Плут, или Жизнеописание господина Плутнева, достопочтенного депутата Государственной думы

Алексей Еремин

Безо всякого соплежуя, откровенно, как требует следак борзый, запихавший его в пресс-камеру, как шапку в рукав жаркой шубы, Плутнев рассказывает о своих злоключениях. Детство с сырыми родаками, отрочество в криминальной среде, юность с баской любовью. Плутнев без утайки повествует, как из шавки малолетней вырос в известного предпринимателя, активно участвующего в возрождении производственных сил родного края, процессах импортозамещения и консолидации здоровых элементов российского общества. Книга содержит нецензурную брань.

Юрий Гагарин

С появлением тачки само собой вышло, что мы стали взгрёбывать больше. Иногда Твиксы с Кривым отчаливали в Питер, тогда сам Газон нарезал нам уроки за столом в «Фаэтоне». Мы ловили кайф от своей крутости, а шелупонь малолетняя, открыв хлеборезки, испуганно заглядывала нам в зенки. Мы подтянули пару шкетов, Твиксы отрядили к нам Кузю, здорового бугая из детдомовских. В Устье, Николе Корме, Бортниках, на Святом Мысу, Красном ткаче мы крутились сутками, а Газон качал воздух в свои карманы.

Считаю необходимым заявить, что по принуждению мы, несмышлёныши, подвергались изощрённому давлению профессиональных воров и бандитов, не имея возможности осознать свою неправоту, не понимая, что делаем, совершали мелкие правонарушения. Бывало, прессовали очередного должника, который базланил на весь дом, кровищей залитый, вышибали бабло с наркош, собирали дань с торгашей. Но время было такое, что власть государева обосралась, и без светлого ориентира, который есть теперь у нового счастливого поколения, мы вынужденно, подчёркиваю, вынужденно копошились в навозе криминала.

Отмечаю, что душа моя чистая завсегда стремилась к законопослушанию и высокой социальной ответственности личности перед обществом.

Галя моя, с небесным голосом, была тот ангел, который вёл меня к честной жизни. Ради любви к богоданной невесте, а не для корысти своей, я выполнял поручения воров, не имея возможности отказаться под угрозой жизни. А отработав, я садился с Галчонком в обтянутый чёрным кожзамом салон вороной девятки, откуда мойщики стёрли руду да собрали гнилушки очередного борзого клиента, который отметелил девочку и не хотел платить, и ехали на «Родничок» выбирать обои, клей и плинтусы. А потом очищали стены в нашей новой квартирке в Устье, и я любил её, стоя по колено в оборванной бумаге, а после, через лень, таскали вороха на помойку, грязные, усталые, но счастливые.

В июне 1997 года, когда Галочка, как всегда, на отлично сдала сессию, я отпросился в отпуск. Мы не поехали в Мухосранск или Сочи-Крым. Мы уезжали в Турцию, и это было для пацанов подо мной как полёт первого человека в космос!

Я Юрий Гагарин!

Впервые полететь на самолёте, и сразу в Турцию, если до того только в поезде из Костромы скорлупал варёные яйца под звон стаканов в подстаканниках? Это как девственность потерять; гордо, волнительно, вроде приятно, но непонятно.

Галка хоть на языках говорит, а я вообще пень, торможу, как первоклашка на линейке: «А идти куда?», «А что такое «гейт?», «А вдруг не выпустит пограничник?», «А вдруг в Турции завернут?», «А поссать в самолёте дадут?», «Bisness lounge это для кого?», «А заходить можно?», «А коньяк дают?», «А бесплатно?»… Пошёл на дальняк котлету отбить. Галку с собой не возьмешь. Сделал грязное дело, твою мать, как руки вымыть?! Кран без краников. Как назло, никого; вертелся-крутился — р-раз вода пошла. Только намылил грабли — хер вам в нос. Скользкими крабами дудки тереблю, всё в мыле, я в поту, а если самолёт отчалит, а воды нет, идти в пене, как лох последний? Хоть в толчке иди смывай. Слава богу, один доссал, я подглядел. «А жрать дадут, а почему очко свистит в аэроплане? А спускать с него как?»

В отеле ром, виски, пиво — всё включено! Как если б в детстве попал в бесплатный парк аттракционов, катайся не хочу. А ещё вода до горизонта. Море дышит, как живое, то ласкается, то сердится крутой волной.

В Турции впервые заметил другую женщину. Не захотел, а именно увидел. И не определенную, а просто — другую. Увидел, что Галки фигура, еще вчера мраморная статуэтка, чуть поплыла, как свечка. А рядом молодые аниматорши с загорелыми телами в купальниках скачут на песке.

Возвращался я уже не первым космонавтом планеты Земля, а сбитым лётчиком. Пялился в окно, на дождь, на уходящие назад длинные одноэтажные красного кирпича бараки, под скатами металлических крыш в лишаях ржавчины. Думал даже не о том, что возвращаюсь из чистенького отеля с вежливыми слугами, из Москвы с её огромными домами, широченными проспектами в свой нужник. До меня дошло, что у себя на селе я был ферзь — с женой на поезде в Москву, потом на самолёте за границу, на Средиземное море в саму Турцию, ещё и в отель всё включено, пей, ешь сколько влезет. А в Москве таких, как я, как какашек под козой. А для бизнес-класса я, кто «макара», был бы со мной, выбив зубья передние, им вхерачил в глотку, что сходили б под себя, халдей, которого не замечают, развалившись в широких креслах. До меня дошло, что мне скоро двадцатник, а я пустое место, шестёрка!

Глядя в длинный мокрый бетонный забор, скучный, как секс по сильной пьяни, мимо которого тошнился состав, зарёкся, что добьюсь для Галчонка, и сынульки, и дочурки, которые будут у нас, раз знает она, значит, будут, и бизнес-класса широких кресел, и шофёра в прислугу, что мне будет открывать двери мерса шестисотого, и шампанского французского перед взлётом, и тарелок фарфоровых!