Русский патриотизм и советский социализм

Алексей Кожевников, 2017

Монография посвящена одному из наиболее противоречивых явлений общественной и культурной жизни СССР на протяжении почти всей его истории (1917–1985 гг.) – идеям русского патриотизма. На основе широкого круга источников выявляются корни и прослеживается дальнейший генезис новой патриотической идеологии, исследуются формы ее проявления, особенности отношения советских властей к «русскому фактору» в политической и культурной жизни того времени. Альтернативным официальному курсу проектам решения «русского вопроса», предлагаемым русскими национал-патриотами (диссидентами), посвящена отдельная глава книги. Для историков, политологов и всех, интересующихся прошлым нашего Отечества.

Глава 2. От идеи «мировой революции» к государственному патриотизму (октябрь 1917–1953 гг.)

§ 1. Идеи «красного патриотизма» в годы Гражданской войны (1918–1920 гг.)

Октябрьская революция 1917 г. и приход большевистской партии к власти ознаменовали собой не только коренной слом социально-экономических и политических институтов прежней капиталистической России, но и явились началом новой государственности. Ее политическое содержание, основанное на принципе «диктатуры пролетариата», главные законы ее организации и функционирования были разработаны В. И. Лениным еще в августе-сентябре 1917 г. В известном теоретическом труде «Государство и революция» он писал: «Пролетариату необходима государственная власть, централизованная организация силы, организация насилия и для подавления сопротивления эксплуататоров и для руководства громадной массой населения, крестьянством, мелкой буржуазией, полупролетариями в деле «налаживания» социалистического хозяйства»^[114]. Образовавшаяся на руинах Российской империи Советская Российская республика нуждалась не только в создании своего государственного аппарата, армии, хозяйственных органов, но и в собственной патриотической идеологии. Решающим фактором, повлиявшим на её формирование, явились начавшаяся с весны 1918 г. полномасштабная Гражданская война и иностранная военная интервенция.

Белогвардейское движение, которое ставило своей целью ниспровержение большевиков и выступало под лозунгами «единой и неделимой» России и освобождения ее от «засилья Интернационала», не смогло стать действительно «всенародным» и патриотическим. Во многом это объяснялось преимущественно дворянским и буржуазным социальным составом движения, отсутствием единой социально-политической программы и абстрактными националистическими призывами белых, которые не могли привлечь на свою сторону большинство крестьян, заинтересованных, прежде всего, в решении земельного вопроса. Карательные меры против мирного населения на территориях, «освобожденных» от большевизма, также не могли служить свидетельством «народного» характера белого движения. Главнокомандующий Добровольческой армией А. И. Деникин в своих мемуарах с недоумением констатировал, что после «освобождения» его войсками огромных российских территорий, ожидаемой поддержки белых со стороны всех враждебных Советской власти элементов не произошло^[115]. Характерны в этом отношении и свидетельства иностранцев, наблюдавших положение в «белом лагере». Так, английский корреспондент телеграфировал 11 февраля 1920 г. из Новороссийска: «Год тому назад союзные державы соединенно решили покончить с большевиками. Но союзники и Деникин, сменивший Корнилова, и все мы допустили одну ошибку. Мы забыли ознакомиться с настроениями русского народа. Мы ожидали взрыва добровольческого движения, но он не осуществился»^[116].

«Патриотическая» риторика белогвардейцев существенно дискредитировалась и фактом оказываемой им значительной финансовой и военной помощи со стороны Антанты. Эта помощь подтверждалась и официальными западными кругами. Так, факты поддержки армии Деникина британскими властями приведены одним из главных организаторов военной интервенции против Советской России У. Черчиллем в его работе «Мировой кризис» (вышла в период 1923–1931 гг.): «По совету генерального штаба, начиная с июля месяца 1919 г., Англия оказывала ему (Деникину) главную помощь, и не менее 250 тыс. ружей, 200 пушек, 30 танков и громадные запасы оружия и снарядов были посланы через Дарданеллы и Черное море в Новороссийск. Несколько сотен британских армейских офицеров и добровольцев в качестве советников, инструкторов, хранителей складов и даже несколько авиаторов помогали организации деникинских армий… Было бы ошибочно думать, что в течение всего этого года мы сражались на фронтах за дело враждебных большевикам русских. Напротив того, русские белогвардейцы сражались за наше дело»^[117]. В 1919–1920 гг. расходы Великобритании на армию Деникина (Вооруженные Силы Юга России) составили около 100 млн. фунтов стерлингов^[118]. Британское военное командование полностью обеспечивало потребности белых армий в артиллерии и стрелковом вооружении. При этом войска А. И. Деникина, Н. Н. Юденича и Е. К. Миллера было решено перевооружить исключительно английским оружием, а армию А. В. Колчака — винтовками из «русских заказов» периода Первой мировой войны. США, как одна из ведущих держав Антанты, также были заинтересованы во всемерной поддержке белогвардейцев. Американское правительство предоставило армии А. В. Колчака кредит в размере 262 млн. долларов и в счёт этой суммы на протяжении 1918–1919 гг. направили ему 450 тысяч винтовок, несколько тысяч пулеметов, сотни орудий, боеприпасы. Япония израсходовала на содержание белогвардейских формирований на Дальнем Востоке в 1918–1922 г. около 160 млн. иен^[119]. После разгрома основных сил Колчака и Деникина организованная в 1920 г. в Крыму Русская армия П. Н. Врангеля сразу же была «взята на обеспечение» странами Антанты. Так, английское правительство ассигновало Врангелю 14,5 млн. фунтов стерлингов, французское правительство дало ему заём в сумме 150 млн. франков. Антанта предоставила армии Врангеля большое количество оружия, тяжелую артиллерию, танки, самолёты, передала ему почти все германское вооружение, оставшееся в Болгарии^[120]. Впрочем, среди лидеров белого движения появлялись военачальники, делавшие главную политическую и материальную «ставки» на немецкие оккупационные власти. Это, прежде всего, относилось к «освободительной» деятельности атамана Всевеликого войска Донского П. Н. Краснова. По справедливому замечанию историка А. В. Репникова, «успехи Дона в борьбе с Красной армией и устойчивость власти атамана в значительной мере были обусловлены его лояльностью и тесным сотрудничеством с командованием германских войск, занимавших часть территории области»^[121]. В своем приказе «Всевеликому войску Донскому» от 17 мая 1918 г. Краснов потребовал, «чтобы все воздерживались от каких бы то ни было выходок по отношению к германским войскам и смотрели бы на них так же, как и на свои части». В письме к кайзеру Вильгельму (18 мая) с просьбой о поставках оружия атаман взамен предлагал установить «правильные торговые отношения» с Германией^[122]. Впрочем, после капитуляции Германии в ноябре 1918 г. П. Н. Краснов обратился за поддержкой к Великобритании и Франции, «проявив склонность следовать политической конъюнктуре»^[123].

Лидеры кадетов, правых эсеров, российского финансового капитала также охотно шли на контакты с представителями западных держав и рассматривали иностранную интервенцию как действенную меру в борьбе с большевизмом. На Ясском совещании лидеров российских буржуазных партий и представителей держав Антанты, проходившем в ноябре 1918 г., был разработан план совместных действий против большевизма. Члены «русской делегации» на совещании (октябристы B. В. Меллер-Закомельский и А. В. Кривошеин, кадеты П. Н. Милюков и М. М. Фёдоров, монархист В. И. Гурко, банкир В. П. Рябушинский и др.) выступили с призывом к странам Антанты «о немедленном приходе союзных вооружённых сил» на Юг России (в Одессу и Николаев) для поддержки белого движения в его борьбе с Советской властью^[124]. О своей деятельности в пользу западных держав и о контактах с представителями английской, французской, польской разведок в годы Гражданской войны дал подробные показания Военной коллегии Верховного Суда СССР в августе 1924 г. один из лидеров правых эсеров Б. В. Савинков. Признавая антинациональный характер своей борьбы с большевизмом — «властью, признанной русским народом», Савинков указывал на неизбежную зависимость антисоветских сил от иностранной помощи: «Я поступал так, как поступали все белые, опиравшиеся на иностранцев. А без опоры на иностранцев мы воевать не могли»^[125]. Еще более конкретное выражение это признание Савинкова получило в его знаменитом письме «Почему я признал Советскую власть», написанном после процесса: «Есть еще одно обстоятельство… Я говорю о связи с иностранными государствами. Кто борется — тот в зависимости от иностранцев: от англичан, французов, японцев, поляков… Кто борется, тот в железных тисках — в тисках финансовых, военных, даже шпионских. Иными словами, на границе измены. Ведь никто не верит в бескорыстие иностранцев. Ведь каждый знает, что Россия снится им как замаскированная колония, самостоятельное государство, конечно, но работающее не для себя, а для них»^[126]. Разоблачая коллаборационизм представителей крупной буржуазии, которая пошла на союз с Антантой в борьбе против большевизма, В. И. Ленин отмечал, что российская буржуазия «готова была на все, чтобы удушить Советскую власть самыми подлыми способами — предать Россию кому угодно, только чтобы уничтожить власть Советов…»^[127].

Западные государства приняли самое активное участие в гражданской войне в России. К весне 1919 г. на территории бывшей Российской империи действовали войска 14 иностранных государств общей численностью более 300 тыс. человек^[128]. Разумеется, политическое и военное вмешательство «союзников» России в ее внутренний гражданский конфликт было продиктовано отнюдь не «миротворческими» намерениями. Кроме опасности распространения «коммунистической угрозы» на страны Европы и всего мира западные финансовые и политические круги беспокоила возможность восстановления сильного Российского государства с антикапитал истической идеологией. Наступившая после распада Российской империи «смута» создала благоприятные условия для передачи ее территорий под контроль иностранных держав и международного финансового капитала. В конце ноября 1917 г. на межсоюзной конференции в Париже правительства стран Антанты договорились о борьбе против победившей большевистской революции в России. 23 декабря 1917 г. между представителями Англии и Франции в Париже было заключено соглашение о всесторонней помощи белогвардейским формированиям, а также о разделе «сфер влияния» на территории бывшей Российской империи. По этому соглашению предполагалось отторгнуть от России Прибалтику, Украину, Кавказ, Дон, Крым, Среднюю Азию, Бессарабию и другие территории. Зоной английских интересов были признаны Кавказ, Дон и Кубань. В свою очередь, Украина, Бессарабия, Крым объявлялись французской зоной влияния. Была также достигнута договоренность о том, что Дальний Восток и Сибирь становятся преимущественно сферами влияния США и Японии^[129].

Примечательно, что западные политические круги декларировали свою военную и финансовую поддержку белогвардейцев и собственную интервенцию как «помощь русским национальным силам»^[130]. В утверждённом 17 февраля 1919 г. Главным командованием армиями Антанты «Плане действий» по расширению военной интервенции провозглашалось, что «реставрация режима порядка в России является делом сугубо национальным, которое должен осуществить сам русский народ»^[131]. Для успешного осуществления этого «национального дела» предлагались меры по «оккупации Украины» войсками союзных держав, «блокада побережья Балтийского моря британским флотом», «действия Франции в Сибири» и ее участие в «организации польской армии». Все эти действия должны были служить главной цели, которая также обозначалась в документе: «Для держав Антанты встает жизненная необходимость свергнуть его (Советское правительство — А. К.) как можно скорее, и возникает долг солидарности осуществить с этой целью совместные усилия»^[132].

«Русские национальные силы» в лице лидеров белого движения щедро расплатились со своими союзниками и кредиторами за оказанную помощь. Так, за период своего пребывания на русском Севере иностранные оккупанты, с согласия белогвардейцев, вывезли леса, льна, марганцевой руды на сумму более 3,5 млн. фунтов стерлингов. Во время пребывания в Крыму армии Врангеля интервенты вывезли с 1 февраля по 1 сентября 1920 г. около 3 млн. пудов зерна, 830 тыс. пудов соли, 120 тыс. пудов льна, 120 тыс. пудов табака, 63 тыс. пудов шерсти и другое сырье. Белогвардейцами фактически за бесценок был продан США, Великобритании и Франции русский Черноморский торговый флот^[133]. На Дальнем Востоке только за первые три месяца 1919 г. американо-японские интервенты вывезли более 3 млн. шкурок ценной пушнины, за весь год — 14 млн. пудов сельди, вывозилось большое количество леса^[134]. В целях экономического закабаления русских дальневосточных территорий оккупанты создали при содействии белогвардейских властей во Владивостоке отделения банков США — национального Нью-Йоркского Сити-банка, Меркантиль Оверси и К°, Чайна-Джапан трейдинг банка, а также отделения японских банков — Спеши — и Чосен-банка. Американские и японские монополии (Морган, Рокфеллер, Дюпон, Мицуи и Мицубиси) получали огромные прибыли от эксплуатации природных богатств Дальнего Востока. Япония получила от правительства Колчака право на продление рыболовной конвенции 1907 года, что дало возможность японским предпринимателям захватить в свои руки почти все русские рыболовные участки на дальневосточном побережье^[135]. За время белогвардейской диктатуры братьев Меркуловых в Приморье (1921–1922 гг.) японские интервенты расхитили достояние региона на сотни млн. рублей золотом^[136]. Расширялась и религиозная американская экспансия при полном невмешательстве «русских патриотических властей». В 1918–1920 гг. на Дальний Восток засылались сотни американских проповедников. Ими были созданы отделения «Христианского союза молодых людей», субсидировались различные сектантские общины^[137]. Конкурирующие с американцами японские и французские власти также рассматривали российский Дальний Восток зоной своих геополитических и экономических интересов. Главную ставку в реализации своих планов они делали на белогвардейцев. В 1921 г. представителями Дальневосточной республики (ДВР) были преданы огласке документы, изобличавшие агрессивные планы японских политических кругов в этом регионе. В частности, был опубликован секретный договор между Японией и Францией, по которому последняя соглашалась на оккупацию японцами Дальнего Востока и Сибири. Для этих целей французской стороной предлагалась переброска из Европы на Дальний Восток в распоряжение японского командования и его ставленника атамана Г. М. Семенова частей врангелевских войск. В документе отмечалось, что «французское правительство готово поддержать тот проект, чтобы японское правительство получило в Сибири свободу действий и чтобы бывшая армия Врангеля под руководством Семенова или других русских офицеров освободила занятые большевиками сибирские территории. После этого освобождения японское правительство может повести дело таким образом, что освобожденные области, находясь под японским протекторатом, но с русским управлением, подпадут совершенно под японское влияние». Был также опубликован секретный договор между Японией и атаманом Семеновым, по которому японская сторона брала на себя обязательства по снабжению его войск и белогвардейских формирований Р. Ф. Унгерна фон Штернберга оружием и деньгами. Разумеется, все это основывалось на согласии «белых вождей» пойти на возможные территориальные уступки «союзникам» в случае победы и даже признать иностранный протекторат^[138]. Эти и другие подобные факты никак не соответствовали «патриотическим» лозунгам «восстановления великой России», которые выдвигали лидеры и идеологи белого движения.

Развернувшееся широкое партизанское движение на территориях, оккупированных иностранными войсками, также свидетельствовало о нежелании народных масс признавать в лице зарубежных «освободителей от большевистского ига» новоявленных «спасителей» России. Неприкрытый грабеж национальных богатств страны и беспощадный террор оккупантов против мирного населения едва ли могли служить надежной основой для укрепления подобного пропагандистского образа. Характерное свидетельство содержится в мемуарах Члена Союзнической Судебной Комиссии, капитана А. Мандрилли. Утверждая, что победа большевиков объяснялась, прежде всего, народным стремлением к национальной независимости, он жестко критиковал союзников: «Их поведение помешало им преодолеть недоверие аморфных масс, для которых большевистская пропаганда нашла легкую наживку — разжигание ненависти к иностранцам, которые вмешиваются во внутренние дела России, прикрывшись маской фальшивого сентиментализма»^[139].

Уже после разгрома основных сил белых армий Колчака и Деникина и иностранных интервентов И. В. Сталин в своей статье «К военному положению на Юге» (январь 1920 г.) указывал, что прямым следствием победы белогвардейцев явилась бы потеря национальной независимости России: «Деникин и Колчак несут с собой не только ярмо помещика и капиталиста, но и ярмо англо-французского капитала. Победа Деникина-Колчака есть потеря самостоятельности России, превращение России в дойную корову англо-французских денежных мешков. В этом смысле Советское правительство есть единственно народное и единственно национальное в лучшем смысле этого слова правительство, ибо оно несет с собой не только освобождение трудящихся от капитала, но и освобождение всей России от ига мирового империализма, превращение России их колонии в самостоятельную свободную страну»^[140].

Таким образом, большевизм, победивший в Петрограде, Москве и ряде центральных губерний страны, находясь во враждебном кольце интервентов и контрреволюции, объективно становился единственной политической силой, способной отстоять государственный суверенитет России. Пролетариат первой Республики Советов обрел свое Отечество, которое нуждалось в защите. Мобилизация трудящихся масс для обороны республики требовала создания новой армии и «реабилитации» идеи патриотизма, идеи Отечества.

Призыв к защите социалистического Отечества впервые прозвучал в феврале 1918 г., еще за несколько месяцев до начала широкомасштабной военной интервенции. 22 февраля 1918 г. публикуется написанный В. И. Лениным декрет-воззвание Совета Народных Комиссаров (СНК) «Социалистическое Отечество в опасности!». Он появился в критический момент истории молодой республики, когда Германия, воспользовавшись срывом мирных переговоров в Брест-Литовске, развернула наступление на Советскую Россию. Декрет гласил: «Социалистическая республика Советов находится в величайшей опасности. До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита республики Советов против полчищ буржуазно-империалистической Германии»^[141]. После обозначения конкретных мер, необходимых для обороны республики, декрет-воззвание заканчивался словами: «Да здравствует социалистическое отечество!», «Да здравствует международная социалистическая революция!»^[142]. Характерно, что наряду с призывом к защите Отечества стратегическая установка большевиков на мировую интернациональную революцию оставалась главенствующей. Основные надежды большевистское руководство возлагало на возможность победы революции в Германии, как родины европейской социал-демократии, и испытанного в классовых боях пролетариата. Россия, — государство победившего пролетариата, — рассматривалась как временный революционный плацдарм, отвоеванный у мировой буржуазии, который необходимо было отстоять. По свидетельству Л. Д. Троцкого, проект воззвания обсуждался при участии левых эсеров. В ответ на их замечание о неправомерности использования лозунга «Защиты Отечества», противоречившего задачам распространения мировой революции на страны Европы, В. И. Ленин указал на его политическую своевременность. По мнению главы советского правительства, такой лозунг «сразу показывает перемену нашего отношения к защите отечества на 180 градусов. Так именно и надо!»^[143].

3 марта 1918 г. между Советской Россией и странами Четвертного союза был подписан мирный договор. От России в пользу Германии и ее союзников отторгались Украина, Польша, Литва, Латвия, западная часть Белоруссии, территории в Закавказье. Всего Советская Россия теряла около 1 млн. кв. км территории, входившей ранее в состав Российской империи. По статьям договора советская сторона демобилизовала армию и флот, а также только что созданные части Красной Армии. Советское государство обязывалось уплатить Германии контрибуцию в 90 тонн золота^[144]. Крайне тяжелые и унизительные для России условия «мира» явились поводом для обвинений большевиков в предательстве национальных интересов страны и «сговоре» с германской стороной. Сложившееся положение требовало разъяснений позиции партии в отношении Брестского мира. В день переезда советского правительства в Москву (11 марта 1918 г.) В. И. Ленин пишет статью «Главная задача наших дней», носившую программный характер. В качестве эпиграфа были взяты слова поэта Н. А. Некрасова: «Ты и убогая, ты и обильная, / Ты и могучая, ты и бессильная / — Матушка-Русь!». Говоря о тяжелых последствиях Брестского мира (который, по исторической аналогии назван Тильзитским — между Наполеоном и Александром I в 1807 г.), В. И. Ленин указывал: «Мы принуждены были подписать «Тильзитский» мир… Надо измерить целиком, до дна, всю ту пропасть поражения, расчленения, порабощения, унижения, в которую нас теперь толкнули. Чем яснее мы поймем это, тем более твердой, закаленной, стальной сделается наша воля к освобождению, наше стремление подняться снова от порабощения к самостоятельности, наша непреклонная решимость добиться во что бы то ни стало того, чтобы Русь перестала быть убогой и бессильной, чтобы она стала в полном смысле слова могучей и обильной… У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция, — чтобы создать действительно могучую и обильную Русь. Русь станет таковой, если отбросит прочь всякое уныние и всякую фразу, если, стиснув зубы, соберет все свои силы, если напряжет каждый нерв, натянет каждый мускул, если поймет, что спасение возможно только на том пути международной социалистической революции, на который мы вступили»^[145]. В той же статье со всей определенностью был заявлен тезис о наличии у победившего русского пролетариата своего, отвоеванного у международного капитала революционного Отечества и необходимости его защиты в условиях обостряющегося классового противостояния и реальной угрозы иностранной агрессии. Война трудящихся за независимость своей социалистической республики рассматривалась уже как «отечественная»: «Мы оборонцы с 25 октября 1917 г. Мы за «защиту отечества», но та отечественная война, к которой мы идем, является войной за социалистическое отечество, за социализм, как отечество, за Советскую республику, как отряд всемирной армии социализма»^[146]. Спустя три дня, в своем выступлении на IV Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов (14 марта 1918 г.) глава советского правительства еще более определенно обозначил отношение большевизма к вопросу об «отечестве»: «С 25 октября мы сказали открыто, что мы за защиту отечества, ибо у нас есть это отечество»^[147]. Таким образом, классическая марксистская формулировка в сложившихся условиях признавалась политически неактуальной.

Высадка войск стран Антанты на Севере и Дальнем Востоке России весной 1918 г. стала началом широкомасштабной интервенции против молодой Советской республики. Это событие, а также нарастающее гражданское противостояние привели советское руководство к необходимости провозглашения революционной войны как войны Отечественной. В связи со сложившимся положением был переориентирован и партийно-пропагандистский аппарат. В марте 1918 г., в резолюции VII съезда РКП(б)) отмечалось: «Исторически неизбежны в настоящий период начавшейся эры социалистической революции многократные военные наступления империалистических государств (как с Запада, так и с Востока) против Советской России… Первейшей и основной задачей и нашей партии, и всего авангарда сознательного пролетариата, и Советской власти съезд признает принятие самых энергичных, беспощадно решительных и драконовских мер для повышения самодисциплины и дисциплины рабочих и крестьян России, для разъяснения неизбежности исторического приближения России к освободительной, отечественной, социалистической войне»^[148].

Призыв к защите нового социалистического Отечества звучал не только в документах большевистской партии, но и в решениях местных советских органов. Так, в постановлении V съезда Советов Дальнего Востока (Хабаровск, 25–28 августа 1918 г.), проходившего в условиях начавшегося наступления объединенных войск американо-японских интервентов и белогвардейцев, подчеркивалось: «Мы будем бороться всеми силами, имеющимися в нашем распоряжении. Ни одной пяди своей социалистической родины не уступим без боя. Если же под напором огромных вражеских сил мы должны будем отойти от теперь занятых нами позиций, то сделаем это лишь в последнюю минуту с проклятием в устах и для того, чтобы, собравшись со свежими силами, вновь ринуться на обнаглевших врагов»^[149].

Признание социальной борьбы русских трудовых масс как борьбы национально-освободительной, против агрессии западных буржуазных правительств и связанного с ними отечественного капитала — со всей определенностью было обозначено в заявлении наркоминдела Г. В. Чичерина, опубликованного на страницах газеты «Известия» в сентябре 1918 г. В «Ответной ноте Народного комиссара по иностранным делам», предъявленной представителям нейтральных держав, Чичерин подчеркивал: «Подавляющее большинство русского народа в лице Второго съезда рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов отдало власть в руки Рабоче-Крестьянского Правительства. Кучка капиталистов, желавших получить обратно в свои руки фабрики и банки, отнятые у них в пользу всего народа, кучка генералов, желающих снова палкой учить подчинению рабочих и крестьян, не признали этого решения русского народа. Они при помощи денег иностранного капитала мобилизуют контрреволюционные банды, при помощи которых обрезывают Россию от хлеба, дабы костлявая рука голода задушила русскую революцию… Они предали Россию на юге, севере и востоке чужестранным империалистическим государствам, призывая чужие штыки отовсюду, откуда только их могут получить… Эту контрреволюционную клику, пользующуюся поддержкой иностранного капитала и русской буржуазии, желающей набросить на шею русского народа петлю рабства и войны, русский трудовой народ беспощадно подавит»^[150]. Задачи обороны республики от внешней агрессии и внутренней контрреволюции приобрели для советского руководства первостепенное значение. 29 июля 1918 г. объединенное заседание ВЦИК, Моссовета и представителей рабочих организаций объявило социалистическое Отечество в опасности и призвало трудящихся к его защите. Позднее, в начале сентября 1918 г. — в период, когда положение на фронтах стало наиболее критическим, — ВЦИК объявил Советскую республику единым военным лагерем. Постановление ВЦИК от 2 сентября гласило: «Все силы и средства Социалистической республики ставятся в распоряжение священного дела вооруженной борьбы против насильников»^[151]. Обращает внимание использование здесь нехарактерной для коммунистов терминологии — борьба против классовых врагов впервые объявлялась «священной». Были приняты меры по организации централизованного руководства фронтами и военными учреждениями, б сентября 1918 г. был создан Революционный военный совет республики (РВСР) — орган, призванный осуществлять в условиях войны непосредственное руководство армией и флотом. Его председателем был назначен Л. Д. Троцкий. Постановлением ВЦИК от 30 ноября 1918 г. образовывается чрезвычайный орган Советского государства — Совет рабочей и крестьянской обороны. Его возглавил В. И. Ленин, в первоначальный состав Совета были включены И. В. Сталин, Л. Д. Троцкий, Л. Б. Красин и другие партийные и советские руководители. На протяжении 1918 г. шёл процесс формирования Рабоче-Крестьянской Красной Армии, организации ее военных и политических структур.

Придерживаясь принципиальной установки на неизбежность скорой европейской революции, которая произойдёт лишь в случае удержания коммунистами власти в России, В. И. Ленин и большевики рассматривали вопрос о защите Отечества также в общем контексте решения задач мировой революции. В своем докладе на объединённом заседании ВЦИК и Моссовета 14 мая 1918 г. глава советского правительства подчеркивал: «Мы оборонцы после 25 октября 1917 года, мы завоевали право на то, чтобы защищать отечество… Мы защищаем отечество от империалистов… Мы защищаем не великодержавность: от России ничего не осталось, кроме Великороссии, — не национальные интересы, мы утверждаем, что интересы социализма, интересы мирового социализма выше интересов национальных, выше интересов государства. Мы оборонцы социалистического отечества… Это маленький островок среди окружающей империалистический мир войны, но на этом островке мы показали и доказали все, что может сделать рабочий класс»^[152]. Классовое отношение к идее патриотизма проявлялась и в более поздних высказываниях В. И. Ленина. Патриотизм в своем дореволюционном «исконном» значении рассматривался как идеология буржуазии, идеология, мешающая сплочению интернациональных масс, замыкающая себя в национально-государственных границах. В ноябре 1918 г. Ленин констатировал: «Наша революция боролась с патриотизмом. Нам пришлось в эпоху Брестского мира идти против патриотизма (имеется в виду признание большевиками тяжелых и унизительных для России условий Брестского мира с Германией — А. К.). Мы говорили: если ты социалист, такты должен все свои патриотические чувства принести в жертву во имя международной революции»^[153]. Вместе с этим новая политическая обстановка, военное положение, в котором с весны 1918 г. оказалась Советская республика, объективно способствовали утверждению патриотической идеи как важного элемента пропаганды революционного оборончества.

Первые значительные победы Красной Армии над войсками белогвардейцев и чехословаков в Поволжье осенью 1918 г. укрепили позиции большевиков и способствовали переходу на их сторону значительной части среднего крестьянства. В ноябре 1918 г. В. И. Ленин отмечал: «Неизбежно наступил поворот в положении мелкобуржуазной демократии… Это поворот не случайный, не личный. Он касается миллионов и миллионов людей, которые поставлены в России в положение среднего крестьянства… Поворот касается всей мелкобуржуазной демократии. Она шла против нас с озлоблением, доходящим до бешенства, потому что мы должны были ломать все ее патриотические чувства. А история сделала так, что патриотизм теперь поворачивает в нашу сторону. Ведь ясно, что нельзя свергнуть большевиков иначе как иностранными штыками»^[154].

В те же ноябрьские дни происходят революции в Германии и Австро-Венгрии. Эти события явились для большевиков не только подтверждением правоты их стратегии в отношении Брестского мира, но и укрепили уверенность в начале общеевропейской революции, в которой Советской России предстоит сыграть ведущую роль. 13 ноября 1918 г. ВЦИК аннулирует Брестский договор. Выступления В. И. Ленина того времени проникнуты идеями революционно-патриотического мессианства. Так, в своей речи на III съезде рабочей кооперации 9 декабря 1918 г. он подчеркивал: «Раньше западные народы рассматривали нас и все наше революционное движение, как курьез. Они говорили: пускай себе побалуется народ, а мы посмотрим, что из всего этого выйдет… Чудной русский народ!.. И вот этот «чудной русский народ» показал всему миру, что значит его «баловство»». В настоящий момент, когда подошло начало немецкой революции, один из иностранных консулов говорил Зиновьеву: «Да еще не известно, кто больше использовал Брестский мир, вы или мы». Это говорил он потому, что все говорят то же самое. Все увидали, что это только начало всемирной великой революции. И это начало великой революции положили мы, отсталый русский «чудной» народ… Нужно сказать, что история идет странными путями: на долю страны отсталой выпала честь идти во главе великого мирового движения. Это движение видит и понимает буржуазия всего мира»^[155].

Показательно, что выдвинутый В. И. Лениным тезис о ведущей роли русского народа в деле социального освобождения человечества нашел отклик и у представителей интеллигенции, ранее оппозиционно настроенной к новой власти. Недавний идейный оппонент большевизма А. М. Горький в своем выступлении на I конгрессе Коммунистического Интернационала в марте 1919 г. отмечал: «Сегодня началась великая работа освобождения людей из крепкой, железной паутины прошлого… Случилось так, что впереди народов идут на решительный бой русские люди… Сегодня они идут к победе или на смерть пламенно и мужественно, как старые, привычные бойцы… То, что творится сейчас на Руси, должно быть понято, как гигантская попытка претворить в жизнь, в дело великие идеи и слова, сказанные учителями человечества, мудрецами Европы… И если честные русские революционеры, окруженные врагами, измученные голодом, будут побеждены, то последствия этого страшного несчастия тяжко лягут на плечи всех революционеров Европы, всего ее рабочего класса… Русский рабочий верит, что его братья в Европе не дадут задушить Россию»^[156].

Несмотря на следование марксистской установке на «мировую революцию» и учреждение для этих целей Коммунистического Интернационала, расчеты большевистских руководителей на скорую поддержку Советской России европейским (прежде всего, германским) пролетариатом не оправдались. Революции 1919 года в Баварии и Венгрии были подавлены интервентами и внутренней контрреволюцией. «Нас блокирует Европа, мы лишены ожидавшейся помощи европейского пролетариата, на нас со всех сторон… лезет контрреволюция», — констатировал В. И. Ленин^[157]. Однако, надежды на возможную поддержку Советской России со стороны пролетариата Европы (а с начала 1920-х гг. — и трудящихся Азии, прежде всего Китая) оставались у части большевистского руководства вплоть до начала 1930-х гг.

Продолжавшаяся Гражданская война, усиление иностранной интервенции, блокада центральных районов России, реальная угроза гибели Советского государства и коммунистической власти — все эти факторы объективно подводили большевистское руководство к более широкому использованию идей русского патриотизма в пропаганде революционного оборончества. В причудливом сочетании с идеями интернационализма и всемирной пролетарской революции русский патриотизм, в большевистской интерпретации (позднее названной философом Н. В. Устряловым «национал-большевизмом»), становился одним из элементов раннесоветской идеологии. Задача защиты революционного Отечества и «освободительная миссия» русского пролетариата по отношению к угнетенным других стран и народов требовали воспитания у красноармейцев качеств интернационалиста и патриота. Этому способствовал ряд факторов. К концу гражданской войны в пятимиллионной РККА русские составляли абсолютное численное большинство — 77,6 %, украинцы — 13,7 %, белорусы — 4 %, татары, башкиры, латыши и другие национальности — 4,7 % (кроме того, в частях Красной Армии в разное время служили около 200 тыс. зарубежных интернационалистов)^[158]. Другим немаловажным фактором являлась деятельность белогвардейских диверсионно-пропагандистских органов (прежде всего, колчаковского РОПД и деникинского ОСВАГ)^[159], направленная на дискредитацию большевизма как «антинационального» движения, на идеологический подрыв Красной Армии и советского тыла. Широко практиковалась публикация и переброска в части РККА материалов об «антипатриотической» политике коммунистов (в частности, о «германо-большевистском заговоре» — фрагменты из так называемых «документов Сиссона»), фальшивых номеров партийных и советских газет («Правда», «Беднота» и др.), поддельные декреты Советского правительства и приказы по Красной Армии^[160].

Все это заставляло руководство республики усилить пропагандистскую работу в РККА. В 1919 г. в Красной Армии и на Флоте окончательно сложилась структура партийно-политического аппарата: партячейки, институт военных комиссаров, политотделы во главе с Политуправлением Реввоенсовета Республики (РВСР). Кроме политучебы, разъяснения политики партии и Советского государства предпринимались первые шаги по патриотическому воспитанию красноармейцев. Для этого понадобилось обращение к армейским традициям и военному теоретическому наследию дореволюционной России.

Показательно в этом отношении введение в октябре 1918 г. обязательной для всей Красной Армии «Служебной книжки красноармейца» — первого кодекса военной этики и учебника политграмоты советских вооруженных сил. Она была утверждена и издана за подписями В. И. Ленина и Я. М. Свердлова. Вместе с обозначением срока прохождения службы, перечислением выданного красноармейцу оружия, снаряжения и обмундирования в «Книжку» были включены основные положения Конституции РСФСР, некоторые декреты Советского правительства, рассказывалось о предназначении РККА, о военном долге красноармейца перед Советской республикой. «Книжка» призывала к отваге, мужеству, воинской доблести и преданности своей социалистической Родине. Свое новое содержание получило и понятие «воинской чести»: «Революционная воинская честь есть сознание собственного достоинства, как воина-революционера Рабоче-Крестьянской Красной Армии и гражданина свободной страны, исполняющего по совести свой долг»^[161]. Характерным «новшеством» стала публикация в «Служебной книжке красноармейца» цитат из книги А. В. Суворова «Наука побеждать» (были включены 10 наиболее важных воинских правил великого русского полководца)^[162]. В 1919 г. Политуправлением РВСР была издана листовка «Наказ красноармейцу», которая призывала к бережному отношению к военному имуществу и учила правилам поведения в бою. Листовка включала в себя нескольких правил, составленных на основе русских народных пословиц и поговорок^[163].

Эти факты свидетельствовали о стремлении большевистского партийного руководства и подчиненных ему политорганов РККА возродить некоторые, необходимые в военных условиях традиции русской армии, патриотическое воспитание военнослужащих. Политорганы Красной Армии (с 1946 г. — Советской Армии) на протяжении всей советской истории будут выполнять функцию «пропагандиста» политики Коммунистической партии в Вооруженных Силах, станут для армии главным проводником официальной линии, направленной на сочетание идей «пролетарского интернационализма» и русского патриотизма, получившего в 1930-е гг. наименование «советский патриотизм».

Следование русским военным традициям нашло отражение и во введении новой формы для военнослужащих РККА. В апреле 1918 г. приказом наркома по военным и морским делам Л. Д. Троцкого была учреждена комиссия по разработке формы обмундирования красноармейцев, а в мае объявлено положение о конкурсе по установлению форм одежды. В конкурсной разработке приняли участие известные русские художники того времени: В. М. Васнецов, Б. М. Кустодиев, М. Д. Езучевский и др. 16 января 1919 г. приказом РВСР был утвержден головной убор красноармейца — шлем из сукна со звездой, получивший неофициальное название «богатырка». Действительно, по своей форме новый головной убор напоминал древнерусскую «ерихонку» или шелом с бармицей. Позднее он получит название «фрунзевка» (по имени командующего войсками Восточного фронта М. В. Фрунзе), а затем и свое наиболее известное название — «буденовка» (по имени командующего 1-й Конной Армии С. М. Буденного). Различные модификации этого головного убора использовались в Красной Армии вплоть до начала Великой Отечественной войны^[164].

Задача создания новых вооруженных сил Республики Советов требовала привлечения в их ряды опытных командных кадров царской армии. 10 июля 1918 г. Пятый Всероссийский съезд Советов вынес постановление о мобилизации в Красную Армию офицеров старой армии. 29 июля был принят Декрет СНК РСФСР об обязательном призыве на службу в Красную Армию бывших офицеров, чиновников, врачей. Показательно, что еще до принятия Декрета, к июню 1918 г. около 9 тыс. офицеров добровольно вступили в Красную Армию^[165]. К августу 1920 г. на службе в Красной Армии состояло 48 тыс. бывших генералов и офицеров царской армии, более 10 тыс. военных чиновников, 14 тыс. военных врачей. К концу Гражданской войны они составляли треть комсостава Красной Армии и Красного флота^[166]. Поскольку количество бывших царских офицеров, служивших красным, пополнялось незначительно, на службу в РККА за период войны было взято более 14 тыс. пленных белых офицеров. К 1920 г. среди командного состава РККА бывшие белые офицеры составляли 92,3 % командующих фронтами, 100 % начальников штабов фронтов, 91,3 % командующих армиями, 97,4 % начальников штабов армий, 88,9 % начальников дивизий и 97 % начальников штабов дивизий^[167]. За весь период войны в Красной Армии служило 775 бывших генералов и адмиралов — более половины состава генералитета (1263 человека на 1 января 1914 г.)^[168]. Среди кадровых военных царской армии, перешедших на службу к Советской власти в годы Гражданской войны можно назвать имена генерал-лейтенантов К. И. Величко и М. Д. Бонч-Бруевича, генерал-майоров Ф. Ф. Новицкого, А. А. Самойло, П. П. Лебедева, адмирала А. В. Немитца, контр-адмирала В. С. Альтфатера, полковников Б. М. Шапошникова, С. С. Каменева, И. И. Вацетиса, подполковника Д. М. Карбышева и др. Особое место в этом списке принадлежит знаменитому русскому военачальнику Первой мировой войны А. А. Брусилову. В 1916 г. он являлся главнокомандующим Юго-Западного фронта (войска которого осуществили прорыв австро-венгерского фронта), в мае-июле 1917 г. — верховным главнокомандующим. Когда весной 1918 г. представители белого командования обратились к Брусилову с письмом-предложением возглавить «добровольческие» силы на Дону, он ответил подателю этого письма: «Никуда не поеду. Пора нам забыть о трехцветном знамени и соединиться под красным»^[169]. С мая 1920 г. прославленный полководец был назначен председателем Особого совещания при главнокомандующем всех Вооруженных Сил Республики. Многие представители старой русской армии, принявшие Советскую власть, рассматривали службу в РККА как исполнение своего патриотического долга. Так, контр-адмирал В. С. Альтфатер, перешедший к большевикам еще в начале революции, говорил К. Б. Радеку в 1918 г.: «Я вам не верил, теперь буду помогать и делать свое дело, как никогда я этого не делал — в глубоком убеждении, что служу родине»^[170].

Белое командование расценивало многочисленные факты сотрудничества генералитета и офицерства с советскими властями как измену «русскому делу». 14 ноября 1918 г. выходит приказ Главнокомандующего Добровольческой армии А. И. Деникина. В нем говорилось: «К стыду и позору русского офицерства много офицеров, даже в высоких чинах, служат в рядах красной армии^[171]… Объявляю, что никакие мотивы не будут служить оправданием этого поступка. Ведя смертный бой с большевизмом, мы в провокаторах не нуждаемся… Всех, кто не оставит безотлагательно ряды красной армии, ждет проклятие народное и полевой суд Русской Армии — суровый и беспощадный»^[172]. Измена «белому делу» сурово каралась — многие служившие в Красной Армии бывшие царские генералы и офицеры, оказавшиеся в плену у белогвардейцев, за отказ перейти на их сторону были казнены. В их числе: генерал-лейтенант А. А. Таубе, генерал-майор А. В. Станкевич, генерал-майор А. П. Николаев, генерал-лейтенант А. П. Востросаблин и другие.

В Циркулярном письме ЦК РКП(б) об укреплении Красной Армии от 14 июля 1919 г. отмечалось: «Из числа офицеров за полтора года путём естественного отбора выделилась группа военных деятелей по большей части, которые с преданностью и самоотверженностью служат делу рабоче-крестьянской России. Сотни и сотни этих офицеров погибли в первых рядах, сражаясь бок о бок с нами против белогвардейцев. Сотни и сотни таких офицеров остаются в рядах нашей Красной Армии и служат ей верой и правдой. Само собой понятно, что эта часть офицерства заслуживает величайшего уважения со стороны рабочих»^[173]. Вместе с этим в письме ЦК РКП(б) обращалось внимание на факты предательства со стороны военспецов и содержался призыв к усилению роли армейских политкомиссаров^[174]. Это было определено решениями VIII съезда партии (март 1919 г.), осудившего политическую линию Л. Д. Троцкого в армии, выразившуюся в чрезмерном преклонении перед авторитетом военспецов и сведении к минимуму роли партийных организаций.

Усиление иностранной интервенции, продвижение белогвардейских войск к центральным районам страны требовали от советского правительства не только экстренных мер по созданию новой армии, но и налаживания эффективной политико-пропагандистской работы внутри республики, на фронте и на территории, занятой противником. Эта работа осуществлялась под руководством ЦК РКП(б), ВЦИК и СНК РСФСР — Наркоматом просвещения, Политуправлением Реввоенсовета Республики (ПУР), советскими издательствами, культотделами Советов, Российским телеграфным агентством при ВЦИК (РОСТА) и др. Наряду с призывами к мировой революции и к сплочению интернациональных сил в борьбе с международным капиталом, в советских пропагандистских документах 1918–1919 гг. (материалах периодической печати, воззваниях, листовках, агитплакатах и т. д.) все чаще обращались к идеям социалистического патриотизма, защиты территориальной целостности России.

Так, в листовке «Чего хотят англичане, французы, идущие против нас войной?», выпущенной в 1918 г. издательством ВЦИК, подчеркивалось: «Они (интервенты — А. К.) захватили дорогу на Мурманск, весь берег Белого моря, Онегу, Архангельск. Нашлись предатели, которые им помогли. Они пушками с крейсеров громили мирное население — за что, что мы им сделали?… Чего же хотите вы, король, президент, лорды и герцоги, купцы и банкиры, помещики Америки, Англии, Франции, Японии?». Далее в листовке приводятся их слова: «Мы хотим сожрать вас, мы хотим захватить ваши леса на севере, ваши гавани, ваши дороги. Мы хотим, чтобы лен и пенька, лес и хлеб, все, чем богата ваша страна, медь и железо, свинец, серебро, платина, золото, — все мы хотим захватить… Мы хотим захватить и север, и Волгу, и Урал, и Кавказ. Нам нужны ваши источники нефти, ваши рудники и шахты, ваши рыбныя^[175] ловли, все заберем!.. Мы хотим посадить вам на шею царя, потому что и в нашей стране (имеется ввиду Великобритании — А. К.) король Георг, — родственник Романова, потому что наша буржуазия — родная вашей, наши помещики — родные вашим…». Завершается листовка словами: «Вот чего хотят эти люди. Гоните их вон!»^[176]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

114

Ленин В. И. Поли. собр. соч.: В 55 т. М., 1958–1970. Т. ЗЗ. С. 26. Курсив источника.

115

Деникин А. И. Очерки русской смуты. Берлин. 1926. Т. 5. С. 118.

116

Известия Всеукраинского революционного комитета и Харьковского губревкома. 1920. № 47. 13 февраля.

117

Черчилль У. Мировой кризис. М.-Л…1932. С. 166, 173; История Отечества в документах. 1917–1993 гг. М., 1994. Ч. 1. С. 148.

118

Соколов Т. Интервенты на Кубани. Краснодар, 1957. С. 12.

119

Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М., 1987. С. 230.

120

Там же. С. 235.

121

Репников А. В. П. Н. Краснов // Общественная мысль Русского зарубежья: Энциклопедия. М., 2009. С. 360.

122

См.: Петров В. И. Непокорившиеся кайзеровскому нашествию. М., 1988. С. 95.

123

Репников А. В. П. Н. Краснов. С. 36.

124

Гражданская война и военная интервенция. С. 699.

125

Борис Савинков на Лубянке. Документы. М., 2001.

C. 553.

126

Савинков Б. В. Воспоминания. М., 1990. С. 398.

127

Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 216.

128

Барсенков А. С., Вдовин А. И. История России. 1917–2007. М., 2008. С. 84.

129

Гражданская война и военная интервенция в СССР. С. 233.

130

Из истории гражданской войны в СССР. М., 1961. Т. 2. С. 7.

131

Там же.

132

Там же. С. 8.

133

Гражданская война и военная интервенция в СССР. С. 232, 235.

134

Там же. С. 230.

135

Героические годы борьбы и побед (Дальний Восток в огне гражданской войны). М., 1968. С. 90–91.

136

Гражданская война и военная интервенция в СССР. С. 231.

137

Героические годы борьбы и побед. С. 91.

138

Героические годы борьбы и побед. С. 324; Международные отношения на Дальнем Востоке. М., 1951. С. 352.

139

Цит. по: Росси М. Деятельность итальянского экспедиционного корпуса на территории России (1918–1919 гг.) // Версальско-Вашингтонская система: возникновение, развитие, кризис, 1919–1939 гг. Сб. статей. М., 2011. С. 151.

140

Сталин И. В. Соч.: В 13 т. М., 1946-1951. Т. 4. С. 284–285.

141

Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 35. С. 357. В опубликованном вслед за ленинским декретом воззвании ВЦИК «Братья-крестьяне!» говорилось уже и о защите «социалистической Родины». Центральный советский орган обратился к находящимся на оккупированной немцами территории российским крестьянам с призывом: «Все, как один, на защиту революции, в ряды партизанских повстанческих отрядов. Пусть чувствует немецкий насильник, что он вошел в революционную страну, пусть знает, что ему не удастся утвердить своего владычества ни в одном городе, ни в одной деревне, ни в одном уголке нашей Красной социалистической Родины». — Цит. по: Фрайман А. Л. Революционная защита Петрограда в феврале-марте 1918 г. М.; Л., 1964. С. 217.

142

Там же. С. 358.

143

Троцкий Л. Д. К истории русской революции. С. 215.

144

Гражданская война и иностранная интервенция в СССР. С. 74.

145

Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 79–80. Курсив источника.

146

Там же. С. 82 (курсив в тексте).

147

Там же. С. 110.

148

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 8-е изд. М., 1970–1972. Т. 2. С. 26.

149

Героические годы борьбы и побед. С. 80. Курсив источника.

150

Известия ВЦИК. 1918. 13 сентября.

151

Правда. 1918. 4 сентября.

152

Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 341–342.

153

Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 213.

154

Там же. С. 215–216.

155

Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 347–348.

156

Цит. по: Бунин И. А. Окаянные дни. М., 1990. С. 111.

157

См.: Горький А. М. Поли. собр. соч. Т. 19. С. 36.

158

Самойленко В. Ф. Народ и армия едины. М., 1974. С. 10; Гражданская война и военная интервенция в СССР. С. 236.

159

РОПД — Русское общество печатного дела (май-декабрь 1919 г.); ОСВАГ — Осведомительное агентство (август 1919 г. — март 1920 г.).

160

Гражданская война и иностранная интервенция в СССР. С. 423–424.

161

Гражданская война и иностранная интервенция в СССР. С. 266; Суворовский сборник. М., 1951. С. 275–276. Курсив источника.

162

Там же.

163

Листовки гражданской войны в СССР 1918–1922 гг. М., 1942. С. 19.

164

Вопрос о времени и мотивах создания формы остается дискуссионным. По мнению одних исследователей, она была изготовлена по эскизам В. М. Васнецова и К. А. Коровина еще в годы Первой мировой войны и предназначалась для предполагавшегося победного парада русских войск в Берлине. Невостребованная для этой цели она в 1918 г. была взята со складов для обмундирования Красной Армии. Другие исследователи считают, что форма была разработана в 1918 г. русскими художниками после соответствующего приказа Наркомвоенмора Л. Д. Троцкого. См.: Гражданская война и военная интервенция в СССР. С. 637–638; Дерябин А. И. Гражданская война в России 1917–1922. Красная Армия. М., 1998. С. 3–5; Сопельняк Б. Буденовка — любимый головной убор красноармейцев // Вечерняя Москва. 2010. № 27.

165

Гражданская война и иностранная интервенция в СССР. С. 107.

166

Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов. 1917–1920 гг. М., 1988. С. 167.

167

Волков С. В. Трагедия русского офицерства. М., 2002. С. 316.

168

Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов. С. 22.

169

См.: Нестерович-Берг М. Л. В борьбе с большевиками. Париж, 1931. С. 100.

170

См.: Агурский М. С. Идеология национал-большевизма. М., 2003. С. 62.

171

Так в тексте — А. К.

172

Цит. по: Шевоцуков П. А. Страницы истории гражданской войны. М., 1992. С. 162.

173

КПСС в резолюциях. Т. 2. С. 113.

174

Там же.

175

Так в тексте — А. К.

176

Цит. по: Гражданская война и иностранная интервенция в СССР. С. 515.