Стажер диверсионной группы

Алексей Махров, 2020

Долгожданное продолжение трилогии, начатой романами «Спасибо деду за Победу!» и «Русские не сдаются!». Провалившись в 1941 год, в самое пекло боев за Украину, наш современник, ветеран боевых действий в Приднестровье и Югославии, Игорь Петрович Глейман вступает в схватку с фашистами. Насмотревшись на зверства «евроинтеграторов», «человек с простой русской фамилией» стал считать немцев двуногими скотами и не раздумывая убивает каждого, кто оказывается в пределах досягаемости. Мне не жалко погибших немецких солдат, Что хотели с землёю сровнять Сталинград, Этих Гансов и Фрицев, лежащих в могиле, Потому что они мою землю бомбили. Теперь Игорю гораздо легче это делать – полтора месяца занятий в разведшколе дали много специфических знаний и умений. И новая миссия в тыл врага – просто стажировка.

Часть 1

6 сентября 1941 года

День первый

Глава 1

Курсанты и преподавательский состав ШОН жили в небольших деревянных домиках, хаотично разбросанных по запущенному парку. В каждом домике было от двух до четырех комнатушек, в которых стояли два стола для занятий, две «роскошные» панцирные кровати с хорошими теплыми одеялами и два шкафа для одежды. Перед кроватями — плетеные коврики. В общем, на казарму такие «апартаменты» не походили.

Комнату я делил с Мишкой Барским, прибывшим в школу на неделю позже меня, но виделись мы дважды за сутки — перед сном и перед завтраком, — расписание занятий нам составили разное. Учились до упора, до шестнадцати нуль-нуль, а так называемое свободное время тратили на практические занятия да на обеды с ужинами. Кстати, кормили нас очень даже неплохо, с тыловыми нормами не сравнить.

Каждому курсанту выдавали простую красноармейскую шинель да комплект повседневной хлопчатобумажной формы без знаков различия. Мне такой «прикид» стал вполне привычен, тем более все учащиеся и преподаватели ШОН так ходили.

В служебной переписке наше учебное заведение для разведчиков в конспиративных целях называли «101-й школой». Она находилась на 25-м километре Горьковского шоссе, поэтому знающие о существовании ШОН называли ее «Двадцать пятый километр» или «Лес». Под многочисленные школьные полигоны и тренировочные площадки действительно отрезали большой массив леса, окружив его высоким забором.

Натоптанные тропинки, верхушки елей и сосен, мерно качавшиеся над головой, насыщенный запахом смолы прозрачный воздух — все это действовало умиротворяюще, навевая покой.

Но сегодня мне было не до благорастворения воздухов — я спешил на склад. Времени на раскачку не было, операция уже началась.

А я ее и не затягивал — сборы были недолгими. На удивление молодой, лет тридцати, начальник оружейного склада, с редким именем-отчеством Трифон Аполлинариевич, выдал мне «мое» штатное оружие, с которым я поступил в Школу и с которым тренировался на стрельбище и в тире — пистолет «Парабеллум» и винтовку «АВС-36». Пистолет был трофейный, с памятной щербинкой от осколка немецкой гранаты на стволе — той самой гранаты, которую накрыл собой лейтенант Петров^[6].

Автоматическая винтовка Симонова, тоже, можно сказать, трофейная — отбитая мной у немцев, — предназначалась для серьезного боя. В мастерских Школы для нее сделали многокамерный дульный тормоз-компенсатор по моему чертежу — идею я «честно украл» у пулемета КОРД. Теперь из винтовки можно было стрелять очередями даже на бегу, а не только лежа с упора.

Но для «основной тихой работы» Трифон Аполлинариевич выдал мне «Наган» с «БраМитом» — настоящее бесшумное оружие. Чем хорош револьвер с «глушаком», а «Прибор бесшумной и беспламенной стрельбы братьев Митиных» — настоящий глушитель, — тем, что он не выдает стреляющего не только звуком выстрела и вспышкой, но и лязгом механизма. При этом именно конструкция «Нагана», в отличие от других револьверных систем, не выдает стрелка прорывом пороховых газов между каморой барабана и стволом^[7]. У «Нагана» всего один минус — семь патронов в барабане и медленная, по одному, перезарядка. Но он ведь и не для серьезной перестрелки предназначен. Его задача — помочь разведчику-диверсанту тихо снять вражеского часового.

ПББС довольно серьезно нарушал баланс оружия, что вынуждало серьезно тренироваться, приспосабливаясь к оружию. К тому же глушитель братьев Митиных требовал за собой ухода — его камеры надо было частенько чистить от нагара, но тут уж все от стрелка зависит. Это должно быть первейшей заповедью бойца — содержать оружие в порядке. Ранили тебя? Потерпишь. Сначала оружие обиходь да перезаряди, чтобы из «трехсотого» не превратиться в «двухсотого».

Кстати, немцы до такого полезного изобретения не додумались, только тырили наши «БраМиты», переименовывая их в «Шалльдампферы».

Закончив проверять оружие под строгим взглядом Трифона Аполлинариевича, я прямо поверх красноармейской формы натянул камуфляжный комбез — настоящее «пятно», хотя и отличный от того, в который я привык упаковываться ТАМ, в Приднестровье или в Югославии. На пояс слева повесил ножны с очередным трофеем — отличным боевым ножом, который я снял с трупа командира взвода диверсантов из «Бранденбурга», застреленного детским писателем Аркадием Гайдаром^[8]. Клинок оказался на удивление хорош — не выпендрежный эрзац, как у эсэсовцев, а вполне себе рабочий — и сталь отличная, и заточка. «Парабеллум» в закрытой, но быстрооткрываемой кобуре разместился справа.

«Наган» с «глушаком» положил в специальный длинный карман десантного рюкзака. Для быстрого выхватывания оружие не предназначалось. В сам рюкзак я набил почти четыре сотни винтовочных патронов в пачках и четыре гранаты «Ф-1» без запалов. Запалы, как и положено, аккуратно уложил в левый нагрудный карман гимнастерки.

Трифон Аполлинариевич придирчиво осмотрел меня со всех сторон, заставил пробежаться и попрыгать, внес парочку предложений по размещению на теле оружия и снаряжения. Затем тщательно проверил обувь — ведь от нее зависела мобильность диверсанта. Не дай бог сапоги будут натирать или подметка отвалится в самый неподходящий момент! С обувкой все было нормально — где-то через неделю моего пребывания в Школе мне выдали новенькие яловые сапоги, сшитые по индивидуальной мерке на заказ. И за пару прошедших месяцев я уже хорошо их разносил.

Снарядился я, значит, по полной и тут слышу — затопали в коридоре, да гулко так. Мне сразу вспомнилось обещание начальника ШОН познакомить меня с членами группы — и вот, похоже, они явились.

Сначала в дверь просунулся огромный Петя Валуев. Осклабился, увидав меня, и освободил дорогу Хуршеду Альбикову, чернявому и, на фоне своего громадного напарника, щуплому.

Петр держал в руке гигантский рюкзак, а у Хуршеда под мышкой был зажат чехол с чем-то огнестрельным.

— Опять ты, пионер! — пророкотал Валуев. — Никак мы от тебя не избавимся!

— Я тоже рад тебя видеть, — улыбнулся я и попытался крепко пожать ему руку. Моя ладошка утонула в здоровенной лапище.

— Привет! — расплылся в улыбке Альбиков, принимая эстафету. — О, и Трифон тут! Здорово, Тришка! Как здоровье, как нога, дружище?

— Здорово, парни! — обрадовался гостям начальник склада. На его малоподвижном лице даже прорезалась улыбка, что было несвойственно серьезному не по годам мужчине. — Культя мозжит по вечерам, а так — почти норма!

Только сейчас я сообразил, что прихрамывал строгий начсклада из-за серьезной травмы. Вероятно, именно потеря ноги и привела еще вполне молодого бойца на тыловую должность.

— Ты это… Береги себя, Трифон! — пробасил Валуев, похлопывая начсклада по плечу. — Ребята из нашей старой группы тебе привет передают!

— Спасибо, парни! — Мне показалось, или в самом деле на глазах Аполлинариевича блеснули слезы.

— Как тебе наш пацан? — покосившись на меня, спросил Альбиков.

— Толк будет! — усмехнулся Трифон. — Удачи вам на выходе, парни!

Петр мощной рукой вытолкал меня со склада и задал направление движения мощным толчком в спину.

— Аккуратней, громила! — машинально огрызнулся я.

— Чую, выздоровел наш пионер! — ухмыльнулся Петр. — Откормили тут тебя… Вон какие щеки наел! Хуршед, помнишь, какой он был? Худу-у-ущий…

— Как глиста! — нашел подходящий эпитет Альбиков. — И как только винтовку удерживал!

— Зато немцы в него попасть не могли, — осклабился Валуев. — Пионер, чуть что, боком к ним поворачивался, а в профиль его и не видно! Помнишь, как тогда, возле убежища? Немцы не сразу и заметили, что их кто-то с ходу лупит! Там было два или три броневика…

— Заметили, — усмехнулся я. — А бронетехники они побольше нагнали — там был танк, три бронетранспортера и еще один шестиколесный «панцерфункваген» — ну, машина для связи. И с чего бы я вдруг, ни с того ни с сего, лупить стал? Их там с полсотни было, фрицев, — стоят в полный рост и по вам палят! А я им в тыл зашел, и не один, а с дедом Игнатом. Мы огонь открыли, когда человек десять немцев пошли вам «контроль» делать, а вы их из пулеметов приветили!

— Да-а… — зажмурился от приятных воспоминаний Альбиков. — Помню! Всю их контрольную группу положили, как траву косой!

Мне вдруг очень захотелось рассказать о былом, поделиться пережитым.

— Вот тогда и пришла моя очередь, — продолжил я. — А то, думаю, растянутся сейчас «германы», как их дед звал, охватят вас с флангов, а потом гранатами забросают, и все — рой вам потом братскую могилу. А у меня, как назло, лопаты не было…

— Шутник ты, пионер! — бахнул Валуев и громоподобно рассмеялся. — Так как ты их умудрился тогда сделать, расскажи, мне до сих пор непонятно!

— Дед меня страховал, а я работал по пулеметчикам — до них метров сто было. Одного снял, другого, третьего… Вторые номера пытались было сменить убитых, так дед их сразу отправлял следом за первыми. А главный у них в танке сидел, из люка торчал с биноклем. Думаю, надо его срочно приголубить, а то накомандует, чего не надо! До него далековато было, метров триста, а я без оптики… Попал! Целился, правда, в корпус, а попал в голову — пилотка в одну сторону, наушники в другую.

— Как мы потом выяснили, это был полковник Ангерн — заместитель командира дивизии, — вставил слово Альбиков.

— Помню, помню… — сказал Валуев. — Я тогда просто охренел: вдруг ни с того ни с сего танк срывается с места и уматывает. А за ним радийная машина, на той же скорости, только пыль столбом!

— Я со своего места только пылюку увидал, — признался Альбиков. — А потом лейтенант Петров с фланга ударил — ты ему еще вот эту самую свою «авээску» оставил. — Сержант легонько хлопнул ладонью по ложу моей винтовки. — Помнишь?

— А как же! — бодро ответил я. — Но только немцы, суки, как-то удивительно быстро в себя пришли… Начали по нам с дедом долбить так, что головы не поднять!

— Ну, а как ты внутри «Ганомага» очутился? — пытливо глядя мне в глаза, спросил Валуев, словно подозревая в измене Родине.

— Решил исполнить древний русский тактический прием — обойти врага с тыла! — изобразил я жестом свою военную хитрость. — Было у меня две «колотухи». Ну и решил я к фрицам поближе подобраться, на дистанцию броска, не ждать, пока у «германов» патроны кончатся! Или когда к ним подкрепление подойдет…

— И как у тебя это получилось? — спросил Альбиков, щуря черные глаза. — Бронетранспортеры ведь на открытом месте стояли!

Я про себя ругнулся даже — Хуршед будто допрос вел. Или ему в самом деле интересно знать? Или проверяет чего?

— Нашел место, где от кустов до ближайшего «Ганомага» каких-то полста метров было, — растолковал я. — Да нет, побольше… В общем, я туда. Добегаю до броневика, вижу — приятная компания укрылась за ним и по вам лупит. Досчитал до шести и бросил «колотушку» — она как раз в воздухе рванула. Потом еще одну такую группку… Но не всем досталось. Я тогда в БТР ворвался. И к пулемету… А остальное — дело техники. В упор сложно промахнуться!

— Да-а… — затянул Хуршед, видимо, удовлетворившись. — Были схватки боевые…

— Всего я пятьдесят четыре немецких трупака насчитал, — прогудел Валуев, — сам «зольдбухи» собирал. А полвзвода ты один, считай, перебил!

— Что бы вы без меня делали! — ухмыльнулся я и спросил, оглядевшись: — А куда это мы так бодро топаем? Въезд на территорию Школы в другой стороне!

— Да есть тут одно… дело! — тоже оглядываясь по сторонам, ответил Альбиков.

Мы остановились у небольшого бревенчатого домика, стоящего в той части территории ШОН, где я ни разу не бывал.

— Здесь, что ли, Петь? — спросил у напарника Хуршед.

— Похоже… — пробормотал Валуев.

Тут вдруг сзади послышалось негромкое покашливание — мы резко обернулись. На дорожке стоял и улыбался начальник ШОН. Подобрался он к нам совершенно бесшумно.

— Василий Захарович! — радостно сказал Альбиков. — Здравствуйте!

Я поразился. Никогда прежде мне не доводилось наблюдать, чтобы Хуршед выказывал кому-нибудь такое почтение, он всегда вел себя очень ровно. Но сейчас… Альбиков просто сиял от восторга, будто фанат, лицом к лицу повстречавшийся со своим кумиром, мегазвездой первой величины.

— Здравствуйте, Хуршед Рустамович, — улыбнулся начальник. — Прибыли?

— Да! — вытянулся во фрунт Альбиков.

А Валуев-то, Валуев! Этот великан, который мог бы сыграть Халка, всего лишь намазавшись зеленой краской, лучился, как стоваттная лампочка, и прогибался так, что чудилось — еще немного и он вовсе на коленки хлопнется.

— Ну что, Игорь? — повернулся Василий Захарович ко мне. — Готов?

— Так точно! — отчеканил я, хотя в тутошние уставы еще не ввели такой фразочки.

— Ну, тогда пройдем к секретчикам^[9], карты поднимем!^[10] — предложил Василий Захарович и приглашающе махнул рукой в сторону домика.

В течение следующих сорока минут начальник Школы неторопливо и вдумчиво грузил нас самой разнообразной информацией о том участке фронта (и немецкого тыла), где нам предстояло действовать. Причем только непосредственным «подъемом карты» Василий Захарович не ограничился: он отлично знал не только примерную численность частей и соединений, но и имена командиров, как своих, так и вражеских, какие-то подробности из истории описываемых подразделений, биографии офицеров, их слабые и сильные стороны и многое другое. В общем, «брифинг» получился весьма насыщенным.

— Ну, братцы, всем всё понятно? — глядя на нас с отеческой улыбкой, спросил начальник ШОН. — Вопросы есть?

— Никак нет! — не отрывая глаз от карты, проверяя по второму разу текущую фронтовую обстановку, ответил я.

Валуев пихнул меня локтем и прошипел:

— Пионер, и где ты только этих старорежимных словечек нахватался?

Альбиков, тоже по второму разу изучив нанесенные на свой экземпляр карты тактические значки, поднял голову и сказал:

— Все понятно, Василий Захарович, вопросов не имеем!

— Тогда я вас отпускаю и… Удачи! — благословил нас на подвиги начальник Школы.

— Спасибо! — хором ответили мы.

Оба сержанта проводили глазами начальника ШОН, покидавшего нас, и оборотились ко мне. Восхищение в их глазах потухло.

— Все, что ли? — пробасил Валуев.

— Что ли… — подтвердил я.

— Тогда поехали! — скомандовал Альбиков и первым вышел из домика секретного отдела.

Глава 2

Школу мы покидали не в кузове полуторки, а в мягком салоне «ЗИСа-101». Любит Петя Валуев большие машины! Поездка показалась мне даже приятной — лимузин катился по утрамбованному гравию «шоссированной» дороги быстро, но мягко, не замечая выбоин. Высокие елки обступали «трассу» с обеих сторон, погружая проезжую часть в сумрак, лишь изредка пропуская солнечный луч.

— Скоро вылетаем хоть? — спросил я минут через двадцать, оторвавшись от любования окружающим ландшафтом.

— А как доедем до аэродрома, так и вылетим, — строго по существу ответил Петр.

— А радист наш где?

— Радист в Киеве ждет, — сказал Альбиков.

За очередным поворотом внезапно открылось обширное поле, покрытое бурой травой. У дальней опушки леса, серебрясь на свету, стоял «Дуглас», он же «ПС-84», он же «Ли-2» (в близком будущем). Ни забора, ни охраны вокруг не наблюдалось.

«Это что же, — подумал я, — самолет здесь просто в «чистом поле» посадили, чтобы далеко не ездить?»

«ЗИС» подкатил почти к самому трапу, я с сержантами вышел и достал из багажника рюкзак. Впрочем, по сравнению с «ручной кладью» Валуева моя скромная поклажа смотрелась как полупустая авоська рядом с туго набитым чувалом.

Пилоты завели моторы, еще когда мы подъезжали, и теперь два мощных агрегата ревели, закручивая лопасти винтов. Взобравшись по лесенке в салон, я огляделся — самолет оказался в той же комплектации, которая была у «лайнера», доставившего меня в Москву — с рядами мягких пассажирских сидений. Военного колорита добавлял лишь выполненный кустарным способом люк в крыше салона, прикрытый мутным плексигласовым колпаком. Вероятно, это была заготовка для рабочего места воздушного стрелка.

Петя сразу грамотно «забил себе место» — развалился на брезентовых тюках, сваленных в хвосте фюзеляжа. Наверное, это были чехлы от двигателей.

— Просьба не будить! — прогудел Валуев, аккуратно умащивая под щеку свой огромный баул, и уточнил: — До Киева!

Моторы взревели, будто бы соревнуясь с Петром по громкости, и наш самолет покатился по полю, вздрагивая на неровностях. Разогнался и взлетел.

— Все выше, и выше, и выше… — пропел Альбиков, усаживаясь в соседнее кресло.

Интересный штрих — чехол с винтовкой (или что там у него?) он из рук не выпускал. Впрочем, как и я свою «АВС».

За квадратными иллюминаторами только облака и были видны, так что вскоре я заскучал.

Тоже, что ли, покемарить? Солдат спит — служба идет! Я смежил веки… Да фиг там, не засну все равно — организм взбудоражен, в голове каша!

Повернув голову, я глянул на Альбикова. Тот был рассеян и задумчив.

— Хуршед Рустамович! — окликнул я его, немного — в меру — ёрничая.

— М-м? — оторвался от созерцания собственных сапог сержант.

— А чего это вы так прогибались перед начальником школы?

Хуршед, похоже, не понял сначала, а после вытаращил свои чуток раскосые глаза.

— Да ты что, курсант? Это же сам Захарыч! Да ему памятник ставить впору! Это же настоящая легенда! Знаешь, как он в Испании франкистов гонял? О-о! В Сарагосе, в Барселоне… Испанцы звали его «компаньеро Закариас». Как-то в Паракуэльяс столько всякой мрази собрал — и анархистов, и фашистов, и либералов с троцкистами. Перестреляли — и сразу посвежело! А золото испанское как вывозили? Это же целый роман с приключениями! Пятьсот с лишним тонн! Часть золотого запаса из Банка Испании, причем большая. Ты только представь себе! Это почти восемь тысяч ящиков со слитками, и каждый ящик весил, как ты. Их свозили в Картахену и прятали в порту. И ты попробуй еще вывези, когда фашисты подступают к Мадриду! Африканская армия Франко была совсем рядом, а тут и анархисты зашевелились — решили сами прибрать золотишко, к себе в Барселону, чтоб на него покупать оружие и все такое прочее. Да тут даже не сам вывоз впечатляет… Понимаешь, мы же не крали это золото, его нам сам испанский министр финансов передал. Хуан… Хуан… Не помню, какая фамилия. Он же сам решил переправить золотой запас в СССР — Захарыч убедил его! Хотя, конечно, сама перевозка была делом опасным. Если бы фашисты или анархисты перехватили русских водителей грузовиков с испанским золотом, их бы на месте расстреляли! Тогда Захарыч попросил министра финансов, который Хуан… Хуан Негрин! Во, вспомнил. Короче, этот Негрин выписал Захарычу документы на имя Блэкстона, якобы представителя Банка Англии. И дело пошло! Когда Владимир Захарович прибыл в Картахену с караваном грузовиков, его там уже ждали четыре советских танкера. Все это время немцы бомбили Картахену, но наши не сплоховали — загрузили все золото и тишком доставили в Одессу. Ну, в Одессе я не был, но мне рассказывали про разгрузку. Тогда и пирс, и половину порта оцепили, всех удалили, а высшие чины ОГПУ сами перетаскивали ящики с золотом в товарные вагоны, чтобы вывезти их в Гохран. Говорят, если все те ящики разложить на Красной площади, то они бы всю мостовую заняли, из конца в конец! Понял теперь? — Проникся, — ответил я. Историю про лихой вывоз золотого запаса Испании я слышал и в XXI веке.

— А по мне, так Захарыч куда сильнее в Китае отметился, — раздался сзади бас Валуева. Уже проснулся? И часа не прошло с момента взлета! Петя вылез из своей «кроватки» и втиснулся в кресло у меня за спиной.

— Да-а… — с радостной улыбкой подхватил Альбиков. — И там тоже. Когда микадо объявил секретную мобилизацию полумиллиона самураев для пополнения Квантунской армии, нам об этом стало известно в тот же день. Японцы хотели нас спровоцировать, чтоб мы сами на них напали, — лишь бы повод для войны появился!

— Захарыч тогда в Чунцине был, в самом логове Чан Кайши, — рассказывал Валуев, сложив мускулистые руки за головой. — Когда Гитлер на нас полез, гоминьдановцы писались от счастья! Надеялись, что японцы тоже пойдут на СССР войной — и выведут свои войска из Китая. И Чан Кайши сразу бы придавил китайских коммунистов. Не вышло! Ничего у них не вышло — уж что там в точности делал Захарыч — не знаю, не мой уровень, но гоминьдановцы очень быстро пошли на попятную.

— Обделались они качественно! — подхватил Альбиков. — А что именно там делал Захарыч и его ребята, настоящие фамилии которых знает только нарком, мы непременно узнаем! Лет через десять! Когда гриф «Совершенно секретно» сменят на «Для служебного пользования». Понял?

— Понял, — кротко ответил я. А что еще сказать? Теперь и я гордиться буду, что учусь под началом ТАКОГО человека. — Но мне кажется, что с секретностью явный перебор! Помнишь, Хуршед, как ты меня чуть не расстрелял, когда ваше прикрытие спалилось?

— Я?! — изумился Хуршед и тут же смутился. — А-а… Это тогда, в лесу?

— Ну да!

— В лесу? — нахмурился Валуев.

— Да это… — криво усмехнулся Альбиков. — Спецархив мы тогда вывозили из Ровно. Помнишь, приказ пришел? Ну, и до кучи пленных решили подкинуть да раненых. Спецколонна такая составилась — пять полуторок, автобус и броневичок. БА-20, по-моему. А потом к нам еще «эмка» прибилась, корреспондента подвезла. Направлялись в Житомир, а попали в засаду! Немцев там было до взвода, они нас из пулеметов обстреляли — три или четыре «эмгача» работало, а у нас один, да и тот…

Хуршед махнул рукой, а я продолжил:

— Мы хотели сразу из автобуса вылезти, а как? Дело даже не в том, что я толком ходить не мог после контузии, просто единственная дверь рядом с водителем была и открывалась прямо на немецкие пулеметы. Мотор заглох, шофера убило, а тут из кустов фриц выскакивает и к автобусу! И тащит с собой связку гранат! Ни фигассе! — думаю. Я его прямо через заднее стекло снял, из «парабела». И тут нам опять повезло — подоспели наши броневики.

Они отвлекли огонь немцев на себя, и я кулем вывалился из автобуса…

— Так я не понял, — перебил мои воспоминания Петр, — а когда Хуршед тебя прикончить грозился?

— А когда я догадался, что спецархив он не в Житомир везет! Там где-то по дороге схрон имелся. Да и не архив это был — мешки с пломбами, а набиты газетами. Мы, вероятно, отвлекали на себя диверсантов противника, а настоящий архив втихаря другой дорогой увезли.

— Умный, блин, так бы и пристрелил! — пробурчал Альбиков.

— О, Петя, видишь? Он снова грозится! — шутливо возмутился я. — Как в тот раз!

— Ничего я не грозился, — улыбнулся Хуршед.

— Ага, не грозился! А сам кобуру лапал!

— А не надо было умничать…

— Не, ну ты понял? — обратился я к Петру.

— Он такой! — фыркнул Валуев. — Так и норовит в расход пустить! А расскажи-ка мне, пионер, как ты немецкого капитана из Абвера поймал? Мне Хуршед рассказывал, но как-то бестолково, я и не понял толком ничего!

— Да я его, в общем, не ловил, — усмехнулся я. — Я его, можно сказать, подобрал!

— Он у дороги бесхозный валялся, как пыльный мешок, а тут ты? — пошутил Петр.

— Ну, почти… — хихикнул я. — Там после налета бомберов всё поле в воронках было. Ничего живого не осталось! И вот бреду я печально по этому полю, бреду… А тут фриц какой-то на краю воронки сидит и руку раненую баюкает. Увидел меня и за пистоль решил схватиться. Тут я ему прикладом вот этой самой винтовки вторую руку и сломал…

— Это он геройствовал, пока я в другой воронке отлеживался! — грустно сказал Альбиков. — Но хоть живой остался! Думал-то — всё, амбец, допрыгался кузнечик самаркандский… Влипли мы тогда очень серьезно!

— Это все мотоцикл немецкий виноват! — жизнерадостно сказал я, обращаясь к Петру. — Сдох, зараза, в самый неподходящий момент! Главное, мы у дороги, а навстречу колонна немецкая прет! Впереди три мотоцикла с пулеметчиками в колясках, а за ними грузовики и наливняки. Бли-ин! А вокруг только голое поле! Ну, мы с Хуршедом и разбежались в стороны, чтобы этим уродам перед неминуемой смертью нагадить. Начали стрелять… А толку? Ну, кого-то мы положили, это факт. Так там полтора десятка грузовиков с боеприпасами и охрана соответствующая! Потом гляжу — танк с «Ганомагом» по полю рвут, колонну обгоняют, чтобы нас ухайдакать. Ну все, думаю, приехали!

— И тут появились наши бомберы! — расплылся в улыбке Альбиков. — Два звена «СБ» ка-а-ак отбомбятся по колонне! Рвало так, что от колонны вообще ничего не осталось — детонировали и боеприпасы, и топливо. Ну и нас малость глушануло!

— Ни хрена себе — малость! — покривился я. — Я потом час плохо слышал! Вторая контузия за три дня! Правда, всего через пару часов на меня дом упал… Вот там реально амбец был!

— Так ты потом еще и из немецкого самолета выпрыгнул! Я тебя из лап особистов вынимал! — припомнил Валуев. — Умеешь ты, пионер, находить приключения на свою жо… пятую точку!

И в таком стиле, вспоминая былое да подтрунивая друг над другом, мы и провели полет. К счастью, долетели нормально, немцы нас не потревожили. Садились на аэродром в Броварах, который называли «Воздушные ворота Киева»^[11] и с которого я два месяца назад вылетел в Москву. Интересно, дошло ли до Сталина то письмо, что я бросил в почтовый ящик в здании аэровокзала? Сработал ли «магический» адрес: «Москва, Кремль, товарищу Сталину, лично в руки»?

В принципе, должно сработать. Я просто не представляю себе начальника почтамта, готового выбросить пакет, адресованный ТАКОМУ человеку. Само собой, письмо первым делом попадет в руки энкавэдэшников. Вот уж кто поволнуется всласть! А как же?

Просто отправить пакет, без перлюстрации? А вдруг туда какая похабщина вложена? Вскрыть? А кто они такие, чтобы вскрывать почту самого товарища Сталина?

Думаю, что в киевском управлении НКВД решат просто переслать пакет в Москву — не наш уровень, дескать!

Наверное, вождь все же получит мое письмецо. Вопрос: поверит ли? Сделает ли выводы? Примет ли меры?

Хочется думать, что выждет до первого же события, мною описанного, убедится в моей правоте — и начнет действовать. Впрочем, возможны варианты…

Прижав нос к иллюминатору, я возил им по стеклу и осматривался. На первый взгляд самолетов на огромном поле сильно поубавилось — пропали тяжелые «ТБ-3», сильно сократилось поголовье «СБ». Сбиты или передислоцированы? Надеюсь, что второе.

Взлетное поле оказалось испятнано кляксами разноразмерных воронок от авиабомб. Большей частью засыпанных — спасибо доблестным бойцам БАО!^[12] Двухэтажное здание аэровокзала было разрушено наполовину, но каким-то чудом сохранились гипсовые статуи пилотов у главного входа. И что сразу бросилось в глаза — появилось большое количество зениток. Чуть ли не в четыре раза больше, чем было в конце июня.

Едва наш «ПС-84» приземлился, его закатили под маскировочные сети. Пожилой техник открыл бортовой люк и установил трап. Мы буквально выпали из самолета. Свалив на утоптанную до полной окаменелости землю рюкзаки и аккуратно положив поверх них оружие, принялись разминаться.

Тут к нам подошел весьма примечательный парень, со знаками различия сержанта госбезопасности на новенькой, тщательно отглаженной форме. Ростом выше среднего, он был смуглым, как Хуршед, узкоплечим и худющим, как я. Черноглазый и черноволосый, сержант воинственно топорщил пышные усы, больше всего напоминая киношного разбойника, довольно забавного с виду.

С собой усачок приволок огромный ящик «портативной» радиостанции.

— Как долетели, товарищи? — с легким, почти неопределяемым акцентом спросил встречающий. — Привет!

— Буэнас, амиго!^[13] — Валуев первым влепил свою пятерню в подставленную ладонь радиста.

— Буэнас!

— Ола, Хосеб!^[14] — поздоровался Хуршед и представил нашего «радиолюбителя»: — Знакомься, Игорь, это Хосеб Алькорта, испанец-интербригадовец!

— Но, но! — замотал головой Алькорта. — Не испанец! Я — баск!

— А, ну да… — хмыкнул Хуршед. — Вечно я забываю, что ты не испанец… А теперь, баск, замри! Перед тобой сам легендарный Игорь Глейман!

— Наслышан! — широко, во все тридцать два, улыбнулся Хосеб. — Ребята много про тебя рассказывали!

— Ола, амиго, — сказал я, пожимая Алькорте руку.

— Ну, что? — энергично сказал Хосеб. — Ждем до вечера, нам обещали «У-2». Долетим почти до самого места назначения, а дальше…

— А дальше пешкодралом, — кивнул Валуев. — Пошли в располагу! Покурим и оправимся, так сказать…

Мы прошли через хлипкий, сильно прореженный бомбардировками лесок и обнаружили за ним целый городок — под маскировочными сетями четкими рядами стояли десятки больших армейских палаток. Неподалеку курилась легким сизым дымком полевая кухня, возле которой «принимали пищу» красноармейцы из БАО, летчики, еще какие-то военные. Навскидку — под сотню человек.

— А мы вовремя! Время-то обеденное! — довольно сказал Валуев. — Отря-яд! Слушай мою команду — приступить к приему пищи!

— Тебе бы только жрать! — фыркнул Альбиков.

— Разговорчики в строю… — добродушно проворчал Петр.

Мы отстояли короткую очередь и получили от румяного, пухлого, как и полагается, повара в чистейшем, что даже бросалось в глаза, белом фартуке, по котелку с гречневой кашей, обильно заправленной тушенкой и салом, и по ломтю ароматного, явно только что испеченного ржаного хлеба. Ложка словно сама собой возникла у Валуева в руке, и сержант пошел наяривать, не забывая о хлебе насущном — горбушка уминалась с не меньшим аппетитом.

— Куда ж тебя, проглота такого, прокормить… — бурчал Хосеб, тоже вовсю орудуя ложкой.

— Молчи, длиннота… — проговорил Валуев с набитым ртом.

— На себя посмотри!

— А я ширше! Понял, «три метра сухой дранки»?

— Осо совьетико!^[15] — фыркнул баск.

Лишь иногда, словно по забывчивости, Алькорта сбивался на испанский, а так он говорил по-русски весьма прилично. Видать, четвертый год кукует интербригадовец в СССР. И не захочешь, а научишься болтать по-нашему.

Чем-то Хосеб напоминал «лицо кавказской национальности», но отдаленно, разве что жгучей своей чернотой. Но до чего ж похож на пирата! Ему бы еще серьгу в ухо… Капитан Алатристе!

Я быстрее всех прикончил свою порцию (растущий организм!), тщательно облизал ложку и спросил, выдерживая невинное выражение на лице:

— А вы как в мою группу попали?

— В твою? — хмыкнул Альбиков.

— А то!

— Ну, ты и наглец…

— Наглость — второе счастье! — сказал я назидательно.

— Может, и так… Знаешь, сколько нас по всяким кабинетам таскали, про тебя выспрашивая? Попался бы ты мне тогда — придушил бы точно!

— Меня?! — комично изумился я. — За что?

— За шею! Даже Петя рычать начал, а его вывести — это надо уметь! Вчера в Москву вызвали, сказали, что тебя будем сопровождать. Знакомы, мол, в паре боестолкновений вместе поучаствовали… Спелись, в общем.

— Сопровождать, значит…

— Ага. Окружим тебя вниманием и заботой.

— Дойдешь? — участливо, без всякой подначки спросил Петр, явно имея точную информацию о моих многочисленных контузиях.

— Дойду, — вздохнул я. — Тренировался изо всех сил. По лесу с полным рюкзаком маршировал, километров двадцать в день. Как чувствовал, что пригодится!

— Нормально, — одобрительно кивнул Альбиков. — Надеюсь, что нам долго блукать по лесам не придется.

Собирался пойти дождь, и наша группа перекочевала в полуразгромленный аэровокзал. Когда начало темнеть, на аэродром, прямо к зданию приехал целый кортеж — три «эмки», два трехтонных грузовика. Из легковушек начали выбираться военные в щегольских коверкотовых гимнастерках и синих шароварах с золотыми лампасами. На петлицах блеснули звезды^[16]. Из грузовиков высыпали три десятка автоматчиков и мгновенно оцепили здание.

— Эге, так это сам комфронта! — шепнул Альбиков. — Отряд, смирно!

Мы построились в короткую шеренгу. От машин к нам подошли всего три человека. Генерал с четырьмя звездами, и два майора — один довольно пожилой, явно из запаса, с медалью «20 лет РККА» на груди, а второй — молодой, в щегольских хромовых сапогах кавалерийского образца.

У Кирпоноса было усталое лицо давно не спавшего человека. Он подошел к нашему строю и почти минуту молча стоял, поочередно разглядывая нас красноватыми глазами.

— Здравствуйте, товарищи! — наконец сказал комфронта.

— Здравия желаем, тащ генерал-полковник! — по-строевому рявкнул Валуев.

— Готовы?

— Да, товарищ генерал-полковник! — ответил Петр за всех.

Михаил Петрович подошел ближе и встал напротив меня:

— Игорь Петрович Глейман?

— Так точно, тарщ генерал-полковник! — браво отрапортовал я.

— Похож! — обронил Кирпонос, рассматривая меня в упор. — Правда, Валер Иваныч?

Пожилой майор сделал несколько шагов и встал рядом с генералом.

— Вылитый отец! — после цепкого взгляда на мое лицо подтвердил Валерий Иванович. — А ведь я тебя, Игорь, на руках качал, когда мы с твоим батькой в одном полку служили! Привет ему передавай от меня! Скажи так: замкомвзвода Валерка Белоусов жмет мозолистую руку! Он поймет…

— Так точно, тарщ майор! Передам в точности! — серьезно ответил я.

Генерал и майор переглянулись, и после небольшой паузы Валерий Иванович тихонько сказал:

— С Империалистической этих слов не слышал…^[17]

— Так точно! — в тон ему ответил Кирпонос, и старые вояки негромко рассмеялись.

— Растет смена! — довольным голосом резюмировал Белоусов.

— Ладно, это все лирика, а теперь по делу! — спохватился комфронта, сделав несколько шагов назад, чтобы видеть всю нашу четверку. — О цели задания вы все прекрасно осведомлены. Не буду лишний раз говорить, что обстановка на Юго-Западном фронте чрезвычайно сложная. Немцы рвутся к Киеву, а резервов у меня нет. Красноармейцы сражаются героически, отбивают атаки, но это очень трудно — остановить наступление двенадцати дивизий, из которых пять — танковые, а две — моторизованные дивизии СС! Честно вам скажу — я, хоть и атеист, готов молиться о прорыве группы подполковника Глеймана! Поддержка его танков была бы настолько кстати, что весь мой штаб будет кричать «ура!», когда глеймановцы ударят в тыл фон Клейсту! Мы готовы на все! Бомбардировщики «ТБ-3» отогнаны отсюда на дальние аэродромы. Как минимум две сотни этих «туберкулезов» мы задействуем в «воздушном мосту», перебросим солярку и боеприпас, а в обратный рейс самолеты примут раненых.

— Вы только связь нам с Петром Дмитриевичем дайте! — добавил майор Белоусов. — На вас вся надежда!

— Мы не подведем, товарищ генерал-полковник, — спокойно сказал Хуршед.

— Хорошо! — ответил комфронта и, после долгой паузы, обернулся к парню в кавалерийских сапогах и позвал: — Витя, подь сюды!

Молодой майор подошел и протянул Кирпоносу тонкую папку.

— Здесь диапазоны радиочастот и шифры для связи со штабом фронта! — пояснил генерал и буквально воткнул папку в руки Валуева.

— Время сеансов? — уточнил Петр.

— Мы будем слушать эфир круглосуточно! — ответил майор Белоусов. — Я лично отвечаю за эту операцию.

— Удачи вам, ребята! — по-простецки сказал Кирпонос.

Пожав всем руки, комфронта уехал, а я лишь головою покачал. Генерал-полковник был человеком отважным и, вероятно, неплохим командиром, но стратег из него никакой. Не дотягивает он до командования фронтом.

А кто дотягивает?

Тут я реально завис. Все ли учили историю СССР настолько хорошо, чтобы помнить командующих фронтами? Ватутина помню, Рокоссовского… А Горбатов? Или Черняховский? Эти точно потянут должность комфронта, но не сейчас — им нужно время, чтобы набраться опыта. А как же? Тот же Черняховский нынче, если память мне не изменяет, командует танковой дивизией в звании полковника. То есть он даже армией пока что не «рулил». Куда ж ему в комфронта?

Да, очень даже толковый командир из него выйдет, но года через два-три. Хочется, очень хочется подогнать историю, пустить ее вскачь, да нельзя. Историческая последовательность — не ипподром какой.

Как там в латинской пословице говорилось? «Жернова богов мелют медленно…»

Я усмехнулся. А мне спешить некуда!

Мы отошли к разрушенной стене аэровокзала и присели среди обломков. Валуев и Альбиков что-то вполголоса обсуждали, кажется, «пробивали» маршрут, а я просто откинулся на теплые, нагретые еще по-летнему теплым солнцем кирпичи и просто смотрел на стремительно темнеющее небо.

Удивительно, но именно тут, на аэродроме, меня застало то самое свободное время, которого так не хватало все эти военные месяцы. Нет, случались иногда минутки покоя, но я их использовал строго по назначению — дрых или просто валялся на траве, бездумно пялясь в «небеса обетованные».

Впрочем, усмехался я по другому поводу — меня опять донимали те назойливые мыслишки, которые и раньше мелькали. Даже что-то вроде совести проснулось и принялось грызть с укоризной — ты же темпонавт, верно? Так чего ж ты ждешь? Чего к Сталину не спешишь, все рассказать, что знаешь?

Конечно, у тебя на руках нет убойного аргумента вроде ноутбука, куда случайно, каприза ради, ты закачал карты германского генштаба и чертежи «Т-54». И все же…

Я поморщился. Свой долг, священный долг пришельца из будущего, я выполнил — отписал товарищу Сталину все, что знал, все те крохи знаний об истории Великой Отечественной войны, которыми владел. А что я еще мог?

Напроситься к вождю в гости и пророчествовать? Пророки обычно плохо кончают… Не верит им никто, а когда толпа убедится, что дар предвидения тебе в самом деле не изменил, то бывает уже поздно — и толпа сгинула, чересчур увлекшись скепсисом, и тебя, пророка недоделанного, линчевали, чтоб не мешал спокойно жрать и спать…

Увидав, что Валуев поднялся, я понял, что свободное время кончилось.

— Подъем, — негромко скомандовал Петр. — Пора.

Глава 3

Мы подхватили рюкзаки и оружие и довольно долго, минут пятнадцать, шли через измочаленный бомбами лесок и взлетное поле с засыпанными воронками, куда-то на самый дальний конец аэродрома. Здесь под изрядно побитой временем и налетами супостатов маскировочной сетью стоял «У-2», он же в будущем «По-2», — легендарный самолет, «летающая парта», курьер и легкий ночной бомбардировщик.

Увидев нас, из открытой кабины вылез молодой парень в пилотском шлеме и вразвалочку подошел к нашему баску.

— Принимай, «долгий парень»! — сказал он громко, явно вспоминая неизвестную мне хохму. — Заправлен аппарат, проверен, так что…

— Спасибо, Аркаша! — кивнул Хосеб. — Шапку давай!

Названный Аркадием летчик с улыбкой стянул свой шлем и передал его Алькорте.

Оглянувшись на Альбикова, я удивленно спросил:

— И это все? Нас же четверо!

— Четверо, — подтвердил Хуршед.

На его губах проявилась улыбочка, имевшая прямое отношение к азиатскому коварству.

— Так не хватит же мест! «У-2» поднимет одного, максимум двух, кроме пилота!

— Вот наш пилот. — Альбиков хлопнул по плечу Хосеба.

Но я все еще «тормозил».

— Так, если мы все спрыгнем, самолет гробанется!

— А мы не будем прыгать, — изрек Валуев. — Хосеб мягко, мяга-а-анько посадит самолетик прямо в пункте назначения. Посадишь?

— Си! — хмыкнул радист.

— А-а… — изобразил я понимание, обращаясь к Валуеву. — Так ты не летишь, что ли?

— Это еще почему? — не понял Петр.

— Так «У-2» не рассчитан на медведей!

— Иди ты!

На правах командира, и весьма крупногабаритного, он с трудом устроился на сиденье позади пилота. А нам с Альбиковым досталась «плацкарта» — место на нижнем крыле. Алькорта старательно привязал нас брезентовыми ремнями, надел нам на головы очки-консервы и матерчатые шлемы десантного образца, тщательно проверил, не упирается ли в тело оружие или снаряжение.

— Ты, Игорь, руки под грудью сложи, иначе от набегающего потока ладони замерзнут, хоть и лето сейчас! — по-отечески заботливо посоветовал пилот. — И голову наклони, чтобы воздух макушкой резать, а не лбом!

— Ну, долго ты еще будешь возиться? — проворчал Валуев. — Время уходит!

— А я уже закончил! — сообщил Алькорта, быстро запрыгивая в пилотскую кабину. — От винта!

Мотор прочихался и затарахтел. Неужто взлетит? «Ужто», блин!

«У-2» прокатился, разбежался и легко оторвался от земли. Набрал высоту и потянул к западу.

Летим, тарахтим… Скорость даже ниже, чем я привык гонять на своем «субарике». Поэтому особых проблем от полета на крыле нет — ничего не мерзнет, ничего не давит, ничего не болит. Лежи себе и наслаждайся видом проносящейся внизу земли.

Земля была недалеко. Всего-то метрах в двухстах пониже. Постепенно ее залила чернильно-черная мгла, изредка разрываемая непривычно тусклыми лучами автомобильных фар. Линия фронта дала о себе знать загодя — за несколько километров я увидел взлетающие в небо осветительные ракеты и ярко-желтые плети трассирующих пулеметных пуль. Артиллерия сейчас молчала. Алькорта слегка накренил самолет, и мы скользнули в сторону какого-то черного пятна. То ли болота, то ли рощи — с высоты было не различить. Но там никто не стрелял и не пускал ракет — мы проскочили незамеченными.

Немецкий тыл не спал — по дорогам мотались автомобили, ползали танки. Далеко за линией окопов горели небольшие костерки. Наверняка возле них сидели Гансы, Фрицы, Эрики и Дитрихи, варили супец из кубиков «Магги»^[18] и смолили эрзац-сигаретки. К сожалению, ни одного фугаса, чтобы зафигачить по «наглым рыжим мордам», на борту не было.

Я впал в какое-то оцепенение. Спать на крыле самолета не тянуло, да и близкое соседство с мотором не способствовало отдохновению. Сколько тянулась эта полудрема, не скажу, а вывел меня из нее голос Валуева, крикнувший Хосебу:

— Огни! Вон, видишь?

Для наглядности Петя показал рукой на три неярких светляка посреди большого темного массива (леса или болота?), расположенных ровным треугольником.

— Си! Вижу! — ответил пилот, и самолет заскользил вниз.

Это я сразу почувствовал — ноги поднялись выше головы. Потом «У-2», подрабатывая мотором, стал мягко опускаться, пока не коснулся колесами травы, — и сразу стало понятно, что приземлились мы где-то в голом поле — столько здесь обнаружилось бугров и ямок. Подскакивая и качая крыльями, самолет прокатился, гася невысокую скорость, и тарахтенье сразу стихло. После шума, бившего в уши всю дорогу, я будто оглох.

— Хватит валяться, — бодро посоветовал нам Петр, с кряхтеньем выбираясь из своей тесной кабинки. — Давай помогу освободиться!

Для скорости сержант просто разрезал ножом привязные ремни и тут же канул куда-то в темноту, прорезаемую слабым светом догорающих костров. Оранжевые сполохи причудливо плясали на стене какого-то бревенчатого сооружения — здоровенного сарая или амбара, стоящего у кромки леса.

Я присел возле крыла и, постанывая от натуги, сделал несколько разминочных движений, разгоняя застоявшуюся кровь.

Альбиков тоже кряхтел и негромко стонал, но при этом первым делом достал из чехла винтовку Мосина с оптическим прицелом и стал заряжать ее, быстрыми и точными движениями загоняя патроны в магазин^[19]. Рефлексы осназовца явно работали быстрее осознанных действий. Я, глянув на него, последовал примеру — отвязал свое оружие и рюкзак, проверил «АВС».

— Вокруг все тихо! — сказал Валуев, появляясь из темноты. — Оттаскиваем самолет.

Мы, все четверо, ухватились за хвост «У-2» и покатили аппарат задом наперед. Целиком самолет в сарае не поместился, крылья мешали, и носовую часть мы укрыли рваной, прелой рыбацкой сетью, сверху накидав сена.

— А где же наш встречающий? — спросил Алькорта, прислушиваясь к какому-то подозрительному звуку.

— От лесника требовалось только разжечь костры в оговоренное время, — сдержанно ответил Хуршед. — Ждать нас с цветами он не обязан.

— Уходим, — сказал Валуев, тоже навострив уши. — Сюда, кажись, кто-то едет!

Я повесил на спину рюкзак, ремень «АВС» перекинул через плечо, и в этот самый момент тоже услышал шум — нарастающий рев моторов. Не успели мы отбежать от сарая и на полсотни метров, как из леса выехало несколько грузовиков. К нам протянулся свет автомобильных фар — он показался мне ослепительным.

— Хальт! — прозвучал хлесткий окрик. — Рус, сдавайс!

Винтовка мгновенно оказалась в моих руках. Упав на землю, я двумя очередями погасил половину фар, но в ответ заработало несколько пулеметов. Одного пулеметчика я завалил сразу, взяв чуть выше огненного цветка, «распускавшегося» из дула «MG-34». Еще два пулемета «погасил» Альбиков — его трехлинейка хлопала рядом с равными промежутками между выстрелами — сержант работал спокойно и размеренно, словно на стрельбище.

Тут ко мне подкатилась здоровенная туша Валуева.

— Идем на прорыв! — выдохнул Петр. — Мы с Хуршедом впереди, вы с Хосебом сзади!

— Есть!

Валуев прав — бежать в любом ином направлении смерти подобно. Насколько я мог видеть, верней, догадываться, кругом простирался обширный луг, вытянутый с востока на запад. Ну, или наоборот. Пока его перебежишь, тебя десять раз пристрелят. А вот когда жертва бросается на охотников — это по-русски!

Ставя меня и Алькорту во второй ряд и буквально прикрывая нас собой, сержант отнюдь не лез в герои, а вполне логично рассчитал, что он и Альбиков — простые боевики, а от меня зависит успех всего задания, ну а Хосеб обеспечивает связь.

Альбиков выстрелил еще три раза, и погасли все уцелевшие фары. Немецкие пули так и зудели над головой, но, похоже, нас просто «прижимали» огнем, явно собираясь взять живьем, как тех демонов.

— За мной! — рявкнул Валуев, вскакивая на ноги — словно медведь на дыбы встал.

Выставив перед собой «ППД», он понесся вперед, на немцев. Рядом с ним мчался Хуршед, сменивший винтовку на «ТТ», следом пристроились мы с Алькортой. Как говорил один советский генерал: «Немцы не любят ночного боя — наша задача навязать им его!»

Это был сумасшедший забег! Но именно безумство сохранило нам жизнь. Валуев пер по прямой, как разъяренный зверь, долбя короткими очередями в каждое шевеление. Альбиков страховал — его «тэтэшник» хлопнул всего раза два. Немцы орали и палили на расплав стволов «куда-то в ночь», пули так и свистели вокруг нас. Я тоже стрелял по каждой вспышке, по каждому мелькнувшему в темноте силуэту. Пару раз какие-то ошалелые фрицы выскакивали мне чуть ли не под ноги. Одного я приголубил ударом приклада в переносицу, ориентируясь по белому пятну под чернотой каски, второго пристрелил короткой очередью Алькорта. Мелькали слабые лучики фонариков, слышались отрывистые команды, и тогда я сам начал орать во всё горло:

— Клаус, линкс ум! Фойер! Зих хинлеген! Нихт шиссен! Энтладен! Стопфен, фолле декунг! Раш форвертс!^[20]

Я кричал, лишь бы запутать дисциплинированных «дойче зольдатен», и у меня, по-моему, получалось — пожар в борделе во время наводнения набрал высокие обороты — фашисты носились по разным траекториям, периодически сталкиваясь лбами, а их стрельба и вовсе стала бестолковой.

В какой-то момент я упустил из виду широченную спину Валуева, и тут откуда-то сбоку выскочили два ошалевших немецких офицера в фуражках и с фонариками в руках. Они орали что-то малоразличимое в общем шуме, явно пытаясь навести порядок. Лучи света мазанули по нам с Хосебом, я нажал на спусковой крючок, но верная «АВС» ответила молчанием — в суматохе забыл поменять магазин. Повезло — диск хосебовского автомата был еще полон — баск дал длинную, патронов на двадцать, очередь и завалил «сладкую парочку». Я едва успел перепрыгнуть через оседающие на землю трупы и тут же влетел в кусты, к моему несказанному счастью, без колючек. Упругие ветки хлестнули по лицу, как плети. За кустами меня схватил своей железной лапищей Валуев и направил на путь истинный, а сам побежал рядом, шарахаясь от деревьев. Видит во мгле, как кошка!

Я на бегу сменил магазин и снова вскинул приклад к плечу, но стрелять оказалось не в кого — мы проскочили. Шум позади сделался смутным и плохо различимым. Вот прекратились одиночные винтовочные выстрелы, вот долбанул и затих пулемет… Фух-х, пронесло!

— За мной! — рявкнул сержант. — Не отставай, пионер! Хосеб, ты где?!

— Я тут! — пропыхтел наш пилот-радист.

— Хуршед?

— Живой! Джаляб, кютвераляр…^[21]

Я несся в ногу с Валуевым и, кажется, тоже начинал видеть в темноте. По крайней мере, я ни разу не треснулся об дерево…

Неожиданно чаща кончилась, и мы выскочили на дорогу. Это была не широкая «панцер-штрассе», как немцы говаривают, а узкая, извилистая дорожка с едва набитой колеей. По ней мы и двинулись.

Примечания

6

Подробнее об этом можно узнать в романе «Спасибо деду за Победу! Это и моя война».

7

В отличие от других револьверных систем, в «Нагане» перед выстрелом камора и ствол не только совмещаются по одной оси — барабан подается вперед и надвигается каморой на выступающая заднюю часть ствола. Прорыв пороховых газов при этом практически исключен.

8

Подробнее об этом можно узнать в романе «Спасибо деду за Победу! Это и моя война».

9

Секретчики — сотрудники Секретного отдела. Секретный (Первый) отдел в штабах крупных армейских соединений (корпусов, армий, фронтов) осуществлял контроль за штабным делопроизводством, обеспечением режима секретности, сохранностью секретных документов. Отвечал в том числе за хранение и выдачу карт.

10

Поднять карту — нанести на чистую географическую карту тактические значки, обозначающие расположение частей и соединений, как своих, так и вражеских.

11

В то время — главный аэропорт столицы Украинской ССР. А на начальном этапе ВОВ — и крупный военный аэродром. Почти полностью уничтожен во время боев за Киев и после войны в качестве аэродрома уже не эксплуатировался.

12

БАО — батальон аэродромного обслуживания.

13

Разговорное от исп. Buenos dias, amigo (Добрый день, друг).

14

Hola (исп.) — привет, здорово.

15

С испанского — «советский медведь».

16

Звезды на петлицах в 1941 году были только у генералов. От двух до пяти штук.

17

Уставные формы ответов подчиненных на вопрос командира, принятые в Русской Императорской армии, типа «Так точно!», «Никак нет!» и «Не могу знать!», в РККА не использовались вплоть до 1943 года.

18

Бульонные кубики «Магги» входили в сухпай Вермахта.

19

Снайперскую винтовку Мосина из-за особенностей крепления оптического прицела невозможно было заряжать при помощи обоймы — только по одному патрону.

20

Клаус, налево! Огонь! Залечь! Не стрелять! Разрядить! Прекратить огонь, всем в укрытие! Быстро вперёд! (Бессмысленный набор уставных немецких команд.)

21

Узбекский мат.