо знаков различия. Даже сумку-планшет он держал в руках вместо того, чтобы повесить её через плечо. В этот же день все поголовно спороли с гимнастерок петлицы и свернули шинели в скатки. Позже петлицы вернутся на свои места, но они будут уже не малинового цвета, а зеленого, как и знаки различия на них.

Не был исключением и Андрей. Вечером в землянке, при свете керосиновой лампы, он, сняв с себя гимнастерку, спарывал с неё те самые малиновые петлицы. Глядя на это, сидевший напротив командир первого взвода лейтенант Ерёмин сказал:

— Это правильно, Андрюха, что ты их спарываешь. У нас тут иной раз может по две-три недели как бы затишье быть. А получается так, что боёв вроде и нет, ихние снайпера через день, да каждый день нам списки погибших пополняют…

— Тимофей, у нас что, своих снайперов нет? — спросил Андрей.

— Есть. Они тоже своего не упустят. Потом сам всё увидишь и поймешь, что к чему.

— Ты давно здесь?

— Здесь с осени — как фронт остановили, так тут и сидим. А в армии я с сорокового — я же кадровый.

Дни шли, унося с собой зиму, весну, лето и листки отрывного календаря, висящего на стене землянки. В один из дней Андрей зашел в землянку и у порога сняв с плеч плащ-палатку с силой тряхнул ею, сбросив с неё налипший осенний снег. Положив каску на нары, он повесил автомат и плащ-палатку на гвоздь. Сев на свои нары, он левой рукой расстегнул воротник гимнастерки, а правой достал из лежащей на столе пачки папиросу, смял бумажную гильзу и прикурил от протянутой ему спички.

За эти месяцы он стал несравнимо старше того молодого офицера, что прибыл сюда после окончания военного училища. Дело даже не в полинявшей гимнастерке и стоптанных сапогах, и даже не в том, что он стал курить и научился пить водку не морщась. За эти месяцы он увидел слишком много для восемнадцатилетнего парня. Он пережил несколько бомбардировок вражеской авиации и артиллерийских ударов, неоднократно бывал в оборонительных боях и ходил в атаку. Видел смерть своих товарищей и ещё много чего. Он стал намного увереннее себя вести и стал по-другому смотреть на многие вещи.

Затянувшись в очередной раз, он, выпуская клубы сизого табачного дыма, сказал:

— Уж зима бы скорее что ли — всё лучше, чем грязь месить.

— Покуришь, в штаб сходи — вызывали тебя, — сказал Ерёмин.

— Зачем?

— А мне откуда знать?!

Докурив, Андрей затушил окурок, застегнул воротник гимнастерки, накинул плащ-палатку и надел на голову каску. Взяв в левую руку автомат, он вышел из землянки наружу.

В штабном блиндаже было тепло и сильно накурено. Доложив о своём прибытии, Андрей остановился у двери и ждал. Наконец, на стоящего офицера обратил внимание один из старших офицеров штаба воинской части в звании подполковника:

— Лейтенант, ты чего там стоишь?! Иди сюда! Знаешь, зачем тебя вызвали?

— Нет, не знаю, — ответил Андрей.

— А я сейчас тебе объясню! Вот, скажи — сколько твоим взводом и тобой лично за прошедшие сутки фашистов уничтожено?

— Да, нисколько. Боёв ведь не было…

— Знаю, что не было, — сказал подполковник, перебирая бумаги. — Вот смотри — твой сосед слева за сутки уничтожил двух фашистов, а вот сосед справа только одного. Одного, но уничтожил! А ты что?!

— А я ничего.

— Вот именно, что ничего! Что за бездеятельность и вселенская терпимость к врагу?! Ты подумай, лейтенант. Хорошенько подумай, о чем мы с тобой сейчас говорили.

— Есть, подумать! — ответил Андрей.

— Всё, свободен, товарищ младший лейтенант! — ответил подполковник, потеряв интерес к продолжению разговора.

Выйдя из штабного блиндажа, Андрей направился на позиции своего взвода. В передней линии траншей он выглянул через бруствер и посмотрел на неприятельскую сторону. За заросшим бурьяном полем, покрытым слоем нетронутого снега, виднелось проволочное заграждение и больше ничего. Даже дым от костров не был виден. «Кого они уничтожают? И главное — как?» — подумал Андрей, развернулся и пошел в обратную сторону. Войдя в свою землянку, он увидел там спящего Ерёмина и, не желая его будить, взял фляжку с накопленными и неизрасходованными «наркомовскими», пачку папирос и вышел обратно. Дойдя до позиций соседнего взвода, Андрей зашел в командирскую землянку. Командир третьего взвода младший лейтенант Корнев, сидел у печки и подкидывал в неё дрова.

— Здорово, Андрюх! — поздоровался Корнев.

— Здорово, Санёк! — ответил Андрей.

— Ты по делу, или как?

— По делу, — сказал Андрей и потряс фляжкой.

— Хорошее дело! — ответил Корнев, и пересев от печки на нары, выставил на сколоченный из грубых досок стол две металлические кружки.

Андрей плеснул в обе кружки и завинтил крышку фляжки. Подняв кружки офицеры, посмотрели друг на друга.

— Ну, за победу! — сказал Андрей.

— За победу! — поддержал Корнев.

Офицеры выпили не закусывая, и закурили. Выпуская клубы табачного дыма, Александр спросил:

— Ты поговорить хотел?

— Хотел, — ответил Андрей.

— Давай поговорим, — сказал Александр, подав рукой знак, находившимся в землянке бойцам, чтобы они вышли из неё.

— Меня сейчас в штаб вызывали…

— На кой?

— Да говорят, мол, хреново ты воюешь товарищ младший лейтенант.

— Эвона как!

— Ага, твой, говорят, сосед слева за сутки двух фашистов уничтожил, а сосед справа одного. А ты? Что за бездействие?

— Тю-у-у-у! Всего-то и делов!? Я думал у тебя что-то серьезное стряслось… Наливай! Сейчас я тебя научу!

Выпив еще водки, офицеры снова закурили. Александр, поймав на себе взгляд Андрея, продолжил разговор:

— Вот ты вечером до ветру пойдешь, так возьми и сделай пару выстрелов. Просто так — в белый свет как в копеечку. Потом вернешься в землянку, керосинку зажги и садись рапорт писать — так, мол, и так, во время наблюдения обнаружил передвижение живой силы противника, сделал два выстрела и уничтожил одного фашиста. Обещаю так же поступать и впредь. Крепко целую. Взводный Андрюха… Только цифры меняй хоть иногда.

— Это же враньё! — возмутился Андрей.

— Ну, сходи правды поищи… Ты думаешь, я этого не знаю, или Тимоха Ерёмин? Или ротный наш?

— А почему тогда так? — искренне недоумевал Андрей.

— Ну, хотят они так, — Корнев указал большим пальцем правой руки себе за спину. — Наверное, чтобы перед ставкой хвастаться своими успехами. Значит пусть оно так и будет. Тебе охота из-за дурости в штабе краснеть и херню всякую выслушивать?

— Нет.

— И я думаю, что нет. Делай, как я говорю и дело с концом.

— И что, все так делают? — поразился Андрей.

— Ты, у Ерёмина спрашивал?

— Нет. Спит он.

— Вот, как проснётся, спроси. Он же кадровый — лучше нас знает, что в армии и почём. Давай ещё по одной, а остальное оставь на разговор с Тимохой. Поешь только, а то упадешь.

Вечером примерно такой же разговор у Андрея состоялся и с Тимофеем Ерёминым. Андрей внял совету своих более опытных товарищей и больше его в штаб не вызывали.

Всё шло своим чередом, и рапорта офицеров о результатах боевых действий копились в штабном блиндаже, а ими там печку топили, или рвали их на самокрутки. Одно достоверно известно — писали их регулярно.

Наступило лето 1943 года, петлицы с «кубарями» и «шпалами» ушли в прошлое, а им смену пришли погоны. Из сводок Совинформбюро и политинформации стало известно о крупных успехах Красной армии. Среди солдат и офицеров стали ходить разговоры о том, что и им недолго осталось сидеть в глухой обороне посреди этих болот и лесов. Должны уже и они перейти в наступление и гнать врага с родной земли.

В тот день офицеры батальона собрались у штабного блиндажа, с заранее написанными донесениями о результатах боевых действий за прошедшие сутки. Все ждали начальника штаба, который с минуты на минуту должен был вернуться от вышестоящего командования.

Вот, наконец, где-то за спинами офицеров скрипнули тормозные колодки штабного «Виллиса» и из него вышел явно чем-то недовольный начальник штаба в звании майора. Подойдя к офицерам, он вырвал у одного из них листок с рапортом, развернул его и прочёл вслух, так же поступил он еще с двумя донесениями. Потом собрал их все, сложив стопкой, порвал пополам и отдал водителю со словами:

— Держи, Иван, тебе на самокрутки!

— Товарищ майор, да они на самокрутки не годятся — бумага слишком плотная, дыму много и гореть начинает.

— Вот! Они даже на самокрутки не годятся! Они вообще ни на что не годятся! Заврались, совсем! Я сейчас в штабе бригады был. Мне там надавали по первое число… Больше не приносите мне их, и вообще не марайте бумагу.

— Что у кого-то разум проснулся? — спросил высокий худощавый капитан, лет тридцати на вид.

— Проснулся, Бирюков, проснулся… В штабе армии сложили все данные из этих отчетов и получили результат — этой армии, что стоит напротив нас, — майор указал рукой в сторону вражеских позиций. — Этой армии уже три месяца как не должно существовать…

— Товарищ майор, да как же это?! Что же мы теперь делать-то будем? Как же мы теперь? Ведь от бездействия с ума сойдём, — съехидничал капитан Бирюков.

— Не сойдем, — ответил майор. — Придумают, чем еще нас всех занять. Завтра очередное пополнение прибудет. Вот ими и займитесь! Бирюков, ты назначаешься ответственным за ввод пополнения в строй!

— Спасибо за доверие, товарищ майор!

Услышав про очередное пополнение, Андрей повернул голову вправо и посмотрел на стройные ряды деревянных обелисков с фанерными звездами и табличками с именами офицеров и солдат.

На следующий день Андрей, по заданию командира роты капитана Бирюкова, проводил инструктаж с офицерами, прибывшими в роту взамен погибших.

— Плащ-палатку лучше не снимать. Жарковато, но зато она ваши погоны закрывает от лишних глаз.

— А чьи глаза тут лишние? — недоумевал один из вновь прибывших младших лейтенантов.

— Вражеских снайперов, — ответил Андрей. — Они нашего брата в первую очередь стараются выбить…

— Товарищ лейтенант, а у нас, что своих снайперов нет что ли? — спросил смуглолицый и широкоплечий младший лейтенант, напоминавший Андрею его друга по училищу — Николая.

— Да, можно просто по имени — Андрей. Есть у нас свои снайпера, они тоже без дела не сидят. Потом сами всё увидите…

… Выдохнув струю табачного дыма, Андрей, глядя на расстеленную перед ним плащ-палатку, сказал:

— Она солдату была и одёжа, она ему и постель, в ней его и хоронили… Гляди-ка — цела ещё…, — сказал Андрей, не глядя на внука, но прекрасно зная, что он его слышит.

17 — 26.12.2016

г. Новосибирск

Одним выстрелом

По извилистой проселочной дороге, тянувшейся вдоль берега реки, не спеша, временами пофыркивая, мотая головой и хвостом, шла серая лошадь, тащившая за собой телегу-ходок. В ходке на подстилке из свежего душистого лесного сена, облокотившись на левую руку, лежал мужчина. Он лежал и смотрел, как на глади речной воды отражается сентябрьское солнце и медленно плывущие по небу облака.

Вдруг отражение в речной глади закачалось, и появилась легкая рябь. Где-то рядом послышалось утиное кряканье. Мужчина правой рукой отгреб сено в сторону. На дне телеги тускло блеснули воронёные стволы двуствольного охотничьего ружья. Приподнявшись повыше и окинув взглядом реку и берег, он почти сразу нашел плывущих недалеко от берега уток. Дальше все действия мужчины определял азарт. Он уже представил на столе чугунок с дымящимися ароматными кусками мяса и картофелем. Вытащив из-под соломы ружьё, он, переломив его, открыл затвор и, убедившись, что ружьё заряжено, резким движением закрыл затвор и взвёл курки. Когда телега поравнялась с плывущими по реке утками, мужчина слегка натянул поводья, давая лошади сигнал остановиться, а сам быстро спрыгнул с телеги. Сделав несколько шагов в сторону берега, он опустился на правое колено, приложил ружье прикладом к плечу, прицелился и выстрелил из обоих стволов дуплетом.

Через секунду, опустив стволы вниз, сквозь сизоватую пелену порохового дыма он увидел, как стремительно утки плывут прочь. Однако прочь уплывали не все утки. Сняв с себя сапоги и брюки, мужчина зашел в воду и собрал свою добычу. Восемь. Именно столько уток оказалось у охотника в руках. Он шел и думал, что он может и сам поесть вкусного мяса с картошкой и угостить брата, живущего в городе, и передать гостинец сестре, растившей двух детей без мужа. Положив уток на дно ходка рядом с ружьём, он накрыл всё сеном и, слегка дернув поводья, словно взмахнув ими, вполголоса скомандовал лошади:

— Н-н-но!

Лошадь стронулась с места и снова пошла по извилистой просёлочной дороге, тянувшейся вдоль реки.

Лишь у развилок дорог лошадь замедляла ход, как бы спрашивая у своего хозяина — куда идти дальше, и тогда он слегка дергал вожжи за левую или правую сторону. И телега, снова мерно поскрипывая, катилась дальше, увлекаемая за собой серой лошадью.

Мужчина снова лежал в ходке на сене, облокотившись на левую руку. Он смотрел то на речную воду, то на небо, а то на окрестные луга и леса.

Глядя на всё это, он невольно вспоминал какие-то сюжеты из своего детства, юности и молодости, которые прошли в этих краях. Самым ярким воспоминанием был образ юной русоволосой девушки с красивыми ярко-голубыми глазами, в белом расшитом сарафане, с длинной косой и венком из ромашек на голове…

… Стояла теплая июльская ночь, молодежь собралась за околицей села и проводила время с танцами и песнями у костра. Они встретились взглядами и отвернулись. Вдруг она встала и пошла куда-то, убедившись, что он идёт за ней. Она звонко смеялась, оборачивалась и, игриво выглядывая из-за берез, уходила всё глубже в лес, уводя его за собой. Он шел за ней следом, как бы нехотя, но его сердце билось с каждой секундой всё сильнее и сильнее…

Цепь воспоминаний оборвалась, когда лошадь, остановившись, фыркнула и громко заржала. Откуда-то точно таким же ржанием отозвался жеребёнок.

Мужчина слез с телеги, открыл ворота и, взяв лошадь под уздцы, завёл её во двор. Закрыв ворота, он скинул с телеги охапку сена и положил его перед лошадью. Достав из-под сена, лежавшего в ходке, уток он понёс их в летнюю кухню. Войдя, он приподнял уток повыше и, весело глянул в красивые, ярко-голубые глаза женщины, сидевшей на табурете.

— Нюра! На-ка, вот, принимай гостинец!

— Иля, ты чего наделал-то?!

— Как чего? Мяса в дом принёс, — недоумевал Илья.

— Да, ты что не видишь, что ли, что утки-то домашние!?

Илья приподнял повыше руку, в которой он держал уток, и ясно увидел на птицах перья синего и зеленого цветов. Бросив уток в угол, он с досадой в голосе сказал:

— Да солнце в воде отражается, аж глаза слепит. Я вижу, что утки, а не разглядел толком. Как жахнул дуплетом. Вот… Восемь штук… Чего теперь с ними делать-то?

— Похлёбку! Чего ты еще теперь с ними сделаешь?! — усмехнувшись, ответила Анна.

— Так чужие ведь…

— Ну, сходи, хозяина поищи — может, врага наживешь.

— Ну, ладно — отереби их, а перья в мешок скидай. Я закопаю, потом где нибудь подальше.

— Ладно. Отереблю. Обедать-то будешь?

— Буду.

— Ну пошли тогда в избу — пообедаем.

— Пошли.

На ужин Анна потушила в русской печи утку с картошкой в чугунке.

Прошло несколько дней. Анна стояла за прилавком и смотрела в окно. Покупателей в магазине не было и она скучала. В окне мелькнула знакомая фигура и через мгновенье в магазин вошла Вера. Анна дружила с Верой не только по тому, что их мужья Илья и Пётр были лучшими друзьями, выросшими вместе и в одном полку, воевавшими на фронте.

— Здравствуй, Нюра!

— Здравствуй, Вера! Ты просто так? Или купить чего?

— Да так, просто. Хотя знаешь, дай казёнки поллитру. Мой орёт второй день как сумасшедший.

— Чего он орёт? — спросила Анна.

— Так ты не знаешь, что ли? — удивилась Вера.

— Чего я должна знать?

— Так, это — утей у нас кто-то пострелял.

— Да ну! — Анна округлила глаза.

— Вот те и ну! — Восемь штук как не было!

— А почём ты знаш, что их кто-то пострелял? Может они утонули?

— Нюра, ты заболела? — спросила Вера.

— Нет, с чего ты взяла? — опешила Анна.

— Ну, утки… Как они могли утонуть?

— Да кто их знат. Куда-то же подевались…

— Пострелял кто-то и сожрал!

— Может, по реке уплыли куда нибудь, или в сети попались?

— Да нет. Точно пострелял кто-то! Из тех, что вернулись, две штуки ранены.

— Ишь ты! И чего — Петька-то не дознался, кто утей пострелял?

— Да нешто в нашей деревне скажет кто? Даже если кто видел чего, так и то смолчат.

— Угу, смолчат, смолчат, — Анна покачала головой.

— Заболталась я совсем. Нюр, дай поллитру, да пойду я уже.

— Вот, бери, — сказала Анна, подавая Вере бутылку водки. — Одной-то хватит?

— А, давай две! Вечером Илья обещал к нам зайти, — ответила Вера.

— Нечего его привечать — пусть домой идёт!

— А я причём? Петька его позвал! Он два дня и орёт, мол, с Илюхой вдвоём возьмём по оглобле в руки и всю деревню без разбору отоварим. Вот…

Анна прикусила губу, чтобы не рассмеяться, но сдержалась и, достав с полки еще одну бутылку водки, подала её Вере.

— А, знаешь, что? На вот, возьми ещё одну, — Анна подала еще одну бутылку.

— Да, я столько денег с собой не взяла…

— А, ничего — это от меня. Илья же придёт. Будет выпивать там с Петром, закусывать.

— Ну, ладно — давай. Мы, как нибудь с Петром к вам придем со своей бутылкой, — улыбнулась Вера и убрала водку в холщовую сумку.

— У меня же именины скоро. Вот и приходите!

— Так я помню! Придём, раз приглашаешь?

— Конечно, приходите! Посидим.

— Ну ладно, Нюра, пойду я. Сварю чего нибудь. А то у Петьки с Илюхой с голоду сил не хватит оглобли поднять. Как они тогда со всей деревней воевать будут?

Женщины рассмеялись, но Анне было тревожно — не зная как выправить ситуацию, она подумала, что лучше бы было, если бы Илья и Пётр напились и уснули. Сняв с полки еще одну бутылку водки, она сказала Вере:

— Вера, возьми ещё одну. Пусть напьются, да спать лягут. Воевать они собрались… Вояки… Не навоевались…

— Да нет, Нюр, лишнее это. Им же завтра работать. Им и этого хватит…

— И то правда…

Вечером, уже затемно, Илья вернулся домой, как говорится «навеселе». Анна потрогала рукой стоявшую на печи кастрюлю и спросила:

— Иля, вечерять будешь?

— Нет, Нюр, не хочу. Ты сама-то поешь, если хочешь.

— Да я уже поела. Я уж и не думала тебя сегодня дождаться.

— Давай чаю попьём. Подогрей чайник.

— Чего его греть. Минуты две как вскипел.

— Петька не поверил мне, — сказал Илья.

— Ты о чём? — спросила Анна, догадываясь, что имел ввиду Илья.

— Да я ему рассказал, что это я его утей пострелял, а он не поверил — говорит, мол, не выгораживай их. Я ему говорю, мол, правда, пойдём — покажу.

— Ну, а он?

— А он рукой махнул и говорит: «Если и так, то на здоровье. Для тебя мне ничего не жалко, а уж тем более этих чёртовых утей».

— Так и сказал?

— Ну.

— Надо будет им взамен этих наших утей отдать.

— Так я предлагал. Он отказывается — говорит не возьмёт.

— Ладно, там дальше видать будет. Я с Верой поговорю.

День закончился, унеся с собой тревоги и заботы, за ним последовал следующий и еще целая вереница. Так, постепенно и незаметно последние осенние, ясные, залитые солнечным светом и теплом дни, сменились дождями и заморозками, за которыми, не заставив себя долго ждать, пришли снегопады.

Наконец наступил день, в который Анна праздновала свой день рождения, или, как говорили в деревне — именины. В те времена, когда Анна родилась, именины и день рождения были одним и тем же днем, так как имена подбирали по святцам. Именно поэтому многие не видели разницы между этими понятиями.

Илья, сидя на стуле спиной к окну, читал газету, а Анна хлопотала над праздничным столом. Стол уже буквально ломился от угощений, но из кухни доносились аппетитные запахи — значит, не всё ещё было на столе.

Пётр и Вера пришли даже раньше, чем было оговорено. У порога Вера толкнула Петра локтем в бок. Пётр, словно очнувшись, протянул Анне бумажный свёрток, на несколько раз перевязанный веревочкой-шпагатом. Анна, принимая свёрток, улыбнулась и сказала:

— Ба! Да вы зачем это? Деньги тратили.

— Нюра, с именинами тебя! — сказала Вера.

— Спасибо, Вера! Спасибо, Пётр! — улыбаясь, сказала Анна и подала свёрток Илье.

— Куда его? — спросил Илья, принимая свёрток.

— Ну поставь там, в горнице.

Илья, переступая порог горницы, посмотрел на Петра и слегка кивнул головой, приглашая его пройти с ним. Пётр следом за Ильёй прошел в горницу, где они сели за стол и, выпив по рюмке водки, стали беседовать. Вера, едва скинув с плеч пальто, стала помогать Анне на кухне. Впрочем, вскоре женщины заняли места за праздничным столом напротив своих мужчин.

По мере того, как пустели бутылки и одна за другой опускались под стол, разговоры стали делиться на две отдельные беседы — мужскую и женскую.

— Илюха, а помнишь, как мы с тобой из железных кружек пили? — спросил Пётр, разглядывая рюмку на тонкой ножке.

— Помню, — ответил Илья.

— Чего вы там пили из железных кружек? — спросила Вера.

— Да чего только мы из тех кружек не пили — и водку, и спирт, и шнапс ихний, и коньяк, и вино разное. Вина там до хрена, — ответил Пётр.

— Где? — снова спросила Вера.

— Ну в Польше хотя бы, или в Венгрии, в Болгарии, и в Чехословакии тоже.

— А чего вы там еще пили?

— А эту… Как её? Сливовицу!

— Где вы такую нашли только?

— Так это — угощали.

— Угощали их, а мы-то, дуры, думали, что они там воевали, — засмеявшись, сказала Вера, и, увидев поддержку со стороны Анны, продолжила. — Нюрк, а они там пили напропалую, да еще, поди, и по бабам шлялись?!

— Ошалела что ли!? Какие бабы!? Выпивать, выпивали. Это бывало, а вот насчёт баб, это ты, Верка, через край хватила, — сказал Пётр.

— Я за всё время в постели спал, только когда в госпиталь попал по ранению, — сказал Илья.

— А где же ты спал, Иля? — спросила Анна.

— Да где придется. Обычно на земле.

— Так, а зимой как?

— Да как — кострами землю отогреем и спим. Одни спят, а другие костры жгут, чтоб не помёрзнуть, а потом меняемся.

— А который раз в рейд по тылам пойдём, так и без костров приходилось ночевать, — поделился воспоминаниями Пётр.

— А зачем вы по этим тылам ходили? — спросила Вера.

— Ну, как зачем? Мы же в кавалерии были. Куда нам днём против танков и пушек-то идти? Так мы ночью в тыл к ним зайдём, и нападём на них, когда они спят. Немец он тоже не железный. Он тоже спать хочет.

— Да как же так? Сонных-то? — изумилась Вера.

— А с чего бы нам с ними любезничать? Мы вон через Белоруссию когда шли, так там, почитай, половина деревень дотла сожжена была.

— Сволочи!

— Ещё какие…

— Выпейте, мужики, — сказала Вера.

— Вот это правильно! — повеселев, сказал Пётр, и, подняв рюмку, сказал. — Нюра, твоё здоровье!

— Твоё здоровье, Нюра! — поддержал тост Илья.

— Спасибо. Вы закусывайте, мужики. Вот и грибы, и огурцы, и картошка с мясом. Ешьте, — сказала Нюра.

— Петруха!? — спросил Илья. — Ты помнишь, как мы однажды в каких-то болотах сидели? Сухарями давились и говорили, мол, если вернемся домой живыми, то порося заколем, свеженины нажарим сковородку и под поллитровку казенки съедим?

— Помню!

— Ну, так мы уже сколько лет дома и живые. Казёнка есть, — Илья показал на бутылку. — Кабан тоже есть. Заколоть только надо его.

— Чего это колоть-то? Ты моих утей пострелял — теперь я твоего кабана застрелю. У тебя же винтовка есть?

— Есть, — ответил Илья.

— Куда вы собрались-то? Чего удумали? — возмутилась Анна.

— Да пусть идут, а мы тут с тобой, посидим, поговорим, — сказала Вера.

— Нюра, да мы быстро. Делов-то на полчаса. Ещё день только, а у нас вечер впереди и ночь, — успокоил жену Илья.

Илья встал из-за стола, достал из шкафа малокалиберную винтовку, именуемую в народе «ТОЗовка»¹ и подал её Петру.

— На, держи, сейчас патроны достану, — сказал Илья.

— Одного хватит, — ответил Пётр.

Илья надел телогрейку и подал такую же Петру, после чего он толкнул дверь от себя и вышел на улицу. Зайдя в сарай, он открыл калитку загона, где сидел кабан и, выпустив его во двор, крикнул:

— Петруха, давай!

— Сейчас! — отозвался Пётр.

Вскинув винтовку, Пётр прицелился и сделал выстрел. Видимо в последний момент рука стрелка дрогнула, и пуля прошла по касательной, лишь ранив кабана, оставив на его голове красную полосу, из которой сочилась кровь.

— Твою мать! — в один голос крикнули мужчины и бросились убегать от рассвирепевшего кабана, носившегося по двору и сметавшего всё на своём пути.

Услышав шум, доносившийся с улицы, Анна и Вера выглянули в окно. Перед их глазами предстала довольно странная картина — по двору метался, расшвыривая всё подряд, кабан, а Илья и Пётр сидели на заборе и с недоумением глядели вниз.

— На вот тебе… Это чего такое? — изумилась Анна и, приблизившись к окну, крикнула. — Иля! Что у тебя там?!

— Нюра, неси скорее патроны! — крикнул Илья.

— Что?

— Патроны неси!

— Что? — переспросила Анна и приложила ухо к оконному стеклу.

— Патроны неси! — закричал Илья, как можно громче.

— А-а-а! Сейчас — ответила Анна и исчезла за занавеской.

Через минуту приоткрылась входная дверь дома, и оттуда послышался голос Анны:

— Иля, патроны забери! Я во двор не выйду!

— Кидай их на крышу. Я оттуда заберу, — ответил Илья.

Описав дугу, картонная коробка упала в снег, лежащий на крыше летней кухни, примыкавшей к дому. Хлопнула входная дверь и было слышно, как за ней скрипнул засов. Илья перебрался с забора на крышу летней кухни и, взяв в руки картонную коробку, кинул её Петру. Пётр, поймав коробку, вытащил из неё один патрон и убрал коробку в карман. Отведя затвор ТОЗовки назад, он вложил патрон в ствольную коробку. Через мгновение клацнул затвор, ствол медленно поднялся и остановился. Ещё спустя миг ТОЗовка «чихнула». Опустив ствол, Пётр увидел, что промахнулся. «Чёрт, с перепугу руки аж трясутся» — подумал он, доставая из картонной коробки второй патрон. Снова выстрел и через секунду очередная гильза полетела снег, а в ствольную коробку лёг новый патрон.

Только после восьмого выстрела кабан остановился, недолго постояв на месте, умолк и замертво упал на землю.

Через пару часов мужчины снова сидели за столом, на котором стояла источавшая приятный аромат свежего мяса большая чугунная сковородка со свежениной. Рюмки до самых краев были наполнены «казёнкой». Снова выпили за здоровье Анны, после чего Пётр сказал:

— Илюх, а давай весной на охоту сходим!? Денька на два, на три.

— Так давай сходим! — ответил Илья.

— Нас-то с собой возьмёте? — спросила Анна.

— Зачём? — удивился Илья.

— Ну, а если вас в лесу кабан на дерево загонит, кто вам патроны подавать будет? Или будете сидеть там и ждать, когда он сам пропадёт, — засмеявшись, сказала Анна.

— Мы лучше на уток пойдём, — засмеявшись, ответил Илья.

07 — 25.12.2016

г. Новосибирск

Плата за удовольствие

Из дверей учреждения, именуемого «Сельхозтехника», вышел мужчина в кепке, на ходу поправляя пиджак, приподняв его за лацканы. Следом за ним вышел еще один мужчина, одетый в рабочий халат. Оба мужчины несли в руках тяжелые свертки из промасленной бумаги с запасными частями для тракторов. Подойдя к грузовому автомобилю, стоявшему метрах в пятнадцати от дверей «Сельхозтехники», мужчина, шедший первым, поставил правую ногу на ступень кабины, положил на ногу свёрток и открыл дверь. Швырнув на пол кабины свёрток с запчастями, он принял второй и тут же небрежно бросил его рядом с первым.

— Чего это у тебя в кузове? — спросил мужчина в рабочем халате.

— Мужик механический!

— Да ну тебя! Мелешь, чего не попадя! Где бы ты его взял?

— Так это — в Новосибирск ездил за ним.

— А покажи?

— Ну, конечно — упаковку рвать! Вдруг он бракованный. Его еще, может быть, возвращать придется.

— Да ты врёшь, поди!

— Нужен ты мне — разговаривать с тобой! — сев на пассажирское сиденье автомобиля, мужчина в кепке, взявшись за ручку двери кабины, крикнул, отыскивая глазами водителя. — Петька! Поехали отсюда к чёртовой матери!

Грунтовая дорога, соединяющая райцентр с окрестными селами, была укатана колесами многих автомобилей и стала ровной, словно асфальтированное шоссе. По дороге, с довольно приличной скоростью, оставляя позади себя клубы серой дорожной пыли мчался уже далеко не новый, но технически исправный грузовой автомобиль темно-зелёного цвета, с деревянными ящиками в кузове. Июльское солнце отражалось в лобовых стеклах кабины, которую оно нагрело, так, что внутри было жарче, чем на улице. Из-за плохой герметизации кабины в неё проникал горячий воздух от двигателя и запах бензина, который, смешиваясь с табачным дымом, сильно затруднял дыхание.

Александр (так звали человека, сидевшего на пассажирском сиденье) открыл боковое окно до конца и повернул стекло форточки так, чтобы струя воздуха обдувала его лицо и грудь и хоть немного отгоняла от него табачный дым. За окном уже замелькали знакомые с детства перелески и луга, от этого настроение Александра немного улучшилось. Через некоторое время показался пригорок, на котором стоит родное село, и даже виднелись тополя, росшие в палисаднике родительского дома.

Наконец, преодолев последние километры дороги, грузовик въехал в село и, свернув к зданию правления совхоза, остановился у калитки, дорожка от которой вела к входу в контору, именно так все называли правление совхоза. Александр вышел из кабины автомобиля, расправил плечи, заломив руки назад, и вздохнул полной грудью. Несколько секунд он стоял на месте и смотрел на ярко-синее безоблачное небо, затем поправил на себе пиджак, проверил содержимое его внутреннего кармана и пошел в контору. Обернувшись к машине, он сказал водителю:

— Петька, не подпускай никого к машине!

— Как прикажете, товарищ начальник! — с явной иронией в голосе ответил водитель и приложил правую руку к виску, подумав про себя, что никому этот груз не нужен и будет он валяться на складе как много других привезенных им грузов.

На крыльце конторы, о чем-то разговаривая, курили экономист, агроном и зоотехник. Протягивая руку Александру, агроном спросил:

— Шурка, чего привез?

— Тебе не о чем беспокоиться! — оборвал его Александр.

Зайдя в контору, Александр сразу же направился в бухгалтерию, чтобы отчитаться о расходах во время командировки. Бухгалтер долго рассматривала трамвайные и троллейбусные билеты, которые Александр сдал как подтверждение понесенных им в командировке расходов. Глядя на эти билеты Тамара (так звали бухгалтера) сказала Александру:

— Шурка, ты где их насобирал? Или ты кругами по городу катался?

— Томка, тебе что за дело? Подшивай их к отчету и всего-то делов.

— Ты же на машине ездил, откуда трамвайные билеты-то взялись?

— Ты думаешь, там так запросто мне взяли и всё сразу выдали? Там одних бумаг согласовать надо было с полцентнера!

— Ну, так ты же на машине был!

— Вот еще — машину по городу гонять. Шофер и так устал за дорогу. На трамвае-то оно дешевле будет, чем на «полстатретьем»² из-за бумажек по всему городу раскатывать.

— Ну, не знаю. Я их покажу директору, что он на это скажет.

— Показывай, — сказал Александр, абсолютно уверенный в своей правоте и развернулся к выходу из бухгалтерии.

— Шурка, — окликнула Тамара. — Что привез-то?

— Какая тебе разница?

— Из «Сельхозтехники» звонили, сказали, что ты мужика механического везешь!

— Обрадовалась…

Александр услышал за своей спиной возглас: «Дурак!» и взрыв смеха, но не стал реагировать на это и, словно ни в чем не бывало, направился в кабинет директора совхоза. Около двадцати минут ушло на ожидание в приемной и примерно столько же непосредственно на доклад директору о выполнении командировочного здания и обсуждение текущих вопросов. Выйдя из здания правления конторы, Александр увидел, что около грузовика с ящиками в кузове, стоят: водитель, экономист, агроном, зоотехник и еще несколько мужчин. Увидев Александра, водитель взмолился:

— Ильич, ты чего там в конторе наговорил? Они все как с ума посходили! Орут: «Дай посмотреть!» и в кузов лезут. Вон уже всю бумагу поразорвали, — водитель показал в сторону деревянных ящиков, на которых чуть повыше линии борта кузова грузовика, была разорвана упаковочная бумага.

— Шурка, он что, в чехле, что ли? Там вроде как бак железный — поинтересовался зоотехник.

— Ну, а ты как думал? Конечно, в чехле. Аппарат дорогой. Еще повредится дорогой.

— Ты где его взял? — спросил агроном.

— Так на областной базе «Сельхозтехники».

— О как! А что в район таких еще не завезли? — допытывался агроном.

— Ты что!? Это ж экспериментальный образец! Какой район!? Их на всю область только пять штук дали. Один нам достался.

— Это ж надо — такую честь нам оказали! — съехидничал агроном.

— Ладно, Петька, заводи. Поехали на склад, а то с живых не слезут! — сказал Александр водителю.

В следующее мгновенье грузовик уже ехал на склад. Ехать было совсем недалеко и дорога заняла не больше двух минут. Проехав через открытые настежь ворота складского комплекса, грузовик остановился около, из него вышел Александр и подошел к зданию, в котором находился кабинет заведующего и помещение для отдыха складских рабочих. У порога его встретили несколько женщин, работающих на складах, в том числе и заведующий складом.

— Шурка, здорово! — поздоровалась заведующий складом.

— Здорово, Верка! Принимай аппарат!

— Документы на него у тебя с собой или в конторе?

— У директора остались. Ты покажи, куда его поставить, а оформишь потом, когда документы принесу.

Одна из женщин взяла Александра за руку чуть выше локтя и, глядя ему в глаза, спросила:

— Шурка, даже спросить-то совестно — это правда?

— Что правда?

— Ну, что ты этого привёз… — вполголоса сказала женщина и отвернулась в сторону.

— А ты почём знаш, чего я привез?

— Так нам ещё полчаса назад из конторы позвонили и рассказали.

— Ну а чего ты у меня-то спрашиваешь, раз тебе всё уже рассказали!?

— Батюшки-светы — срамота-то какая! — женщина ещё раз посмотрела в глаза Александру и замолчала.

Уже на складе Вера, указав рукой на свободный угол, не поднимая глаз, спросила:

— Вы его потом заберёте отсюда? А то мне тут такого не надо!

— Конечно, заберем! Мы его в мастерской поставим! Чтобы всё под присмотром было!

— В мастерскую! В эту грязищу-то!? Сдурели совсем!?

— Ну а куда его ещё? Мы его на второй этаж затащим — там чисто.

— Ну, не знаю. Может быть лучше в баню, в колхозную. Там же вроде как у нас дом быта.

— Там сыро — заржавеет или замкнёт.

— Ну тогда может в клуб?

— Ладно, чего тут разговаривать, куда начальство скажет — туда и поставим!

— Тоже верно. Разгружайте тогда. Вот сюда ставьте. Да на обед пойдём — пора уже.

Разгрузив ящики и поставив их на указанное место, Александр и Пётр сели в кабину грузовика и уехали с территории складского комплекса. Доехав до переулка, автомобиль остановился.

— Ладно, Петька, я тут пешком дойду.

— Ильич, мне после обеда на работу приходить? Или отдохнуть можно?

— А я тебе больше не начальник. У тебя заведующий гаражом есть — у него и спроси.

— Да, чего тут спрашивать. Все равно после обеда вряд ли далеко пошлют. Приду, потолкаюсь около мастерской. Тем более что сегодня четверг, завтра пятница, а потом два выходных. Вот тогда и отдохнем, отоспимся.

Дойдя до родительского дома, Александр вошел во двор и, подходя к веранде дома, услышал, как скрипнула дверь летней кухни. Через несколько секунд показалась мать с пучком зелени в руках. Увидев сына, она обрадовалась:

— Вернулся! Здравствуй, Шура! — сказала она, обнимая сына.

— Здравствуй, мам! — сказал Александр, приобняв мать.

— Голодный?

— С утра ничего не ел.

— Ну, айда в избу — там все готово уже. Я сейчас только лук помою.

Дома было прохладно, что особенно радовало Александра. На столе стояла сковородка с жареными грибами, тарелка с нарезанным хлебом, и несколько вареных яиц, лежащих в той же тарелке. Лишь только он успел разуться, снять с себя пиджак и кепку, как в дом вошла мать:

— Ну, рассказывай, Шура, как съездил?

— Да, думал сдохну по дороге. Жарища-то, какая!

— Жарко, не говори. Простокиши холодной налить тебе?

— Налей! А отец где?

— На покос уехал.

— Чего он туда поехал-то? Я же говорил, что потом комбайн налажу да накошу и себе и ему сена.

— Так ты же, Шура, на лугу будешь косить. А он лесного хочет пару стогов заготовить. Лесное-то коровы лучше едят.

— Ну, если охота ему паутов кормить, так пускай косит, хоть лесное, хоть болотное.

— Шура, — женщина взяла сына за руку и посмотрела ему в глаза. — Ты мне расскажи — ты чего привез?

— Так за чем ездил, того и привез.

— Я уж теперь и не знаю, за чем тебя посылали!

— Как за чем!? За маслобойкой и сепаратором. Директор сказал, что молока в совхозе много — будем на молокозаводе масло бить и своим рабочим под зарплату давать.

— А я давеча в магазине была, там такое говорят… Говорят, будто ты сказал…

— Да ну! Я нарочно в «Сельхозтехнике» сказал — посмотреть, что будет, а они и рады-радёхоньки, с дури давай в контору звонить…

— Ну, Шура! — сказала мать, слегка толкнула сына в плечо и засмеялась.

Закончив обедать, Александр поблагодарил мать, встал из-за стола и пересел на диван. Через несколько секунд, попросил разбудить его в два часа дня, лег на бок и заснул.

Около ремонтно-тракторной мастерской, на лежащих в тени здания железных трубах и металлических деталях, сидели водители, трактористы, кузнец, токарь и другие рабочие мастерской. Шла оживленная беседа:

— Петька, ты скажи — ты его видел? — спрашивал один из трактористов.

— Нет, — коротко ответил Пётр.

— Вы чего, ящики не вскрывали, что ли? Вдруг туда чего не доложили.

— Нет, не вскрывали.

— Ну тебе что, совсем не интересно было посмотреть? — допытывался дотошный тракторист.

— Да чего там смотреть-то? Маслобойка как маслобойка. Сепаратор тоже самый обыкновенный. Ничего особенного там нет.

— Да ну! Это тебе, наверное, так сказали, чтобы ты не заартачился ехать!

— А вон заведующий мастерской идет, у него и спрашивайте! — обрадовался Пётр, появлению Александра.

— Ильич, ты расскажи, как он работает? Он гидравлический? Или там кривошипно-шатунный механизм? Мы все гадаем, да никак в толк не возьмем, как он устроен.

— Ну, он это, как сказать-то?

— Да, как есть, так и говори!

— Он электромеханический… там что-то вроде электромагнита, — выдал Ильич первое, что пришло ему в голову.

— А он, это… он не того… он не вредный — там же электромагнитные волны.

— Ты видел по телевизору, что сейчас в санаториях электромагнитами лечат?

— О, как! Да он ещё и лечебный! А током от него шарахнет?

— А ты-то чего переживаешь? — вмешался в разговор другой тракторист.

— Нет, не шарахнет — он же обрезиненный и экранированный. Заземление, наверное, должно быть. Потом разберемся, — продолжал издеваться Александр.

— А если он электромеханический, то за него должен электрик отвечать, а он сейчас в отпуске! — под взрыв хохота сказал Пётр.

— А мы тебя на курсы отправим! Повысишь квалификацию! — вмешался в разговор только что подошедший главный инженер совхоза.

— Нет, Иван Николаевич! Нельзя такой аппарат простому водителю доверить! Такой аппарат должен лично сам главный инженер обслуживать! — сказал Александр, обращаясь к главному инженеру совхоза.

— Чего ты мелешь, придурок! — разозлился Иван Николаевич.

— А ты чего лаешь на меня! — парировал Александр.

— Да тебя не лаять — тебя дрыном отходить надо!

— Пошел ты…, боров вислобрюхий!

— Ах ты, козёл ты кучерявый!

— Заглохни ландрас, пока я тебе вот этим молотком башку не расколол! — Александр показал рукой на лежащий на земле молоток.

Дойдя до откровенно непечатных выражений главный инженер и заведующий мастерской стали хватать друг друга за одежду и махать кулаками перед носом друг у друга. Глядя на то, что словесная перепалка грозит перерасти в настоящую драку, трактористы и рабочие мастерской встали между своими начальниками и стали теснить их друг от друга, пока совсем не развели в разные стороны.

Настроение у Александра было безнадежно испорчено на весь оставшийся день. Занятый текущими делами, он не заметил, как наступил вечер. Обтерев руки сухой ветошью, Александр пошел домой. Около сельского совета его окликнул участковый инспектор милиции:

— Александр Ильич, зайди поговорить надо!

— Чего тебе?

— Зайди — расскажу!

В кабинете участковый разложил на столе перед Александром протокол, заявление, объяснение свидетелей и чистый лист бумаги. Выждав несколько минут, участковый спросил у Александра:

— Прочитал?

— Прочитал, — утвердительно ответил Александр.

— Ну, что скажешь?

— Так он же первый меня лаять начал!

— Но заявление написал он! Поэтому вот здесь и вот здесь распишись, — участковый показал пальцем места в протоколе, где необходимо было расписаться. — И вот на этом листе объяснение напиши.

— Меня облаяли, и я же еще и объяснение писать должен!?

— Ну, такой порядок. Заявление есть — я должен его рассмотреть.

— А если я на него заявление напишу?

— Пиши. Только сначала объяснение!

— Ты расскажи чего тут писать-то?

— Заявление пишется в произвольной форме.

— Ты не выделывайся. Скажи, как написать — чтобы этому гаду пятнадцать суток дали! А то он тут понаписал — дескать, я виноват.

— Ничего я тебе рассказывать не буду. Как все было, так и пиши. Там разберемся кому что…

— И все матерки писать?! — удивленно спросил Александр.

— Нет, матерки не надо. Просто напиши мол, ругался, выражался нецензурной бранью, размахивал руками.

Написав объяснение и заявление, Александр вышел из сельского совета и пошел в сторону дома, но снова свернул к родительскому дому. Мать, приготовив ужин, ждала возвращения мужа, сидя у накрытого стола.

— Шура, ты какой-то смурной! Случилось чего? — спросила мать.

— Да с инженером опять полаялись.

— Чего вас никак мир не берет?

— Дурак он!

— Ну, в этом-то кто бы сомневался, — улыбаясь, сказала мать и, заглянув в глаза сыну, спросила. — Может тебе налить немного? У меня есть.

— Ну, плесни там, маленько, — Александр показал большим и указательным пальцами правой руки, сколько нужно налить.

Налив рюмку водки, женщина придвинула её к сыну и, снова спросила:

— Сильно поругались?

— Да едва не подрались. Мужики растащили, — сказал Александр, поставив на стол пустую рюмку.

— Ну чего вы всё время ведете себя как мальчишки? Здоровенные мужики! У вас уже дети взрослые. Внуки скоро появятся. Не совестно вам?

— А чего там? Разок-другой дал бы ему по мордасам, если бы не растащили. Делов-то!

— Нужон он тебе!? Драться с ним еще! Руки марать об него!

— Ага, а он пошел и заявление на меня накатал, участковый протокол написал.

— А ты что?

— А я на него написал!

— Ну ладно, Шура, ты тут поужинай, а я пойду отца встречать. Ворота-то стукнули. Тебе налить еще одну?

— Нет, мам, спасибо. Не хочу я больше. Я домой пойду, — сказал Александр и, повернув голову к окну, выходящему во двор дома, увидел, что отец ещё не вернулся с покоса, а в воротах стоит и, глядя на собаку, не решается пройти дальше директор совхоза.

— Шура, к тебе, наверное, — сказала мать.

Александр встал из-за стола, снял с вешалки свою кепку, надел её на голову, толкнул дверь и вышел из дома. Подойдя к воротам, он поздоровался за руку с пришедшим человеком. Вместе они присели на лавочку у палисадника. Директор совхоза, видимо не желая тратить много времени, начал разговор первым:

— Александр Ильич, ты скажи завтра людям, что пошутил в «Сельхозтехнике», а там не поняли и восприняли всерьёз, а то в деревне только о том и говорят — что же все-таки ты привёз.

— Чего я им говорить-то буду?

— Ну, давай так — я утром на планерке объявлю о том, что на самом деле ты пошутил и привез просто маслобойку и сепаратор, а ты подтвердишь, что пошутил.

— Ну, давай так.

— Хотя, признаться честно, мне кажется, что правда многих разочарует. Такая интрига…

— Да какая тут интрига — шуток не понимают.

— Вот и я говорю — не понимают. Некоторые от меня стали требовать, чтобы я послал тебя «аппарат» вернуть обратно. Подальше от нашего совхоза. А вечером вернулся в контору, чтобы портфель забрать, а у меня в двери записка — просят на общем собрании довести до всех, где будет стоять аппарат, кто и когда может им пользоваться, сколько это будет стоить и, как будет вестись учет.

— Да знать бы, что так выйдет. Я бы и не стал так шутить…

На следующий день Александр пришел домой позднее обычного из-за того, что он начал готовить комбайн к уборочной кампании. Лишь только успев поужинать, он услышал за окном мычание коров и вместе с женой Ириной поспешил выйти за ограду дома, чтобы встретить коров с пастбища. После того, как скотину загнали во двор, Александр закрыл ворота и вошел в дом, а Ирина, взяв ведро, пошла доить коров. Войдя в дом, Александр разулся, прошёл в гостиную, сел на диван и включил телевизор. Впрочем, интересных телепередач не было и Александр помимо телевизора смотрел в окно. Вскоре в окно он увидел, что к его дому подходит Иван Николаевич, тот самый главный инженер совхоза. Через мгновенье стукнули ворота и громко залаяла собака. Александр нехотя встал с дивана и пошел во двор — узнать, зачем пришел к нему Иван Николаевич. Выйдя во двор, он увидел, что его гость уже как говорится «навеселе».

— Ильич, здорово! — радостно воскликнул Иван Николаевич.

— Здравствуйте!

— Ты чего такой суровый? Обиделся? В дом-то пригласишь? Или прогонишь? — инженер поднял на уровень глаз свою правую руку, в которой была бутылка водки.

— А ты снова на меня заявление напишешь?

— Чего это вдруг я на тебя снова заявление-то напишу?

— Ну, так мы сейчас как только выпьем, я тебя сразу же отлаю.

— С какой это стати ты меня отлаешь? И почему, как только выпьем?

— Как это почему? Так из-за твоего же заявления мне участковый штраф выписал. Если я тебя прямо сейчас отлаю, то ты обидишься, уйдёшь и бутылку с собой унесёшь.

— Ну ты, Шурка, стратег! Сам-то тоже на меня заявление написал. Вот она — квитанция-то! Мне, между прочим, участковый из-за твоего заявления тоже штраф выписал, — сказал Иван Николаевич, похлопав себя по груди, там, где на рубашке был карман.

— Тебе этот Анискин сколько выписал?

— Восемьдесят рублей, а тебе?

— И мне столько же. Вот же скотина — я думал, он разбираться станет — кто прав, а кому штраф платить.

— Неси стаканы-то! Чего мы из горла будем её пить, что ли?!

— Ну, пошли в избу, — сказал повеселевший Александр, понимая, что в очередной раз их ссора заканчивается распитием «мировой».

Войдя в дом, мужчины прошли на кухню и сели за стол. Александр принес из серванта рюмки и достал из холодильника колбасу и банку с огурцами. Через несколько минут в дом с ведром молока в руках вошла Ирина.

— Здравствуй, Андреевна! — поздоровался Иван Николаевич.

— Здравствуй, Иван! — ответила Ирина.

— Ириш, сделай чего ни будь нам с Ванькой закусить, — спросил Александр.

— Да я, конечно, сделаю, ты только мне ответь — что это вы тут празднуете? — спросила Ирина у своего мужа.

— А это мы, Ириша, вот эти квитанции обмываем! Ванька, покажи свою квитанцию! Нам участковый их сегодня прямо в мастерской вручил. Даже разбираться не стал, сволочь. Выписал обоим по восемьдесят рублей штрафу и всё, — сказал Александр, достав из кармана рубашки мятую квитанцию об уплате штрафа и размахивая ей перед собой.

— Ну, понятно — сколько можно было бесплатно друг друга материть. Вот участковый вас и вывел на новый уровень. Всё правильно — за удовольствие нужно платить!

г. Новосибирск

18.07.2016 — 04.08.2016

Обязанности часового

Сильный порывистый ветер завывал в проводах. Замёрзла осенняя земля, лужи накрепко сковало льдом. В воздухе изредка пролетали снежинки и веяло прямо-таки арктическим холодом. Одна и та же температура воздуха весною и осенью воспринимается совершенно по-разному — от того что весной кажется теплом, осенью появляется чувство зависти к перелетным птицам, которые не желая испытать все прелести глубокой осени и приближающейся зимы, улетают зимовать в теплые края.

Молодой солдат сидел в классе службы и пытался не просто наизусть заучить обязанности часового, но осмыслить этот текст. Солдату в этот день предстояло впервые в жизни заступить в караул. Наслушавшись рассказов старослужащих солдат и сержантов, он был не на шутку взволнован — еще бы ему не волноваться, ведь ему доверят обеспечить охрану важного, секретного, объекта. Время от времени, он отрываясь от книги, поднимал голову вверх и закрывая глаза в уме проигрывал различные ситуации. Ему представлялось как три человека, в темной, неприметной одежде, проползают под колючей проволокой и он, заметив их, производит предупредительный выстрел, потом под прицелом своего автомата доставляет злоумышленников в караульное помещение. Через миг его воображение рисовало картину вооруженного нападения на пост и он, уже будучи раненым, успешно отбивался от нападавших.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

ТОЗовка — производное от аббревиатуры ТОЗ (Тульский оружейный завод).

2

«полстатретий» — автомобиль ГАЗ-53.