Марсианка

Алексей Мальцев, 2019

В сборник вошли повесть и рассказы современного российского писателя Алексея Мальцева. О чём они? О жизни и смерти, о любви и ненависти, о неосторожных желаниях и цене, которую мы и наши близкие платим за их реализацию, о смысле жизни, в конце концов. Проза из жизни, но с лёгким налётом мистики, как все мы любим. Читайте и получайте удовольствие. Для широкого круга читателей.

По ту и эту сторону греха

Повесть

Весна. Эпизод первый

— Ты какой-то не такой сегодня, — Вика забилась в угол подобно загнанному зверьку. Лица не было видно, лишь коленки белели в лунном свете, словно два яблока.

— Устал чертовски, вот и не такой, — Арсений потянулся к тумбочке, нащупал сотовый. — Ни фига себе, спать осталось четыре часа с небольшим. Мне ничего не хочется, в том числе и выяснять отношения… Здоровый крепкий сон — решение всех проблем, тебе не кажется?

— Хотя, нет, вру, не только сегодня, — не слыша его слов, она вторглась в полосу лунного света своим указательным пальцем и начала размеренно им покачивать, как училка в классе, диктуя при этом почти по слогам: — Последнюю неделю… ты, Варенец, бревно бревном! У тебя… как бы это поприличней выразиться… завелась любовница? Колись, Казанова!

Он устало усмехнулся, приподнявшись на локтях. На такой же вопрос, помнится, один из героев его любимого фильма «Экипаж» в исполнении Леонида Филатова остроумно ответил, что заводятся тараканы… Арсений не стал его копировать, хотя и очень хотелось.

Ситуации принципиально разные: в фильме герой был холост, нагулявшись вволю, в конце картины согласился себя «окольцевать». Он же, Варенец, изначально связан узами брака и разводиться не собирается. А то, что любовниц у него «выше крыши», так это ж как воздух, его всегда должно быть достаточно. К тому же герой Филатова был лётчиком, а он — врач, человек, максимально приближённый к телу…

— Терминология у тебя, однако! Никого у меня нет, прекрати. Извини, завтра тяжёлый день, хотелось бы выспаться.

Неужто астрология — не выдумка, и эта ночная разборка — тому подтверждение?! Вопрос настолько отчётливо прозвучал в его мозгу, что Арсений невольно повернул взлохмаченную голову к окну, чтобы убедиться — не из космоса ли занесло беднягу.

Сам он по гороскопу Весы, ему ближе полутона, недосказанность, завуалированность. Правда в лоб — не его стихия. Здесь звёзды были правы на все сто. Именно поэтому он и предпочёл бы сейчас оставить всё как есть. Пока, во всяком случае.

Вика, рыжая бестия, — Козерог. Как знак Земли, старается всегда всё разложить по полочкам, расставить точки над «i»… Дожать ситуацию, так сказать… Чтобы ясно стало всё до конца.

Кровь из носа, на последнем издыхании — но до конца.

— У тебя каждый день тяжёлый… — захныкала темнота её голосом. — Так и скажи, что надоела! Что свободна, как шмель в полёте. К чему эти ужимки, отворачивания к стенке, Варенец?

Она его ещё никогда не называла по фамилии. Другие женщины называли, у каждой этот переход — с ласкового «Арсюш» или «Арчи» на подчёркнуто дистанционное «Варенец» — означал перемену настроения, кстати, отнюдь не всегда в худшую сторону. Он изучил подобные метаморфозы и знал, к чему готовиться, что ожидать в каждом конкретном случае. Что означал сей «демарш» в исполнении Вики, он пока не знал, и это создавало внутри ощутимый дискомфорт.

— Ну, начинается, — Варенец рубанул рукой хнычущую темноту, рискуя задеть девушку. — Только не сегодня, умоляю… Полжизни готов отдать за триста минут здорового сна.

— Слушай, нам совсем недавно было… хорошо, — не унималась темнота, атакуя со всех сторон. — Что-то случилось, я чувствую. Я не ревную тебя к жене, это как бы не по правилам…

Бедная Алевтина! Вот и она незаметно — не по правилам — прокралась к ним в постель и стала виртуальным участником событий. Только этого не хватало!

— У меня ещё дочь есть, — со злорадством прошептал Арсений. — Может, и её подключишь как аргумент? Это же так эффектно, ну, давай! Умоляю, хватит на сегодня… Если тебе ни жить, ни быть, может, завтра, что ли…

— Наоборот, — перебила его Вика. — Лучше сегодня, по горячим следам, высказать всё как на духу. Легче станет…

«Кому-то, может быть, и станет, но только не мне! — чуть не выкрикнул он. — Уж я-то знаю! Проверено и перепроверено тысячу раз!»

Весь его опыт, казалось, подступил в этот миг к плечам и начал нашёптывать: «Молчи! Не вздумай! Ни в коем случае! Умей держать паузу! Ничего хорошего из этого не выйдет!».

Он огляделся: на кухне вспыхнул свет. Забрякали дверцы ящичков, холодильник, чайник. Корвалол, валерианка, пустырник… Многовековой сценарий известен: все женщины подобные стрессы снимают примерно одинаково.

Кто ж спорит, что совсем недавно им было хорошо? Ещё пару недель назад, к примеру. Но откуда эта уверенность, что так хорошо будет и через месяц, и всегда? Доктор чуть не начал колотиться головой о спинку кровати, чтобы понять, наконец, где здесь причинно-следственная связь.

Если три раза в день есть одно мясо, то станешь вегетарианцем поневоле… Поток красноречия так и норовил сорваться с его губ. Чтобы не проболтаться, Арсений сжал на мгновение себе виски. Не помогло.

Возвратившись, Вика продолжила навзрыд:

— Скажи, что в ней ты нашёл такого, чего… нет во мне…. а?! Ну скажи!

— В ком — в ней? Кого ты имеешь в виду?

— Ну, в той, из-за которой ты сегодня как бревно… Чем она лучше? Думаешь, я не понимаю? Не чувствую? Ты меня… слышишь? Витаешь, чёрт знает где…

— Да сплю я, а не витаю! — огрызнулся Арсений, ненавидя себя за интонацию.

«Ну вот, ты и грубишь подобно среднестатистическому мужу, Палыч. — признался он себе, скрепя сердце. — А ведь это признак слабости! Опускаешься всё ниже. Выходит, у тебя нет иных аргументов кроме как накричать на беззащитную девушку. Позорище-то какое!»

«Никто не спорит, моя радость, кое-что у тебя получается изумительно, и энергии в тебе — хоть отбавляй. Ножки, попка, опять же, рыжие волосы — всё замечательно, но… как ни странно, этого мало. Это как одно и то же четверостишие, повторяемое до сотни раз в день. Через какое-то время ты перестаёшь замечать в нём метафоры, поэтические образы, авторская идея уже не выглядит находкой.»

«Да, эта реальность устроена так по-идиотски, что большинство женщин не понимают элементарных вещей! — он не был уверен, что смог удержать этот крик в себе. Впрочем, как не был уверен и в обратном. — Изо дня в день, неделя за неделей, месяцы, годы… Кто-то, возможно, довольствуется тем, что есть, но не я!»

Хоть вяжи его морским узлом, но он не расколется, что захотелось (вдруг!) ему совсем иной механики, физики и химии. Иных ракурсов и запахов. Иных вкусовых ощущений, свойств кожи, импровизации, если угодно. Разнообразия, короче, как бы зажёвано это ни звучало.

Из закоулков памяти вынырнуло провоцирующее слово «Реестр», и тут же исчезло, растворилось в сумеречных мозговых далях. Так назывался файл размером примерно в один мегабайт, хранящийся под множеством паролей в одной из директорий его жёсткого диска на ноутбуке. Разумеется, его копия была на флэшке, которую Арсений прятал от жены и дочери, берёг, как зеницу ока.

Арсений боялся себе признаться, что начал мысленно потихоньку формировать новый пункт «Реестра» под названием «Вика». Графу за графой, по пунктику, как в своё время вступая в партию… Может, он поторопился? Время покажет. Причём — самое ближайшее время!

Всё началось сумбурно до одури. Вика сама всё форсировала, пришла на приём, после нескольких, ни к чему не обязывающих фраз встала рядом, сделав вид, что рассматривает анализы в своей истории болезни, при этом так прижалась бедром к его плечу, что он всё понял без комментариев. И — слетел с катушек.

Обычно Арсений объяснялся сразу, скрупулёзно пересчитывал коней на берегу… Чтобы потом не обманывать никого. А тут — не успел, всё произошло слишком быстро. Это был крутой форсаж! А может, пологий склон, с которого они вдвоём покатились, ничего перед собой не видя и не думая ни о чём.

Не было времени на осмысление, чтобы дух перевести. Вика его не оставила.

Примерно через пару недель ежедневных «заплывов» Варенец без труда нащупал тот предел, дальше которого его новая пассия не пойдёт ни на шаг. Дальше которого всё развивается по стандартному сценарию семидесятых типа «Они жили долго и счастливо, и умерли в один день».

Об этом не принято почему-то говорить, писать в романах или снимать сериалы. Он же натыкается на это ежедневно, словно языком — на прыщик на нёбе. Разве можно быть счастливым, когда все знакомо, как в детстве — новогоднее меню?! А сама жизнь начинает всё больше смахивать на медленное скатывание с горки, когда точно знаешь, что упрёшься в сугроб. Зачем жить в ожидании этого сугроба? Какой в этом смысл?

Когда все попытки как-то разнообразить «гардероб» натыкаются на мягкое «не хочется», «не могу так»… Впрочем, мягкое лишь поначалу, потом проклёвывается и более жёсткое «ты что, сдурел?» или «да ты совсем уже… извращенец!» Разумеется, извращенец! Ты не знала?

Где тут ночует счастье, подскажите?! Ау, счастье, где ты?! Букварь только поначалу бывает интересен, в первом классе. Потом подавай что-нибудь посложней, позаковыристей.

Полчаса спустя, когда они лежали в темноте, Арсений под редкие всхлипы Вики и такую же редкую апрельскую капель за окном понял, что из ситуации, скорее всего, без потерь не выбраться. Увы, алгоритм женской логики таков, что возникает стойкое ощущение прочитанного или услышанного когда-то. Если отвернулся к стене и лежит, как бревно, значит, появилась какая-то… фифа. Конкуренция, однако! Значит, скоро меня бросит, надо срочно предпринять меры. Может, во мне что-то не так? Фигура, грудь… всё на месте. Что ему не понравилось?! Как в подводной лодке, в мозгу начинает мигать фонарь: «тревога!» Видимо, правы психологи, говоря, что предательство близкого человека бьёт по самому глубинному, детскому страху быть брошенным. Это в генах! Калёным железом не выжечь!

Здесь Варенец начисто отказывался что-либо понимать. Почему из того, что парень переспал с другой, обязательно следует, что он тебя бросит??? Если вчера ему хотелось похлебать щей с галушками, а сегодня — пельмени с уксусом, почему никто не говорит, что он изменяет щам, что никогда больше их не попробует?!

Макияж, причёска, бельё, парфюм, секс при свечах… Какие только ухищрения не пускаются в ход! Чем не аттестация на соответствие должности? В памяти всплыл кадр из фильма «Москва слезам не верит». Героиня Лии Ахеджаковой, помнится, возмущалась: «И чего им ещё надо?! (мужикам, имелось в виду) И умненькая, и хорошенькая, и фигурка…»

Всё, больше, выходит, ничего не надо.

Какие аргументы выдвигал Иван Васильевич в известной комедии: «Боярыня твоя красотою лепа, червлёна губами, бровми союзна… Чего тебе ещё надо, собака?»

Варенец готов был вскрикнуть: «Как чего?! Самое главное не названо — что она представляет из себя в постели?! Способна ли на эксперименты, ролевые игры и вообще…» Этот режиссёр Якин — типичный вислоухий лох, когда говорит, что ему больше ничего не надо, и собирается с героиней в Гагры. Продешевил, земеля!

Нельзя всех делить на голубых, педофилов и нормальных! Это примитивно, безграмотно. Внутри этой самой нормы — тьма тьмущая вариантов поведения, некоторые из которых близко нельзя поставить. Порой Варенцу казалось, что женщины специально провоцируют его на тот или иной вариант поведения в постели. С одной ему хотелось так, с другой — совершенно по-другому, с третьей оба первых способа казались неприемлемыми. Именно разнообразие и ценится, оно и является главным стимулом мужской активности. Когда из ночи в ночь всё одинаково, как меню в лагерях ГУЛАГА, мужская потенция медленно, но верно идёт на спад.

Мы любим повторять на всех уровнях, что мы разные. Так почему в постели всех подчёркнуто очерчиваем по одному и тому же лекалу?

Стройная фигурка цвета шоколада, личико — как у Ким Бейсингер в «9½ недель»… Походка — как у Мерилин Монро в известном американском фильме с участием Джека Леммона и Тони Кёртиса. И что — всё???

Считается, что мужики должны клевать на вышеобозначенные параметры, как подлещики на мотыля зимой. Тащить скорей доставшийся по дешёвке клад домой, где поставить этот «набор параметров» в красный угол и любоваться, получая при этом неимоверное наслаждение.

Чего греха таить, в принципе, так оно и есть. В большинстве случаев.

Клюют… Клёв стоит такой, что крючок с наживкой порой до воды не успевает долететь.

Арсений тоже клюнул. Идиот!

Осень. Эпизод первый

Что-то одно из двух: или она учёный, автор не менее сотни трудов по океанологии, скорее всего, доктор наук, преподающий в Университете, или собственной персоной неоднократно спускалась в батискафе на глубину, чтобы исследовать дно океана… Третьего, как говорится, не дано.

Иначе почему, оказавшись здесь впервые, безошибочно определила, что это — пучина Челленджера, самая глубокая точка Марианской впадины на юго-западе Тихого океана?

К тому же в этой точке её должны были раздавить, превратив в распылённую взвесь биологической эмульсии, миллионы тонн воды. Отчего она так отчётливо видит весь рельеф дна? Каньоны, желоба, хребты, рифтовые ущелья?

Кто она? Или, может, что?..

Ей ни холодно, ни жарко. Она не ощущает ни рук, ни ног. Более того, она их не видит! У неё как бы нет тела! Превратившись в один сплошной и какой-то нематериальный орган зрения, она свободно перемещается по дну океана в кромешной темноте, и всё видит! Всё, кроме себя.

Может, она не из плоти и крови? Она чувствует, что дышит, воздух вливается в её лёгкие. Может, у неё жабры? Тогда почему все её мысли на русском языке? Нет, тут что-то не так.

Откуда ей известны, скажем, эти названия… Допустим, морских звёзд и мидий она могла знать и без специальной подготовки, почерпнув из обыденности. Но офиуры или змеехвостки? А голотурии, морские огурцы? Они-то ей откуда известны? Вон их сколько! К этому же классу беспозвоночных принадлежат трепанги. Растущие и тут и там актинии, или коралловые полипы…

Что за метаморфозы сознания?

Внезапно рельеф дна смазался, словно на него набежала рябь, поднялась взвесь песка.

«Уж не землетрясение ли назревает?» — мелькнула мысль.

На доли секунды перед глазами, казалось, даже не из песка, а из самого небытия выросли два здоровенных буруна, две обезображенных коросты, две распадающихся опухоли, две разинутых вурдалачьих пасти, до жути похожих одна на другую.

Выросли — и намертво впечатались в её сознание. Забыть увиденное она точно не сможет.

Господи, откуда такая жуть на дне океана?

В следующий миг видение исчезло.

Началось сумбурное движение, все понеслись кто-куда, а она… стала подниматься. Звёзды, офиуры и голотурии — всё, чем она только что любовалась, — стало невозмутимо отдаляться от неё, оставаясь там, внизу.

Медленно, но верно она поднималась всё выше. Вот уже и не разобрать темень, царящую под ней. Как в стеклянной кабинке лифта, с нижних этажей — к верхним, она поднималась к свету. Не останавливаясь, не задерживаясь.

Похоже, даже с ускорением.

Мимо неё проплывали скаты, осьминоги, один раз её насквозь «прошила» рыба-меч. В другой раз она упала бы в обморок от подобного зрелища, а тут… Продолжила подводный полёт вверх как ни в чём не бывало. Набирая скорость с каждой секундой.

От такого скоростного подъёма с огромной глубины её кровь должна закипеть, взорваться… Кажется, это называлось кессонной болезнью. С ней же ничего не происходило… Ах, да, о чём это она?! Это ж физиология для простых смертных, кто подвержен обычным земным болезням, факторам — всему, что касается атмосферы и гравитации.

У неё нет крови, впрочем, как и плоти.

Сколько можно об этом талдычить!

Она — нечто, чего в природе не существует. У неё нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Она ничего не помнит, хотя прекрасно ориентируется в подводном мире. Стоп!

Почему, собственно, о себе она думает в женском роде? Значит, что-то осталось из прошлого. Сама мысль о том, что она может быть мужчиной, недопустима для неё.

Вокруг становилось всё светлее, солнечные лучи начали пронизывать толщу воды. Прозрачная голубизна заполнила всё вокруг, она должна была вот-вот вынырнуть, вот она, поверхность, осталось всего ничего… Кажется, до неё можно дотянуться рукой.

Она раскрыла глаза и тут же закрыла их, так как света оказалось слишком много. Зрение и слух включились одновременно, словно кто-то щёлкнул выключателем, и цепь замкнулась. Голоса сначала были неразборчивы, как из-за плотно прикрытой двери. Но неожиданно над самой её головой прозвучало:

— Этого не может быть!

Кажется, она вздрогнула. Тотчас голоса стихли, так как все посмотрели на неё. Она это не могла видеть — почувствовала кожей. На фоне яркого пятна стали всё отчётливей вырисовываться силуэты в белых халатах.

Это что — больница? В палате реанимации? Час от часу не легче!

— Алевтина, вы слышите меня? — вслед за вопросом последовал лёгкий шлепок по щеке. — Мигните, если слышите, опустите и снова поднимите веки.

Когда она подчинилась, в тишине прозвучало:

— Слава тебе, Господи!

Оказывается, её зовут Алевтиной. А как же иначе?! По-другому и быть не может. С этим именем она неразлучно идёт по жизни давно, с самого рождения. Кстати, сколько времени она идёт по этой самой жизни? Каков её возраст?

Глаза постепенно стали привыкать к свету, но рот почему-то никак не закрывался. Оказывается, в него была вставлена дыхательная трубка.

— Знаю, трубка мешает, сейчас мы её уберём, — успокаивающе звучал всё тот же приятный баритон. — Капельницу пока оставим. Уж потерпите. А заодно запомните эту дату: пятнадцатое октября, середина осени. Вы были доставлены сюда после катастрофы пятнадцатого апреля, в середину весны. С тех пор прошло, как вы сами понимаете, ровно полгода.

Она не могла рассмотреть обладателя голоса, как ни пыталась. Попытки следовали одна за другой. После одной из них она куда-то провалилась, где не было ни подводного мира, ни мерцающих созвездий.

Весна. Эпизод второй

Когда доктор утром жевал бутерброд с ветчиной, запивая его кофе, Вика невинно посапывала, без всякого намёка на стыд обнажив из-под одеяла свои божественные ягодички. Заглядевшись на симпатичные выпуклости своей подруги, Арсений даже перестал жевать, вспомнив стройотряд далёких восьмидесятых. Тогда в ночном плацкартном вагоне уставшие студенты возвращались домой с кучами советских купюр… Вспомнил, как посреди ночи ему «приспичило» идти в туалет, уклоняясь от свисающих ног…

От того, что «выбухало» с боковой полки перед самым тамбуром, Варенец поначалу также хотел уклониться, но когда понял, что это не нога и не голова, замер подобно гипсовой статуе шестидесятых годов. Чуть прикрытая простынёй девичья попка со всеми своими розовыми прелестями смотрела ему в глаза, словно одноглазый циклоп из гомеровской «Одиссеи». Сколько раз до утра тогда ему пришлось курсировать туда и обратно, он, разумеется, не помнит, но с владелицей «одноглазки», что столь беспардонным способом приворожила совсем ещё юного студента в ту ночь, у них даже завязался кратковременный роман на пару семестров.

Недолгий, ни к чему не обязывающий…

На вопрос, почему он называл её «циклопиком», поначалу отмалчивался, а на одной из вечеринок на втором курсе проговорился. Больше они не встречались.

Черкнув Вике пару строк о том, где оставить ключ в случае, если непредвиденные обстоятельства заставят её покинуть гнёздышко до его благополучного возвращения с работы, Варенец прикрепил записку на холодильник и благополучно «отчалил».

Автозапуск опять не сработал. Пришлось садиться в холодную машину, стараясь не обращать внимания, как медленно, но верно «съёживается», как мышь в зимней норе, простата от леденящего сиденья. Пока прогревал движок, вспомнил почему-то про фанатов зимней рыбалки. Урологи все уши прожужжали, втолковывая, будто хронический простатит возникает там, где существует длительный застой крови, хроническое переохлаждение, инфекция и отсутствие регулярного секса. Интересно, когда зимние рыбаки занимаются сексом: до рыбалки или после? А может, рыбалка для них и есть секс?

Светофор, поворот, грузовик, троллейбус, крайний левый ряд…

Самое время вспомнить, о чём он думал, спускаясь в лифте. Кажется, о береге. О том месте, где обычно пересчитывают коней, и где находятся он и она до тех пор, пока не нырнули в омут безобразия. В бурлящую пучину греха. Две непрочитанные книги, пахнущие типографской краской, кое-где даже со склеенными страницами. Два неизвестных в уравнении, которое может не иметь никаких решений. Ещё есть возможность не совершить ошибку, за которую потом придётся расплачиваться. Ведь область пересечения этих множеств может быть ничтожной, крошечной. Или её может не быть вовсе.

Хотя влечёт друг к другу со страшной силой. Казалось бы, ныряй…

Почти все так и делают, чего греха таить!

Никто не задумывается о последствиях. Варенцу они почему-то всегда казались гораздо более весомыми, нежели те плюсы, которыми пара наслаждается поначалу какое-то время. Как правило, весьма короткое, следует признать.

На Комсомольском проспекте доктор угодил в пробку. Чтобы не нюхать выхлопы газующего впереди самосвала, выключил вентиляцию салона. Секс — та же вентиляция, только не салона, а организма. Все органы и системы начинают после него функционировать по другому…

* * *

Один из самых частых вопросов, которые Арсений периодически задавал себе к сорока пяти годам, звучал примерно так: «Зачем ты женился, чудик?». В обезоруживающей этой простоте и иронии скрывалось, пожалуй, одно из главных противоречий его жизни. Ответить однозначно на него он не мог.

Во-первых, в том далёком восемьдесят восьмом он ничего ещё не знал о себе. Смешно, парадоксально, но факт. Ни о каком Реестре даже мыслей не было. Арсений вполне искренне надеялся, что другой жизненной траектории, кроме законного брака не существует. Наверное, так же надеялись и свято верили в дело революции комсомольцы далёких двадцатых годов. Насколько оправдались их надежды, все в курсе.

Во-вторых, если кто отчётливо помнит то перестроечное время, то на волне горбачёвских изменений в сознании и обществе было достаточно сложно находиться не в основном потоке событий. Варенцу тогда одно казалось неотделимым от другого: активная жизненная позиция подразумевала однозначные ответы на вопросы, задаваемые временем. Если все шагали «Левой! Левой!», то мысль поставить вперёд правую в этот момент возникала у считанных единиц.

В-третьих, и это самое главное, Варенец был действительно влюблён в Алевтину. У них был горячий перестроечный роман, закончившийся безалкогольной свадьбой. Разве могло быть иначе в самый разгар перестройки?

Пусть ютились они с молодой женой и грудным ребёнком в коммуналке, прилавки были пустыми, а мобильная связь и интернет с его возможностями не просматривались даже в проекте, однако в глазах горел огонь, хотелось свернуть горы.

Пробка рассосалась, пришлось сосредоточиться на дороге. Следующую возможность продолжить нить рассуждений Варенец получил уже в кабинете, когда переоделся в халат и вошедший вихрастый очкарик пожаловался на боли в спине. Пытаясь ослабить мышечный тонус его надплечий, доктор почему-то вспомнил, как начинала вскрикивать его супруга в те перестроечные ночи, как он мягко «гасил» поцелуями её пыл, дабы не проснулась дочура. Этих полумер, как правило, оказывалось недостаточно, и Светланка всё же просыпалась. Случалось, и соседи стучали в стенку…

* * *

Первый заплыв «налево» обременённого семьёй доктора произошёл вскоре после рождения дочери, во время ночного дежурства в стационаре. Смазливую голубоглазую медсестру Людочку он впервые увидел за неделю до этого, когда пришёл на обход. Девушка тщетно пыталась вколоться в тонкую вену больного бронхиальной астмой. «Сфотографировав» будущую любовницу в позе «на корточках», доктор прострелил ситуацию в мгновение ока. В мозгу, помнится, прошелестело: «Томится, бедняжка… Непорядок! Надо исправлять!»

Эффектно вколовшись в кровеносный сосуд, Варенец перевёл взгляд на румяные щёки Людочки и понял, что дело, в принципе, остаётся за малым. Чтобы дежурства — его и её — совпали. Остальное — дело техники.

Мысль оборвалась, когда, чересчур резко поднимаясь с кушетки, вихрастый очкарик вдруг пошатнулся. Арсению пришлось поддержать пациента, объяснив причину головокружения после сеанса мануальной терапии тем, что кровоток несколько перераспределился, и резких движений пока делать не следует.

Светланка росла очень болезненным ребёнком. Простуды следовали одна за другой. Года в четыре затянувшийся кашель дочери насторожил родителей, и они повезли чадо на рентген. Диагноз двусторонней пневмонии свалился на них подобно мартовской сосульке, которая незадолго до этого рухнула на отца Арсения, когда тот заходил в подъезд после работы.

С Алевтиной, едва она прочитала заключение рентгенолога, случилась истерика. Малютку госпитализировали в стационар, причём родительницу — вместе с ней, всё же четыре года ребёнку! Варенец был службой доставки: фрукты, бельё, антибиотики, отхаркивающие средства…

Спокойно смотреть, как заходится в кашле до посинения твой ребёнок, не сможет ни один родитель. Алевтина осунулась, поблёкла. Круги вокруг ввалившихся глаз против воли Арсения напоминали ему фильмы ужасов, заполонившие экраны многочисленных видеосалонов в то время. Казалось, ад становился кромешным, без просветов.

Вечерами у Арсения оставалось свободное время, когда он не знал, чем себя занять. Просто шёл на рынок, покупал семечек, жарил их на сковородке, выводя специфическим запахом соседей из равновесия, и лузгал стакан за стаканом.

В один из таких вечеров в дверь позвонили. На площадке перетаптывалась с ноги на ногу медсестра Людочка в обворожительной рыжей шубке, джинсах и сапогах на высокой платформе.

— Арсений Палыч, — надув губки, она взглянула на него исподлобья, — вот вы работаете на износ, и совсем не знаете, что на вас… невозможно смотреть без содрогания! Я узнала про ваши проблемы и вот, решила навестить. Мне кажется, не стоит так убиваться. Посмотрите вокруг, всюду столько интересного…

Варенец минуту стоял, заслоняя проход подобно секьюрити в ночном клубе, в голове при этом, как бегущая строка внизу экрана, текла информация: «Ничего, упакованная девица, явно не обременённая ни семьёй, ни хозяйством. Папик, небось, директор предприятия или его зам как минимум. Узреет сейчас мой коммунальный кавардак, шелуху от семечек и что? В каком месте авторитет мой после этого окажется? Известно, в каком. А наплевать, пусть знает, как живут «светила» современной медицины!» Потом как бы нехотя посторонился, дескать, раз уж пришла, то так и быть, заползай дальше, мало, видимо, тебе наших «колядок» на дежурствах.

Намеренно или нет, но Людочка не замечала разбросанных вещей, немытой посуды в раковине, висевших в коридоре велосипеда с детской ванной. Уклоняясь от препятствий, словно от сталактитов в пещере, она следовала строго по предписанию, которое доктор ей озвучил. Когда резко открылась дверь справа, и на свесившемся оттуда одутловатом лице соседки проступило, как на фотобумаге в проявочной кювете, недоумение, Варенец не совсем разборчиво буркнул:

— Это медсестра из детской поликлиники, Клавдия Герхардовна. Поверьте, это совсем не то, что вы подумали!

— Дак, э-э… поздновато для медсестры, — недоумение проступало всё контрастней, фотографию пора было доставать из проявителя и быстро фиксировать изображение, иначе все старания — коту под хвост.

— Вы забыли про эпидемию гриппа! — сообразил доктор в последний момент. — Допоздна работают, бедняги! Нет времени на диспансеризацию!

Настроение было ни к чёрту, но, раз уж случился «засвет», то из ситуации следовало выжимать максимум. Включив погромче телевизор, он снял с гостьи шубку, бросил «меха» на диван, потом схватил Людочку в охапку и закружил с нею по комнате, пьянея от распущенных волос, которые своей чернотой оттеняли голубизну глаз девушки.

— Прямо как принц свою принцессу, — по-детски отреагировала гостья. — Эх, на дежурствах бы так. Что, субординация не позволяет?

Привыкший всё всегда анализировать, Арсений даже во время страстных проникновений в девушку думал о своём. По опыту дежурств он заметил за ней одну особенность: принцесса предпочитала молчать во время секса.

У него уже подступает разрядка, а у неё — лишь дыхание, как при забеге на пятьсот метров. Его кувшин давно переполнен, а у неё — лишь лёгкая дрожь растопыренных пальцев.

И в этот раз — как бы он ни оттягивал «катарсис», так и не дождался никаких вскриков. Лишь его бараний рык пронёсся по чутко дремавшей коммунальной квартире подобно перекличке солдат на утренней поверке.

— У тебя что, не бывает оргазма? — кое-как отдышавшись, поинтересовался он, когда она лежала на диване, прикрывшись своей шубкой, а он курсировал по тесной комнате в одних трусах.

Ответив, она провела удачный бросок через бедро:

— Почему, бывает. Но сегодня сексом занимался ты, а я вроде как на работе. Я — доктор, пришла лечить тебя от депрессии. Мне кажется, сеанс прошёл удачно.

Оказавшись на лопатках, Варенец молча проглотил слюну.

Часом позже, проводив девушку до остановки, он, пошатываясь, брёл в своё логово и рассуждал. Вскрики Людочки сегодня ему бы не помешали, а, наоборот, очень поспособствовали бы терапевтическому эффекту. До встречи с ней он вообще не представлял, как можно вот так — молча…

Так или иначе, но образ Людочки потом всегда ассоциировался с молчаливой любовью. Молча довела доктора до изнеможения своими поцелуями, молча расстегнула пуговицы, без каких-либо звуков медленно сняла с себя всё, раскрылась так, как он любит. И так до конца, до его бараньего рыка, символизирующего опустившийся театральный занавес. Впечатление было таким, словно Варенец занимался любовью с глухонемой… Но почему-то ему казалось, что даже глухонемые женщины должны издавать в такие минуты какие-то звуки.

В его Реестр Людочка была включена под номером два. Вместе с координатами, телефоном и множеством других параметров там значилось: «молчит как рыба».

С тех пор она успела несколько раз выйти замуж и, соответственно, развестись. Не теряя, однако, связи с доктором.

Иногда он звонил ей, иногда — она. Она — когда возникало желание послушать его кабаний рык, он — когда уставал от вскриков супруги.

* * *

Состояние своих пациентов Арсений чувствовал «подкоркой»: волнуется ли человек, достаточно ли он расслаблен, стесняется ли чего-то. В зависимости от этого строилась вся схема лечения. Чем более расслаблен был пациент, тем быстрее и качественней Варенец достигал результата.

Облегчить состояние человека за те несколько минут, что отводилось на одного больного, считалось высочайшим мастерством. У каждого «мануальщика» были свои секреты. Иначе никакого улучшения больной не почувствует, затаит обиду на врача, а может, и на медицину в целом.

Доходило до курьёзов. К примеру, зажатая в комок женщина жаловалась на колющие боли в сердце, расслабиться у неё никак не получалось. Варенцу ничего не оставалось другого, как положить бедняжку животом на кушетку, схватить за ягодицу и заговорщицки шепнуть на ухо: «Сколько раз мужу-то изменяла, матушка?» После этого обычно следовал вскрик, мощный вздох и непродолжительный шоковый «релакс», в течение которого доктору удавалось восстановить нарушенные пропорции мышечного тонуса.

Разумеется, данный способ срабатывал не всегда…

Закрывая кабинет на обеденный перерыв, Арсений вспомнил, что жена могла позвонить из Питера не на мобильный, а на домашний. Она в курсе, что муж на работе, но мало ли… Чисто рефлекторно Вика способна схватить трубку, и тогда не избежать конфуза. Впрочем, после ночной «корриды» она в состоянии это сделать и не рефлекторно, а сознательно, из желания напакостить… Следовало быть готовым ко всему.

Разговаривать с Викой по таким пустякам не хотелось, но и пускать ситуацию на самотёк получалось как-то не по-мужски. Самым верным выходом казался следующий: сыграть на опережение, то есть позвонить в Питер самому.

Алевтина со Светланкой отдыхали в городе на Неве уже вторую неделю. Всё это время Варенец делил супружеское ложе с Викой. Подкатывал срок, когда необходимо было определяться: с кем ты, доктор? Следовало признать, Викуша неплохо адаптировалась в квартире женатого любовника. Зубная щётка, шампунь, гель, расчёска, чашка, тапочки, халатик, блокнотик… Не говоря уже о чисто женских использованных аксессуарах в мусорном контейнере.

Что касается наблюдательных соседей, которые могли случайно увидеть выходящую из квартиры Викушу и донести супруге эту нелицеприятную подробность, — тут доктор не заморачивался вовсе. Вторым обитателем лестничной площадки был отец Тихон, священнослужитель. Кроме его осуждающих взглядов и глубокомысленных вздохов здесь опасаться было нечего.

Обходя недавно семейное «гнёздышко», Варенец устал цепляться взглядом за следы присутствия в нём «рыжей бестии», — именно так он собирался девушку окрестить в своём Реестре. Прикинув масштабы грядущей генеральной уборки накануне приезда жены и дочери, хозяин квартиры испытал чудовищный душевный дискомфорт.

О том, что когда-нибудь Виктории придётся «переехать» обратно, разговора пока не было. Но это подразумевалось само собой, витало в воздухе подобно революционной ситуации в октябре тысяча девятьсот семнадцатого.

Срок приближался.

Осень. Эпизод второй

Сколько прошло дней после её нового рождения? Кажется, она сбилась со счёта. До чего ж противно есть морковное пюре и одновременно слушать восторженную болтовню рыжеволосой Глафиры. Якобы подруги, но… подтвердить этот факт некому. Впрочем, как и опровергнуть.

А вспомнить её Алевтина не могла, как ни старалась.

— Это чудо какое-то, Альк, ей-богу! Я уж и верить не смела в твоё возвращение. Что у этого… ловеласа получится, а поди ж ты!

— У кого получится? Ты о чём? Или, вернее, о ком?

— У Арсения, мужа твоего, — вытаращила глазёнки-дырочки подруга. — Вымолил, выходит, у Боженьки он твоё выздоровление. И на том спасибо…

Странно как-то… Вроде, судя по отражению в зеркале, по ощущениям, она живёт на свете давно, однако вспомнить ничего и никого не может. О каком Арсении говорит эта рыжая Глафира? Нет, ей объяснили, что у неё есть муж и дочь. Мужа как раз зовут Арсений, а дочь — Светланой. Только ей от этого ни холодно, ни жарко. Внутри ничего не вздрагивает, не колышется.

Вот и сейчас — чувствует, что надо бы поддакивать Глафире, выражать ответную реакцию на её эмоции, но смысла в этом никакого не видит. И молчит, глядя в одну точку. Может, оказавшись дома, в привычной атмосфере, она вспомнит что-то. Так, во всяком случае, считает Юрий Титович, её лечащий врач. Только что-то сомневается она.

— Не верила я, что ты будешь расплачиваться за его закидоны…

— Какие ещё закидоны? Ты о чём?

Глафира внезапно напряглась, словно почувствовала кишечный спазм, потом покачала головой:

— Наверное, оно и лучше, что ты ничего не помнишь, и ничего, стало быть, не знаешь. Будешь как с чистого листа жить. Я тебе немного завидую.

— Нашла чему завидовать. Никому не посоветую, даже врагу своему! Кстати, ты хотела про закидоны Арсения рассказать, — напомнила она подруге, но та, глубоко вздохнув, скорчила гримасу:

— Захочет — сам всё расскажет. Вон ты какая бледная ещё, зачем я буду всё на твою неокрепшую голову вываливать! Когда-нибудь… позже. Потом.

— Ну-ну, дело твоё, — Алевтина пожала плечами.

Неожиданно подруга оглянулась, не подслушивает ли кто, поманила её пальцем, обняла рукой за плечи и зашептала в самое ухо:

— Ты уж прости, не удержалась я тогда. Выложила ему всё, как на духу. Ну, про тот случай, когда ты… Это самое… Руки на себя чуть не… Арсению твоему и разболтала всё… Хотя у нас уговор был, я перед Господом поклялась, но нарушила, выходит, клятву… Арсений твой тогда в палате, что напротив, лежал. Ты, значитца, в реанимации, а он — тамочки. Весь бледный такой, как и ты же. Переживал за тебя не на шутку. Ой, переживал…

— Погоди ты молоть, — оттолкнула она Глафиру. — Про какой такой случай, что ты несёшь?! Ничего такого я не помню. С какой это стати я руки на себя буду… Не было этого!

— Ты действительно не помнишь? — губы подруги пару раз дёрнулись и скривились, как перед судорогой. — Слушай, а ты не гонишь тут мне? Я ж тебя из петли вытащила! Кое-как откачала! Отварами всякими отпаивала…

— С чего мне гнать? И в какую сторону гнать-то? Я на днях, можно сказать, с того света вернулась, а ты уже пытаешься меня уличить во лжи? Не рано ли?

— Да если б у меня в жизни такое случилось, я бы помнила об этом всегда, и на том, и на этом свете. Что бы со мной ни стряслось. А ты не помнишь…

Вот это новости… Она хотела покончить с собой. В той жизни, о которой не помнит ничего. С каждым днём жить становится всё интересней. Точнее — с каждой минутой.

— Что ж он не приходит? Арсений этот… Где он? Все про него только и говорят… Когда я его увижу? Посмотреть хочется. Муж всё-таки!

— Я же говорю, молится он, — начала Глафира перебирать в руках холщовую сумку, из которой несколько минут назад выудила пакет с апельсинами и грушами. — Не все ещё грехи замолил, значит, не надо ему мешать. Как освободится — сам появится.

— Когда ж он успел так нагрешить-то?

— У вас совершеннолетняя дочь, — костлявый палец сделал пируэт в спёртом пространстве палаты. — Всё это время и грешил… Достаточно… вполне… Может, и до этого, я не знаю.

— Странно… почему я это не помню?!

— Вспомнишь ещё, какие твои годы! Давай поправляйся, — Глафира суетно засобиралась, чмокнула её в щёку. У самого выхода остановилась, обернулась и, подмигнув, выпалила: — А не вспомнишь, так я помогу.

Поскучать в одиночестве не получилось. Не успела закрыться за подругой дверь, как в проём втиснулась угловатая физиономия Юрия Титовича. Зачем-то сняв колпак, он умудрился при этом выронить историю болезни Алевтины. Рентгеновские снимки, вложенные в неё, разлетелись по крашеному полу. Один из них «доскользил», словно «камень» в кёрлинге, до ног Алевтины.

Свою историю она стала узнавать ещё вчера. По толщине, разумеется. Ни в какой другой не было столько анализов, записей, рентгеновских снимков и ещё всякого, названия чему она не знала.

— Странная вы, Алевтина Евгеньевна, непонятная, — начал он после того, как собрал все снимки и уселся на стул возле её кровати. — Я бы сказал — загадочная. После того как вы пришли в себя, мы сделали кое-какие анализы, УЗИ, рентген…

— Что-то я не пойму никак насчёт загадочности, Юрий Титович. Вы мне комплимент сделали или как? Я могу на что-то надеяться?

— Раз вы шутите, значит, дело идёт на поправку. А про непонятность я заикнулся в связи с данными УЗИ, рентгеновских снимков и всего остального. Они у вас в полном порядке, понимаете?

— Понимаю, — кивнула Алевтина, поправив волосы. — Не понимаю только, что в этом странного. Чем вы недовольны?

— У вас была вообще-то тяжелейшая черепно-мозговая травма с ушибом головного мозга, переломом голени, разрывом селезёнки… Однако этого ничего сейчас не видно на снимках. Ваши кости целёхоньки, как это ни странно… Как будто переломов никогда не было. Зачем тогда был нужен гипс?

— Это вы у меня спрашиваете? Кто из нас доктор — я или вы?

— Нет, скорее — у себя. Это в моей практике впервые. Поначалу я решил, что снимки перепутали, но потом рассмотрел, что это ваши рёбра и ваша голень. Полный атас!

— А я думаю, почему Юрий Титович мне не верит, что у меня ничего не болит?! — всплеснула она руками и тут же устыдилась своего жеста. — Теперь понимаю, что неспроста вопросы эти…

— То есть, вы действительно проснулись как после ночного сна?

— Честно вам признаюсь, что не помню, как это — просыпаться после ночного сна. Я вообще ничего не помню из своего прошлого. Говорят, у меня есть муж, дочь. А я ничего этого не помню! Словно три дня назад появилась на свет. Мне от роду три дня! Относитесь ко мне, как к новорождённой.

Доктор поднял один из рентгеновских снимков, какое-то время рассматривал его на просвет, потом доверительно признался:

— Ничего не понимаю, честное слово. Как будто кто-то стёр из вашей жизни и эту катастрофу, и переломы, и всё… понимаете?! Этот кто-то отмотал назад время и пустил его в другом направлении.

— Вам бы фантастические романы писать.

— Не исключаю такого варианта развития событий, — как показалось Алевтине, ответил доктор на полном серьёзе. — Кстати, в свете открывшихся обстоятельств не могли бы вы припомнить… А что было до подъёма с глубины? Вы мне рассказывали, что оказались на дне Марианской впадины, а потом стали быстро подниматься. Помните?

— Разумеется, помню.

— Как вы там очутились, в этой глубине? Что предшествовало?

— Увы, ничем не могу вам помочь, — Алевтина беспомощно развела руками. — До этого момента я находилась как бы в утробе матери. Разве новорождённый ребёнок может помнить такие подробности?

— Возможно, дома что-то прояснится…

— Мы уже говорили с вами на эту тему. Вспомню кого-нибудь, возможно, но причина идеально сросшихся костей, мне кажется, так и останется за семью печатями. Мистикой. Кстати, Юрий Титович, вы случайно не знаете, где мой муж Арсений? Вы с ним знакомы, насколько я понимаю.

Доктор несколько секунд пристально смотрел на больную, после чего едва заметно кивнул. Его лицо осунулось, посуровело.

— Да, когда вас привезли, я осмелился позвонить ему с вашего мобильника. Уж извините.

— Не извиняйтесь, это был абсолютно объяснимый поступок в той ситуации. Я ему тоже звоню сейчас по несколько раз за день, но его телефон находится постоянно вне зоны доступа.

— Не могу знать, где он сейчас. Его исчезновение более чем странно. Видимо, он настолько занят, что не может отлучиться ни на минуту. Он профинансировал ваше пребывание у нас, решил все организационные вопросы. Полгода назад, в апреле. Потом исчез, строго-настрого запретив отключать вас от аппарата, пока не вернётся.

— Что же в этом странного?

— Он как будто предвидел ваше пробуждение. Категорически настаивал, чтобы не отключали. Если бы не его настойчивость, признаюсь… Вы бы до майских праздников не дожили.

— Так где же он? — потеряв терпение, всплеснула руками больная. — Неужто перед тем, как исчезнуть, он никак не намекнул вам — куда, в каком направлении… Не верю, этого не может быть. Не по-людски!

Доктор положил руку себе на карман, из которого торчала авторучка:

— Как на духу говорю, никто в этой больнице, и я в том числе — не верили в то, что вы придёте в себя. Разве я думал, что он исчезнет на полгода? Думали, на недельку-другую, не больше. Ещё эта подруга ваша, Глафира, кажется, — она приходила периодически и капала нам на мозги, что мы не имеем права отключать без согласия мужа. Тем более что за всё заплачено. А уж исчезновение следов переломов, рассасывание рубцовой ткани — это совсем за гранью моего понимания.

— Но ведь скоро вы, Юрий Титович, меня собираетесь выписывать, не так ли? Можно узнать, когда?

Доктор нахмурился, поднялся и, буркнув что-то типа «Об этом пока рано говорить», направился к выходу.

* * *

Хватит посещений на сегодня! Слышите?! Ей требуется отдых! Она устала от новостей, от людей, от всего! За один день узнать столько нового! Какая психика выдержит такое?!

К тому же ей нужно сосредоточиться, понять, что за жуткие коросты до сих пор маячат перед глазами. На фоне песка и пены, на фоне воздушных пузырьков. Она давно вынырнула из воды, давно поднялась со дна океана, а два безобразных буруна, две развёрстых пасти продолжают мерещиться в самые неподходящие для этого мгновения. К примеру, если она долго глядит на больничную стену или в окно на серое осеннее небо.

Алевтина решила пройтись по коридору.

Итак, если верить Микульчику, почти полгода назад её, всю в кровоподтёках, со сломанными ногами и рёбрами, под капельницей везли на каталке по этому коридору в направлении реанимации. До этого она лежала в апрельском месиве на проезжей части. До этого — переходила дорогу в неположенном месте.

Всё. Где она была до аварии, как протекала её жизнь за день, за час до того момента — покрыто мраком. Рассеется ли этот мрак когда-нибудь?

Её внимание неожиданно привлёк выходящий из лифта седовласый статный мужчина с букетом белых роз. Он не был похож на посетителя. Кроме цветов в его руках больше ничего не было.

Алевтина смогла его хорошо рассмотреть.

Дорогой костюм, туфли, часы, перстень — всё выдавало в нём респектабельного и преуспевающего человека.

Окончательно её сбила с толку фраза, которую седовласый адресовал сидящей за столом медсестре:

— Я очень извиняюсь, но как мне найти больную Варенец? Говорят, она недавно вышла из комы. Мне бы очень хотелось с ней побеседовать.

Алевтина застыла вполоборота к обладателю букета, пытаясь расслышать ответ медсестры. Потом спохватилась и едва не бегом направилась к себе в палату.

Благостное впечатление о седовласом вмиг рассеялось, когда, пару минут спустя, будучи с ней наедине в палате, он признался, что сидел за рулём того джипа, который сбил её в далёком апреле.

Звали пришедшего Ян Макарович Кривцев. С его слов выходило, что он — виновник всех её несчастий. Ну, если не всех, то последних — точно.

— Понимаете, — сбивчиво начал объяснять он, после того как для букета нашлась небольшая ваза на подоконнике, — тогда я очень торопился в аэропорт… Надо было успеть в Бельгию на симпозиум… Потом мне предложили работу, контракт… Я не мог… Никак нельзя было опаздывать.

Она слушала его бархатистый баритон и чувствовала, как злость и обида, появившиеся в первые секунды, утекают из неё, как вода из засорившейся раковины после прочистки.

— Вы не заявляли в полицию? Сидя тогда в самолёте в ожидании взлёта, я мысленно готовился к тому, что за мной придут, выведут под белы рученьки, но… этого не произошло. И я улетел.

— Я была вообще-то в коме, — развела она руками. — Ян Макарыч… Странно, что вы появились спустя полгода. Я совершенно не помню подробностей, могла за это время сто раз умереть. И вообще ничего не помню.

— Из-за границы я интересовался, отслеживал новости, но ничего узнать не удавалось… В конце концов я понял, что не могу больше находиться в неведении. И приехал.

— От меня-то вы что хотите?

— Хочу узнать, собираетесь ли вы возбуждать уголовное дело. Вот он я, собственной персоной. Никуда скрываться не собираюсь, честно признаюсь, что был за рулём в тот вечер… Готов повторить это на суде под присягой. Ну, в общем, вы всё знаете. А разыскал вас и признался, потому что больше не могу так.

— Ян Макарович, — попыталась она остановить его. — Я не собираюсь, поверьте… Я ничего не помню… Жду — не дождусь, когда можно будет вернуться домой, в свою квартиру, может, там всё прояснится… Считаю денёчки, когда меня отпустят. Говорят, у меня есть муж и дочь. Но… я не помню их. От этого очень страшно. Дико! Как-то не по-человечески. К тому же мне мерещится какая-то мерзость. Ни на что не похожая.

Посетитель улыбнулся, сложил ладони лодочкой и опустил глаза.

— Я сочувствую… Думаю, у вас всё наладится, с вашей семьёй всё будет в порядке. Найдутся и дочь, и муж. А теперь вернёмся к тому, ради чего я, собственно, пришёл… Ради чего я вернулся в эту страну. Так вот, если вы не собираетесь заявлять, в таком случае на ваше имя будет открыт счёт в банке, на котором окажется достаточно круглая сумма денег. Её вы сможете снять в любое время.

— Мне не нужно ничего, — вспылила Алевтина, но седовласый приложил палец к губам.

— Прошу вас, не отталкивайте… меня. Не пренебрегайте моей помощью. Это даже не помощь, а искупление. Возможно, это больше надо даже мне, нежели вам.

— Уходите, слышите! — она указала седовласому на дверь. — И больше не появляйтесь в моей жизни!

Он поднялся, хрустнув коленками.

— Хорошо, я уйду. Сейчас уйду… Но с вами свяжутся…

— Убирайтесь! — Алевтина запустила в него подушкой, он ловко поймал её и положил на ближайшую кровать.

Когда она осталась в палате одна, дала волю слезам.

Весна. Эпизод третий

Из стационара «дочуру» выписали с диагнозом «Бронхиальная астма». Приходилось постоянно пользоваться ингалятором. Варенец терялся в догадках: «Почему? За что? В чём провинилась их четырёхлетняя Светланка?»

Алевтина буквально помешалась на Черноморском побережье. Постоянно твердила, что южное солнце сделает своё дело, прогреет грудную клетку девочки, расширит её бронхи. Приступы случались в основном под утро. Частенько приходилось вызывать «Скорую».

Кое-как дождались лета, скопили денег, отправились всей семьёй на юг. Ещё в поезде Светланка нашла подружку Кристину с таким же диагнозом, которая ехала с мамой в тот самый дом отдыха, что и Варенец с семьёй.

Увидев сексапильную маму, которую звали Ядвига, доктор понял, что пытаться устоять бессмысленно. Нет, писаной красавицей он её бы назвать не осмелился. Но после нескольких секунд пристальной «экспозиции» её взгляда Варенец готов был стать чем угодно: паркетом, по которому ступают её босоножки, салфеткой, которой она утирает свои губы после завтрака, лишь бы прикасаться к ней снова и снова. Такого с ним ещё не случалось.

Ядвига оказалась женщиной-вамп. Варенец обычно себя считал гуру, как бы нехотя давая уроки неопытной молодёжи. Здесь всё получилось наоборот. Оказалось, что в своих познаниях к тому времени он не вскарабкался даже на подножье гигантской скалы под названием «секс».

Высокая, стройная, уверенная, она никогда не отводила взгляд в сторону, умело гипнотизируя жертву, вытягивая из неё всё, что требовалось: жизненные соки, информацию, признания в любви и верности до гроба.

Её уроки Варенец запомнил на всю жизнь.

Один из них, правда, долго не усваивался. Зато потом, спустя годы, общеизвестные мужские проблемы в постели как бы перестали для доктора существовать.

— Вы же все эгоцентрики. Жаждете победы над женщиной, — поучала она, сидя, словно на миниатюрном унитазе, на его лице. — Забывая, что большинство женщин всё-таки по большому счёту «би», пусть не явно, пусть подспудно, интуитивно, на уровне подкорки.

Конец ознакомительного фрагмента.