Ведьмы Чёрного леса

Алексей Гужва

Сказки Чёрного леса задумывались исключительно как дурачество. Забавные и немного жестокие сказки для взрослых на Дзен-канале.Однако очень быстро канал набрал подписчиков, которые буквально потребовали книгу. И даже организовали сбор средств на иллюстрации. Как итог, пришлось.Ведьмы Чёрного леса – это сборник сказок (18+). В книге представлены как сказки, уже опубликованные на Дзене, так и совершенно новые. Те, которые по мнению модераторов Дзена, слишком шокирующие.Надеюсь, вам понравится.

Как кузнец жену подозревал

По пустой грязной дороге телепался себе Гойко, замешивая лаптями глину. Дабы не упасть, опирался он на самодельный посох, из ветки берёзовой сделанный. Путь его был долгим и лежал к хутору, что местные называли «мутным». Название таковое было, или от того, что стоял он на островке среди болот, и зачастую, даже в солнечный, погожий денёк его в тумане видно не было. А может и потому он «мутным» был, что по округе силы гнилой замечено много было. Вроде как не вредила она никому, особливо хозяевам хутора так и вовсе, по слухам, по хозяйству помогала. А может, просто у страха глаза велики и врут всё люди. В одном точно было известно, живёт там старый ведун, Всевидом зовут. Вот к нему у Гойко и был вопрос очень важный.

Уж несколько дней он был в дороге, ноги сбил себе. И вот только сейчас в туман вошёл. Шагает себе осторожно, опасаясь провалиться в кювет. Перед собой, то, на вытянутую руку мало чего видно. А тут, ну как назло, топот навстречу, будто стадо слобней дикое несётся. На край дороги отошёл путник и замер, как бы его не столкнули. Глядь, а из тумана маленькая повозка показалась, а в неё кабанчик чёрный запряжён. Маленький на столько, что семье из трёх человек на один ужин. Ножками перебирает, похрюкивает. А в самой тележке мужичок сидит роста невеликого.

— Мил человек, куда ты путь держишь? — спрашивает мужичок, кабанчика остановив.

— Да вперёд иду, с ведуном Всевидом потолковать надо. — отвечает Гойко.

— Хорошее дело, только ты не в ту сторону шагаешь. Хутор мутный в другой стороне.

— Да как так? Я ж с той стороны иду.

— Э брат, ошибаешься. Ты в туман как вошёл?

— Да как все, как нормальные люди. Шёл-шёл, и вошёл.

— Вот и ошибка твоя. Так ты три дня по дороге будешь идти и на то же место, откудава в туман вошёл, вернёшься. Тут место своенравное. Хочешь на Мутный хутор попасть, в туман надо спиной вперёд входить и на солнце смотреть. И идти так, пока солнце за туманом не спрячется. Прыгай на возок, подвезу я тебя. Сам туда еду. Старику Всевиду сахар свекольный везу.

Удивился Гойко делам таким. Никогда он про такие особенности тумана не слыхивал. Сел на возок, а сам думает, как этот кабанчик вытянет груз такой по глине сырой. Да только подумать успел, как наездник поводьями щёлкнул, присвистнул, да как кабанчик весело хрюкнул и рванул с места так, что шапку со странника ветром сорвало.

— Стой, Шапку обронил! — Кричит Гойко.

— А что ж ты не держал её? В обратный путь за ней сейчас половину дня ехать. На обратном пути заберёшь!

Несёт кабанчик повозку, аж ветер в ушах свистит. Как кочка под колесо, так Гойко руками за воз хватается покрепче, как бы ни свалиться. Недолго мчались. Вырвались на островок из тумана, как пробка из бутыли, тут кабанчик и присмирел. Смотрит Гойко, а тут солнце. Трава зелёная, яблоки зреют за изгородью. А ведь по всему чернолесью осень уже, даже снег мокрый бывает. А тут, ну будто лето в самом разгаре. И народу много. Кто скот гонит, кто сорняк рвёт, кто дрова колит. Только странные все.

— Добрый человек. А что это за место такое, странное? — спрашивает Гойко.

— А это и есть Мутный хутор. Посреди болот он спрятан, туманами сокрыт. Пар болотный от холодов его защищает вокруг. Под самим островом ключи горячие бьют, землю греют. Всё тепло вверх поднимается, там пар и разгоняется. Всегда тут солнце. Остров, где всегда лето, такой вот получился. Живут тут и люди обычные, и сила гнилая.

— Живут, и не враждуют?

— А чего им враждовать? Они тут, почитай, живут с тех самых пор, как небо упало. Каждому всего хватает, делить нечего. Научились в мире жить, хоть и по сей день не всегда друг дружку понять могут. Но, всё равно, как одно племя. Друг за друга встанут, коль беда какая. Да вон, смотри сам!

Смотрит Гойко, и вправду. Девка молодая, с косой до земли, вёдра с водой тащит. А ей наперерез кимор, вида отвратного, мчится. Подбегает, лапами зелёными, когтистыми вырвал вёдра из рук и понёс. А девка та, рядом. Идут, беседуют, как друзья хорошие. Кимор что-то булькнет на своём, девка смехом зайдётся, на людском ему отвечает.

Смотрит дальше Гойку. Мужики крышу ладят, а тварь какая-то, про каких он и не слыхивал, на огромную рыбу с руками похожая, им брёвна подаёт. А в саду яблоки детишки собирают, а среди них и кики малые, и ещё не пойми кто.

А на встречу девочка идёт. Ну, просто куколка, коль не глаза полностью белые, как молоко. Мимо воза прошла, возничему рученькой помахала, улыбнулась. Да вот только как улыбнулась, из-за зубов как будто хоботок высунулся, на конце раздвоенный.

Увидал возничий удивление в глазах Гойко и объяснил, что эта девочка из народа, что белоглазыми называют. Их ещё кровоедами зовут. Ну, от того их так зовут, что кровь они пьют.

Остановилась телега у хаты одной. Слезли оба с воза. Гойко помог мешки с сахаром снять, да на место, указанное, уложить. Поблагодарил его владелец кабанчика.

— Вот, — говорит — в этой хате Всевид и проживает. Ты заходи в сени, очередь займи. Он быстро тебя примет. Потом побродить можешь, погулять. А коли назад соберешься, так я вон у тех хлевов буду. Главное, выехать на закате, чтобы путь коротким был. Нам же ещё твою шапку подобрать нужно.

Вошёл Гойко в сени, а там трое сидят. Один, вроде как обычный мужик. Бородатый, взгляд суровый. Сидит себе, тряпицу какую-то в руках от задумчивости переминает. Вторая — бабка старая. На сотню лет выглядит. А третий парень молодой, с глазами жёлтым искрящими, да рогами на лбу. И вот бабка эта, как с соседом, с парнем этим рогатым болтает. О простом спрашивает, как детки, как жена, уродилась ли капуста. А тот, всё также просто отвечает, рассказывает, как вот с сыном рыбу ловили.

Увидали Гойко, на лавке все разом подвинулись, присесть предложили. А как все в свою очередь в хате побывали, так и сам Гойко вошёл.

Смотрит, а на лавке сидит обычный старик, горох перебирает. Поклонился ему путник и разговор начал.

— Пришёл я к тебе дедушка за советом. Народ в лесу толкует, что ты про силу гнилую всё ведаешь. А у меня как раз дело по этому поводу. Сам я кузнец, вдовец. В том годе во второй раз женился на девке, что в базарный день мне встретилась. Да только люди толкуют, что жена моя — ведьма настоящая. Да и сам я за ней такие дела странные подмечать стал. Научи меня, дедушка, как распознать ведьму в жене моей.

— Что ж она тебе такого сделала, что ты её в ведьмы записал? — спрашивает старик.

— Мне то, пока ничего. Но, вот соседу моему…. Он то, мужик на баб падкий. Как-то начал к жене моей, Жилене, знаки всякие оказывать. И даже, как бабы говаривали, домой ко мне захаживал, пока я на кузне был. Как узнал я, хотел в морду ему дать. Злой, ворвался я к нему в хату, а он сидит, горючими слезами обливается. Говорит, что да, есть за ним злодейство, кается. Но ведь и сделать ничего не успел. Только за титьку схватил, а Жилена, с улыбкой что-то шепнула, за отросток окаянный схватила его и всё, обвис, как не рабочий. И как не пытается, а не происходит вообще ничего.

А соседка наша, Краса. Муж у неё брагой себя загубил ещё года три назад, умом поплыл. А она, девка молодая ещё. Как-то на празднике, в шутку, аль в серьёз на хмельной ум, сказала, что мне вторую в жёны взять нужно, и, мол, она и не против второй быть. Так, теперь, стороной меня обходит. Стоит только взглядами встретиться, несёт её потом и спереди, и сзади по два дня. Как воды гнилой напилась.

Ну и это не всё ещё. Перенёг, сын рыбака нашего, к бутылке прикладываться мастак. Как-то, на голову хмельную, в колодец помочился. Так всё, пить бросил. Крепче воды ничего в рот не берёт. Говорит, любое вино на вкус и запах мочой становится, стоит только пригубить.

— Ну, так, а ты сам чего так взбеленился? Или тебе чего сделала, Жилена твоя?

— Мне то? Да мне-то ничего. Даже, напротив. Сколько женат, в кузни ни разу не обжёгся, а железо всегда как масло талое под молотом, материал не порчу. Да и жар как своей жизнью живёт. Я утром в кузню, а жар уже такой, что и меха теребить не нужно. Только вот, боюсь я.

— Чего же ты боишься?

— Коль ведьма она, боюсь. Вдруг, когда случится, застукает меня с бабой какой. Так ведь может хворь навести, как соседу моему, а то и посерьёзнее чего. Да и народ шушукается, неприятно мне.

— Так, а если узнаешь ты правду, что изменится?

— Ну, коль не ведьма она, ничего и не изменится. Всё также любить буду. А тому, кто глупые сплетни распускает, я ведь и в морду дать могу.

— А если ведьма?

— Тут, дедушка, сложно. Ну, негоже человеку с силой гнилой водиться. Прогоню, от беды подальше.

— Эвоно как у тебя всё просто да складно. Всё наперёд продумал. Молодец! — протянул старик, пересыпая отобранный горох в миску. — Ну, так и быть, помогу я тебе.

Старик вышел из хаты. Осмотрелся Гойко. Хатка не богатая, но поживиться можно было бы. На стене зеркало, размером в колесо от телеги, само по себе ценность редкая. А это ещё и в оправе серебряной. Безделицы всякие на окне стоят. Может и не ценные, но мастерски выполнены, работы не местных мастеров. Такие штучки и продать можно, и в подарок девице, что бы ночь с тобой скоротала. Посмотрел, полюбовался. А тут и старик возвратился, в руках бутыль принёс.

— Вот, возьми! Но, не спеши открывать. Отправляйся домой и дождись полнолуния. Как луна полная на небе встанет, выйди на улицу, разденься догола, задержи дыхание и вылей себе на голову всё до капли. Так ты невидимым станешь. Только ведьма тебя увидать сможет. Вот и проверишь, жена твоя ведьма, али нет. Но помни, как правду узнаешь, дороги назад уже не будет. Жене или доверять нужно, да верным мужем быть, или вовсе не жить вместе. А коль сомнения одолевают сейчас, да мнение люда тебя волнует, так и потом, даже, если не ведьма она, одолевать будут. Коль сможешь воздержаться от проверки, не лей на себя то, что в бутыли, а брось на землю, чтоб разбилась. Живи по чести, да жене доверяй. Это уж, куда вернее будет.

Призадумался Гойко, поблагодарил старика и вышел из избы. А старый Всевид к зеркалу подошёл, подышал на него, чтоб на поверхности пар образовался, да пальцем символ какой-то начертил. Замерцало зеркало, словно рябь на воде, да вместо стариковского отражения девица явилась.

— Здравствуй, дедушка. Ну как, добрался мой до хутора твоего? — спросила девица.

— Здравствуй, Жилена. А куда ж ему деваться. Добрался. Я за ним и мужика нашего отправил, чтоб проводил.

— Так что? Чего рассказал? Чего хотел?

— Подозревает тебя. И не столько силы твоей боится, сколько того, что супротив тебя совершит чего и накажешь. Дал я ему мочу хорьков. Ежели придёт голым и вонять от него будет, притворись, что не замечаешь его. А там уж сама и решай, нужен тебе мужик такой, али нет.

Не знал Гойко, что ведьмы, хоть с силой гнилой и дружат, но от людей их только особые способности отличают. Всё, что людям не вредит — ведьме навредить не может. Всё что ведьме навредит — навредит и простым людям. Распознать ведьму можно только за руку поймать, когда она творит чего. Даже сечникам вольным, кому заказ на улов ведьмы поступал, часто и разобраться не могли. То обычную бабу схватят, а то ведьму за обычную бабу примут.

Коль знал бы Гойко об этом, да жене своей доверял, да помыслов не имел левых, не случилось бы ему столь долгий путь ногами топать. Но, путь то, тот, чего? Ходить — не работать. А вот то, что опосля с ним приключилась…. Ну да ладно, это дальше.

— А звать то, как тебя, извозчик? — спросил Гойко мужичка, что запрягал кабанчика в повозку, ласково с ним бормоча.

— Меня-то? А меня-то звать и не надобно. Мы люди свободные, сами приходим, когда нам надо и куда нам надо. Там морковка, на пеньке, слева, подай, если не трудно. — извозчик указал в сторону, где лежала связка свежей моркови — А коли тебе имя моё интересно, так оно и не скажет тебе ничего. Да и сам я им уже так давно не пользуюсь, что и подзабыл. Так и называй, извозчиком. Меня так много кто называет.

— Так как нам через туман быстро пройти?

— Через туман-то? Да так же, как и сюда пришли. Сядем на возок, да помчим. Тут, главное знать, когда в туман входить. А то ведь и заблудиться можно. Дорога то одна, но места тут своенравные. Несколько дней можешь брести в одну сторону, а вернёшься обратно. А может и вовсе, сгинешь. Ты, главное не бойся. Я тебя быстро доставлю. Вот, только заката дождёмся.

Ждать недолго оставалось. День к вечеру склонялся и извозчик, погрузив пожитки на телегу, пошёл вперёд, ведя за собой под уздечку кабанчика. Тот послушно перебирал маленькими копытцами и весело похрюкивал, дожёвывая морковку. Подойдя к границе, где заканчивалось лето и начинается туман, извозчик развернулся к белой мгле спиной. Точно также поступил и Гойко. Оба стояли и смотрели на хутор. Жизнь тут кипела. Кто-то загонял скот в хлев, кто-то топил баню. Дети, как и положено детворе, носились как оголтелые.

Лишь только солнце коснулось крыш домов, как извозчик схватил спутника за рукав и сделал шаг назад, в туман. В одно мгновение хутор скрылся, а всё вокруг затянуло белой пеленой. От летнего вечера не осталось и следа. Всё вокруг было промозглым и холодным, будто уже началась зима.

— Ну, вот и всё! Садись и поехали.

— А шапка моя. Я не помню, где обронил… — заволновался кузнец — Хорошая была, соболиная. Мне её жена покойная пошила.

— Не переживай. Дорога одна, глаз у меня острый. Найдём её! — задорно ответил извозчик, хлестанул кабанчика уздечкой и свистнул. Маленькая животина встряхнула рыльцем, весело хрюкнула и рванула с места, что молния.

Схватился Гойко обеими руками за телегу, выпасть опасаясь. Вокруг ничего не видно, а в ушах только свист ветра. Брызги от копыт в лицо бьют, но утереться не получается. Только видит кузнец, как спутник его присматривается к чему-то впереди, затем через край телеги преклонился и схватил.

— Вот шапка твоя! Даже и не запачкалась.

Схватил кузнец шапку свою, а она сухая и тёплая, ну, как только что с головы его слетела. Вот ведь, чудеса.

Недолго ехали. Взвизгнула скотинка, и что пробка из бутили, из тумана вырвалась. Тут и встала как вкопанная. Протёр глаза свои Гойко, а вокруг снег. Зима пришла.

— Ну, спасибо тебе, извозчик. — говорит кузнец — Чудесным образом ты меня домчал. Ногами я бы день, а то и не один, грязь лаптями месил. Ну, тебе назад, а мне впереди дорога дальняя, дней пять по такой погоде до деревни по лесу топать.

— Чего это? — отвечает извозчик — Туман то, какой густой был. Он нас до деревни твоей и вывел. Вон она, виднеется. К ночи жену обнимешь, ужином домашним насладишься, да постелью тёплой.

Поглядел Гойко, и, правда, деревня его недалеко. Трубы печные дымят.

— Да как же это так получилось? Я то, пешком, сколько дней по лесу шёл… — повернулся он к извозчику, да только нет его, нет кабанчика с возом. Ну, как растворились в воздухе. Лишь клубы тумана на том месте от земли вверх поднялись.

Идёт кузнец к деревне родной, а самого сомнения одолевают. Всё в голове мысли о том, как Всевид наказ дал, что доверять жене надо, а слухам людским слепо верить не следует. Остановился, бутылку достал. Хотел уже бросить её. Да остановился. А вдруг не слухи, вдруг взаправду. Да и чего скверного в том, что он правду узнать хочет. Коли не ведьма, жить будут, как ничего и не случилось, все сомнения прочь. А ежели ведьма, ну, может и не погонит он жену, но осторожнее будет. Да и вообще, следить сможет, чтоб вреда она соседям не делала.

Спрятал бутылку за пазуху и в деревню вошёл. Да к хате своей подойти не успел, как на него бабка Ярка налетела, да чуть лопатой по спине не пригладила.

— Явился, значит? — заверещала старуха — Пока ты по лесу шлялся, лахудра твоя по мужикам бегает. Сама вдела. А как узнала она, что застукала я её с охотником пришлым, так силой неведомой в муть отхожую меня окунула. Вот ты не веришь, а я говорю, ведьма жёнушка твоя! Ведьма! Гони ты её, пока беды не случилось. Да вон, охотник тот, пришлый, и сейчас у неё дома. Беги, под одеялом, тёплыми застукаешь.

Выслушал кузнец бабку Ярку, да домой бегом. Настроен был на разговор с женой, да видно, и драка будет и скандал. Ворвался, и картина перед глазами. Сидит на скамье жена его, Жилена, да уток диких щиплет. А за столом, квас попивая, брат Гойко родной. Охотник он, живёт в деревне по соседству, в трёх днях пути. Оказалось, охотился и забрёл в места эти. Набил дичи столько, что домой по снегу не дотащить. А тут как раз и придумал, кому часть оставить. Брату родному, да жене его новой. Вот и с женой брата заодно познакомился.

— А что же бабка Ярка там страхи рассказывала? — спрашивает Гойко.

— Да, какие там страхи? — отвечает Жилена — Она же, бабка хитрая, да жадная. Смотрю, а она ещё по сумеркам утренним из нашего курятника крадётся. Яиц набрала. Её то, куры не несутся. Озирается украдкой, ну как вор опытный, следов не оставляет. Ну, я возьми, да собаку спусти. Та, от испугу, в место отхожее наше да вбежала. Эх, говорила я тебе, муженек, доску на приступе замени. Гнилая доска совсем. А ты всё потом, да потом. Вот и провалилась Ярка. Там то, не глубоко, по грудь всего. Но, пока барахталась, все стены замазала, и даже потолок. Так что, с утра тебе, муж любимый, новое место отхожее копать. А старое сломай, сожги и засыпь яму. Давно уж пора.

Посмеялись все, да спать легли.

Луну спустя зима в самый мороз вступила. А в такие морозы чем ещё по вечерам заниматься? Разве только с мужиками по кружечки бражки выпить, за жизнь поболтать, да по хатам. Вот в один такой вечер и случилась перепалка.

Сидели мужики на кузни у Гойко, распивали. Да, как водится, про баб своих, да чужих, языками чесали. У кого в готовке лучше, у кого в шитье, а у кого и в любовных утехах. Вот как за любовные утехи беседа зашла, сосед как взбеленился. Подскочил, кружку опрокинув. Пальцем в Гойко тычет, а у самого аж слюни брызгают в разные стороны.

— Ведьма, баба твоя! Ведьма! Она и облик столь привлекательный имеет, что бы мужиков воли лишать и соблазнять! Вот все вы думаете, что это я к ней пришёл, и отворот-поворот получил? А не так это было. Воли она меня лишила. Себя не понимал, ноги сами повели. А как пришёл, глаза туманом застилает. Я то, руками потянулся, а она меня хвать и нашептала. И теперь всё, нет силы мужицкой. Ведьма она! Ведьма и шлёндра!

Только договорил он это, как в морду кулак кузнеца и поймал. Перевернулся через лавку, затылком ударился. Вскочил, головой труся, тут и драка началась. Хорошо, что мужики растащили и оба только синяками отделались.

Начали мужики успокаивать. Одни говорят, что стручок повял, от того, что часто по бабам мужик бегал, да бывало, от мужей голиком зимой огородами уходил. Вот и приморозил где, застудил. Другие не исключают, что и вправду Жилена ведьмой может быть. Шутка ли, неизвестно про неё ничего. Встретил Гойко её на ярмарке в базарный день, и всё, сразу свадьба. Ну, как охмурила.

Разозлился кузнец, да выставил на стол бутыль. Сам от злости ногами на стол и влез.

— Вот, мужики. Дал мне это ведун старый и научил, как пользоваться. Дождаться надо мне полнолуния. Как луна на небе встанет, смогу я проверить, ведьма она или нет. И, коли не ведьмой окажется жена моя, с каждого из присутствующих по бочонку пива.

— А ежели ведьма? — спросил кто-то.

— А ежели ведьма, так возьмём вилы, да топоры, да прогоним гнил прочь из деревни. Ну, на том и закончим.

Успокоились мужики, да вот только решили в тайне проверку оставить. Как говорится, ни коню, ни дереву, ни собственной жене. А то, вдруг проболтается кто, и всё в напраслину. Ждут луны полной, а до неё десять дней.

Гойко и сам, как на тюках из шиповника сидит. Взволнованный весь. А вдруг и взаправду Жилена ведьмой окажется. Что тогда? Привык он к ней. Хозяйка она хорошая, сама красавица, таких поискать. Не глупая. А то, что бабы судачат, в распутстве её обвиняя, так ведь, слухи это всё, не была застукана. Ну, а если, всё же и было когда, так с кем не бывает. Сам он тоже за собой огрехи такие имеет. Да и какая из неё ведьма? Ведьмы, они должны злодейства какие-то творить, людей губить, или просто вред им чинить. Ну, так силе гнилой по природе полагается. А эта что? Ну, искупала Ярку в дерьме, тут ничего ведовского и нет. Ну, соседу силу мужицкую отшептала. Так это любая знахарка сумеет. А то может и вовсе, сосед сам себе отморозил. Нет, не ведьма она!

Разбить бутыль надо, а мужикам сказать, что прошла жена проверку. Но, с другой стороны, а вдруг ведьма? Да и шибко интересно невидимым побыть.

Думал Гойко, мучился, да решился. Как полная луна не небо встала, аккурат банный день был, сказал кузнец жене, что в баню к соседу пойдёт. Вроде как, пригласил тот его. А сам на перекрёсток. Разделся догола, вещи сложил кучкой, да трясущимися от холода руками бутыль откупорил. Понюхал содержимое, аж дыхалку перехватило. Вонища, будто хорьки всё струёй своей забрызгали. Ну, раз так зашёл далеко, отступать некуда. Жену проверю, да в баню сразу, отогреваться, да от вонищи отмываться.

Зажмурил кузнец глаза, зажал нос, да всё содержимое, до капли, как дед Всевид учил, на темя себе опрокинул. Потекла холодная, зловонная жидкость по телу, да враз холод чувствоваться перестал.

Открыл глаза кузнец, а вокруг всё иначе. И деревня то вроде его, да только как не настоящая. Всё такое, будто художник маслом писал. Вдали чёткое, яркое, а как ближе подходишь, размыто немного. Снег на земле, как просто кистью мазок один сделан по холсту. Ровный, с плавными переходами. Не искрится в свете луны. Да и не холодный он. Всё вокруг такое, как будто холод потеряло. Вроде, как и не на улице голым Гойко стоит посреди зимы. Удивился он чудесам таким, да вспомнил быстро, для чего ритуал затеял. Одежду свою в охапку схватил и к дому.

Заходит в сени, слышит, как жена в хате хозяйничает. Шмотки под лавку припрятал и осторожно так дверь приоткрыл. Скрипнула дверь, шмыгнул кузнец в хату и столбиком у стены встал. Смотрит, жена на скрип отвлеклась, к двери подошла, закрыла и давай принюхиваться. Ну, думает, сейчас она его и распознает.

— Хорь, что ли к нам, под дом забрался? — говорит Жилена — Видать всё пометил, гадёныш.

Прошла мимо мужа и вроде как не заметила. Ходит себе по хате, делами занимается, а Гойко перед ней выплясывает, рожи кривляет, насмешить пытается. Вдруг видит она его, да рассекретила замысел и притворствует теперь. Да, нет же, не замечает.

Тут дверь распахивается, вваливается сосед, один из тех, перед кем Гойко бутыль выставлял и клялся, что проверку жене устроит. Вошёл он важный и к Жилене с ухмылкой.

— Пришёл я, по делу. Мужик то твой где?

— В баню, к соседу пошёл. А к которому, не скажу, не спрашивала. А ты чего хотел то? — отвечает Жилена.

— Да, обещал он, кой чего, сделать сегодня. А что-то я его нигде не вижу. Хотя, может, потому и не вижу.

— Странный ты какой-то? Накатил, аль ещё чего?

— Да сухой я, как лист осенью сухой. А ты, как яблочко спелое летом.

— К чему такие сравнения? Нет Гойко дома. Хочешь, позже зайди, а хочешь, посиди и подожди. Я тебе чаю налью.

— А окромя чая может чего получше, да позадорнее предложишь, пока Гойко дома нет?

— Ну, разве что кипятком на место причинное могу предложить тебе плеснуть, коль ты на это дело намекаешь.

— Да что ты, что ты? — разволновался мужик — Пошутил я. Так, для веселья. Да как ты подумать то могла, что бы я, да при живой жене налево пошёл? Эх вы бабы, что у вас на уме творится. Ну, вообще стыд потеряли. Ладно, пойду я. Как Гойко вернётся, напомни ему про уговор наш. Он знает, про какой.

Обрадовался кузнец, что жена проверку прошла дважды. И не ведьма, и верная. Пока сосед выходил, он в дверь приоткрытую за ним шмыгнул, да на улицу. Надо бы в баню идти, да зелье колдовское смывать. Но… Раз в жизни такое выпадает. Невидим он для людей и для холода зимнего. Ходи, в чём мать на свет принесла, по деревне. Делай что хочешь. Хочешь, к соседям загляни, а хочешь в баню, за бабами подглядывать. А ведь точно, пойду в баню к бабке Ярке, там у неё как раз внучка должна париться. Когда к перекрёстку шёл, увидал, как она в баню, вприпрыжку бежала.

Закрался кузнец в предбанник, затаился, прислушался. Тишина. Приоткрыл дверь в баню, смотрит, девка молодая, нагая полностью, на полоке нижнем, распаренная лежит и дремлет. Прикрыл кузнец дверь и давай вокруг девки ходить, да рассматривать тело девичье, молодое. А ну, если потрогать?

Коснулся девки, та от прикосновения вздрогнула, глаза открыла, но никого не увидала. Неужто банник шалит? Банники, они то, духи хоть и бесполые, да и не вредные, если им не вредить. Но, как и всякая сила гнилая, развратные. Обрюхатить не способны, да вот пошалить могут ласками.

Закрыла девка глаза и чувствует, как руки невидимые её гладят. Вначале осторожно так, с опаской. Ну, а потом смелее. В самые потаённые места ныряют. Лежит девка, от наслаждения мурчит. Как кошка гулящая извиваться начинает. И так это Гойко раззадорило, что решился он и дальше зайти. Да только осторожность от волнения потерял, оступился, да с верхнего полока ушат полный щёлока на себя и опрокинул.

От шума такого девка подскочила. Смотрит, а на полу, как из пустоты, кузнец проявляется. Визг поднялся страшный. Схватила она веник берёзовый и давай кузница охаживать. Тот в предбанник, девка за ним. Кочергу по пути схватила, да по горбушке. Шум на всю деревню, народ повыскакивал, среди них и Жилена была.

Смотрят, а картина шибко странная. Бежит по морозу кузнец голый, а за ним девка голышом по снегу мчится и кочергой охаживает. Поскользнулся мужик, в снег упал. Нагнала его девица и по спине, что есть силы, бить начала. Благо народ подбежал, растащили. Девке кто-то тулуп свой отдал, а та в слёзы. Мол, пока в бане была, проник злодей и снасильничать хотел. Да не просто проник, а как колдун злой, невидимым прикинулся. А тут и бабка Ярка подбежала.

— Колдун он, люди добрые, колдун. — кричит — Я сама видела, как он по ночам над деревней по ветру летает. А тут смотрите, на морозе и не мёрзнет.

Смотрит Гойко на окружающих, а они все против него настроены. Злые, как кики. Только Жилена с печалью посмотрела на мужа, заплакала, да ладонями лицо закрыла и убежала.

Хотел кузнец за ней бежать, да схватили его и к мерзавскому столбу привязали.

— Быть тебе мерзавцем! — кричат — Кто подлецом быть хочет?

Тут же из толпы желающие нашлись, за вёдрами побежали. Тут ведь просто всё. Мерзавец мерзнет, а подлецы ему воду ледяную подливают. Вот и наказание.

— Коль колдун ты, так не окочуришься к утру. — кричит кто-то — Поколотим, да прогоним.

— Колдун он, колдун! — кричит бабка Ярка — Сама я видела!

Испугался кузнец. На таком морозе и часа не протянет у мерзавского столба. Взмолился он, к людям обратился.

— Люди добрые! Да какой же я колдун? Вы же меня все с рождения знаете! Я сам никогда такого злодейства не совершил бы. Это всё сила гнилая меня подбила, разум помутила и управляла мной. Это всё она, она… Жена это моя. Из-за неё я к ведуну ходил, чтобы проверить, но…

А толпа как услышала, что про жену сказал, так дальше слушать и не стали объяснений. Отвязали Гойко, тулуп дали и всей толпой, вилами вооружившись, домой к нему. Решили, что он признал в ней ведьму.

Ворвался народ в хату, а у окна Жилена стоит и слёзы вытирает. Смотрит на мужа с осуждением и на лице её разочарование. И объяснять даже тут нечего. Толпа беснуется, ответа требует. Не выдержал один, да на бабу с вилами и кинулся. Проткнул насквозь. Только вот, мгновение спустя понял, что вилы не в бабу всадил, а себе в грудь. Как так случилось, никто и не заметил. А как мужик упал на пол, страшное началось.

Вспыхнул огонь в печи пламенем жёлтым. Распустилась у Жилены коса русая, да черными как уголь прядями на плечи волосы упали. Изменилась она в лице. Была красивой, а стала такой, что глаза отвести невозможно. Неестественная красота, будто фантазия художника. Глаза её угольками жёлтыми вспыхнули. Платье домашнее, деревенское, по швам затрещало и на пол упала. Стоит девица нагая, красоты неописуемой, но пугающей. Смотрит на людей со злобой.

Хотел было кинутся на неё люд, да закричала ведьма голосом не человеческим, в пламеницу обратилась, да как пошла по хате плясать.

От огня спасаясь, выбежали все на улицу, смотрят, а пламеница по крыше уже пляшет, да с одного дома на другой перескакивает. Ну, тут уже не до ведьмы. Кинулись дома тушить, да имущество своё спасать. Много не сгорело, но до утра провозились. Вся деревня гарью пропахла. А ведьмы и след простыл.

Мужики то, от злобы кузнеца хотели в проруби утопить, да взмолился он, пощады попросил. А за жизнь свою пообещал провести всех на мутный хутор. Тех, кто там живёт, прогнивших, на вилы насадить. А сам хутор себе присвоить. Там круглый год лето, еды в достатке.

Поход по весне организовали, как снег сошёл. Те, кто вернулся, рассказывали, что как до тумана дошли, так жуть их охватила. Не решились входить. А остальные спиной к туману повернулись, да задом попятившись, в него и вошли, из виду пропав быстро. Те, кто остался, две луны ждали, но не дождались. Слышали, что в тумане и вой странный, и крики душераздирающие. Топот копыт такой громкий, что уши закладывало. Собрались, да восвояси оправились, решив, что нет мужиков среди живых больше. Да больше мужиков этих и не встречал никто.