Афера. Роман о мобильных махинациях

Алексей Колышевский, 2010

Роман Алексея Колышевского посвящен махинациям в сфере бизнеса мобильной связи. Существует множество неявных способов «отъема денег» у абонентов, которые позволяют туго набить карманы тех, чья работа в том и заключается, чтобы эти способы придумать и реализовать. Чем дальше, тем сложнее разобраться в водовороте услуг мобильных операторов: рингтоны, картинки, приколы – деньги текут рекой.

Веселые картинки в вашем телефоне

1

С Бирюковым мы встретились на следующее утро. Он позвонил мне в 6 часов, когда я сладко спал, заботливо укрытый маминым одеялом.

— Мсье Картье? — поинтересовался он.

— Кто это? — не понял я спросонок.

— Часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно причиняет благо, — бодрым голосом ответствовал эсбэшник. — Вы готовы добровольно сдать имеющиеся у вас не ваши ценности?

— Ах, это вы… — наконец дошло до меня. — Какой у вас трезвый рассудок, Юрий Владимирович, прямо зависть берет. Цитировать в такую рань из «Фауста» — это реально очень круто. Сколько же вы хотите получить с меня тех самых ценностей, которые вы называете «не моими»?

— Все, что хранится в… — И Бирюков с потрясающей точностью перечислил названия банков, в которых я держал деньги, причем указал, в каком именно и какая сумма лежит. Он явно читал по бумажке — спокойно, деловито.

— Н-да, — протянул я, действительно впечатленный уровнем его «работы». — Я никогда не питал иллюзий насчет сохранения банковской тайны в этой стране, но чтоб настолько… Признаюсь, что я поражен. Как это у вас все так точно сходится?

— У меня, как в лаборатории, — самодовольно ответил Бирюков, — все подсчитано и записано вплоть до времени работы каждого банка. Первый открывается в 8, придется вам поторопиться.

— Вы за мной заедете?

— Да я уже давно здесь, у вашего дома. А дверь стерегут двое моих ребят. В окно вам не сбежать.

— Да я и не собираюсь. — Я подошел к окну и увидел черный микроавтобус. Я точно видел его раньше перед нашим бизнес-центром, но никогда не думал, что это штаб-квартира Бирюкова. Удобный.

— Жду, — буркнул он и отключился.

…За несколько часов, проведенных в микроавтобусе я, как мне показалось, состарился. Здесь, помимо Бирюкова, присутствовали двое крепких ребят, похожих на узурпировавшего мои тапки Вадима, и человек в мундире прокурора. Человек этот время от времени внимательно поглядывал на меня. В конце концов, я спросил, что он делает здесь и зачем принимает участие в этом мероприятии, носящем, по моему мнению, сугубо частный характер.

— Я представитель Следственного комитета, — вежливо ответил человек в мундире. — И у меня есть ходатайство по возбуждению против вас уголовного дела. Также я имею еще одно ходатайство, которое отменяет предыдущее…

— Прости, что перебиваю, Толя, — вмешался Бирюков. — Вы, господин Картье, благодарите Кирсанова за его невероятную к вам доброту. Если бы не это обстоятельство, то сидеть бы вам сейчас в камере с двадцатью гомосексуально настроенными уркаганами.

— Короче говоря, в том случае, когда я лично удостоверюсь, что вы сдали все, что было вами нажито незаконным путем, я вам оба эти документика отдам, и делайте с ними, что хотите, — подытожил прокурор. — Если человек раскаивается в содеянном и добровольно согласен вернуть украденное, то не к чему такого в тюрьму сажать, да еще и к гомосекам. — И он вдруг неожиданно подмигнул Бирюкову, а тот ему ответил в той же манере.

…Я все отдал. Все, что у меня было. После их экспроприации моя личная капитализация составляла триста долларов и семь тысяч рублей, что лежали в бумажнике. И все. Ну, пожалуй, еще немного на кредитной карте VISA. Прокурор действительно вернул мне два «документика», и я, не глядя, разорвал их в мелкие клочки. Бирюков не скрывал своей радости, сиял, словно начищенная мелом бляха. Интересно, сколько ему достанется от этих денег. Каков его интерес? Не может быть, чтобы он провернул такую работу за просто так. У меня появилось дикое желание позвонить Максу, уточнить, сколько именно, по его мнению, я должен вернуть. Ведь быть такого не может, чтобы ищейки Бирюкова выявили все случаи моего взяточничества. Ведь без копейки меня оставили, суки! Рука уже потянулась было за телефоном, но я представил себе лицо Макса, как он сидит и покуривает, выпуская красивые колечки дыма, и расхотел не то что звонить ему, но даже и вспоминать о нем. Он теперь для меня небожитель, бог-олимпиец. Куда мне до него? Я и раньше-то был от него далеко, а теперь мы с ним люди из разных миров, которые больше не должны столкнуться даже с самой малой вероятностью. Богач и бедняк, принц и нищий, Золушка и… Сколько банальных сюжетов для великих книг, не так ли? Кирсанов и Картье: непридуманная, мать ее, история из жизни.

Пересчитав мои-не-мои деньги, Бирюков бросил в портфель последнюю пачку купюр, перетянутую желтой резинкой. Я на всю жизнь запомнил цвет этой резинки. Затем он как-то особенно противно крякнул, потер руки и, весьма довольный собой, уставился на меня:

— Ну-с… — сказал он, будто школьный учитель. — И что же вы, мсье, намерены делать дальше?

Мы сидели в микроавтобусе, двери были закрыты. Я не спешил отвечать ему. Вместо ответа попросил, чтобы меня выпустили. Зачем я им теперь?

— Ну что ж, — развел руками Бирюков, — на свободу с чистой совестью, как говорится. Эй, парни! Откройте там, пусть он идет.

Соскочив с подножки на асфальт, я сделал два-три шага, затем обернулся, увидел несколько пар глаз, насмешливо следящих за мной. Такие глаза бывают только у недалеких людей, для которых закрыто даже самое ближайшее будущее. Они только и умеют, что наслаждаться своим сиюминутным триумфом, совершенно не представляя, что он действительно недолговечен. Не знаю, что на меня нашло, скорее всего характер перегнул ситуацию в свою сторону, но только я остановился, выставил вперед ногу и крикнул этой своре:

— Эй вы! Спрашиваете, что я намерен делать дальше? Отвечаю! Жить я намерен! Жить так, как ни один из вас не умеет. Деньги — прах, их нетрудно нажить, и не в них счастье. Я в это верю, а вы нет. В этом разница между нами. Желаю вам, товарищ Бирюков, употребить бабло на пользу. Пусть вам даст развратная нимфетка пятнадцати лет, так хоть будет что вспомнить, когда вас хватит инсульт и вы станете ссать под себя. Пока!

И, не дожидаясь их реакции, которая могла быть для меня довольно болезненной, я очень быстро, не оглядываясь, ушел. Никто не погнался за мной, и никто из них ничего не сказал. Они позволили мне это «последнее слово», они знали, что так положено. Всегда давайте возможность высказаться тому, кого вы отправляете в свободное плавание налегке. Возможно тогда, именно в этом случае, он не вернется к вам с большой флотилией, не сожжет ваш город, не разграбит его, пощадит ваших женщин и не предаст огню ваш скарб — словом, не станет вам мстить. Поступайтесь малым ради сохранения всего. Слово — пустяк. Пусть тот, кто пал, скажет его и убирается ко всем чертям.

2

Офис Штукина меня не удивил. Примерно вот такое здание — бывшего совкового учреждения «Стальконструкция», ныне населенное множеством контор, конторок, конторишек, — я себе и представлял. Я вышел из троллейбуса, закурил и окинул взором длинный, серый пятиэтажный дом, в котором мне предстояло трудиться. Решетки на окнах, уродливый фасад, бесстыдно выпятивший плохо заделанные швы между панелями, местами ржавые подтеки. Чтобы хоть как-то прикрыть убогость, пятиэтажку окружили кольцом голубых елей, и они немного отвлекали внимание на себя, скрывая старческую наготу здания почти до второго этажа. На этом фасаде прекрасно бы смотрелся огромный намалеванный белым по красному лозунг «Мир, Труд, Май, Слава КПСС» или что-то в этом роде. Помусолив сигаретку, я двинулся к входу и после недолгих препирательств с дежурным барбосом в униформе очутился в вестибюле. Здесь стоял бюст почетного академика Шухова с гипсовым нервным лицом. Кажется, этот человек построил ту самую башню на Шаболовке. На этом торжественность вестибюля заканчивалась. Превращая его в предбанник, теснились вдоль стен аппараты по раздаче горячей еды, кофе, чипсов и шоколадных батончиков. Возле одного из вскрытых аппаратов стояли трое мужичков, вид у них был озабоченный. Один из них был очень толст и держался несколько обиняком, а двое других чернявы, подвижны, беглоглазы. Открытый автомат являл миру запыленное нутро свое, где на транспортерах лежали упакованные в пластик готовые блюда. Прямо на полу перед аппаратом стояла большая белая картонная коробка, в ней разноцветные коробочки поменьше. Мне стало любопытно, я подошел поближе, так как с детства люблю всякую технику и страдаю вполне объяснимым у мужчин заболеванием — «желанием узнать, как же это работает».

— Ну вроде влезают ваши мозельские пироги, — с явным облегчением произнес один из мужичков, закончив копаться внутри автомата. — Сейчас попробуем разогреть.

Слова эти были, по всей видимости, адресованы самому молодому из трио, собственнику белой коробки. Вместо ответа он почесал массивный живот свой в области пупка, выпятил нижнюю губу и несколько раз кивнул.

— А, с-скаж-жи, с-сколько у н-них срок г-г-годности? — запинаясь на каждом слове, спросил третий.

— Пока замороженные, то девяносто суток, а после разморозки дня три, — как-то нехотя, словно делая одолжение, ответил молодой толстяк.

— Т-три дня м-маловато, конечно, — в скорбной задумчивости произнес заика.

— А вот бы дней десять! — подхватил его напарник, вылезая из аппарата и зачем-то потирая левую мочку. — А? Не заплесневеют они?

— Да хоть двадцать, — равнодушно бросил толстяк, — на упаковке все равно написано только про девяносто суток. А заплесневеть не должны вроде. Мы в офисе проверяли — при комнатной температуре их на месяц оставляли, так хоть бы что. Стоят. Чему там портиться-то? Химия одна.

— Раз так, то мы у вас будем покупать ваши мозельские пироги. По рукам. Хорошо, что здесь столовой нету, а сладенькое народ любит, — радостно потер руки «аппаратный» бизнесмен. Тот, который не заикался.

Заика же был, по всей видимости вследствие своего недуга, гораздо более минорен. Он скептически посмотрел на яркие упаковки, высказал что-то совершенно неразборчивое. Но тут я увидел Костю, быстро идущего по коридору навстречу мне. Завидев меня, он поднял руки так, словно фанател на хоккейной трибуне, издал нечто среднее между «йоу» и «вау» и ускорил шаг. Его поведение представляло собой разительный контраст с вальяжной манерой Кирсанова с его убедительным барством. И вот что интересно: мне гораздо более импонировала, более привычна была солидность Макса, то, как он отвергал всякое панибратство, чем вот такое наигранное, как мне казалось, дружелюбие. Не должен так себя вести начальник, иначе на плечах его быстро окажется седло, а уши вытянутся и покроются серой шерсткой: ни дать ни взять — Осел Ишакович Баранов собственной персоной. Нет в бизнесе демократии, и слава богу. Тот, кто этого не понимает и пытается заигрывать с сотрудниками, очень быстро окажется в заднице. Чем больше ты даешь людям того, на что они не должны рассчитывать, тем больше они ненавидят тебя, ибо человек по-настоящему ценит только то, что дается ему нелегко, чего он достиг самостоятельно.

— Пришел? Вот и славно! Я все для тебя подготовил. Рабочее место около окна, компьютер, телефон — все тебя ждет. И, само собой, дел у тебя сразу же будет невпроворот. Ты готов быть заваленным работой по самую макушку? — трещал Костя, перескакивая через две ступеньки так, что я едва за ним поспевал.

«Какую хрень мелет этот парень, — с неприязнью подумал я. — Рабочее место, телефон… С самого начала такая скука, такой отстой! Крепчать надо, Витя. Доверие — актив, из которого нужно выжать по максимуму».

Ведь, в сущности, человек, доверяя кому-либо, принимает на себя все риски, в частности риск быть обманутым тем, кому он доверял, считая честным и порядочным. Таких не бывает. Никто не честен и не порядочен до конца. Впрочем, есть исключения. Все эти честные и порядочные люди изображены маслом на досках. Но им доверял тот, кого не стоит обманывать и пытаться «наколоть», так как при всех раскладах останешься не у дел. Костя Штукин не бог. Он мой работодатель. И он доверяет мне. Что ж, пусть так и продолжается какое-то время. Я смотрел на спину прыгающего по ступеням Кости, и ни капли благодарности не было во мне. Только расчет, честолюбивые планы и… конечно же его жена. Только ради этой прекрасной рыжей Елены я поспевал сейчас за Штукиным. Она была моей перспективой, моей целью, я решил добиться ее во что бы то ни стало. Ее муж — образчик хорошего парня. Женщины не любят таких. Они живут с хорошими парнями, но втайне мечтают о законченном негодяе, таком, как я. У хороших парней отношения с женщинами всегда складываются непросто. Штукин же скорее всего гордится тем, что он такой хороший, что привык доверять людям. Таким, как я.

Я так и представил себе, как он, посверкивая своей улыбочкой, с этакой милой мимикой хорошего парня рассказывает о том, что он доверяет своим сотрудникам, любит свою восхитительную жену, гуляет с собачкой два раза в день и прочее сладкое до тошноты бла-бла-бла. И при этом, говоря так, он невероятно собой горд. Между тем гордиться здесь нечем. От хорошего парня все ждут соответствующего поведения, к нему и требования соответствующие, так как ничего, кроме высокоморальных деяний, от него никто не ожидает. Хороший парень несет на своих ослиных плечах тяжкий груз благородства, ума, прилежания, совести, культурного остроумия. А затем его бросают ради какого-нибудь отъявленного негодяя вроде меня. Как говорится: «такова половая жизнь». Женщины любят законченных мерзавцев, это утверждение пребудет наравне с вечностью. И покинув своего хорошего парня, женщина, тая от счастья на груди только что в очередной раз как следует удовлетворившего ее мерзавца, смеясь, рассказывает ему о нудных добродетелях прежнего спутника, брошенного ею главным образом еще и потому, что у хороших парней, как правило, не очень-то хорошо обстоят дела с потенцией. Слабоваты они, эти хорошие парни. Все их силы уходят на так несвойственные зверю-человеку доброту, доверчивость, вежливость и тому подобную чушь собачью. Тогда как мерзавец всегда может похвастаться отменной эрекцией и низменными душевными качествами, доводящими женщину до исступления.

— Вот, заходи. — Мы поднялись на пятый этаж, очутились в длинном коридоре, куда выходили многочисленные одинаковые двери с номерными табличками. Штукин достал связку ключей, отсоединил один из них и подал мне со словами «владей».

Пожав плечами, я повернул ключ в замке, открыл дверь, за которой оказался просторный кабинет на одну персону, и притом совсем недурно обставленный. Не в силах поверить, что это правда, я в нерешительности застыл на пороге. Костя шутливо подтолкнул меня в спину:

— Да заходи же, говорят тебе! Это теперь твой кабинет! Ты, небось, думал, что я посажу тебя в общей комнате с менеджерами по продажам или с программистами?

— Откровенно говоря, да, — сконфуженно молвил я, но внутри у меня уже радовался маленький гнусный человечек: «Вот и хорошо. Смотри, какой же он лох, этот Штукин. Такой кабинет…»

— Ну что ты, Витя, — проникновенно сказал тот. — Мы же товарищи! Я знаю, что ты привык к комфорту, что работник ты штучный, как говорится, и тебе нужны условия. Здесь тебя никто не станет отвлекать. Мой кабинет через стенку…

— А Лена? — вдруг совершенно неожиданно брякнул я и закусил губу. Дурак! Какая подстава!

— А Лена там, в конце коридора, с дизайнерами, — беззаботно ответил Штукин, не почувствовав в моем вопросе ничего криминального. — Вам придется много времени проводить вместе, так как ее работа неотделима от твоей и наоборот.

«Прелестно», — подумал я и пожал плечами, старательно притворившись, что мне, мол, все равно.

3

Фирма Кости Штукина занимала целый этаж длинного здания и, следовательно, считалась довольно большой компанией. Отдельные кабинеты были только у Кости и вашего слуги покорного, остальной персонал роился по нескольку человек в своих комнатах, в каждой из которых был какой-нибудь отдел. Самой большой отдел назывался «дизайн-бюро», и Лена, фамилия которой оказалась не Штукина, а Ветрова, руководила этим отделом. В том, что Лена не взяла фамилию мужа, я сразу увидел для себя некий знак, счастливое предзнаменование, хотя, конечно, ничего особенно не было в том, что Ветрова не захотела меняться на Штукину. Другое дело, когда, например, какая-нибудь Тютькина не желает становиться, скажем, Разумовской. Это и впрямь тяжелый случай.

«Smart-soft» занималась хостингом, импортом запасных частей для компьютерного оборудования и самого оборудования, его монтажом и наладкой, разработкой программного обеспечения для интернет-провайдеров и компьютерным дизайном. Множество самых разных людей, решивших бросить якорь во Всемирной паутине, обращались в «Smart-soft», предпочитая ее солидную репутацию демпингу многочисленных «шарашек». Костя всегда отличался особым умением сохранять старые связи и обладал предчувствием дальнейшей нужности того или иного человека. В институте он ни с кем никогда не ругался, ухитряясь со всеми быть в добрых отношениях, помогая по мере сил. Некоторые из сокурсников после выпуска предпочли государственную службу, с тех пор изрядно там продвинулись, выросли, сделали прекрасные, а в некоторых случаях по-настоящему блестящие карьеры. На отношениях с ними Костя выстроил свой бизнес, получив государственные контракты, выплачивая щедрую откатную мзду. «Smart-soft» сделала дизайн сайтам настолько высоких структур, что при одном только взгляде на ее портфолио, где значились названия газовых, нефтяных, государственных корпораций, у серьезного клиента пропадали всякие сомнения: «Да, это реальные ребята, надо начинать работать с ними». И работали, будьте покойны! Бизнес процветал, обрастал направлениями, Костя всегда держал нос по ветру, и его давным-давно интересовали возможности мобильной связи. На момент моего прихода в «Smart-soft» этот бизнес был в зачаточном состоянии, и мне предстояло вывести его на должный уровень, к чему я и приступил немедленно.

Свой первый рабочий день я начал с того, что повелел секретарше (молодая, румяная, полная противоположность той, что была у Кирсанова) приготовить мне латте и подать его с кусочком шоколада. Кофе оказался хорошим, молоко обезжиренным и пенистым, а шоколад правильным, то есть от «Lindt». С аппетитом поглотив все это, я отправился знакомиться с новыми коллегами, не зная еще, в которой из комнат я смогу встретить Лену. Поэтому процедура знакомства чрезвычайно меня будоражила. Все ребята были довольно дружелюбно настроены, все «в формате», то есть не лошье, не быки и не дерьмо-пипл. Разумеется, что столь приятный моему глазу «неформат» никак не относился к бухгалтерии, где я увидел традиционно сосредоточенных теток без чувства юмора и затесавшегося среди них плешивого мужичка в костюме-тройке, на поверку оказавшегося финансовым директором и евреем.

Наконец, я добрался до дизайн-бюро и сразу же попал в очень тихую, уютную среду, где, царила абсолютная чистота, которая так не свойственна этим ребятам. Все сидели перед громадными яблочными мониторами, ворочали картинки, что-то добавляли, фотошопили, рисовали и сканировали. Лена прохаживалась по территории бюро, словно школьный учитель во время контрольной. Время от времени она заглядывала в монитор-другой и тихим голосом советовала что-то. С ней соглашались без споров, что искренне меня поразило, так как дизайнер — натура творческая, одержимая собственным гением и с чужим мнением считаться не привыкшая. Но Лена, похоже, пользовалась таким авторитетом и уважением, что ей отвечали коротким кивком и без лишних препирательств исправляли, дорисовывали, меняли цветовые оттенки.

Увидев меня, она, не нарушая тишины, показала мне в сторону кабинетика за стеклянной перегородкой. Я прошел туда, стараясь не скрипеть и на цыпочках. Через стекло я наблюдал за ней, я рассмотрел ее так хорошо, как только было возможно в моем положении, и она понравилась мне окончательно.

Лена сочетала в себе несочетаемые вещи, сочетание которых так редко встречается в природе и называется… Называется… Не знаю я, как именно это называется, но Лена к своему высокому росту добавила каблуки высотой сантиметров в десять, и юбка ее была не то чтобы сильно короткой, но именно такой, какой и должна быть юбка женщины, которой ни к чему скрывать свои ноги. Ноги… Ну что может быть лучше, чем та самая стройная, «пушкинская» пара женских ног, ласкающая сперва взор, а затем уж, если повезет, сильно сжимающая твои бедра? Я еще при первой встрече заметил, что грудь у Костиной супруги как раз любимого моего размера, то есть, по моим ощущениям, должна умещаться в ладонях, согревая их и передавая в мозг теплые волны возрастающего напряжения. Ее рыжие, вьющиеся волосы чуть ниже плеч, сильные руки, ладони с долгими, восхитительными пальцами — несомненные признаки ума, сексуальности и породы. Стройная, с огромными лучистыми зелеными глазами, с невероятно красивым лицом, трепетной, нежной шеей, которую я уже мысленно гладил, целовал, покусывал, ах!

Я с трудом отвел взгляд, перевел дыхание. Как же я не рассмотрел всю ее раньше, тогда, в первый раз? И возможностей-то было больше, благо сидела она напротив! Водка и депрессия затмили мне глаза? Вряд ли… Тут иное. Табу на «чужую жену». Не мое, значит, и смотреть нечего. Но это было тогда, а сейчас… Сейчас я втерся в доверие и намерен был выжать из этого все, что только можно. Я уже член команды, так что мешает мне стать членом семьи? О, какая же я неблагодарная свинья, не так ли?

По моим наблюдениям (а я кое-что вижу и понимаю в физиогномике и в анатомии), так вот, по моим наблюдениям Костя Штукин был слабым любовником и такую женщину, как Лена, полностью удовлетворять не мог. «Впрочем, — подумал я, — все эти измышления могут разбиться о бастион ее морали, и тогда нечего и мечтать стать для этой рыжей женщины ее «особенным человеком». Я избегаю слова «любовники», чем-то оно мне не нравится, а вот «особенные люди» — это как раз то, что нужно. Из любовников, как правило, дальше уже ничего не получается, а вот, когда отношения между людьми превышают по своему качеству это банальное название, то любовники становятся друг для друга «особенными людьми», и здесь вероятно все, что угодно, любой вариант развития событий вплоть до создания семьи. Когда женщина рассматривает тебя как своего будущего, вероятного мужа, она сделает для тебя все на свете.

Поток моих размышлений был прерван. Лена распахнула дверь в кабинетик и застыла на пороге, вполоборота ко мне, продолжая давать какие-то указания дизайнеру — лохматому и большому, словно медведь, мужику с умными глазами и не вязавшимся с его могучей внешностью надтреснутым тенорком. У Лены был красивый голос, почти чистое сопрано.

— Осваиваешься? — запросто спросила она, очутившись, наконец, в опасной близости от меня: нас разделял только ее письменный стол.

— Да как тебе сказать? — в тон ей начал я. — Все привычно, я вполне в своем формате здесь, люди все приветливые, никто не косится, все, как мне кажется, хорошо.

— Вот и чудесно. — Лена легко развернула ко мне огромный футуристический монитор «Apple» и вдруг, внезапно подмигнув, спросила: — Начнем? Ты готов?

«Скажи мне «да», и я полезу под стол, — подумал я. — Я знаю твой вкус, он уже у меня на языке, и от этого стучит в висках и в солнечном сплетении делается жарко».

— Да, разумеется, Лена, — произнес я так, словно был пробитой шиной, исторгавшей остатки воздуха.

— Вот что мы хотим сделать, и уже даже делаем, пробуем…

Лена поводила «мышью». На огромном экране появлялись окна с картинками анимации, играми, зазвучала какофония из музыкальных файлов. Всю эту дребедень я, разумеется, давно уже видел. Моя неверная жена, подарившая мои тапки своему Вадиму, закачивала в свой телефон разные подобные штучки. У нее в трубке жил мурлыкающий котенок, лаял щенок, вместо звонков раздавались отрывки из попсовых песенок и тому подобное.

— Мобильный контент, — хмыкнул я. — Знакомая штука. Моя бывшая была активным юзером. Хотя почему, собственно, была? Она им и остается, и, как мне кажется, ее новый бойфренд делает это as well.

Лена удивленно посмотрела на меня, и… она настолько очаровательно выразила свое удивление, так искренне у нее это получилось: мимолетный поворот головы, мимика лица, которой позавидовал бы любой большой актер, взгляд ее прекрасных глаз, от которого у меня начало ныть сердце. Я сосредоточился на ее губах, это была словно съемка рапидом, то есть в замедленном режиме. Ее рот приоткрылся, обнажая белые, сахарные зубы, она о чем-то спросила, и я не сразу понял, что это был ее вопрос, адресованный ко мне.

— Извини, я не расслышал, — пожал плечами я, — я немного отвлекся. Повтори, что ты сказала?

— О, прости, — Лена выглядела немного смущенной. — Я полезла не в свое дело. Просто я удивлена, что у тебя, оказывается, такая ситуация. Позавчера мне показалось, что в твоей семье все более-менее в порядке. Ты же рассказывал, что у вас ребенок и все такое…

По этому ее «ребенок и все такое» Виктор понял, что детей у Лены нет и она их хочет, но в силу каких-то там особенных причин пока не может себе позволить. Каждая женщина хочет, чтобы у нее был ребенок, поэтому так часто можно то там, то здесь услышать «родила для себя», «родила без мужа», «мужа прогнала, зато ребенок есть» и тому подобное, житейское, жизненное, вечное. Автор этой книги, незаметно для читателя взявший на себя роль рассказчика от первого лица, не понаслышке знаком с таким положением вещей и считает его вполне приемлемым. Человек не зверь, и в то же самое время он зверь до костного мозга. Зверь в том, что испытывает могучее желание оставить потомство, зверь в том, что может бросить, оставить его на произвол судьбы, но это чаще о мужчинах, а женское, великое чувство материнства — это не звериное, ибо звери лишены способности любить. Женщина, любовь и материнство суть яблоки с одного дерева. Те из женщин, кто не реализовал своей задачи и не стал матерью, обречены идти во мраке и никогда не увидеть подлинного солнца. Того, что наполняет душу светом. Карьера, тусовки, друзья, свои и чужие хлопоты — только тогда все это имеет смысл, когда вы можете продлить этот ряд словом «мой ребенок». «Я должна забрать ребенка из детского сада», «я купила ребенку новую рубашку», «я вчера ходила на родительское собрание»… В глазах рыжей Лены я прочитал все это, и хоть был совсем никудышным отцом, но в душе шевельнулось что-то большое, округлое, словно там мгновенно надули футбольный мяч. К горлу подошли слезы. Я вспомнил свою трехлетнюю дочь, вспомнил, что за все это время, быть может, всего два-три раза с ней повозился и лишь однажды погулял, неумело толкая перед собой детскую коляску.

— Да, у нас и ребенок и все такое, — сдавленно ответил я. — Но еще позавчера днем я назывался мужем в настоящем, так сказать, времени, а теперь только в прошедшем. Дочь она мне, конечно, не отдаст. Да и какой из меня отец? Лена, мы зашли куда-то не туда, по моим ощущениям. Моя личная жизнь, дети — все это как-то не актуально уже. Давай лучше о проекте. В чем суть и что от меня требуется?

Я лишний раз убедился, что красивый человек красив во всем. Лена так изящно положила передо мной буклет, так изысканно раскрыла его, перелистала, нашла нужную страницу и грациозно указала длинным своим пальцем на колонки с цифрами:

— Это наш рекламный проспект, как видишь. В принципе здесь все то же самое, что и в моем компьютере, только красиво и убедительно сверстано. Бизнес, которым я… — она осеклась было, но тут же поправилась: — мы пытаемся заниматься, называется контент-провайдинг.

— Мерси за ликбез, — улыбнулся я. — Я догадывался, что именно как-то так он и называется.

«Не зря она сначала сказала «я» вместо «мы». Значит, во-первых, у нее амбиции, раз она считает этот проект только своим, а возможно, что именно так оно и есть и это целиком, от начала до конца, ее идея. Но есть и во-вторых, и это мне гораздо важнее. Это «я» означает ее желание дистанцироваться от мужа и пусть пока это лишь в профессиональных отношениях…» Я поморщился, подержался двумя пальцами за переносицу: «Дурак. У женщин нет разделения на «профессиональное» и «личное». Если она так проговаривается, то в душе она и впрямь уже не близка с мужем. Значит, у меня есть шанс. Хороший шанс. Здесь сейчас все будет зависеть только от моих способностей, а я способен, это несомненно. Женщины ценят силу мысли. Если она увидит, что я пру как танк в бизнесе, она поймет, каков я в любви. Она уже сейчас чувствует это, но у нее это в виде кома ассоциаций, из которых еще только предстоит выложить мозаичную картину, где будет все. У меня позади ничего нет, мост в прошлое сгорел, а в будущем надо адаптироваться и окружить себя только самыми лучшими чувствами, людьми и впечатлениями».

— Волшебно. — Она улыбнулась, и я, наклонив голову так, чтобы она не заметила, облизал сухие губы. Улыбка у нее была необыкновенная, когда она улыбалась, то улыбалась как-то вся, всем лицом, из глаз брызгали смешинки, кожа на лбу собиралась в легкие, едва намеченные морщинки, брови ее чуть приподнимались, мило изгибаясь. Господи, боже мой, и все святые угодники, сколько бы вас там ни было, что это была за женщина! Я с удивлением отметил, что ощущения, привычный порядок чувств, состоящий из несложных оттенков похоти, куда-то валится, рушится, словно шаткий и жалкий плетень на ветру. И ветер этот, чистый, свежий, непознанный, одновременно ошеломил и восхитил меня. Это ветер любви. Он наполняет легкие, преобразуясь в пьянящий, разом заполняющий душу нерукотворный свет. Ничего подобного я никогда в своей, в общем-то, жалкой, обделенной великим чувством любви жизни не ощущал.

— Итак, мы одни из многих, кто рисует вот такие вот картинки, делает мелодии, пытаясь соблюдать авторское право их исполнителей, чего почти никогда не удается сделать. — Она сопроводила это признание коротким смешком. — И мы хотим стать лучшими и первыми. Авторскими правами занимается юрист, он контактирует со всеми этими «обществами по защите авторских прав», которые ни черта не защищают, а только, в свою очередь, паразитируют на авторах. В этом, не побоюсь этого слова, аспекте ты нам не интересен. А вот что касается достижения призового места, то, по нашему с Костей коллективно-семейному мнению, ты как раз та самая призовая лошадка, которая нас к этому месту с комфортом доставит. Уж прости мне мой бизнес-цинизм, но что есть, то есть. Знаешь, я привыкла называть вещи своими именами. Мы тебе платим, ты на нас работаешь. Лидерство в отрасли — это та цель, которую мы рассчитываем достичь с твоей помощью, Витя.

Конец ознакомительного фрагмента.