Подарочные марки

Алексей Караванов

Сборник маленьких рассказов, от нескольких абзацев до нескольких страниц. Годы создания рукописей: 2012 — 2015. Фотография на обложке принадлежит автору.

Понедельник

Дивишься не прозрачности стен и не переговорам из телефонных трубок, позволяющих с отчётливостью разобрать каждое слово, а тому, что воздух становится засорённым, как подняли ил и замутили воду ринувшиеся на улицу люди. Но воду не замечаешь на первой ступени, где ещё ранняя весна и лёгкий пушок листвы на деревьях, не щетина даже; а вот на второй ступени сразу осень: выбрила наголо, урны, залитые дождевой водой, с плавающими окурками и фантиками. Думаешь, что после весны должно быть лето, но ступени такой нет. Не могла же она затеряться, да и теряться негде — за тротуаром только вечная пустыня и вечные электропровода, вчера ещё ровные и стойкие, сегодня ходят и дрожат, точно это перо сейсмографа фиксирует случившееся где-то далеко землетрясение. И на весенней ступени была трава зелёной, а сейчас пошла ржавчиной, разбросаны гайки ржавые, и в этой траве ищут зёрнышки подхватившие ржавчину голуби. Ясное небо за одну секунду становится облачным, а машины начинают ехать медленно, со звуком карет.

Шаг дальше — и укушен вампиром: беспощадность вируса иссушает твоё тело, черствеет и разрушается кожа. Пройдёшь немного — и пропал недуг, но карманы твои обчищены — с вампирской заразой ушли и все деньги. А вот мимо прошла девица, с носом как у статуи Афродиты. Едва захочешь её окликнуть, как замечаешь, что она шепчет на ходу. Шепчет, будто стих читает. Если это проклятие, то ты мог проглотить его (не случайно это — не разевай рот попусту). И неизвестно, какое проклятие, каким будет эффект: то ли дом твой пойдёт коррозией, то ли обойдётся всё: покашляешь во сне, покашляешь — и сразу уснёшь, забудешь. Но если это сильное проклятие, то может случиться ужасное и ты завтра встретишь девушку с носом Афродиты. Это будет повтор, выбивающий тебя из мира, где повторы заставляют пропустить новую информацию.

Наконец промыл киселём нутро и всё выблевал. Теперь точно не будет повтора — кисель-то обволакивает проклятие и выводит его из организма. С полной уверенностью ринешься догонять уходящий от тебя день; уже отбыл последний трамвай, сторожа весело готовятся охранять тишину за карточной партией, и веснушки звёзд появились на голубовато-мглистом ночном небе.

Запинка с проклятием нарушила твой ход в ритме появления новой информации, и ты не понимаешь, как вернуть события настоящего, которые уходят, уходят с ускорением.

Волнение становится сердцебиением, оглядками — словно опасаешься врагов; ты набираешь полные лёгкие надежды, что события встретят тромб и свет не будет перевоплощаться в переливы солнечных льдинок на глянцевой вилке, треск половиц не отзовётся сверчкам, лунный свет, пройдя оконную раму, не будет лежать на полу упавшей газетой, а лица старух не найдут свой образ в пожёванном сухофрукте. Ведь без событий, — упущенных, обогнавших тебя, — которые заправляют твой внутренний стержень, ты быстро испишешься, кончатся чернила, и тобою будет не заполнить пустоты на полях книги бытия.

Ты вспомнишь, стараясь догнать день и пытаясь найти отправную точку, что гнался за монетой, выпрыгнувшей, когда ты доставал ключ, из кармана, как из отворённой на секунду клетки. И не получается всё это приобщить к тому, что монета, загнанная в угол бордюров, попалась тебе в руки с какой-то отметиной, похожей и на ржавчину, и на застывший кисель.

И сделать из всего этого один шаг в ушедший день ты не можешь. Проход из мирка в мир сегодня упущен. Тебе только и возможно в очередной раз смириться с тем, что и это норма. Тогда пусть, увы, будет утро, понедельник. Обыденно.