Следуя своему выбору

Алексей Лухминский, 2021

Семейная жизнь сначала треснула, а потом и вовсе развалилась. Предприятие, где так давно и успешно работал, перестало платить зарплату и находится на грани банкротства. Только сделанный правильный выбор даёт возможность всё поправить в своей жизни.

© Лухминский А., текст, 2021

© Геликон Плюс, оформление, 2021

Часть 1

Развод

— Папа, а почему мама говорит, что ты неудачник?

Странно, но такой вопрос, заданный мне нашей десятилетней дочкой, меня не удивил. Что в моей семье что-то идёт не так, я вижу уже давно. С тех пор как жена стала заниматься предпринимательством и теперь активно торгует разной импортной одеждой, имея свой контейнер на рынке, её словно подменили. Неужели Люся стала обсуждать с Катей тему однажды возникшей между нами дискуссии?

— Знаешь, Катюша, — примирительно начинаю я, — если мама так сказала, то твой вопрос лучше задать ей самой, но я себя неудачником не считаю.

— Так она не со мной говорила. Она с тётей Машей говорила.

Понятно. Значит, моя жена обсуждает меня с подругой. Однако…

С Люсей я познакомился в конструкторском бюро, куда наша дружная троица — Мишка, Толик и я — в восьмидесятом году распределилась после окончания института. Моя будущая жена туда попала через четыре года, тоже по распределению. Новенькую бойкую симпатичную девицу в соседнем отделе я заметил сразу, когда по работе иногда туда заходил. Естественно, после нашего знакомства появляться у соседей я стал гораздо чаще. Сначала, как всегда в таких случаях, было приятное общение, ведь я понял, что эта девчонка мне нравится. В общем, после полугода знакомства мы поженились. Начавшаяся у нас семейная жизнь ничем не отличалась от жизни таких же молодых пар. С Люсей мы нормально ладили, а в возникающих порой непростых ситуациях старались находить компромиссы. Моей солидной зарплаты ведущего конструктора, в которую кроме оклада входили несколько немалых «заказных» надбавок, вполне хватало на обеспечение семейства, и поэтому жена всё получаемое ею начала откладывать на сберкнижку, как она всегда говорила, на «чёрный» день.

С наступлением в стране перемен изменения начались и в жизни людей. На работе от нашей троицы отвалился Толик Спасский, который, став в одночасье Натаном, через полгода вслед за своими родителями эмигрировал и сейчас живёт в Штатах. Поскольку связь с ним прервалась, как у него дела — я не знаю. В моей семье тоже начались новации — Люся объявила мне, что теперь будет заниматься бизнесом, не желая упускать представившийся ей шанс. В её понимании этим бизнесом была торговля импортными шмотками, тогда являвшимися дефицитом. Поскольку у нас с самого начала при возникновении каких-то планов было не принято ставить палки друг другу в колёса, я просто пожал плечами, решив: наиграется и всё закончится.

На организацию своего дела жена выгребла из сберкассы свои накопления и, уволившись из КБ, укатила в первую поездку за заграничным барахлом. Мы с Катей остались вдвоём, и на мои плечи первый раз легли все домашние обязанности, связанные с покупкой продуктов, готовкой еды и стиркой. Будучи человеком не избалованным, я воспринял такой поворот спокойно, только пожалел, что моя вечерняя творческая жизнь, когда можно, взяв с работы необходимые материалы продолжать конструкторскую деятельность, прервалась.

Поездки Людмилы по торговым делам следовали одна за другой. К ним прибавилась ещё и ежедневная реализация привезённых вещей на рынке. Короче, свою жену я стал видеть лишь поздними вечерами после всех её трудов. Правда, эти труды принесли свои результаты. Вскоре она купила на рынке контейнер и наняла двух помощниц, а себя теперь называет бизнес-леди. Сейчас она уже не мотается за границу, а просто перекупает товар здесь, в городе, складируя его и в нашей квартире, и в своём контейнере. В такой ситуации для спасения благополучия в семейной жизни мне пришлось в делах сугубо хозяйственных подставить своё плечо уже на постоянной основе, то есть окончательно принять на себя обязанности домработницы, вернее, домработника. Со временем и жена, и дочка привыкли к такому состоянию и уже не стеснялись критиковать мою стряпню или сетовать на папину нерасторопность, если я не успевал кинуть в только что купленную стиралку «Вятку-автомат» грязное бельё. Да и отношения с Люсей серьёзно изменились и стали какими-то… никакими. «Привет! Пока…» — вот и всё общение, конечно, кроме ворчания на качество предоставляемых услуг. С одной стороны, это понятно, ведь она вся в делах своего бизнеса, но с другой — я уже давно ощущаю исходящее от неё безразличие, а порой не особо скрываемое раздражение. Иногда мне даже кажется, что она будто старается найти в моём характере ранее неведомые ей недостатки и смачно их подчеркнуть. Год с лишним назад вообще был случай, который надолго выбил меня из колеи. Тогда я первый раз признался, что моей зарплаты перестало хватать на покупку необходимых продуктов, и был неприятно удивлён её реакцией. Недостающую сумму Люся, конечно, дала, но эти деньги были с пренебрежением ею брошены на кухонный стол со словами: «Тебе должно быть стыдно!» С тех пор она раз в месяц молча оставляет нужные средства там в выдвижном ящике.

А чего мне стыдиться? К сожалению, при нынешней жизни страны труд инженера перестал быть уважаемым, как это было во времена Советского Союза, и сегодня торговцы зарабатывают гораздо больше, чем люди, создающие то, что называется высокотехнологичной продукцией, при этом используя свои знания и умение их воплощать. Уверен, такое положение не значит, что всем надо срочно становиться за прилавок. Будет ещё и на нашей улице праздник! Только вот жить-то надо сейчас, и, наверно, оценка женой моего нынешнего состояния продиктована её желанием вернуть прежние времена, когда я мог один полностью обеспечивать семью. Возможно, то, что в разговоре с подругой я был назван неудачником, идёт оттуда же. Тем не менее надо задуматься о реально возникшем негативе и его последствиях.

* * *

Счёл за благо пока отношений с Люсей не выяснять. Вечер прошёл как обычно, а вот ночью спать не смог и поэтому на работу пришёл в растрёпанном состоянии. Поскольку мозги были заняты мыслями о семейной ситуации, решение сугубо производственных проблем ушло на второй план.

После обеда начальник отдела, вернувшись с совещания у директора, позвал ведущих специалистов к себе. Около трёх лет назад эту должность занял Михаил, мой однокашник. Сначала её предложили мне, но я, отказавшись, показал на него. Руководить людьми — это не моё. Мне бы лучше что-нибудь придумывать, изобретать…

Оглядев всех нас, мой однокашник грустно усмехается и произносит:

— Господа, я пригласил вас, чтобы сообщить пренеприятное известие.

— К нам едет ревизор в виде комиссии? — с ухмылкой интересуется Рома Скворцов. Он работает у нас всего четыре года, но уже сумел неплохо продвинуться благодаря своему упорству и трудолюбию.

— Если бы… — вздыхает шеф. — Заказчики сильно обрезали нам финансирование. Говорят, что в стране денег на оборонку нет, поэтому предложено как-то выкручиваться.

— А как? — с напряжением в голосе, одновременно протирая очки белоснежным платочком, уточняет Василий Петрович, пожилой ведущий конструктор, так же, как и я, руководящий ещё одним заказом.

— Для начала прекращается выплата заказных надбавок, — и следует новый вздох. — Зарплата, надеюсь, будет, но только в размере оклада.

В кабинете наступает напряжённое молчание. После всех обвалов рубля нынешняя жизнь уже показала, что на обычную зарплату инженера прожить не получается, даже если в ней кроме оклада присутствуют какие-то надбавки. Нам, хоть и техническим, но всё-таки тоже руководителям, хорошо известно, что наши рядовые сотрудники для того, чтобы прожить в это смутное время, вынуждены ещё где-то подрабатывать. А если ещё и надбавки исчезнут… Поэтому ясно, что сейчас каждый думает о своей ситуации, и я, конечно, тоже. Первое, что приходит на ум, — предстоящий неприятный разговор с женой. Сразу же в памяти всплывает её негативная реакция на нехватку моей зарплаты на пропитание.

Расходимся в мрачном настроении. Не доходя до двери, слышу:

— Пал Сергеич, задержись!

Возвращаюсь и сажусь у стола. В голове по-прежнему сидит будущий разговор в семье. Особенно это тревожит в связи со ставшей мне известной оценкой моей деятельности Люсей.

— Что скажешь? — хмуро интересуется начальник.

— Думаю, как буду выкручиваться дома, — бурчу я.

— Ну тебе-то проще. Твоя Людмила ведь теперь… бизнесом занимается, — по-своему понимая мои слова, констатирует он с усмешкой.

С Мишей у нас по-прежнему дружеские отношения. Он был свидетелем на нашей с Люсей свадьбе. Однако когда жена поменяла вид деятельности, мой друг воспринял это весьма болезненно и тогда резко сказал, что переквалификация из инженера в торговку никого не красит. Услышав это, я не обиделся, ведь у самого на душе кошки скребли. Видя, как нынешний образ жизни повлиял на Люсино отношение ко мне, да и к жизни вообще, вполне могу понять, о чём сказано не было. То, что я вчера услышал от дочки, лишний раз подтвердило его давние слова.

Немного помолчав и собравшись с мыслями, решаю посвятить друга в прозвучавший в моём семействе тревожный сигнал. Выслушав мой рассказ, Михаил угрюмо молчит. Молчу и я.

— Знаешь, что я тебе скажу, Павлуха… — начинает он. — В первую очередь, ты не должен себя ни в чём винить. Сколько ты делаешь для своих жены и дочки, не каждый сделает. Конечно, дочка по молодости лет не может в должной мере оценить старания отца сделать жизнь в семье хоть как-то комфортней при такой занятости матери, но, возможно, поймёт, когда повзрослеет. А с Людмилой тебе, думаю, надо серьёзно поговорить. Вы должны решить, как будете проживать нынешнее очень трудное время. Сам видишь, что творится в стране. Все наши прежние ценности пошли псу под хвост, а вместо них предлагается совсем другое — в основном то, что в прежние времена называлось спекуляцией. Куда ни глянешь — все что-то продают или посредничают в продажах. Получилось общество «купи-продай»! Производить сейчас никто не хочет, да и не может. Теперешние руководители государства создали условия, когда инженерные знания никому не нужны. Ты, наверно, заметил, что такие конторы, как наша, начали потихоньку закрываться. Наше КБ ещё держится, но, судя по последним новостям, тоже скоро начнёт дышать на ладан. Думая о будущем, я очень надеюсь, что такое положение дел не навсегда. Наша Россия слишком великая держава, чтобы её просто так можно было угробить. В своей истории из всех передряг мы выбирались, выберемся и из нынешней. Только трудов придётся на это положить много, ведь самая страшная беда для любого государства — это некомпетентность его правителей. Вот так, Павлуха!

— Ты рисуешь какую-то мрачную картину… — вздыхаю я. — Однако действительно надо поговорить с женой, как жить дальше. Может, и мне что-то придётся в своей жизни менять, — и внимательно смотрю на Мишу. — Возможно, работу…

— Скажу тебе не как начальник, а как давний друг: это будет с твоей стороны очень серьёзной ошибкой, — его взгляд строг. — С твоим инженерным талантом, когда ты порой выплёвываешь такие конструкторские решения, что можно просто обзавидоваться, уходить куда-то в какое-то другое ремесло глупо. Ты же сам видишь, как быстро сейчас развиваются техника и технологии. Потом, если захочешь вернуться, будет уже не догнать, просто потеряешь специальность. Короче, думай сам. Решать только тебе.

Ясное дело, что решать мне. Кто же кроме меня ещё знает мою семейную ситуацию! Только я просто ума не приложу, как начинать этот разговор дома. Честно говоря, даже побаиваюсь его. Бухнуть ей сразу про сокращение моей зарплаты в КБ? Воображаю, что услышу в ответ… Но говорить всё же придётся, ведь надо как-то определяться с дальнейшей жизнью нашей семьи в это нелёгкое время.

* * *

Мы с Катей вечером едим всегда часов в семь, и в девять она идёт спать. Люся, приходя после десяти, ужинает одна. Правда, иногда она есть отказывается, ссылаясь на перекус на работе. Ещё бывает, что жена приходит с лёгким запахом спиртного, объясняя это отмечанием какой-то новой удачной сделки. Сегодня я, дождавшись пока она закончит ужин, выслушал уже ставшее привычным брюзжание на качество приготовленной еды и, когда она собралась уйти в бывшую гостиную, служащую теперь не только её спальней, но и складом для пока не реализованных вещей, предложил ей остаться на кухне для разговора. Внутри, конечно, всё было завязано в узел от предвкушения очередного негатива, но необходимость подталкивала.

— Ну, что там ещё? — с очевидным нетерпением спрашивает Люся, с неохотой снова садясь на кухонную табуретку.

С максимальным спокойствием и сдержанностью излагаю ей неприятные новости, услышанные в Мишином кабинете, наблюдая за её лицом. Сначала оно выражает лишь неудовольствие, но потом искажается гримасой. Такой свою жену я ещё не видел.

— То есть ты хочешь сказать, что я должна кормить не только Катю, но и тебя? — с брезгливыми нотками в голосе произносит она.

Хотя после вопроса дочки я что-то подобное предполагал, но совокупность эмоций, которую сейчас наблюдаю, потрясает неожиданностью.

— Понимаешь, пока какие-то деньги нам ещё платят, — пытаюсь я оправдаться, — но теперь, увы, тебе придётся вкладываться больше.

— Вот об этом я и говорю, — жёстко констатирует Люся. — Не надоело тебе бездельничать?

От такого вопроса меня передёргивает. Неужели то, чем я занимаюсь всю свою жизнь, по её мнению, ничего не стоит?

— Почему бездельничать? — хочу уточнить я. — Ведь я же работаю!

— Ой, не могу! Он работает! — с неизвестными нотками в голосе, которые я подсознательно фиксирую как «базарные», восклицает жена. — Знаю я, как вы там работаете. Как работаете, так и получаете! Вижу, ты ещё не понял: в нынешней жизни не прокатывает, как раньше. Если работаешь — имеешь, а если, как вы, — хрен! Вот я — работаю! Поэтому и при деньгах. А ты…

Она замолкает и смотрит на меня. Будто ожидая моей реакции на сказанное.

— Люся, ты ведь сама знаешь, я — хороший конструктор и делаю то, что хорошо умею, — эти слова я выговариваю твёрдо, глядя ей в глаза. — Я не смогу работать на рынке так, как ты.

Наверно, это было сказано напрасно — я вижу, как она бледнеет и нервно дёргает губами.

— Ты хочешь сказать, что я — торговка? — как-то сипло произносит жена. — Ты это хотел сказать?

Понимаю, что назревает скандал.

— Я этого не говорил, — пытаюсь я найти путь к примирению и, кажется, делаю следующую ошибку: — Каждый работает, где может.

— Да ты не можешь и десятой доли того, что могу я! — оскорблённо вскрикивает она. — Это я, слышишь, я деньги зарабатываю! Именно деньги. Не ты, а я!

— Так тем более с твоими большими деньгами и подставь семье плечо сейчас, когда у меня образовались трудности, — примирительно замечаю я.

Однако становится понятно, что Люся уже закусила удила и ей не остановиться. Её лицо снова искажает гримаса презрения, а взгляд становится ледяным.

— Значит, так, Павел, — чеканит она, — я уже давно думаю, нужен ли мне такой бездарный муж, как ты. Признаюсь честно: я тебя терпела, пока ты содержал и обихаживал Катю. Теперь, как я уже поняла, ты собрался сесть мне на шею, а этого я не позволю. Короче, нам пора разбегаться. Ты сам поторопил меня с этим решением. Я ещё достаточно молода, чтобы устроить свою жизнь правильно. Классных мужиков вокруг пруд пруди. А ты можешь прозябать так, как тебе милее, и существовать на свои жалкие копейки.

Её слова становятся для меня громом среди ясного неба, хоть оценка наших отношений в последнее время и говорила мне о взаимном отдалении. Конечно, я уже ловил себя на мысли, что прежних романтических чувств к сегодняшней Люсе не испытываю, но ведь, скорее всего, далеко не в каждой семье они сохраняются через десяток с лишним лет после свадьбы. Конечно, из-за семейных забот у меня не было нужного для анализа времени, поэтому я старался все изменения списывать на наступившую непростую жизнь, фактически забравшую у всех нас привычный уклад. Нынешнее бытие стимулирует проявление самых неожиданных черт характера, в том числе и таких, которые прежде подсознательно прятались куда-то на самое дно. При этом я отдаю себе отчёт в том, что это касается и меня. А насчёт только что сказанного женой становится ясно: если когда моих доходов хватало на все семейные траты, я её устраивал, то, значит, изначально был ей нужен лишь как солидный кошелёк. Становится горько от осознания нахождения рядом совершенно чужого человека.

Вдруг меня пронзает мысль: а как же наша Катюша? Я ведь практически всё время, свободное от технического творчества и сугубо хозяйственных дел, провожу с ней. Мы и по Питеру гуляем, и на детские спектакли ходим, и, конечно, я помогаю ей с её школьными домашними заданиями. Люся, занятая своим бизнесом, с нашей дочкой сейчас практически не общается! Даже утром в школу собираю и отправляю её я. Хорошо, что это рядом с нашим домом.

— То есть ты хочешь оставить Катю без отца? — спрашиваю напряжённо.

— Больно ей нужен такой отец! — с тем же выражением на лице рубит жена.

— Наверно, стоит спросить об этом её саму.

— Что она понимает в свои десять лет! У неё будет отец, способный ей показать весь мир, а не какие-то дешёвые постановки в совдеповских театрах или наши заплёванные улицы. В конце концов девочка поймёт, что рядом с тобой ей просто стыдно находиться. Посмотри на себя! Ты же просто олицетворение совка! То, в чём ты ходишь, — всё оттуда. Ты — нищий! Да и твои совковские взгляды на жизнь…

Понимаю, что копившееся месяцами раздражение сейчас выплёскивается женой без разделения по темам. Всё в одну кучу — и я с моими небольшими доходами, и мой внешний вид…

— Ладно, давай прекратим этот разговор, — предлагаю я. — Завтра ты остынешь, и тогда решим, что…

— Я уже всё решила, — перебивает меня Люся. — Завтра подаю на развод.

* * *

Ночь… Сон, конечно, не идёт. Пытаюсь понять причины происшедшего краха. Что, где и когда я делал не так? Вопрос, задаваемый самому себе, не является случайным. С ранней юности я подсознательно чувствовал, что моё восприятие мира, данное мне родителями, совсем не такое, как у других мальчишек. Трудно выразить словами, но я всегда мыслил совсем другими категориями. Мои отец и мать были правильными и высокоморальными членами партии, и это наложило отпечаток на их вкусы и интересы, прививавшиеся и мне. В результате восторженность и романтика, которые я почерпнул из старых советских книг и фильмов, так любимых мамой и папой, сформировали у меня соответствующее мировоззрение, которое было, увы, оторвано от уже имевших место в то время реалий. Сейчас с высоты моего нынешнего возраста и приобретённого жизненного опыта я пытаюсь оценить последствия такого воспитания.

Мои родители приучили меня в первую очередь хорошо делать своё дело, уметь брать на себя ответственность и не бояться трудностей. Это всё, безусловно, было правильным, но существовала одна особенность в их взглядах, которую я тоже впитал. Я говорю про их представления об отношениях мужчины и женщины. Глядя на них, я построил для себя романтичную модель, где жена обязательно должна была быть верной соратницей мужа. Более того, в результате такого воспитания мысли о плотской страсти мне в голову вообще не приходили до определённого возраста, ведь в семье разговоры о сексе были под строжайшим запретом, а в литературе, которую я читал в то время, Мопассана не существовало. В результате, все необходимые сведения о том, чем занимаются мужчина и женщина в постели, я получал во дворе и в школе от своих приятелей. Естественно, тогда в моей голове не сложилось отождествления любви и глубокого интима. Секс в то время казался мне лишь возможностью удовлетворить своё мужское желание. Об остальном я не думал, а первый такой опыт я получил только на четвёртом курсе института, когда мы маленькой компанией, состоящей из двух пар, зимой рванули к одному из моих сокурсников на дачу покататься на лыжах. Помню, мне удалось скрыть свою неопытность, поскольку моя подружка была такой же девственной, как и я, но явно сама стремилась отправить это заблуждение в прошлое.

Почему я об этом сейчас думаю? Просто свою семью я психологически строил на уверенности в том, что жена обязательно должна быть в первую очередь именно соратницей. Сейчас забавно вспоминать, но в начале наших отношений Люся вполне соответствовала моим представлениям. Поскольку в постели у нас с ней проблем не было, первые годы семейной жизни, несмотря на некоторые её поступки, расцениваемые мной как причуды, я пребывал в этом убеждении. Всё кончилось, когда она перебралась спать в гостиную. Это случилось как раз после покупки ею контейнера на рынке. Будучи по уши занятым домашним хозяйством и от этого сильно уставая, я такой шаг жены воспринял спокойно, даже с некоторым облегчением. Постоянная усталость диктовала только одно желание — выспаться! Конечно, уже тогда надо было заставить себя оценить случившиеся изменения и сделать выводы. Однако за своей ежедневной текучкой я ни разу не подумал, что моя семейная жизнь может вот так в один совсем не прекрасный день взять и закончиться.

Мысли переползают на мои прежние наблюдения, и я начинаю себя ругать за нежелание своевременно сделать из них правильные выводы, то есть понять, что рядом со мной уже несколько лет находится, как я сегодня осознал, совершенно чужой человек. Такое открытие я сделал только сейчас, а должен был понять это гораздо раньше. Стоит ли лишний раз вспоминать, что все мы, как правило, привыкаем ко всему. Так и я привык к своей нынешней жизни с её заботами, в которой в конце концов не оказалось места для любви и понимания со стороны моей жены. А почему только с её стороны? Ведь и сам я тоже признался самому себе, что прежнего чувства к ней давно не испытываю. Может, Люся и права в своём желании прекратить наш брак? Но ведь я действительно привык! Уже почти три года всё идёт по накатанному — ежедневно работа, магазины, кухня, Катины уроки… А как дочка будет без меня? Кто же будет ею заниматься? Кто будет создавать ей хоть какую-то семейную обстановку, если не папа? Ведь мама, вечно поглощённая своими заботами, вернувшись со своего рынка вечерами, даже не спрашивает о ней. Мне всегда казалось, что по прошествии определённого времени муж и жена, если они стали папой и мамой, должны жить так, чтобы их чадо не испытывало психологического дискомфорта. Конечно, это идеал, но надо хотя бы стараться к нему приблизиться! Вот я и стараюсь… Но всё-таки что же будет с моей дочкой после развода? Разрешит ли Люся нам видеться и мне заботиться о ней? Да, есть соответствующий закон, но в нынешнее время, когда всё встало с ног на голову и раньше однозначно бывшее чёрным теперь требуют считать белым, прежние законы остались лишь на бумаге, а нашей жизнью вместо них правят деньги. Поведение моей пока ещё жены является ярким подтверждением этого. И дальнейшее общение с Катей мне придётся с ней, к сожалению, болезненно обсуждать.

После бессонной ночи на работе, перед самым обедом сам захожу в кабинет начальника отдела.

— Привет! — первым здоровается Миша. — Что сегодня такой невесёлый? Садись. Небось, вчера был разговор?

— Был… — вздохнув, сажусь около его стола и начинаю рассказ про вчерашний разговор с Люсей. Слушатель хмуро вертит в руке карандаш и смотрит в сторону. Наконец поворачивается ко мне:

— Надо же, какой она стала. Вот он, результат её так называемого бизнеса!

Молча думаю, что скорее всего он неправ. Услышав сказанное вчера женой, сейчас я уверен, что не стала, а была такой всегда. Только двенадцать лет назад я оказался близоруким.

— Я понимаю, лезть в чужие отношения… — начинает мой однокашник.

— Да нет уже никаких отношений! — перебиваю я. — Для себя я всё решил. Препятствовать разводу не собираюсь, ведь, честно скажу, всё меня достало. Катьку только жалко. Не знаю, что с ней будет, когда мы разбежимся.

— Ну это зависит от тебя, как часто ты с ней будешь общаться в своём новом качестве.

— Вот это и есть самое трудное, — вздыхаю и смотрю в пол. — Пока ума не приложу, как с Люсей говорить на эту тему.

— Прости меня, Павлуха, но я по старой дружбе скажу, — Миша внимательно смотрит на меня. — Ты тоже виноват в сложившейся ситуации. Можно сказать, ты во многом создал её своими руками, практически попустительствуя своей жене во всём, в том числе и когда стал один полностью содержать семью, давая ей возможность копить.

— Но я хотел как лучше, — неуклюже оправдываюсь я.

Однокашник-начальник с досадой машет на меня рукой и продолжает:

— Ты всегда ведёшь себя, как мечтатель-интеллигент, начисто оторванный от реальной жизни. У тебя в голове только твоё техническое творчество. Поэтому ты пускаешь всё на самотёк, то есть плывёшь по течению. Вот теперь и получи результат такого взгляда на жизнь. Отлично понимаю, что сейчас уже вряд ли что-то можно сделать в смысле сохранения семьи, однако считаю, что тебе надо хоть напоследок обозначить свой статус в отношении дочки. Ну и крепко подумать, как жить дальше.

— Вот я всю ночь и думал, — вздыхаю. — Только с нулевым результатом.

— В контексте мной сказанного это вполне естественно, — насмешливо хмыкает Миша. — Переведу на технику: ты зафиксировался в давно сложившейся конструкции и не хочешь искать нетрадиционные подходы, как это делаешь при решении производственных задач. Примени свои способности в конструировании к своей жизни в нынешних непростых условиях и в стране, и в твоих семейных передрягах. Взгляни на ситуацию с другой точки! Уверен, это откроет тебе новые возможности, о которых ты прежде даже не подозревал.

Смотрю на него и понимаю, что всё прозвучавшее сказано правильно.

— Короче — думай! — заключает однокашник-начальник. — В семейных вопросах я не могу быть твоим советчиком, а в других — готов помогать.

Легко сказать: «думай!» Только когда думать? Ведь мой день просто расписан по минутам. Всё надо успеть, а на то, чтобы обдумать сложившееся положение, нужно время, и немалое. Пусть это снова будет плаваньем по течению, но надо дождаться, что вечером скажет Люся.

* * *

Вечернее сообщение жены о дате суда по нашему разводу я воспринял спокойно, поскольку за прошедшие сутки уже свыкся с неизбежным, однако, после всех традиционных домашних дел улёгшись наконец спать, понимаю: сон опять не идёт. Голова пухнет от мыслей. Думаю о сказанном Мишей. Конечно, он во всём прав. Привык я. Ко всему привык! В первую очередь привык к спокойной и относительно безбедной жизни, когда всё решено кем-то без моего участия. Если проанализировать, то так складывалось у меня во всём.

В наше КБ я попал по протекции отца, который в то время был заместителем директора. Наша дружная троица во время получения высшего образования всегда, как сейчас говорят, тусовалась у нас дома и постоянно была у него на глазах, поэтому после окончания института он обеспечил распределение всем нам в один отдел. Свадьба с Люсей была инициирована ею, поскольку я долго не решался сделать предложение. О жилье мне тоже не пришлось беспокоиться. Отличная сталинская трёхкомнатная квартира, в которой сейчас живёт наша семья, была получена отцом ещё в пятидесятых годах. Мои родители отдали её нам после рождения Кати. Себе они, благо деньги были, построили кооперативную и, переехав, оставили нас в комфорте. Получается, все основные события в моей жизни прошли практически без моего участия. Да, на работе я что-то там придумываю, говорят, даже очень интересно придумываю, но это касается только техники, а за пределами своего КБ я будто жду, что решение проблем придёт само собой или их решит кто-то другой. Даже на развод подала жена, по сути, поставив меня перед фактом.

Конечно, такой стиль проживания отпущенных судьбой лет при прежнем советском укладе мог быть приемлемым, но сейчас, после всех изменений, прошедших в стране, когда в одночасье рухнули привычные писаные и неписаные правила, прежние взгляды уже не годятся. Нынешняя жизнь открыла новые возможности. Примером является Люся с её торговым бизнесом. В неожиданно наступившем капитализме законы совсем иные. Как нам старательно вдалбливали во время учёбы, здесь царит закон джунглей — либо съедаешь ты, либо съедают тебя. Хочется или не хочется, но с этим придётся считаться и вписываться в возникшие условия. Правда, между этими полярными положениями должна быть золотая середина, когда можно никого не есть, но и не давать в обиду себя. Для этого надо быть… А каким надо быть? Уж точно не таким, какой я сейчас, безропотно принимающим любые посягательства на мои естественные права. Миша прав, говоря, что я являюсь хлюпиком-интеллигентом. Если это так, то начинать надо с себя.

Сна всё нет. Лежать непривычно жёстко, хотя последние несколько лет я, как правило, за день настолько устаю, что, наверно, любая постель для меня должна быть мягкой и уютной. Сейчас я сплю в комнате, которая когда-то была моей, потом служившей спальней сначала родителям, когда они жили здесь, а после нам с Люсей. Это только с началом своей торговой деятельности она заняла бывшую гостиную, которая при этом стала для неё складом.

Продолжаю ворочаться. Октябрьский ветер хлещет дождём в окно, будто стараясь его таким образом выломать. Сильный ветер… Наверно, опять наводнение будет. М-да… Вот разведёмся и придётся делить эту квартиру, а ведь здесь я живу с самого рождения, тут для меня всё родное… Увы, сохранить родительский подарок не удастся, ведь ясно, что в новых условиях жена не захочет иметь меня в качестве соседа по коммуналке. Когда появилась возможность, мы с Люсей приватизировали своё жильё на двоих, и теперь это даёт нам равные права на его части, но при размене надо будет учитывать интересы нашего ребёнка. Судя по сказанному вечером на кухне, жена дочку со мной не оставит, поэтому, естественно, её доля должна быть больше. Вообще не представляю, как будет складываться ситуация с Катей. Девчонке нужен рядом взрослый и родной человек, который будет помогать ей во всём начиная от быта и заканчивая учёбой в школе. Наверняка у Люси не будет времени заниматься дочкой. Почему-то не сомневаюсь, что бизнес для неё важнее, да и дело не только в этом, ведь, разведясь, она наверняка захочет устроить свою жизнь заново. Конечно, есть ещё тёща с тестем, которые, приходя к нам в гости, всегда с большой любовью и интересом общались с внучкой, но это были разовые визиты, а в изменившихся условиях, возможно, им придётся Катю опекать постоянно, особенно если мамаша начнёт усиленно заниматься личной жизнью. Странно, но о её новом мужчине я думаю совершенно спокойно, а это значит, что прежние чувства полностью остыли. Правда, если честно себе признаться, то особых чувств у меня и не было, тогда решил — все женятся, значит, надо и мне… Да и Люся сама предложила узаконить отношения.

Встаю, включаю свет и подхожу к старому шифоньеру, принадлежавшему ещё маме и который она не стала брать в новое жильё. На меня из большого зеркала смотрит ещё молодой, но худосочный мужик с уже наметившимся брюшком. Долго смотрю сам на себя и прихожу к выводу, что такой видок вполне соответствует всему сказанному обо мне Михаилом. В своё оправдание могу сказать лишь, что образ жизни, обусловленный вечными заботами и трудами, вряд ли может способствовать наличию другой внешности. Или всё-таки это не оправдание? Люся вон сколько работает, а всегда старается выглядеть приятной дамой. Правда, её бизнес требует следить за собой, чтобы успешность была видна… А у меня, по меркам нынешнего времени, нет никакой успешности, так что всё действительно соответствует. И всё же надо успокоиться и думать, как жить дальше после развода. Пока непонятно, буду ли я прозябать в одиночестве или всё-таки сумею найти себе вторую половинку. Только такой, как сейчас, я вряд ли буду кому-то нужен. Раньше, в студенческие годы, занимался плаваньем, даже выступал за сборную института. Ещё и в футбол гонял и даже пытался заниматься своим телом, упражняясь в институтском спортзале на редких в то время тренажёрах. Тогда на турнике мог подтянуться больше десяти раз, а сейчас не уверен, что нынешние мои дряблые мышцы поднимут всё это убожество хотя бы один. Короче, надо за себя браться. Однако всё упирается в наличие времени, ведь пока на мне семейное хозяйство и, главное, — Катя.

* * *

Суд состоялся. Нас с Люсей развели по взаимному согласию. Про алименты она, конечно, тоже не забыла. Собственно, я и не собирался отказываться, ведь очень хочу продолжать общаться со своим ребёнком, только, как видно, в планы теперь бывшей жены это не входило. Через несколько дней после развода Катя была отправлена к Люсиным родителям на постоянное проживание, а мне было сказано, что я могу о ней забыть. Похоже, это были не просто так брошенные слова, ведь с некоторых пор с родителями жены у меня никак. Помню, сразу после свадьбы они буквально облизывали своего зятя, и тогда у нас всё было хорошо, но лишь только их дочь стала так называемой бизнес-леди, их отношение ко мне резко изменилось. Я стал слышать покрикивания, распоряжения и даже требования… Понимаю, что уже тогда это был своеобразный звоночек, который должен был предупредить меня о грядущих потрясениях, но, увы, я на него внимания не обратил. В общем, когда я попытался позвонить в ту квартиру, чтобы хоть поговорить с дочкой, моя бывшая тёща сурово приказала мне больше никогда им не звонить. Эта ниточка оборвалась.

Съездив к своим родителям, я рассказал обо всех случившихся изменениях. Тяжело было видеть, как они восприняли эту новость. Мама заплакала, а отец долго молча смотрел в вечернее тёмное окно. Внучку они очень любят, и если не могут приехать сами, то всегда ждут в гости. Естественно, при возникшем раскладе их общение с ней станет таким же невозможным, как и моё. Может быть, в тот момент к ним пришло ещё и осознание иллюзорности их модели семейной жизни, годящейся только для таких людей, как они.

Понемногу привыкаю к новому укладу своей жизни. Начал снова спокойно задерживаться на работе, ведь домой мне спешить теперь не надо. Михаил иногда ведёт со мной душеспасительные беседы. Вот сейчас опять сижу у него в кабинете. Всё, что касается нашего изделия, мы только что обсудили, и разговор плавно перешёл на мою новую жизнь. Неудивительно, ведь настроение у меня поганое, и на лице это написано крупными буквами.

— Слушай, на тебя глядеть — одни слёзы, — хмуро бросает начальник.

— Считаешь, мне надо танцевать от радости? — пожимаю я плечами.

— Я не призываю тебя к радости, — усмехается он. — Просто хочу сказать, что в жизни всякое бывает, в том числе и такое, когда люди выясняют свою несовместимость.

Миша с полным правом может об этом говорить, поскольку лет семь назад через развод уже проходил. Ещё в институте сочетавшись браком с девчонкой из нашей группы, он почти сразу понял свою ошибку, но процесс затянулся аж на несколько лет. Хорошо, что до появления детей не дошло. Правда, сейчас, имея уже вторую по счёту семью, он, как я понимаю, всем доволен.

— Твой случай является каноническим предательством, но надо это пережить, расправить плечи и идти дальше, — назидательно продолжает однокашник и резко припечатывает: — Хватит быть мокрой курицей! Посмотри на себя в зеркало и подумай…

— Уже смотрел… — вздыхаю. — Ничего хорошего там не увидел.

— Неудивительно. Вспомни, как в одном известном фильме было сказано, что в сорок лет жизнь только начинается. А ведь тебе ещё нет сорока, значит тем более должен думать, как строить свою дальнейшую жизнь. Рано ещё себя списывать в утиль! Вспомни, каким ты был в институте. Девки тебе на шею просто вешались.

— Наверняка это было из-за моего отца. Слишком выгодным был женихом, — отмахиваюсь я.

— Возможно, но всё равно ты был другим. Всегда улыбался, брюха вот этого не было… — Мишкин указующий перст направлен на мой животик. — Вспомни, как все за тебя болели, когда ты плавал!

— Так когда это было…

— А сейчас ты уже разучился держать себя в форме? Скажешь, семейная жизнь довела? А по-моему, ты сам себя запустил. Нельзя быть таким… хлюпиком! Про женщину, которая перестаёт за собой следить, говорят, что она обабилась, насчёт мужиков — не знаю, но, наверно, что-то в таком же духе.

Слушаю и думаю, что он, конечно, опять прав во всём, и это совпадает с моими невесёлыми полуночными мыслями при разглядывании своего отражения в зеркале. Действительно, кому я такой, как сейчас, нужен?

— Встряхнись! — развивает тему мой однокашник. — Все должны видеть, что у тебя всё хорошо. Надень на рожу улыбку. Начнёшь улыбаться — внутри сразу тоже полегчает. Запомни, все должны видеть, что у тебя всё отлично!

— На работе — это понятно, а вот дома что делать? Ведь я прихожу в ту же квартиру, где ежедневно вижу ту же женщину. Пусть сейчас я к ней ничего не испытываю, но свыкнуться, как ты правильно сказал, с предательством мне очень трудно.

— Меняй квартиру! Чем скорее это произойдёт, тем лучше.

— Но ведь я там прожил все свои тридцать семь лет!

— Ты её всё равно не сможешь сохранить. И поверь мне, с разменом надо спешить, а то твоя бывшая, с её ушлостью, может вообще тебя оттуда выкинуть.

— Я же там прописан!

— Ты что, ещё совсем ничего не понял в теперешнем беспределе? — глядя на меня с сожалением, вздыхает Миша. — Будто в облаках витаешь или живёшь в каком-то другом измерении… Это при советской власти декларировалось, что человек человеку друг, товарищ и брат. Это вбивалось в нас с детства. Вот все и пытались равняться под этот лозунг, но сегодня он перестал работать. В условиях так называемой свободы сейчас из многих людей резко попёрла вся грязь, которая прежде старательно скрывалась. Сейчас существует свобода в том числе и от проявлений человечности.

Слушаю Мишу и понимаю, что он говорит о том, о чём я сам думал ночью, только другими словами.

— В контексте сказанного запомни — по нынешним временам никого интересовать не будет ни твоя прописка в этой квартире, ни твоё право собственности. Наймёт она каких-нибудь мальчиков со своего рынка, и выкинут тебя голяком на улицу. И ничего ты никому не докажешь! Жизнь нынче такая…

Наверно, так может случиться. Особенно если принять во внимание, какой теперь стала Люся. Вполне вероятно, что она может попытаться отжать у меня всю квартиру. Это значит, нужно спешить с разменом.

— Пожалуй, ты прав… — я вздыхаю. — Надо скорее искать варианты и разъезжаться, пока не поздно.

— И не только это, — не успокаивается мой воспитатель. — Займись собой! Вон сколько сейчас так называемых «качалок» в подвалах пооткрывалось. Накачай мышцы, включи блеск в глазах и стань нормальным мужиком, а не облаком в штанах, как сейчас. Глядишь, потом сможешь заново устроить свою жизнь. Подумай! Я тебе дело говорю.

* * *

Наша квартира, где за тридцать семь лет моего в ней проживания для меня каждый угол стал родным, превратилась в обычную питерскую коммуналку. Практически сразу после развода Люся стала приводить в наш бывший совместный дом какого-то мужика, который периодически остаётся у неё ночевать. Называет она его Василёк. Похоже, их отношения длятся уже немало времени, ведь бывшая жена в дни таких посещений возвращается домой гораздо раньше и всегда встречает его готовым ужином. Стараюсь не обращать на это внимания и после своей вечерней холостяцкой трапезы сразу ухожу к себе в комнату. Люсин сожитель моложе её, со мной здоровается, но смотрит как-то странно. Что вижу в его взгляде, я пока не понял. Короче, приходить в родной дом становится неприятно.

После Мишиной воспитательной беседы я твёрдо решил привести себя в порядок и за доступные для меня деньги нашёл относительно недалеко от дома спортзал — как теперь это называют, качалку — и три раза в неделю старательно сгоняю лишние накопления со своего тела, наращивая мышцы. Компания там подобралась разношёрстная — от скорее всего бывших сидельцев до нынешних так называемых бизнесменов. Количество людей на тренировках бывает разным, но постоянный костяк сохраняется. Парни нормальные, хотя порой грубоватые и со своеобразной лексикой. Конечно, я тоже располагаю некоторым запасом ненормативных слов и, случается, их применяю, но тут язык сугубо специфичный. Кроме этого впечатляет наличие у некоторых мужиков многочисленных татуировок…

Верховодит всей нашей компанией Сан Саныч, очень странный дядька лет, думаю, под пятьдесят. На вид он не самый мощный из нас, но крепко сбитый, спокойный, рассудительный, а иногда и очень жёсткий. В нём чувствуется какая-то непонятная внутренняя сила, и когда он начинает что-то негромко говорить, все мы замолкаем и почтительно слушаем, поскольку знаем: Сан Саныч зря не скажет. Возможно, потому он и самый уважаемый. Меж собой мы называем его Бригадиром. Меня в состав тренирующихся приняли вполне благосклонно. Сначала опытная публика, конечно, похихикала над моей нынешней немощью, но вполне по-доброму. Часто в ходе тренировок получаю полезные советы, особенно от Сан Саныча, который, как я понял, занимается своим телом очень давно. Стараюсь за добро платить тоже добром. Однажды, когда он обратился ко всем, нет ли у кого в данный момент с собой денег, я дал ему в долг почти всё нашедшееся тогда в моём кошельке, оставив себе только на транспорт. После недавней зарплаты у меня осталась некоторая сумма, и я решил, что сосисок в холодильнике до следующей мне должно хватить. Это случилось всего лишь после третьего моего занятия, и мне показалось, что Бригадир этому даже удивился.

В общем, привыкаю к новому для себя обществу и нагрузкам. Поначалу мышцы ужасно болели, но потихоньку всё вошло в ритм, и сейчас я уже с удовольствием каждый раз их нагружаю. Работаю в паре с одним молодым и неплохо накачанным парнем. Мне бы такое тело! Витьку́, возможно, около тридцати. Его «приблатнённость» не мешает нам в процессе тренировок нормально разговаривать. Из разговоров, которые мы ведём между подходами к снарядам, я уже знаю, что в ранние года он успел хлебнуть зоны, а теперь работает где-то охранником. Часто к нашим беседам подключаются и другие мужики. Странно, но обстановка в спортзале к этому располагает, и каждый, приходя на занятия, порой по-приятельски вываливает здесь свои новости. Когда я рассказал свою историю, мой напарник обозвал Люсю сучарой, а другие слушатели сочувственно покачали головами, а один даже пробормотал: «Не по понятиям…»

Короче, жизнь как-то идёт… Только самое важное пока не двинулось — размен квартиры. С этой необходимостью я уже свыкся, даже обсудил её с родителями, но так и не решился на разговор с Люсей. Михаил, который по-дружески весьма озабочен моим положением, постоянно мне напоминает о необходимости решения этой проблемы и торопит. Однако, прекрасно понимая его правоту, я тем не менее почти полтора месяца тяну, опасаясь, что эта тема явится катализатором каких-либо агрессивных действий со стороны бывшей жены.

Сегодня, воспользовавшись отсутствием Люсиного сожителя и набравшись смелости, решил обсудить с ней условия размена квартиры.

— Давай поговорим, — начинаю я, входя на кухню.

— О чём? — бывшая жена поворачивается ко мне с явным неудовольствием и даже с нетерпением.

— О размене квартиры.

— Чего?.. О каком ещё размене? — на её лице возникает уже знакомая мне гримаса.

— Чтобы не мешать друг другу, эту квартиру придётся разменять, — стараясь быть спокойным, поясняю я, уже чувствуя нарастающее раздражение.

— Знаешь, что? — Люся делает ко мне пару шагов и смотрит на меня взглядом, который должен был бы, наверно, меня испепелить. — Если ты вдруг ещё считаешь себя нормальным мужиком, то должен оставить это жильё своему ребёнку. Понятно?

Сказанное заставляет меня как бы ощутить лопатками стенку: отступать дальше некуда! Естественно, я не собирался оставлять дочку без квадратных метров, но такого поворота в виде попытки просто выгнать меня, несмотря на предупреждение Миши, я не ожидал. Но всё-таки правильно говорят, что безысходность будит в человеке уверенность и силу. Может, поэтому с непонятным самому себе спокойствием говорю:

— Непонятно. Ты, видно, забыла, что у меня здесь такие же права, как и у тебя, ведь мы приватизировали эту квартиру на двоих. Да и вообще я здесь родился и прожил всю свою жизнь. Мы поделим эти квадратные метры с учётом прав Кати. Две части тебе и ей, а одна — мне. Должен же я где-то жить!

— Плевала я на твои права! — усмехается Люся. — Ты видно забыл, что сейчас уже другие времена и прежние законы не катят. — Про себя отмечаю последние сказанные слова. Что ж, круг её нынешнего общения диктует свою лексику. — А насчёт того, где тебе жить, — катись к своим папаше и мамаше! — она делает паузу, и я слышу жёсткий приказ: — В общем, чтобы прекратить такие разговоры, завтра собирай свои шмотки и уматывай! А будешь упираться, позову своих мальчиков и они быстро тебе мозги на место поставят, дорогой бывший муженёк.

Последнее звучит с такой откровенной ненавистью, что даже внутренняя дрожь прохватывает. Не представлял я, насколько она изменилась за время своего бизнеса. За одиннадцать лет совместной жизни я эту женщину такой не видел ни разу. Как хорошо, что все документы на квартиру находятся у меня. Надо будет завтра же отнести их на работу и оставить в сейфе у Михаила. В нынешней ситуации может случиться всякое, а пока мне надо взять паузу и хорошо подумать, как поступать дальше.

С самого утра захожу в кабинет своего начальника.

— Привет, — поднимает он на меня взгляд от каких-то бумаг, пожимает руку и приглашает: — Садись.

— Здорово, — и я протягиваю ему папку. — Возьми на хранение. К сожалению, сейчас я не могу держать дома документы на квартиру.

— Не понял… Боишься, что украдут?

— Просто вчера мне было указано на дверь с требованием полностью отказаться от своего жилья.

— О как! А ведь я тебя предупреждал! — вздыхает Миша. — Ай да Людмила… Знаешь, скорее всего самого главного ты, да и все мы, в своё время в ней не рассмотрели. Такие проявления на ровном месте не случаются. Они берут своё начало в далёком прошлом, в воспитании человека.

— Согласен, — и вздыхаю тоже. — Только вся эта философия не помогает решить сегодняшние проблемы.

— Боюсь, для их решения тебе придётся обращаться к юристам, — с беспокойством замечает мой однокашник. — Правда, сейчас их услуги стоят очень дорого… Не могу не повторить, что в стране наступило время, если можно так сказать, непроизводительных заработков.

— В любом случае надо знать хотя бы, сколько берут за такие услуги.

— Могу этим озадачиться.

Про себя отмечаю, что Миша всегда был деятельным и даже оборотистым человеком. Возможно, у него есть какие-то связи?

— Узнай, пожалуйста. Только я пока не представляю, где буду брать деньги.

— Может, родители смогут помочь?

— Не думаю… Я же тебе говорил, что они, как все советские люди, держали свои средства традиционно в сберкассе, а потом, после обесценивания рубля, всё это накрылось… медным тазом.

— Понятно… Но я всё равно узнаю, а дальше уже будем решать, что делать.

Всё-таки повезло мне с другом. Он один из тех людей, которых с полным основанием можно назвать надёжными. Однако после вчерашних слов Люси как-то мне неспокойно. Допускаю, что сказанное было рассчитано на мой испуг и добровольную сдачу позиций. Хотя вполне возможно, что при нынешнем беспределе у неё есть какая-то, как сейчас модно говорить, «крыша» и к ней она может обратиться за помощью, но захотят ли эти люди вмешиваться во внутрисемейные разборки?

Хоть я в течение дня и пытался представить себе, какие шаги могут быть предприняты бывшей женой, но действительность превзошла мои ожидания. Придя домой, я заметил в своей комнате следы поисков. Сразу стало ясно, что искали документы на квартиру. Думаю, это делала она сама. Вряд ли её сожитель участвовал. Значит, правильно я поступил, поместив их на хранение в сейф начальника отдела! Счёл за благо не задавать Люсе провокационных вопросов и просто дождаться развития событий, поэтому сделал вид, что ничего не заметил.

* * *

Во время тренировки в спортзале ко мне подходит Сан Саныч.

— Задержись сегодня. Я долг принёс.

Киваю, хотя ещё не понял, зачем для отдачи денег надо задерживаться.

Переодевшись из спортивного, жду на улице и курю.

— Хорошо, что дождался, — выходя, улыбается Бригадир. — Пошли!

— Куда? — не понимаю я.

— Тут недалеко есть одно хорошее местечко, — и, видя моё продолжающееся непонимание, наконец объясняет: — Мы с тобой сейчас немного посидим. Хочу отблагодарить тебя за своевременную помощь. Не отказывайся!

Становится ясно, что он зовёт в какой-то кабак, но, немного поразмыслив, решаю не противиться судьбе. Всё равно меня дома теперь никто не ждёт.

Кафешка оказалась вполне приличной. Судя по отношению персонала, Сан Саныч здесь тоже известен и уважаем, как и в нашей компании. Садимся за столик.

— Сейчас всё принесут, — сообщает он и поясняет: — Я уже заказал, — потом вынимает и протягивает конверт. — На, возьми. Спасибо, что понял и выручил.

— Вообще-то я всегда стараюсь… Тебе ведь тогда нужно было, да и не умею я проходить мимо чьих-то проблем, — смущённо бормочу, забираю конверт и собираюсь положить его в карман.

— Пересчитай! — следует команда.

Послушно пересчитываю содержание бумажной тары.

— Здесь же больше, чем я давал! — и удивлённо поднимаю глаза на Бригадира.

— Рубль падает. Я добавил проценты.

— Да ладно! Можно было и без процентов. Я ведь не просил…

— Ты, Пашка, малахольный какой-то, — усмехается Сан Саныч. — Тогда деньги дал, по сути, меня не зная. А если бы я куда-то свалил и больше в нашем зале не появился? Сейчас от процентов отказываешься…

— Ну я же тебе поверил!

— Вот я про то и говорю. В наше время не сто́ит к каждому с доверием. Понял?

— Привык я… Нельзя же людям не верить, — и при этих словах сразу вспоминаю Люсю, которой я тоже верил и, как выяснилось, зря.

— Может, раньше и можно было людям верить, а сейчас это просто опасно! Ты, видно, в нынешней жизни так ничего не понял, — Бригадир смотрит на меня с явным сожалением.

Молчу, полностью отдавая себе отчёт в его правоте. Что ж, сказанное по смыслу где-то стыкуется со словами Михаила. Короче, возразить нечего.

Официант приносит наш ужин и бутылку финской водки. Я не возражаю против выпивки, ведь настроение у меня уже давно, как говорится, питейное. Тарелки занимают свои места, а рюмки наполняются.

— Ну, ещё раз спасибо тебе, Пашка! — Сан Саныч поднимает свою.

— Что-нибудь ещё будете заказывать? — спрашивает официант, на всякий случай вынимая блокнотик.

— Это как пойдёт. Иди пока, — и следует уже обращение ко мне: — Ну, давай!

Водка мягкая, горло не дерёт и хорошо согревает. Шницель тает во рту… Давно я такого не ел. Последнее время у меня на ужин лишь макароны с сосисками.

— Ты не удивляйся, Пашка, — прожевав, произносит мой собутыльник. — Я человек не богатый, но и не бедный. Короче, гуляем не на последние. А позвал я тебя потому, что давно не встречал… тёплых людей. Да-да! Таких людей, которые бросаются помогать другим, не думая о последствиях для себя. В общем, как ты. Ты ведь наверняка инженер с какого-нибудь производства. Так?

Согласно киваю.

— Ну вот, значит, я не ошибся, — удовлетворённо бурчит Бригадир. — Вашему брату-производственнику нынче совсем не сладко. Ведь так?

Снова киваю.

— Вот и я говорю. Небось, и зарплата не всегда бывает, а ты вот так взял и свой кошелёк для меня вывернул. Можно сказать, поделился последним. Вот это и ценно! В моём кругу такое нечасто случается.

Решаю не выяснять, что у него за круг. Захочет — расскажет сам.

— Да… Получается, что даже при нашей нынешней собачьей жизни есть люди, которые остаются Человеками, — сказанное прозвучало с удивлённой задумчивостью.

Я уже понял, что сегодняшняя наша встреча является для моего визави возможностью просто излить некую тревогу, проистекающую от сегодняшних мерзостей.

— Знаешь, я иногда вспоминаю жизнь при коммунистах, — в том же тоне продолжает он. — Там было нечто твёрдое и светлое. Правда, тогда нас что держало в рамках? Страх нас держал! Страх перед властью. А сейчас такая власть, что её смешно бояться. Зелёной бумажкой помахал — и все они твои! Что хочешь для тебя сделают и ещё в задницу поцелуют. Поэтому для людского послушания и порядка нынче остался один Бог, который всё видит и всех оценивает. Ты же, наверно, читал Достоевского?

Согласно киваю, пытаясь предположить, какие слова и откуда он сейчас мне напомнит.

— Помнишь у него в «Братьях Карамазовых» рассуждения о том, когда можно всё? — и я ловлю внимательный взгляд. — Это кажется нам в случае, если мы забываем о Боге и обещанном им спасении. А мы сегодня Бога забыли и постоянно надуваем щёки, думая, что всесильны и нам позволено всё. Новые возможности в нынешней жизни открылись именно поэтому. Можно обмануть, украсть, даже убить можно… Ведь, если разобраться, бизнес в нашей стране построен в основном на обмане ближнего. Наверно помнишь фразу: «Обмани ближнего, иначе дальний приблизится и обманет тебя.» Вот на этом принципе и построен наш сегодняшний российский бизнес. Не умеем мы пока зарабатывать деньги честно!

Опять вспоминаю Люсю. Иногда она хвасталась, как для получения выгоды умеет «элегантно» обвести вокруг пальца своих клиентов, а порой даже и партнёров. Но вот в случае со мной она особо не церемонилась.

— Твоя бывшая жена торгует на рынке, а, наверно, корчит из себя бизнесмена. Так? — будто подслушав мои мысли, Сан Саныч выводит меня из состояния задумчивости.

— Угу… — киваю, понимая, что мужики в спортзале, конечно, промеж собой обсудили превратности моей жизни, и неожиданно начинаю неприятный рассказ об истоках своих проблем, их развитии и чем всё это закончилось.

— Вот видишь? Она строит свою деятельность на обмане не только на своём рынке, но ещё и с тобой, при решении своих задач, так же поступила. А ты, как я понял, не такой…

Я всегда отмечал, что то, как говорит наш Бригадир, сильно отличается от манеры общения других посетителей спортзала. У него речь вполне образованного человека, возможно, имевшего в прошлом интеллигентную профессию, но сейчас волей судьбы оказавшегося на более низкой общественной ступеньке. Осмелев от выпитой водки, решаю выяснить историю Сан Саныча:

— Прости, я всё хотел спросить: чем ты зарабатываешь? Если, конечно, такой вопрос уместен.

— Ну почему же неуместен… — усмехается собеседник. — Я строитель! Когда-то, ещё при коммунистах, был начальником целого строительного управления. Потом за махинации с заработками подрабатывающих студентов немного посидел… Ну а теперь собрал из некоторых своих бывших рабочих бригаду, и мы строим коттеджи нуворишам или ремонтируем их апартаменты в старых домах. Ребят себе подобрал толковых и непьющих, так что с дисциплиной проблем нет. Деньги мне тогда были нужны срочно, чтобы купить кое-какой материал для завершения работ. Пусть сумма была невелика, но она позволила мне выскочить из проблемы. Если бы я тогда не взял в долг, наша бригада сорвала бы сроки сдачи очередной квартиры и попала бы на большой штраф. А так благодаря тебе мы всё сделали вовремя, и хозяин с нами рассчитался сполна, — он снова наливает и поднимает свою рюмку. — Ну, давай!..

Водка действительно очень даже неплохая. Та, которую сейчас можно купить в наших магазинах или ларьках, уж очень резкая.

— То есть ты так и живёшь в одной квартире со своей бывшей? — вдруг спрашивает Сан Саныч.

Сделав паузу и вздохнув, рассказываю ему про последние события.

— Значит, она собирается отжать у тебя всю квартиру твоих родителей? — уточняет слушатель.

Молча киваю.

— Да… Витёк тогда правильно её охарактеризовал, — замечает он, вспомнив тот разговор в спортзале. — Мудро, что ты все документы у друга в сейфе спрятал.

— Пока это единственное, что я мог сделать в такой ситуации.

— Ну а дальше что думаешь делать?

— Не знаю. Надо её как-то уговорить на справедливый размен жилплощади.

— Не думаю, чтобы у тебя это получилось, — хмыкает Бригадир. — Судя по твоим словам, она своего бывшего мужа вообще ни во что не ставит.

Молча несколько раз киваю.

— Тебе помощь нужна от таких людей, которым твоя бывшая побоится возражать, — как бы подводит итог мой собеседник и задумывается.

— Ты же сам говорил, что сейчас всё построено на обмане. Не на кого надеяться! — вздыхаю я.

— Ну это как сказать… — и он странно усмехается.

* * *

Сегодня у меня занятий в спортзале нет, и поэтому я смог спокойно задержаться на работе. Возвращаюсь домой уже ближе к девяти вечера. Ох… Дверь своей квартиры я не узнаю! Она новая, и ясно, что в ней стоит новый замок, от которого у меня нет ключа. Неужели моя бывшая жена от слов перешла к делу? Нажимаю кнопку звонка…

— Явился? — на пороге возникает Люся, а сзади я вижу её сожителя.

Хочу сделать шаг в прихожую, но она неколебимо стоит в дверях. От неё сильно пахнет алкоголем. Сопровождающий её Василёк, судя по его блестящим глазам, тоже под некоторым градусом, но гораздо трезвее.

— Дай мне войти!

— Я тебе говорила, чтоб валил отсюда? — на лице бывшей жены уже знакомая мне гримаса. — Ты решил меня не послушать. Во всём можешь винить только самого себя. Короче — пошёл вон!

Мне уже понятно, что этот раунд борьбы мной проигран и ключа от нового замка мне не дадут. Также ясно, что придётся ночевать у родителей, но я ведь должен забрать свои вещи!

— Послушай… В любом случае мне надо собраться, — мягко пытаюсь я её убедить.

— Завтра всё получишь, — гримаса превращается в презрительную усмешку, — на помойке! Там тебе бомжи всё выдадут.

— Мила, но нельзя же так… — неожиданно вступает её сожитель.

— А тебя я не просила встревать, — буквально обрывает его Люся, которая теперь уже стала Милой и зло командует: — Иди отсюда!

В разъярённом существе, стоящем передо мной, уже трудно узнать женщину, с которой я прожил столько лет, но на лице стоящего рядом с ней мужика снова вижу удивившее меня выражение. Там явное сочувствие!

— Всё-таки, Мила, надо дать ему собраться и забрать свои вещи, — повторяет он. — Нельзя так!

— Что-о? — серые глаза моей бывшей жены буквально белеют от бешенства. — Что ты сказал?

— Я сказал, что ему надо дать время собрать свои вещи, — тихо и твёрдо повторяет мой неожиданный защитник.

— Знаешь что, Василёчек… — щурится она, а сказанные слова сильно напоминают злобное шипение. — Раз ты решил так, то давай-ка тоже собирай своё барахло и мотай отсюда! Таких… Короче, иди-ка ты на… — и следует конкретный ненормативный адрес.

Похоже, пьяная женщина окончательно пошла в разнос. Видно, она совсем не соображает, что делает. Как же она теперь меня будет выгонять, когда численного перевеса у неё уже нет? Смотрю на Василия. Интересно, какой будет его реакция на только что сказанное. Однако… Усмехнулся, пожал плечами и пошёл в Люсину спальню.

— Хватит ломать комедию! — понимая, что ситуация перевернулась, заявляю я с максимальной твёрдостью и делаю шаг через порог. Бывшая жена неожиданно пятится…

В прихожую выходит бывший сожитель, держа в руках какую-то сумку, подходит ко мне и протягивает ключ.

— На, возьми. Думаю, вы тут сами разберётесь.

— Сволочь! — от бессилия взвизгивает моя бывшая жена, и это уже адресовано ему. Потом она, покачнувшись, резко разворачивается, и дверь в бывшую гостиную за ней захлопывается.

— Дверь здесь сегодня меняли парни с рынка, — чуть понизив голос, информирует меня Василий. — Это, конечно, не моё дело, но на твоём месте я бы съехал. Завтра она точно сюда их притащит снова. Могут и отметелить… — после этих слов он сразу выходит на площадку и тихо закрывает за собой новую дверь.

* * *

Чтобы можно было носить телефон из коридора по квартире, я в своё время приделал к нему длинный шнур. Забираю его к себе в комнату. Надо позвонить Мише. Не для получения совета, просто хочу на завтра отпроситься с работы, чтобы успеть переехать. Сказанное Василием заставляет меня более серьёзно взглянуть на происходящее. Такой Люси, как сегодня, я ещё не видел никогда, а это значит, что она, закусив удила, пойдёт на всё.

Первый звонок сделал родителям, чтобы предупредить о своём вынужденном переселении к ним. Моя информация вызвала сильный шок. Я это почувствовал. Конечно, мама сразу же сказала, что прямо сейчас начнёт готовить для меня место. Потом трубку взял отец и стал успокаивать, просил не волноваться, а спокойно всё необходимое собрать, вызвать такси и ехать к ним. Слова о такси мне показались совсем смешными, ведь сейчас такая форма услуг для таких, как я, практически недоступна из-за высоких цен. Ловить же какого-нибудь «бомбилу» среди ночи тоже обойдётся недёшево.

Михаил на мою информацию тоже отреагировал с большим беспокойством. После обсуждения сложившейся ситуации согласился, что мне действительно надо «уносить ноги», и пообещал, несмотря на позднее время, связаться со своим приятелем, у которого есть «Жигули» четвёртой модели, то есть с фургоном. Так же, как и мои родители, наказал начать собираться и быть готовым к переезду. Сказал, что и сам приедет помочь.

Достав с антресолей три вместительные старые сумки, пакую в них свой скарб. Честно говоря, сердце кровью обливается. Никогда не думал, что расставание с по-настоящему отчим домом будет для меня таким тягостным. Здесь мне дорого всё, и каждая вещь связана с какими-то воспоминаниями. Господи, как же мне хочется взять с собой побольше! Я отлично понимаю, что большинство предметов, к которым за столько лет я привык, завтра окажется на ближайшей помойке. Может, и вправду завтра приехать сюда снова, чтобы забрать ещё хоть что-то?

Миша приехал почти через полтора часа. Его приятелю пришлось добираться до своего гаража, чтобы обеспечить нам транспорт.

— Ну что, готов? — с порога строго спрашивает он. — Машина уже у парадной.

— Да вот, что-то собрал… — хмуро показываю ему на сумки.

— Ты всё-таки не спеши, — спокойно предлагает он, видно, хорошо понимая моё состояние. — Если хочешь, давай вместе ещё посмотрим. Твоя дома?

— Дома… Сегодня набралась до непотребного состояния, поэтому, наверно, сейчас уже спит. Потом тебе всё опишу в деталях.

Вместе осматриваем шкафы и полки. Многое из того, что я, не рассчитывая на возможности арендованного транспорта, собрался оставлять, собрано и связано в узлы.

— Своё книжное собрание ей оставляешь? — звучит болезненный для меня вопрос. — Ты ведь много стоящего накупил в конце восьмидесятых.

— А что я могу сделать, если шкаф в комнате, где она спит, — вздыхаю я. — Здесь у меня было только самое необходимое. Эти книги я вон связал в стопки.

— Всё равно жаль…

— Жаль, конечно. Хорошо, хоть отец при переезде свои книги увёз… А то всё бы пропало.

— Ладно, думаю, со временем ты сможешь восстановить свою библиотеку. Сейчас тоже много хорошего издаётся. Короче, давай я пока начну таскать, а ты будь здесь: вдруг твоя бывшая на закуску ещё что-нибудь решит устроить.

После перемещения всего подготовленного к вывозу скарба в машину окидываю взглядом опустевшую комнату. Даже этой старой мебели мне жалко! Она будто пропитана родительским теплом, с ней связано моё детство. Внутри возникает такое чувство, будто судьба в этот недобрый вечер подрубила мои корни. Я не сторонник вещизма, но то, что мне было дорого, сейчас останется здесь и потом будет безжалостно выкинуто на помойку, где бомжи соорудят из всего этого костёр. Тяжело…

«Жигули» у Мишиного приятеля оказались на удивление объёмными. Все мои пожитки нормально поместились. У родительской парадной под непрерывно сыплющимся с неба снегом мы уже в четыре руки всё разгрузили и подняли в квартиру на лифте. Мать с отцом, конечно, поохали, посокрушались из-за очевидных потерь, но согласились, что при таком раскладе проблемы могли бы быть и серьёзнее.

Прощаясь в прихожей со своим другом и однокашником, так своевременно подставившим мне своё надёжное плечо, спрашиваю, сколько я должен его приятелю.

— Забудь, — усмехается он. — Я уже всё решил. Ты ничего не должен ни ему, ни мне. Устраивайся и думай, что будешь делать дальше. По поводу юриста я пока ничего хорошего тебе сказать не могу. Уж очень тяжёлое нынче время. Собственно, об этом мы с тобой неоднократно говорили.

Михаил уехал. Вешая свою куртку в прихожей на вешалку, вынимаю из кармана ключ от новой двери в старую квартиру. Верчу его в руках… Зачем он мне теперь? Хотя он может остаться просто памятью о том, что было и чего в один момент не стало. Ай да Люся…

* * *

Распихав свои узлы и сумки по углам родительской квартиры, накормленный и обласканный, устраиваюсь для сна на застеленном мамой диване в гостиной. Увольнительную от начальника я получил до обеда следующего дня. Михаил сказал, что целый день не даст, чтобы у его сотрудника не возникло желания ещё раз съездить по прежнему адресу. Наверно, он прав, предохраняя меня от необдуманных поступков. Действительно, трудно предположить, что будет там ожидать изгнанного бывшего мужа крутой бизнес-леди. Но всё-таки не могу я вот так просто забыть о месте, которое честно служило мне домом все мои тридцать семь лет. Видно, я из тех людей, которые прикипают к жилью.

Спать после всех событий, конечно, не могу. Одолевают разные мысли. Увы, в нынешней жизни за всё надо платить, в том числе и за ошибки, сделанные в прошлом. И не просто платить за эти ошибки, но и извлекать из них науку на будущее. Сегодняшний вечер меня окончательно отрезвил. Прав Миша! Во всём прав! Последние же несколько лет приучили просто подстраиваться под возникающие обстоятельства, лишь бы ничего кардинально не менять. Это всё действительно сильно напоминает плавание по воле волн, а сейчас такой подход грозит реальной катастрофой. Новые условия такого мне не простят, а значит, хватит быть хлюпиком-интеллигентом. Однако понять свой недостаток — это одно, а сломать пагубную привычку — совсем другое. Можно сколько угодно раз выносить приговор своей жизненной позиции, да только это ничего не изменит, пока, как барон Мюнхгаузен, не возьмёшь себя за шиворот и не вытащишь из болота пассивности. Я в свои почти сорок лет просто обязан научиться не следовать за обстоятельствами, а выстраивать их под свои требования. Иначе не выжить. Такова сейчас жизнь, поэтому мне надо кардинально меняться.

Легко сказать — меняться… А что это значит? Почему-то опять вспоминаю, как смотрел на своё отражение в мамином зеркале. Что и говорить — жалкое зрелище. Сам это теперь понимаю. Я уж не говорю про хилое тело, с чем старательно уже несколько недель борюсь в спортзале. А выражение моего лица? В нём сплошная озабоченность! Конечно, сейчас трудно быть не озабоченным, когда вся страна озабочена тем, как выжить в новых условиях, но вряд ли стоит это состояние выставлять окружающим на показ. А как я одеваюсь? Тут, пожалуй, Люся права — сплошной совок. Да… А ведь, будучи теперь свободным мужчиной, я должен стать… охотником! Только в этом случае я смогу в будущем обрести новую семью и жить в ней долго и счастливо. Увы, мне сегодняшнему вряд ли под силу решить такую задачу.

Вспоминаю, каким я был, когда учился в институте. Есть что вспомнить… Тогда я был совсем другим — весёлым, уверенным в себе парнем. Михаил тоже прав, говоря, что в студенческие времена на меня девчонки вешались. Причины, безусловно, были. И это не только солидное положение моего отца, которое он занимал в то время. Просто я тогда был другим и внешне, и внутренне. Естественно, мой внешний вид во многом был обусловлен хорошим финансовым положением нашей семьи. Впрочем, это было не только следствием высокой зарплаты папы. Наша дружная троица ещё с третьего курса начала усиленно, как тогда называлось, «халтурить», то есть брать разные работы, и мы неплохо зарабатывали, трудясь вечерами и по выходным. Тогда при всём негативе, с которым сейчас оценивают жизнь в стране при социализме, инициатива у нас реально фонтанировала. Именно такой стиль жизни сделал и меня, и Мишу впоследствии успешными инженерами. Уже тогда, пусть порой в других областях деятельности, мы учились находить новые подходы к возникающим проблемам. Кстати, об инженерной успешности… Опять же Михаил прав, говоря, что, умея посмотреть на конструкцию с неожиданной для других точки, я часто предлагаю нетрадиционные и красивые решения. Так почему же я до сих пор не смог взглянуть на свою жизнь с другой точки и придумать некое неожиданное, в первую очередь для самого себя, решение навалившихся проблем? Ответ прост. Всё по той же причине — по привычке ждать, что кто-то эти проблемы разрулит без моего участия. Вот и дождался…

* * *

Полубессонная ночь плавно перешла в хмурое утро. За завтраком осторожно спросил родителей, могу ли я пожить у них, пока что-то не прояснится с квартирой. Отец неожиданно резко ответил, что они с мамой никогда не забывали о своём сыне, поэтому мой вопрос неуместен. Похоже, я его обидел. А мама, вздохнув, только спросила, удобно ли мне будет и дальше спать на диване. Естественно, я сказал, что всем доволен, и поблагодарил за крышу над головой.

Поборов внутренние сомнения, всё же решил в родной двор не ездить. Пользуясь разрешением своего начальника задержаться, на работу собирался неспешно, но на предприятие приехал существенно раньше обеденного времени.

Захожу в кабинет к Михаилу, чтобы ещё раз поблагодарить его за вчерашнюю помощь.

— Ну как ты? — спрашивает он, пожимая мою руку.

— Привыкаю….

— Понятно… — бормочет начальник.

— Ты меня извини, — взяв сигарету из предложенной пачки и закурив, прошу я. — Неудобно мне. Столько хлопот из-за моих проблем и тебе, и твоему знакомому.

— Успокойся! Всё нормально. Как ты с родителями? Они тебя у себя оставляют?

— Оставляют… Только всё же я намерен как-то решать с разменом той квартиры.

— Как только мне что-то будет известно, сразу всё узнаешь. Теперь вот что… Не обижайся, но я хочу провести с тобой ещё одну воспитательную беседу. Ты должен внушить себе, что счастлив. Согласись, избавиться от такой жены — уже счастье. Поэтому твой внешний вид должен демонстрировать всем полный успех.

— Сегодня ночью я уже об этом думал. Ты прав, я должен полностью измениться. Буду снова учиться улыбаться, сменю одежду на что-то более соответствующее времени.

— Именно об этом я тебе и хотел сказать. Сейчас таких рынков, как тот, где торгует твоя Люся, много, и цены там вполне доступные. Жена мне шмотки только там и покупает. Считаю, что сразу после зарплаты ты должен куда-то съездить и прибарахлиться. Только тебя одного на такие закупки пускать нельзя. Твои представления о моде остались в прошлом и не соответствуют нынешнему времени. Если хочешь, мы с Ниной можем составить тебе компанию, — Миша смотрит на меня с ожиданием согласия во взгляде.

— Наверно, это будет хорошо… — соглашаюсь неопределённо, рассеянно оглядывая свои старые брюки и видавшие виды ботинки. Странно, почему я раньше, до всех семейных потрясений, не обращал внимания на свой внешний вид?

— Будем считать, что договорились, — подводит итог начальник. — А сейчас иди, работай и выкинь из головы всё мешающее.

На своём рабочем месте разглядываю черновые чертежи одного из узлов нашего изделия. Ловлю себя на том, что мне всё не нравится. Как-то нерационально сконструировано. Этой частью занимался Рома Скворцов со своей группой. Снимаю трубку местного телефона.

— Роман, подойди, пожалуйста.

Сидим и вместе рассматриваем результаты трудов и его, и конструкторов, работающих с ним. Одновременно я рисую эскизы, как, по моему представлению, всё должно быть. Скворцов сидит с почти отсутствующим видом.

— Что, не нравится? — спрашиваю я, чтобы понять его реакцию.

— Не знаю… — бормочет он, отводя взгляд. И вдруг следует вопрос: — Пал Сергеич, а зачем всё это?

— Что «всё»?

— Всё то, чем мы здесь занимаемся. Это ведь сейчас уже никому не нужно!

Наконец понимаю его настроение. Естественно! При той зарплате, которую нам сейчас платят, вряд ли настроение может быть другим. Ромке двадцать шесть лет, он наверняка собирается устраивать свою жизнь, а на наши нынешние доходы будущего не построишь.

— Вот я вечерами на «халтуру» хожу… — продолжает он. — Так там мне платят, если пересчитать на полный день, по сравнению с нашими деньгами гораздо больше. Сегодняшний рынок зарплатой определяет востребованность того, что ты делаешь. Получается, то, чем я занимаюсь вечерами, нужнее наших здешних конструкций. Разве не так?

Конечно, против логики не попрёшь, но ведь не всё в нашей жизни определяется такой логикой. Тем более она сильно напоминает рыночную философию моей бывшей жены.

— А чем ты зарабатываешь вечерами? — интересуюсь я в основном «для общего развития», хотя и понимаю, что информация может быть полезной.

— Строительные работы. Приспосабливаем подвалы под магазины и кафе. Выучка ещё со студенческих времён сохранилась. Да и компания у нас прежняя. Жаль только, что я могу зарабатывать только вечерами, — Роман вздыхает и подводит итог: — Я, наверно, буду увольняться, Пал Сергеич…

Вспоминаю, что мне говорил Миша.

— А ты учитываешь, что вся эта сегодняшняя неразбериха когда-то закончится?

— Ну и что?

— А то, что потом ты уже в профессию не сможешь вернуться.

— В любом случае, жить надо здесь и сейчас, — он берёт в руки чертежи. — Короче, всё переделывать?

— Да. По моим эскизам. Своим скажи, что это моё решение.

Скворцов уходит, а я поворачиваюсь к окну и смотрю на улицу. Там медленно падает декабрьский снег. Судя по устоявшейся относительно тёплой погоде, завтра на улицах будет царство жижи, а у меня ботинки протекают. Действительно, надо идти на закупки. Потом мысли возвращаются к только что закончившемуся разговору. Похоже, Ромка нас покинет. Жаль, конечно, но тут уж ничего не поделаешь. Каждый свою жизнь строит сам.

* * *

В спортзале я стараюсь не афишировать своё сближение с Сан Санычем после памятных душевных посиделок в кафе. Вечером, как всегда, тренируемся на пару с Витько́м.

— Чего такой хмурый? — интересуется он, бросив на меня взгляд. — Опять что-то с твоей?

Рассказываю ему про свои ночные приключения из-за переезда к родителям.

— Ох, ни… — и следует громкий каскад ненорматива.

— Чего там у вас? — спрашивают другие мужики.

— Пашку его бывшая совсем выставила из дома, — объясняет напарник и добавляет знакомое: — Вот сучара!

— Погоди… А где же ты сейчас обитаешься? — слышу я вопрос откуда-то из-за спины и оказываюсь в кругу остальных занимающихся.

— Пока у родителей… Я предлагал размен: ей две части, а мне одну, ведь эту квартиру ещё мой отец получал в пятидесятых, но она хочет забрать всё.

— Дела-а… — тянет кто-то за моей спиной.

Честно говоря, меня несколько удивляет такое сочувствие моих партнёров по тренировкам. Вроде простые грубые мужики…

— Что там у тебя? — раздвигая остальных, ко мне подходит Сан Саныч, не слышавший моего рассказа.

Вкратце пересказываю ему то, что уже доложил остальным сочувствующим.

— Понятно… — бормочет он, глядя в сторону, но потом уже смотрит на меня. — Что ты намерен теперь делать?

В ответ пожимаю плечами, поскольку пока никакого плана действий у меня нет.

— А что я могу? — в смущении спрашиваю непонятно кого. — У неё есть какие-то мальчики на рынке, где она торгует. Уже мне грозила… Если она такую помощь позовёт, как я против них?..

— Да уж… Куда тебе с твоей силушкой, — вздыхает Витёк.

— Ну и жизнь теперь пошла сволочная, — вставляет один из моих партнёров по тренировкам.

— Нормальные мужики должны уметь такую жизнь исправлять, — назидательно произносит наш Бригадир. — Друганов бы своих позвал на помощь.

Вспоминаю однажды сказанное Люсей «если ты вдруг считаешь себя нормальным мужиком…» Похоже за свою «нормальность» придётся воевать. Машинально начинаю перебирать в голове тех, кто мог бы мне помочь, и понимаю, что таких у меня нет. Да и не стал бы я жертвовать их здоровьем для достижения своих целей.

— Некого мне звать на помощь, — признаюсь смущённо, — а квартиры, конечно, жалко.

— Ты, Пашка, действительно какой-то малахольный, — сурово констатирует Сан Саныч. — Со своей бывшей тебе надо было как-то покруче. Я имею в виду не сейчас, а раньше, в самом начале её торговли. А нынче уже всё ясно. Баба решила: если у неё есть какая-то крыша и всё прокатывает без сопротивления, то ей всё можно. Вот и распоясалась.

— Когда она начинала, я думал, что всё это делается для семьи, а оказалось… — оправдываюсь, как нашкодивший мальчишка. — Спасибо родителям, что не дали пропасть.

— Родители! — жёстко бросает Бригадир. — Я вот никогда не бегал и не побегу к своей мамане за помощью и не позволю, чтобы она в чём-то нуждалась. Тебе сколько лет?

— Тридцать семь…

— Здоровый лоб! Не по силе, конечно, а по возрасту. Сам уже всё решать и делать должен, а не бегать к папе и маме! Интеллигент… Откуда ты такой взялся? — во взгляде Сан Саныча появляется ирония пополам с сочувствием.

Не знаю, что ему ответить, хотя намёк на мою неприспособленность к реалиям сегодняшней жизни прекрасно понимаю.

— Ладно, — решает он. — Пацаны, надо подумать, что делать и помочь этому… рохле.

— Надо, конечно! — слышу опять из-за спины.

— Не боись, Пашка, — Витёк хлопает меня по плечу, — поможем разрулить твою беду.

Снова принимаемся за тренировки, и в зале опять возникает звяканье железа, сопровождаемое натужным сопением.

После завершения занятий в раздевалке ко мне подходит Сан Саныч.

— Завтра в семь вечера я буду тебя ждать у выхода с эскалатора в метро «Петроградская». Не опаздывай! Познакомлю тебя кое с кем… Этот мужик, надеюсь, тебе поможет.

* * *

Поскольку я терпеть не могу опаздывать, то на назначенную встречу на всякий случай приехал за десять минут. Быть точным меня с детства приучил отец, который, будучи сам очень пунктуальным, требовал того же от всех, кто с ним был связан хоть по работе, хоть по жизни. Сан Саныч приехал тоже точно в назначенное время. Увидев его на эскалаторе, я сделал несколько шагов навстречу, чтобы он меня не искал среди таких же ожидающих.

— Здорово! — приветствует меня Бригадир, протягивая руку, и сразу командует: — Пошли! Всё срослось, и нас уже ждут.

Не имея никакого понятия, кто и где нас ждёт, я на всякий случай киваю и послушно иду за ним к выходу со станции метро на всегда заполненный людьми Кировский проспект, который теперь называется Каменноостровским. Чавкая ногами по плохо убранному из-за оттепели снегу, проходим мимо изобретателя радио Попова, стоящего по воле скульптора с протянутой рукой, пересекаем речку Карповку и вскоре входим в старую петербургскую парадную… Пока поднимаемся по лестнице на второй этаж, Сан Саныч проводит инструктаж:

— Максимыч, как старый питерский интеллигент, терпеть не может быдло, которое в наше мутное время попёрло наверх и нагло заявляет всем о своих якобы правах. Ты должен произвести впечатление. Своих он чувствует за версту. Твоё дело побольше молчать и отвечать на вопросы, если они будут заданы. Всё основное я скажу ему сам.

— А кто такой этот Максимыч? — хочу выяснить я.

— Это тебе не важно. Просто он сейчас в твоём вопросе очень влиятельный человек. Короче, всё понял?

— Понял, — и вздыхаю, ведь по сути дела ничего не понял.

Бригадир нажимает кнопку звонка у массивной металлической двери, сделанной явно по спецзаказу. Через какое-то время она открывается, и на пороге появляется опрятная немолодая женщина.

— Здравствуйте, Ксения Викторовна! — приветствует её Сан Саныч и докладывает: — Мы по договорённости к Иннокентию Максимовичу.

— Здравствуйте, Александр Александрович, — с оттенком сухости отвечает она. — Проходите, пожалуйста. Он вас ждёт.

Про себя отмечаю несколько необычную для меня церемонию встречи. Будто к какому-то высокородному господину пришли.

После уверенно вошедшего Бригадира осторожно вступаю в прихожую. Буквально с первых шагов мне видно, что в этой старой петербургской квартире произведён просто фантастический ремонт явно с реконструкцией всех помещений. Что-то мне подсказывает, что это всё делала бригада Сан Саныча.

Наконец входим в комнату, которая скорее всего служит хозяину кабинетом. Нам навстречу из шикарного кожаного кресла с некоторым трудом поднимается сильно пожилой человек с седым венчиком вокруг большой плеши, в которую переходит его высокий лоб.

— Здравствуйте, Александр! — приветствует он Бригадира, а потом протягивает руку и мне: — Здравствуйте, молодой человек.

Обращаю внимание на обращение к Сан Санычу с использованием полного имени, но без отчества. Явно хозяин квартиры не считает его себе ровней. Действительно, получается, будто мы пришли к большому чиновнику на приём. Более того, кажется, ранее было сделано предупреждение о моём приходе. Ответно пожимаю его руку.

— Вас как зовут?

— Павел.

— Располагайтесь! — и делается жест, приглашающий нас сесть на такой же шикарный, как и кресло, кожаный диван. Садимся.

— Иннокентий Максимович, я привёл к вам своего товарища, о котором говорил, когда договаривался о встрече, и мы вместе просим вас оказать ему помощь, — едва сев, начинает Сан Саныч. Про себя отмечаю необычную изысканность его речи.

— Что же у вас случилось? — с неожиданным интересом спрашивает хозяин, бросив на меня внимательный взгляд.

Понимаю, что предварительный план, намеченный Бригадиром перед посещением, не срабатывает и рассказывать о своих бедах придётся самому. Потихоньку начинаю изложение с самого начала, то есть со времени накопления женой первичного капитала. Честно говоря, я совсем не уверен, что в нынешнее время в моей ситуации кто-то мне захочет помочь и поэтому, не заботясь о результате, чувствую себя вполне свободно.

— То есть у вас прежде была настолько высокая зарплата, что она могла спокойно делать накопления… — задумчиво бормочет слушатель. — Однако повезло ей с мужем!

Последние слова звучат с иронией.

— Понимаете, я всегда считал, что моей женой всё делается во благо семьи, — грустно вздыхаю я.

— Понимаю… — с очевидным сочувствием усмехается он. — А теперь получается, как в сказке: выгнала хитрая лиса зайчика из его собственного дома.

Уныло киваю. Ведь в самом деле я создал проблему много лет назад своими собственными руками.

— Выгнала… Только где тот петушок, который восстановит справедливость?

— А что, за прожитые вместе годы вас в ней ничего не настораживало? — задаёт очень уместный вопрос Иннокентий Максимович, глядя на меня со странным выражением на лице.

— Возможно, я как-то не обращал внимания на какие-то её проявления, — смущённо констатирую я. — Всегда очень много был занят в своём конструкторском бюро, где и работаю до сих пор.

— А чем вы там занимаетесь?

— Оборонкой. Я — конструктор, — коротко и сухо сообщаю я, показывая, что этим всё сказано и подробностей не будет.

— Но ведь вы могли в наше время заняться чем-то другим. Каким-то прибыльным делом!

— Я хороший конструктор и не буду менять свою специальность, — возможно, с ненужной жёсткостью рублю я.

— Да, Александр… — теперь хозяин квартиры смотрит уже на Бригадира. — Интересный экземпляр человека вы привели ко мне, — на его лице снова усмешка. — Оказывается, в наше подлое время остались ещё люди, умеющие и хранить государственную тайну, и честно работать за копейки. Это очень приятно…

— Так, Иннокентий Максимович, вы поможете Павлу с разменом его квартиры? — заданный вопрос звучит с явным напряжением.

— А что я могу сделать? Разве только скомандовать найти хороший вариант, — ответ звучит со вздохом. — Я отлично понимаю, что такие люди, как ваш товарищ, сами ни на что не способны, кроме работы для блага Отечества. Только сегодня этого, к сожалению, мало, — он снова поворачивается ко мне: — Квартира приватизирована?

— Да. На двоих…

— Документы на неё у вас или у жены?

— Я их спрятал у себя на работе в сейфе.

— Хоть здесь не слопушили, — с некоторой ворчливостью замечает возможный благодетель.

Потом он какое-то время молчит, видимо обдумывая дальнейшие действия.

— Как я понимаю, денег для оплаты услуг у вас тоже нет. Так?

— Какие-то есть, но вряд ли этого хватит. Да и не знаю я, сколько всё это может стоить… — и вздыхаю, уже понимая, что скорее всего хозяин квартиры является агентом по недвижимости.

— Иннокентий Максимович, мы пришли за помощью именно к вам, поскольку надеемся, что вы дадите команду своим людям сделать всё так, чтобы при размене и ваш интерес был учтён, — осторожно кашлянув, объясняет Бригадир.

— Хорошо, допустим, я дам такую команду, а как быть с не в меру шустрой мадам, которая не хочет меняться?

— Это я возьму на себя. Она не сможет не согласиться! — следует очень жёсткое замечание.

Ого! Какой неожиданный поворот! От неожиданности поворачиваюсь к нему.

— Тебя пока это не касается, — усмехается Сан Саныч. — Ты всё узнаешь в нужное время, когда потребуется твоё участие.

— Ну что ж… — Иннокентий Михайлович протягивает мне лист бумаги. — Сейчас вы напишете здесь свои координаты, то есть фамилию, имя и отчество, домашний и служебный телефоны, а кроме того адрес вашей квартиры. Завтра снимете копии с ваших документов о собственности и принесёте эти копии мне вечером. Понятно?

— Конечно, понятно, — торопливо отвечаю я, понимая, что мной занялись всерьёз. — Завтра все нужные бумаги будут у вас.

Уже на улице интересуюсь, кто такой этот Иннокентий Максимович.

— Очень состоятельный человек. Владелец нескольких агентств недвижимости. Занимается не только жильём, но и разными офисами, производственными помещениями и всем подобным. В общем, серьёзный дядька. Его фирма, которая занимается жильём, работает с нынешними нуворишами, которые стремятся устроиться жить в центре и для этого хотят расселить какую-нибудь приглянувшуюся коммуналку. Закончив с расселением Максимыч, как правило, зовёт нас и представляет заказчику, чтобы мы сделали там ремонт с реконструкцией. Думаю, твою квартиру он просто купит сам, чтобы предложить клиенту. Хорошие сталинские трёшки, насколько я знаю, сегодня ценятся.

— А как с моей бывшей? Она ведь откажется продавать!

— Пока это не твоя забота. Повторяю: она не сможет не согласиться. От тебя сейчас требуется выполнять то, что говорят. Вот завтра делай копии с документов и вези к Максимычу. Я буду занят и составить тебе компанию не смогу.

* * *

Утром сразу иду в кабинет к начальнику. Хочу рассказать про вчерашние события. Кроме того, у него там стоит недавно появившийся в отделе копировальный аппарат «Ксерокс».

После приветствий излагаю Михаилу свою просьбу, а когда он начинает не спеша и весьма скрупулёзно снимать копии, подробно рассказываю ему о своём вчерашнем визите и последующем разговоре с Бригадиром.

— Вроде бы неплохо, — оценивает событие однокашник, но осторожно добавляет: — Если, конечно, такая затея не окажется, как сейчас говорят, кидаловом. Честно говоря, я не очень верю в ватрушки, сыплющиеся с неба. Ты в этом своём Сан Саныче уверен?

— Мне кажется, он надёжный мужик. Да и, согласись, кидают тогда, когда в этом есть выгода, а какая им выгода от меня сегодняшнего, когда я остался на бобах?

— В общем это так… В твоём положении дела обстоят хуже некуда, — усмехается Миша, заправляя очередной лист на копирование. — Действительно, в смысле жилья большего, чем ты уже потерял, просто не потерять. Поэтому, наверно, всё же следует попробовать. Вдруг что-то получится?

Выйдя из кабинета начальника, пытаюсь понять: не забросил ли он в меня семя сомнения, но, поразмыслив, решаю, что всё же надо хвататься за протянутую руку помощи.

Вечером, поднявшись на второй этаж дома на Петроградской стороне, звоню в уже знакомую квартиру, про себя повторяя вчерашние наставления Сан Саныча. Ясно, что задавать лишних вопросов не стоит, а следует только выполнять то, что мне скажут.

Далее всё, как и вчера. Строгая и опрятная женщина на пороге…

— Добрый вечер, Ксения Викторовна, — почтительно здороваюсь я. — Мне Иннокентий Максимович назначил прийти сегодня…

— Я в курсе, — с тем же оттенком сухости роняет она и только после этого звучит: — Здравствуйте, Павел. Проходите! Он уже спрашивал о вас.

Вхожу в кабинет. Из кресла, снова явно преодолевая какую-то боль, поднимается его хозяин.

— Добрый вечер, Павел, — рука крепко сжимает мою. — Располагайтесь! — и следует кивок в сторону дивана. — Принесли то, о чём я вам вчера сказал?

— Да, вот все документы, — и уже сидя протягиваю ему папку.

Тоже сев, Иннокентий Максимович начинает исследование её содержимого, разложив его на журнальном столике.

В это время на массивном, явно антикварном письменном столе, на который я обратил внимание ещё накануне, звонит телефон. Несмотря на это, процесс изучения привезённых мной копий документов продолжается ровно до тех пор, пока, приоткрыв дверь, Ксения Викторовна не сообщает:

— Звонит Дмитрий Ильич…

— Спасибо, — но перед тем как взять трубку, хозяин смотрит на меня: — Вы чай пьёте? Конечно, если хотите, вам могут сварить кофе.

— Спасибо, я выпью чая, — с некоторой поспешностью соглашаюсь я, чтобы не стать причиной лишних хлопот.

— Ксения, заварите, пожалуйста, нам с Павлом чай.

— Сейчас, — и дверь закрывается.

Только тогда, опять с усилием встав, подойдя к столу и сняв трубку телефона, Иннокентий Максимович произносит: «Я слушаю!» Начинается разговор, в содержание которого я стараюсь не только не вникать, но даже и не слушать, но против моей воли резко бросаемые слова типа «это моё распоряжение», «это надо исполнить немедленно» и «доложите по завершении исполнения» заставляют меня оценить суровость и властность этого человека. Наконец трубка кладётся, и с гримасой боли он снова садится в кресло.

— Проклятый радикулит… Так разыгрался! — слышу я поясняющее бормотание. Потом следует новое рассмотрение документов, и наконец Иннокентий Максимович смотрит на меня. — Всё правильно. Весь комплект в сборе. Завтра мы начнём работать по вашей квартире.

Дверь открывается, и Ксения Викторовна входит с подносом, на котором стоят пузатый фарфоровый расписной чайник, две чашки на блюдцах и небольшая тарелка с редко видимым мной прежде кусковым сахаром. Там же я вижу двое щипчиков для колки крупных кусков. Честно говоря, я не представлял, что чай мы будем пить именно так. Очевидно, заметив моё недоумение, хозяин усмехается:

— Поскольку чай у меня очень и очень хороший, его надо потреблять только так, чтобы полностью ощутить его вкус. Вы, наверно, ещё ни разу не пили чай вприкуску, — звучит не то констатация, не то вопрос.

— Никогда, — подтверждаю я.

— Сейчас я вас научу.

Иннокентий Максимович сам наливает мне из чайника и сразу по комнате разносится дивный аромат действительно настоящего чая. Кратко проинструктировав меня и показав, как это делается, на своём примере, он делает приглашающий жест.

— Давайте! Уверен, вы убедитесь, что при таком способе пития чай предстаёт совсем другим напитком.

Действительно, возможно, я впервые ощутил весь букет чайного вкуса.

— Ну как? — хитро прищурившись, хозяин смотрит на меня. — Есть отличие от того, что мы пьём впопыхах по утрам и вечерам?

— Есть, конечно! Может быть, этим и объясняется существование чайной церемонии.

— Вот именно! Вы это у меня буквально с языка сняли, — констатирует он, довольный эффектом.

Интуиция мне подсказывает его желание продолжить нашу неожиданную беседу. Ведь не случайно же мы сейчас вот так сидим! Не похож Иннокентий Максимович на человека, который что-то делает спонтанно.

— Вам, наверно, интересно, зачем я вас у себя задержал. Так?

Несколько раз утвердительно киваю.

— Видите ли, я вчера почувствовал, что удивил вас своим согласием заняться вашей квартирой. Скорее всего, вы даже несколько обеспокоились этим и заподозрили меня в потенциальном обмане. Я не ошибся?

— Увы… — признаюсь с нескрываемым смущением.

— Вот, собственно, поэтому я хочу объясниться, чтобы развеять ваши вполне обоснованные сомнения, — хозяин делает паузу, задумывается и продолжает: — Понимаете, рассказанная вами вчера история оказалась очень похожа на ту, которая произошла со мной больше восьми лет назад. У меня тоже была семья — жена и сын. Кстати, он ваш ровесник. В восемьдесят седьмом моя жена начала усиленно продвигать идею переезда из Ленинграда на её, как сейчас говорят, историческую родину, то есть в Израиль. Я был категорически против. Возможность такого переселения вызывала принципиальное отторжение у меня как у человека, который не только пережил блокаду, но и в сорок третьем мальчишкой, прибавив себе сразу два года, пошёл в армию, чтобы защищать свой город. В конце войны у меня было уже целых три медали — «За оборону Ленинграда», «За боевые заслуги» и даже «За отвагу»! Так что слова «Нам в сорок третьем выдали медали и только в сорок пятом паспорта» — это почти про меня. К слову, родители Маши, фронтовики-врачи, тоже были против её отъезда. В общем, жена и сын тогда всё равно уехали. Последними словами, которые нашлись для меня у моей жены, были: «Можешь дальше прозябать в своей ублюдочной совдепии!» Надо сказать, они резко нарисовали большой жирный крест на всех тридцати двух годах, которые мы с ней прожили вроде вместе, но, как оказалось, порознь. Помню, именно эти слова тогда послужили мне жёсткой встряской и заставили пересмотреть многое не только в моём прошлом, но и в планах на будущее. Я ведь кандидат экономических наук и до восемьдесят девятого, будучи доцентом в одном из ленинградских вузов, учил экономистов, но потом решил в корне поменять свою жизнь и занялся тем, что могло не только прокормить, но и принести солидный доход, — недвижимостью. Сначала организовывал размещение различных малых производств для только что народившихся фирм, потом, после разрешения приватизировать квартиры, стал заниматься и жильём тоже. Вот поэтому рассказанное вами вчера заставило меня откликнуться на вашу просьбу. Так что можете успокоиться и забыть свои сомнения. Если Александр сумеет исполнить обещанное, то, уверен, всё у вас будет хорошо. И знаете что я хочу ещё вам посоветовать по поводу вашей дальнейшей жизни?

Удивлённо смотрю на него.

— Вы тоже, как и я в прошлом, должны сейчас начать строить свою жизнь так, чтобы ваша бывшая жена в будущем кусала бы локти от досады на подлость, совершённую сейчас по отношению к вам. Вы просто обязаны стать успешным человеком! Вчера вы сказали, что являетесь хорошим конструктором, так реализуйте ваши способности в наше непростое время. Найдите свою нишу!

— Вы призываете меня бросить моё предприятие и конструировать что-то для нынешних богатеев? — морщусь я.

— Отнюдь! Вот как раз бросать своё предприятие я вас и не призываю. Поверьте мне как экономисту, нынешняя турбулентность ещё продлится какое-то время, но она просто обязана закончиться, иначе нашей стране просто не выжить. Допускаю, что на вашем оборонном заводе тоже наступят по-настоящему чёрные времена, но они обязательно пройдут, и вы снова сможете ковать щит Отечества, как привыкли. Одним из немногих плюсов сегодняшнего времени является то, что каждый может работать в нескольких местах. Сумейте найти среди нуворишей заказчиков на что-нибудь этакое, что даст вам проявить свои способности и зарабатывать деньги помимо основной работы. Подумайте об этом!

Уже выйдя на Кировский проспект и закурив, вспоминаю некоторые Мишины слова. Во время наших бесед он говорил много похожего на только что мной услышанное. Надо хорошо это всё обдумать и обязательно поговорить с ним о возможностях дополнительного заработка, но пока буду отчаянно бороться за своё жильё.

* * *

Не знаю, может быть, я такой неуверенный в себе человек, но почему-то все серьёзные планы всегда хочу обсудить с кем-то, кто сумеет не только выслушать, но и что-то ещё посоветовать. С самого начала семейной жизни я всегда хотел это делать с женой, но в конце концов понял, что она если и слушает меня, то как-то рассеянно, не особенно скрывая отсутствие интереса к моим проблемам, и перестал ими с нею делиться. После этого единственным человеком, с которым я веду подобные разговоры, остался Михаил. Свою дружбу он никогда не выпячивает и не навязывает, но его крепкое плечо с годами стало для меня практически незаменимым при необходимости принятия какого-нибудь непростого решения. Я пока не понял, хорошо это или плохо, но ведь не зря говорят, что одна голова хорошо, а две — лучше. Перезваниваться с ним по вечерам у меня привычки нет, поскольку мы ежедневно видимся на работе, поэтому о встрече с Иннокентием Максимовичем я собирался ему рассказать на следующее утро, но, к сожалению, он весь день пропадал то у директора, то у какого-нибудь из его заместителей. Даже когда я уходил с работы, нашего начальника отдела в его кабинете не было. Задерживаться я не мог, ведь нужно было спешить на занятия в спортзал.

Перед тренировкой в раздевалке ко мне подходит Сан Саныч.

— Ты отвёз Максимычу копии документов? — строго спрашивает он.

— Конечно! Он всё посмотрел и сказал, что с сегодняшнего дня они займутся.

О второй, неофициальной части разговора рассказывать не хочу, считая, что высказанные откровения касались только меня и не следует транслировать их дальше кому бы то ни было.

— Хорошо, что документы уже у него! — оценивает Бригадир. — А с твоей бывшей красавицей мы будем разбираться, когда появятся какие-нибудь варианты размена. Пока надо ждать сообщений, ведь не зря же он взял у тебя домашний и служебный телефоны. Ладно, пошли работать!

Мы идём туда, где привычно звякает железо и сопят занимающиеся с ним люди.

— Привет! — Витёк протягивает мне руку. — Ну как ты? Оклемался после потрясений?

— Понемножку прихожу в себя, — я не хочу распространяться о двух вечерних встречах в квартире на Петроградской.

— В общем, мы тут с мужиками подумали… — сделав очередной подход к штанге, начинает мой напарник. — Короче, если надо, то мы можем вместе с тобой прийти в твою квартиру и кое-что объяснить твоей бывшей. Ты же ведь, наверно, даже не все свои шмотки успел забрать?

— Ну да… Правда, думаю, она их уже отправила на помойку, как и собиралась.

— Так мы ей тогда объясним, что за это следует заплатить по выставленному счёту. Ты же, конечно, ей такой счёт подготовишь?

— Но надо же сначала посмотреть, что там из моего осталось.

— Вот и проведёшь ревизию, когда мы с тобой туда придём! Годится?

— Годится… — вздыхаю я, понимая, что меня ждёт очень неприятная процедура, и, желая её оттянуть, замечаю: — Только надо операцию по взятию квартиры обязательно согласовать с Санычем. Он же сказал, что будет думать, значит, тоже, наверно, думает…

— Конечно, с ним надо посоветоваться! — активно соглашается Витёк и сразу же окликает: — Бригадир! Мы тут про Пашку кое-что с мужиками решили. Давай обсудим?

Неспешно подходит Сан Саныч.

— Ну что у вас?

— Саныч, давай мы с парнями наведаемся в Пашкину квартиру и всё объясним его бывшей? — с ходу выпаливает мой напарник.

— Сначала ему надо подобрать вариант обмена, а потом уже будем на неё давить, — спокойно отрезает Бригадир, внимательно, даже с некоторым напряжением глядя на меня. Этот взгляд я понимаю как его нежелание посвящать всю компанию в уже сделанные шаги.

— Ну хорошо. Поскольку все документы у меня, я завтра же этим и займусь, — с готовностью заявляю я, ловя теперь уже одобрительный взгляд.

— Вот и займись! Когда будешь готов, скажи, и мы все с тобой пойдём, — Сан Саныч усмехается, — уговаривать твою рыночную красавицу.

— Понял!

— Вот и отлично, — удовлетворённо буркает он и возвращается к своему тренажёру.

— В общем, конечно, он прав, — вздыхает Витёк. — Только что ты будешь делать, если она за это время действительно твои шмотки выкинет? Не хотелось бы лишнего применения силы.

— Согласен, — в свою очередь вздыхаю я. — В любом случае надо спешить.

После завершения тренировки уже на улице Бригадир берёт меня за руку.

— Я тебя забыл предупредить, но ты сам всё понял. Молодец! Не надо парням знать лишнего.

* * *

Придя на работу, звоню по местному телефону начальнику отдела. Миша отвечает практически сразу.

— Хорошо, что позвонил сам, а то я уже хотел тебя звать, — слышу я бурчание в трубку. — Короче, зайди!

В кабинете устраиваюсь на стуле у его стола и собираюсь начать рассказ о своём позавчерашнем визите к Иннокентию Максимовичу, но мой начальник меня останавливает:

— Погоди. О твоих делах поговорим позже. Сейчас — главное… Короче, Павлуха — у нас полная жопа.

— Это как? — пока не понимаю я.

— Директор всем нам, начальникам подразделений, сказал, что зарплату платить нечем. Заказчики денег не шлют, оправдываясь отсутствием финансирования госзаказа. В общем, послезавтра в кассу можешь не ходить.

— Вот это да… — озадаченно тяну я, уже прикидывая, на что буду жить, ведь тянуть с родителей с их жалкой по нынешним временам пенсией мне просто стыдно. Похоже, предсказание Иннокентия Максимовича начинает сбываться.

Какое-то время сидим молча.

— Ну а в будущем директор видит хоть какие-то перспективы? — спрашиваю осторожно.

— Ни черта он не видит! — взрывается мой однокашник. — По-моему, просто растерялся, а это хуже всего. Мы вчера ему говорили, что наш раздутый штат давно пора сокращать, ведь сам знаешь, сколько у нас сидит бестолочей и лентяев, от которых никакого проку нет, только проедают деньги предприятия. Так в ответ мы услышали, что об этом надо обязательно подумать. Вокруг всё рушится, а он ещё только думать собирается! Это надо было делать раньше, а сейчас надо действовать!

Таким своего друга я ещё не видел. Его крайнее раздражение я прекрасно понимаю. В нашем отделе балласта, конечно, очень много, и от него надо избавляться. Работают, как будто им в этой жизни больше ждать нечего. Чего только стоят те чертежи группы Скворцова, которые я приказал переделать. Жаль только, что объявить сокращение в отдельно взятом подразделении сами, без администрации, мы по законодательству не можем.

Наконец Миша смотрит на меня.

— Ладно, выкладывай про свои похождения.

Подробно рассказываю о своём позавчерашнем визите, даже считаю возможным сообщить, что за человек Иннокентий Максимович. Пересказываю и его мысль о возможных заработках помимо работы в нашем КБ.

— Ну насчёт возможного размена твоей квартиры я в какой-то степени успокоился, — усмехается мой друг. — Мне кажется, что такой человек с такой историей не должен оказаться гнилым, как многие другие. Будем ждать от него вестей, и как только они появятся, я тебя выгоню на несколько дней для полного решения проблемы. А вот по поводу его мыслей о совмещении работы на государство, не платящее за наш труд, и параллельных усилий для частного сектора — это весьма интересно.

— После твоих слов про отсутствие денег на зарплату, думаю, это хороший вариант. Но как его реализовать?

— Честно говоря, такая идея мне и самому в голову приходила, — бормочет мой начальник, как обычно вертя в руках карандаш. — Видишь ли, тут есть сразу несколько проблем, — он поднимает на меня глаза. — Главная — как оформлять такие заказы. Сам видишь, в какое время живём. Сейчас кинуть ближнего на деньги ничего не стоит. Верить никому нельзя! — При этом я вспоминаю слова Сан Саныча «обмани ближнего…» — Это значит, что заказ нужно оформлять официально, — продолжает Миша. — Через наше КБ тащить такие вещи — это продолжать кормить всё тех же дармоедов и повышать себестоимость работ. Понял?

— Понял… — я всегда отдавал должное способности своего друга правильно оценивать ситуацию. — Так что же делать?

— Скорее всего, придётся оформлять какую-нибудь маленькую фирмочку, как сейчас это называется, ТОО, или Товарищество с ограниченной ответственностью, чтобы через это юридическое лицо оформлять предполагаемые работы. Только, хоть я и наслышан про такое, но совершенно не представляю самого процесса оформления на практике. Придётся где-то консультироваться.

В голову приходит мысль обнаглеть и поговорить на эту тему с Иннокентием Максимовичем. Он-то наверняка опытный человек, ведь если у него несколько таких фирм, то каждый раз он проходил процедуру заново.

— Пожалуй, надо попробовать поговорить с этим вчерашним мужиком, может, он расскажет, как можно организовать своё предприятие, — решаю я. — Правда, не уверен, что это случится скоро. Хоть у меня и есть его адрес, но без предварительной договорённости к нему не попасть.

— Действительно, озадачься! А я между другими делами подумаю, чем заняться и как и кому можно будет предложить свои услуги.

* * *

После очередной тренировки, дождавшись Сан Саныча, отвожу его в сторону.

— Ну, чего хотел? — спокойно спрашивает он, явно никуда не спеша.

Стараюсь кратко изложить ему, почему мне понадобился Иннокентий Максимович, но Бригадир, взяв меня за руку, останавливает:

— Погоди. Предвижу непростой разговор, поэтому пошли поужинаем там же, где и тогда.

Понимаю, что речь идёт о том же кафе, где мы с ним в прошлый раз неплохо посидели. Единственное смущающее обстоятельство — это оплата, ведь в моём кошельке каждый рубль на счету. Однако, понимая необходимость выяснить, как попасть к интересующему меня человеку, соглашаюсь, одновременно предупреждая:

— Только на этот раз платить буду я.

— Ну это мы ещё посмотрим, — с лукавой иронией заявляет коллега по тренировкам. — Пошли!

Сидя за столиком, под достаточно скромную трапезу и без алкоголя начинаю излагать наше с Михаилом желание открыть свою фирму для получения какого-нибудь заработка в нынешний тяжёлый период.

— Ну а чем вы собираетесь заниматься? — прерывает меня Бригадир.

— Да, мы решили сначала фирму открыть… — мямлю я.

— М-да… — резюмирует он. — Какая-то интеллигентская позиция. Запомни: предприятие открывается под какую-то работу. Вы вообще что умеете делать?

— Конструируем разные железки… — пожимаю я плечами.

— Железки, говоришь? — Сан Саныч усмехается. — Любые, что ли?

— Не знаю. Наверно, можем любые… По крайней мере, сейчас это делаем для оборонных заказов.

— Гм… — Сан Саныч задумывается, глядя куда-то поверх меня, а я, догадываясь, что сейчас он обязательно скажет что-то важное, внутренне напрягаюсь. Наконец его взгляд фиксируется на мне снова. — Слушай, а ваша команда сможет сконструировать винтовую лестницу из стали для одного коттеджа высотой на три этажа?

Пытаюсь сосредоточиться на таком неожиданном предложении и прикинуть, как это можно сделать. Конечно, по сравнению с нашими изделиями такая конструкция на первый взгляд выглядит намного проще, но наверняка содержит свои хитрости.

— Ну так как? — торопит Бригадир.

— Думаю. В целом я представляю, что должно получиться, но хотелось бы посмотреть что-нибудь из уже готового.

— Ну это я тебе покажу, да и если ты в прежние времена бывал в старых дворянских особняках, наверняка сам видел, — наблюдая мою лёгкую озадаченность таким неожиданным предложением, он делает небольшую паузу и продолжает: — Я тебе не говорил, но у меня, как и у Максимыча, открыто два своих собственных предприятия, в которых работают несколько бригад. Одно из них в настоящее время строит загородный коттедж современному водочному королю, то есть мужику, который специализируется на оптовых закупках водки и последующей её перепродаже в своих магазинах в Питере. Он — довольно капризный заказчик. Ему хочется, чтобы дом был с «изюминкой», и этой «изюминкой» по его замыслу должна стать винтовая лестница с первого на третий этаж, где он собрался размещать прислугу, — и, заметив моё недоумение, усмехается: — Не удивляйся! Ты, видно, засидевшись в своей оборонной конторе, плохо представляешь взгляды и жизнь нынешних нуворишей. Как правило, не очень образованные, вышедшие из прежней советской торговли, где наворовали свой начальный капитал, эти люди мнят себя новой элитой и отчаянно корячатся, чтобы походить на тот образ, который они себе сами нарисовали. Порой получается даже смешно, но чаще становится очень грустно от их неотёсанности и дурацких прихотей. Вот этому мужику приспичило сделать так, чтобы его прислуга не ходила через основную лестницу, а пользовалась своей, расположенной где-нибудь в углу, но обязательно винтовой для сохранения площади. Мы думали её сделать деревянной, но по конструкции здания это не получается. Возникла мысль о железной, то есть из стали.

По мере рассказа Сан Саныча у меня крепнет желание попробовать озадачиться таким заказом. Неужели после наших суперконструкций, предусматривающих прецизионную сборку, мы не сможем спроектировать хоть и винтовую, но всё же всего лишь лестницу. Конечно, придётся делать какие-то расчёты на разные нагрузки, но, уверен, такое нам по силам.

— Пожалуй, это будет интересно… — бормочу я и задаю конкретный вопрос: — Когда и где можно будет посмотреть какой-нибудь аналог?

— Ну это я тебе обеспечу. Только надо договориться с хозяином дома, который мы строили год назад. Короче — сообщу.

Надо же, как славно получилось! Хотел говорить об одном, а тут, кажется, уже и заказ вырисовывается.

— Хорошо, а как насчёт открытия предприятия? — осторожно интересуюсь я.

— Видишь ли, одну свою фирму я открывал три года назад, вторую — в позапрошлом году. Всё делал сам, собственноручно. Тогда, помню, находился по инстанциям и накланялся. Сейчас эта процедура существенно упростилась, но я могу тебе показать тот комплект документов, который мне пришлось готовить и потом с ним бегать. Как сделаю с него копии, привезу на тренировку.

Из сказанного я понимаю, по какой-то причине телефон Иннокентия Максимовича я сегодня не получу.

* * *

Насчёт предложения Сан Саныча заняться проектированием винтовой лестницы в коттедже я Михаилу рассказал уже на следующее утро. Он тоже заинтересовался. Теперь вместе ждём, когда последует приглашение посмотреть аналог, ну и когда Бригадир привезёт копии со своих документов. Такие наши шевеления становятся с каждым днём всё актуальнее, ведь администрация на этот раз, к сожалению, выполнила своё обещание, и зарплаты в положенный день нам не дали. Не дали её и через неделю. По внутренней трансляции директор долго говорил про наступивший трудный для предприятия период и необходимость нам всем вспомнить о долге перед государством и немного потерпеть…

По вызову начальника отдела вхожу к нему в кабинет.

— Привет… Чем ты хотел меня порадовать? — спрашиваю я, садясь у его стола. — А то я весь в счастье после прослушивания выступления директора.

— Скворцов подал заявление об уходе. На, читай!

Смотрю… Ну что ж, заявление как заявление.

— Что скажешь? — вопрос задан с напряжением в голосе.

— Он мне уже говорил о своём желании. Наша работа ему мешает халтурить и зарабатывать реальные деньги. Я пытался ему объяснить, что такое положение не навсегда, но сейчас вижу, что не сумел.

— А чем он зарабатывает?

— У них есть какая-то бригада по подготовке подвалов жилых домов к последующему устройству в них магазинов и всякого другого.

— По нынешним временам неплохая тема, только вот труд у них, что называется, неквалифицированный, и если он полностью перейдёт на такой вид заработка, то потеряет профессию, а конструктор он очень способный.

— Я ему уже про это говорил, но он возразил, что жить и кушать надо сейчас.

— Молодой ещё, многого не понимает, — вздыхает Миша. — Но всё равно жалко терять такого сотрудника. Потом, когда опомнится, поздно будет.

— И про это я говорил… — мысль приходит неожиданно: — А может, предложить ему повременить и присоединиться к нам с нашей идеей? Если всё случится удачно, то какие-то деньги у нас будут.

— Попробуй. Только я совсем не уверен, что это будут большие деньги, — с долей пессимизма замечает мой друг.

Выйдя из кабинета начальника отдела, сразу иду в комнату, где помещается группа Скворцова. Роман лазает по ящикам своего стола и собирает какие-то вещи в полиэтиленовый мешок.

— Уже собираешься? — спрашиваю я исключительно для того, чтобы начать разговор.

— Ну а чего тянуть кота… — усмехается он, не произнося концовку выражения.

— Давай выйдем в коридор и поговорим.

— А зачем? Я уже всё решил.

— И всё-таки давай выйдем и поговорим.

Он пожимает плечами, но идёт за мной.

В коридоре с максимальным спокойствием излагаю наши с Мишей планы по организации своего предприятия и работе над проектом винтовой лестницы. Роман слушает с очевидным безразличием.

— Простите, Пал Сергеич, но я ведь сказал, что всё уже решил, — звучит жёсткая отповедь. — То, что вы предлагаете, возможно, интересно, но когда это ещё будет! Я же имею заработок уже сейчас. Более того, есть неплохие перспективы для таких работ в будущем. Вы, конечно, извините, но я буду заниматься той синицей, которую держу в руках. А перспектива вашего журавля пока совсем непонятна, и делать на неё ставку считаю опрометчивым шагом, — он замолкает и почему-то смотрит на меня с жалостью.

— Послушай, но ведь ты для чего-то получал своё техническое образование? — пытаюсь я воззвать к его разуму.

— Вы же сами понимаете, что это было давно и в другой стране, — невесело усмехается Роман. — Простите, Пал Сергеич, положенное время после подачи заявления, я, конечно, здесь отработаю, но и только. Ладно! Пойду дальше готовиться к эвакуации.

Вот и поговорили… Смотрю на закрывающуюся за ним дверь и думаю, что, возможно, кое в чём он прав. Не стали бы наши проекты прожектами, а ведь жить и питаться действительно надо сейчас. Вот как порой распоряжается жизнь нашими судьбами.

* * *

Внимательно изучив копии документов, привезённых мне Сан Санычем на тренировку, мы с Мишей разделили функции. Он взял на себя оформление нашего будущего предприятия, я же решил сосредоточиться на продукции, то есть на следующей неделе съездить и посмотреть аналог лестницы, а после буду сам придумывать конструкцию и даже чертить детали. Вообще после отказа Романа от сотрудничества и его ухода я понял, что всё придётся делать самому. Причём слово «всё» подразумевает вообще всё! На работе я сам принял от него дела по конструированию нашего оборонного изделия и даже сотрудников бывшей «группы Скворцова» подчинил себе. И осуществление нашей с Мишей идеи, похоже, придётся тоже взять на себя. Собственно, это оправдано, ведь мой однокашник всегда больше преуспевал в административном направлении. Вот и сейчас он не только собрался подготовить все необходимые документы, но и решил пойти на курсы бухгалтеров, чтобы потом нам не нанимать лишний рот.

В КБ после прекращения выплат заработной платы наши ряды стали редеть. Без всякого сокращения некоторые сотрудники стали увольняться. Причём, как всегда, первыми пошли именно те, кто способен мыслить самостоятельно и вообще просто нормально работать. Собственно, это оправдано, ведь такие люди даже в наше непростое время готовы искать и найти себе другое применение. Примером может служить Скворцов. В результате остаются те, которые прежде не блистали самостоятельностью мышления, ждущие, что им всё растолкуют и разжуют в виде эскизов, чтобы потом с разной степенью аккуратности воплотить эти эскизы в законченные чертежи. Естественно, это порой раздражает, поскольку я уже привык решать все конструкции в целом, оставляя «мелочёвку» для проработки сотрудникам, а вот теперь приходится вечерами набрасывать и детали тоже. Ещё хорошо, что Василий Петрович, несмотря на свои шестьдесят три года, собирается продолжать работать на предприятии, которому отдал всю свою жизнь, заявив: «Меня отсюда вынесут только вперёд ногами». Не дай бог, конечно! Но если бы ещё и он ушёл на пенсию, то мне бы пришлось тянуть вместе со своим ещё и его изделие, хоть и так ежедневно сижу, занятый по уши…

Звонок по городскому телефону отрывает меня от творческой работы — в данный момент я занимаюсь анализом конструкции одного из узлов, доставшихся мне в наследство от Скворцова. Нехотя подхожу к стоящему на отдельной тумбочке аппарату и беру трубку. В ответ на моё «алло!» женский голос вежливо просит пригласить Павла Сергеевича Рябинина, а это как раз я и есть. Представляюсь… Звонят из агентства недвижимости, подчинённого Иннокентию Максимовичу, то есть те люди, которые занимаются моим обменом. Надо признаться, что это для меня звучит громом среди ясного неба, ведь в последнее время, нырнув в заботы, связанные с организацией нашего предприятия, а также в повышенную загрузку на работе, я как-то забыл про мысли о потере квартиры. Моя прошлая жизнь на фоне происходящего сегодня перестала тревожить воспоминаниями. Ещё спасибо родителям, которые, едва я к ним переехал, окружили свое обиженное дитятко трогательной заботой, сняв с меня все бытовые занятия. Благодаря этому ко мне вернулось состояние заточенности на решение лишь сугубо производственных задач. Что ж, значит, пора возвращаться с творческих небес на землю с её бытовыми проблемами.

Выслушав приглашение приехать и ознакомиться с подобранными вариантами квартир и записав адрес этого агентства, про себя подсознательно подсчитываю, сколько времени им понадобилось, чтобы их подобрать. Получилось чуть меньше месяца. Вспомнив, сколько в прежние времена мои знакомые тратили на эту процедуру, понимаю, что всё сделано весьма оперативно. Иду в кабинет к начальнику отдела и беру на следующий день увольнительную. Вместе с разрешением отсутствовать получаю от Михаила подробный инструктаж, на что обратить внимание при рассмотрении вариантов. Спасибо, конечно, но думаю, что у меня и самого бы хватило мозгов оценить в них плюсы и минусы. Не знаю, может быть, он считает меня совсем не приспособленным к жизненным сложностям — наблюдения за моей предыдущей жизнью наверняка могли сформировать у него такое мнение, и винить в этом я должен только себя.

Состояние, как нынче это называется, офиса, расположенного в бывшей квартире на первом этаже дома сталинской застройки, меня приятно удивляет. До сегодняшнего дня мне не приходилось бывать в таких организациях. По сравнению с неопрятными помещениями родного КБ, выкрашенными в грязно-зелёные тона и оттого выглядящими весьма мрачно, здесь и сами комнаты, и мебель в них мне показались очень нарядными и праздничными. Отчётливо видно, что владелец агентства не только заинтересован в комфорте своих сотрудников и следит за тем, в какой обстановке они работают, но ещё и желает показать посетителю респектабельность фирмы. Приятная дама средних лет встречает меня очень любезно, не забыв упомянуть, что лично Иннокентий Максимович просил всё сделать в лучшем виде. Предложив мне кофе, она раскладывает на столе планы квартир. В обмен на мою трёхкомнатную «сталинку» в районе, близком к центру, мне предназначается, естественно, однокомнатная, а моей бывшей жене с дочкой — двухкомнатная квартиры. Начинаю перебирать варианты тех и других, но понимаю, что не могу сейчас думать только о себе. Мне хочется, чтобы квартира, в которой будет жить Катя, была для неё удобной. Рассматривая «двушки», интересуюсь о наличии рядом школы, остановок транспорта, магазинов и всего такого прочего, хотя в голове сидит грустная мысль, что если Люся сразу после нашего развода сплавила ребёнка к своим родителям и занялась личной жизнью, то вряд ли мои старания будут оправданы. В общем, выбрав приглянувшуюся мне «однушку» на восьмом этаже, сочетающую при относительно скромной площади комнаты лифт и телефон, что для меня является значимым плюсом, а также ещё и относительную близость станции метро, обещаю её посмотреть максимально скоро.

Получив в руки копии планов обсуждаемых квартир и их адреса с телефонами, выхожу на улицу. Иду к остановке трамвая, и одна мысль терзает меня просто отчаянно: как моя бывшая жена отреагирует на представленные мной варианты, а ведь их придётся ей показывать и тоже обсуждать! Как, когда я это буду делать? В отрицательной её реакции даже не сомневаюсь, но ведь не зря же Сан Саныч предложил мне свою помощь! Короче, надо с ним советоваться.

* * *

Прямо в день посещения агентства позвонил, договорился и съездил по адресу выбранного мной, возможно, будущего жилья. Предложенная квартира меня вполне устроила. Конечно, сделать небольшой ремонт придётся, но это уже после переезда. Рядом вполне достаточно торговых точек с продуктами — от крупных магазинов и до ларьков. Прохронометрировал путь до метро. Получилось восемь минут, что вообще прекрасно.

Очередной раз поработав своими мышцами в спортзале, докладываю Сан Санычу о подвижках в моём обмене и высказываю опасения по поводу грядущей встречи со своей бывшей женой. Бригадир задумывается.

— Значит, так… — произносит он после паузы. — Как я и предполагал, Максимыч собирается твою квартиру покупать сам, а предпродажную подготовку будут делать мои ребята. Это очень хорошо для тебя, поскольку я буду представлять покупателя при разговоре с твоей бывшей.

— А когда этот разговор произойдёт? — осторожно интересуюсь я.

— У нас сегодня среда? — Киваю. — Тогда давай проведём его в пятницу. Сразу после тренировки поедем по твоему старому адресу и проведём с ней беседу. С собой для верности возьмём кое-кого из наших ребят. Только предупреждаю сразу: ничему не удивляйся, а только поддакивай. Понял?

Киваю. Мне это напоминает инструктаж, который был проведён перед нашим посещением Иннокентия Максимовича. Про себя делаю вывод, что и в этот раз всё может пойти по-другому.

На следующий день на работе рассказываю Михаилу про варианты, показанные мне в агентстве, свою поездку и осмотр понравившейся квартиры, ну и про грядущую в пятницу операцию под названием «Принуждение к согласию на размен».

— Тебе моя помощь нужна будет? — напряжённо спрашивает однокашник.

— Знаешь, наверное, нет. Тот самый Сан Саныч, о котором я тебе говорил, заявил, что всё берёт на себя, и наказал мне ни во что не встревать.

— Ну ладно… Но если надумаешь, то зови.

Честно говоря, мне не хочется впутывать Мишу ещё и в эти разборки, ведь никто не знает, что нас ждёт в моём бывшем жилище и чем всё закончится. Безусловно, хотелось бы, чтобы возникшие проблемы были решены миром, но при том, как Люся закусила удила, такой исход представляется сомнительным. И ещё не хотелось бы квартиру брать штурмом. Попасть внутрь, надеюсь, нам поможет тот ключ, который мне отдал её тогдашний приятель, если, конечно, снова не был сменён замок.

Уже когда я возвращаюсь на своё рабочее место, мои мысли плавно переходят на личность Сан Саныча, который так неожиданно для меня пришёл на помощь в трудную минуту. В голове всплывает фрагмент нашего с ним первого разговора в кафе. Как он тогда вспомнил Достоевского! А читать его и так запоминать главное может только человек думающий, то есть — неглупый. Это практика моего общения с людьми показала. Как он тогда увязал нынешнее состояние, в котором большинство из нас пребывает, с отсутствием веры в Бога! Только мне непонятно: то, что мы собираемся сделать в ближайшую пятницу, насколько соответствует… Божьим заповедям? Ведь мы, по сути, собираемся надавить на мою бывшую жену, чтобы добиться нужного результата. Насколько это праведно? Конечно, Люся меня предала, поступила, можно сказать, подло. Она решила, что раз за ней сила в виде её мальчиков с рынка, то всё ей сойдёт с рук. То есть её поступок как раз укладывается в понимание ею отсутствия Бога как высшего судьи, а значит, вседозволенность останется безнаказанной. В таком случае действительно можно сказать: один раз живём! Но значит ли это, что в ответ на такие проявления, чтобы восстановить справедливость, надо поступать тоже с позиции силы, или, как говорят некоторые медики, подобное лечить подобным? Хотя принуждение к соблюдению законов государством тоже осуществляется с позиции силы. Не зря такие службы называются «силовыми». Правда, в этом состоит их назначение, то есть власть даёт им право на наказывающие действия, и большинство из нас такие действия принимает без чувства обиды, считая их необходимыми для поддержания порядка. И если, когда Бог нас наказывает за прегрешения, мы не можем себе позволить обиду на него, то почему же тогда, получив наказание от власти через её силовиков, мы обижаемся? В старину говорили о божественности власти, но в те времена были другие понятия государственного устройства, не было того, что сейчас называется демократией, и считалось, что Бог как бы передаёт определённым людям на земле свои полномочия по обустройству общества.

Но если власть, как в моём случае, допускает тот разгул вседозволенности, результатом которого стал сегодняшний всплеск преступности, то просто не остаётся других способов борьбы с наглостью чьих-то требований, нежели ответные силовые меры. Опять же в старину угнетённые мужики, когда становилось уже невмоготу, тоже за вилы брались. Тогда в чём же мои сомнения?

Интересно бы с Сан Санычем на эту тему поговорить.

* * *

В пятницу после обычной тренировки в спортзале мы едем к моей бывшей квартире. Мы — это Сан Саныч, Витёк, ещё двое из наших качков, ну и, конечно, я. Недалеко от дома к нам присоединяется интеллигентного вида мужик с дипломатом в руке.

— Максимыч сюда нотариуса послал, — в ответ на мой вопросительный взгляд сообщает Бригадир.

Надо же! Даже это предусмотрели!

— А он в курсе, что всё может пойти не так, как ожидается? — первым войдя в парадную, тихонько спрашиваю я у Сан Саныча.

— Не волнуйся, всё будет, как надо. Ты — главное вовремя поддакивай!

Поднимаемся на этаж и подходим к знакомой мне двери. Достав из кармана случайно доставшийся ключ, изучаю замочную скважину. Естественно, после того как Люсин хахаль сделал мне такой неожиданный подарок, замок был сменён из опасений за складские запасы. Забавно… Оглядываюсь на сопровождающих.

— Новый замок? — понизив голос интересуется Сан Саныч.

— Угу… — киваю я.

— Звони! — и он жестом подзывает Витька́.

Нажимаю кнопку звонка. За дверью раздаются шаги, и она открывается. На пороге моя бывшая жена. Видно, что она немного навеселе — не так, как в последний раз, но запах выпитого спиртного в её дыхании чувствую отчётливо.

— Ты? — на её лице возникает уже знакомая гримаса. — Что тебе здесь надо? — вопрос звучит хлёстко.

В это время Бригадир уверенно отодвигает меня в сторону и делает шаг через порог, заставляя хозяйку попятиться.

— Павел продаёт эту квартиру, и мы пришли её посмотреть, — следует спокойное заявление.

— К-как продаёт? — от неожиданности Люся явно чуть не теряет дар речи, продолжая пятиться в глубь помещения.

— Просто продаёт новому хозяину, — разъясняет Сан Саныч. — Я являюсь представителем покупателя и хочу всё здесь посмотреть, — он оборачивается ко мне. — Ну, хозяин, заходи и показывай. Заходите, ребята!

Заходим все. Окидываю взглядом прихожую. Я здесь не был больше месяца, и поэтому мне видны изменения. Поражаюсь, с каким усердием зачищены все следы нашего совместного проживания. Убрана даже низкая вешалка, которую я пришурупил к стене, чтобы Катя могла после прихода с улицы, раздевшись, сама повесить свою куртку или пальтишко.

— Он здесь не хозяин! — вспыхивает моя бывшая. — Он здесь никто! У меня надо спрашивать, а я квартиру не продаю! — и, обернувшись, визгливо зовёт: — Гена! Тут вломились какие-то, помоги!

Из бывшей гостиной появляется слегка заспанный, в меру упитанный мужичок в тренировочном костюме. Почему-то сразу вспоминаю свои старания в агентстве найти приемлемый для Катиного проживания вариант двухкомнатной квартиры. Если её матушка так активно ищет себе партнёра, то мои труды были напрасными и дочка будет продолжать жить с бабушкой и дедушкой.

— Что у тебя тут? — недовольно спрашивает он. — Чего им надо?

— Вот… — Люся тычет пальцем в нашу сторону. — Говорят, что пришли покупать квартиру! — звучит возмущённое разъяснение.

Её новый хахаль не успевает что-либо сказать потому, что Сан Саныч берёт меня за руку, тянет к ближайшей комнате и командует:

— Давай, показывай апартаменты. У нас не так много времени, чтобы лясы точить.

— А ну-ка пошли все отсюда! — вскипает моя бывшая жена. — Смотри-ка ты, по квартире они собрались шляться. Немедленно все вон!

— Мужики, вы что-то не в меру разошлись, — наконец приходит в себя этот самый Гена. — Вам же хозяйка ясно сказала, что квартира не продаётся!

— Ты вообще помолчи, — поворачивается к нему Бригадир. — Если кто-то здесь никто, так это ты, а Павел — собственник как минимум половины жилплощади. А будешь вякать, выкинем тебя прямо сейчас на мороз, в чём есть. А ты, коза, — это уже относится к Люсе, — заруби себе на носу, что как минимум половина площади будет продана моему доверителю. Это полторы комнаты, так что в самой большой мы поставим перегородку. И сделаем её так, что дверь в коридор будет не твоей. Как тогда ты будешь попадать в свою половину — твоя забота. И не дай тебе бог нам препятствовать. Поняла? — и видя, что она хочет что-то сказать, чуть повышает голос: — Я не всё сказал! У тебя ещё есть возможность всё решить миром. Павел подобрал для вас с дочкой вполне приличную двушку в спальном районе. Борис Степаныч, — обращается он к нотариусу, — покажите, пожалуйста, ей бумаги из агентства, — и переключается назад: — И благодари своего бывшего мужа, который оказался слишком порядочным для таких, как ты. Я бы на его месте просто выкинул тебя на улицу с деньгами за твою часть, чтобы ты сама покорячилась в поисках приемлемого жилья. Кстати, если захочешь, этот вариант тоже возможен.

Всё сказанное было произнесено спокойным тоном уверенного в себе человека, который как скажет — так и будет. Возможно, об этом сейчас и подумали оба с противоположной стороны конфликта, поскольку Люсины плечи опускаются, а её мужик, махнув рукой, делает шаг назад.

— Борис Степаныч, идите с ней на кухню и там займитесь, — несколько небрежно повторяет Сан Саныч и обращается ко мне: — Ну пошли, всё покажешь.

Нотариус и моя бывшая жена уходят на кухню, а мы с Бригадиром начинаем обход когда-то семейного гнёздышка, а теперь поля для боевых действий. Гена, немного потоптавшись, идёт нас сопровождать.

Да… Многого из того, что мне было дорого, к сожалению, уже нет. Хорошо хоть книги в мебельной стенке остались на месте. Из той комнаты, которая когда-то была моей, исчез мамин шифоньер, в зеркале которого я тогда ночью изучал своё отражение. Хоть он был и очень старый, но мне его жалко. Помню, как в раннем детстве я любил там прятаться между висящих платьев и пальто…

— Ну, что у вас? — с очевидным нетерпением интересуется Сан Саныч, входя на кухню после завершения осмотра.

— Вот, Людмила Петровна подписала согласие на размен квартиры через её продажу, что я и зафиксировал. Также она согласилась с вариантом, выбранным для неё Павлом Сергеевичем, — сухо докладывает нотариус.

Я понимаю, что никто иного просто не допускал и все документы были подготовлены заранее.

— Вот и хорошо, — одобряет Бригадир и обращается к моей бывшей жене: — Только учти, срока для осмотра твоего нового жилья и оформления всех документов я тебе даю ровно две недели. А если соберёшься нарушить своё согласие, то мы приедем сюда с болгаркой в руках, снесём твою входную дверь к чёртовой матери и всё твоё барахло выкинем на помойку. Мой доверитель ждать не хочет. Поняла?

— Поняла, — буркает она и собирается выйти.

— Погоди. Сейчас же дашь ему, — и показывает на меня, — второй экземпляр ключей. Он в течение этих двух недель тоже подпишет все документы и после этого заберёт те вещи, которые посчитает нужными. Повторяю: не дай тебе бог ставить какие-то палки в колёса, — теперь он поворачивается ко мне. — А ты, Паша, в ближайшие дни встреться с Борисом Степанычем и тоже оформи все необходимые бумаги, в том числе и с хозяевами твоей будущей квартиры. Агентство с этим поможет, а перевезём тебя мы с ребятами. Запомните: через две недели здесь всё должно быть чисто, — это уже относится к нам обоим.

* * *

Утром захожу в кабинет начальника отдела. Очень хочется поделиться с Мишей информацией о событиях, происшедших накануне. Рассказываю всё очень подробно.

— Что, этот Сан Саныч так и назвал её — «коза»? — с удивлением уточняет он.

— Именно!

— В общем, вполне соответствует содержанию твоей бывшей жены. Блудливая и вероломная коза, — с усмешкой констатирует мой друг и добавляет: — Думаю, за такую обалденную помощь ты своему благодетелю должен проставиться.

— Рад бы, да денег почти нет.

Он молча лезет в кошелёк и достаёт две купюры.

— На! Отдашь, когда сможешь.

В понедельник после тренировки я пригласил Сан Саныча навестить то кафе, в котором мы с ним уже бывали дважды. Бросив на меня ироничный взгляд, он согласился, но сказал, что вряд ли мне сейчас стоит тратить деньги на такие посиделки. Но всё-таки сейчас мы вдвоём сидим за столиком.

— Я бы с удовольствием пригласил сюда всех, кто помог мне, но очень сильно ограничен в деньгах. Нам ведь зарплату совсем платить перестали… — невесело признаюсь я после первого тоста с благодарностью за помощь.

— Ты, Пашка, не в меру совестливый, — задумчиво замечает Бригадир.

— А разве это плохо?

— С человеческой точки зрения это прекрасно, только таким людям, как ты, жить бывает очень трудно. Особенно сейчас, когда наступило время цинизма. Я, кажется, уже говорил, что Бог — это сострадание, а безбожие — это цинизм. Так вот, цинику жить легче, ведь он лишён желания, да и способности примерить на себя страдания других. Он для достижения своей цели готов пройти по головам, а может быть, и по… трупам. И сейчас наступило время именно таких людей.

— Возможно, ты и прав, — бормочу я, вспоминая поведение своей бывшей жены. — Но ведь сказанное тобой не означает, что каждый может стать циником. Многое зависит от того, какое воспитание человек получил в детстве в семье.

— Это ни о чём не говорит! — резко возражает мой собеседник. — Даже ангелоподобный человек, однажды вкусив плоды неправедных действий, способен ощутить в себе тягу к повторению поступков, которые дали ему возможность получить что-то запретное, но так им желаемое. Нет тормозов в самом человеке! Только страх перед наказанием кем-то, кто много сильнее, может заставить каждого из нас держаться в рамках морали. Я имею в виду страх перед неотвратимой Божьей карой ещё в этом мире или в том, который мы познаем только после смерти.

Слушаю Сан Саныча и снова думаю, что судьба свела меня со странным, но очень интересным человеком. Казалось бы, простой строитель, то есть представитель профессии, которая никогда не считалась особо интеллектуальной, а ведь неплохо знает Достоевского и мыслит просто философски! Может, уголовное прошлое, о котором он говорил, то есть отсидка в зоне, сделало его философом? Или я оцениваю, как сноб? Вообще, надо признать, что о многом из того, о чём сейчас он говорит, я никогда не задумывался, сидя в своей скорлупе технических разработок.

— Человек слаб, — между тем продолжает Бригадир. — Ему обязательно нужен тот, кто поможет преодолеть искушения и соблазны, а это только Бог. Недаром к нему обращаются с просьбой «укрепить»!

— Но ведь тем, кто укрепляет в случае сомнений, может быть и друг или просто старший товарищ, — возражаю я.

— Ты не понимаешь… — с лёгкой досадой останавливает меня Сан Саныч. — Советчиков может быть много, причём и добрых, и не добрых. Когда я сказал о совестливости, то имел в виду такое состояние, когда мы, порой бессознательно, сравниваем свои поступки с Божьими заповедями и решительно отбрасываем то, что им противоречит. Если же над нами стоит только закон, который, как ты уже, наверно, понял по своему случаю, то работает, то не работает, человек, не обременённый пониманием присутствия Бога, подсознательно начинает искать лазейки, как этот закон обойти. Пример — твоя бывшая жена с её угрозами позвать каких-то мальчиков с рынка. А сколько таких мальчиков творят суд и расправу, никого и ничего не боясь?

Не хотелось бы обидеть Бригадира, но, кажется, я готов в начавшейся дискуссии использовать в качестве примера пятничный случай.

— Но ведь когда мы проникли в мою бывшую квартиру, это трудно назвать праведным деянием.

— А что в наших действиях было неправедным? — усмехается он. — Дверь мы не ломали, морды никому не побили, а просто пришлось объяснить твоей бывшей кое-что из того, чего она не понимала или до сих пор не понимает. Ничего мы не нарушили! Она нас пустила сама, а дальше было убеждение с позиции силы. Согласись, что, когда наши силовые службы требуют от нас соблюдения закона, они тоже действуют с позиции имеющейся у них силы. Если бы этой силы не было, все бы их посылали по известному адресу, а так каждый из нас подсознательно прикидывает, как ему будет потом «бо-бо» в случае невыполнения предписанных требований. Разве не так?

— Так… — вздыхаю я, не видя в его словах нарушения логики.

— А вот если бы у каждого из нас был в сознании Бог, то и силовики стали бы не нужны. Тогда бы мы сами своими поступками не оскорбляли окружающих людей. Вот и весь расклад.

— Но ведь цинизм, о котором ты говорил, — это гораздо более широкое понятие.

— Каким бы широким оно ни было, именно это понятие определяет сегодняшнее общественное устройство. Согласись, ведь и люди, и нынешняя власть спокойно отвергают и мораль, и нравственные ценности. К слову, в воскресенье, заметь — на Невском, на книжном развале видел руководство по сексу! Для меня, человека, воспитанного на хорошей книге, увидеть такое на Невском — это святотатство! А теперь это в порядке вещей и никого не удивляет. Вот тебе и цинизм общества в полный рост. Кстати, я видел, у тебя собрана неплохая библиотека, надеюсь, ты не станешь её оставлять своей бывшей?

— Я бы сразу забрал, но, когда практически ночью срочно перебирался к родителям, не стал заходить в комнату, где она спала.

— Вот! — Бригадир торжествует и, видимо, по этому поводу сам наливает нам ещё по рюмке. — Ты тогда повёл себя, как совестливый человек, пойдя на поводу у цинизма её поступка. Скажешь, я не прав?

— Прав… — вздыхаю я, думая о том, что действительно сегодня слишком часто мне приходится пасовать перед, как было сказано у классика, «свинцовыми мерзостями жизни».