Исповедь новобранца

Алексей Горяйнов

Новобранец Артем, не успев принять присягу, попадает в пекло боя и, испугавшись, не понимая, почему он должен рисковать собой, дезертирует. Немало придется ему пережить, доведется побывать во многих переделках, чтобы понять, что защита любимых людей и Родины важнее собственной шкуры.

Глава первая. Бой

Нас привезли на крытых грузовиках в воинскую часть, которая располагалась почти в самом центре города, и построили на плацу. Коренастый капитан, сопровождающий новобранцев, куда-то ушел. Его напарник, широкоплечий усатый сержант прошел вдоль строя, рассматривая нас с явным неодобрением.

Остановился возле конопатого пацана, который тревожно шептался о чем-то с соседом и, сильно хлопнув его по плечу, с усмешкой сказал:

— Не боись, салага, боев уже не будет.

Действительно, нам еще в военкомате обещали, что в Чечне мы будем только восстанавливать разрушенное. Но откуда тогда доносилась стрельба? Правда, улицы, по которым мы въезжали в город, казалось, жили вполне мирной жизнью. По ним деловито двигались автомобили, велосипедисты, прохожие. И хотя в лицах людей чувствовалась некоторая озабоченность, но страха не было. Может, где-то идут учения, — успокаивал я себя.

Вернулся капитан, вывел наше подразделение — человек шестьдесят — за пределы части и повел, как он сказал, в восточную часть города. Его по-прежнему сопровождал сержант. Наконец наша пестрая полугражданская команда оказалась на небольшой площади, по которой то и дело сновали вооруженные с ног до головы военные. К нашему капитану подбежал боец и что-то ему сказал.

— Шагом арш! — тут же прогромыхал голос сержанта.

Мы послушно пошли за ним.

Остановили нас перед подъездом с разбитой дверью.

— Справа по одному, шагом арш! — снова прогорланил сержант, и рота втянулась в обшарпанный с выбитыми окнами коридор, где вдоль стен стояло несколько длинных скамеек.

Капитан звучно крикнул:

— Ставрогов!

Из бокового проема вышел невысокий плотного телосложения прапорщик.

— Принимай пополнение.

Прапорщик заглянул в протянутую ему на планшете ведомость, вытер о гимнастерку руки и, примерившись авторучкой, расписался сначала на одном листе, потом на другом. Копию ведомости забрал себе.

Капитан быстро убрал документ в планшет, козырнув, произнес:

— Удачи вам, ребята! — и твердым шагом вышел из здания.

— Подходи, принимай обмундирование! — приказал прапорщик, и к проему каптерки, перегороженному доской, словно прилавком, быстро выстроилась очередь.

Когда одевались, в воздухе висело напряженное молчание. На лицах новобранцев читалась растерянность, в глазах затаился страх. В эти минуты каждый из нас почувствовал: службы как таковой не будет. Скорее всего нас, необученных и необстрелянных, бросят в кровавую бойню.

Одежду, в которой мы приехали, сложили во дворе в огромную кучу, облили бензином и подожгли. В этом же дворе уже другой капитан в полевой форме стал заниматься с нами строевой подготовкой. После нескольких часов мы уже довольно слаженно маршировали, отбивая на асфальте чеканный шаг.

Когда объявили перекур, к нам подошел один из каптерщиков и сказал по секрету, что занимавшийся с нами капитан чуть ли не герой России, фамилия его Смайкин, и что мы, видимо, попадем в его распоряжение.

Сам же капитан куда-то ушел. Шли томительные минуты. Мы уже успели выкурить по второй, когда он наконец появился вместе с полковником, на вид очень пожилым, но движения его были энергичны, а форма ладно сидела на худощавой фигуре.

— В две шеренги становись! — скомандовал на подходе капитан. — Представляю вам командира вашего полка номер 1039, полковника Птурсова Владлена Семеныча.

Полковник, заложив руки за спину, медленно прошелся вдоль шеренги, внимательно всматриваясь в глаза каждого. В конце строя, полуобернувшись, подозвал к себе капитана, что-то сказал ему, потом покачал головой и снова прошелся вдоль строя. Мне показалось, что он вроде как расстроился, и взгляд его стал печальным. Может быть, заранее сожалел о нашей судьбе?

— Рота, направо! — скомандовал между тем капитан Смайкин, и мы вышли через арку на улицу.

Шли мимо домов и несколько раз видели на крышах наших снайперов, которые не очень-то и прятались. Остановились возле арки между двумя домами. Я не сразу понял, что это была не арка — тогда не до того было, а сейчас четко представляю себе картину: развороченная с торца стена дома открывала длинный просторный коридор, похожий на тоннель. Перегородки между квартирами, видимо, были сломаны. В конце коридора, у выхода, стоял то ли танк, то ли какая-то САУ, но из-за бьющего в глаза солнечного света, самоходное орудие толком разглядеть не удавалось.

Внутри же коридора-тоннеля вдоль стен в наскоро сколоченных стойках тянулись ряды автоматов Калашникова. Рожки к ним, пустые и начиненные боевыми патронами, лежали в объемистых ящиках.

Здесь мы увидели еще двух сержантов. Надо сказать, что я уже перестал различать незнакомых военных. Конечно, они не были похожи друг на друга, но все в конце концов слились в единый образ, в памяти остался лишь «человек-громкоговоритель» в военной форме, горланящий приказы, пересыпая их матом. Сначала я подумал, что новые сержанты просто приставлены охранять склад, но оказалось, что мы будем служить под их началом. Для чего было столько боеприпасов, никто из нас спросить не посмел, но каждый понадеялся, что для учебной стрельбы… Вообще здесь царила полная неразбериха. К тому же офицер опять куда-то исчез. Да, совсем не так представлялась нам армия на гражданке…

Неожиданно совсем рядом раздался такой силы взрыв, что стены дома задрожали, и сверху что-то посыпалось. Мы застыли в испуге, беспомощно оглядываясь друг на друга, не зная, что делать. Бежать? Ложиться? И тут же там, где пробивался свет, началась беспорядочная стрельба, потом нас ослепила яркая вспышка и оглушил выстрел стоявшего в тоннеле орудия.

Когда гул в ушах прошел, я снова услышал выстрелы, затем автоматные очереди. Мы не понимали, почему нас не уводят куда-нибудь в безопасное место, толкались, как телята в стойле. На наши вопросы — что происходит? — только жестко отвечали: «Ждем распоряжений». Если кто-то выходил за пределы бокового пролома, сержант, зверея, кричал:

— Ты куда, мать твою? Назад!

Слава Богу, вернулся капитан Смайкин. Его спокойное лицо вселило в меня уверенность, что все закончится благополучно. Но капитан почему-то медлил с распоряжениями.

Танк продолжал стрелять с четкой периодичностью, и мы научились вовремя затыкать уши. Со стен сыпалась штукатурка. Вскоре из-за самоходки, пригибаясь, выбралось несколько запыхавшихся военных в бронежилетах и касках. Оказавшись в безопасном месте, они устало опустили оружие, потом, видимо отдышавшись, вышли в тыловой двор и закурили.

Офицер с вымазанным маскировочной краской лицом, отдуваясь, снял с ремня флягу, залпом выпил несколько глотков и, подойдя к капитану, сказал:

— Ну что, Смайкин, давай свое пополнение, у нас потери.

— Какое же это пополнение? Их еще стрелять научить нужно.

— Научатся!

Но капитан стоял на своем:

— Не дело это, товарищ комбат, из штаба сообщили, что сейчас пришлют настоящее подкрепление…

— Разговорчики, капитан! — рявкнул комбат, потом, уже потише, добавил. — Некогда подтягивать резервы, видишь, как внезапно ударили, никто и не ожидал. Словно из-под земли выросли…

К Смайкину подбежал посыльный, о чем-то доложил. Капитан подозвал к себе сержантов, бросил им несколько слов, после чего один из них, краснея лицом от натуги, прокричал:

— Бойцы, слушай мою команду! Оружие разбирай! Будем выполнять боевую задачу!

Началось настоящее столпотворение. Ребята спешно расхватывали автоматы и боеприпасы, куда-то отбегали.

— Рожков берите кто сколько унесет, да живее давайте, живее! — командовал уже другой сержант.

Меня сковал страх. Я с детства был достаточно робким. И если некоторые из пацанов мечтали о ратных подвигах, то я уж точно не хотел участвовать в военных действиях. Кроме того, понимал, что мы к ним не готовы. Обидно было еще оттого, что в Москве нас уверяли: война в Чечне закончилась и больше не возобновится. И вот она, совсем рядом… Я могу погибнуть в первом же бою, еще ничего не успев в этой жизни. Даже с девушкой переспать… А ведь мечтал о любви… О том, что встречу свою единственную… Но самое главное — мама. Она не выдержит, если со мной что-то случится, ведь кроме меня у нее никого нет.

Все эти мысли теснились у меня в голове, а я стоял как истукан с пустыми руками возле ящика, в котором лежали магазины с патронами. Рядом уже почти никого не было.

— Эй, тебя что, не касается? — услышал я грубый окрик сержанта. — А ну бери автомат! — с этими словами он сам швырнул мне оружие.

Я едва поймал его и побежал за новобранцами.

— А патроны? Ты че, соплями будешь стрелять? — снова долбануло мне в ухо. — Привыкли, понимаешь, у маменьки под юбкой греться. Тут вас быстро научат Родину любить! Быстро ищи полный рожок и за мной!

Я копался в ящике с рожками и никак не мог найти полного. Сержант все еще крутился где-то рядом, наверное, искал в другом ящике, я боялся на него посмотреть. Его окрикнул второй сержант.

— Пахом, капитан тебя за помидоры подвесит, ты че здесь возишься?

— Да вот придурок попался, никак рожок не найдет! — и уже обращаясь ко мне: — Ты, робот недоделанный! Через минуту чтоб был у танка!

И вдруг там, где стоял танк, раздался оглушительный взрыв, грозную машину охватило пламенем. Ближняя стрельба вначале захлебнулась, потом на мгновенье возобновилась и смолкла вновь. Пламя заполнило всю дальнюю часть коридора, раздались истошные крики. Опомнившись, я увидел у себя в руках рожок с патронами, присоединил его к автомату, как учили на уроках начальной военной подготовки, побежал было к танку, но понял, что через огонь не прорваться. Выход из тоннеля был перекрыт. Решил найти путь к своим через тыловой двор, свернул за угол, потом за другой, пробежал улицей, еще повернул — везде тихо. Куда подевались горожане? Выскочил на площадь, похожую на ту, где мы занимались строевой — она была забита военными: одни стояли в ровно выстроенных рядах, другие просто толпились, третьи озабоченно сновали взад-вперед. Меня остановил какой-то прапорщик, сурово спросил:

— Кого потерял?

— Полк 1039, наш начальник Смайкин, капитан…

— Тут тебе не гражданка, здесь командиры, а не начальники, — прапорщик окинул меня с ног до головы насмешливым взглядом, показал на подъезд стоящего недалеко дома: — Смайкин там.

Я нерешительно пересек площадь, вошел внутрь здания. В подъезде было тихо, лишь с верхних пролетов лестницы раздавался неясный гул голосов.

Прислушался, стараясь различить голос капитана Смайкина, но вместо этого вдруг отчетливо услышал, как кто-то сказал:

— Смайкин, ну куда ты в самое пекло? Они и без тебя продержатся. Передали по связи, наши уже подтаскивают технику.

— Хрена лысого они продержатся! Там половина призывников необученных. Ты что же, предлагаешь мне бросить этих салаг?

Вот тут-то, видимо, и родилась в моей голове еще неосознанная мысль о побеге. Подъезд был сквозной, и я на цыпочках, стараясь не шуметь, побежал к запасному выходу. Дверь поддалась не сразу, но все же, хоть и со скрипом, открылась. В лицо пахнуло весенним ветерком, и я увидел небольшой пустырь с редкими, уже зеленеющими деревьями, а за ним, в отдалении, горы. Справа и слева к пустырю подступали дома, в основном пятиэтажки. Прижимаясь к стенам домов, я стал уходить в неизвестность по безлюдной улице… Но с каждым шагом приходило понимание: это называется дезертирством. Тут же начал искать оправдание: ведь присягу я пока не принимал. Значит, мой побег нельзя назвать изменой. Только куда податься? Вспомнил деревню в Тульской области, где на лесном кладбище похоронен отец. Может туда, в его дом? Он и сейчас пустует. Буду пробираться где пехом, где на попутках, все равно, лишь бы подальше отсюда.

Потом сообщу как-нибудь матери в Москву, она поймет. А если меня поймают и расстреляют за дезертирство по законам военного времени? И плевать им на то, что присягу не принимал? Хотя какое военное время? Россия ни с кем не воюет. Мысли путались в голове. Я толком не представлял, какие наказания предусмотрены дезертирам в современной армии, но чем дальше уходил, тем страшнее мне становилось. Начал осознавать, что меня станут искать и дома, и в отцовской деревне, и обязательно разыщут. Значит, нечего и думать о родных местах. Уходить надо в горы, благо, они рядом.

Мысль о горах меня окрылила, страх улетучился, но ему на смену пришло другое чувство — чувство стыда. Разве так воспитывала меня мама? И разве в своих мальчишеских мечтах я видел себя дезертиром? Но и это чувство поблекло, когда вспомнил подбитый танк и горящих в нем заживо ребят.

Может быть, со временем, они и стали бы героями, если б кто-то не распорядился их жизнями так бездарно и жестоко…