Путь стали

Алексей Лавров, 2019

Мальчишке из параллельного мира чудовищ, жутких легенд и Правды удаётся найти убежище в нашей реальности, но долг крови не оплачен. Он находит человека, кому эта реальность стала чужой. Дима уходит в мир Горислава, в его тело, и там долг крови становится его личным долгом – он сам жуткая легенда мира, «чужая тень», «перекрутень», волк-оборотень, воплощение мести.

Часть первая

Глава 1

Я шёл за Егором через лес и слушал неторопливый рассказ. Сам себе не верил, что действительно иду и слушаю именно Егора, не сдвинутого на мистике юнца или упоротого реконструктора, а того самого виртуоза меча, поэта и любимца дам! Вот вам, бабушка, и «мастер слова и клинка»! Просто псих какой-то! То есть, непросто, простой псих это я, а Егорка… да слов не найти!

Он закончил рассказывать, мы шли в молчании, я не знал, что сказать… Собственные слова показались чужими. — Почему ты думаешь, что я буду исполнять твой долг кровной мести, пусть даже в твоём теле?

— Потому что верю тебе, — сразу отозвался Егор, — поверю, если скажешь, что исполнишь мщение.

— Просто скажу, и всё? — кто-то за меня продолжил этот бредовый разговор.

— Конечно, — он пожал плечами, — брату я обязан поверить. Ведь мы побратаемся.

— Как? — уточнил я, подумав, что это какое-то испытание. Или, может, проверка, обряд… ну, Егор взаправду загадочный парень, странный…

— То есть ты согласен? — я кивнул. Он остановился. — Ты понимаешь, что возьмёшь на себя, став мне побратимом?

— Объясни, — ко мне стало возвращаться нормальное восприятие. Я повторил серьёзно. — Без иносказаний всё понятно объясни.

— Хорошо. Побратимы разделяют врагов и друзей, заметь — только личных. Веришь или нет, но я остался в роду один… я старший, мои побратимы становятся родовичами. На тебя простирается благосклонность родных богов и предков наших — они станут твоими богами и предками.

Я хотел заметить, что не знаю никого из них, но Егор меня упредил. — Тебе не обязательно им молиться, достаточно чтить в душе. Они тебя узнают всегда и в любом обличье…

— Почему ты сам не вернёшься? — подумал я о его предложении.

— Это связано с логикой миров. В одном мире просто не должно быть двух меня… вся моя жизнь здесь будет стёрта, будто и не было, получится, что я никуда не уходил…

— А в разных?

— Тут дело в понятии «одновременно». Для разных миров оно неприменимо. Выражается это в том, что, с моей точки зрения, время в моём мире остановилось. А для тебя после перехода туда остановится время здесь…

— То есть я вернусь в ту самую секунду, из которой уйду? И… вся моя жизнь там сотрётся, будто я никуда не уходил?

— Да. Вспомни об этом, когда захочешь вернуться.

— Хорошо, не забуду. Почему я не могу совершить переход в своём теле?

— Потому что ты его вообще не можешь совершить, — Егор улыбнулся! — Перенос совершают боги. Теперь слушай внимательно — возможно… — я не уверен, повторяю — возможно, что они перенесут тебя с какой-то целью. Что ты сможешь сделать там в своём теле?

— А в твоём?

— В моём тебя не убьют сразу как чужака. И кудесник будет искать Го… э… меня. Ещё раз повторяю — с какой-то целью. Единственной такой целью может быть только месть, единственная угодная богам кровавая жертва…

— Ну, ты в это веришь, — сказал я неуверенно.

— Да! — его глаза сверкнули. — Именно поэтому я разговариваю с тобой! Итак, ты согласен стать мне побратимом?

Вот если бы он спросил меня об этом сразу и только потом рассказал, зачем ему это нужно, я бы его послал. Но Егор сначала что-то попытался объяснить и спрашивает моего согласия на всё сразу… Он что же, получается, не гонит что ли? Другой мир, боги, род, гибель и кровная месть — это всё по-настоящему? Он просто не может всё это говорить всерьёз! Только не Егор! Но Егор никогда не болтает попусту…

Я решился. — Да!

Егор расстегнул кнопочку на ножнах, — дай руку! — ножом полоснул по ладони, порезал свою руку, мы стиснули рукопожатие. Он вынул из кармана тесёмку, связал руки. — Присядь на корточки. — Я присел по его примеру. Он срезал немного дёрну, приложил руки к земле, накрыл срезанным куском. — Небо свидетель — наша кровь смешалась, Мать Земля приняла. Нарекаю тебя братом. Твоя кровь отныне моя. Клянусь оберегать всех, кого любишь, твои друзья отныне мои. Твои враги — мои. Повтори.

Я повторил за ним клятву слово в слово. Мы встали, Егор развязал ладони, странно — из пореза не шла кровь!

— Земля приняла кровь и клятву. Сам-то в это веришь? — он заглянул мне в глаза.

Я не стал лукавить, пожал плечами. — Посмотрим.

Егор ухмыльнулся. — Что ж, тогда пойдём, осталось недалеко.

Мы в полном молчании прошли ещё с пару километров. В лесу почти стемнело, когда вышли к завалу. Егор остановился, спросил, — что ты видишь?

— Хм, — я покачал головой, но всё-таки вгляделся. — Завал как завал… — он резко обернулся ко мне. — Ну да, я должен увидеть какого-то бородатого, ты ж рассказывал. Просто куча, хотя вон там, вроде, проход.

— Гм, кудесник из меня… — проворчал Егор.

— Да и я не пацан, — успокоил его и бодренько проговорил. — Нуте-с, что у нас дальше?

— Дальше, — повторил он и замолчал, опустив голову. — Брат…

Его голос осёкся, в нём явно происходила какая-то борьба. Егор закаменел скулами, проговорил угрюмо. — Брат, прости. Я просто не знал, что это будет так непросто…

— Что будет? — решаюсь ему помочь.

— Да вместо себя отправить тебя погибать, — выдавил он через силу. — Вроде бы, всё придумал…

— Что придумал? — мне стало интересно.

— Почти ничего, я сказал тебе правду… Ты мне не веришь, но тебе интересно — на то и расчет. Ты пройдёшь туда, примешь дар богов…

— Это какой? — мне стало ещё интересней.

— Ну, попьёшь из ковшика. Меня наделили быстротой мысли, и этим даром ты тоже будешь пользоваться, если пройдёшь…

Вот! Ясно же было, что его искусность неспроста! Я внимательно взглянул ему в глаза, он кивнул в ответ на молчаливый вопрос. — Да, Дим, это дар богов. Ты тоже что-то получишь, чего, по разумению богов и предков, тебе недостаёт, или что ты жаждешь больше всего. А вот дальше…

Егор снова взял паузу. — Ты должен будешь захотеть уйти из своего мира, меня перенесли потому, что родной мир на тот момент мне очень разонравился. Не знаю, есть ли у тебя причины уйти, скорей всего, нет. Я надеялся, авось, тебе станет любопытно…

— И ты надеялся не напрасно, — ситуация начала меня забавлять.

— Я верю, что боги перенесут тебя только по искренней просьбе. Тогда я встал перед идолом на колени, прижался лбом к камню, плакал и просил забрать меня…

— Хорошо, я выпью из ковша, тоже встану на колени и прижмусь к камню, — я пожал плечами. — Плакать не обещаю. Как я понял, потеряю сознание, если даже меня перенесут, время здесь остановится — в общем, когда вернусь просто выйду к тебе, как будто ничего не было. То есть, по сути, ничего не случится, кроме дара богов, конечно.

— Я так и хотел тебе объяснить, — проговорил он смущённо, — но передумал. Ты знаешь моё имя?

— Егор? — я улыбнулся.

— Нет, так меня назвал приёмный отец. Когда вернёшься, я спрошу имя…

— Ага! — протянул я раздумчиво, — а раньше, значит, собирался спросить только после всего…

— Теперь понимаешь, что это не шутка и не проверка? — Егор впился взглядом в глаза. — Я всё объяснил, это серьёзно и на самом деле! Тебе ещё интересно? Ты пойдёшь?

Да уж! А ведь Егорка почти готов был отправить меня втёмную! Каков, однако! Хотя передумал всё-таки… Мгм, так что же мне предлагают? Неизвестный пока дар богов — очень соблазнительно, правда, иной дар бывает хуже проклятья. В принципе можно рискнуть. Далее по пунктам — драка насмерть пока не надоест или не убьют, там иначе не дерутся… Блин! Да это же… я ж там бухать смогу, сколько влезет!

— Только б не спиться, — пробормотал смущённо. — Егор, братишка, конечно же, я пойду и очень попрошу твоих богов…

— Наших богов! — он резко поправил.

— Прости, наших богов попрошу дать возможность, силы и удачу отомстить за наш род, — проговорил я буднично. — Правильно сказал?

— Правильно. Обниматься не будем, расстаёмся ненадолго — утром очнёшься, придёшь в Веснянку и скажешь, как меня зовут или…

— До завтра, — бросил я через плечо, направляясь к входу в лабиринт. Не хочу знать никаких «или».

— До завтра, брат, — услышал я, сделав первый шаг по колдовской тропе.

Глава 2

«И вот я здесь», — как принято заканчивать занудные вступления-отступления. Да! Ещё нужно сказать: «Не могу в это поверить» и добавить непременное: «Увы, это факт». Начну по порядку, с конца.

Никаких «увы» сказать просто язык не повернётся — боги одарили неожиданно и щедро. Пришёл я на колдовскую площадку, с серьёзной рожей поклонился истуканам, сказал. — Я от Егора, — подумал, что от нелепости ситуации несу явную чушь, и решил обращаться к богам исключительно мысленно, пусть всё равно никто меня не мог услышать.

Принял из каменных рук ковшик, выдохнул, как перед приёмом водки, и залпом выпил.

«Хорошо пошла», — подумалось сразу.

Серьёзно, будто принял что-то очень качественное, ароматное и по-настоящему крепкое — внутри взорвалась термическая бомба. Послевкусие так себе — металлическое, резкое, кровавое, точно зубы выбили. Горло запоздало принялось саднить, першение усиливалось.

Это оказалось очень кстати, я смог сохранить остатки пристойности перед богами — петь не получилось, хотя и очень сильно хотелось. Нахлобучило просто не по-детски, или наоборот, как малолетку… но я же был тогда ещё в родном мире, в своём теле! Может, с непривычки? Но меня в жизни так не уносило ни с какой водки! Да и не водка это была, действительно что-то… божественное!

Огонь разлился по жилам, воспламенил каждую клеточку, казалось, пламя вырывалось с дыханием — почувствуй себя драконом! В то же время кожей ощущалось малейшее дуновение, сам воздух вокруг стал чем-то живым, наэлектролизованным — я чувствовал воздух, обалдеть! Я не просто стоял — рос из земли, стал её продолжением, как скала! Не хватало до комплекта воды, её заменили благодарные слёзы.

Я почувствовал, что значит быть сосредоточением стихий, по-настоящему живым — душу переполняло сожаление о прожитых годах псевдожизни, недосуществования, восторг, облегчение, благодарность богам… я поверил в богов, ощутив себя богом!

Нестерпимо жёг стыд — я торговался! Сомневался! Не верил и чуть не упустил… да за секунду настоящей жизни сделаю, что угодно… нет, просто всё — невозможное не существует как понятие! По щекам текли слёзы, а я смеялся, ржал как конь во всю пасть, задрав голову к небесам!

Меня просто перекрыло бесшабашным, вселенским весельем… конкретно так перекрыло — я полез к идолам обниматься, что-то говорил, объяснял, рассказывал, смеялся и плакал… ну и не заметил, как вырубился.

Новая жизнь началась с «кошмаров», я просто уверен, что меня перенесло в ещё спящего пацана, вот и пришлось досматривать его сны. Егор рассказывал, что при первом посещении волшебного места его мучили страшные, непонятные видения, так они просто не ему предназначались.

Психика подростка воспринимала видения как жуть из тьмы и адского пламени, а для меня очень даже ничего — нескончаемы бой насмерть с бессмертными по определению демонами. Убить их и впрямь сложно, сколь ни маши сверкающим мечом, зато крылышки с рожками так и отлетали, и так забавно слетали они с копыт!

Впрочем, ощущения от клыков, шипастых хвостов, когтей и тех же копыт приятными не назовешь, в общем, чувствовал себя средненько, зато не скучал.

Так что проснулся я, будучи уверенным, что попал, куда замышлялось, с чувством глубочайшего удовлетворения от выгодной сделки. Правда, немного беспокоила мыслишка, что это пока просто дурь из ковшика не отпустила, но сомнения развеялись оттого… дело в том, что, вообще-то, проснулся не я. То есть даже теоретически формула «и вот я здесь» застопорилась уже на «я».

Проснулся Горислав, и я, кстати, узнал его секретное имя, когда юный организм включил самотестирование при пробуждении. В результате не осталось никаких сомнений, что перенос состоялся, меня унесло «оттуда»… а вот с «этим» предстояло работать.

Сложность заключалась в том, что Горислав, оказывается, большую часть жизни обходился без сознания. Я всё чувствовал, понимал, но сделать ничего не мог — система меня игнорировала или не видела нужды обращаться к собственному «я».

Это вполне нормально, мы ж не думаем о каждом шаге, когда идём, просто идём и думаем о чём-то — вот и Горик просто жил, а я мог в его сознании хоть удуматься о чём угодно! Радовало только соображение, что набухался в том ещё мире, а в этом ни в чём неповинного ребёнка не терзает откат.

Винить Горика в принципе не в чем, скорей всего мы все вот так и живём отдельно от организма, стараясь держаться подальше от реальности, но мне-то как раз требовалось подобраться к реальности поближе! О чём он сам думал «прошлый раз», возвращаясь в село, я не знаю, мне же оставалось лишь удивляться его ловкости и лёгкости, да любоваться видами, как из окна автобуса.

В том, что он идёт именно в свою деревню, сомневаться не приходилось — во-первых, логика, во-вторых, я узнал местность. Это к слову о формуле «и вот я здесь» — получалось, что не совсем я и к тому же «там»!

Помнится, Егор несколько раз повторил, что его мир не обязательно является «прошлым» того, для связанных миров всё «одновременно», хотя это понятие к ним и неприменимо. Но они просто не могут быть настолько похожими, практически идентичными!

Допустим, всё-таки как-то сказывается разница в технологиях, в промышленности, а в целом… ну, если география та же, это можно только приветствовать. Хотя и непонятно, как тут оказались деревья, выросшие лет через э… наверное, тысячу со дня рождения Горика. Но это ладно, всё сразу понимать необязательно, потом пойму или привыкну.

Наконец, Горик вышел из лесу, я увидел его родной посёлок и без особого удивления узнал нашу Веснянку, посёлок стоял на том же месте. От зарослей до тына раскинулся луг, на котором устраивались скачки и прочая «массовка», только в этой картинке пасущихся лошадей сменили странноватые мелкие коровы и козочки.

За тыном виднелись знакомые постройки, на бережке сушились сети и точно так же в море вёл пирс на сваях. Понятно, тематическую деревню строили при деятельном участии Горислава, но место точно выбирал не он — ан поди ж ты, опять парадокс. Я уже вполне созрел для того, чтобы спокойно встретить самого Егора и услышать от него. — Полежи немного, сейчас совсем отпустит.

* * *

Горик пришёл домой, к маме. Я ощутил его физическую радость, но и робость, замешательство, панику — существу явно не хватало осознания ситуации, мне оставалось лишь предложить свои услуги. К Егору в целом я испытываю симпатию, а уж пацан-то мне совсем ничего не сделал.

Пусть сознание и не «распознавалось» как своё, организм уловил доброе расположение, желание помочь, и принял предложенный текст. — Здравствуй, мама. Ведун Остромысл отвёл меня в тайное место, где я получил знак богов.

Очень красивая, ещё молодая женщина при виде Горика особой радости не выразила, лицо её осталось спокойным, только в глазах затеплилось что-то такое, что я понял сразу — сына она действительно любит. Ровным тоном мама пропела. — Прежде помойся и переоденься, потом и расскажешь. Ступай.

Паренёк отвесил полупоклон, чему я немного удивился — нормальное воспитание, почтительность забита на уровень рефлексов. С другой стороны не чувствовалось ни малейшего телесного страха, она каким-то образом сумела воспитать сынка без наказаний.

Отметил я это «краем сознания», воспользовался мимолётным «сближением» и уже не отпускал «захвата», полностью сосредоточившись на «осознании» каждого действия мальчишки. Повторялась старая притча про лошадь и человека, я не собирался больше отпускать вожжи даже на секунду.

В результате паренёк стал немного заторможенным, тело докладывало в сознание о намерениях и после моего одобрения выполняло. Сначала возникло неприятие, чувство неестественности, но чем дальше, тем больше организм привыкал к моему присутствию.

В общем, помыться и переодеться удалось без неприятных ощущений, а когда вернулся в горницу, предложенная каша воспринималась как заслуженная награда. Я немного посетовал на несовершенство обоих миров — заначка с запретными солью и перцем осталась там, и здесь пришлось лопать по «древнему» канону. Правда, и так у организма за ушами трещало, а как бы рефлексы отреагировали на приправы, сказать трудно. Возможно, что пацан и есть бы не смог, не смотря на то, что проголодался знатно.

Парень под строгим маминым взором насыщался степенно, не чавкал, не спешил, ни крошки не уронил на скатерть. От чашки он старался не отвлекаться, лишь изредка благодарно поглядывая на матушку, как должно было казаться со стороны — вообще-то, это из-за моего любопытства.

Она сидела за столом напротив как-то совершенно не по-бабьи, в разрез канону не подпирала щёку ладонью, не складывала руки на груди — руки её покойно лежали на столе, спину держала прямо, голову ровно, спокойное лицо не выражало ни капли умиления — она просто ждала, пока сын поест.

Наконец, Горик напился квасу и вопросительно взглянул на мать, она кивнула, молвив:

— Теперь рассказывай.

Я самоуверенно взял слово. — Кудесник привёл меня к тайному месту, велел спросить волю богов, сказал, что придёт ко мне через три дня, и исчез. Я прошёл через лабиринт, поклонился богам и испил из чудесного ковша…

Я взглянул на маму Горика, в её глазах читалась тревога — ей мой рассказ не казался волшебной сказкой, она явно в курсе этих дел.

— Я уснул или обмер, не помню, очнулся утром.

— Что тебе снилось, сын?

— Я сражался с чудовищами сверкающим мечом! — ответствовал я горделиво, как в моём представлении и должен похвастаться мальчишка. Однако мама удивлённо вскинула брови, с интересом разглядывая Горика. Мне показалось даже, что она разглядела меня!

Помнится, во всех читанных попаданских историях проницательные мамы «о чём-то догадывались», а герои очень старались себя не выдать. Я же спокойно смотрел в её лицо. В крайнем случае, расскажу правду, у меня есть исчерпывающий ответ на все вопросы — такова воля богов. А не поверят — не очень-то важно, всё равно жить им осталось…

Изнутри резануло, я вздрогнул от боли, руки сами схватили мамину руку, мальчишка упал лицом на её ладонь и заплакал. Какой же я идиот! Да, его сознание в другом мире, но сердце его здесь, это существо чувствует — любит и мучается, даже ничего не понимая — для этого просто не нужно ничего понимать! Мама положила вторую ладонь мне на голову, заговорила ласково:

— Ой, ты вой могучий мой, защитник, коли жаль тебе матушку и всех людей. Поплачь, Горик, погорюй, ведь прежде всего ты человек. А как облегчишь душеньку, по воле богов получишь ты меч сверкающий, отцовский, тебе завещанный.

При этих словах я навострил уши, даже Горик насторожился — оторвался от маминой руки, взглянул на неё, открыв рот. Она мне грустно улыбалась. В душе шевельнулось предположение — да она же всё знает! Но нет, конечно, это просто невозможно, такое не в силах человеческих, даже материнских…

Мама построжела лицом. — Умойся и возвращайся скорее.

Как мог быстро я сбегал во двор к бадье смывать слёзы, когда вернулся, мама встретила меня стоя, держа двумя руками меч в ножнах. Я поклонился в пояс, она протянула меч со словами. — В руки твои вручаю жизнь рода и погибель врагов. Прими, Горислав, наследие отца своего, честно неси его, как бы ни был твой путь тяжёл и далёк.

Я протянул к оружию руки, пальцы обхватили ножны, внезапная тяжесть согнула меня — ещё один поклон получился сам собой. Да уж, мама права, даже просто носить его будет непросто. Я прижал меч к груди и лишь так сумел выпрямиться.

— Не по годам тебе меч, не по силам, но раз уж боги велели взяться за меч, значит, время твоё пришло…

Ну, ещё бы! Боги не могут ошибаться просто потому, что если они всё-таки ошиблись, мне всё равно хана, поэтому в моих же интересах верить им. Или в них? Ой, да без разницы, мама же продолжает говорить, а я тут задумался…

–… помогут тебе. Упражняйся упорно, только, пожалуйста…

— Да, мама?

— Пожалуйста, постарайся не пораниться! Обещаешь?

Конечно, этим и должно было закончиться. А помогут, наверное, дядя Владислав и братцы. — Да, мама, обещаю.

— И запомни — вне дома я запрещаю вынимать меч из ножен, не смей хвастаться отцовским оружием!

— Да, мама, — на этот раз поклоном скрывал смущение, организм почувствовал себя обманутым, будто вручили пряник и настрого запретили даже понюхать. Ничего не поделаешь — именно так я б и сам воспитывал Горислава. Тут же попросил у матери рушник и тесёмку, укутал меч и перевязал. — Вот так и буду носить при случае.

Она одобрительно кивнула. — Молодец. Тебе не терпится познакомиться с ним, беги во двор, сынок.

— Да, мама. — Ответил почтительно. Замечательная женщина — только подумал, как бы свернуть беседу, сама отпустила. Вообще-то, отпустила она Горика, неужели я думаю, как пацан?

* * *

Упс! Точно как пацан — Горик сам выкатился во двор и уже развязал тесёмку, когда я вернулся к непосредственному управлению. Кстати, нужно прекращать думать про управление, прежде всего, необходимо самому принять себя таким, какой есть. Насмотрелся на тускло блестящее лезвие, погладил, потрогал кромку, подержал за длинную рукоять и вернул в ножны со вздохом.

Что у нас по этому поводу ещё в арсенале? Конечно же, «древнеславянское» У-шу, Тай-цзи — отличный способ достижения гармонии духа и тела, прям как доктор прописал.

Первая серия упражнений получилась со скрипом, буквально — у тела нет подобного опыта. Гибкость и подвижность оказались чисто природными, юными, но подготовки вообще никакой не ощущалось. Благо, что подтверждалось предположение Егора о том, что его дар богов, ловкость, скорость и реакция, распространялся и на тело тоже.

Кстати, оказалось, что тело мне досталось не такое уж безмозглое. Юные мозги, конечно же, не развиты, но работают просто удивительно. Условно я сравнил ситуацию с находкой чужого очень дорого ноутбука. Допустим, девушка потеряла. Всё работает отлично, только я пока не разобрался с кнопками, к тому же нужно перестраивать «под себя».

Впрочем, дружественный интерфейс удивлял интуитивной понятливостью — реально, к окончанию комплекса Тай-цзи я обнаружил, что «железо» и «софт» сами старательно подстраиваются под задачи.

Разогрев организм, перешёл к упражнениям посложнее. Я помнил, что до гибели всего два дня, потому стремился только определить возможности и максимально перенести на уровень тела свои умения. Казалось, тело Горислава само очень интересовалось, чему такому этакому оно может научиться — пробовал вставать на руки, опорный прыжок, колесо…

Ощущения просто не передать — не мышечная радость, а восторг, упоение! Я дурачился и куралесил, как настоящий пацан, пока меня не вернул в реальность весёлый возглас:

— Ай да малой! А мы уж закручинились, что долго тебя нет, и на берег не пришёл встречать. Ан вот он ты что выделываешь!

Я оглянулся на здоровенного мужика и трёх тоже немаленьких парней, мозги тут же выделили их фигуры, опознали и выдали необходимую информацию — кто из них кто. Ну, а что это братцы с батей пожаловали, я и сам догадался. Отвесил тятьке полупоклон со словами:

— Прости, отче, неразумного, забаловался.

У бати отвалилась челюсть. Я уже без поклона обратился к парням:

— И вы простите, братцы.

Ребята смешно одновременно открыли рты. Владислав нашёлся первый:

— Как матушка, по здорову ли?

— По здорову, отче.

— Значит и ты по здорову, — решил он вопрос. — Хорош баловаться, умываться и в дом, будем ужинать. Расскажешь, как сходил с ведуном.

* * *

За ужином, да и вообще никогда ничего рассказывать не пришлось — мама старательно игнорировала тему моей прогулки в лес, и никто не решился поднять этот вопрос. Может, потом кто-то надеялся, что я сам расскажу… Что я мог им рассказать? Если честно, каждая минута с ними отзывалась болью от простенькой такой мысли — они все скоро погибнут!

Вроде бы, кто они мне? Приёмный отец, сводные братья Горислава… родовичи, за которых я должен отомстить. Только для начала вместе с ними выйти на последнюю битву, плечом к плечу. Потому только и терпел эту муку — смотреть им в глаза, слышать их голоса, стараться впитать каждую чёрточку, интонацию, жест, гримасу… боги!

Пытаясь унять боль, едва не загнал пацана. Владислав эти дни был по большей части занят в кузне, занимался со мной урывками, скорей всего по просьбе мамы Горика. Братцы же явно чувствовали, видели, что малого томит что-то, и старались помочь, как умели. Просто находились рядом, показывали и объясняли, как и куда бить неподъёмным мечом.

Худшей бедой оказалась сестрица Лана, пацана отчётливо к ней тянуло. Да и она постоянно обнаруживалась в поле зрения, чем бы я ни занимался. Лана симпатичная стройная девчонка с льняными волосами до плеч, пронзительно синими глазами, постоянно сильно отвлекала. Видеть её и думать, что мстить придётся и за неё… если бы Горик знал всё тогда, он бы схватил её и увёл, не взирая на шансы выжить в лесу.

Но я-то не мальчишка. Знаю про потайной ход, этот пацан тем путём однажды унёс ноги, потому что кто-то встретил смерть в воротах. Чтобы смогли убежать мама и Лана, в этот раз я пойду с батей и братьями.

Только я серьёзно опасался, что толку от этого будет немного. Нет, я всё понимал — боги там, мистика, меня такого умного сюда занесло. Но едрён корень! Я же мальчишка! Сколько не старался, размахивая батиным мечом — максимум умудрялся не грохнуться с ним на землю. Причём просто махал, бить даже не пытался.

В надежде, боги знают, на какое колдовство, плавно повторял связки, привыкая к его тяжести, приучая мышцы к слаженной работе. Со стороны смотрелось красиво, Лана восторгалась, выворачивая душу из креплений. Ни о каких учебных схватках речи идти не могло. Братцы предлагали потренироваться с деревянным мечом, но я упрямо тягал железяку.

Да на деревяшках я их просто отлуплю, а толку? Морских разбойников в доспехах деревянным мечом не возьмешь. Время уходило на глазах, я с тоской отмечал путь солнышка по небосводу… и вот настал последний рассвет.

Глава 3

Тяжёл отцовский меч мальчишеским рукам,

Но худенькие плечи не согнутся

Под плетью уготованной рабам.

Зовёт сестра, рыдает мать — герой не смеет оглянуться.

Средь тел отца и братьев он лежал,

Из ран ужасных кровью истекая…

Ах, мама, я бы убежал,

Но не живут герои, убегая.

Родимый дом в огне, и пенится прилив

От крови красный в мареве закатном.

— Запомни эти паруса! Ты будешь жить,

Сколь не покроешь долг свой неоплатный!

Твой путь кровав, твоя подруга месть,

Нести погибель твой удел вовеки! —

Посланник Смерти нёс благую весть

Тому мальчишке, выбрав человека.

Он избран, и без жалости разит

Проворен и послушен меч отцовский,

Но рекам крови пламень не залить

Родного дома, жжёт огонь бесовский.

Безлюден, холоден чертог

Души его опаленной по краю,

Когда шагнул мальчишка за порог,

В ручонках тряских грозный меч сжимая.

Первую ночёвку в посёлке я не запомнил, от впечатлений вообще ни о чём не думалось, а ко второй отнёсся уже серьёзней. Мне часто приходилось слышать об «осознанном сновидении», о методиках абстрагирования от собственного тела…

Да мне тут и делать ничего не надо — изначально абстрагирован дальше некуда! С этим, конечно же, нужно бороться, но и грех не использовать. Начал с насущного — с осознания предыдущей жизни Горика, будто лазил по фото-видео архивам.

Сразу получил побочку, по аналогии с воспоминаниями Горислава сознание заносило в собственную прошлую жизнь, и оно принималось осознавать то, что я старался совсем забыть. В принципе я понимал, что это объективный процесс слияния, жить гостем в собственном теле или делить себя на конфликтующие части — клиника без обжалования.

Главное, я понимал, предельно ясно осознал, что всё скоро закончится. Я же раньше старательно забывал войну, неудачную любовь, приют, гибель родителей, чтобы эти воспоминания не мешали жить. Но такие уж у меня перспективы, что сейчас это может помешать жить в самую последнюю очередь, так отчего же нет? Какого икса я, собираясь на смерть, убегаю от прошлой жизни?

Горик привычно укладывался, засыпал, и я отстранённо, через восприятие мальчишки-язычника, с его простой и ясной позиции сводил счёты и раздавал долги. Поздравил себя с обретением новой уникальной способности — обычным порядком это потребовало бы несчётных часов самопогружения или привело бы к нервному срыву, а так всё прошло быстро и во сне, не пришлось тупить и терзаться наяву.

Наверное, я рисковал, эта дурацкая моя особенность в самые важные моменты «думать не о том»! Но всё-таки угадал верно — немного разобрался в себе и день Икс встретил с чистой душой, неотягощённой виной и обидами, смог действовать спокойней, рассудочней.

* * *

В последнее утро проснулся, словно от толчка, от мысли «сегодня». Немного смущало, что мысль эта не вызывала никаких отрицательных эмоций, напротив — с тем же примерно чувством я встретил последний день в приюте. Было страшновато-весело, интересно и просто неприлично радостно.

Попытки настроиться на торжественный, героический лад успехом не увенчались — как со стороны отметил, что нетерпеливо приплясываю на месте, умываясь, собираясь. Вот такая я, оказывается, бесчувственная скотинка. Немного взял себя в руки лишь за столом, тому обязывали правила приличия, да и родные лица напомнили кое о чём.

Принял отрешённый, меланхолический вид, отвечал невпопад или совсем не отвечал и добился своего — батя с братьями собрались в кузницу, а меня и звать не стали. Сегодня изнуряющие тренировки в планы не входили, да и простился я уже со всеми… почти.

Мама велела принести воды, а потом отпустила играть. Во дворе забрался по стволу клёна, семейной гордости, на крышу сарая и предался медитации, любуясь солнечными бликами в волнах под лазоревым небом.

Главной задачей тогда я считал не настроиться на бой, а не перегореть — всё больше забирало лихорадочное нетерпение. Я и то едва сумел усидеть на месте, а пацан бы и подавно не смог ничего не делать и стараться ни о чём не думать, если б ему и в самом деле нечем было бы заняться.

К счастью загодя предусмотрительно стянул в кузнице нож и чурочку — в хомячестве наши с Гориком наклонности удачно сложились и усилились. Руки и мозги получили общую задачу выстрогать что-нибудь полезное, так что до обеда организм меня от медитации не отвлекал…

Ну, один раз спустился попить квасу и два раза в кусты сбегал. Сидел в тени клёна, строгал деревяшку, любовался небом и морем, не забывая, впрочем, бдительно следить за окрестностями.

Улицы посёлка пустовали, жители занимались обыденными делами, ребятня убежала купаться. По двору, озираясь, прошла Лана, кого-то выглядывала, этот кто-то едва удержался, чтоб не спуститься к ней с крыши. Она ушла играть с подружками. Шоркал ножик, жужжали мухи, сонно ляскали пастями псы — так и запомнились мне мгновения ожидания.

Тени съёжились, стало ощутимо припекать, Горика позвала с крыльца мама. Я критически оценил, что у него получилось выстрогать, в целом одобрил. Шустро спрятал деревяшку за пазуху, ножик сунул в рукав, подвязал тесёмкой. Почти без задержки спустился во двор, мама не успела рассердиться. Велела отнести в кузницу отцу и братцам обед.

Я подхватил корзину, выскочил в калитку и припустил по улице. Энергия требовала хоть какого-то выхода, да и не хотелось драться ни с кем из деревенских ребятишек, а подраться едва не пришлось — мальчишки гурьбой возвращались с купания, заметили меня, что-то припомнили и бросились вдогонку.

«Система» услужливо выдала информацию, кто за мной бежит, почему, в смысле за что, но я сразу «свернул» сообщения и бежал без оглядки, не реагируя на обидные крики и улюлюканье. Никого лично не собираюсь помнить, мне вполне хватает родных.

Убежал легко, даже не запыхался, когда приблизилась кузница, погоня резко сбавила темп и вскоре остановилась в раздумьях — как бы самим не пришлось удирать. В кузне батя с братьями ещё не закончили работу, я в обеденной пристройке смахнул со стола пыль, расстелил полотенце, разложил луковицы, редьку, поставил котелок с кашей да крынку с квасом. Только управился, подошли работники.

Извинился, дескать, есть срочное дело дома, и попросил братьев немного проводить. Парни с понимающими улыбками вышли на дорожку и, сложив ручищи на груди, смотрели, как я с независимым видом прошёл мимо ребят, которые «тут просто гуляли случайно».

В посёлке прибавил ходу, не сомневаясь, что ребятишки «случайно гуляют» за мной следом в надежде на мою самоуверенность, да и самим уже пора обедать.

Дома, как и рассчитывал, пообедал вместе с мамой и сестрёнкой. Та же каша, овощи, квас. Под конец трапезы «закапризничал». — Что это мы всё без малины, да без малины, так и зубы выпадут.

Мама удивлённо вздёрнула брови, такого сынок в её присутствии себе никогда не позволял. Лана ехидно заметила, что малинка рядом совсем, как в лес зайдёшь, по медвежьим следам сразу отыщешь.

Я со вздохом вынул поделку Горислава. Парень очень старался — при определённом напряжении фантазии в фигурке можно узнать человечка с дудочкой в руке, прижатой к груди. Или с палкой… или моржа с одним клыком — если б сам не строгал, ни за что б не догадался. Протянул Лане, сказал, что это для неё — всё что могу, мне вообще пора упражняться с отцовским мечом.

Сестрица с интересом разглядывала игрушку, заметила, что если раскрасить, может получиться красиво. Но за малиной идти одной совсем не хочется и страшно. Я загадочно скосил глаза на двери, а вслух грустно согласился. — Ну, нет, так нет.

Поблагодарив маму, вышли, во дворе Лана требовательно посмотрела мне в лицо, я поманил её рукой. — Пойдём.

Под клёном не сразу нашёл секретное место, выкопал заветный стеклянный шарик, незаметно стыренный у заезжих купцов. Бусы рассыпались, и Горик, удачно оказавшись в нужном месте, со всеми бросился собирать на пирсе стекляшки. Бусы собрали и дорого продали — купцы недостачу драгоценных шариков не заметили.

Дал подержать Лане сокровище и обратно зарыл, заявив, что она получит шарик за полный туесок малины.

— А это задаток. — Я вынул из рукава нож и протянул сестрёнке. Она сноровисто убрала его в рукав, потянулась ко мне, чмокнула в щёку! Резко обернулась, метнулась к дому. Я успел крикнуть вслед. — Одна не ходи, позови подружек!

Мог и не говорить, ясное дело. На душе немного посветлело — по моим расчетам девчата должны задержаться в лесу до нападения, если не совсем дуры, возвращаться побоятся, а дальше… посмотрим. На подземный ход надежда слабая, да и нет резона про него рассказывать, всё равно толком объяснить никак не получится.

Я сходил в дом за мечом и вышел на улицу. Даже с завязанным оружием на плече я мог не опасаться мальчишек, ребята хорошо понимали, что за штуку несу. Оружие погибшего воя священно, сам я могу быть каким угодно засранцем, его память неприкосновенна.

Пацаны встретились за три дома, я опустил голову. Пусть думают, что мне стыдно, да пусть думают, что хотят… только бы никого из них не видеть! Я неспешно загребал ногами пыль с улицы, вокруг смолкали разговоры.

На вечевой площади в тени клёнов присел прямо на траву, положив меч на колени. В отдалении маячили неподвижные фигурки мальчишек, они ждали от меня чего-то. Уходили минуты, сердце ударами отсчитывало секунды, пытаясь задержать мгновенья — туки-так, так… так…

* * *

Воздух дрогнул и поплыл перед глазами с первым пёсьим истошным взвывом. Я видел собачий вой как языки чёрного пламени до неба. Рот наполнился знакомым послевкусием — резким, металлическим. По жилам, воспламеняя, пробежал жар, тело низко загудело, я ощутил гул земли, стал его продолжением, эхом. Льдистый, колючий воздух впивался и разрывал легкие, меня пронзали тысячи разрядов.

Я поднял глаза к небу, через зрачки прямо в мозг ударила молния, сознание затопила слепящая вспышка, мир пропал, стал чёрным, но с каждым разрядом проявлялся, словно изображение на древней фотобумаге. Оно вернулось, то чувство, что я забыл на войне… когда всё предельно ясно, отчётливо видно, слышится каждая секунда и ощущается все сразу невыносимой радостью, несказанной болью…

Я ждал неподвижно, наполняясь весёлой лютостью, перерождаясь. Псы выли почти час, наконец, над посёлком разлетелись дробно-звонкие тревожные удары — пора. Встал, поднял меч… невероятно! Я держал его в вытянутой перед собой руке без усилия! Плавно взмахнул, описывая восьмёрку… гм, что-то мешает…

Недоумённо уставился на тесёмку, левой рукой схватился за ножны, правой раздражённо рванул клинок за рукоять — разрывая рушник, меч легко скользнул на волю. Лоскуты медленно падают наземь, шаг назад, парой взмахов утраиваю их число. Пойдёт для начала. Бросаю ножны на траву, меч на плечо, степенно направляюсь к воротам.

Их уже запирали, когда я остановился напротив, чтобы снова ждать. Время пропало, остались только события. Люди побежали на подмостки. Заревели рога. С тына упал первый защитник, пронзённый стрелой. Когда упал последний, в ворота ударил таран. Грозный окрик Владислава:

— Горислав, бегом домой!

Не оборачиваюсь, братья, не сказав ни слова, становятся слева от меня. Нам не нужны слова, наши языки — это наши клинки.

— Горик, нет! — мамин горестный возглас. Она пришла спасать ребёнка, а увидела сына с обнажённым отцовским мечом.

— Горик! — на этот возглас я обернулся, словно ударило током — сестрёнка!

Кричу маме. — Уведи её! Это воля богов! Бегите!

Мать упала на колени в слезах, сестра схватила её за руку, тянет.

Умоляю уже. — Бегите же ради нас!

Мама, словно опомнившись, вскочила, схватила сестрёнку, они, наконец, побежали.

В ворота ударило третий раз — беру разбег, прыжок вперёд, выставив перед собой меч. Грохот и треск четвёртого удара, прижимаю рукоять к груди, группируюсь, сальто и ногами в обломок ворот — тресь. Падаю сбоку от тарана среди мужиков с уже натянутыми луками.

Меч пошёл на первый круг — чмак, чмак, чмак — три сапога остались на нашей земле, а их хозяева начинают заваливаться. Клинок замедлил полёт, отталкиваюсь и в кувырок через оружие. Резко выпрямив ноги, бью сбоку под колено — хрусть. В уши ударил рёв раненого медведя. Не глядя, взмахнул над собой мечом, вражья секира вонзается в землю, разбойник, не удержавшись, заваливается пузом на клинок.

Подтягиваю ноги под себя, на корточки, разворачиваю нанизанную тушу под предназначенные мне удары — я просто чувствую их тени. Три топора в спину, удваиваю! Стряхиваю мертвеца, и сталь берёт плавный разгон по дуге снизу вверх — рука по локоть, рыжебородая челюсть в разлёте алых капель.

Шаг в сторону, в развороте плавно по нисходящей — плечо, локоть, шаг вправо и остриём в бок, пробивая кольчугу. Рев разделился, среди общего воя и лязга услышал своих, Владислава, Добрыню, Пересвета и Броника!

Справа батя с братцами врубились в копейщиков, из-за их спин выскакивают родовичи, кто с мечом, кто с дубьём. Правило старое — нож идёт за остриём, рукоять к груди, прыжок и колющий удар в грудь здоровяку в доспехах.

Мужики следуют за мной, успеваю прикрыть своих, подставив ополченцев под мечи. Без разницы — они сами ринулись на оружие, наша общая цель — продать жизни подороже, выиграть драгоценное время.

Вражеские воины смешались, сценарий разрушен, звучит наш джаз — это наша песня! Ловлю на себе взгляд Владислава, и снова я остриё пяти клинков — атака в обход ополченцев, пока их не прижали с фланга.

Бью сверху наискосок, враг закрывается щитом, резко сгибаю руки в локтях, прыгаю, закрутившись волчком, врезаюсь в щит спиной — удар отозвался в теле бронзовым гулом. Падаю на ноги сбоку, перехватываю меч и наугад колющий за спину — лезвие преодолевает защиту, вонзается в плоть.

Броник отбивает направленный в меня меч, Пересвет отсекает кисть. Добрыня заскочил за покалеченного разбойника и врезал в спину противнику бати. Владислав порвал дистанцию, ударом кулака смял шлем и череп под ним. Его в плечо достаёт клинок, Броник, потеряв голову, прямолинейно атакует и пропускает выпад в горло. Первый…

Рёбра будто ошпарили, возвращаюсь в бой, инстинктивно отпрыгнув от одного клинка, и тут же уворачиваюсь от другого. Второй — взмахнув руками, валится наземь Пересвет, пронзённый в спину тяжёлым копьём. Всё ясно — ополчения больше нет, противник перестроился.

Владислав с рёвом бросается к врагу в дорогих доспехах, что ж, хороший выбор. Добрыня справа, я слева, для нас главное, чтоб бате не успели помешать. Меч Владислава не смог пробить сверкающий панцирь, скользнул, гигант вбивает меч бате в грудь, он падает на колено.

Добрынюшку ударили в живот, он хватается за лезвие, с ладоней хлещет кровь. Мне обжигает и замораживает левое плечо, успеваю отшагнуть и присесть, над головой пролетает шипастая дубина.

Страшные когти вонзаются в лопатку, меня разворачивает, как во сне плавно качнулся небесный купол, в душе проснулась первая слабенькая нотка, на краю сознания затренькали бубенцы — море, и как море холодные глаза в прорези наличия шлема… Душа запела с небом, морем, сталью в унисон, время остановилось… а-а-а!!!

Все силы, всю страсть, всю ненависть в бросок — отцовский меч срывается молнией, прожигает ледяные глаза. Лезвие с хрустом пробивает переносицу, голову в шлеме запрокидывает вверх, через щель в наличии выплёскивается султан алых брызг, разлетаются веером, рубиновые капли, сверкнув, на миг застывают…

Обжигает спину, во мне нестерпимо полыхнуло, медленно из груди выходит сталь, указывая на море. Волны качнулись, ахнули вверх, земля вздыбилась, приняла в объятия.

Матушка сыра Земля! Вот и я с тобой, наверное, навсегда… что ты говоришь? Какие паруса? Я ничего не вижу! Кругом дым и пламя, горят дома… в костре до неба мерзостно чадят трупы врагов — им надолго запомнится этот берег. Чёрный дым, пламя над алой пеной прилива, множество тел в волнах — закончен ещё один прибыльный набег.

Чёрный дым и пламя на парусах разбойничьих лодей, среди огня ворон распростёр чёрные крылья. Ты летаешь сквозь мрак, птица смерти, но тебе не преодолеть бездны моей души… я вернусь и сверну твою поганую шею! Отдохну только, может быть, в другой жизни… боги! Как больно! Когда уже закончится этот бред?! Когда я, наконец, умру???

Глава 4

Я должен был умереть и, без всякого сомнения, умер. Неслышно подошла тётенька-смерть, положила на голову ласковую руку, и невыносимая, разрывающая душу боль смягчилась. Почудилось на груди лёгкое дыхание, боль унесло совсем.

Я знал, что за мной пришла смерть, или мне казалось, что это смерть — я ощущал присутствие кого-то прекрасного, очень доброго, по-настоящему меня любящего. Послышался голос, поющий без слов, утешая, баюкая. Я подумал ещё — ну, что за ерунда? А как же кино про всю прожитую жизнь? Даже две жизни… ладно, одну с половиной! Где тоннель и свет в его конце? На совсем уже крайний случай, где провал в преисподнюю? Смерть это просто сон, что ли?

Сознание погрузилось во тьму, вернее, это я потом подумал, что пропало — не было ни ощущений, ни времени, собственно, как и положено по естественнонаучной версии смерти — на самом деле словно произошёл перепад в сети, скачок напряжения.

«Свет» мигнул, и ощущения резко сменились, кто-то услышал меня — я переживал свою жизнь и жизнь Горислава. Сцены сменялись, перекликались, словно две жизни вели некий спор, обменивались аргументами.

Суть спора я не уловил, да мне это и не требовалось — меня переполняли чувства, я жадно любил и восхищался всеми, кого недолюбил и недооценил. Искренне, от всей души злился, презирал и ненавидел…

Наконец, две судьбы слились, некто дотошно разбирал мой опыт, зачем-то показывал в замедленном режиме отдельные картины. Особенно интересным было то, что показывалось всё со стороны — я не мог это видеть и помнить.

Дошли до побоища, его разбирали особенно тщательно, показывая действие с разных ракурсов. Только комментариев и не хватало, типа «мечник 78лвл, хп 10000, защита 200, щит 200, атака 1000…».

Это бред, конечно, мне и без пояснений стало ясно, что в целом маневр со встречной атакой сочли разумным, а исполнение слабеньким, по уму можно было самому загасить, минимум, ещё троих и дать своим больше времени и шансов убить ещё нескольких уродов.

Главное, что я понял, смерть каждого из врагов — это десятки, сотни жизней моего народа. Это очень важно, и нет мне прощения — бой не зачтён, или засчитан условно в надежде на достижение более-менее приемлемых результатов.

На этом месте, по идее, я должен был расстроиться. Ага, три раза! То есть я согласен этому огорчаться три и тридцать или триста раз ещё! Вот прям готов сгорать со стыда после бесчисленных схваток, только бы позволили боги!

Конец ознакомительного фрагмента.