Качели

Алексей Гурбатов

«Качели» – итог труда двух авторов, очень разных по характеру, образу жизни и мыслям. Мы прошли каждый свой путь и видели жизнь с разных сторон. Нам захотелось поделиться своими мыслями, своими воспоминаниями и чувствами. Надеемся, наш сборник заставит вас и улыбнуться, и погрустить, и задуматься.

Тубдиспансер

Походы в медицинские учреждения у меня с детских лет вызывали потерю настроения и мандраж. А здесь такое — обследование в противотуберкулёзном диспансере! И вроде бы ничего сверхъестественного в плановой проверке состояния здоровья нет (каждый год труженики нашего завода проходят диспансеризацию), но уже за несколько дней до посещения фтизиатра у меня от страха стали появляться симптомы, схожие с симптомами страшного недуга.

— Димка, да ну не смеши ты меня! Тебе двадцать семь лет. Да и откуда в твоём сверхгабаритном теле взяться палочке Коха. Твои мышцы её бы сразу же раздавили, — смеясь, сказала мне супруга во время ужина после того, как я сообщил ей о своём «недомогании».

— Нет, Лена, ты не права! Ни возраст, ни двухметровый рост, ни накаченное тело здесь не причём. Туберкулезом может заразиться любой — и молодой, и старый, и великан, и лилипут. Эта зараза передаётся воздушно-капельным путём, а подхватить её можно даже в магазине или в общественном транспорте, — уверенно заявил я и строго посмотрел на жену.

Лена убрала улыбку со своего красивого лица, взглянула на меня, как директор школы на нашкодившего ученика, поднялась с кухонной табуретки, подошла и села ко мне колени, обхватив своими нежными руками мою громадную шею, и прижавшись левой щекой к моей могучей груди.

— Димочка, я так сильно тебя люблю, что готова следовать за тобой в любые дали. А уж если ты серьёзно болен, то позволь и мне разделить с тобой участь приближающейся смерти. Целуй меня скорее. Впускай в меня своё дыхание вместе с этой проклятой палкой, — наиграно грустно произнесла Лена и поднесла свои пухлые губки к моим губам.

Я нежно поцеловал уста любимой, крепко прижав Лену к себе, а оторвавшись от сладостного поцелуя, тихо произнёс:

— Красавица моя, я тоже сильно тебя люблю! Спасибо, родная, за поддержку. Ты всегда знала и знаешь, как и чем меня успокоить. Ты маленькая, нежная, хрупкая, но в такие минуты ты и выше, и сильнее меня. Я всё понял, Леночка. У меня уже всё прошло.

— Вот и я тебе об этом. Всё будет хорошо, мой любимый великан! Не бойся ты этих врачей. А сейчас пойдём спать, — с задором сказала Лена и, чмокнув меня в нос, поднялась с моих коленей.

— А как же посуда? — в недоумении спросил я.

— Да ну её. До завтра подождет, — отмахнулась Лена.

Своими острыми жемчужными губками она прикусила нижнюю губу, зная, как это заводит меня, и потащила в спальню.

День делать «флюшку» настал.

Тубдиспансер в нашем провинциальном городишке находился на окраине. Туда ездил один автобус и то по расписанию, которое было известно одному лишь водителю. На маршрутке я доехал до остановки «Гор. площадь», а дальше, нехотя, словно таща на Голгофу свой крест, пошёл по пустынной улице вверх, медленно приближаясь к месту назначения.

Здание диспансера было построено очень давно, во времена основания города, и выглядело так же ужасно, как лёгкие больного с диагнозом инфильтративный туберкулез последней стадии. Даже недавно проведённый ремонт не смог скрыть все трещины и дыры на фасаде медучреждения.

Я зашёл внутрь. В нос ударил резкий запах лекарственных препаратов и гниющей древесины. Освещение было никудышным — во всем длинном коридоре горели лишь две тусклые лампочки. Я двинулся по указателю на стене к регистратуре, осторожно ступая по деревянному полу, покрытому рваным, исшарканным линолеумом. Под моим стодвадцатикиллограммовым весом пол прогибался и издавал звук, напоминающий громкое, хриплое дыхание тяжелобольного человека.

Получив свою медицинскую карту из рук грузной, неприятной женщины бальзаковского возраста, я последовал вглубь первого этажа к двери серо-белого цвета, с прикреплённой на ней табличкой с надписью: «Кабинет флюорографии». В коридоре никого не было и, постучав в дверь, я вошёл в кабинет, не дождавшись приглашения. Кабинет был пуст. Я хотел было ретироваться, но тут из двери напротив, застегивая на ходу белый халат, вышла симпатичная девушка лет двадцати пяти. На ее милом лице читалась усталость, словно сейчас было не утро понедельника, а конец трудного рабочего дня.

— Почему Вы без приглашения? — сходу, не здороваясь, произнесла она, — Разве Вы не видели надпись «Без вызова не входить»?

— Извините, — смутился я и повернул назад к двери.

— Ну куда Вы уж. Проходите. Раздевайтесь по пояс. Вещи на кушетку, а сами проходите в кабинку, — произнесла девушка и снова скрылась в своем кабинете.

Несмотря на июньскую жару на улице, я почувствовал сильный озноб, когда снял с себя рубашку. Заметно ёжась, я зашёл в кабину флюорографа, и тут же услышал звонкий голос девушки:

— Грудь прижать к экрану. Плечи расправить. Подбородок поднять.

Я в точности выполнил все указания лаборантки и сразу ощутил обжигающий холод в груди от соприкосновения кожи с ледяным экраном рентген аппарата. Дверца кабинки со скрипом закрылась, и откуда-то издали раздался приглушённый голос девушки:

— Вздохнуть и не дышать!

Я вздохнул и затаил дыхание. Раздался громкий щелчок и через пару секунд дверь со знакомым скрипом открылась.

— Всё! Выходим, одеваемся, и пять — семь минут ждём в коридоре, пока я проявляю плёнку, — произнесла лаборантка давно заученную фразу.

— А зачем ждать? — не понял я.

— Ну, деревня! Если снимок не получится, то придётся повторить процедуру, — разъяснила мне девушка, вынимая громоздкую кассету из «пасти» флюорографа.

Я вышел из кабинета и сел на деревянную лавку, стоявшую возле двери. Народа по-прежнему не было, и из-за этого по всему помещению расползлась звенящая тишина, от которой у меня заболела голова. Однако, вскоре из тёмного конца коридора до моего слуха долетели звуки шагов нескольких человек и их неразборчивые голоса.

«Ну, хоть какое-то развлечение» — подумал я и, откинувшись к стене, стал ждать.

Через несколько секунд я увидел трёх женщин примерно одного возраста (под полтинник) и одной, крупногабаритной, комплекции. Сходство между дамами было настолько поразительным, что мне показалось, ко мне приближаются три родные сестры, которых родственники и знакомые различают лишь по росту и обилию золотых украшений. Та, что была посередине, выделялась большей статью, хотя была среднего роста. Она несла себя гордо, словно корабль во время штиля. Когда она обращалась к кому-то из собеседниц, она либо скашивала глаза, либо поворачивалась всем корпусом. На ее могучей груди возлежали тяжелые бусы из жемчуга. Бусы были длинные, несколько раз обмотаны вокруг шеи. Возможно, это и мешало их обладательнице поворачивать голову. В ушах у нее были крупные бриллиантовые серьги, а кольца нанизаны почти на все пальцы рук. Справа от нее семенила женщина меньшего роста. Казалась, она тянулась вверх, чтобы быть чуть выше, вровень со своей соседкой. У нее была роскошная копна волос неестественного рыжего цвета, которая прятала уши. Пальцы так же украшали кольца, а на шее висело несколько золотых цепочек разной толщины. Третья дама была выше и несколько моложе своих товарок. Она шла по левую руку от первой, чуть сзади. Немного ссутулившись, словно старалась быть менее заметной. У нее у единственной я заметил, помимо других колец, обручальное. В ушах были крупные серьги-кольца, а на шее три тонкие золотые цепочки. Макияж всех трех дам был вызывающе ярким, а волосы уложены и залакированы. Кроме того, женщины и одеты были одинаково: несмотря на жару, на них были костюмы с пиджаками непонятных, розово-желто-сине-зеленых расцветок.

— Любовь Иванна, ты в этом вопросе ошибаешься! Нельзя винить в случившемся Люську. Ну, откуда она могла знать, что её муженёк подхватит эту заразу? — заступилась за неизвестную мне Люску низенькая дама.

Любовь Ивановна остановилась и посмотрела на заступницу таким взглядом, что даже мне стало страшно.

— Тань, а Тань, чего это ты удумала за горшкомойку вступиться? Или это ты решила поперечить мне, пока мы не на работе? А может ты, вообще, решила моё местечко занять и таким заступничеством весь коллектив детсада к себе расположить, а-а?! — грозным голосом задала вопросы Любовь Ивановна и пристально посмотрела в глаза остановившейся Татьяны-заступницы, потирая пухлыми пальцами левой руки многочисленные кольца и перстни на пальцах правой.

— Да, я… Да, что вы… Любовь Иванна, да как вы могли подумать о таком?.. — путаясь в словах и густо краснея, произнесла Татьяна.

— Я всё могу! Правда, Валюша? — уверенно заявила Любовь Ивановна, задав вопрос третьей спутнице, даже не глядя на нее.

— Ваша правда, Любовь Ивановна! — затараторила Валюша, заметно обрадовавшись тому, что ее удостоили вниманием.

— То-то же! — произнесла Любовь Ивановна и, улыбнувшись, последовала дальше.

Из этого разговора я заключил, что дамы являются сотрудниками одного учреждения, детского сада. И проработали вместе не один год. Когда-то я слышал, что люди, проработавшие вместе долгие годы, становятся похожи друг на друга. Вероятно, Любовь Ивановна находится во главе детского учреждения, а заступница Татьяна — ее заместитель. Что же касается Валюшки, то она, вероятно, простая воспитательница, которая находится в зависимости от воли начальницы.

Женщины приблизились и, усевшись на деревянную лавку напротив меня, продолжили разговор будто рядом с ними никого не было:

— И всё-таки это Люська во всём виновата, — гнула свою линию Любовь Ивановна, — Как она могла не знать, что её любимый муженёк подхватил туберкулез? Всё она видела и всё знала! Я думаю, Люська специально от муженька заразилась, чтобы нам отомстить за то, что мы её всем коллективом на собрании отчитали и премии лишили, — умозаключила заведующая.

— Да, но при чём здесь дети? — вновь попыталась возразить Татьяна, но заметив взгляд начальницы, ставший ещё более злым, осеклась и добавила, — Хотя, если подумать, ваши слова вполне могут быть правдой. Вспомните, что она сказала, покидая то злосчастное собрание: «Я вам, девочки, этого никогда не забуду!» У меня её слова надёжно в памяти засели. Ты смотри, что удумала! Вот ведь дрянь какая, даже детишек не пожалела!

Татьяна распалялась, заметно повышая голос с каждым новым предложением. Казалось, она уже забыла, что еще пару минут назад пыталась быть лояльной к несчастной Люське.

— Да таких в тюрьму сажать нужно! — резюмировала экс-заступница.

— Нет, не в тюрьму. Таких стрелять нужно, чтобы заразу не разносили! — зло произнесла Любовь Ивановна и одобрительно кивнула головой, дав понять Татьяне, что рада видеть её среди своих союзниц.

— Это уж точно! — вставила реплику Валюша.

Я был поражён той злости и ненависти, с которой говорила женщина, руководящая детским садом! Учреждением, в котором дети проводят довольно большую часть своего времени, наблюдая за тем, что происходит в этом мире, впитывая в себя, словно губки, отношение к окружающему миру и к окружающим их людям. А также был удивлён, насколько сильно эта Любовь Ивановна смогла запугать коллектив детского сада, сделав из здравомыслящих подчинённых марионеток. Меня повергло в ужас, чем заведующая, высококвалифицированный воспитатель, может забить головы детишек, наших детишек! Я содрогнулся и с презрением посмотрел на трёх дам, продолжавших словесно избивать санитарку Люську и её мужа лишь за то, что врачи диагностировали у них страшный недуг. Мне стало искренне жаль эту супружескую пару, но помочь, к сожалению, я им ничем не мог. Мне сделалось дурно от своей никчёмности и от осознания того, в каком лицемерном обществе мы живём. Сердце больно сдавило, а на душе «заскребли кошки».

— Молодой человек. Молодой челове-е-ек! Снимок удался. Следующий проходите, — услышал я звонкий голос лаборантки сквозь собственные мрачные мысли.