Стройотряд

Алексей Макаров

В книге рассказывается о летних отпусках юноши в тайге, во время которых происходили события, повлиявшие на его дальнейшую судьбу. О работе на стройках, об охоте, рыбалке и о людях, повстречавшихся ему за это время. О становлении его характера и готовности научиться переносить трудности, готовя себя к нелёгкой судьбе моряка.Внимание автора заострено на любви и уважении к родителям, на отношениях с близкими ему людьми и друзьями, о которых он искренне постарался рассказать читателям.

Стройотряд

Глава первая

Окончен первый курс. Это был первый Лёнькин отпуск. У всех его однокашников отпуск составлял один месяц, а у него — два.

Это получилось из-за того, что он летнюю практику отработал зимой, а однокашники отрабатывали её сейчас, летом.

Причина была не в том, что Лёнька являлся трудоголиком и без работы жить не мог, а в более простом.

Папа, узнав, что Лёнька хочет приехать в отпуск зимой, обратился к его сознательности.

Он объяснил ему, что дома с деньгами было напряжённо. Работал он один, мама постоянно болела, и на всех папиной зарплаты едва хватало, и он попросил старшего сына домой зимой в отпуск не приезжать. Уж очень дорого было из Мурманска лететь на Дальний Восток. Зато летом он пообещал ему устроить отличный отдых в тайге.

Лёнька с папой был полностью согласен и остался на зимние каникулы в училище.

Он до сих пор помнил незабываемые дни, которые провёл в тайге после девятого класса, и ему в глубине души хотелось их повторить. Поэтому он и решил, что в течение зимних каникул отработает практику, а летом лишний месяц побудет дома, среди друзей, да ещё вдобавок и в тайге.

Во время первого семестра им преподавали технологию металлов, так что зимняя практика должна была закрепить знания, полученные на лекциях, с применением их на деле. Практика проходила в механических мастерских училища, где было несколько токарных, фрезерных и строгальных станков.

Работа на станках Лёньке очень понравилась. Он с удовольствием по несколько часов в день работал на различных станках, таким образом получая первоначальные знания и опыт судового механика.

К сожалению, практика продолжалась всего две недели, которые быстро прошли, и началась прежняя учёба.

Особых трудностей она у Лёньки не вызывала. Ему было всё интересно.

Новые предметы, такие как начертательная геометрия, технология металлов, давали ему азы понимания той профессии, которую он выбрал себе на всю жизнь.

А математика, физика и химия по-новому раскрывали свои тайны. Всё было интересно. Лёнька не пожалел, что выбрал именно этот факультет. Тут было что-то особенное, его. То, что он мог понять, потрогать и применить на деле всё, чему его обучали.

Пока с мазутом и грязью, как в ЛВИМУ рассказывал ему один курсант, он ещё не встретился, но запах горячего масла и металла, исходящий от стружки, ему очень нравился.

В течение последнего семестра их несколько раз водили в порт, где они разгружали пришедшие с промысла траулеры и сухогрузы.

В трюмах, конечно, воняло рыбой, и работа там была тяжёлая. Он всегда знал, что работа рыбаков — это постоянный изнурительный труд, поэтому эти запахи и надрывная работа грузчиком в трюмах его не пугала.

Его тянуло к себе машинное отделение, в котором молча стояли главные двигатели и громко тарахтели дизель-генераторы. Особая атмосфера машинных отделений как-то непроизвольно притягивала его и будоражила воображение. Особое уважение вызывали неразговорчивые механики, которые на стоянках всё время что-то делали и ремонтировали. Вот тогда он воочию и увидел, что такое мазут, который капает с ушей у механиков, их грязные, промасленные комбинезоны и озабоченные лица.

Механики как-то не особенно посвящали незнакомых пацанов в свои тайны и постоянно отмахивались от их назойливых вопросов.

Чувствовалось, что эти мужики своё дело знали и любили, чем вызывали у Лёньки некоторую зависть и ему, глядя на этих настоящих мужчин, тоже хотелось быть похожим на них.

А ещё он много времени уделял спорту.

Бокс он не бросал, несмотря на то что тот отнимал у него много сил и времени. Условия жизни в училище и в самом деле позволяли заниматься им с полной отдачей.

Тренировки проходили по четыре раза в неделю, а перед соревнованиями и ежедневно.

Во всех соревнованиях, в которых участвовал Лёнька, он занимал призовые места.

Учёба давалась легко, а занятия спортом дисциплинировали его отношение к учёбе. Лёньке было очень приятно, когда за свой правильный ответ он получал отличную оценку, за победу — очередную награду, и это даже щекотало его самолюбие.

Его пьянила красота бега во время тренировок, радость победы. Он мог пробежать до десяти километров в быстром темпе, с рывками, и не устать.

Во время бега, будь то осенью во время дождя или снежной зимой при минусовой температуре, он всегда думал о том, как ему преодолеть эти временные трудности и победить.

И вот таким героем он и заявился в провинциальный городок под названием Свободный, где в прошлом году закончил школу.

Конечно, хотелось всем друзьям и знакомым рассказать, как он добился таких результатов в учёбе и спорте. Но его друзьям, так называемым друзьям, это было всё безразлично. Здесь была абсолютно другая атмосфера. Это были совсем другие люди, от которых он отвык за последний год. Это был совсем другой город со своими устоявшимися нравами и привычками. И все Лёнькины друзья смотрели на него как на разноцветного попугая. Их интересовало только одно в общении с ним. Это то, что у него были деньги и они с помощью них могли хорошенько погулять.

В их понимании погулять — это было взять пару бутылок дешёвого вина и сигарет. В парке всё это выпить и, хмельными и бесшабашными, заявиться на танцплощадку.

Иногда там случались и драки. Лёньке с его навыками бокса не составляло труда положить несколько соперников их предполагаемых девчонок. Чем он и снискал себе дешёвую славу у своих дружбанов и этих размалёванных красавиц.

Но разве он понимал тогда, что всё это лишь туман эйфории от вседоступности, вызванной алкоголем и табаком.

Покрасоваться перед местными красотками в небольшом подпитии и с сигаретой в руке! Да это же был верх мечтаний каждого местного пацана! Девчонки на такого «героя» обращали внимание. А он, такой гордый, такой удачливый и непобедимый, выставлялся перед ними. Ему все реки — по колено. Матерки с языка срываются пополам с обычной речью, и «герою» — всё фиолетово. Какую-нибудь из этих красоток в таком состоянии можно было взять за плечики и увлечь в кусты обжиматься-целоваться. Ну просто герой! Да и только.

Только вот Лёнькиной маме надоело, что её сынок, умница, чемпион, отличник, где-то шляется по ночам и приходит полупьяный домой под утро. Она мечтала о том, что, когда он приедет, она с ним поговорит о новых книгах, фильмах, о его жизни, обсудит свои беды и заботы. И он, такой сильный и красивый, сможет всё это с ней обсудить и понять её. Она так радовалась его успехам, которые он описывал в письмах, и хотела, чтобы в его жизни их было как можно больше. А тут вот такое…

Она пыталась что-то сказать, что-то изменить в поведении сына, а в ответ получала только одни огрызания, и терпенье её в конце концов лопнуло.

В то утро, когда Лёнька ещё спал после ночного возвращения домой, она попыталась с ним поговорить.

Она подошла к храпящему и излучающему миазмы алкоголя сыночку и попыталась разбудить его.

— Лёня, — она осторожно дотронулась до его плеча. — Проснись, сынок, нам надо поговорить, — ласково произнесла она.

Но в ответ на её попытку поднять сына тот только перевернулся на другой бок и, отмахнувшись от неё, грубо выматерился.

За что её обложили? За любовь, ласку и заботу, которую она отдала любимому сыночку? Это что, награда за всё пережитое и выстраданное? Она не могла найти ответа.

И тут, что-то кольнуло в её сердце. Как-то сразу перед глазами встала картина, когда её пьяный отец в гневе гонялся за ней и матерью по дому.

Нет! Она не хотела, чтобы её сын уподоблялся своему деду, которого и в глаза никогда не видел. Непроизвольно руки в гневе у неё сжались, и она, до боли в костяшках пальцев, сжала мокрое полотенце, которое держала в руках.

Теперь перед ней был не её сын. Перед ней встали все обиды её детства, и от огромного нежелания, чтобы и с её сыном не случилось то, что стало с её отцом, она, сорвав с Лёньки одеяло, со всей силой принялась хлестать его полотенцем.

— Ах ты, алкаш малолетний! — зло кричала мама. — Я тебе покажу, как мать посылать! Я тебя научу, как надо с матерью разговаривать! Ты у меня научишься, как вести себя в доме, где тебя кормят и поят. Ты узнаешь у меня, как с матерью надо обращаться! — громко выкрикивала она, вкладывая всю силу в каждый удар по зарвавшемуся нахалу.

От такой побудки Лёнька с вытаращенными глазами моментально соскочил с кровати и забился в угол комнаты. Но разбушевавшуюся маму было не так-то легко остановить. Она и там достала Лёньку, с прежней силой охаживая его мокрым полотенцем.

Удары мокрого полотенца были несильными. Боли они особой Лёньке не причиняли, только каждое прикосновение мокрой ткани обжигало кожу.

Все выходы из угла, куда его загнала мама, были перекрыты, и Лёнька от наносимых ударов только закрывался обеими руками, но, поняв, что маму так не остановить, он применил отработанный приём, с которым иногда выходил из угла ринга, куда загонял его противник.

Он резко пошёл маме навстречу и, обхватив её обеими руками, перекрыл возможность наносить удары.

— Мам! Ты что? — прокричал он разъярённой женщине, чтобы как-то привести её в чувство. — Не надо! Перестань! Объясни! Зачем? Почему?

Рыдающая мама попыталась вырваться из объятий сына, но это у неё не получилось. Он крепко держал её обеими руками. Почувствовав, что сил бороться у неё больше нет, она разрыдалась и, в бессилии опустив руки, уронила голову Лёньке на грудь.

— Зачем? Почему? А тогда скажи мне, почему ты пьянствуешь? — уже причитала она. — Зачем ты ходишь и бродишь где-то ночами? Тебе что? Дома плохо, что ли? Разве я не делаю всё, чтобы ты почувствовал себя дома? Разве тебе здесь не рады? Почему ты стал такой чёрствый и жестокий? — И она залилась горькими слезами.

А что мог ответить Лёнька на её слова? Она была во всём права. Он зарвался и обнаглел. Действительно, он, кроме себя любимого, вокруг ничего не замечал и делал только то, что считал для себя необходимым.

Если раньше, перед отъездом на учёбу, он помогал маме во всём по дому, следил за братьями, то теперь он и палец о палец не ударил по возвращении домой.

Проснувшись утром и поев, он даже не мыл за собой посуду, не говоря уже о том, чтобы убрать за собой постель и навести порядок в комнате.

На улице он почувствовал эйфорию вседозволенности и вседоступности, поэтому не имел никакого желания подчиняться домашним правилам. Ему так надоела годовая муштра в училище, поэтому он всеми способами старался избавиться от порядков и условностей, которые ограничивали его свободу.

Мама, поняв, что сын не выпустит её из рук, подняла на него голову и сдавленным от рыданий голосом тихо попросила:

— Отпусти меня. Мне же больно.

Лёнька разжал руки, и мама, резко развернувшись, пошла из комнаты, но в дверях остановилась, обернулась и ещё подсевшим от рыданий голосом, но уже твёрдо произнесла:

— Вот сегодня папа приедет, я ему всё расскажу. Пусть он решает, что с тобой делать. У меня сил бороться с тобой больше нет. И поверь мне, я ему распишу все твои похождения, — уже жёстко закончила она и ушла к себе в комнату.

У Лёньки сразу ёкнуло под ложечкой. Вот этого он хотел меньше всего.

Папа для Лёньки был непререкаемым авторитетом. Он всегда слушался его советов, когда они часто с ним беседовали. Сейчас же, после года учёбы, таких задушевных бесед ещё не было. Лёнька хотел обо всём поговорить с папой, но тот за то время, как Лёнька приехал, только одну ночь провёл дома, а остальное время находился на севере области на многочисленных приисках. Он хотел поделиться мыслями и планами с папой, но у того не хватало времени, так он был занят работой.

И сегодня, когда папа должен был приехать, Лёнька хотел поговорить с ним о многих проблемах, тревожащих его. Но он никак не мог представить себе, что их беседа начнётся с разборов его похождений.

Нет, Лёнька не боялся папы, но когда он услышал обещание мамы, что она всё расскажет папе, ему стало нестерпимо стыдно оттого, что все папины надежды на сына провалились и он не оправдал его доверия.

Что все его успехи и достижения, которых он добился за этот первый год учёбы, пойдут насмарку только из-за того, что он так нагло и нахально повёл себя дома, а особенно перед мамой.

От стыда и таких переживаний он не знал, куда себя деть. Ему захотелось куда-то скрыться, провалиться. Поэтому, наскоро одевшись, он ушёл в конец огорода и залез на бывший сеновал, где в своё время хранил сено для кроликов.

Там до сих пор было немного сена, на котором лежал старый матрас. Устроившись на нём, Лёнька ждал возвращения папы и предстоящего нелёгкого разговора, всячески выдумывая оправдания своему поведению.

Но от этих раздумий в его голове только крутились невесёлые мысли. И он всё чётче понимал, что полностью неправ и оправданий ему нет.

Вскоре он услышал, как в доме раздались весёлые крики братьев, означавшие, что они радуются приезду папы.

Лёнька слез с сеновала и направился к дому.

Войдя в дом, он увидел стоящего в коридоре папу, которого с обеих сторон обнимали братья, и маму, как-то рассеянно стоящую в стороне.

Папа окинул Лёньку радостным взглядом.

— А, сынок! Здравствуй, родной! Иди, иди сюда, я тебя обниму, — протянул он руки к нему.

Но тот от этих слов замешкался, и выражение радости на лице папы изменилось. Он в недоумении посмотрел на сына.

— Что случилось? — как-то настороженно произнёс он и взглянул на маму.

— Случилось, — горестно выдохнула мама.

Ничего не понимая, папа стоял посередине коридора и смотрел то на маму, то на Лёньку. Братья, увидев, что настроение папы изменилось, тоже отошли от него.

— Что случилось-то? — уже настороженно спросил папа, глядя маме в глаза.

Он всегда так беспокоился о её здоровье, так оберегал её от всяческих стрессов, что любое изменение в настроении мамы его сильно огорчало. И для того чтобы восстановить её спокойствие, он предпринимал множество усилий, даже если это шло во вред его собственному здоровью.

Поэтому известие о том, что мама расстроена, его сразу вернуло из состояния эйфории и радости от встречи с семьёй в реальность.

Мама ещё раз посмотрела с обидой на Лёньку и, протянув папе руку, потянула его в спальню.

— Пойдём, я тебе всё расскажу, — тихо произнесла она.

Когда дверь в спальне закрылась, Лёнька почувствовал себя самым несчастным человеком на свете.

«Что-то сейчас будет?» — прокралась в его мозг трусливая мыслишка.

А того, что произойдёт, пришлось ждать очень долго.

Порой из-за двери спальни неслись то всхлипывания мамы, то папин раздражённый бас, то стояла тревожная тишина. Но вот громкие разговоры утихли, и слышался только папин рокочущий бас, который всегда влиял на маму как успокаивающее средство.

Наконец дверь открылась, и папа прошёл на кухню. Там послышался жалостный скрип стула, на который он сел, и по дому разнёсся запах папиросного дыма. Через некоторое время прозвучал рык, не предвещающий ничего хорошего:

— Леонид! Иди-ка сюда!

Лёнька, как обгадившийся пёс, на полусогнутых ногах просочился на кухню и встал у косяка двери, опасаясь пройти дальше.

Папа сидел за столом и, не глядя на вошедшего Лёньку, курил. Докурив папиросу, он из-под густых бровей грозно взглянул на сына. Такой взгляд ничего хорошего не предвещал.

Если бы это было лет десять назад, то Лёнька был бы порот нещадно. Но с тех пор папа не прикасался к нему и пальцем, только при особых провинностях вёл с ним разговоры один на один, не вмешивая туда маму.

Эти разговоры были похлеще, чем порка, и надолго запоминались Лёньке.

Вот и сейчас он ждал, что с ним начнут душещипательную беседу и будут рассказывать ему, какой он нехороший и что надо будет ему сделать, чтобы загладить свою вину перед мамой.

Но ничего такого не произошло.

Папа уничтожающе посмотрел в сторону сына и чуть ли не прорычал:

— Всё! Хватит издеваться над матерью! Я не верил, что мне рассказывали про тебя, думал, что наветы, а оказалось, что всё — правда. И эта правда оказалась даже страшнее, чем я себе представлял. — Он сделал паузу и, усмехнувшись, таким же строгим голосом, но уже с издёвкой продолжил: — Ты же у нас взрослый парень! Ты же у нас всё можешь! И девок по кустам обжимать, и водку с дружками лакать, и на мать наплевать. Поэтому я с тобой антимоний разводить не буду. Завтра же поедешь в тайгу!

Лёнька в недоумении посмотрел на папу. Ведь он помнил папино обещание о рыбалке и охоте в тайге.

Но папа произнёс то, что Лёнька вообще не ожидал услышать.

— Нет, не отдыхать ты туда поедешь, как я тебе обещал, а поедешь работать. Нечего тебе прохлаждаться на маминых харчах. Нечего тебе трепать её нервы! Поедешь и поработаешь там. Тайга тебя научит, как себя правильно вести. Там мужики тебя сразу поставят на место, — многозначительно глянул он на сына. — Узнаешь, почём фунт лиха. Как жить без папочкиной защиты.

Лёнька в недоумении смотрел на папу. Что? С ним не будут разговаривать и не будут наставлять на путь истинный? А вот так просто дадут пинка под зад и отфутболят к чёрту на рога?

Закончив говорить, папа взял ещё одну папиросу, закурил и, отвернувшись от Лёньки, долго смотрел в окно, думая о чём-то своём.

А потом, резко повернувшись к молча стоящему сыну, вынес вердикт:

— Хотел я отдохнуть сейчас, но не буду, а пойду на работу и, поверь мне, найду место, куда тебя засунуть, чтобы тебе там небо показалось с овчинку. Всё! Иди!

Лёнька, послушно развернувшись, направился к себе в комнату, когда услышал:

— Из дома ни шагу! А завтра утром чтобы духу твоего тут не было, — прогрохотал вслед ему папин голос.

Через некоторое время папа собрался и ушёл из дома.

Мама же из спальни не выходила до вечера, наверное, папа дал ей успокоительных таблеток и она спала.

Вернулся папа поздно вечером. После того как он разделся и, разбудив маму, долго с ней разговаривал, он вошёл к Лёньке в комнату.

— Собирайся, — грозно пробасил он, — завтра утром за тобой заедет шофёр и отвезёт тебя в аэропорт. Поедешь на Золотую Гору. Будешь там в стройотряде со студентами работать.

И, не желая больше разговаривать с проштрафившимся сыном, он, закрыв за собой дверь, вышел из комнаты.

Лёньке ничего не оставалось, как идти в кладовую за рюкзаком и лезть в шкаф за вещами. Вскоре он собрался и, чтобы хоть немного успокоиться после всех сегодняшних разговоров, принялся за чтение очередного романа Станислава Лема.

Рано утром Лёнька проснулся от грубого толчка. Над ним стоял папа.

— Вставай! — таким же раздражённым голосом произнёс он. — Сейчас за тобой заедет шофёр.

Едва Лёнька умылся, в дом вошёл дядя Гриша, навстречу которому из кухни вышел папа.

— Ты этого оболтуса отвези в аэропорт да на самолёт посади, — уже более мягким тоном обратился он к дяде Грише. — Билет я ему заказал, так что выкупи его и проследи, чтобы этот бездельник сегодня же улетел.

— Понятно. — Дядя Гриша спрятал в карман деньги, которые дал ему папа, и, усмехнувшись, обратился к Лёньке: — Ну что? Пошли, горемыка ты мой, отвезу я тебя, — и, развернувшись в коридоре, пошёл к машине.

Лёнька, подхватив рюкзак, последовал за ним, но тут дверь спальни открылась и оттуда вышла заплаканная мама. Она бросилась к сыну и обняла его.

— Ты, Лёнечка, работай там хорошо, — обнимая сына, жарко говорила она ему на ухо. — Не подведи папу. Не связывайся с этими забулдыгами больше. Не будет тебе от них никакой пользы, только одни неприятности, — поспешно шептала она.

Тут он почувствовал, что, обнимая его, мама нашла его руку и всунула туда какую-то бумажку. Потом она отстранилась от сына и так же быстро, как и вышла из спальни, вернулась туда, плотно закрыв за собой дверь.

Папа по-прежнему строго смотрел на Лёньку и, кашлянув, всплеснул руками:

— Это же надо! Он над матерью тут издевался, а она его «Лёнечка» да «Лёнечка»!.. Не стыдно тебе?! — последние слова он произнёс чуть ли не с надрывом.

Лёнька, сжимая кулак с вручённой бумажкой, только молча смотрел на папу, который, не дождавшись ответа, грозно продолжил:

— Иди! Чего встал? Самолёт ждать не будет! — и указал рукой в сторону уходящего дяди Гриши.

После такого напутствия Лёнька подхватил рюкзак и, закинув его на плечо, потопал, громко ступая сапогами по деревянной дорожке двора, к поджидавшей его машине.

Оглянувшись, перед тем как сесть в неё, он увидел только братьев, выскочивших на улицу. Ни папы, ни мамы видно не было.

Дядя Гриша быстро отъехал от дома, а так как он был очень разговорчивым человеком, то через несколько минут, когда они уже выехали на дорогу к аэропорту, обернулся к Лёньке.

— Что же ты это, Лёнь, мать-то доводишь? Она же к тебе всей душой, а ты с богодулами связался. Правильно батька тебе про стыд сказал, не ценишь ты мать. Она тебе последний кусок готова отдать, а ты на неё наплевал. Не дело это, браток, не дело, — не отрываясь от дороги, выговаривал он молчащему Лёньке. — Не ценишь ты того, что у тебя есть. Может быть, батька твой и прав, что отправляет тебя поработать… Может, как-то и ума-разума наберёшься… — и, обруливая очередной участок неровностей на дороге, он на минутку замолчал, а потом, переключившись на другую тему, продолжил: — На Золотой Горе директор не подарок. Он там тебя мигом обуздает и в правильное стойло поставит. У него не забалуешь. Таких, как ты, он в два счёта обламывает. Там даже взрослые мужики от него стонут. Но ничего. План он выполняет. Золото даёт. Поэтому его за это все там уважают.

Лёнька, не проронив ни слова, сидел на заднем сиденье, слушая дядю Гришу. Ему было и так плохо, а тут ещё этот дядя Гриша со своими нравоучениями… Невольное раздражение начинало бурлить в нём.

Но тут он разжал кулак, в который мама всунула какую-то бумажку, и посмотрел, а что же она вложила туда.

В ладони лежала смятая бумажка, в которую была завёрнута купюра в десять рублей. Лёнька некоторое время в недоумении смотрел на неё.

Как же это так? Вчера мама хлестала его и обзывала самыми обидными словами, а сегодня позаботилась о нём, вложив в ладонь деньги на первое время. Хотя в деньгах он и не нуждался. У него ещё оставались отпускные, которые он получил в училище и не успел пропить со своими корешами. Но больше всего его удивило содержание записки, когда он прочитал слова, написанные торопливым маминым почерком: «Сынок, работай хорошо. Будь всем примером, не подведи папу. Люблю и целую тебя. Твоя мама».

Прочтя эти слова, он как будто услышал её добрый и ласковый голос, неожиданно прозвучавший в трясущемся уазике.

После прочтения записки Лёнька чуть ли не прикусил язык на очередной кочке, куда заехала машина. Он понимал, что причина всех бед — это он сам.

А тут — на тебе! Оказывается, мама его любит! Она его простила! Она на него надеется! А он, балбес, вообразил о себе чёрт знает что и строит из себя обиженного на весь мир. Ему так захотелось вернуться домой и долго-долго просить прощения у мамы, смотреть ей в лицо и гладить её нежные руки. Но машина уже приехала в аэропорт.

Глава вторая

Выйдя из машины, он огляделся. Вокруг было всё то же самое, что и два года назад.

Когда пару недель назад он прилетел домой, то ему было не до того, чтобы разглядывать окрестности аэропорта. Тогда он сразу же попал в крепкие объятья папы, был посажен в машину и увезён домой.

Сейчас же у него было время осмотреться.

Дядя Гриша ушёл за билетом, а он, с рюкзаком на плече, медленно побрёл за ним по площади с растрескавшимся асфальтом.

С одной стороны площади находилось здание аэровокзала с облупившимися стенами, а с другой стояла знакомая столовая, на крыше которой по-прежнему красовалась поблёкшая вывеска «СТОПОВАЯ». Прочитав её, Лёнька горько усмехнулся: «И до тебя нет никому дела».

Лётное поле всё так же огораживал забор из штакетника, в котором то тут, то там виднелись дыры, а вход на него перекрывала полосатая палка, изображавшая шлагбаум.

Не заходя в вокзал, Лёнька присел на завалинке, примяв полуметровую полынь, разросшуюся возле него, так как на единственную скамейку, стоявшую разломанной и покосившейся рядом, умоститься было невозможно.

Вскоре из здания аэровокзала вышел дядя Гриша с билетом в руках и вручил его Лёньке:

— Вон тот твой самолёт, — указал он на Ан-2, стоящий на поле. — Через полчаса начнётся посадка. Так что давай… Пока. — Он крепко пожал Лёньке руку и, развернувшись, пошёл к машине, стоящей невдалеке.

Потом, что-то вспомнив, обернулся и подошёл к Лёньке.

— Да! В Зее тебя никто встречать не будет. — Он с сочувствием посмотрел на Лёньку. — Батька сказал, что если водку лакать умеешь, то и путь до гостиницы сам найдёшь, — и, подойдя ещё ближе и снизив голос, как будто говорил какую-то страшную тайну, добавил: — А я всё равно позвонил Петровне и сказал ей, что ты приедешь. Так что не переживай. Никто тебя не бросал. Нужен ты всем! Главное — хвост держи пистолетом. — Это дядя Гриша добавил уже веселее и, подмигнув, развернулся и ушёл к машине, которая вскоре исчезла в берёзовой роще, примыкающей к лётному полю.

Оставшись сидеть на завалинке, Лёнька часто поглядывал на часы. Время тянулось бесконечно медленно, как будто кто-то тянул его за хвост. Но вскоре из здания аэровокзала вышла стройная девушка в форме, и за ней потянулась небольшая цепочка пассажиров, в хвост которой и пристроился Лёнька.

Двигатель самолёта уже работал, и гул его был слышен с самой площади.

Девушка проверила у пассажиров билеты и, возглавив вереницу пассажиров, повела их к самолёту.

Через несколько минут самолёт, разогнавшись по неровному лётному полю, взлетел, и Лёнька вновь смотрел в иллюминатор на уменьшающиеся дома города, дороги и реку, извивающуюся свинцовой лентой где-то далеко-далеко внизу.

В Октябрьском самолёт приземлился через пару часов, и пассажирам разрешили выйти на взлётное поле побродить полчаса.

Одни пассажиры вышли, другие зашли, и самолёт вновь полетел. Через час опять была посадка, но это уже была конечная. Самолёт прилетел в город Зея.

На грунтовой полосе, содрогаясь всеми своими фибрами при посадке, он так трясся, что была опасность прикусить язык. Поэтому во время посадки и руления к аэровокзалу Лёнька, пристегнувшись ремнём безопасности, крепко вцепился в поручни, прикреплённые к борту.

Вскоре мотор был выключен, и от непривычной тишины в ушах стояли пробки.

Подхватив рюкзак, Лёнька прошёл к заборчику, огораживающему лётное поле.

Было очень жарко, и свитер, который Лёнька надел в самолёте, он сразу же снял и, положив в рюкзак, остался в одной рубашке, рукава на которой даже пришлось подкатать.

В самолёте-то было прохладно. В свитере там было в самый раз, а тут невероятно палило солнце, так что совсем не чувствовалось, что это был север Амурской области.

Пассажиры, сошедшие с самолёта, сразу разошлись кто куда, но некоторые из них прошли к остановке автобуса, куда и поплёлся Лёнька.

Полный мужчина, который сидел рядом с ним в самолёте, молча стоял там и вытирал со лба пот большим носовым платком.

Подойдя к нему, Лёнька поинтересовался:

— Скажите, пожалуйста, — мужчина от такого обращения с удивлением уставился на Лёньку, — а как мне проехать к гостинице «Амурзолото»?

Мужчина ещё раз вытер пот с шеи и лица и доброжелательно ответил:

— Проедешь по Мухинской и на остановке «Трудовой переулок» выйдешь. — И, вновь посмотрев на Лёньку, добавил: — Я бы тебе сам показал, где выходить, но я выйду немного раньше, — уже с сожалением произнёс он, но, что-то вспомнив, встрепенулся: — А ты спроси у кондуктора, и она тебе подскажет, где твоя остановка.

— Спасибо, — так же вежливо поблагодарил его Лёнька и отошёл на шаг.

Но этим дело не закончилось. Мужчина оказался не только вежливым, но ещё к тому же и любопытным. Он обернулся к отошедшему Лёньке и поинтересовался:

— А тебе что надо в этой гостинице?

А что было скрывать? Абсолютно нечего. Лёнька знал, что здесь, на севере Амурской области, ему опасаться нечего, поэтому откровенно поделился с мужчиной:

— Переночевать мне там надо. Завтра собираюсь на Золотую Гору.

— А чего тебе там надо-то, в этой Золотой Горе? — Мужчина уже плотнее подошёл к Лёньке и пытливо смотрел ему в глаза.

— В стройотряд я туда еду, — пояснил Лёнька любопытному мужчине.

Самое интересное было в том, что вопросы этого мужчины не вызывали у него раздражения из-за чрезмерного любопытства собеседника, как если бы это было в каком-нибудь крупном городе. Наоборот, Лёньке даже захотелось хоть с кем-то поговорить. Ведь с утра и до сих пор у него было поганое настроение, от которого на душе скребли кошки и хотелось плеваться и ругаться.

Мужчине, наверное, тоже надоело молчать весь перелёт, и он продолжил расспросы:

— Ты студент, что ли?

— Вроде того, — пожал плечами Лёнька.

— А чего так поздно едешь? — удивился мужчина. — Ваши студенты, насколько я знаю, давно уже там работают.

— Болел я, — без задней мысли соврал Лёнька.

— А-а, — протянул мужчина и на минуту замолчал.

Но тут подошёл автобус, и пассажиры не спеша начали заполнять его, спокойно рассаживаясь на свободные места.

Кондуктор, дородная женщина, прошлась по автобусу, собирая плату за проезд.

Когда Лёнька дал ей пятачок, она с удивлением уставилась на него.

— Проезд стоит восемь копеек, а не пять, — незлобно напомнила она Лёньке. — Ты откуда тут такой красивый взялся, что с пятаками ходишь?

— Из Свободного я еду, — пояснил Лёнька и, пытаясь загладить свою ошибку, добавил три копейки.

— В Золотую Гору он едет, — встрял в разговор плотный мужчина, который сидел впереди Лёньки. — В гостиницу «Амурзолото» ему надо, но где выйти, он не знает.

— Не беда, если не знает, — перебила его кондукторша. — Я тебе всё покажу, — успокоила она Лёньку и прошла на переднее сиденье, где важно устроилась.

Автобус, переваливаясь на грунтовой дороге, ехал по предместьям городка, который был застроен одноэтажными домиками с большими огородами на задних дворах. Приближаясь к центру города, он выехал уже на асфальтированную улицу, где начали попадаться и четырёхэтажные многоквартирные дома из белого силикатного кирпича.

Возле одного из них полный мужчина вышел и на прощанье, как старому знакомому, махнул Лёньке рукой:

— Давай! Бывай! Удачной тебе работы!

Лёнька в знак того, что он принял пожелания попутчика, поднял руку, а через пару остановок кондукторша предупредила его:

— Молодой человек, сейчас будет ваша остановка!

Лёнька подхватил рюкзак и прошёл к выходу. Автобус остановился, с шипеньем открыв двери, и Лёнька, поблагодарив кондукторшу, вышел на улицу, а та, пока дверь автобуса оставалась открытой, показала рукой на противоположную сторону улицы:

— Тебе туда. Там твоя гостиница.

— Спасибо, — в знак того, что он её понял, поблагодарил Лёнька и стал дожидаться, пока автобус отъедет.

На улице не ощущалось ни малейшего ветерка и стояла абсолютная тишина. Полуденный зной раскалил воздух, и над остановкой зависло облако горячих выхлопных газов ушедшего автобуса.

Задержав дыхание, чтобы не надышаться прокалённой смесью из пыли и выхлопных газов, Лёнька перешёл дорогу, где сразу увидел знакомый переулок, по которому они гуляли с Сашкой два года назад.

Не раздумывая, он свернул в него и через сотню метров увидел знакомое одноэтажное здание барачного типа из тёмно-коричневых катаных брёвен с высокой покатой крышей.

Всё было точно таким же, как и два года назад, только брёвна здания гостиницы ещё больше потемнели, штакетник просел, но огромные сосны всё так же создавали спасительную тень, прикрывая своими лапами и двор, и само здание.

Войдя во двор, Лёнька, вдохнув полной грудью, почувствовал аромат прелых иголок и еловой смолы, идущий от сосен и разогретой за день земли.

Во дворе гостиницы, как и вокруг неё, стояла вязкая тишина. Осмотревшись, Лёнька поднялся по деревянным ступенькам крыльца, толкнул массивную дверь и вошёл внутрь.

В полутёмном коридоре было прохладно. Здесь совсем не чувствовался уличный жар, и, привыкнув к полумраку, Лёнька быстро нашёл дверь комнаты администратора.

Постучав в неё и выждав несколько секунд, он осторожно открыл дверь.

За столом так же, как и прежде, важно восседала Петровна.

Она вначале с недоумением взглянула на вошедшего Лёньку, а признав его, радостно воскликнула:

— Лёнечка! А я уже заждалась тебя! Думаю, куда же это ты пропал. Самолёт-то уже как час сел, а тебя всё нет да нет.

В её голосе была неприкрытая радость от появления этого «оболтуса», «забулдыги» и «богодула».

Она шустро, несмотря на свою полноту, выскользнула из-за стола и, раскрыв объятья, обняла Лёньку мягкими и тёплыми руками.

От такой встречи и объятий у Лёньки даже как-то кольнула в глазу наворачивающаяся слезинка, но он быстро пришёл в себя и принялся отвечать на многочисленные вопросы Петровны.

— Ой, Лёнечка! Да как же ты вырос! Да какой ты стал ладный! Ну совсем жених на выданье, — начала восторгаться она, отодвинув Лёньку от себя на вытянутые руки, но неожиданно принялась причитать: — Что ж ты там такое натворил, что папка твой даже не захотел со мной разговаривать о тебе? Спасибо Грише. Хоть он кое-что прояснил.

С этими словами она отошла от Лёньки и вновь, устроившись за столом, продолжила свои причитания:

— Да как же ты мог так с мамой-то своей обойтись? Она ж для тебя на всё готова, а ты её!.. — Петровна прервала свою тираду тем, что смахнула якобы навернувшуюся слезинку.

«Вот это да! — пронеслось в голове у Лёньки. — И тут уже все всё знают. Да… Не „Амурзолото“, а деревня».

Но Петровна и не думала прекращать свои сентенции и расспросы. Она тут же переключилась на другую тему.

— Так ты один приехал? Без Сашки? — продолжила она расспросы.

— Угу, — кивнул головой Лёнька.

— Так где же он? — Петровна с интересом разглядывала Лёньку.

— На Сахалин поехал работать, — вспомнил Лёнька, что тётя Галя рассказала ему про сына.

— А ты же как? — Чувствовалось, что Петровне не особо-то и нужны ответы. Она, скорее всего, обо всём была уже осведомлена. — Учишься где или как? — вопросительно посмотрела она на Лёньку.

— В Мурманске учусь, в мореходке, — едва успел ответить Лёнька, как тут же последовал следующий вопрос:

— И чего же это тебя туда понесло? — вновь запричитала Петровна. — Мало тебе земли, что ли? — Она с сожалением посмотрела на Лёньку и, не дождавшись ответа, продолжила в том же духе: — Так его в море потянуло. Что ты потерял-то там?

Если бы Лёнька принялся объяснять Петровне, что его потянула в море и чего он там потерял, то эта беседа не закончилась бы и до рассвета, поэтому он спокойно ответил:

— Ничего не потерял. Просто захотел быть моряком.

Но Петровну, по всей видимости, этот вопрос уже не волновал, потому что она, хитро взглянув на Лёньку, проворковала:

— Женился уже небось?

— Да вы что? — удивился Лёнька, не ожидавший такого откровенного вопроса. — И не собираюсь даже. Учиться надо, а потом уже и о семье думать.

— Да, — делано вздохнула Петровна, — жениться — это не так-то и просто… — И, искоса взглянув на Лёньку, игриво спросила: — И даже девушки нет?

— Сейчас нет, — так же честно ответил Лёнька, хотя знал, что если бы и была девушка, то Петровне не обязательно об этом было знать.

Тут Петровна неожиданно всполошилась:

— Что же это я всё вопросы да расспросы веду. Тебя ведь и поселить надо. Небось и полежать да отдохнуть охота?

— Да я бы сейчас только рюкзак оставил здесь, а так что-то проголодался очень. Не мешало бы и в столовку сходить, — ответил Лёнька на предложение Петровны.

— Конечно, конечно, — заверила она Лёньку. — Сейчас я тебе всё устрою, всё сделаю, — и она неторопливо вышла из-за стола. — Сейчас начальства нет и в ближайшие дни не предвидится, так я тебе их номерок отдам. Чё тебе с бичами в общей-то комнате делать? Ночку ты там переспишь, а утром уж и поедешь в свою Золотую Гору. Утром попутка туда пойдёт. — Говорила она всё это, по всей видимости, только для себя.

Петровна провела Лёньку в номер, открыла дверь и, указав на две заправленные кровати, посоветовала:

— Какую хочешь, такую и занимай.

Она посмотрела, какую из кроватей выберет Лёнька, и поинтересовалась:

— А столовку-то нашу не забыл? Помнишь, где она находится? Не заблудишься?

— Да помню я всё, помню. — Лёньке была приятна забота Петровны. — Как такое забудешь? Там всё так вкусно было в тот раз!

— Да, и сейчас не хуже, — подтвердила Петровна и тут же посоветовала: — Так что давай, долго не разлёживайся, а иди и сразу покушай. Потом уже будем тут с тобой чаи гонять.

Лёнька, послушавшись советов Петровны, запер дверь номера и пошёл в столовую, которая находилась рядом, через несколько домов.

После прохлады внутри здания на улице чувствовалась жара, но Лёнька, не обращая на неё внимания, быстро дошёл до столовой.

Она располагалась в деревянном, рубленном из массивных брёвен здании через несколько домов от гостиницы.

Войдя в столовую, он оказался в небольшом, светлом и уютном помещении. В глубине зала был стол для раздачи, справа находился стол с кассовым аппаратом, а в зале стояло несколько столиков, окружённых лёгкими стульями, за одним из которых сидели несколько женщин.

Чувствовалось, что Лёнька своим появлением прервал какую-то очень важную беседу, так как женщины остановили разговор на полуслове, с любопытством разглядывая нового посетителя.

Есть хотелось очень сильно, поэтому он, не раздумывая и не обращая внимания на любопытные взгляды сидящих за столом женщин, сразу прошёл к столу раздачи.

Молодая женщина в белом переднике и кокетливой шапочке поднялась из-за стола и, обойдя стол раздачи, остановилась возле большущих кастрюль, с интересом разглядывая Лёньку.

— Что будете кушать? — кокетливо спросила она.

Лёнька узнал её. Это была та самая женщина, которая два года назад выпытывала у них с Сашкой, куда и зачем они едут. Она по-прежнему выглядела аккуратно и изящно, но только, на Лёнькин взгляд, немного располнела.

Видно было, что и она его узнала, поэтому Лёнька вежливо поздоровался с ней:

— Здравствуйте, — на что женщина мило улыбнулась и, как и прежде, полюбопытствовала:

— А вы что же, опять на Золотую Гору собираетесь?

Таким вопросом Лёнька был ошарашен.

«Неужели и в этой столовой прознали про мои выкрутасы?» — невольно пронеслась у него мысль, которую он сразу же откинул, но удивлённо ответил:

— А вы откуда это знаете?

— Так нам всё положено знать, — хохотнула женщина, но, прервав смех, уже серьёзно спросила: — И что вы сейчас будете кушать?

Лёнька непроизвольно отметил, что женщина обратилась к нему на «вы», тем самым подчеркнув, что он уже не мальчишка, который тут с Сашкой обедал два года назад, а взрослый человек и ему уже неприлично тыкать.

Поэтому, оглядев стол раздачи и кастрюли, выставленные за ним, важно произнёс:

— А налейте мне борща. Я как помню, он у вас очень вкусный был.

— А он у нас завсегда такой. — Женщина взяла большую тарелку и наполнила её ароматным ярко-красным борщом, от донёсшегося запаха которого Лёнька непроизвольно сглотнул слюну.

— А на второе что будете? — продолжила женщина, пытливо глядя Лёньке в глаза.

— Положите мне гречневую кашу с котлетой и вон с той подливкой, — показал Лёнька на один из судков.

Тут же на столе стоял пузатый чайник, из которого Лёнька налил стакан тягучего тёмно-жёлтого компота, а потом взял вместо хлеба несколько аппетитных пирожков.

Поставив тарелки на поднос, он прошёл к кассе, за которой уже сидела, ожидая его, одна из собеседниц «круглого стола».

Достав кошелёк, рассчитался. Обед, как и прежде, обошёлся ему меньше рубля.

Кассирша пожелала ему приятного аппетита, на что Лёнька буркнул «Спасибо» и отошёл к одному из свободных столиков, поставив на него поднос.

Борщ и каша с котлетой, как и прежде, оказались очень вкусными, а компот сладким, и от него шёл приятный яблочный аромат.

Лёнька спокойно принялся за еду, а когда тарелки опустели, то с удовольствием потянулся и осмотрел зал.

Кумушки, как и прежде, сидели за своим столом и с любопытством разглядывали его, о чём-то перешёптываясь.

Одна из женщин поднялась и подошла к нему.

— Ну что? — глубоким грудным голосом спросила она. — Наелись?

— Да, спасибо. Всё было очень вкусно, — поблагодарил её Лёнька громким голосом так, чтобы и остальным женщинам была слышна его благодарность.

Женщина принялась убирать посуду со стола, а Лёнька попросил её:

— Заверните мне, пожалуйста, эти пирожки. Я с собой их возьму, — пояснил он, увидев удивлённый взгляд женщины.

— Конечно, конечно, — услужливо произнесла она и ушла куда-то за раздаточный стол.

Вскоре она появилась с жёлтым листом бумаги и, завернув в него пирожки, услужливо спросила:

— Ещё чего-нибудь надо?

— Нет. Спасибо, больше ничего, — так же вежливо ответил ей Лёнька. — Всё было очень вкусно, — повторил он и, поднявшись из-за стола, небольшим поклоном попрощался со всеми присутствующими в зале.

Открывая входную дверь, он ещё раз оглянулся на женщин и так же вежливо произнёс:

— До свидания. Обед был замечательный. Я с вами не прощаюсь. Когда буду ехать назад, то обязательно зайду.

Женщины что-то ответили ему, но что, Лёнька уже не слышал, так как вышел из столовой.

Делать было абсолютно нечего, поэтому Лёнька, сытый и довольный, вернувшись в гостиницу, развалился на одной из кроватей в номере и уснул.

Неожиданно он проснулся оттого, что за плечо его кто-то потрогал.

Недовольно открыв глаза, он увидел перед собой улыбающееся лицо Петровны.

— Тебя, Лёньчик, можно за ноги таскать, а ты так и будешь спать, — пошутила она. — Хотела с тобой чайку попить, но ты так крепко спал, — уже заботливо продолжала она, — что я не решилась тебя поднимать. Но я тебе принесла чайнички. — Она указала на небольшой столик в номере. — Там кипяток и заварка. Если захочешь попить, то сам себе подогреешь и заваришь. А я пошла домой. Поздно уже.

— Петровна, — поинтересовался ещё не окончательно проснувшийся Лёнька, — а когда машина пойдёт на Золотую Гору?

— Так ты не волнуйся, — успокоила его Петровна. — Тут мужики с утра собираются туда ехать. — Петровна махнула рукой в сторону двери. — На машине они поедут. Так что тебя они с собой и прихватят.

— А кто ж меня утром разбудит? Будильника-то у меня нет… — Лёнька таращил спросонья глаза на Петровну.

— Так тебя Зина поднимет. Она у нас тут сегодня ночным директором будет, — усмехнулась Петровна. — Так что и умыться успеешь, и чайку попить тоже время останется. А утром я уже подойду и провожу тебя. — Петровна потрепала Лёньку по плечу. — Ну а сейчас если хочешь, то спи, а если нет, то с мужиками во дворе поговори. Вон они, — она подошла к окну и, отдёрнув занавеску, посмотрела в него, — сидят тут, смáлят и кости друг другу перемывают.

— Нет, я лучше посплю, — успокоил Лёнька Петровну, — что-то сегодня у меня снотворное состояние.

— Ну, тогда спи, — разрешила Петровна и, выйдя в коридор, плотно прикрыла за собой дверь.

Лёнька поднялся с кровати, потянулся, подошёл к окну и, посмотрев на группку мужиков, сидящих на скамейке под окнами, решил: «Нет. Я лучше посплю. Мало ли что завтра будет», — и, уже полностью раздевшись, улёгся в кровать, накрывшись хрустящей белой простынёй с толстым колючим одеялом.

Утром и в самом деле его разбудила незнакомая женщина.

— Пора вставать, — мелодично произнесла она и, увидев, что Лёнька открыл глаза, вышла из номера.

Лёнька сразу же поднялся, сходил почистить зубы и подогрел оставленный Петровной чайник.

Только он налил крепкого чая и укусил нежный пирожок, как дверь открылась и в номер вплыла Петровна.

— Доброе утро, Лёнечка, — поздоровалась она. — Ты чаёк-то допивай и выходи, а то мужики уже через полчасика собрались выезжать, — заботливо напомнила она.

— Спасибо, Петровна, — прошамкал Лёнька набитым ртом.

А та, усмехнувшись, махнула рукой:

— Ты ешь, ешь. Не торопись. Они без тебя не уедут. Я уж за ними присмотрю.

Лёнька быстро доел оставшиеся пирожки, прихватил рюкзак и вышел во двор, где на скамейке сидели несколько человек, одетых, как и все таёжники, в энцефалитки и с рюкзаками у ног.

Водитель грузовика, увидев вышедшего Лёньку, грубо окликнул его:

— Ты, что ли, Лёнька?

— Ну, я. А что? — Лёньке не очень-то пришёлся по душе такой окрик, от которого он чуть ли не встал в боксёрскую стойку.

— Да ничего, — так же неприветливо продолжил шофёр и скомандовал: — Тогда полезай в кузов да поехали. Чего ждать-то? Раньше сядешь, раньше выйдешь, — это он, уже шутя, обратился к остальным пассажирам.

Мужики его шутке рассмеялись и, дружно подхватив рюкзаки, сразу же пошли за ограду гостиницы, где стоял крытый брезентом грузовик.

Выходя со двора, Лёнька обернулся и, увидев на крыльце Петровну, помахал ей рукой.

Та в ответ несколько раз махнула ладошкой, и он услышал:

— Когда назад-то?

— Я думаю, что месяца через полтора, — крикнул ей в ответ Лёнька и залез в кузов грузовика следом за остальными мужиками.

Глава третья

Грузовик тут же тронулся, и через задний борт, не прикрытый брезентом, Лёнька видел, как исчезают городские домики и чахлая растительность вдоль дороги. Постепенно стали появляться берёзовые рощи с редкими соснами, которые как бы показывали, что человеческое жильё закончилось и началась тайга.

Воспоминаний о прошлой поездке в Золотую Гору у Лёньки не возникало, и он молча сидел на бортовой скамейке, крепко вцепившись в борт машины, наблюдая за извилистой дорогой и сопками, покрытыми густым лесом.

Порой машину подбрасывало на ухабах, так что приходилось постоянно амортизировать ногами, чтобы не отбить себе зад о деревянную скамейку. Эти прыжки на скамейке мужики воспринимали недовольно, иной раз и с матами, на которые Лёнька уже не обращал внимания. Здесь почти все так говорили, поэтому для него не было новостью, что порой из десяти сказанных слов только пара, а то и тройка, были сказаны по-русски.

Мужики периодически то начинали разговоры, то ехали молча. Лёнька не лез к ним со своими россказнями, а молчал, наблюдая за дорогой.

Далеко за полдень грузовик наконец-то въехал на прииск Золотая Гора и остановился перед большим деревянным домом.

То, что это была контора прииска, можно было понять по красному флагу над крыльцом и большой табличке слева от двери, говорящей о том, что здесь находится начальство.

Остановившись перед конторой, шофёр посигналил, и через пару минут из дверей вывалился громадный небритый мужик. Видать, он был здорово под мухой и сильно на что-то зол.

Как потом оказалось, это был директор прииска — высокий, бородатый и горластый мужик.

Его голос, как раскаты грома, моментально нарушил первозданную тишину, царившую на улице прииска.

— Ну и где этот папенькин сынок? — чуть ли не орал он. — А ну, быстро его ко мне. Я тебе покажу, как надо матушку уважать! Ты у меня узнаешь, как мать ценить! — А дальше шёл набор слов, которые уточняли, как именно этот маменькин сынок должен уважать мать, из которых едва можно было выбрать пару близких к русскому языку.

«Вот это да! — опять пронеслась мысль в Лёнькиной голове. — И тут уже все про всё знают! Что будет?..»

Выпрыгнув из кузова грузовика, Лёнька, вскинув рюкзак на плечо, подошёл к недовольному директору.

— Здравствуйте, — посмотрев тому в глаза, попытался он начать беседу. — Я Макаров…

Но тут ни о какой беседе и речи быть не могло.

Директор уставился на него красными выпученными глазами и чуть ли не проорал:

— Да знаем мы, что ты Макаров! Чего застыл тут столбом? — и, махнув рукой на вход в контору, скомандовал: — Иди! Или тебе особое приглашение надо?

Обходя директора за полметра, Лёнька учуял стойкий запах спиртного перегара, исходящего от того, но, осторожно обогнув препятствие, проскользнул в открытую дверь.

Хоть в комнате, в которой он оказался, и были открыты все окна, но из-за полумрака и густого облака сизого табачного дыма Лёнька с трудом разглядел несколько человек, сидящих за столом.

От такого смрада, стоящего в помещении, он даже закашлялся, чем вызвал смешок у кого-то из сидящих.

— Ты смотри-ка, какой неженка к нам заявился, — раздался чей-то скептичный голос, на что кто-то из сидящих негромко хмыкнул.

Когда глаза привыкли к полумраку, Лёнька рассмотрел, что за длинным дощатым столом сидели несколько мужиков, которые с неподдельным интересом разглядывали его.

Кто из них кто? Лёнька понятия не имел, да они и были ему все до одного места. Его интересовал единственный вопрос. Чем же всё это закончится? Почему-то серьёзность всей ситуации, в которую он попал, до него ещё не доходила. Ему казалось, что всё это происходит не с ним, а в каком-то кино, которое он наблюдает со стороны.

А закончилось всё это быстро и банально. Бородатый директор, сев во главе стола, проорал:

— Зиновий! Вот тебе пополнение для твоего отряда.

Этот крик был обращён к одному из сидящих за столом. Им оказался молодой парень в светло-зелёной стройотрядовской форме с несколькими значками на груди.

Зиновий с интересом смотрел на Лёньку.

От крика бородатого у него на лице не произошло никаких изменений. Наверное, это было постоянное состояние бородатого, к которому все здесь давно уже привыкли.

От криков со стороны бородатого у Зиновия только взгляд заострился на Лёньке. Он встал из-за стола и, подойдя к нему и потрепав по плечу, спокойно сказал:

— Пошли в барак. Я покажу тебе твоё место, — и, уверенный в том, что Лёнька безоговорочно последует за ним, пошёл на выход из комнаты.

Подчинившись приказу своего будущего командира, Лёнька последовал за ним.

Не успели они выйти, как в правлении снова раздавались громогласные вопли бородатого. Чувствовалось, что он всерьёз долбал своих подчинённых.

Выйдя из правления, Зиновий подождал, пока Лёнька с ним поравняется, и начал разговор.

— Ты вообще представляешь, куда ты приехал? — как бы безразлично начал он.

— Да. В стройотряд я приехал, — уверенно подтвердил Лёнька.

— А что этот стройотряд от мединститута, знаешь? — продолжил Зиновий.

— Знаю, — так же подтвердил Лёнька, без всяких объяснений, что об этом он узнал только от папы два дня назад.

— И что теперь я буду твоим командиром, знаешь? — Зиновий закончил фразу, со значением посмотрев на Лёньку.

— Да понял я, понял. — Лёньку эта важность Зиновия начала уже раздражать.

— А так как ты всё это понял, то уясни себе одно: что ты будешь работать вместе с нами и наравне со всеми нами. И поблажек я тебе никаких делать не буду, а буду только от тебя требовать работы и только работы. — И, остановившись, добавил: — А так как ты папенькин сыночек, то и спрос с тебя будет двойной. — Он прямо, без стеснения, смотрел Лёньке в глаза. — Потому что я здесь командир. Я здесь твой начальник, и ты обязан мне подчиняться.

Сделав такую вводную, Зиновий пошёл дальше, продолжая свою мысль, из которой Лёнька понял, что Зиновий бог и царь над всеми в отряде. А директор прииска, то есть бородатый — бог над ним. Над Зиновием. До начальства далеко, а правда всегда у Зиновия в руках. Поэтому не рыпаться, приказы не обсуждать, а подчиняться им, и, перефразируя Ленина, Зиновий добавил:

— Работать, работать и только работать. А еду и кров я тебе обеспечу. Расчёт будет по окончании работ.

Из дальнейшего инструктажа выяснилось, что отряд строит гараж, детский сад, столовую и остальное, что потребует директор. Рабочий день от подъёма до заката. А так как здесь север, то подъём и закат будет делать он сам, Зиновий.

Они дошли до барака, и, войдя в него, Зиновий указал на одну из свободных коек со свёрнутым на ней матрасом:

— Эта будет твоей. — И, выглянув из дверей на улицу, громко крикнул: — Зина!

— Чего тебе? — откуда-то издалека послышался девичий голос.

— Иди сюда! — так же громко позвал он невидимую Зину.

Вскоре в барак вошла красивая стройная девушка в белом переднике и с таким же платком на голове.

— Чего тебе? — вопросительно посмотрела она на Зиновия, только искоса взглянув на Лёньку.

— Он будет здесь спать, — указал Зиновий пальцем на пустую койку. — Принеси ему бельё.

— Сейчас. — Зина дёрнула плечом и, резко развернувшись, вышла из барака.

— Ладно, — осмотрев барак и заглянув под все койки, произнёс Зиновий. — Ты тут устраивайся, а я пойду, посмотрю, как там парни работают, — и вышел из барака.

Лёнька огляделся. Куда же это его занесло? Но пока ничего особенного не увидел.

Здесь, как и во всех общежитиях, были установлены кровати с панцирными сетками.

В комнате, где находился Лёнька, стояло с десяток аккуратно заправленных коек. Но его удивил порядок, который был в комнате.

Полы подметены, нигде ничего лишнего не валялось, и нигде ничего не было разбросано. Кровати аккуратно застелены одеялами. В изголовьях под ними на каждой кровати была подушка.

Роба и дождевики вывешены на общей вешалке, прибитой к стене, а личные вещи в рюкзаках лежали под кроватями.

Порядок в бараке Лёньке понравился. Он чем-то отдалённо напоминал ему его кубрик в училище, к которому он уже привык за последний год обучения.

Развернув матрас на кровати, на которую указал ему Зиновий, он уселся в ожидании Зины.

Вскоре она появилась со стопкой постельного белья в руках.

— На, вот тебе бельё. Стелись сейчас, если хочешь, — протянула она Лёньке стопку с бельём. — Тут две простыни, наволочка и полотенце, — начала пояснять она. — Меняем бельё раз в неделю. Так что смотри, здорово не пачкай его. Нас тут, девчонок, четверо всего. За всем и так не успеваем следить. Так что будь аккуратен, пожалуйста, — мягко попросила она, пристально посмотрев Лёньке в глаза.

— Спасибо, — неуклюже от такого внимания к своей персоне поблагодарил её Лёнька, принимая бельё. — Не переживай. К порядку я приучен. Нас в училище его научили соблюдать. — Улыбнувшись, он так же откровенно посмотрел на Зину.

— Где это там у вас? — не поняла она.

— В Мурманске, — гордо произнёс Лёнька.

— Там что, тоже военные училища есть? — удивлённо посмотрела Зина на Лёньку.

— Нет, не военное, — поправил её Лёнька, — а мореходное.

— Как мореходное? — не поняла Зина. — Ты что, на моряка учишься?

— На них не учатся, — поправил её Лёнька, — а ими становятся. А я на механика учусь.

— А-а, на механика, — разочарованно протянула Зина, — а я-то думала…

— Чего ты думала? — не понял её разочарования Лёнька.

— Ничего не думала, — сама себя прервала Зина и переключилась на другую тему: — Ты кушать-то будешь? Небось с утра ничего и не ел, — заботливо посмотрела она на Лёньку.

— Точно, не ел, — подтвердил её догадку Лёнька. — Только пару пирожков утром умял.

— Ну, тогда давай, — доброжелательно продолжила она, — пошли. Я тебя покормлю.

От такого предложения было грех отказываться, и Лёнька кивнул ей головой:

— Ага, сейчас, — и, положив стопку с бельём на койку, задвинул рюкзак под неё и осмотрелся в бараке. Ему тут определённо нравилось, но, не забывая о приглашении Зины, он двинулся вслед за ней.

Зина его ждать не стала, а направилась к соседнему домику, в котором, по всей вероятности, и находилась кухня со столовой.

Войдя в домик за Зиной, Лёнька огляделся. Это была большая комната с двумя длинными дощатыми столами и с такими же длинными скамейками по обе стороны от них. В конце комнаты находился стол с чистой посудой и плита, на которой сейчас стояло несколько больших кастрюль.

Зина у плиты была не одна. Рядом с ней находились ещё две девушки, которые с интересом разглядывали Лёньку.

Одна из них, высокая блондинка, после минутной паузы тут же спросила:

— Тебя как зовут-то?

— Леонидом меня зовут, — буркнул Лёнька, невольно оробевший от таких откровенных девичьих взглядов.

Что-то он отвык от женского внимания за последний год. Там, в училище, если в столовой и были женщины, то это были дородные тётеньки, которые на курсантов вообще не обращали внимания. Для них это были объекты, которым надо было раздать приготовленное варево и проследить, чтобы эти шустрики за собой наводили порядок, да чтобы первокурсники, у которых были вечно голодные взгляды, чего-нибудь ненароком не стащили. А когда иногда по воскресеньям в училище устраивались вечера с танцами, то на них, первокурсников, девчонки вообще никакого внимания не обращали. Они больше были увлечены старшекурсникам. Поэтому от таких взглядов, которыми на него смотрели три симпатичные девушки, ему сделалось как-то неловко.

— И откуда ты приехал? — Блондинка беззастенчиво продолжила расспросы.

— Из Свободного я приехал. — Что-то Лёньке расхотелось откровенничать, думая, что таким образом он избавится от дальнейших расспросов.

Но тут он глубоко ошибался, потому что вопросы посыпались с невероятной скоростью.

— А почему Зинка говорит, что ты из Мурманска? — Блондинка с хитринкой посмотрела ему в глаза.

— А потому что я там учусь, — пояснил Лёнька, в изумлении подняв брови.

На этот раз Лёнька был действительно удивлён. Когда это шустрая Зинка успела выдать подругам такую информацию? Ведь после её прихода на кухню прошло не больше пяти минут.

«Ну, Зина! — удивлённо подумалось Лёньке. — Вот это информатор! В ЧК бы тебя».

— Да ты не переживай особо, — успокоила его блондинка. — У нас тут о тебе уже второй день всякие разговоры идут.

— Какие разговоры? — насторожился Лёнька.

— Да всякие, — махнула рукой блондинка и, отвернувшись к плите, принялась помешивать что-то в одной из кастрюль.

— А что именно? — настаивал на ответе Лёнька.

— А тебе оно надо? — повернулась блондинка к Лёньке. — Ты чё пришёл? Отношения выяснять или кушать?

— Конечно, кушать. — Лёньке не надо было ничего преувеличивать. Он действительно был голоден, ведь с самого утра он даже и попить толком нигде не смог.

— Вот и садись, — она указала на один из столов, — я тебе сейчас положу. Хоть немного поешь. А то видишь, какие у него глазюки голодные. — Она со смехом посмотрела на своих подруг.

Лёнька послушно сел за стол, который был ближе к плите, и послушно принялся ждать, когда девчонки его накормят.

Блондинка поставила перед ним железную миску с кашей и присела на скамейку, что была по другую сторону стола.

— Ты не обижайся, что я на тебя наехала со всякой глупостью. Но нам же, — она обвела взглядом своих подруг, — интересно знать, кто это к нам приехал. — И, ещё раз показав на своих подруг, продолжила: — Это Зина. Ты её уже знаешь. Это Катя, — она показала на стройную брюнетку. — Ленка где-то сейчас порядок наводит. А я Таня. Все мы из мединститута. Закончили первый курс, и вот сейчас все мы в стройотряде, — мило улыбнулась она. — Парни работают на стройке, а мы тут — на кухне. Так что тут у нас никаких секретов нет.

Лёнька, несмотря на Танины разговоры, уминал кашу, которая была сделана с тушёнкой и после утренних пирожков и голодного дня была изумительна на вкус.

Еда, девчонки, откровения Тани произвели должный эффект. Он расслабился и разоткровенничался.

— А я Лёня, — ещё раз представился он. — Учусь в мурманской мореходке, тоже закончил первый курс и сейчас нахожусь в отпуске. Вот, приехал к родителям. Сам я из Свободного. Там закончил школу в прошлом году.

— А чего это тебя к нам-то занесло? — прервала его излияния Таня.

Лёньку уже в его откровенности невозможно было остановить, и он в таком же духе продолжил:

— Приехал домой, загулял с друзьями, мама от этого сильно расстроилась, пожаловалась папе, вот он и решил меня от моих корешей сюда отправить.

— Маму он, значит, расстроил. — Девчонки разом прыснули. — Ты посмотри на этого нехорошего непослушного мальчика! — Они от души, заразительно рассмеялись над Лёнькой.

Тому стало обидно от такого отношения к его рассказу, но более обидным было то, что он в состоянии своей откровенности не выбирал выражений и ляпнул первое, что пришло на ум. Конечно, это было лишнее, что он вплёл сюда маму, но что уж тут поделаешь. Слово не воробей, его не поймаешь.

Он насупленно сидел перед пустой чашкой и уже не знал, что сказать развеселившимся девчонкам, когда к нему подошла Катя и поставила перед ним полную кружку компота.

Это как-то сгладило обстановку, и Лёнька, отхлебнув из кружки, по-прежнему смотрел на веселящихся девчонок, ожидая от них очередной провокации.

— Ты не обижайся на нас, — успокоила его Катя. — Весело тут у нас. Унывать здесь не приходится. Иной раз так напашешься, что только бы до кровати добраться. Да и парням не легче. Завтра всё сам увидишь.

Её слова как-то разрядили обстановку. Девчонки перестали смеяться, сели за стол и уже мирно продолжили беседу об учёбе, о трудностях, которые пришлось всем пережить в этот первый год обучения. Обо всём том, что тревожило и Леньку, и этих смешливых девчонок.

Лёньке с трудом представлялось, что эти хохотушки когда-то станут врачами, будут лечить людей, а он сам тоже когда-то пойдёт в море, хотя рассказывал он об этом вполне серьёзно.

На что Катя как-то задумчиво произнесла:

— Хорошо, наверное, быть женой моряка. Постоянные разлуки и встречи. И если это и в самом деле любовь, то она при каждой встрече будет вновь и вновь разгораться с прежней силой.

— Да брось ты, — перебила её Таня. — Что ты знаешь о разлуках? Я вот когда своего Сашку несколько дней не вижу, то вся от тоски не нахожу себе места. А тут месяцами быть одной… Я даже и не представляю, как это может быть.

Лёнька об этой стороне морской жизни никогда не думал, поэтому задумался над словами девчонок. Точно. А как же это будет на самом деле? Сейчас он это даже и не представлял.

За столом воцарилась тишина, которая через некоторое время была прервана приближающимися голосами парней.

Катя встала из-за стола и, посмотрев в окно, обернулась к девчонкам:

— Хватит, девоньки, болтать. Сейчас работяги наши придут. Кормить их готовьтесь.

Девчонки поднялись из-за стола и начали его накрывать, а Лёнька, поблагодарив за еду, пошёл к бараку.

Зайдя в барак, он увидел несколько вернувшихся с работы озадаченных и возбуждённых парней.

— Здрасьте, — негромко поздоровался он, но никто не ответил на его приветствие.

Все чего-то суетились. Началась беготня. Кто-то переодевался, кто-то побежал мыться, и на Лёньку никто не обращал внимания.

Видя, что он никому тут не интересен, он прошёл в угол, где была его койка, и наклонился над нею, чтобы расстелить бельё.

Но этого он не успел сделать. Неожиданным лёгким боковым толчком в плечо он был свален на койку.

От такого провокационного удара Лёнька, потеряв равновесие, завалился на кровать, но, оттолкнувшись от неё обеими руками, обернулся, чтобы посмотреть на обидчика, и увидел своего одноклассника, Черпака.

Черпак был выше Лёньки, шире в плечах, и его удары иногда причиняли ему много неудобств на ринге. Но сейчас этот удар был сделан несильно, по-дружески, лишь только для того, чтобы Лёнька потерял равновесие.

Черпак, как и прежде, стоял перед Лёнькой довольный и улыбающийся, что подловил его и на этот раз. Они в школе учились в одном классе и занимались в одной секции.

Черпак, как всегда, приветливо улыбался, но вместо приветствия спросил:

— Чего это ты, Лёнь, к нам пожаловал? Или натворил чего?

Он протянул Лёньке руку и, крепко сжав её, рывком притянул его к себе, помогая встать с кровати, затем обнял и дружески похлопал по плечам.

А что было отвечать, когда и так, наверное, все здесь знали о причине Лёнькиного появления, потому что с интересом смотрели на встречу двух друзей и, притихнув, прислушивались к их разговору.

— Да достал я маманю своими загулами, — начал рассказывать Лёнька после того, как Черпак выпустил его из своих объятий, — вот она и пожаловалась папе. А у того, ты же сам знаешь его, разговор короткий. Труд из обезьяны сделал человека, как он говорит, вот ты и докажи, что ты человек. Теперь придётся мне это доказывать здесь, — невесело закончил он.

— Да не бзди ты горохом, у нас тут всё нормально, — с чувством превосходства начал Черпак. — Директор — злодей, но мужик справедливый. Если план выполняем, то он к нам не лезет. Зиновий тоже ничего. Бывший десантник. Он за всё перед директором в ответе. Поэтому и долбает нас по полной схеме. Наряды закрывают по-справедливому. Кормят на убой. Комары и мошкá жрут по-серьёзному. Вот от них уж точно никуда не денешься, — рассмеялся он. — Главное — не сачкуй, и всё будет нормально.

Видя, что им не дадут спокойно поговорить, они вышли на улицу, чтобы продолжить беседу.

Черпак предложил пройтись на стройку, где они только что закончили работу.

На пороге кухни стояла Зина и смотрела вслед удаляющимся парням.

— Саша! А ты что? Кушать позже будешь? — громко крикнула она.

— Потом! — Черпак махнул Зине рукой и, обернувшись к Лёньке, удивлённо вымолвил: — Чё это с Зинкой случилось? Никогда она раньше меня не звала по имени, — а потом хитро ухмыльнулся: — Кажись, она положила на тебя глаз. Мы тут только как к ней не подкатывали — ни в какую. И в институте тоже. Ни с кем она не водится из парней. Всё только учёба да учёба.

Всё это Сашка рассказывал легко, со смехом, но тут он прервался и настороженно предупредил:

— Смотри, не вздумай с ней конториться, — и, увидев, что Лёнька его не понял, разъяснил свои слова: — Сам Зиновий за ней ухлёстывает. Но ничего у него из этого пока не получается, несмотря на его авторитет, — и рассмеялся.

Так, болтая, они приближались к стройке, когда у барака раздались какие-то крики. Прислушавшись, парни поняли, что их зовут обратно.

— Что за ерунда? — недовольно бурчал Черпак. — Не дают рабочему человеку и минуты покоя. Вечно им что-то надо.

Когда они подошли к бараку, там уже стоял Зиновий, что-то объясняя окружившим его ребятам.

— Завтра директор даёт всем бойцам выходной. — Ребята удовлетворённо загудели, но Зиновий, повысив голос, продолжил: — Это он делает нам только из-за того, что мы студенты мединститута, — тут же добавив: — Но отработать его придётся позднее.

— Чего это вдруг такая щедрость? — выкрикнул широкоплечий высокий парень.

— А ты что, не видел, что ли, что позавчера из тайги старатели вернулись? — повернулся к нему Зиновий.

— Видел, конечно, — ответил он Зиновию. — Они в своём бараке, — он указал на соседний длинный дом, — уже который день своё возвращение празднуют.

— Вот-вот, — подтвердил его слова Зиновий. — Они скупили почти всю водку в магазине, и один из них дуба дал.

— Чё? Помер, что ли? — не понял кто-то из толпы.

— Во-во, — продолжил Зиновий. — Конкретного дуба. А сейчас приехал следователь с патологоанатомом, и они собираются делать вскрытие этого старателя.

— Ну и пусть делают, — это уже возмущённо встрял в разговор Черпак.

— Не может один патологоанатом с этим справиться. Просил он нас помочь ему со вскрытием. — Зиновий осмотрел лица ребят. — Да и мы не забудем, как это всё делается, — добавил он для ясности.

Кое-кто был недоволен полученной новостью, но в основном ребята были рады, что завтра будет выходной, что ещё раз подтвердил Зиновий:

— Поэтому на завтра рабочий день отменяется. Будем помогать следствию.

Лёнька посмотрел на недовольно бубнящего Черпака:

— Насмотрелся я на этих жмуриков. В институте что ни день, то труп. То вскрывай их, то зашивай. Теперь от них и тут нет покоя.

Но ребята в основном были готовы помочь, объясняя это ещё и тем, что уж очень у них напряжённый график работы и надо бы сделать небольшой перерыв. Ведь после приезда на прииск у них ещё не было ни одного выходного дня. Работали даже по субботам и воскресеньям. Поэтому с общего согласия решено было назавтра устроить выходной день.

С этим все и разошлись, а Лёнька с Черпаком пошли в столовую, где незаметно, за разговором, проглотили ужин и решили прогуляться по прииску, хотя было уже темно.

Лёнька многого не узнавал на прииске, так разрослась Золотая Гора за эти прошедшие два года.

То тут, то там было много новых построек.

Черпак пояснил, что это новые дома жителей прииска Комсомольского, где уже ведётся вскрытие почвы для будущей разработки золота.

Когда совсем стемнело, они вернулись к бараку, прошли на кухню и ещё раз попросили девчонок, чтобы они хоть что-то дали им перекусить перед сном.

Черпак первым сунулся на кухню, но сразу же получил отказ от Зины, но, увидев Лёньку, та изменила своё решение и навалила им по целой миске макарон по-флотски.

Лёнька с Черпаком, перекидываясь шутками с Зиной, быстро уничтожили содержимое мисок и вернулись в барак, где уже был погашен свет и большинство ребят спали. Они осторожно прокрались к своим койкам и последовали примеру большинства трудяг.

Утром Зиновий громким криком «Подъём!» поднял весь барак, а Лёнька непроизвольно подпрыгнул на койке, готовый по привычке от такой команды начать одеваться. Недаром прошли тренировки старшины их группы Преснова.

Недовольные студенты неохотно покидали койки с ворчанием, но всё-таки вразброд шли к умывальнику, расположенному недалеко от барака.

Вода была очень холодная, но Черпак с присущей ему весёлостью всё равно брызнул ею на Лёньку. Тот тоже не остался в долгу, и они со смехом, обрызгав друг друга, закончили утренний туалет.

Вернувшись в барак и вытершись вафельными полотенцами, они пошли к кухне, где девчонки уже приготовили гречневую кашу с тушёнкой и крепким чаем.

После завтрака Зиновий объявил, что через час бойцы должны собраться у здания правления, где их будет ждать патологоанатом.

Лёньке это было даже интересно. Первые дни в тайге, и всё начинается с приключений. Черпак познакомил его с парнями из отряда, которые стояли в стороне от входа в правление. Почти все ребята курили. Без сигарет были только Лёнька и Черпак.

Девчонки стояли немного поодаль и о чём-то шептались, но дыма от сигарет из их кружка не исходило.

Вскоре подъехал грузовик с трупом, и Зиновий скомандовал занести труп в правление. Парни, подхватив носилки, погрузили в них труп и занесли внутрь, а за ними следом туда вошли и остальные ребята.

Труп лежал на столе, покрытом какой-то рогожей. В комнате, несмотря на открытые окна, было душно, и Лёнька ощутил непонятный приторный запах. Студенты, не обращая внимания на труп, стояли полукругом у стола, потихоньку переговаривались между собой.

Из соседней комнаты вышел невысокий мужичок в белом халате и, остановившись у трупа, спросил:

— Ну что, ребятки? Приступим?

Но в ответ была только тишина. Мужичок посмотрел на Зиновия и обратился к нему:

— Мне нужно два помощника. — Зиновий с готовностью кивнул ему. — Один будет мне помогать, а другой записывать, что я надиктую.

— Кто писать будет? — Зиновий оглядел застывших в молчании студентов.

Видя, что добровольцев не будет, он решил:

— Я буду ассистентом, а Катя будет писать.

— А чего это сразу я? — тут же возникла Катя.

— А у тебя самые лучшие конспекты и самый лучший почерк в нашей группе, — посмотрел на неё Зиновий. — Поэтому ты и писать будешь, — подвёл он итог своим словам, чем вызвал со стороны студентов одобрительные голоса.

— Правильно! — негромко подтвердил кто-то. — Я сам у неё не раз лекции передирал.

— Ладно уж, — недовольно согласилась Катя. — Где тетрадь?

— Да вот она, — протянул ей тетрадь патологоанатом.

Катя устроилась рядом с ним за небольшим столиком, а Зиновий, надев перчатки и белый халат, встал рядом с врачом.

Лёньке стало немного жутковато, когда мужичок в белом халате, взяв в руки скальпель, провёл им по человеческому телу.

Он сжался оттого, что никак не мог поверить, что вот так можно просто взять и разрезать человеческое тело. Корову, свинью — можно. Ведь это животные. Их много раз разделывали у него на глазах, а когда Лёнька повзрослел, то он и сам участвовал в разделке туш. А вот так чтобы человека разделать… У него в голове не укладывалось, как же это всё может произойти.

А произошло это очень просто, обыденно. Скальпель врача прошёлся от подбородка трупа до лобка. По помещению разнёсся обычный утробный запах внутренностей животного. Патологоанатом подрезал связки у горла и ещё где-то что-то внутри и вынул из человеческого тела, как обычный забойщик скота, горло с языком и лёгкими и поднял их над тазом.

Лёнька стоял сзади, за всеми ребятами, и только между голов впередистоящих мог видеть, что врач доставал из тела.

— А этот человек при своей жизни очень много курил, — услышал Лёнька его голос и, с интересом приподнявшись на цыпочках, старался рассмотреть, почему это так решил патологоанатом.

И на самом деле он увидел в руках врача нечто странное.

Когда разделывали свинью или быка, то лёгкие у животного были нежно-розового цвета. Здесь же в руках врача был какой-то осклизлый буро-коричневый кусок. Он с трудом напоминал лёгкие, только что вынутые из человеческого тела. Скорее всего, это было больше похоже на залежалый и заветренный кусок несвежего мяса. Сверху лёгкие были тёмно-коричневые, покрытые слизью, а к низу коричневый оттенок переходил в более светлые тона. И, наконец, где-то в самом низу лёгких просматривалась небольшая розоватость.

— Он был заядлым курильщиком, — продолжал врач, — через десяток лет, а то и раньше, у него бы были проблемы с лёгкими, и он бы всё равно умер от этого, но уже в мучениях. Так что будем справедливыми, — патологоанатом, подняв глаза, осмотрел студентов, — ему сейчас очень даже повезло, что он умер от отравления алкоголем во сне, а не в муках на больничной койке. — И он небрежно бросил в таз этот осклизлый кусок человеческого тела.

Лёнька заворожённо смотрел на выброшенный кусок мяса в тазу, а Зиновий, не обращая ни на что внимания, помогал патологоанатому вынимать остальные внутренности трупа, которые складывал в тот же таз, а кто-то из парней даже принялся отчерпывать кровь из тела.

Все свои действия патологоанатом сопровождал объяснениями, которые записывала Катя.

Студенты, как могли, помогали патологоанатому, а Лёнька всё никак не мог отвести взгляд от таза, в котором валялись останки этого человека.

Это был результат насаженной человечеству культуры. Пьянства и курения. Он никогда не задумывался, что безобидные сигареты могут сотворить с человеком такую страшную вещь. Он всегда думал, что курят многие, да и пусть курят. У ребят из его окружения и в городе, и в училище это было одним из признаков взрослости и независимости.

У них в школе курили только троечники и второгодники. Да к ним и отношение было соответственное. Куришь — значит мозгов нет. Они у тебя усохли. И на большее ты не способен. Твой удел быть троечником и неудачником. Если хочешь, то и кури дальше. Это твоё личное дело. Но если нарушишь законы, а ты их и в школе и так не соблюдал, посадят в тюрьму. А оттуда и выходят только вот такие, с такими чёрными лёгкими. И если и дальше будешь курить, то никогда не добьёшься каких-либо результатов. Ни в спорте, ни в жизни. Никогда не пробежишь за рекордное время стометровку. Не одолеешь дистанцию в десять километров на хорошей скорости. Не выдержишь даже пару раундов, а не то чтобы обычных три. Да и в футболе сдохнешь после первых же пятнадцати минут игры.

Папа у Лёньки курил постоянно. В его карманах никогда не переводились папиросы и сигареты. Карманы в его пиджаках и плащах всегда были полны просыпанного табака. По дому везде были раскиданы пачки папирос и спички. Мама на это не обращала внимания. Она всегда говорила, глядя на это безобразие:

— А что делать. Тогда это была такая мода. Мальчишки в то время рано становились мужчинами, кормильцами семьи. Вот и закуривали рано. Всё подражали своим бывалым отцам и фронтовикам. Ведь табак их и грел, и кормил. Их отцы прошли войну, и он помог им выжить. А вы не курите. У вас будет совсем другая жизнь. Не будет больше ни войны, ни голода. Всё будет по-другому. Счастливыми вы будете.

И они, три брата, поклялись, что никогда не будут пробовать эту гадость.

На следующий день после завтрака Зиновий подошёл к Лёньке.

— Слушай сюда, — безапелляционным тоном начал он. — Видишь этого парня? — Он указал на широкоплечего высокого парня, который вчера чуть ли не на равных говорил с Зиновием.

— Ну, вижу. — Лёнька посмотрел в ту сторону, куда указывал Зиновий.

— Будешь работать под его началом, — приказал он и крикнул: — Саша!

Парень обернулся, и Зиновий поманил его рукой:

— Иди сюда. Дело есть.

Саша не спеша подошёл к Зиновию и уставился на него:

— Чего надо? — В голосе Саши доброты не ощущалось.

Чувствовалось, что он недоволен таким обращением с собой. Но Зиновий, не обращая внимания на Сашины эмоции, приказал ему:

— Лёнька будет работать у тебя в бригаде.

— Пусть работает, если надо. — В голосе у Саши не было восторга от полученного приказания, а скорее какое-то безразличие.

— Саша у нас бригадир на строительстве гаража, — пояснил Зиновий Лёньке. — Он будет у тебя начальником. Понятно?

Его тон напоминал Лёньке училище, поэтому он, чтобы избежать дальнейших объяснений, согласился:

— Да, понятно всё. Под руководством Саши строить гараж.

— Отлично. — Зиновий удостоверился, что его приказ понятен, и отошёл от ребят.

Саша, осмотрев Лёньку с ног до головы и обратно, только буркнул:

— Чего ждать? Пошли. Без нас гараж не построят, — и, развернувшись, потопал к будущему гаражу.

Подойдя к стройке, Саша в двух словах объяснил Лёньке:

— Фундамент мы выкопали, а сейчас заливаем его бетоном. Потом зальём полы и будем возводить стены вон из тех брёвен. — Он указал на штабель брёвен, лежащих в отдалении. — Так что хватай тачку, иди к бетономешалке и будешь заливать опалубку. На обед я всех позову сам.

Больше не говоря ни слова, он развернулся и пошёл к бетономешалке. Чувствовалось, что Саша если что и говорит, то только по делу. В нём чувствовалась сила настоящего мужика, который просто так ничего не делает и зря слов на ветер не бросает.

Лёньке это небольшое общение с Сашей понравилось, и он, скинув куртку, подошёл к нескольким пустым тачкам, которые стояли поодаль.

Выбрав себе одну из них, он вернулся к бетономешалке, где уже завершали подготовку первой порции бетона.

Несколько парней таскали для неё цемент в мешках, засыпали внутрь барабана песок и заливали эту смесь водой, которую черпали из привезённой бочки.

Так и начался первый рабочий Лёнькин день.

Готовый бетон разливался по тачкам, и их по проложенным на земле доскам надо было быстро довести до места заливки и вылить бетон в уже подготовленную опалубку.

Работали парни быстро, без проволочек, даже оставалось немного времени передохнуть, пока готовилась очередная порция бетона в бетономешалке.

Не жалея себя, ребята носились как заведённые.

Но, несмотря на прилагаемые усилия, заливка опалубки происходила очень медленно.

Прораб каждый день приходил и смотрел, как работают ребята. По его виду было заметно, что темпами строительства он недоволен, что высказывал ребятам Зиновий вечером после планёрки у директора прииска.

Вскоре работы по заливке опалубки были закончены, и надо было начинать бетонировать полы и возводить стены из брёвен, которые были сложены в штабель рядом со стройкой.

По возведению бревенчатых стен ни у кого из студентов не было никакого навыка, поэтому эту работу прораб решил отдать бригаде армян, которые обещали сделать её намного быстрее и качественнее студентов.

Если студенты таскали бетон тачками, то армяне выровняли поверхность под полы гравием и разделили её досками на квадраты. В каждом квадрате насыпали по куче песка, перемешали его с цементом и, залив всю эту смесь водой, выровняли. Через три дня полы застыли и были готовы. То, что студенты делали бы неделю, шабашники сделали за три дня. Всем стало понятно, что шабашники работают лучше, но было обидно только в одном: а почему же прораб не подсказал ребятам применить такой метод? Ведь он же видел гонки на тачках и вымотанных от такой работы ребят. Или он это сделал нарочно? Студенты были недовольны таким отношением к себе.

Но работы надо было продолжать, а так как ни у кого не было никакого навыка строительных работ, то студентов было решено использовать на более дешёвых черновых работах. Их заставили копать канавы под фундаменты новой школы и поликлиники.

Глава четвёртая

Несмотря на недовольство ребят тем, что их используют как дешёвую рабочую силу для выполнения черновых работ, работали они от зари до темна. Только иногда, в некоторые дни, когда шёл сильный дождь, работы прекращались, но при мороси или небольшом дожде они всё равно работали.

Недовольных становилось всё больше и больше. Особенно в тот день, когда выдали аванс. Оказалось, что все получили сущие копейки, несмотря на обещанные рубли. Прораб закрывал наряды по минимуму, а так как расценки на работы, произведённые ребятами, были низкими, то они, соответственно, и получили гроши.

После получения аванса ребята вечером собрались в бараке и недовольно обсуждали результаты своей работы.

— Короче, — заявил один из студентов, рыжеватый Васька, — вы как хотите, корячьтесь за эти копейки, а я завтра уезжаю домой. Автобус уходит в девять утра, так что послезавтра я уже буду в Благе, и чхать я хотел на этот ваш стройотряд.

— Вот именно, — поддержали его ещё двое парней. — Чё это за ерунда! Пахали, пахали, а тут только на билет да на жратву напахали. Хорошо, что ещё на бутылку остаётся.

— Вот-вот! — Это уже подал голос недовольный Черпак. — Надо бы этому прорабу морду набить, тогда и результат будет другой.

— И не мечтай, — грозно прогудел бригадир Саша. — Кто недоволен, тот пусть уезжает, а я лично остаюсь. Чем без дела сидеть в Благе, я тут хоть немного, но подзаработаю. Зиновий обещал, что нам будет дана другая работа, которая будет оплачиваться намного больше.

Парни загудели с новой силой, кто недовольно, а кто и одобрительно, услышав слова Саши.

Лёньке было всё равно, сколько он заработал и что надо делать, чтобы заработать больше. Его задачей было отсидеться в стройотряде до конца августа, потому что второго сентября у него начинались занятия в училище и ему надо было обязательно быть там.

Парни ещё больше разошлись в своей полемике, когда из общей массы вылез Боря и предложил:

— А чё это вы тут насухую сидите. Давайте скинемся, и я в магаз сгоняю.

Такое предложение было встречено одобрительными криками, и вскоре Боря исчез с рюкзаком в руках.

Через полчаса он появился с довольной физиономией и потяжелевшим рюкзаком за плечами.

Парни дружно раздвинули кровати и, установив между ними стол, организовали немудрёную закуску. Кто-то сгонял в столовку и принёс картошки с хлебом, а Лёнька почистил селёдку и порезал лук.

Тут же зазвенели кружки, и через некоторое время от пессимистичного настроения, разброда и шатания в коллективе родилась единственно правильная мысль.

— Нам надо отдохнуть! Пусть Зиновий организует нам отдых! Надоело пахать с утра до ночи за копейки! — орали наперебой подвыпившие бойцы стройотряда.

Как будто услышав эти вопли, в барак зашёл Зиновий.

— По какому поводу гуляем? — недовольно осмотрел он присутствующих.

Кое-кто из ребят оробел, увидев своего начальника, и заткнулся, но Черпак с Сашей поднялись из-за стола и, обхватив Зиновия за плечи, усадили за стол.

— А ты выпей с нами, — дружески удерживали они его, — вот тогда мы всё и расскажем, — хотя Зиновий не очень-то и сопротивлялся.

Черпак в свободную кружку плеснул чуть ли не четверть бутылки и предложил её командиру.

— На, выпей. — Язык его немного заплетался, но голос был твёрдый и настойчивый.

Зиновий, приняв кружку и посмотрев по сторонам, опрокинул её в себя, а Саша на заранее приготовленной вилке передал ему кусок селёдки.

Закусив, Зиновий осмотрел притихших ребят и начал:

— Да знаю я, почему вы тут бузите. Мало заплатили? — Сделав паузу, он продолжил: — Конечно, мало. Работы-то неквалифицированные. Бери лопату и кидай куда подальше. Тут хоть как ни надрывайся, а много не выйдет. Но мы сейчас закончили все запланированные фундаменты, и дальше у нас будет совсем другая работа. Оплачиваться она будет намного больше. — Он замолк и с интересом поглядывал на ребят.

Парни хоть и были подвыпивши и возбуждены, но сидели тихо, обдумывая слова Зиновия.

— А кто не хочет, тот пусть уезжает. Никто никого тут не держит. Но! — Он поднял указательный палец. — В следующем и последующих годах он больше никогда в стройотряд не поедет.

— Да пошёл ты со своим стройотрядом! — гневно встрял в разговор рыжий Васька, который первым выявил желание уехать. — Я завтра же уезжаю! Кто со мной? — Он посмотрел на митингующих парней.

— Я тоже поеду, — тут же ответил один из них.

— Да и я тоже, — высказался другой.

— Хорошо, — посмотрел на них Зиновий. — Вас тут никто не держит. Стройотряд — это дело сугубо добровольное. Только не забудьте рассчитаться за форму, когда будете уезжать.

У бойцов стройотряда была форма, состоящая из брюк и тужурки из светло-зелёной хлопчатобумажной ткани, и носили они её с гордостью и шиком. Ведь не каждому было дано быть бойцом стройотряда. А бывалые ребята носили на ней многочисленные значки, говорящие, где, когда и в каком году они были бойцами стройотрядов.

У Лёньки такой формы не было, да он особо и не переживал об этом. Его дома ждала морская, курсантская форма, которую он носил с гордостью и с ещё большим шиком.

Изъявившие желание уехать как-то странно переглянулись. Ведь форма шилась в Благовещенске из расчёта, что бойцы её оплатят из будущего заработка. А тут, если заплатить за форму, останется только на билет до дома и на пару пирожков.

Увидев, какой эффект на парней произвела последняя его фраза, Зиновий твёрдо произнёс:

— Перед тем как мы приступим к следующей работе, начальник прииска даёт нам несколько дней отдыха. — Он посмотрел на удивлённых ребят и уже уверенно продолжил: — Будем мы прокладывать ЛЭП на Дамбуки. Сейчас вопрос стоит только в подъёмном кране и машине, которая будет нас развозить. Как только эти вопросы решатся, сразу приступаем к работе. А сейчас можете допивать, но смотрите не нажритесь. — Он с пониманием посмотрел на парней. — Завтра с утра начальник прииска выделяет грузовик, который отвезёт нас на Гилюй. Там и попьёте, и отдохнёте.

— Да на кой чёрт мне сдался твой Гилюй, — не выдержал один из парней, собравшихся уезжать. — У нас денег нет, а он нам Гилюй.

— Так что будьте готовы к завтрашнему отдыху, — не обращая внимания на возмутившегося парня, продолжил Зиновий. — Девчонки сейчас маринуют мясо. Сделаем шашлыки и будем купаться! — Это он закончил уже торжественно.

Лёнька вспомнил, как два года назад он рыбачил на Гилюе. Поэтому предложение Зиновия его вполне устраивало. В памяти невольно встала тёмная ночь, костёр и огромный таймень, которого им повезло выловить в тот раз. Но сейчас рыбалка не планировалась. Предстоял только отдых, купание, костёр с шашлыками и печёной картошкой.

Посидев ещё немного за столом, Зиновий поднялся:

— Так что, парни, думайте. Но желающие завтра отдохнуть чтобы были готовы. Часов в восемь поедем. Так что извиняйте, господа присяжные и заседатели, — он невесело усмехнулся, — что покидаю вас, но мне надо с директором согласовать завтрашний выезд.

После ухода Зиновия парни притихли, допили оставшуюся водку, и Саша предложил:

— А чего это мы там, на отдыхе, будем сидеть насухую? Давай скинемся. Борька сгоняет. Сгоняешь, Борька? — Он посмотрел на Борьку, который что-то с жаром обсуждал с Черпаком.

Услышав своё имя, Борька отвлёкся от разговора:

— Чё надо-то?

— Сходишь в магаз, пока он не закрылся? — Саша внимательно посмотрел на Борьку, но, видя, что тот чего-то не понимает, пояснил: — Надо ещё пойла взять на завтрашний отдых.

— Конечно. — Борька тут же подскочил. — Бабки гони. — Он с готовностью протянул руку Саше.

— Ну ты и шустрый, — усмехнулся Саша. — Сейчас. — А потом уже обратился ко всем сидящим: — Ну что? Скидываться будем?

— Да, будем, — вразнобой согласились парни и полезли в карманы за деньгами.

Когда необходимая сумма была собрана, Саша передал её Борьке, и тот мигом испарился.

С утра в барак вошёл Зиновий и, как обычно, зычным голосом скомандовал:

— Подъём!

Борька высунул нос из-под одеяла.

— Чего кричишь? Не видишь, что ли — народ спит, — недовольно прохрипел он.

— Так вы что? Не поедете на Гилюй? — удивился Зиновий, пройдясь по бараку.

— Куда-куда? — Из-под одеял высунулись ещё несколько голов и, ничего не понимая, уставились на Зиновия.

— На Гилюй, говорю, — уже не так громко продолжил Зиновий. — Машина отходит через полчаса.

— А-а! На Гилюй! — И из коек тут же выскочила добрая половина отряда.

— Давайте! — уже командовал Зиновий, увидев подскочивших парней. — Мыться в темпе и на погрузку.

Лёнька, выскочив из койки, схватил полотенце и побежал на улицу умываться. От такого предложения, как поездка на Гилюй, у него желания отказываться не было. Он был полностью за такую поездку.

Закончив умывание и одевшись, он вышел из барака и, увидев машину возле кухни, двинулся к ней с расчётом перехватить кусок хлеба на кухне или ещё чего-нибудь посущественней.

Возле дверей кухни стояла Зина и, заметив его, позвала:

— Лёня! — Она, сделав беспомощный вид, остановилась с большим зелёным термосом на пороге кухни. — Помоги донести до машины.

А чего было отказываться и не помочь девчонке? Они, по всей видимости, встали намного раньше парней и уже приготовили завтрак, который и намеревались взять с собой на пикник.

Схватившись за термос, Лёнька с трудом поднял его и передал парням, уже забравшимся в кузов грузовика.

Отдав термос, Лёнька с удивлением посмотрел на Зину, всё ещё стоящую на пороге кухни и вытирающую руки полотенцем. Вот это да! Он с трудом поднял термос, а она сняла его с плиты и дотащила до двери.

«Вот теперь и верь в хрупкость этих созданий», — невольно подумал он про себя.

Но в общей суете он забыл об этом инциденте и, закинув в кузов оставшиеся вещи, залез в него сам, где сидели уже с полтора десятка парней и Зина с Катей и Таня.

Лёнька устроился на свободном месте бортового сидения и, крепко вцепившись в борт, старался удержаться на нём при каждом ухабе, на котором подбрасывало грузовик.

Солнце едва вышло из-за сопок и ещё не успело прогреть воздух, поэтому когда грузовик тронулся, то встречный прохладный ветер быстро прогнал и сон, и утреннюю вялость.

По какой-то случайности рядом с Лёнькой оказалась Зина. Она сидела рядом с ним и так же, держась за борт грузовика, подставляла лицо встречному ветру, развевающему чёрные локоны её волос, выбившихся из-под разноцветной косынки. Лёнька неожиданно ощутил тепло её бедра, которое время от времени прикасалось к его ноге, когда грузовик подбрасывало на ухабах. От такого соседства ему стало как-то неловко, но он не отстранился от Зины, а так же продолжал сидеть, делая вид, что ничего особенного не происходит.

На поперечной передней скамейке сидел Зиновий с парой ребят. У них было свободное место, и он, увидев Зину рядом с Лёнькой, позвал её.

— Зина! — громко крикнул Зиновий, стараясь перекричать ветер. — Иди сюда! Здесь место есть и меньше дует.

Зина, посмотрев на Зиновия, приподнялась, пытаясь пройти в переднюю часть кузова. Но неожиданно на очередном ухабе грузовик сильно качнуло, и она, выставив руки вперёд, упала на Лёньку.

Не ожидая такого, Лёнька непроизвольно подхватил Зину, оберегая её от падения.

Она оказалась в его объятьях, и он неожиданно ощутил запах её волос, коснувшихся его лица, и упругость девичьей груди, на мгновение прижавшейся к нему. От такого поворота событий он посмотрел на Зину, но не увидел никакого испуга в её больших карих глазах. Наоборот, она с интересом взглянула на Лёньку и, оттолкнувшись обеими руками от его груди, прошла в сторону Зиновия, который, протянув к ней руки, усадил на скамейку рядом с собой.

Всё это произошло так быстро, что никто ничего не заметил, только Лёнька под впечатлением от произошедшего ещё пару минут обалдело смотрел по сторонам. Но вскоре прохладный ветер, запахи тайги и свежего утра сделали своё дело. Он всё забыл и весело переговаривался с ребятами, которые громко обсуждали проезжаемые берёзовые рощи, заросшие пихтами высокие сопки и прочие красоты таёжной дороги.

Через полчаса грузовик подъехал к Гилюю. В этом месте река была широкая и мелкая, и здесь через неё была переправа на другой берег. Воды сейчас в реке было немного, поэтому на машине можно было свободно переехать на другой берег, но шофер, не доезжая переправы, свернул влево, отъехал от дороги метров на пятьдесят к небольшой полянке и остановился.

Ребята с криком и гиканьем выскочили из грузовика и понеслись к реке, а Лёнька с Зиновием и Борькой, вытащив из кузова термосы и сумки с различной снедью, принялись устраивать место для пикника.

Зиновий остался с девчонками, а Лёнька с Борькой прошлись немного вверх по течению реки, где виднелся затор из брёвен и поваленных деревьев.

Срубив несколько больших веток и уложив на них сухие корни и стволы небольших деревьев, они притащили их к предполагаемому костру.

Зиновий так и остался с девчонками разводить костёр, а Лёнька, скинув одежду, побежал к плещущимся и хохочущим парням.

Вода оказалась не по-летнему холодной, и долго в ней находиться было невозможно, но Черпак, переплыв на противоположный берег, кричал оттуда:

— Парни! — Он махал руками с высокого камня. — Давай сюда! Тут глубина! Понырять можно!

Для Лёньки переплыть тридцать метров стремительного потока холодной, бурлящей воды не составило большого труда. Он быстро преодолел его и вылез немного ниже камня, на котором стоял Черпак.

Берег оказался намного круче противоположного. Если место, где они остановились, представляло собой равнину, раскинувшуюся у дороги, то на этом берегу сопки сразу круто поднимались вверх от самой воды.

Берег был усыпан острыми камнями, поэтому Лёнька осторожно прошёл по ним до того места, где стоял Черпак, и, взобравшись к нему на камень, посмотрел вниз.

Внизу и в самом деле была большая заводь. Насколько она была глубока, разглядеть было невозможно из-за мутности воды в ней.

Черпак, задорно улыбаясь, предложил Лёньке:

— А слабо ласточкой сигануть?

Он пальцем показал на воду.

— Прыгнуть-то можно, но зачем же ласточкой? Можно и столбиком. — Лёньку удивило предложение Черпака.

Но тот, не обращая внимания на рассуждения Лёньки, всё так же кричал:

— Парни! Давай сюда! Здесь глубоко!

Лёнька присел на вершине камня и смотрел на парней, которые, преодолевая течение, плыли к ним. В воду лезть особого желания не было. Уж очень холодная она была для длительного купания, и он, сидя на камне, старался согреться под горячими лучами солнца, осматривая реку, прилегающие сопки, плывущих ребят и яркое синее небо без единого облачка.

Сегодня погода была изумительная. Утренняя прохлада уже ушла, и солнце не на шутку палило яркими лучами.

Лёнька потрогал быстро согревшиеся плечи.

— Слышь, Сань, — посмотрел он на прыгающего на камне Черпака, — как бы не сгореть сегодня.

— Да ерунда всё это, — бесшабашно отреагировал на его замечание Черпак, — не успеем. Мы же только обсохнем, а потом оденемся. Комары не сожрут. — Он весело рассмеялся и принялся вновь звать оставшихся парней, в нерешительности толкущихся на берегу: — Давай сюда! Здесь самое то! Тут глубоко!

Через несколько минут парни, переплывшие реку, взобрались на камень, под которым была заводь со спокойной водой.

— Вот где надо плавать, — не унимался Черпак. — Там течение сносит, — показывал он на реку, откуда только что приплыли ребята. — А тут тебе — что бассейн. Купайся — не хочу. Айда в воду! — крикнул он и, махнув рукой, столбиком прыгнул в заводь.

Брызги воды полетели в разные стороны после его прыжка, но через пару секунд Черпак вынырнул с истошным криком:

— Я ноги себе распорол! Здесь мелко! — и, сделав пару гребков, выполз на берег.

Парни сразу же бросились к нему. Черпак сидел на берегу и рассматривал ступни ног. Крови не было, но на пятках прямо на глазах начали проступать синие пятна.

Консилиум из будущих медиков вынес вердикт:

— Ноги не сломаны, но имеет место сильный ушиб.

Черпак от боли стонал и матерился, а Лёнька невольно подумал: «Хорошо, что я не нырнул туда головой, а то бы точно пробил её и не сидел тут, а плыл бы уже вниз молодым здоровым трупиком».

Через некоторое время, когда боль у Черпака поутихла, ребята помогли ему спуститься в воду и переплыть реку. Там они его, подхватив на руки, перенесли на полянку, где уже был разведён костёр и Зиновий с девчонками жарили шашлыки.

Бросив это занятие, они ещё раз осмотрели ноги принесённого Черпака, и Зиновий решил:

— Вообще-то, ничего страшного. Кости целы. Только ушиб сильный и гематома. Холод приложишь да посидишь тут. Но придётся дать тебе дня три отдохнуть, — рассуждал он вслух, а потом возмутился: — И кто же тебя, балбеса, в воду-то заставил прыгать?

— Да кто ж его знал, что так случится… — страдальческим голосом оправдывался Черпак. — Дна же видно не было. Вода мутная. Хорошо, что хоть столбиком нырнул.

— Во-во, — подтвердил Зиновий, — хоть так догадался, а то бы точно башку себе пробил. Ладно уж. Сиди тут. Загорай, — махнул на него рукой Зиновий и продолжил жарить шашлык.

В воду больше никто не полез. Парни помогали девчонкам накрывать импровизированный стол, расстелив одеяла на мягкой траве полянки.

Вскоре шашлыки были готовы, Борька сгонял за охлаждёнными бутылками с «горючей смесью», и изнурённые непосильной работой бойцы уселись за столом. Бутылки тут же были откупорены, их содержимое разлито по кружкам, и Зиновий, подняв кружку, начал:

— Ну что, парни? Первый этап нашего пребывания в Золотой Горе окончен. И завершился он успешно.

— Только бабла мы получили что-то не так успешно, — вставил кто-то из сидящих.

Но, не обращая внимания на этот единичный возглас, Зиновий продолжил:

— И теперь нам предстоит за этот неполный месяц сделать ещё одно дело, за которое местные жители долго будут благодарить нас, — закончил на торжественной ноте Зиновий.

— Но нам от этого будет ни холодно ни жарко, — завершил речь Зиновия Саша-бригадир. — Так что давайте выпьем, ре́бя, за всё хорошее, и пусть плохое забудется. — Он поднял кружку над головой и принялся чокаться со всеми, кто сидел вокруг костра.

После выпитого ребята набросились на то, что прихватили с собой девчонки, и свежий шашлык, получившийся очень вкусным.

— Ну, Зинуля, — восхищался Зиновий. — И где ты только так научилась мясо мариновать? Ничего вкуснее не пробовал.

— Это папа меня научил. — Зинкиной скромности не было предела. Она от похвалы зарделась и потупила глаза. — У нас всегда так. Когда мы гостей ждём, то папа всё сам делает. А я уж у него и подсмотрела, что он в мясо добавляет и как он его готовит.

Парни, которые и так отсутствием аппетита не страдали, с удовольствием поглощали всё то, что было на столе, а по мере насыщения отваливались от него и группками ложились загорать.

Солнце палило не на шутку. Если бы сегодня был рабочий день, то им бы пришлось несладко работать, потея и отбиваясь от мошки́.

А тут можно было вольготно полежать, расслабиться и даже вздремнуть, потому что здесь этих тварей почему-то не было, то ли из-за прохлады реки, то ли от живительного ветерка, идущего над поверхностью воды с верховьев реки.

Лёнька устроился рядом с Черпаком, и они лежали на животах, обсуждая его травму.

— Слышь, Саня, — Лёньке и в самом деле было жаль, что с Черпаком произошло такое, — болят ноги-то?

— Да ноют пятки. — Черпак изобразил гримасу боли на лице. — Но, видать, не сильно я врезался в дно. Вот если бы не подогнул ноги перед дном, то точно переломал бы их.

— Повезло. — Лёнька как мог выражал сочувствие Черпаку.

— Но ничего! — хорохорился Черпак. — Зато вы будете пахать, а я на больничном буду пятки вверх задирать! — Тут он уже рассмеялся.

— Так ты это что? Нарочно так прыгнул? — пошутил, подыграв Черпаку, Лёнька.

— Ага. — Черпак ещё сильнее рассмеялся Лёнькиной шутке. — Отдохнуть захотелось. — А потом переключил Лёнькино внимание: — Смотри, как Зиновий вокруг Зинки вьётся.

Лёнька посмотрел в ту сторону, куда показывал Черпак.

Там девчонки в купальниках лежали на отдельно разостланном одеяле. Зиновий тоже устроился рядом с ними.

Таня с Катей лежали на животах и, накрыв головы полотенцами, о чём-то между собой разговаривали, а Зина, перевернувшись на спину и закинув руки за голову, лежала рядом с ними.

Зиновий как бы нечаянно пристроился возле Зины и, подперев голову ладонью, делал вид, что смотрит на реку и парней, которые опять собирались идти купаться, а сам беззастенчиво разглядывал её фигуру.

Лежал он, лежал, крутил головой то в одну сторону, то в другую, а потом неожиданно изрёк:

— А почему это у женщин лобок такой покатый и мягкий? Всю жизнь об этом думаю и никак не могу найти правильный ответ.

От такого заявления Зинка чуть ли не подпрыгнула на месте. Она быстро села и заявила, гневно глядя на Зиновия:

— А потому что ты дурак и идиот, — и, поднявшись, пошла к костру, оставив Зиновия с открытым от изумления ртом.

Лёнька с Черпаком, услышав этот диалог, корчились от смеха, а Черпак, забыв о своих пятках, даже болтал ногами.

Возмущённая Зина оделась в платье и пересела к костру, возле которого сидели несколько парней. Вскоре туда подошли искупавшиеся парни, и все, снова сгрудившись у костра, подняли в очередной раз алюминиевые кружки за хорошую погоду, за отдых, а потом, когда горячительные напитки стали подходить к концу, сидели у костра и пели песни.

У Жени была гитара, и он, наигрывая песни Ободзинского про Наташку, про падающий снег, про любовь, про пиджак наброшенный, пел их негромким, приятным голосом. Сидевшие рядом с ним парни внимательно слушали его, и кое-кто даже подпевал.

Под эту музыку ребята притихли. Романтическая обстановка тайги, реки, сопок, костра, приближающегося вечера располагала к грусти и сентиментальности. Лена устроилась поближе к Жене и тоже старалась подпевать ему. Все знали, что Женя неравнодушен к ней, поэтому никто им не мешал быть вдвоём.

Но вскоре эту идиллию прервал звук мотора приближающейся лодки, которая через некоторое время подплыла к переправе, и из неё вышли три мужика.

Они были в энцефалитках и полностью развёрнутых рыбацких резиновых сапогах.

Выйдя из лодки, они осмотрелись и, увидев ребят и стоящий рядом с ними грузовик, подошли к ним.

— Привет, парни, — поздоровался один из них, высокий симпатичный мужик с небольшой «шотландской» бородкой. — Я Михаил, а это, — он показал на своих друзей, — Виктор и Николай.

Ребята с любопытством разглядывали незнакомцев.

— Вы тут ещё долго будете сидеть? — продолжил Михаил и, подойдя к шофёру, протянул ему руку: — Привет, Петро.

— Да ещё пару часиков посидим и вернёмся на Золотую Гору, — вместо шофера ответил Зиновий. — А если что надо, то садитесь, — показал он на разостланные одеяла, — попейте чайку, передохните.

Мужики степенно расселись вокруг костра, и девчонки, налив горячего чая, передали им кружки, которые те приняли с благодарностью, и вокруг костра на какое-то время повисла тишина, вновь прерванная Зиновием.

— А вы из Золотой Горы будете? — поинтересовался он.

— Из неё самой и будем, — оторвавшись от чая, подтвердил Виктор.

— То-то я гляжу, мне ваши лица знакомы, — также продолжал Зиновий, — только не могу вспомнить, где мы встречались.

— А у директора прииска и встречались. Долбал он нас тогда по полной схеме. Не до знакомств тогда было. — Он невесело усмехнулся: — План мы тогда завалили. А вот сейчас выполнили его и расслабляемся. Поэтому-то ты нас и не видел на прииске. Всё на карьерах да на гидравликах пропадали. А вас-то я помню. — Мужик осмотрел притихших ребят. — Студенты вы из стройотряда. Строите у нас школу, поликлинику и гараж. Как думаете, к заморозкам стены поставите?

— Вот это я не могу сказать точно, — важно начал объяснять Зиновий. — У нас же учёба. Ещё с месяц осталось до неё, но фундаменты мы вырыли, забетонировали, а пару дней назад все эти работы прораб передал шабашникам. Мы теперь ЛЭП на Дамбуки тянуть будем.

— Понятно, — протянул Николай. — Кто-то что-то хочет положить в карман, а студенты крайние. — Он усмехнулся и тут же переменил тему: — А мы позавчера уехали. Ночью порыбалили, а теперь возвращаемся.

Услышав про рыбалку, Саша тут же поинтересовался:

— И много поймали?

— Много, немного, но кое-что есть, — начал Михаил и, посмотрев на Сашу, предложил ему: — Чё? Посмотреть хотца?

— Ага, — тут же согласился Саша.

Тогда Михаил не спеша поднялся и позвал ребят:

— Кто хочет, пойдём, покажу, — и обратился к шофёру: — Ты не против, Петро, если мы свои вещички закинем тебе в кузов?

— Кидайте, — согласился шофёр, — места всем хватит. А мне что с вами, что без вас ехать — разницы никакой. Не на себе же тащить, а так и добрым людям помогу.

— Ну, спасибо тебе, Петро, — поблагодарил Михаил шофёра и, посмотрев на ребят, попросил: — А вы не подсобите перетащить вещички? Заодно и улов посмотрите.

Мужики поднялись со своих мест и не спеша пошли к лодке.

— Нет проблем. — Несколько парней поднялись с мест и двинулись следом за ними.

Лёнька помнил тех тайменей, которых они выловили с Иваном Михайловичем, и ему очень захотелось посмотреть на улов мужиков и сравнить его с тем, что они тогда наловили, поэтому он одним из первых двинулся к лодке.

Мужики спокойно стали вытаскивать из лодки рюкзаки, снимали мотор и передавали парням, которые всё это складывали на берегу.

— А где рыба-то? — не выдержал Лёнька.

Михаил, видя интерес в Лёнькиных глазах, раздвинул траву на дне лодки и с трудом поднял пару метровых рыбин.

— Да вот они! — Он гордо приподнял улов на вытянутых руках. — Но там и ещё есть. — Он кивнул на дно лодки. — Но они поменьше. Повезло нам ночью. Гилюй обмелел, и таймень ушёл в ямы. Коля-то местный. Он все ямы на Гилюе знает. Вот и вывел нас на них.

Рыбины и в самом деле поражали своими размерами и серебристостью чешуи. Они как две огромные серебряные ленты висели в руках Михаила.

— А на что ловили? — невольно вырвалось у Лёньки.

— Да на мышку и ловили, — как бы нехотя ответил Сергей.

— На какую мышку? — не понял Борька. — На живую, что ли?

— Да ты что? — рассмеялся довольный Михаил и, видя, что заинтересовал парней уловом, показал на нос лодки: — Вот на эту.

В носу лодки лежали «салазки», обмотанные толстой леской. Сергей поднял «салазки» и показал на поводки, на которых болталась пара обшитых мехом цилиндриков с огромными тройниками.

Парни с интересом перебирали снасти, и каждый из них подержал в руках увесистых рыбин. Конечно, они были впечатлены и рыбой, и объяснениями Михаила, но ещё больше заинтересовало их то, что рыбаки достали из лодки ружья.

Взвалив поклажу на плечи, парни быстро помогли рыбакам перенести вещи в грузовик, а вездесущий Борька поинтересовался:

— А ружья-то зачем вам? На медведе́й, что ли, охотиться?

— Да что на них охотиться? — рассмеялся Михаил. — Охотиться на них ещё не сезон. Не набрал мишка ещё жира. Это мы на него попозже пойдём, как первый снежок ляжет. А ружья — это только если мишка сам приставать начнёт. Для этого мы их и взяли. — Он весело посмотрел на Борьку и пояснил: — Чтобы отпугивать косолапых.

Лёнька заметил, что у рыбаков было две двустволки. Одна шестнадцатого калибра, а вторая — двенадцатого. А у Николая — мелкашка, поэтому он иронично спросил:

— А мелкашкой тоже медведя пугать собирались?

— Ну ты и глазастый! — удивился Михаил и тут же пояснил: — Коля у нас отлично стреляет. Вот он и взял её, если рябчик попадётся али голубь какой.

Почуяв симпатию Михаила, Лёнька тут же спросил:

— А нам пострелять можно из неё?

Михаил посмотрел в сторону Николая:

— Коль, а дашь парням по паре раз стрельнуть? Ишь какие они любопытные.

— А чего бы не дать. Пострелять можно, — согласился Николай и, достав из рюкзака коробку с патронами, посмотрел на парней. — Куда стрелять-то будем?

— А я сейчас разложу мишени вон на том бревне. — Борька указал на громадное бревно, лежащее на отмели метрах в пятидесяти, которое, наверное, когда-то паводком вырвало из берегов и оставило здесь, замыв песком. — Бутылок и банок у нас навалом.

— Давай, раскладывай, — согласился Николай. — Только я первым стреляю.

Он сел на один из больших камней, лежащих у костра, и принялся ждать, когда Борька с Лёнькой выставят на бревне собранные банки и бутылки.

Когда ребята вернулись, Николай испытующе посмотрел на них:

— Ну что? Начнём?

— Начинай, — как бы разрешил подошедший Зиновий. — А потом и мы постреляем. Посмотрим, что из этого получится, — и взглядом подвыпившего человека осмотрел собравшихся ребят.

Те довольно загудели, а Николай как сидел на камне, так и, вскинув винтовку, сделал выстрел.

Одна из бутылок на бревне сразу же разбилась. Он иронично посмотрел на примолкших парней.

— Показываю ещё раз, как надо стрелять, — уже надменно заметил он и сделал второй выстрел. Вторая бутылка точно так же была сбита с бревна.

После второго выстрела парни встрепенулись, и кто-то спросил у Николая:

— А нам дашь стрельнуть?

Николай открыл коробку с патронами и, пересчитав их, посмотрел на парней:

— Каждый может сделать по одному выстрелу, а если кто попадёт, то делает второй.

— А если и второй попадёт? — перебил Николая Борька.

— Тогда ещё раз выстрелит, пока не промахнётся или патроны не закончатся, — рассмеялся он своей шутке, но тут же добавил: — Будете стрелять — берите под обрез. Тогда точняк не промахнётесь.

Первым взял в руки винтовку Зиновий, он, как бывалый стрелок, стоя прицелился и выстрелил. Ни одна из бутылок сбита не было. Зиновий в недоумении смотрел то на бревно с мишенями, то на винтовку.

— Наверное, потерял сноровку, — с жалостью пробормотал он, покачав головой, и передал мелкашку Борьке, который в нетерпении вился рядом.

Борька тоже промахнулся. Промахнулись и Женя с Сашей. Но тут приковылял подраненный Черпак.

Когда подошла его очередь, он устроился на одном из валунов, положил винтовку на соседний и выстрелил. Одна бутылка улетела с бревна. Черпак надменно посмотрел на притихших парней.

— Берите пример, молодёжь, — с кривой усмешкой посмотрел он на окруживших его парней и вновь зарядил винтовку. — Ранение в ногу не делает руки кривыми, — пошутил он и, тщательно прицелившись, выстрелил.

Но, к всеобщему сожалению, промахнулся. Все цели на бревне остались невредимыми.

— Что ж, бывает, — негромко выругался он и передал винтовку следующему желающему пострелять.

Парни делали только по одному выстрелу. Кто с колена, кто лёжа, кто устанавливал винтовку на камень, но бутылки на бревне так и оставались на месте, как заколдованные.

Николай, посмотрев в коробочку с патронами и оглядев парней, поинтересовался:

— Ещё есть желающие попытать счастья? Два патрона осталось.

Черпак посмотрел на Лёньку.

— Лёнь, так ты ещё не стрелял. Хочешь?

— Хотеть-то я хочу, только вот что-то рука дрожит, — поморщился Лёнька. — Выпили же все сегодня, потому и мажете.

Но Николай не отставал:

— Стрельни. Чего в позу встал? Все сегодня выпивали, не только ты тут такой один.

Его слова задели Лёньку, и он, взяв винтовку, присел на небольшой валун и, оперев локоть о колено, прицелился.

Выбранная бутылка почему-то не попадала на мушку. Дуло в руках ходило кругами. Цель то появлялась на мушке, то пропадала ещё до того, как Лёнька прикасался к курку, потому что локоть руки, которой он держал цевьё, всё время соскальзывал с колена.

Тогда он выдохнул, прочнее упёрся локтем в колено, задержал дыхание и, совместив прорезь прицела с мушкой на цели, плавно нажал на спусковой крючок. Он сделал всё так, как когда-то учил его Анатолий Павлович.

После хлёсткого выстрела бутылка на бревне рассыпалась в мелкие брызги. Тут сразу же раздались восторженные крики парней.

— Молодец, Лёнька! Во даёт! — наперебой кричали они.

А Николай в недоумении посмотрел на Лёньку.

— Ну ты даёшь! Не думал, что попадёшь. Вон как руки ходуном ходили. — И, слегка покачав головой, протянул Лёньке патрон. — Последний, — тут же напомнил ему.

Передёрнув затвор и вложив в патронник новый патрон, Лёнька вновь прицелился.

То ли похвала Николая, то ли восторг ребят придали ему силы и способность сосредоточиться. Руки уже не тряслись, локоть перестал соскальзывать с колена. Он вновь выдохнул, сосредоточился на цели, поймал центр бутылки на мушку и, взяв её под обрез, так же плавно нажал спусковой крючок.

Не успел он увидеть, что и эта бутылка разлетелась на осколки, как о его победе возвестили дружные вопли болельщиков:

— Ну Лёнька! Во даёт!

Черпак повернулся к Лёньке:

— А я думал, что ты промажешь. Вон дуло-то круги выписывало. Как ты только цель поймал?

— Сам не знаю. — Лёнька пожал плечами. — Наверное, сильно хотел попасть. — Он подошёл к Николаю и, отдав ему мелкашку, вернулся костру, у которого парни начали собирать вещи в грузовик.

Что-то когда-то всё равно заканчивается. И хорошее, и плохое. Закончился и этот день у костра, с купанием и песнями.

Настроение было отличное, поэтому почти до самого прииска парни то горланили песни, то со смехом вспоминали события сегодняшнего дня.

Глава пятая

Утром Зиновий вновь поднял весь барак зычным голосом:

— Подъём!!! Руки с приборов, ноги в сапоги! Нас ждут великие дела!

— Какие это ещё великие дела? — за всех недовольно спросил Саша-бригадир.

— Едем на трассу! Забыли, что ли? ЛЭП будем тянуть! Директор дал добро.

Услышав такую новость, парни мигом покинули тёплые койки и помчались умываться.

Они ещё не успели завершить завтрак, как к столовой подъехал грузовик, из которого вышел прораб.

Он отошёл с Зиновием в сторону и что-то энергично начал объяснять ему.

Спокойно выслушав прораба, Зиновий вернулся к парням, доедавшим завтрак.

— Так, парни, — войдя в столовую, важно начал он, — сейчас заедем за инструментом на склад и двинемся на трассу. В прошлом году работы по прокладке ЛЭП были не закончены, так что мы будем продолжать их.

— Чё делать-то надо? — как всегда спокойно посмотрев на Зиновия, поинтересовался Саша-бригадир.

— Разделимся на две бригады. Одна бригада будет копать ямы под столбы, а другая заливать бетоном эти ямы и устанавливать в них столбы. Столбы лежат тут неподалёку. Да вы их и сами, наверное, видели, эти штабеля. Они на въезде на прииск ещё с прошлого года там лежат.

— Что? Так вручную и будем их таскать? — раздалось из толпы. — Пупы надорвём.

— Зачем вручную? — недоумённо посмотрел Зиновий на недовольного. — Для этих целей нам выделен кран на 130-м ЗИЛе, он вчера из Зеи на месяц приехал нам в помощь, да пара грузовиков. Один чтобы людей возить, а другой для перевозки столбов и бетономешалки.

— Опять эта долбаная мешалка, — уже зло сплюнул Василий. — Как она уже всех задолбала!

— Вот ты, Вася, и возглавишь бригаду по заливке ям бетоном. У тебя это отлично получалось, — тут же сделал заключение Зиновий.

Вася, видя, что влип по самые уши из-за своей инициативы, встал из-за стола и пошёл в сторону домика, где жили девчонки.

— Пошёл жалиться Катьке, — негромко заметил кто-то, и парни, услышав такое замечание, весело загоготали.

Их смех на Василия не подействовал, и он со своего пути не свернул.

— Распереживался Вася, — сочувственно заметил Черпак, сидевший с какой-то суковатой палкой за столом. — Ничего, ничего, пусть идёт. Его там Катюха успокоит перед трудовыми буднями, и будет у нас, мужики, отличный бригадир, — и тут же поинтересовался у Зиновия: — А как кормить на трассе будут? Или с собой обеды брать пацанам?

— А ты, Саня, — зло посмотрел на него Зиновий, — здорово губу не раскатывай, что тут отсидишься, — и он кивнул в сторону барака, — да об обедах только думать будешь. Пару деньков полечишь свои пяточки. Я сам буду контролировать их состояние, а потом уже со своим дружбаном Лёнькой будешь соревнование устраивать, кто больше накопает.

Над этой шуткой парни весело расхохотались, хлопая и Лёньку, и Черпака по плечам.

Видя, что настроение бойцов приподнялось, Зиновий тут же разъяснил:

— А обеды будут привозить на место работы в термосах, так что голодными вас там никто не оставит, — и скомандовал отработанным голосом: — Всем в машину! Время идёт! — и, видя, что никто уезжать не собирается, шутливо подбодрил парней: — ЛЭП ждёт вас, господа заседатели! Она по вам соскучилась!

Парни со смехом дружно начали забраться в кузов грузовика, который тут же тронулся, везя бойцов на новые трудовые подвиги.

Грузовик выехал на трассу, идущую к Дамбукам, и не спеша двигался по ней. По левой стороне попадались какие-то ямки, рядом с которыми лежали столбы.

Зиновий, стараясь перекричать шум работающего мотора грузовика, указывал на эти ямки:

— Это в прошлом году так накопали ямы. Они кое-где завалились уже. Так что второй бригаде придётся их расчищать перед установкой столбов, а вы будете копать новые ямы.

Лёнька вполуха слушал, что говорит Зиновий. Его больше интересовала тайга, разрезанная дорогой, по обе стороны которой возвышались высокие пихты и лиственницы, кое-где разбавленные березняком.

В кузове едущего грузовика было хоть и прохладно, но комфортно. Тёплый утренний ветер овевал лицо, хотя стояла безветренная погода. На бездонном синем небе не было ни единого облачка, что предвещало жаркий день. Придорожную траву и листочки на деревьях не шевелил ни единый порыв даже слабого ветерка.

«Да, — разглядывая их, подумал Лёнька, — придётся сегодня попотеть».

Ему вспомнилась работа в тайге, когда они рубили профили на прииске Комсомольском. При такой погоде да при такой работе, когда некогда отмахнуться от мошки́, удовольствия работать особого не было.

«Если накинуть капюшон, то мошкá шею не сожрёт, — невольно подумалось ему, — а с лица я её сгоню».

Вскоре грузовик остановился, и ребята спрыгнули на край дороги.

— Вот отсюда и начнём копать. Здесь заканчивается последняя прошлогодняя яма, а там, — Зиновий указал рукой в сторону Дамбуков, — через тридцать метров будет наш первый столб.

Он сошёл с трассы, срубил небольшую осинку и, воткнув её в землю, обратился к примолкшим парням:

— Ну что? Начали работу? — и, взяв рулетку, принялся её разматывать.

Когда были отмерены первые тридцать метров, там был оставлен первый «копатель».

— Смотри, если самородок найдёшь, то не забудь поделиться, — пошутил кто-то из парней, и они, рассмеявшись этой шутке, пошли к месту следующего столба.

Третью яму застолбил Лёнька.

Ребята двинулись дальше, а он, посмотрев им вслед, нанёс первый удар кайлом в место будущей ямы.

Земля легко разошлась от удара, и кайло по самую рукоять увязло в земле. Легко вытащив его, Лёнька нанёс второй удар, потом ещё несколько, таким образом обозначив размер будущей ямы, и, взяв лопату, углубился на целый штык.

Яма должно была быть полтора метра в длину и глубину, а в ширину полметра. Но если она будет такой ширины, то плечи будут застревать в ней, когда придётся копать глубже метра, поэтому Лёнька решил сделать ширину ямы чуть более шестидесяти сантиметров.

Конец ознакомительного фрагмента.