Человек-Черт

Алексей Владимирович Июнин, 2022

Юный перспективный рокер волею нечистой силы превращается в настоящего черта. Борьба с помощью православной веры – безрезультатна. И пока выискиваются способы остановить погружение России в пучину ада, черт пускается в грандиозный гастрольный тур по стране, распространяя с скоростью звука все мыслимые и немыслимые человеческие пороки. Новым кумиром страны становится злой дух – озорной, похотливый, страшный, обладающий невероятными возможностями и никому не подчиняющийся. Держись, страна! И готовься к самому жуткому празднику, приближающемуся к тебя из глубин язычества. Содержит нецензурную брань.

Глава 1

Спиртное, сигареты и мат

Карелия. Петрозаводск. Берег Онежского озера

18 июня 2017 г.

Он вошел в тесноватую, выдержанную в темно-синем псевдомраморном стиле уборную, убедился, что тут относительно чисто и опустил крышку унитаза. Молодой юноша извлек из заднего кармана крохотный блокнотик и миниатюрный гелевый стержень. Не снимая дорогих джинс он сел на унитаз. Парень пользовался исключительно гелевыми стержнями и только синего цвета, предпочитая их старым добрым шариковым ручкам. Ему многократно говорили, что сейчас на третьем десятке двадцать первого века есть множество способов вести записи, и совсем не обязательно использовать именно бумажные носители. Он знал об электронных записных книжках любого даже самого дешевого мобильного телефона пожалуй лучше, чем все советчики вместе взятые, но все равно предпочитал бумагу и стержень — ну нравилось ему водить гелем по бумаге, нравилось видеть свой почерк, ощущать некое физическое состоянии фраз. Иногда он проводил по свежим строчкам пальцем и еще не высохший гель смазывался и пачкался. Быстро открыв блокнот, юноша стал записывать строки мелким убористым шрифтом, делая ошибки и не заботясь о знаках препинания, при том, что русский язык знал на отлично. Этот копеечный блокнотик, умещающийся в заднем кармане джинс был черновиком, а в черновике можно писать как угодно. После он перепишет свои каракули в ноутбук, многое исправит, что-то дополнит или уберет, поработает над словосложением и рифмой. Сейчас же, пока есть пара минут, ему нужно срочно зафиксировать на бумаге мысль, пришедшую ему в голову… Строки… Новая песня…

Гелевый стержень оставлял на бумаге свежие мысли, еще теплые, даже горячие. С пылу, с жару, так сказать:

Лучик солнца, отражаясь

От твоих соленых синих слез,

Необычно преломляясь,

Ослепит любого здесь из нас…

… выводил тонкий стерженек. Рука остановилась, едва дописав последнее слово в четвертой строке. Молодой автор задумался и повертел стержень… «Ослепит любого здесь из нас»… Не самая лучшая рифма к словам «синих слез»… Да и могут ли быть слезы синими? Это гуашь? Нет, это не гуашь, а следы от туши. Точно! Хотя над рифмой еще надо будет поработать.

Брызги крови на паркете

Возбудят, на совесть не смотря.

Ты готова, ты в ответе

За того, кто на прицеле у тебя.

Нормально, а теперь припев:

Давай, давай, детка!

Я знаю, ты метко

Целишь! Давай, радость!

Сделай ему гадость!

Давай, давай, ну-же!

Дави курок туже!

Дописав мысленный поток, рука остановилась вновь. Парень на унитазе сделал несколько глубоких вдохов, ловя на лассо улетучивающиеся строки, что всплывали у него где-то в глубине мозга. Какая досада, мысль не ловилась, хотя еще несколько минут назад она настойчиво влезла под его шевелюру и вертелась там каруселью. Пока она не улетучилась подобно салюту, ее нужно записать, а для этого надо ухватиться за какое-то слово и вытянуть строки как клубок шерсти. Так-так-так… «Кто-то говорит»… «говорят»…

Поехали!

Говорят, что месть — это лекарство.

Говорят, что после смерти в рай.

Верь, и будет все прекрасно!

В это верь и смело убивай!

Багровея, де…

— Жуй! — услышал он свой сценический псевдоним и недовольно заскрежетал зубами. Видимо не успеется ему дописать песню, хотя, надо признать, за три с небольшим минуты он исчертил два листочка и дописал почти до конца. Закончит после, сидя в гостиничном номере или покачиваясь в купе поезда. — Андрюшенька, ты здесь?

С этими словами в дверцу туалетной комнаты постучались. Это была Олеся Левит, кто же еще.

Олеся Нахимовна Левит — женщина сорока пяти лет, но может затушить сигарету о глаз того, кто назовет ее старой. Это была стройная брюнетка с руками сплошь покрытыми татуировками, и Андрей Жуй знал, что татуировки украшают не только ее руки, но и поясницу, ключицы, правый бок, обе голени и левую ягодицу, с которой скалился острозубый змей.

Левит Олеся Нахимовна — бывшая фронтмэн (или фронтвумэн?) известнейшей в девяностые и начале двухтысячных годы женской панк-группы «Лезвие», исполняющей тяжеленный металл и заводившей любые рок-фестивали. Почти двадцать бурных лет от звонка до звонка! С января 1992-ого до душного июня 2012-ого, когда «Лезвие», сменивший свой состав уже четырежды, на фестивале «Нашествие» объявило, что коллектив сворачивает свою концертную деятельность и это их последнее выступление. На самом-то деле у «Лезвия» была ошеломляющая популярность, особенно после 2006-года, когда вышел их седьмой диск, нареченный «Неновогодние Ночи». Туры были непрекращающимися, клипы снимались один за другим, бабло лилось серебрянным дождем. Но была одна проблема — Олеся Левит повзрослела. Она много курила, сильно пила, вела весьма беспорядочную половую жизнь, любила некоторые наркотики и не дружила с правосудием. Короче говоря, жила по-роковому, не думала о будущем и плевать хотела на все предупреждения. Но вот будущее настало, Левит повзрослела. Некоторое время ее группа еще существовала на автопилоте и даже производила феерические представления, но крепость Олеси была уже не та. Олеся Нахимовна выдыхалась как открытое шампанское. К тому же продюсерский центр, с которым она сотрудничала, пытался выжимать из нее то, чего в ней уже не хватало. И однажды, в один особо ветреный майский вечер 2008-ого года, в сочинском баре «Черноморец», после четвертого бокала местного пива, Олеся Левит позвонила представителю продюсерской компании Дмитрию Никонову и, затянувшись сигаретой, томно прошептала ему прямо в ухо:

— Димусик, идите в задницу, а я устала и хочу только трахаться и спать.

— Что это значит, Олеся? — не понял сонный Никонов.

— Когда у нас с вами встреча по поводу продления контракта?

— Тридцать первого.

— Через неделю? — Левит икнула. — Расслабьтесь, дорогуши, я его не продлю.

— В каком смысле? — опять не понял Никонов.

— Я не буду больше выходить на сцену, Димусик. Я устала.

— Олесь, вы пьяны и…

— Все, ребята, харэ. Отработали лавэ. Мне все это задрало! И ваши гастроли задрали! И ваши концерты задрали! И сами вы меня все задрали с вашими гастролями и концертами! Я, может, счастья хочу! Настоящего женского счастья! А не эти ваши… как их там… ну ты меня понял! Короче, сворачиваю я мою группу и это уже не шутка. Доигрываем тур и хватит.

— Но… но Олеся… вы че, с дуба рухнули?

— Все равно «Лезвие» уже не то, что было раньше, Димусик. Не хочу больше. Не хочу… Наигралась и хватит. Идите в задницу, а я пойду искать мужа.

Мужа рокерша не нашла, да и не сильно старалась. Через какое-то время, вдоволь отдохнув и заметив, что финансовые накопления имеют свойства заканчиваться и не имеют функции размножаться ни половым путем ни даже почкованием, Олеся Левит пробовала организовать другую группу, но после нескольких репетиций в новом составе, поняла, что это «те же яйца, только в профиль». Но без музыки она не могла, она мало что умела в этой жизни кроме как собирать стадионы. Окончательно завязав с исполнительской карьерой, она становиться продюсером группы «Толпе», вкладывает в нее некую сумму и поднимает эту молодую рок-группу до завидных высот.

Лидер «Толпе» двадцатичетырехлетний Андрей Вставкин-Жуй уважал свою протеже, был ей искренне признателен и старался не упираться рогом, если его мнение шло в противоречие с мнением закоренелой рокерши, при том, что его характер был подчас слишком радикальным, а поступки вызывали бурные обсуждения в интернете. Никто, ни один человек в мире не мог повлиять на Жуя.

Никто кроме Левит.

— Ведь ты в толчке, мальчик мой? — задала вопрос Левит с явным намерением вызволить парня из добровольного заточения.

— Нет, я в другом месте, — вздохнул Жуй, убирая блокнотик в карман, стержень он сунул в карман передний, не забыв одеть на кончик маленький колпачок. Делать нечего, дописать песню он не успел, ну да ладно, закончит как-нибудь после. Выйдя из уборной, он уперся носом в Олесю, которая нетерпеливо поставив руки на пояс, укоризненно прожигала его взглядом.

— Ты че там торчал? Толоконников уже пришел.

— Это туалет, Олесь. Имею полное право, — ответил Жуй, даже не помышляя о чувстве вины перед респектабельным мужчиной, с которым у них назначена встреча и который, по словам Левит, уже пришел.

— Ты не смывал, не застегивал панталоны, не мыл руки. Или ты настоящий панк или ты карябал стихи. Зная тебя, могу предположит и то и другое, но моя женская интуиция подсказывает мне, что твой гелевый стерженек опустился на миллиметр. Угадала? Дай-ка, зыркну, че ты там набросал.

— Олесь, это сырой материал, ты знаешь, я не показываю черновики.

— Давай-давай, а то плюну на твою ширинку. — Левит не терпела возражений и Андрей Жуй протянул ей блокнотик. — Так…Так… Отражаясь… Преломляясь… Так… Убить… Кровь? Это у тебя написано «кровь»?

— Кровь.

— Кровь — это хорошо. Слабоватенько, конечно… Сопливенько… — не глядя перед собой, а сосредоточенно читая свеженаписанные строки, Левит каким-то образом зная направление, двигалась по петляющему коридору летнего кафе «Парадное», при том, что была тут первый раз в жизни. — А напой-ка мотивчик.

Поморщившись, Жуй напел как он примерно слышит эту песню. Не отрываясь от блокнотика, Олеся Левит кивнула, пробурчала что-то неопределенное и вернула записи.

— В-принципе, нормально, — дала свое заключение рокерша. — У нас мало слюнявых треков. Медлячок не помешает.

Если бы кто-то другой назвал его стихи «слюнявыми медлячками», Андрей Жуй мог и нос тому сломать, но от Олеси он это стерпел и даже, в некоторой степени согласился, что мотивчик может быть действительно немного попсовый, а значит, легко запоминающийся, что не так уж и плохо.

Они вышли на летнюю площадку кафе, в лицо сразу ударил влажный ветерок с Онежского озера, на берегу которого и располагалось «Парадное». Пахло сыростью, хвоей и чахохбили. Небо было уже не такое нежно-голубое, как утром, а темная серость на западе небосвода предвещала скорое ухудшение погоды. Да, Жуя предупреждали, что в Петрозаводске погода неустойчивая и больше половины дней в году — пасмурные. Может быть поэтому летняя площадка «Парадного» была почти пуста, если не считать единственного занятого столика. Откинувшись на спинку стула, за столиком томился лысый жирдяй с тонкими усиками над верхней губой. Его глаза были скрыты за черными очками и было непонятно на чем остановился его взгляд, то-ли на карельский горизонт, омывающийся бескрайним Онежским озером, то-ли на одноразовой тарелочке с кешью.

— Николай Иванович! — воскликнула Левит и с такой радостью распростерла объятия, словно встретилась с долгожданным женихом. — Прошу знакомиться, — рокерша приобняла Жуя за плечо, — Это и есть Андрей Жуй. Лидер «Толпе».

— Да-да, — Николай Иванович пожал протянутую юную руку. — Добрый день, молодой человек.

— А это, — усаживаясь рядом с толстяком, Левит уже пододвигала к себе пепельницу. — Николай Иванович Толоконников, он представляет организацию, которая организует наш октябрьский тур по Поволжью. Хм… Организация организует… Как-то неправильно сказано, но смысл понятен.

— Собственно, я соучредитель этой организации, — улыбнулся Толоконников. — Фирма «Сазанович, Толоконников и Ко».

Пока Николай Иванович представлял себя, он подозвал официанта и заказал всякой всячины с преобладанием крепкого спиртного, что навело Андрея на догадки, что он имеет дело с алкоголиком, а значит с человеком непредсказуемым. Андрей еще не знал, хочет ли он сегодня выпивать. Вчера, шумным июньским вечером, его группа отыграла славное выступление на местном стадионе «Спартак», а потом его коллектив славно погудел в местном ночном клубе, названия которого он даже и не запоминал. Жуя привезли в гостиничный номер в четвертом часу утра, он не выспался, чувствовал себя неважно, а вечером у него самолет на Хельсинки, где завтра опять выступление.

Утром, когда Жуй едва разлепил тяжелые веки, ему позвонила Левит и сообщила, что до нее дозвонился Толоконников и сказал, что раз уж они в одном городе, то ему бы хотелось встретиться и обговорить кое-какой вопрос, касающийся предстоящего тура группы «Толпе» по Поволжью.

— А что вы делаете в Петрозаводстке? — спросил Жуй у Николая Ивановича.

— Молодой человек, вы рыбак?

— Конечно, — улыбнулся Андрей.

— Конечно «да» или конечно «нет»?

— Конечно нет. Это уныло.

— А я рыбак. Признаться, рыбная ловля — мое хобби. А это место, — Толоконников снял очки и кивнул на Онежское озеро, — кишит рыбой, молодой человек! Здешняя рыба ждет своего героя, своего папочку, а папочка ждет онежскую рыбку! — пока он протирал очки салфеткой, мечтательный взгляд его очей долго насыщался кажущейся ртутной гладью озера. У толстяка были круглые глаза будто бы несчастного человека, повидавшего в этой жизни всякого, нашедшего ответы на все вопросы и потерявшего дальнейший смысл существования в этом мире. Скорее всего ответом на все вопросы были деньги, деньги и еще раз деньги, которых у Николая Ивановича должно быть много как махорки у дурака.

Он вновь одел темные очки и провел сосисочными пальцами по усикам.

— Только тут прохладно и сыро, — поежился Жуй, который вообще негативно относился к пасмурной погоде, а, например, зиму вообще терпеть не мог.

Так они, подражая английским манерам, поболтали с полчаса, обсуждая погоду, здешнюю рыбалку на озере, природу, немного политику, короновирус и всякую всячину, разогревая себя коньяком и мясными закусками. Оказалось, что у Толоконникова нездоровые сосуды и ему запрещено курить, но к тому, что и Жуй и Левит дымят как паровозы он относился вполне лояльно. Рокеры, по его словам, не могут не курить, не пить и не материться и Андрей, расхохотавшись, сказал, что всячески борется за чистоту русского языка и излишний мат не любит. Тогда расхохоталась Олеся Левит и громко продекламировала стишок, настолько насыщенный матерщиной, что стало неловко. Погода ухудшалась, а настроение — наоборот.

— Николай Иванович, — уже нормально захмелевший Жуй, бросил в рот кусок чахохбили, — а что, собственно, за вопрос который вы хотели с нами обговорить?

— А… Ну да, ну да… Это касается предстоящего тура «Ultramobile»… — Толоконников оттер губы салфеткой. — Скажи, Андрей, кто, по твоему, твой слушатель?

— Мой слушатель? — не понял Жуй. — Как кто? Что вы имеете в виду?

— Ну на кого направлена музыка группы «Толпе»?

— Николай Иванович, — беззлобно заговорила Олеся Левит, — если бы мы с вами не подружились, мы предположили бы, что вы либо дурак, либо нас считаете за дураков. Вы не знаете на кого рассчитана группа «Толпе» и при этом организуете наш тур по Поволжью? Как же так? Может быть вы вообще не слышали наш коллектив?

— Я прекрасно знаю ваш коллектив, ребята, — добродушно отозвался Толоконников. — Но я хочу чтобы Андрей сам сказал. На людей в возрасте или на молодежь?

— На молодых и борзых! — опрокинул рюмку коньяка лидер группы.

— То-есть, и на молодых девушек, в том числе?

— И на молодых девушек в том числе!

— Замечательно, — заулыбался Толоконников. — Теперь о главном. Наше агентство «Сазанович, Толоконников и Ко» изучила рейтинг группы «Толпе» и пришло к выводу, что начиная с этого года популярность группы резко пошла на спад. Да, упала. В интернете пошли нехорошие обсуждения, негатива больше, чем…

— Чем когда? — нахмурился Жуй, который и сам знал когда.

— Чем до твоего, Андрей, интервью для «Муз ТВ» в котором ты объявил, что живешь в гражданском браке с Надей Гриковой. Это произошло, кажется… в конце прошлого года.

Андрей мог сказать более точную дату — двадцать третье декабря. Это день рожденья Нади Гриковой и в тот день он как раз был в студии «Муз ТВ» и решил дать полный и исчерпывающий ответ на многочисленные вопросы, касающиеся его личной жизни. Тем самым он сделал приятное своей подруге, как бы официально заявив, что их связывает какой-никакой, а брак, пусть и не официальный.

Ветер с Онежского озера налетел на Жуя с какой-то особой силой. Или ему это показалось.

— Уж не хотите ли вы сказать, — медленно заговорил молодой лидер группы «Толпе», — что мне нужно разорвать отношения с Гриковой для того, чтобы мои молодые поклонницы успокоились?

— Андрей, — Левит закурила очередную сигарету, — не накаляйся. Не будешь же ты спорить с Николаем Ивановичем и утверждать, что Надя Грикова не берет тебя под каблук?

— Что?

— А что — нет?

— Да я… Да она… Какое вообще всем дело? Это моя личная жизнь и было бы еще более странно, если бы я жил в гражданском браке не с Гриковой, а с Гриковым!

— Несомненно, — быстро согласился Николай Иванович. — В таком случае на «Толпе» вообще можно было ставить крест. Я не об этом. Выслушай меня, Андрюша. Нам нужна касса, мы люди меркантильные. Говоря «нам», я имею в виду не только мое агентстов, но и твою группу и тебя лично. Ведь нам всем нужны хорошие гонорары за выступления, полные стадионы, набитые залы и золотые горы? Согласись.

— Соглашаюсь. Золотые горы были бы не лишни.

— Так вот нам нужна касса. — Толоконников швырнул в рот орешек. — А для кассы нужны девочки-ссыкушки, которых у нас сейчас недостает. Пойми меня правильно, Андрей, я не требую разрыва с Гриковой, а не могу этого требовать… Я могу лишь попросить. Хотя бы до конца тура «Ultramobile». Отыграете чес, снимем кассу, а потом делаете, что хотите и живите в свое удовольствие.

— Я должен об этом заявить официально? — Андрей Жуй смотрел куда угодно, но только не на толстого собеседника, но когда Николай Иванович вместо простого ответа, не торопясь занял рот закуской, юный рокер впился в него таким взглядом, что тот чуть не поперхнулся.

— Нет, — с трудом проглотив кусок мяса, произнес соучредитель продюсерского центра и Андрей подлил себе коньяка, — просто наша компания бросит во всемирную сеть неподтвержденный слушок, будто ты с Гриковой расстался. А ты, Андрюша, этот неподтвержденный слушок не будешь опровергать до ноября-месяца, когда закончится турне. А еще лучше, ежели ты будешь этот неподтвержденный слушок подтверждать.

— Я думаю, — вмешалась Олеся Левит, — что это не составит нам труда. Ведь это не составит для тебя труда, Андрюш? И не надо так на меня смотреть, Николай Иваныч не требует от тебя героического подвига.

— Но тур начинается только в октябре, — нахмурился Жуй. — Не рановато ли вы, Николай Иванович, хотите распространять этот слух?

— Может и рановато… — согласился жирдяй. — Но боюсь, как бы не было поздно. Билеты уже напечатаны, совсем скоро они поступят в продажу и к этому сроку ты должен быть уже «холостым». Понимаешь?

Жуй нахмурился. Дело касалось его девушки — Нади Гриковой, а ее лично тут нет, она осталась в Санкт-Петербурге. То, что предлагает Толоконников, наверное, не стоит обсуждать в отсутствии, собственно, самой Нади. Ей, как минимум, надо позвонить, вкратце объяснить тему и хотя бы прислушаться к ее мнению. Если все правильно объяснить, то она, скорее всего, не будет против, тем более, что предстоящий тур, а точнее — финансовая составляющая этого тура, касается и ее тоже, ведь живут же они вдвоем, у них все хорошо и расставаться они не собираются. Посещать ЗАГС они, пусть и не торопятся, но лишь потому, что Андрей Жуй не хотел приводить будущую супругу в съемную квартиру, ведь на свою личную он пока не заработал. Все то время как он со своей группой приехал в Питер из городка Тосно, от куда он родом и где жил с мамой до недавнего времени, он снимал квартиры, мытарился по друзьям и знакомым и вместе с Олесей Левит занимался раскруткой «Толпе». На это уходило много денег, много времени, много сил, как физических, так и душевных. Музыка занимала главное место в его жизни и до материальных ценностей ему было недосуг. Он смог купить потрясающую 1679-ти кубовую четырехтактную «Ямаху VMX V-MAX 17» ровно за шестьсот тысяч рублей (кредит на год), с объемом двигателя 400 кубических сантиметров, он использовал дорогие музыкальные инструменты и записывался на дорогих студиях в том числе и за рубежом (Австрия, Великобритания). Он много гастролировал и просто не знал, зачем ему требуется собственная жилплощадь, когда в гастролях он проводит больше времени, нежели дома. Посему вопрос о собственной квартире в центре Санкт-Петербурга (если и покупать квартиру, то только в Санкт-Петербурге и только в центре) не поднимался. А значит не поднималась тема женитьбы.

Тем временем Олеся Левит подлила всем коньяка и закурила очередную сигарету.

— Я должен почти полгода играть свободного парня? — еще раз уточнил Андрей.

— Да, — кивнул Толоконников. — Типа, ты томишься в одиночестве и находишься в активном поиске.

— А на самом деле?

— Ну… закажем так… не желательно будет если ты с Надей появишься где-нибудь вместе… Или выложишь совместные фотки в сети. Ну ты понимаешь о чем я?

— Я должен позвонить Наде, — сказал Жуй и достал мобильник.

— Только запомни и сделай так, чтобы Надя поняла — на самом деле расставания не будет. Вы по-прежнему останетесь вместе, просто она на время спрячется в тень, — напомнил Николай Иванович.

— А потом? — спросил Жуй, прислушиваясь к гудкам.

— После завершения «Ультрамобиля» наш контракт исчерпывается и то, что будет после твоего возвращения в Питер — твое личное дело. — Сказав это, Толоконников опрокинул рюмку коньяка и с удовольствием закусил жареным. — Хотите — живите, как жили. Объявишь всем, что с Гриковой вы вновь вместе и если хотите — можете пожениться. Это ваше личное дело, а нашей фирме это уже будет до лампочки. Мы снимем свою кассу и пожелаем вам только счастья.

Однако телефонные гудки гудели, а Надя не отвечала. Жуй перезвонил еще раз и выслушав монотонность звучания, убрал трубку.

— Ладно, подкаблучник, давай-ка дернем за предстоящее турнэ! — задорно объявила Левит и приподняла рюмку коньяка, намереваясь чокнуться со своим молодым другом.

— Я не подкаблучник! — возразил Жуй. — Просто я не могу решать такие…

— Просто ты подкаблучник, мой маленький дружок! — Левит выпила. Удивительное дело — Олеся Левит много могла выпить, оставаясь относительно трезвой и рассудительной. И вот сейчас, после нескольких рюмок коньяка, когда у Толоконникова речь теряла внятность, а у Жуя мысли в легкую размазывались по внутренней стенке черепной коробки, Левит была бодра и весела, словно и не пила совсем. Что это? Годы практики? — Была у меня песня про таких как ты, называлась «Половая Тряпка». Помнишь?

— Я не тряпка и не подкаблучник! — еще раз упрямо возразил Жуй и закусил коньяк чем-то не то рыбным, не то мясным.

— Доказательства!

— Доказательства?

— Подка-а-а… — запела Левит, — …блу-у-у-у-чни-и-и…

Откинув вилку, Андрей Жуй, вновь полез в карман за мобилой. На этот раз Надя взяла трубку почти сразу и молодой рокер, сурово переводя взгляд с Левит на Толоконникова с упрямой настойчивостью стал доказывать что он не подкаблучник, что его слово — закон и что между им и Гриковой строгий патриархат. Он доказал это тем, что резко и твердо объявил своей замешкавшейся от неожиданного нападения подруге то, что предлагал ему Николай Иванович Толоконников. Надя попыталась было возразить и задать какие-то вопросы чтобы хоть что-нибудь понять, но Жуй строго оборвал ее и сказал, что будет так как он сказал и это не обсуждается. Так надо для предстоящего тура, так надо для группы, так надо для кассовых сборов.

— И не спорь со мной, — повысив голос сказал Жуй и не дав ей сказать и слова, отключил связь.

Толоконников удовлетворенно улыбнулся, отразив в очках надвигающуюся тучу.

— Ну что? — Жуй бросил телефон на столешницу. — Подкаблучник я?

Олеся Левит хмыкнула и ничего не ответила, а ветер с Онежского озера пробивал до костей. Грикова не перезвонила.

Финляндия. Хельсинки

19 июня 2017 г.

Жуй сомневался, что в этом тысячеместном зале есть хоть один человек хотя бы сносно разговаривающий по-русски и понимающий не только отдельные слова его песен, но он все равно старался выкладываться на сцене на все сто процентов. Так чтобы глотку рвало, так чтобы мышцы ныли, так чтобы от перевозбуждения сон мог прийти только после стакана хорошего пойла или полпачки снотворного. Старался. Старался изо всех сил.

Но витало в атмосфере что-то гнетущее, что-то схожее с сильными душевными переживаниями и это как больной зуб мешало выступать. И дело было вовсе не в том, что он устал от перелета из Петрозаводска до Хельсинки, а потом почти сразу до клуба «Ностури», где они готовились весь день, настраивая аппаратуру. Андрей был молод и силен, дальние дороги для него пока не составляли дискомфорта, так же как бессонные ночи. Нет, это не усталость, не изнеможение, это нечто другое, более глубокое… В зале были финны и мало кто разбирал смысл песен российской группы «Толпе», даже когда они пели на английском языке (Жуй владел английским и написал две вполне приличных англоязычных композиции). Не беда — среди русскоговорящих представителей его родной страны тоже далеко не все на выступлениях «Толпе» вникали в смысл текстов.

Тогда что не так? То, что в этом концерте группа «Толпе» была не главной, а всего лишь выступала на разогреве у финской «Порт Вааса»? Да неужели разогревать людей для взрывающей мировые чаты хардрокового «Порт Вааса» — есть низость? Наоборот! Андрей не просто уважал этих викингов с электрогитарами, он относился к «Порт Вааса» с великим почтением и восхитился предприимчивости Олеси Левит, которая смогла продвинуть «Толпе» на это выступление, да еще и добиться того, что проезд и проживание будет, разумеется, за счет организаторов концерта.

Площадка была что надо! Великолепный звук! Прекрасная настройка аппаратуры! Свет! Огни! Что еще требуется?

Андрей Жуй догадывался от чего в нем тихонько искрится беспокойство, но терпел в тряпочку и всеми силами старался сконцентрироваться на выступлении. Отвлечься на исполнение. Не думать о проблемах, находясь на сцене! Раньше у него это получалось легко, а сейчас что-то не очень.

Шла четвертая песня. «Люба хочет любви». Старенькая, написанная уже несколько лет назад, но весьма известная, по крайней мере, среди русских.

— Люба-Люба приходит в технарь,

Люба-Люба листает журнал.

Люба-Люба не любит кино,

Люба-Люба все смотрит в окно.

Надрывно пел Андрей Жуй и рвал медиатором гитарные струны, стараясь думать не о тягостном, а о том, понимают ли финны то, что «Люба» — это женское имя.

— Люба-Люба приходит домой

С какой-то непонятной тоской!

Воспользовавшись парой секунд текстовой паузы, солист «Толпе» обернулся на стоящего по левую руку басиста Игоря Артамонова, носящего прозвище Пистон. Тот наяривал басы, скрючившись вопросительным знаком и активно потея. Нормальный парень, только иногда уж слишком ответственно относиться к исполнению, считая, что без его басовых ритмов не будет стройного исполнения. В-принципе он прав, но ему лучше об этом не знать.

— Люба хочет любви!

Люба хочет любви!

Заорал Андрей в микрофон, стараясь до смерти напугать слушателей этими невинными словами.

— Люба! Люба!! Люба!!! Люба!!!

Проигрыш жуевской электрогитары подхватил второй соло-гитарист — Юрка Коромыслин, откликающийся на погоняло Коромысло. Если бы не зависимость от легких наркотиков и постоянное лечение заболеваний, передающихся половым путем, Андрей считал бы Коромысло гитарным гением. Он был тощ и длин и пальцы у него были соответствующие.

Во время игры Коромысло отошел к барабанным установкам, за которыми сидел Рикардо (в миру Володя Углов). Барабанщик остервенело наяривал по установкам, он любил свою работу и был преданным членом группы, будучи в составе «Толпе» в самого дня основания. Рикардо был истинным панком, заядлым мотоциклистом (как и Жуй) и фанатом «Рамонес». Волосы он красило исключительно в ярко красный цвет, патологически ненавидел попсу и ЛГБТ.

— Люба-Люба снимает пальто.

— Любу-Любу не видит никто.

— Люба-Люба звонит друзьям

— Люба-Люба слышит обман.

— Люба-Люба не хочет ничё!

— У Любы-Любы в душе горячо!!!

Был в группе «Толпе» и самый настоящий скрипач, который мог исполнять и саксофонные партии. Звали его Таймураз Ярмагаев или проще — Тайм. Длинноволосый красавец с мощными бровями и модной среди современной молодежи бородой. Девки сходили по нему с ума, а он предпочитал чуть ли не круглосуточно слушать советский рок восьмидесятых и девяностых годов.

Но больше всего Андрею Жую нравилась клавишница группы. Милая и очаровательная девочка-эмо — Марина Евсеенкова. Жуй всегда испытывал интерес к людям с нетрадиционным образом мышления, а Марина была как раз из таких. Она любила сочетать несочетаемое, перемешивать стили и цвета, порой изумляя окружающих то временными тату на щеках, то тяжелеными военными ботинками на стройных ножках в полосатых лосинах. Клавишница могла рассказать много познавательного и необычного из разных философских областей. Для нее не составляло труда процитировать Шопенгауэра, Конфуция и Ницше. Любимыми ее книгами являлись «Голубое Сало» Владимира Сорокина и «После Казни» Вадима Бойко. По ее рекомендации Андрей прочитал оба этих романа и был весьма изумлен пристрастиями своей прелестной клавишницы. С Конфуцием он был частично согласен, Шопенгауэр ему был во многом близок, а Ницше он читать не стал. Зато по совету Евсеенковой на одном дыхании проглотил все лекции Зигмунда Фрейда и на какой-то период своей жизни стал смотреть на окружающих другими глазами. Это прошло, когда заумные мысли знаменитого психоаналитика через какое-то время почти без остатка выветирлись из молодой головы, оставив после себя только смутные понятия о бессознательном, предсознательном и надсознательном.

— Люба хочет любви!

Люба хочет любви!

Вновь заорал он, чуть не пропустив аккорд.

— Люба! Люба!! Люба!!! Люба!!!

Финнам нравилось. Бывший портовый склад, переоборудованный в концертный зал и получивший название, переводимое с финского как «Портовый Кран», многоголосно ревел. Что же будет когда после часовой программы «Толпе» уступит место для «Порт Вааса»?

«Нормально, — думал Андрей Жуй, исполняя гитарное соло, — Вроде, греемся. Вроде, не плохо. И у нас скоро будут разогревальщики! Будут!»

После шестой песни, Жуй отошел со сцены промочить горло и обтереться полотенцем. Становилось жарковато, из-за шума в зале приходилось петь все громче. Это хорошо! Так и надо! Но стоило ему откупорить бутылочку ледяной минералки и присосаться к горлышку, как к нему со стороны узкого коридора вышла Олеся Левит в обнимку с каким-то местным рокером в черной бандане и с выкрашенными в такой-же черный цвет губами.

— Мальчик мой, — сказала она Андрею и тот выплюнул воду, так как ненавидел такое к себе обращение, — ты чего сегодня как барышня?

— Не понял? — вытер губы Андрей.

— Чего тут непонятного? Соберись! Поешь как на детском утреннике! Мало того, что эта простодушная песня про Любу гроша ломаного не стоит, так еще ты тут рассопливился! Ты себя хорошо чувствуешь? Бодун? Эй, Рансу, доставай-ка свой «Китин Киркас», сейчас мы подлечим этого суслика!

Сопровождающий ее финн, оказывается, знал русский язык. Громко поржав, он извлек из-за пазухи черной косухи фляжку и протянул ее Андрею, но тот сурово отказался, и, послав и Левит и ее Рансу подальше, возразил, что своим выступлением он вполне доволен, и ребята из группы зажигают как надо.

— Оле, эт-то хорош концерт! — черногубый Рансу встал на сторону Жуя. — Что теб-бе не нравит-тса, Оле?

— Да ну! — махнула рукой Олеся Левит. — «Толпе» может и покруче! Андрей, давай, покажи, на что ты способен!

— Я показываю!

— Не вижу!

Андрей сдержался от того, чтобы не высказать Левит парочку непечатных слов. Поправив гитарный ремень, он вернулся на сцену и под бурный рев зала заиграл незапланированную песню. Она была сурова и тяжела, как кусок чугуна, но это было именно то, что, по мнению Левит, не хватало их выступлению. Услышав первые аккорды, остальные участники группы переглянулись, пожали плечами и тяжелая хардроковая композиция сотрясла стены «Ностури». «Она права! — зло думал Жуй, насилуя гитару. — Я не собран. Это все из-за Надьки!»

Конечно тот зудящий червь в его душе, не позволяющий испытывать совершенное наслаждение от выступления грыз его из-за его девушки, о которой он думал уже сутки напролет, которая осталась в Санкт-Петербурге и которая не звонила ему с тех пор, как он не очень красиво поговорил с ней на берегу Онежского озера в кафе «Парадное». Пару раз он пробовал дозвониться до нее сам, но она не брала трубку. И это не нравилось Андрею.

Так и быть, сразу после выступления он снизойдет и позвонит в Питер еще раз, хотя сомнительно, что и в этот раз Надя Грикова ответит. Похоже на то, что она обиделась. Всерьез обиделась. Думая об этом, Андрей чуть не забыл слова песни, а когда закричал текст, голос его был не похож на его голос. Он кожей почувствовал, как услышав такое, Олеся Левит поморщилась и даже, может быть, отвернулась.

Исполняя одну песню за другой и доводя финнов до психофизической кондиции ко встречи с «Порт Вааса», Андрей Яковлевич Вставкин, взявший себе творческий псевдоним «Жуй», думал только об одной песне. Как это ни странно, но в голове его слышался «Наутилус Помпилиус». На телефонном звонке под именем «Надя» звучала песня «Колеса Любви» и именно эту песню молодой и дерзкий рокер хотел услышать сейчас больше всего.

Глава 2

Любовь

Санкт-Петербург

20 июня 2017 г.

Наконец он вернулся.

Родной Санкт-Петербург встретил его равнодушным влажным вечером. Благодаря белым ночам было светло почти как днем, разве что солнца не было. Вызвав такси, он, уставший как плантационный раб, выдохнул адрес. Его никто не встречал, кремовый лимузин не подавал, он хотел в туалет и настроение было гнусное как эта мокрая белая ночь северной столицы. Да еще поезд задержался на границе на несколько часов из-за какой-то дурочки с пакетом чего-то запрещенного. Но самое главное — прошло уже двое суток, а от Нади ни слуху, ни духу. Андрей уже давно плюнул на мужскую гордость и названивал ей беспрерывно, но Грикова не отвечала. Сама она тоже не звонила, жуевский телефон «Самсунг» ни разу не заиграл «Колеса Любви». Другие мелодии — постоянно, но только не «Наутилус». Андрей ехал в купе и даже не пил водку со всеми вместе, он грустил и сонно смотрел в окно на проносившиеся пейзажи. Олеся Левит всю дорогу курила и не уставала глумиться над лидером «Толпе», но тот лишь отворачивался к стенке или к окну. Он молчал и сжимал челюсти, когда Левит прилюдно называла его подкаблучником. Молчал и… ну не то, чтобы соглашался… но не оспаривал. Наконец после нудной дороги в Россию, участники группы вывалились из поезда и разъехались в разные стороны. Музыкальное оборудование приедет из Хельсинки позже отдельным транспортом.

Андрею хотелось спать.

И еще ему хотелось Надю.

Такси привезло его на проспект Обуховской Обороны, где он снимал квартиру на четвертом этаже дома, построенном еще до социалистической революции.

Квартира была пуста.

Жуй уронил у порога свою спортивную сумку с вещами. Никого. И звать не нужно и так понятно, что Надя покинула это место, видимо, сразу после телефонного разговора из Петрозаводска. Не разуваясь, Андрей прошел на кухню, открыл холодильник, осмотрел содержимое и достал сладкий ликер. Действия… Какое должно быть действие с его стороны? Что делать? Как себя вести? Раньше от него никто не уходил, если он расставался с девушкой, то всегда по собственной инициативе, а тут… Тяжело упав на маленький табурет, он пододвинул пепельницу. Закуривая «Парламент», Андрей Жуй уставился в квадратное кухонное окно, на широком подоконнике которого стояла приоткрытая хлебница с высохшей половинкой нарезного батона. Сладкий ликер заставил морщиться от одного своего желтого цвета и Андрюша отставил рюмку в сторону. Небосвод за окном был светло синим, ни намека на черноту. Знаменитые питерские белые ночи, к тому же сегодня день летнего солнцестояния. Под окном дома, в котором он снимал квартиру проходил наполненный автомобилями даже в столь поздний час проспект Обуховской Обороны, за которым был крохотный сад имени Надежды Константиновны Крупской. За садом — Нева. С высоты четвертого этажа Жуй мог прекрасно видеть высокие трубы предприятия, расположившегося на противоположном берегу и названия которому он так и не выяснил. Предприятие подмигивало освещенными оконцами, значит, работы велись в три смены.

«Отец…» — мысленно вздохнул Андрей и глубоко затянулся сигаретой. Его отец Яков Вячеславович Вставкин всю жизнь проработал на ЗИЛе обычным сборщиком, которого за тридцать один год стажа даже не повысили до элементарного бригадира, не говоря уже о начальнике сборочного цеха или еще какой должности. А все потому, что Яков Вячеславович патологически боялся хоть какой-то ответственности. Собирая в три смены кузова для грузовиков, Вставкин-старший не мог представить себе иной заботы как затянуть гайку потуже, да вовремя пропить заначку. На работе же он и помер от инфаркта, после вот такой же ночной смены. Повалился на бок, проходя «вертушку» и больше не встал.

Жуевский телефон пиликнул и Андрей вцепился в него почти мертвой хваткой. Но тут же разочарованно отбросил его на стол, когда узнал, что это всего лишь предупреждение о разряжающемся аккумуляторе.

Дымя сигаретой, он сидел на кухне, слушал тишину и смотрел вниз в окно, где в синеве атмосферы звякнул торопящийся в депо трамвай. Андрей недавно живет на этой улице, еще не привык к району, еще не привык, что под окном гудят машины даже в позднее время. Это мешало спать, но Наде Гриковой нравилось, она говорила, что слушая шум за окном, она ощущает себя живущей именно в городе, а не в глухом захолустье. Но, не смотря на это она ворочалась на кровати до тех пор, пока не затыкала уши берушами.

Эту квартиру подыскала ему конечно Олеся Левит, кто же еще. Она всегда подыскивает ему квартиры и все время в самых разных районах Питера, так чтобы Жую всегда приходилось начинать приспосабливаться заново. На данный момент времени он жил на пересечении улицы Крупской и проезда Обуховской Обороны. Обуховская оборона… Жуй задумчиво вздохнул. Мог ли в шестнадцатом веке воевода казачьего полка Иван Васильевич Обухов, щедро натирая барсучьим жиром мозоль на правой ступне, подумать, что один из его многочисленных потомков, а именно — Павел Матвеевич Обухов, уже в далеком девятнадцатом веке откроет способ получения высококачественной стали и начнет в России крупное производство литой стали и стальных орудий. А потом уже в начале двадцатого века рабочие Обуховского завода подустанут лить пушки и решат организовать стачку, переросшую в политический бунт. Так родовая фамилия соединиться с родом Крупских и окажется на фасаде дома номер 1/123, на четвертом этаже которого молодая звезда российского рока курит «Парламент» отечественного производства и с беспокойством поглядывает то в окно, то на разряжающийся мобильный телефон, то на рюмку со сладким желтым содержимым.

Андрею Жую становилось все мрачнее и мрачнее. Он был один. Теперь, когда откинув ненужные мысли о литой стали, о недремлющих цехах завода за Невой, об отце, что остался теперь уже в прошлом, Андрей в полной мере осознал, что сидит совершенно один.

И ляжет спать совершенно один. И когда проснется, его одиночество останется с ним наедине и никуда не пропадет, даже когда вечером он придет на репетицию их группы. Да, в студии, разумеется, будут люди, многие из которых являются если не друзьями Андрея, то, по крайней мере, знакомыми. Но потом он так или иначе вернется домой, сюда, в эту съемную квартиру, где полбатона в хлебнице окончательно зачерствеют. И так же сядет перед окном или уставиться в планшет. Так же закурит сигарету, не думая о том, что его Нади не нравится табачный дым, потому что его Нади с ним не будет и завтра.

А ведь в Петрозаводск его провожала Надька. ЕГО Надька. Она не поехала с ним на вокзал, потому, что за ним прямо к подъезду приехал микроавтобус. Грикова осталась в квартире, готовясь навести уборку в прихожей, а потом она хотела пересадить свой декабрист в широкий горшок. По возвращении Андрея из Финляндии, она обещала изжарить для него индейку, как он любит. С хрустящей кожицей, натертой чесноком. Жуй опять открыл холодильник, припоминая, что когда он доставал ликер там почти ничего не изменилось с того раза, как он заглядывал сюда четыре дня назад перед отъездом в Карелию и Финляндию. Так и было. Значит, Надя еще не ходила в продуктовый. Значит, его индейка скучает в магазинном холодильнике и даже не подразумевает, что могла бы быть сейчас съедена под желтый ликер или красное вино на кухне в доме номер 1/123 на пересечении проспекта Обуховской Обороны и улицы имени боевой подруги Ульянова-Ленина (Надежда Константиновна Крупская была не полной тезкой Гриковой, у Нади отчество было другое, сложно-неславянское).

Андрей тряхнул головой и грубо затушил окурок. Он быстро прошел в спальню и распахнул шкаф. Ни одной женской шмотки. Ну ладно, шмотки еще можно забросать в сумку, чего не сделаешь с горяча. Но вот ванная!

Ванная! Андрей побежал в ванную и раскрыл дверцу. Едва различимый запах канализационной трубы и… из всяческих туалетных принадлежностей остались только мужские: крем для бритья и после бритья, шампунь, зубная щетка и еще какая-то мелочь, которой Андрей мало пользовался. Женского — разве что пара обмылков.

Декабрист! В зале на подоконнике там, где стоял горшочек с цветком, остался лишь круглый след. Даже декабрист забрала! Это уже серьезно! Это уже повод бить в рельсу!

Нервно закуривая четвертую по счету сигарету, Андрей Жуй вернулся к кухонному столу и вновь вцепился в мобильник. Он писал СМС:

«Нам надо встретиться. Сейчас. Там, где раньше»

Адресат: «Надя». Только после того как отправленная им СМС покинула его телефон, он бросил взгляд на часики на экране телефона. Около одиннадцати часов вечера. Не поздновато-ли для свидания? Однако на улице светло. Все же поздно… Но письмо отправлено и обратного хода нет.

Докурив, он, не переодеваясь и даже не закинув в рот чего-нибудь съестного, потушил окурок и вышел из квартиры. Теперь ему не надо было ловить такси, неподалеку на маленькой парковке его ожидала «Ямаха V MAX»

Самая первая встреча Андрея Жуя и Нади Гриковой состоялась не в самом удобном для встреч месте — над туннелем Выборгской набережной. Автомобили в этом месте мчатся со всех сторон и в разные стороны, даже внизу, куда ни глянь — везде автотранспорт. Встреча произошла в конце августа прошлого года, средь белого дня, когда Надя решила пройтись пешком над тоннелем в офисное здание «Лукойла» (в то время она подрабатывала курьером), а у Андрея зачихал глушитель тогдашнего «Урала» и ему пришлось притормозить, нарушая ПДД. Судьба свела их в этой шумной точке, глаза двоих молодых встретились… Надя будто бы случайно выронила пакет документов прямо рядом с жуевским мотоциклом, а Андрей не слишком расторопно для чисто вежливой помощи подбирал листы с раскаленного от зноя асфальта. Слово за слово и Андрей предложил подбросить Надю до «Лукойла», а та, в свою очередь, пообещала выкроить для него свободный вечерок и написала на его сигаретной пачке свой номер телефона.

Так и началось.

Конечно, Надя узнала в приостановившемся мотоциклисте молодого рокера Андрея Жуя, хотя и не являлась поклонницей данного музыкального направления. Собственно, поэтому она и выронила папки с документами прямо перед парнем, который, испачкав руки в смазке, что-то подкручивал в своем тяжелом мотоцикле. Позже она призналась что изначально не рассчитывала ни на что кроме нескольких секунд внимания со стороны лидера «Толпе» (ну и может быть автографа), но все оказалось гораздо интересней, так как сама того не ожидая, она попалась Жую на глаза именно в то время, когда его сердце было свободно и он даже стал наблюдать за собой первые признаки спермотоксикоза.

С того душного августовского дня они завели традицию — встречаться именно на этом тоннеле, хоть это и было для обоих не очень удобное место. И следовали этой традиции много месяцев, когда в апреле Олеся Левит подыскала Жую очередную квартиру. Ту самую на пересечении улицы Крупской и проспекта Обуховской обороны. Переезжая, Андрей не долго мучаясь сомнениями, позвал Надю с собой, вытащив ее из-под благоустроенной двухкомнатной родительской опеки на северо-востоке Петербурга. С первой встречи прошло меньше года, Жуй уже поменял «Урал» на «Ямаху», а Надя вот уже как неполный месяц назад закончила университет, получила диплом менеджера и поменяла подработку в «Лукойле» на перспективную должность помощника главного бухгалтера одного известного в городе магазина-дискаунтера, торгующего электроникой и бытовой техникой. Первых три месяца она обязана отработать старшим кассиром, ну а потом ее пообещали повысить.

Поменялось еще многое, например группа «Толпе» зазвучала на радиочастотах, сняла два приличных клипа и даже раскрутила их. У Андрея становилось все меньше и меньше свободного времени, порой он будто жил в своем песенном мире, целыми днями просиживая в студии или на бесконечных репетициях. Зачастую он злоупотреблял спиртным, порой до утра «зависал на хатах», но всегда тащил с собой и Надьку или по крайней мере оставался с ней на телефонной связи. Поменялось многое. Не менялись только отношения между Надеждой и Андреем, становясь все крепче и крепче с каждым месяцем. Все было хорошо до того дня, когда он позвонил ей из Петрозаводска…

Сейчас в тоннеле и на самой Выборгской набережной было шумно, автомобили мчались в разных направлениях будто и час был не поздний. Андрей поставил мотоцикл точно на то место, на котором остановился в тот августовский день, даже не вспомнив о треугольном знаке аварийной остановки, которого у него никогда не было. Понимая, что сможет проторчать тут до первого проезжающего полицейского патруля, он, все-же, включил аварийку, поставил мототранспорт на подножку, слез и облокотился на перекладину ограды под которой проходил тоннель. В зубах его уже торчала сигарета, пачка кончалась… Жуй не знал, придет ли Надя или нет. Она не ответила на его СМС и Андрей легко мог предполагать, что она и вовсе ничего не прочитала. Он шел на удачу. Он не имел даже малейшего представления каков шанс появления тут Гриковой, весьма вероятно, что она не придет совсем. Скорее всего так и случиться и Жуй напрасно прождет ее здесь, проторчит тут почем зря как полный идиот, которым он начинал себя ощущать на двадцатой минуте ожидания. Кто быстрей появиться: Надя или ГИБДД со штрафными квитанциями за нарушения правил дорожного движения и остановки транспорта на мосту без знака аварийной остановки? Время шло. Андрей нервничал. Ему становилось неуютно и он изо всех сил подавливал в себе острое желание покинуть этот глупый пост.

Время тянулось как резина. За его спиной с бешеной скоростью мчались автомобили, к Жую добавилось волнение за свой байк, который может стать причиной аварии. Хмуря брови, он отворачивался за перила и смотрел как под ним в тоннеле автомобили мчались с такой-же скоростью как на мосту.

После тягостно ожидания неизвестно чего, Андрей раздраженно достал телефон, чтобы хотя бы узнать сколько времени прошло. Аккумулятор сел и Жуй выругался сквозь зубы, применяя некоторые матершинные словообразования. Становилось прохладно, должно быть уже глубокая ночь, хоть это и не было заметно. Небо на востоке стало розово-оранжевого оттенка, а с севера приближались четко очертанные плоские облака из-за отсутствия прямого солнечного освещения кажущиеся черными. Надя, если она нормальный человек, спит в своей постели у родителей. А если она звонит ему? Звонит и не может дозвониться! И он не может позвонить ей. Ситуация тупиковая и он сам загнал себя в это место, он сам поставил себя в такое глупое положение и теперь стоит тут в гордом одиночестве, продуваемый всеми влажными ветрами.

Остается торчать тут на тоннеле, смотреть на проносящиеся внизу автомобили и ждать у моря погоды.

— Черт бы побрал всю эту гребанную любовь! Мосты, должно быть, уже давно развели! — прорычал Андрей и бросил очередной окурок вниз. Пачка кончилась. Во рту было ощущение, будто там жгли костер, Андрей еще никогда столько не курил. Было противно и даже подташнивало. Пора убираться от сюда. Но вот где-то над ухом он расслышал отголосок какого-то противнинького хихиканья. Обернувшись, он, конечно, никого не увидел. Но хихиканье повторилось и Андрей почувствовал, что или он галлюцинирует или кто-то над ним издевается. А тут еще шептание, словно задуваемое в голову самим ветром.

Парень поежился.

— Че за фигня? — пробормотал он вслух. Вместо ответа — вновь хихиканье и порыв ледяного ветра, от которого по спине побежал холодок. — Все, хватит! Возвращаюсь! Ну и дурак же я!

И тут по Гренадерскому мосту со стороны Невы он увидел ее. Надя шла, сунув руки в карманы красного плаща с широким воротником, локтем прижав сумочку к талии. Ветер слегка метал черные волосы средней длины, челка непослушно щекотала лоб. Цокот высоких каблуков будто прогнал странное хихиканье и нехорошие предчувствия. Увидев ее, Андрей забыл обо всем на свете. Ничего ему больше не надо было кроме стука этих острых каблуков его любимой девушки.

— Ты все-таки пришла… — выдохнул он, не знал, целовать ли ее в губы или пока в щеку. Но Надя не проявила преждевременной нежности. Она остановилась перед ним как солдат. — Пошли домой, Надя.

— Андрюш… ты считаешь меня игрушкой, да?

— Нет, ты не игрушка.

— Игрушкой, которую можно выбросить, когда надоедает? Которую кладут в дальнюю коробку, когда жалко выбросить?

— Ничего подобного я никогда не говорил!

— Но ты избавился от меня, Андрюша! — воскликнула она. — Ты знаешь, как я люблю тебя, и все же отделался от меня, хотя и сам говорил, что любишь!

— Я… Я люблю тебя! Что ты такое говоришь! Садись на мотоцикл, у меня есть второй шлем и поехали домой! Хватит валять дурака! Почему ты вообще ушла?

— Почему? Ты что был совсем пьяный? Ты уже не помнишь, что сказал мне, что мы расстаемся?

Новая волна мерзкого смеха. Какой-то юродивый хихикает над ним, прикрывая рот ладошкой! Жуй осмотрелся по сторонам в поисках этого гада, но Грикова была одна, если не считать проносящихся мимо автомобилей.

— Мы… — проговорил он уже тише, — Мы не расстаемся. Ты не поняла. Так нужно для предстоящего тура. Это слух! Просто слух!

Он смотрел на Надю, она смотрела на него. У нее были раскосые глаза типичного дальневосточного типа. И не удивительно — дедушка и бабушка Нади по отцовой линии были и остаются коренными эвенами и очень не любят когда их называют эвенками и тем более чукчами. Надя никогда не плакала, быть может, сила северного духа не позволяла ей делать этого, но она не плакала, даже когда узнала, что ее давняя подруга погибла в автомобильной аварии. Надя не плакала никогда, но Жуй знал, что эта девушка «плачет внутрь», и вот именно сейчас она делала именно это. Раскосые глаза ее оставались сухими, губы плотно сжаты, на лице не дергается ни один мускул и только по голосу можно было понять, что Надя Грикова чуть ли не рыдает. Андрей Жуй был один из тех немногих, кто мог это замечать. Она раскрыла сумочку и достала айфон предпоследней модели. Она всегда любила навороченные гаджеты и в отличии от Андрея следила за тенденцией их развития. Сделав пару движений большим пальцем по экрану, она что-то включила и продемонстрировала это молодому рокеру. Некачественная видеозапись, на которой Андрей Жуй, собираясь в аэропорту Петрозаводска сесть на самолет до Хельсинки отвечал какой-то девчушки с короткими волосами. Она спросила, правда ли, что он — Андрей Жуй — расстался со своей гражданской женой, на счет чего, мол, стали ходить сплетни по интернету. Стоя над тоннелем Выборгской набережной Андрей смотрел сам на себя и слушал, как сам, отмахнувшись от коротковолосой девчонки, кивнул и ответил что-то типа: «Да-да, только отстаньте!» На этом запись заканчивалась, хотя Андрей припомнил, что ответил девочке еще что-то, а что и сам не помнил. У него таких мини-интервью берут регулярно и на каждом шагу.

— Надя, ну ты же понимаешь, что…

— Я понимаю! Я все понимаю! Я звонила Нахимовне, и она подтвердила, что наше расставание, это чисто пиар-шаг для привлечение девчушек на твои концерты.

— Вот-вот! Видишь! Чего же ты тогда мозги…

— Но соглашаясь на это, Андрюша, ты забыл самое важное! — Надя Грикова подняла указательный пальчик и направила его прямо на Жуя. У нее, как всегда, был дорогой маникюр, она следила за своими ногтями считая их чуть ли ни лицом приличной девушки. — Ты, Андрюша, забыл посоветоваться со мной!

Вновь хихиканье.

Жуй заморгал чаще, чем это делают стойкие мужчины.

— Ты меня не ценишь! — продолжала нападение Надя. — Я для тебя только девочка-игрушка! Я бы не была против такого пиара, если бы ты меня спросил, я же все понимаю. Но ты меня даже не спросил!

— Я хотел…

— Тем не менее, ты этого не сделал! Ты повел себя как самая настоящая скотина! С самого начала я позволяла делать тебе все, что угодно и не требовала советоваться со мной, если только дело не касалось меня лично. Ты мог репетировать сутки напролет, ты мог сниматься в клипе голым, ты можешь пить и курить, я тебя полюбила таким, какой ты есть и не собираюсь тебя менять, но ты не можешь, например, взять мое мыло. Потому, что это МОЕ мыло и чтобы его взять, надо попросить у меня. И я не копаюсь в твоем телефоне, потому что это телефон ТВОЙ. На таких условиях мы с тобой и жили, Андрюша. И все у нас было хорошо. Пока ты… пока ты не нарушил это правило, да еще так грубо и жестоко! Ты распорядился не просто моими вещами, ты распорядился МНОЙ. Козел ты, Андрюша!

Завершив речь, Надя замолчала. Закончился тот прокручиваемый в голове текст, который она приготовила для этого выступления и Андрей Жуй не без облегчения вдохнул ночного воздуха. Грикова выпустила пар, мер дальнейших наказания не предполагается, условий для примирения она не выдвигает. Все сказано, теперь слово за Андреем и сейчас, чтобы не раздувать угли, надо быть очень осторожным в словах, а главное — в интонации. Самый беспроигрышный вариант, который вероятнее всего удовлетворит девушку — согласие с ней. Целиком и полностью. К чему полемика? К чему спор? Бессмысленное сотрясание шумового фона приведет к результату прямо противоположному тому, который добивается Жуй. Можно применить тяжелую артиллерию в виде словесных оскорблений, угроз и даже еще чего-нибудь похуже, вплоть до применения грубой физической силы. Конечно, Андрей, физически превосходящий Надю, мог бы силой усадить ее на заднее сиденье мотоцикла и против ее воли привести на проспект Обуховской обороны. Мог даже запереть ее в квартире. И что было бы дальше? У нее даже нет вещей. Насильно мил не будешь! В лучшем случае, она убежит от него при первом же удобном моменте, в худшем — заявление в полицию или столовая вилка в печень! Нет, так не годиться. Нужно было, чтобы она сама к нему вернулась. Добровольно.

К тому же, Надя права, Жуй виноват и в этом нет сомнения. Он это признавал и готов был исправляться, просить прощения, каяться и склонить голову для амнистии. Он уже опустил взгляд и подыскивал фразу для начала извинительного монолога. После этого Наде уже не будет смысла продолжать скандал. Однако жуевское молчание продлевалось чуть дольше, чем это было необходимо. Надя ждала. Андрей заколебался. Шли секунды, автомобили со страшным ревом проносились со всех сторон, а Жуй будто воды в рот набрал. Положение становилось глупым. Как если бы в классе неподготовленный ученик молчал перед доской и тупым бездействием оттягивал время для получения в дневник все равно неминуемой двойки. А Андрей и сам не мог понять, почему не может рта раскрыть, хотя слова покаяния вертятся на языке да так и просятся наружу. Но что-то им не дает. Какое-то препятствие преградило им выход наружу в так жадно ожидающие их барабанные перепонки юной эвены Нади Гриковой.

— Ориведерчи! — Надя первая нарушила молчание и, развернувшись, пошла обратно по Гренадерскому мосту, пересекая Неву напряженным телом, закутанным в красный плащ.

— Постой! — позвал ее Андрей, но она только чуть сбавила шаг. — Надя!

Цокот каблуков оборвался. Девушка стояла спиной к парню. Вот сейчас самое время! Надо просить прощения! Каяться! Пасть на колени, в конце концов, или, хотя бы обнять ее.

Но вместо этого Жуй с некоторым удивлением услышал голос, весьма похожий на голос его собственный. Мало того, сей голос доносился как будто из его же — Андрея Жуя — уст.

— А почему это ты вообразила, что можешь диктовать мне манеру поведения? — громко произнес он. — Не слишком ли ты, дорогая, оцениваешь свои возможности….. на меня?

Надя Грикова повернулась.

— Что?

— Ты, что-же, полагаешь, что если захомутала звезду, то надо как можно дальше загнать меня под каблук? — продолжал говорить Андрей, совершенно не понимая откуда берется в голове эта ересь, ведь минуту назад он думал о противоположном и даже хотел пойти на какие-то условия, которые Надя неизбежно выдвинула бы. Тем не менее: — Не строй из себя бедную овечку! Смотрите-ка что! С ней не посоветовались! Да кто ты такая, что бы иметь свои взгляды? Может быть в тебе течет королевская кровь, а я не замечал? Ох, простите, Ваше Величество, что оскорбил ваше самомнение!

— Ты… Да ты…

— Не пошла бы ты подальше! И запомни, что ты всего лишь бухгалтерша, ты нет никто! И никто, ни один человек, не может диктовать мне условия! Тем более ты!

— Вот значит, как ты заговорил! — несколько секунд Надя Грикова пронзительно смотрела на Жуя. — Я думала, что я тебя люблю и верила, что это взаимно. Теперь все понятно… Ты такой же мудак, как и все вы — звезды! Воображала! А сам не потрудился даже переодеться! Сколько ты уже ходишь в этом? Когда ты последний раз мылся, ты хоть понимаешь, что от тебя пахнет!

— Я только что из Финляндии, я сразу сюда…

— Ты так торопился, чтобы наговорить мне гадостей! Я надеялась, что ты попросишь прощения, а ты… Прощай, сволочь!

Надя развернулась. Теперь, видимо, навсегда.

— Это ты не мне, а себе сделала хуже! — крикнул ей вслед Андрей Жуй. — Я таких как ты по две пачки в день выкуриваю!

— Да кому ты нужен, чучело блевотное!

— Думаешь, я останусь один? Ошибаешься. Я рок-звезда, меня любая полюбит, будь я хоть самим чертом!

Надя резко остановилась.

— Чертом? — переспросила она, внимательно смотря на Андрея через плечо.

— Чертом!!! — крикнул он ей, будто плюнул.

После этого запрыгнул на свою «Ямаху» и дал по газам.

Хихиканье преследовало его весь обратный путь.

Глава 3

Первый звонок

Санкт-Петербург.

Ночь с 20 на 21 июня. 2017 г.

Андрею ничего не оставалось как вернуться в пустую квартиру.

Полночи Андрей Жуй маялся перед телевизором. Около часа он переключал каналы с одного на другой, не зная на чем остановиться. Ему было неинтересно решительно ничего. Вообще ничего, он даже всерьез подумал, не включить ли чего-то онлайн на ноутбуке или планшете, но махнул рукой. Валяясь на диване и уныло пережевывая все подряд, что осталось в холодильнике, он то и дело поднимал покрасневшие глаза на телеэкран и почти сразу переводил их куда-то в область потолка. При очередном нажатии на кнопку пульта, телевизор не отозвался и Андрей вышвырнул пульт в угол комнаты, поняв, что у того сели батарейки. Вставлять другие ему было неохота и, в конце концов, он задремал под советский детский фильм про Чипполино.

— Е-мое! — пробурчал он, очнувшись от каких-то сюжетных выстрелов. — Днем же репетиция. Надо поспать! Ложусь.

Однако белые июньские ночи уже принесли на питерские улицы солнечный свет и Андрею пришлось занавешивать окно плотными черно-коричневыми портьерами, оставшимися, как и почти вся мебель, от хозяев, уехавших из этой квартиры еще в девяносто пятом году. Так-то лучше, почти темно, а усыпляющей тьмы ему сейчас очень не хватало, он вообще плохо спал при свете. Он разделся и лег в прохладную кровать, осознавая, что впервые за все время пытается заснуть в этой кровати без Нади Гриковой. Это навело на него очередную волну хандры и он накрылся с головой легким одеялом. Окна спальни его квартиры выходили во двор, шум автомобилей сюда не доходил, зато немного мешал шелест старой липы, что поглаживала своими ветвями оконные стекла. Но при этом заслоняла солнечный свет.

Лежа в кровати и уже почти отключившись от всего, Андрей вдруг почувствовал, что находится в квартире не один. Запер ли он входную дверь, когда приехал? Совершенно точно, что запер. Вернулась ли к нему Надя, удивительным способом совершенно бесшумно открыла входной замок и на цыпочках подкрадывается к нему? Было бы замечательно, но очень маловероятно. Прогнав мысли о внезапном вторжении в его жилища кого-то, кто сюда попасть не мог, Андрей попытался вновь вернуться к дреме. Но не выходило, нарастающая тревога о том, что рядом кто-то находится не давала ему расслабиться и он откинул одеяло. Комната пребывала почти в кромешной темноте, становилось душно. Андрей взглянул на настенные часы, но из-за темноты ничего не разглядел. Что-то его тревожило, что-то не давало ему покоя. Какой-то озноб пробежал по его телу и он даже передернул плечами.

И тут он заметил едва уловимое движение в коридоре. Черное на черном. Андрей отбросил дрему и уже по серьезному вгляделся в темноту коридора. Довольно странно — если там кто-то есть, то он перемещается удивительно бесшумно, как кошка. Даже как тень, как бестелесный объект. Жуй постарался услышать хоть какой-то звук, но не расслышал ничего кроме ровного урчания холодильника на кухне. Даже настенные часы не тикали — Жуй не терпел часового тикания и первое что сделал, когда въехал в эту квартиру — купил и повесил часы с плавной секундной стрелкой. Подразумевая, что душевное переживание от разрыва с любимой девушкой довело его до легкой степени нюктофобии, Андрей перестал мучить себя насильственным засыпанием и решил встать. Спать не получалось, мешала какая-то тяжелая тревога. Только он шевельнулся, чтобы подняться с постели, как совершенно четко увидел движение. Теперь у него не было никаких сомнений, в коридоре был кто-то.

За окном было темно, а плотно закрытые шторы не пропускали в спальню даже свет окон противоположных домов, свет уличных фонарей и рекламных огней. После возвращения с Выборгской набережной эта ночь казалась Андрею особенно черной, спальня еще никогда не погружалась в такую тьму, что даже жутко становилось. Первый раз в своей жизни Андрей признался самому себе что начинает всерьез бояться темноты, даже в детстве он не был подвержен такой фобии. А сейчас у него внутри все сжалось, он боялся пошевельнуться, боялся вдохнуть, боялся того чье присутствие чувствовал в прихожей. Страх, но не паника охватил его так, что ему стоило большого усилия не закричать. И страх был не напрасным, Андрей точно знал, что кого-то увидит, кого-то непрошенного и ненужного.

И вот черная тень из прихожей бесшумно вошла в спальню, где лежал Андрей Жуй. Тень, как известно, не материальна и посему не может существовать без своего физического хозяина, поэтому к вошедшему существу более применительно будет понятие «силуэт». Контур существа был совершенно черен, но на миг у Андрея сложилось впечатление, что это обезьяна. Кто-то, походящий на гиббона, только выше человеческого роста. Существо было без одежды и двигалось бесшумно, даже наступая на половицу, которая обычно чуть поскрипывала. Оно было с волочащимся по полу хвостом, ноги были полусогнуты в коленях, плечи узкие, но ладони большие с длинными когтистыми пальцами. Жуй почувствовал как его бьет такая сильная дрожь, что звенит какая-то пружина в матрасе.

У мордастого существа были светящиеся красным огнем глаза. Широко распахнутые, немигающие. Красные зрачки сливались с такими же красными белками, а выделяемый ими алый свет подобно двум индикаторным фонарям позволял рассмотреть переносицу, нос, скулы и надбровные дуги медленно входящего существа. И более ничего.

Жуй начал подвывать, он хотел закричать так громко, чтобы услышали соседи, но что-то стиснуло его горло и он едва мог втягивать в себя душный воздух, которого ему становилось все меньше. Тем временем черное создание бесшумно делало шаг за шагом на полусогнутых ногах, волоча за собой крупный хвост и при этом водя головой в стороны, как принюхивающаяся во мраке мышь. Существо не дышало и не произносило никаких звуков, оно просто приближалось, однако у едва не теряющего от страха разум Андрея Жуя мелькнула догадка, что существо слепо и возможно — глухо, так как не реагировало на шелест простыни. Оно чуяло Андрея и двигалось, повинуясь этому чутью.

За крупной обезяноподобной тенью в спальню зашла следующая — скрюченная, неуклюже ковыляющая, опирающаяся на кривую палку. Второе существо было как будто в одежде — что-то длиннополое, мохристое, сзади на спине какой-то рваный платок или тряпка. Обладатель сгорбленного силуэта являлся старушкой, у нее был длинный кривой нос, выступающий вперед уродливый подбородок, длинные растрепанные волосы. А за старухой вошли сразу несколько темный фигурок. Кривоногих, сутулых, с различными степенями уродств. У кого-то непропорционально длинные когтистые руки-лапы, у кого-то бочкообразная голова с невероятным ртом и выступающими зубищами. Темные существа бесшумно наполняли спальню, обходя кровать и собираясь вокруг дрожащего и поскуливающего от страха Андрея. Уроды всех мастей, хвостатые, крылатые, зубастые и рогатые. У одних были короткие кривые ноги, у других круглые совиные глаза, третьи походили на шевелящуюся ветку дерева, четвертые на мертвецов, пятые на призраков, шестые на полулюдей-полузверей.

Их было много, они толпились, толкались, Андрей даже слышал как они переругивались на разный манер, как сопели и кряхтели. Они окружили кровать с трех сторон (с четвертой была стена), некоторые махая перепончатыми крыльями держались под потолком. В первые ряды пропускали тех, кто был меньше ростом кое-кто даже забрался в ноги Андрея и по лягушачьи выпучив глаза смотрел на дрожащего парня.

У вурдалаков и упырей горели красным глаза, у всех до единого. Твари окружили Андрея со всех сторон, они наполнили комнату и все прибывали и прибывали. В какой-то момент Андрей перестал слышать внешние звуки, он будто погрузился в воду. Спальня наполнилась напряженной немой тишиной, горячей как кипяток и колючей как замерзающая вода. Твари замерли и уставились не мигая на Андрея, теперь он ничего не слышал и не видел ничего кроме красных парных огоньков. Парень едва сдерживался от непроизвольного мочеиспускания, слезы прожигали щеки, зубы отбивали дробь.

Твари смотрели на Андрея.

Время остановилось. Как остановилось дыхание и сердцебиение Андрея.

— Начнем потеху? — услышал он в своей голове странный скрипящий голос. Твари с готовностью закивали и будто в нетерпении засуетились.

— Не надо… — сдавленно попросил Жуй.

— Как же не надо, родименький? — будто всполошился скрипучий голос. — Светик наш родненький, готовься к веселью. Мы что-ж напрасно ожидали? Столько годочков томились… Пора уже… Давай глазенки свои поширше раззевай и на нас зыркай. Зыркай-зыркай, не трухай, кровинушка ты наша родненькая. Заждались уже… Зажда-а-а-ли-и-и-сссь…

Встречая свою участь, Андрей заорал, когда красное пламя прожигающими лучами вырвалось из глаз черных страшилищ и вошло в череп молодого существа. Так, крича, он утонул в огне преисподней, которое охватило все его тело, войдя через глаза и, казалось, превратив глазные яблоки в раскаленные угли, разбрасывающие шипящие искры…

Андрей проснулся.

Взгляд его был направлен в потолок, чуть в сторону к левому от входа углу. Потолок был обклеен старомодной пенопластовой плиткой, не очень ровно и впопыхах. Смотреть там было, надо сказать, совершенно не на что.

Он лежал в зале в той же позе, как лежал ночью перед телевизором, который, оказывается, был еще включен и бодро вещал что-то подростковое. Он лежал не раздетый, рядом на полу валялись обертки от чего-то съеденного ночью. Солнце пробивалось со стороны крохотного парка имени Крупской, за которым текла Нева. Настенные часы показывали начало девятого утра.

— В рот вас всех! — пробормотал Жуй не без труда принимая сидячее положение. — Такого сна я еще не видел! Срочно кофе!

Вспомнив, что у телевизионного пульта сели батарейки, Андрей выругался еще раз и переключил канал в ручную, избавив, наконец, себя от тошнотворного телевизионного веселья и остановив свой выбор на нейтральных финансовых новостях, которые не вызывали в нем никаких эмоций. Почесывая зад, он вышел из зала, посетил туалет и ванную, вошел на кухню и включил конфорку. Банка растворимого ждала его на самой удобной полке, так чтобы легко было ее достать, не поднимая руки слишком высоко. Сахар был тут же. Зачерпнув две ложки сахара и бросив их в чашку, Андрей Жуй еще раз почесал зад и прикрыл сахарницу крышечкой. Сел на табурет. Вспоминая, где он вчера оставил сигаретную пачку, Андрей залил кипяток и принялся неторопливо и с некоторой долей уныния размешивать кофе чайной ложечкой. Кипяток он все равно не сможет проглотить. Ложечка сделал девять оборотов по часовой стрелки, потом семь против часовой, потом еще два по часовой и остановилась…

Андрей Жуй напрочь забыл об утреннем кофе.

Он встал с табурета. Он не мог поверить себе. Он немного подумал. Нет, ему не показалось.

Он покинул кухню и по коридору подошел к спальне. Остановился на пороге.

Шторы задернуты, так что солнечный свет практически не проникает в спальню. Постель смята… Похолодевший Жуй подскочил к кровати и потрогал простынь.

Она еще хранила его тепло…

Но он-то спал в зале!

Санкт-Петербург.

21 июня 2017 г.

Репетиционная база труппы «Толпе» с недавних пор расположилась в подвальном помещении здания на западной окраине Санкт-Петербурга, где семьдесят лет назад был склад всякого хлама, сорок лет назад — художественная школа, двадцать лет назад — пошивочная мастерская, десять лет назад — закрытая комната для съемки порно, потом — игровые автоматы, букмекерская контора, и, наконец кто-то, кто имел какое-то отношение к питерской андеграундной культуре, предложил Олеси Левит снять в аренду именно эту площадь. На тот момент у группы не было постоянного места для репетиций, участники, подобно бродягам метались то по гаражам, то по дорогим студиям. Над подвалом было двухэтажное здание, изначально строящееся под что-то с высоченными потолками и огромным полукруглым залом в советское время использованным под съезды парткома, а позже много раз меняло назначение и владельцев, пока в конец не потеряло свое истинное призвание и не приютило в себе контору, занимающуюся не то газификацией, не то электрофикацией. Чем именно занималась эта контора, способная арендовать все здание, Андрей Жуй не знал, но много раз слышал, что они проводят какие-то финансовые махинации, с чем он был определенно согласен, особенно, когда у входа стоял «Порше Панамера» генерального директора. Номера, естественно, были блатные.

Припарковав свою «Ямаху» у самого входа в подвал, Андрей Жуй снял шлем, и достал ключи от входной двери. Однако, дверь была не заперта и немного удивленный Жуй вошел в репетиционную комнату. Там уже сидел один член группы — Коромысло.

— Ты че так рано? — спросил Коромысло, развертывая пакет и доставая из него фрукт манго.

— Дома тошно, — Жуй бросил мотоциклетный шлем на стул и расстегнул кожаную косуху. Бросив взгляд на электронные настенные часы, Андрей быстро подсчитал, что до репетиционного времени было больше часа. — А ты сам-то давно тут?

Коромысло достал ножик и принялся издеваться над манго. Он ответил, что по утру ему жутко приспичило забить косячок, а на съемной квартире где он жил это было категорически запрещено проживающей в соседней комнате хозяйкой-бабушкой, потому он и пришел сюда загодя. От гитариста исходил запах не только землянично-мятных леденцов, но и марихуаны. Юрка Коромыслин был единственным членом группы, который зависел от легких наркотиков и ни сколько этого не смущался. Нарезав манго на неровные доли, он угостил им Андрея, а крупное ядро аккуратно отложил. Закурив сигарету, Андрей взял свою электрогитару и принялся нащипывать струны.

— Как же это вышло?

Как так произошло?

Я тебя увидел,

Я тебя нашел.

О, если бы ты знала

Как я тебя искал…

Я тебя увидел,

Я тебя узнал…

Тихо запел солист группы «Толпе», пересев на подлокотник старого дивана. Песня рождалась мгновенно, такая неказистая, простая до низкопробной попсы, даже заунывная, но она лилась из парня как ручеек и он давал возможность течь этому ручью, не думая о понятии «крутизна рока». Никакого рока тут не было, стиль был спокойный с оттенками шансона, сам бы Андрей Жуй подобное слушать бы, скорее всего, не стал. Но скорбно полуприкрыв глаза, он продолжал:

— Видно не случайно

Мы встретились с тобой.

Друг другу улыбались,

Летели за мечтой.

Видели Венеру,

Слышали Слова…

Я был Кавалером,

Феей ты была…

Ухватив мотив, Коромысло, облизав неестественно длинные пальцы, присоединился к Андрею, бренча мелодии в такт, но уже на своей гитаре. Теперь они уже вдвоем сплетали песню из музыки и слов, рождающихся вот прямо сейчас в момент исполнения.

— Фея и-и-и Кавалер…

Мы мечтали оба.

Фея и-и-и Кавалер,

Что любовь до гроба.

Андрей лишь на секунду оторвал пальцы от струн и только лишь для того, чтобы потушить в пепельнице докуренную сигарету. Однако Коромысло посчитал, что Жуй закончил и тоже остановил игру. Репетиционное помещение оказалось в неожиданной тишине, песня оборвалась… Андрей Жуй попытался уловить исчезающую музу, но ничего не вышло, он разочарованно хлопнул по гитаре и откинул ее на диван.

— Новая песня? — спросил Коромысло, возвращаясь к своему манго. — Дальше не дописал?

— Да так… — неопределенно ответил Жуй, стараясь не показывать виду, что заливается краской смущения.

— Нахимовна назовет это соплями.

— Думаю, ты прав. А как тебе?

— Как подтаявшая карамелька. Хотя получится недурной медлячек. Но ты не пишешь медлячки, это не похоже на тебя, Андрюх.

— Да я сам на себя не похож. Хожу, как в воду опущенный. — андреев взгляд упал на невесть как попавшее в это помещение очки, принадлежавшие не иначе как старушке. Они лежали на одной из полочек фанерной этажерки, захламленными всякими почти не используемыми вещами. — Ты уже знаешь, что я с Гриковой расстался?

— Нет, не знаю. А чего это вы? Прошла любовь, завяли помидоры?

Андрею не хотелось объяснятся перед Коромыслом, настроение стремительно падало, а вспоминая разрыв отношений с Надей, Жую становилось совсем гадко. Была бы тут водка или хотя бы пивко, вот тогда можно было бы вдоволь побеседовать о превратностях любви и взаимоотношениях мужчин и женщин, а так на сухое горло… да еще и в разгар дня… Андрей только махнул рукой и сделал кислую мину. После. Тем более что вот именно сейчас на первый план вышел другой вопрос, изводящий его с утра. Жуй попросил у Коромысла через его сотовый телефон войти в интернет и найти там телепрограмму канала «Детский». Достав из кармана «Флай» с треснутой панелью, Юрка Коромыслин без досаждающих вопросов нашел искомое и повернул экранчик к Андрею.

— Мне нужен детский фильм, который показывали сегодня утром, — велел Жуй, опять бросив взгляд на старушечьи очки. Эта вещь никак не вписывалась в концепцию репетиционной базы рок-группы. Очки не мужские, не молодежные, из розоватого пластика.

— Так… — Коромысло что-то понажимал на дисплее — «Чипполино», что ль?

— Ну да. Во сколько он начался и во сколько кончился? Юрец, ты можешь включить этого «Чипполино» онлайн?

— Андрюш, я почти уверен, что ты уже в таком возрасте, что тебе уже давно пора было переходить на онлайн-порнуху. С какого это времени, ты подсел на овощи?

— Ну не весь фильм, а где то ближе к концу, когда сеньор Помидор выхватил…

— Издеваешься?

— Мне нужно знать, — упрямо настаивал Жуй, — на какой минуте фильма сеньор Помидор что-то там говорил какому-то похожему на лимон чуваку в синем мундире. Я примерно в это время задремал. Тогда я посчитаю во сколько именно я отошел ко сну и сколько, собственно, проспал…

Коромысло держал свой видавший виды «Флай» в паукообразной ладони и с немым вопросом смотрел на Андрея. Понимая, что гитарист не станет ничего делать покуда Жуй не объяснит для чего ему все это нужно, молодое рок-дарование снизошел до объяснений.

— Пожалуй, я должен с кем-то поделиться… — вздохнул он. — Послушай, Юрец, сегодня утром со мной случилась какая-то странная фигня. Не то сон, не то не сон, сам не понимаю, но меня это очень сильно тревожит и нарушает мое душевное равновесие, которое и так уже расшаталось.

И Жуй рассказал Коромыслу о ночном кошмаре.

— Это, братан, ты «приход» словил! — чуть не заржал гитарист и, откинувшись на спинку дивана, положил ногу на ногу. — Галюны самые натуральные!

— С чего бы мне это глюки ловить? Я не пил, не курил. Из-за нервного стресса?

— Почем мне знать? Может соседи мебель лакировали, а к тебе повеяло через электрическую розетку? Или съел чего? — рывком встав с дивана, Коромысло вернулся за стол, где разделывался с манго и взял ножик. Манговое ядро он взял в другую руку. — Не парься! Я порой такое вижу после третьего косяка! Цветы на обоях расцветают, с радиоприемником разговариваю. Так прет не по-детски! А потом отпускает и все хорошо! Прикольно даже! — повертев манговый орех в ладони, Коромысло воткнул кончик ножа в место срастания двух половинок. — Был у меня знакомый кореш, дядей Витей звали, так он запойным алкашом был. Однажды встречаю его, а он уже второй месяц не просыхал и, видать, ловил «белочку». Говорит, что стал к нему являться какой-то косматый демон с бараньими рогами и еврейскими пейсами. Садиться ему на шею и погоняет. И вот дядя Витя отвел меня в какую-то подворотню, чтобы никто не слышал и шепчет на ухо: «Вчера я говорю этому баранорогому, что, если он еще раз сядет мне на загривок, я его сдерну, шкуру ему срежу прямо осколком елочного шара и сделаю из его шкуры себе ремень! Затяну потуже и навек поклянусь, что пить брошу! Жди, друг, от меня завтра эмэмэску с фоткой, где я буду в новом ремне!»

— Получил фотку-то? — без интереса спросил Жуй у Коромысла.

— Получил. Дядя Витя убил соседского бассета, снял его шкуру и обмотал ее на поясе. Больше я дялю Витю не видел, но слышал, что его надолго закрыли в «дурке».

— Видимо, ты мне это рассказал для того, чтобы я не забывал, что меня может ждать впереди? Спасибо, ты настоящий товарищ, Юр! Я тебе про одно, а ты мне про другое. Повторяю: я не в запое! И не курю, то что куришь ты! И то, что я видел под утро было… было не просто страшно, это было… необъяснимо с логической точки зрения!

И вновь Андрей напоролся взглядом на старушечьи очки. Кто бы мог носить такие? Уж не Нахимовна-ли? А если не она, то кто? Бабушкам здесь делать совершенно нечего.

— Забей! — раздался хруст и половинки мангового ореха распались в разные стороны как раскрытая устрица. Коромысло запустил в щель длинные пальцы и, поковырявшись, извлек на свет ядро, масляное и не очень красивое. — Посажу в песок.

Жуй перестал слушать своего гитариста. Тут все ясно, Коромысло не совсем тот человек с которым надо было делиться ночными кошмарами. Его более занимает посадка мангового деревца, чем какие-то бредовые ведения своего друга. В данном случае — профессиональный психиатр был более подходящей кандидатурой на откровения, а Юра Коромыслин, оказывается, к таким вещам относиться катастрофически небрежно. Его вообще не впечатлило появление незваных чудовищ с красными глазищами, он воспринимает это не в серьез, как обыкновенный ночной кошмар. И не более того. А может быть Коромысло прав и этот и был просто сон? Сон-то, может и сон, да вот Андрею не давало покоя уверенность, что это был не просто кошмар. Огненные взгляды непрошенных чудищ так и остались на сетчатки глаз лидера группы «Толпе».

Он встал с диванчика и что-бы скрыть внутреннее раздражение, подошел к этажерке и взял в руки очки. Тяжелые с толстыми линзами для чтения. Этот акссесуар не мог принадлежать ни одному члену группы. Жуй поинтересовался откуда они и кто их оставил? Пошутил — не Нахимовна-ли?

— А! Так ты не знаешь? — ухмыльнулся Коромысло. — Прямо перед отъездом в Карелию тут кое-что случилось. Сейчас расскажу — обоссышься! Тебя не было, а мы с Пистоном и Таймом решили здесь зависнуть, кое-что поиграть и винца дернуть. И тут стучатся! Таймураз открыл дверь и вламываются прямо сюда… знаешь кто?

— Кто?

— Бабки! Бабуськи! Старушенции! Целых четыре тети! И начинают воду мутить, кричать, слюнями брызгать, палочками своими размахивать.

— Неужели? Любопытно узнать причину сего вторжения? — Жуй водрузил очки на нос, похлопал глазами и снял их. — Предполагаю, они не были нашими фанатками?

— Четыре старых калоши! От них воняло кислятиной! — ухмылялся Коромысло. — Стали пугать нас божьей карой! Гореть, говорят, вам в аду, нехристи! И батюшку хотели позвать, чтобы очистил это помещение. Прикинь! Мы говорим — че за фигня, бабули? Что вы себе позволяете? Мы платим аренду и вас не знаем! Покиньте помещение! А они ни в какую! Ругаются, даже матом! Прикинь, Андрюх! И говорят, что раньше еще до коммунистов тут в этом здании была церковь. Церковь, прикинь! До двадцать девятого года прошлого века это была церковь Пресвятой Богородицы. — Долговязый гитарист окинул репетиционное помещение без окон красноречивым взглядом. — Социалисты не стали сравнивать ее с землей как со многими другими церквями, а сняв купола, перестроили в коровник, потом в тюрьму для врагов народа, потом в склад и пошло-поехало… Разумеется, социалисты постарались убрать все религиозные атрибуты — иконы сожгли, золото переплавили, священнослужителей разогнали или расстреляли, фасад перекрасили. А в церкви было много настенных росписей, которые просто-напросто заштукатурили. Так говорили бабульки. Заштукатурили, говорят, прекрасные росписи на стенах. И показывают, где росписи были…

— А они что, еще с тех пор живут, эти бабки? — с сомнением спросил Жуй.

— Фотографии сохранились. Они их распечатали и под нос нам с пацанами сували. Вот, дескать, смотрите, молодежь, какие росписи прекрасные были на стенах. А теперь осквернена церковь и надо бы ее заново освятить и так далее… А вы, молодежь, богохульники, безбожники и грешники. Бабулек мы кое-как отправили восвояси, но одна из них свои очелы уронила.

— И что, правда тут росписи были, — Жуй почувствовал холод во всем теле. — Прямо здесь? На этих стенах?

— Вот тут, — Коромысло указал длинным пальцем на одну из стен справа от Жуя. — Вот прямо тут. Я видел распечатки старой фотографии. Тут была келья или что-то еще, не знаю.

Андрюша Жуй попросил у Коромысла сигаретку и опять закурил, хотя поклялся прекратить эту вредную привычку. Он смотрел на то место куда указал перст долговязого гитариста. Ему вдруг стало нехорошо, его что-то стало угнетать. Да-да, давление на мозги становилось столь отчетливое, что его затошнило. Телу стало холодно, озноб пробежал по спине и Жуй решил, что заболел. Неужели иммунитет не справился с пойманным вирусом и началась инфекция? Очень может быть. Эта теория вполне подходила под психофизическое состояние лидера группы «Толпе», но Жуй, почему-то не верил в вирус. Тут что-то иное и причина его внезапного ухудшения здоровья находилась прямо напротив его взгляда, там куда паказывал палец Юрки Коромысла, а до того показывали непрошенные бабульки, а еще раньше фотографировал неизвестный фотограф.

Судорожно дыша, Жуй дико завращал головой. Он стал ощущать себя словно в клетке, стены и потолок давили на него, угнетали его. Впервые он очень захотел выбежать от сюда. Покинуть это здание. Но понимая, что это не вполне нормально, Жуй старался сдерживать себя и успокоиться.

— Ты чего? — услышал он голос, будто из другого мира и на мгновение всплыл в реальность. Спрашивал Юрка Коромыслин.

— А что? — сигаретный пепел упал на андреевы джинсы, прожег их, прожег трусы, волосы на самом нежном месте. Жуй ничего не чувствовал.

— На тебе лица нет.

— Что?

— Ты что, привидение увидел?

— Я?

— Андрюш, ты себя нормально чувствуешь?

Что за идиотский вопрос? Нормально ли он себя чувствует? Да он себя чувствует, так будто его укусила гадюка и яд уже добирается до сердца. Да он натурально помрет, если немедленно не покинет этот гребанный подвал! Андрей вскочил с дивана, бросился к двери, но споткнулся и чуть не распластался перед барабанной установкой, уронив на пол стойку с бас-тарелками. Выпрямившись, он вытер лоб и понял, что сильно вспотел, голова была ледяной, его губы задрожали.

— Они… — выдохнул он. — Они…

— Андрюша, — не на шутку взволнованный Коромысло, отложив манговое ядро, уже подходил к Жую, но тот его оттолкнул.

— Они тут… — бормотал Андрей одними губами. — Они вокруг… Они везде…

— Ты о чем?

— Вокруг… — чувствуя чей-то угнетающий взгляд, Андрей заметался по студии, опрокидывая все, что попадалось под ноги. Он кого-то искал, пытался обнаружить источник того черного луча, который пронизывал его и прожигал. Что-то тут было страшное. Что-то страшное… Андрея трясло, зубы стучали, руки сильно дрожали…

— Опять «приход»? — спросил Коромысло, потирая ушибленное плечо. — Давай-ка, садись, я тебе кофейку сделаю.

— Они… — у Андрея была паника, он уже не контролировал себя. — Да… Я их чувствую…

— Сядь! Сейчас отпустит и пойдешь домой. Репетицию отме…

— Я чую их! Я чую их всех! Понимаешь? Да… Где, говоришь, были росписи? Тут? Вот здесь, да? — Жуй исступленно тряс указательным пальцем на одну из стен.

— Андрюха! Успокойся!

Внезапно Андрей Жуй замер в полусогнутом положении. В хищной обезьяньей позе. Взгляд его остановился на стене. Чувствуя как сердце разрывается от ударов, а в висках пульсирует кровь Андрей уже не старался сдерживать переполняющие его чувства сиьного страха. Да, страха! Сильнейшего, необъяснимого, буквально животного страха.

Стена была самая обыкновенная. В этом месте она была обита дешевой пластиковой вагонкой цвета «Фарфор». Рядом висели постеры с «Раммштайн», Егором Летовым, «ДДТ» и парой обнаженных красавиц. Но Юрка Коромысло утверждал что на старой черно-белой фотографии, принесенной четырьмя бабками на этом месте было изображение кого-то не разборчивого. Что за вагонкой, которая осталась им в наследство от букмекерской конторы, был портрет. Перестав слушать Коромысло, Андрей медленно подошел к входной двери. Не отрывая взгляда от точки на стене, он ухватился за входную дверь и просто снял ее с петель. Дверь была тяжелая, металлическая, установленная еще во времена нахождения здесь подпольного казино. Андрей держал ее в распростертых в стороны руках один, хотя она была невероятна тяжелой.

— Андрей, перестань! — крикнул ему Коромысло и уже было хотел вырвать дверь из его рук, но Жуй, с надсадным стоном разбежался и что было силы ударил дверным углом в стену. Без труда расщепил вагонку и пробил гипсокартон, за которым была шумоизоляционный материал. Во время разбега досталось и Коромыслу, тот отлетел назад и более не решался вставать на пути у взбесившегося солиста группы. Крича и рыча Андрей Жуй принялся наносить удары металлической дверью по стене. Удар за ударом, удар за ударом. Вагонка цвета «Фарфор» в этом месте разлетелась в щепы, постеры с «ДДТ» и одной голенькой брюнеточкой в розовых сапожках разорвались и слетели на пол. Дверь пробила и сантиметровый гипсокартон, его куски с белой пылью падали вниз, за ним был слой шумоизоляционного материала. С ним Андрею пришлось повозиться, дверь утопала в толстом волокнистом наполнителе, почти не причиняя повреждений. Жуй выбивался из сил, пот пропитал футболку, а взмокшие волосы торчали как у ежа. Руки уже болели. Но он не прекращал, удар шел за ударом, это было дико. Закричав во все горло, Андрей откинул дверь и принялся руками драть шумоизоляционный материал, вцепляясь в него ногтями и выдирая из стены рваными кусками.

Обнажив кусок стены, он вновь взялся за металлическую дверь и принялся наносить удары теперь уже по штукатурке. Стена задрожала, где-то что-то посыпалось. Жуй бил и бил, истекая потом. Удары разносились по всему зданию, и кто-то наверняка сейчас прибежит выяснять в чем дело и не идет ли несогласованный снос стены. Штукатурка была качественная, отходила маленькими кусками, не поддавалась даже металлической двери. Тогда Андрей, бешено заорав, собрал в себе остатки сил и стал наносить по стене поистине титанические удары. За одним слоем штукатурки оказался второй, но более старый и как будто менее качественный. Андрей понимал, что близок к цели, но сил у него уже не было. В какой-то момент он выронил дверь и упал сам. Тут же к нему подскочил Коромысло и помог встать на ноги.

Отдышавшись совсем чуть-чуть, Андрей Жуй, вновь оттолкнул долговязого гитариста. Ясно, что колотить тяжелой дверью он больше не может, сил нет. Тогда, дико рыча, он принялся прямо пальцами расковыривать старую штукатурку. Он ломал ногти, сдирал кожу на ладонях, портил пальцы, но ковырял штукатурку. Руки горели, Андрея трясло, он больше не мог, но продолжал. Кровь капала на пол, штукатурная крошка падала уже не серая, а алая. По настоящему бешеный Андрей цеплял штукатурку обломками ногтей, у него не получалось, но он не унимался. Как бы то ни было ему удавалось отковыривать куски разной величины, на обнажающей стене начинало что-то выступать.

Это было изображение.

Жуй плакал, кровь и пот орошали пол под ним. Куски штукатурки сыпались туда-же… И вот ему удалось подцепить какой-то относительно крупный кусок и отслоить его от старой стены.

Андрей Жуй замер невероятно потрясенный. Не отрывая взгляда от обнажившегося изображения, он сделал шаг назад.

Еще один…

В голове будто взорвалась бомба. Вот что убивало Андрея. Вот это… Нутро солиста группы «Толпе» вывертывалось наизнанку, его вырвало прямо на самого себя, у него начиналось что-то похожее на припадок эпилепсии… Он завыл… Он закричал, как если бы его пытали, глаза его дико вращались, в ушах пульсировало сердцебиение. Потом он заржал, но опять заревел, растирая горячие потоки слез и соплей… Снова завыл…

— Я думаю, надо позвонить ребятам, — пробормотал Коромысло, перемещая взгляд то на Андрея, то на изображение на обнажившейся стене, — сказать, что репетиция, должно быть, отменяется…

На обнаженном от двух слоев штукатурки, от шумоизоляционного материала, гипсокартона и пластиковой вагонки цвета «Фарфор» на мир глядел лик младенца.

Прекрасный, чистый и невинный лик Иисуса на руках у девы Марии.

С паническим стоном Жуй вылетел из подвала и бежал-бежал-бежал…

Глава 4

Болезнь

Санкт-Петербург.

25 июня 2017 г.

Левит, не слушая слабые протесты хозяина квартиры, распахнула окно и зафиксировала его в режиме проветривания. В комнату тут же проникли посторонние звуки уличного шума: гудение автомобильных двигателей, тарахтение какого-то бульдозера. Проспект Обуховской Обороны жил своей обычной размеренной жизнью.

Жуй поморщился и отвернулся. Он сидел в старом советском креслице с потертой обивкой и сутулился так, что вызывал ассоциации с черепахой.

— Как клешни? — спросила Олеся, разворачиваясь спиной к окну и опирая татуированную попу на широкий подоконник. — Ты должен делать перевязку, не забыл?

— Олесь, закрой окно, — попросил Жуй, — меня раздражает.

— А меня раздражает, Андрюша, что ты похож на онкологически больного нищего! — достав сигареты, Левит закурила и выпустила дым в узкий оконный проем. — Ты чувствуешь, что у тебя в квартире духан как в трусах у цыганки! Здесь давно пора было проветрить и скажи спасибо, что я поддаюсь на твои мольбы и не распахиваю шторы.

Вся квартира пребывала в полумраке, задрапированная со всех сторон ночными портьерами. Андрей пребывал тут третьи сутки, не выходя за порог даже за продуктами и только изредка включая ноутбук. Изредка он отвечал на телефонные звонки, да и то только для того, чтобы как можно быстрее отвязаться от собеседника и дать тому понять, что лидер рок-группы не настроен разговаривать вообще с кем бы то ни было. Даже родная мама, звонившая ежедневно и не на шутку обеспокоенная ненормальным состоянием сына, так и не смогла добиться от него какого-либо понятного объяснения. Пожалуй, она была единственной, кому он хоть что-то говорил, ссылаясь на затянувшийся депрессняк. Мама, живущая в Тосно, пообещала приехать сегодня вечером и этот факт приводил Андрея в настоящий ступор. Все правильно и с этим ничего не поделаешь — он в депрессии, и его начинают навещать близкие. Сначала Олеся Левит, вечером — мама, завтра хотел заскочить Таймураз Ярмагаев, в равной степени владеющей скрипкой и саксофоном. Несколько раз звонил Володя Рикардо и еще пара товарищей, приглашающих его на вечеринку и просто на чью-то хату «дернуть пивка». Для любого нормального человека, посещение его близкими было бы за радость, но только не для Жуя. Он не хотел видеть никого. Его раздражали все без исключения, он питал ко всем чувство сильной нелюбви. Приезд мамы будет пыткой, Ярмагаев его будет душевно терзать, даже если просто спросит «Как дела?», а про Олесю Левит лидер группы «Толпе» вообще не знал что подумать. Она была уже тут, в его квартире, она уже разговаривала с ним и ему надо было что-то отвечать. Трудность была еще и в том, что от Левит так просто не отделаешься, если она захочет, она прицепится как пиявка и не избавит Жуя от своего общества пока тот не даст исчерпывающие ответы на все ее вопросы.

Левит видела, что от ее присутствия Жуя выворачивает, как от чумной.

— Не делай вид, что рад меня видеть, сынок, — проворковала она, специально назвав его ненавидимым им прозвищем и сбила сигаретный пепел в оконную щель.

— Я и не делаю.

— Что, совсем гадко?

— Не то слово.

— Сколько ты не брился?

— Ни разу.

— Сколько не мылся?

— Ни разу.

— Почему?

— Не твое дело.

Левит сделала затяжку. Медленно выпустила дым, который уличный ветерок тут же разметал. Она долго молчала и смотрела на Андрея, увиденным она была жутко разочарованна.

— Когда ты придешь на репетицию?

— Не знаю.

— Но ты еще участник группы?

— Вроде как…

Вновь молчание, нарушаемое только уличными шумами.

— Ты помнишь про клип? — спросила Олеся Левит и вот тут Жуй на несколько мгновений пришел в себя и поднял на нее голову.

— Когда запланированы съемки? — спросил он.

— Скоро, сейчас уже готовят декорации. А ты, как я понимаю, забыл.

— Забыл, — признался он и вновь помрачнел. — А перенести нельзя?

— Проще поменять солиста, Андрюш, — ровно ответила Олеся, внимательно наблюдая за реакцией Андрея.

— Я… Олесь, я себя скверно чувствую… Я не знаю, как буду сниматься…

— Чтобы тебе стало еще веселее на душе, напомню, что помимо репетиций двадцать девятого числа у нас выступление в «Кренделе», тридцатого интервью на радиостанции, тридцать первого жгем в «Самуиде Маршаке», шестого июля поем и пляшем на корпоративе, а восьмого — запись в студии и выступление в «Антверпене», — будто не сказав ничего ужасного, Левит вновь сделал затяжку и задумчиво вгляделась а Неву. Андрея перекоробило словно от кружки браги. А Олеся продолжала, обращаясь скорее к оконной щели, чем к Андрею: — На носу «Максидром». Не жизнь, а сказка… Правда, Андрюш?

Жуй молчал.

— Ты же взрослеющий человек, Андрюш, — говорила она, — ты же знаешь, что есть множество способов снятия стресса: алкоголь, кайф, бабы, музыка. Компьютерные игры, наконец! Я специалистка с многолетним опытом по всем этим вопросам, обратись ко мне! Скажи, чего тебе подать, и это будет у тебя!

— Олесь, мне ничего не надо.

— Пей! Кури! Трахайся! Ты рокер — тебе можно!

— Не хочу. Я ничего не хочу!

— Из-за Гриковой, да?

— Нет… тут что-то другое…

— Что другое? — Левит уцепилась за это слово как гарпуном. — Что другое?

— Я не… не знаю…

— Размазня! — сделала свой вердикт бывшая лидерша панк-рок группы «Лезвие» Олеся Левит и бросил окурок в окно, подошла к Андрею Жую и нагнувшись, взяла его за подбородок. — Что с тобой происходит, Андрюша? Что?

— Не знаю! — почти выкрикнул он, обдав ее зловонным дыханием и невольно показав прорехи между зубами. За два дня у него выпали пять зубов.

— В кого ты превращаешься? Ты болен? Ну? Что?

— Не знаю! Не могу понять! — закричал Жуй, и его лицо исказилось гримасой отвращения ко всему живому. — Я не могу понять, что со мной! Херня какая-то! Меня изнутри будто выворачивает! Дыра какая-то прожигается и меня в нее затягивает… Вот как…

— Не нравится мне это, Андрюша.

— Согласен.

— Невольно я задумываюсь над нестабильностью душевного состояния некоторых людей…

— Ты намекаешь, что я псих?

— Я не намекаю, Андрей. Ты сам намекаешь. Ты обращался к врачам? Сдавал анализы?

— Я не выходил из квартиры.

— И не собираешься, да? — Олеси скептически ухмыльнулась. — Вдруг у тебя что-то серьезное? Вспомни своего отца, тот тоже не лечил сердце… Вспомни мою мать, она узнала о кисте только за месяц до смерти. Впрочем… даже не представляю симптомом какой болезни может быть твое поведение. Но сам ты не справляешься. Тебе нужна помощь? Я сейчас спрашиваю предельно серьезно — нужна ли тебе помощь?

— Психиатра?

— Для начала психолога. Разумеется, ни один человек не будет об этом знать. Но при условии, что ты соберешься и хотя бы через силу будешь выходить на сцену.

— Подумаю… Проклятье… Олесь, я…

— Подумай, ты меня знаешь, я дорожу тобой! Не знаю, что с тобой произошло, но хочу помочь. Правда, я не смеюсь. Подумай над помощью, я устрою все ровно.

— Я… Олесь, спасибо, я подумаю. Может быть, ты права… Что-то тут не так, это нехарактерно для меня…

— Очень нехарактерно. Ну так, что? Сегодня отдыхай, а завтра что-б как штык был на репетиции. Думаю, музыка тебя отвлечет… — Левит отошла от Жуя. — В противном же случае ты, Андрюш, последуешь моей рекомендации относительно врачей. Сдай анализы или обратись к психологу.

— Хорошо, Олесь, думаю, ты опять права и мне надо отвлечься, — Андрей соглашался с Левит, она права, он не может закрыться в квартире навсегда, это, действительно, пахнет безумием. Надо преодолеть себя, решиться и взять гитару… Надо!

Но он не мог.

— А где вы сейчас репетируете? — спросил он. — Все там же?

— Нигде, Андрюш. Как мы можем репетировать без тебя. Группа разбалтывается, ты же знаешь, она держится не только на мне, но в первую очередь группа «Толпе» — это ты — Андрей Жуй. Не будет тебя — не будет группы.

— Я приду завтра. Только, — Андрей встал впервые за все время разговора. Он нервно шагнул к окну и поплотнее занавесил приоткрывшиеся ветерком шторы, — куда угодно, только не туда.

— Не в наш подвал?

— Я там больше не появлюсь! — по коже Андрея прошла волна озноба, он быстро сел на прежнее место в старое советское креслице, чтобы Левит не догадалась, что у него невыносимо болят ноги. Так сильно, что он старался не вставать без лишней необходимости. — Олесь, я могу тебя попросить подыскать нам новое репетиционное помещение? А от туда мы съедем.

— Это я уже поняла. Место есть, позвони мне завтра, я тебе сообщу как туда добраться. Андрюш, дай-ка мне твой сотовый, на моем деньги кончились.

— А? Что?

— Дай мобилу, — Жуй растерянно поморгал и протянул Олеси свой телефон, покоящийся на журнальном столике прямо под его правой рукой. — Ага, значит, рядом его держишь. Хорошо. Теперь посмотрим, что у тебя там…

— Что это значит? Ты хотела позвонить!

— Дорогой мой, не верь крашенным стервам. Я просто посмотрю твои исходящие звонки.

— Ты хочешь узнать, кто мне звонил?

— Кто тебе звонил, мне совершенно неинтересно и не важно. Я хочу увидеть кому звонил ты! Понимаешь, узнав у кого ты искал утешение в таком своем состоянии, я могу узнать причину. Та-а-ак… Никому? За три дня никому? А! Никому кроме… Гриковой! Вот ты и попался, родной мой!

— Олесь, перестань. Верни телефон.

— Грикова! Во всем виновата она! — Левит с усмешкой бросила сотовый Жую, но тот не поймал. Аппарат неловко упал на пестрый палас. — Несчастная любовь! Вот в чем причина! Андрей, как думаешь, я счастлива? — Левит, такая шикарная, такая рокерская, такая раскрепощенная, пропустившая через себя сотни литров крепкого спиртного, десятки видов наркотиков, десятки десятков мужиков и совершенно не собирающаяся на этом останавливаться, сейчас присела рядом с Андреем и обняла за плечо. От нее приятно пахло качественным легким табаком, чем-то вкусным и в то же время освежающим.

— Вполне.

— Я такая бл…ь, каких мало на свете, ты знаешь меня. Я не верю никому кроме Дарвина и не верю ни во что кроме хорошей затяжки и двести километров в час по ночному пустому шоссе. Мой папа был иудей и кроме отчества ничего мне не дал, а если ты приедешь в Симферополь, то обнаружишь там еще четверых человек с таким же отчеством и такой же фамилией. И все они будут примерно одного возраста, что и я. Но мамы у всех будут разные. Моя мама не интересовалась ничем кроме кинематографа и театра, она была драматургом. Придумывала разные сюжеты, но совсем не занималась мной. Она не справлялась со мной, ей было проще замкнуться за пишущей машинкой и стучать по клавишам как дятел. Я лишилась девственности в шестнадцать лет, а в семнадцать убежала из дома. Залетела, сделал первый аборт, вернулась домой. Мама так ничего и не узнала. Через год мама выгнала меня сама. У меня был сводный братик, он утонул в детстве. Я забыла где его могилка на кладбище, не могу найти, просто не могу. Я даже не знаю, ухаживал ли за ней хоть кто-нибудь, мама ненавидела кладбища. Теперь, глядя на нашу семейку, можно ли к нам применить слово «любовь»? Любовь, мой дорогой, это такая эфемерная штуковина, которая то-ли есть, то-ли нет, кому как нравиться. Мне пятый десяток, я влюблялась сто двадцать раз и, как ты понимаешь, столько же раз разлюблялась. Пережила. Стою перед тобой, ни о чем не жалею. Я живу как хочу. И ты сам сказал, что я счастлива. А теперь представим, что было бы если бы мои папа и мама жили любящей семьей и привили мне семейные ценности. Воспитали бы из меня обычную женщину. Я бы влюбилась, нарожала бы цыплят и не видела бы ничего кроме кухонной плиты и мелодрам. Ты молодой, Андрюша, у тебя крепкое тело, но еще ранимая психика. Ты в этом отношении еще дурачок.

— Олесь, все эта речь, видимо для того, чтобы сказать, чтобы я не думал о Наде.

— Сечешь. Мне продолжать или ты и так все понял?

— Да понял я все, понял. Я должен забить и забыть. Найти другую, потом бросить, найти следующую, бросить. А потом платить алименты всему условному Симферополю.

— Отлично сказано, рокер! Ты выздоравливаешь!

— Только дело не в Гриковой, Олесь.

— Ты ей звонил! Не матери, не мне, ни кому-то еще, а ей! Подкаблу-у-учник!

— Я ей звонил, потому что хотел помириться вот и все. Она не взяла трубку. Это печально, но не смертельно. Не в этом дело.

— Ну в чем же тогда?

— Да не знаю я! НЕ ЗНАЮ!!! Все! Хватит! Я устал и хочу побыть один!

— Адрюш, послушай…

— Я соберусь! Завтра буду на репетиции!

— Точно?

— Точно!

— Дай-ка мне свой телефон в залог.

— Еще чего! Он мне нужен. Я жду звонка.

— От Гриковой?

— ДА!!! ДА ОТ ГРИКОВОЙ!!! ЧТО ЕЩЕ ТЕБЕ ОТ МЕНЯ НАДО?

— Остынь, сынок. Я же тебе только добра желаю. До завтра.

Левит ушла, оставив после себя легкий запах чего-то вкусного. Запах приятный, возможно она пользуется духами с феромонами. Едва заперев за ней входную дверь, Жуй на столько быстро на сколько позволяли ему боли в ногах, прошел в зал и захлопнул окно. На секунду луч солнечного света пробился через шторы и попал Андрею прямо на лицо. Чистый июньский полуденный свет… Жуй зажмурился и поморщился.

Очень хотелось есть, за три дня нахождения в одиночном заточении он съел почти все, что оставалось в холодильнике. Голод заставлял задумываться о прогулке до ближайшего продуктового магазина, рано или поздно это будет неизбежно и Жуй старался оттянуть этот пока еще неосуществимый для него подвиг на самый дальний срок. Скрючившись всем телом, он прошамкал на кухню. На кухонном столе среди кучки объедков и немытой посуды валялась последняя пачка сигарет, а в ней последних две штучки. Как это не удивительно, но в эти дни Андрея Жуя совсем не тянуло к сигаретам, он курил, пожалуй, лишь по привычке, просто не веря в то, что его организм более не нуждается в никотине. Постояв над пачкой и хмуро посмотрев на выглядывающие из нее фильтры, Андрей, все-таки отвернулся. Нет потребности, пусть лежат.

Он распахнул холодильник. Полуфабрикаты съедены, та пища, которая осталась требовала приготовления на плите, а этого Жуй не умел вообще. Готовкой занималась Надя, а самый шикарный кулинарный шедевр, который он мог с трудом сделать назывался колбасбургер. Не было даже пельменей, которые он мог бы попробовать отварить, ведь на упаковке должен быть способ приготовления. В морозилке была курица. Она была там давно, Андрей помнил, что видел ее много недель назад. Голод был невыносимым, Жуй был уверен, что смог бы съесть кита, поэтому у него было два выхода: идти в магазин или самому готовить курицу.

Хлопнув дверцей морозильной камеры, Жуй сел на табуретку и достал сигарету. Курение отвлекает от голода. Он нервно задымил. Его затошнило. Прошло пять минут…

Жуй вновь распахнул дверцу морозилки и достал курицу. Вынув ее из целлофанового пакетика, он швырнул ее на тарелку и долго смотрел на ее бледный холодный бок. Проглотив слюну, он поставил тарелку с курицей в микроволновку и врубил двадцать минут. За это время он выкурил последнюю сигарету. Микроволновка звякнула, когда желудок юного рокера уже умолял бросить в него хоть чего-нибудь. Голова у Жуя уже кружилась, ноги раскалывались, особенно колени и стопы. Андрей проковылял к микроволновке, открыл ее и издал траурный вздох. Оказалось, что он забыл про температуру и поставил курицу на режим размораживания. Она и разморозилась. И только.

Жуй смотрел на нее и думал. Думал и смотрел…

Потом схватил ее обеими руками и вонзил уцелевшие зубы в ее нежную сырую кожу.

Олеся Нахимовна Левит вышла из подъезда и четко печатая шаг, прошествовала к своему красному «Митцубиси Эклипс». Она никогда не ходила просто так, как ходят обычные женщины, она шагала от бедра, стараясь по громче стукнуть длинным каблуком, как шагает по глянцевому подиуму профессиональная модель, демонстрирующая самую дорогую вещь из новой коллекции Miu Miu, при том, что рокерша была далека от моды, считая, что моде следуют те, у кого нет своего вкуса. А настоящие законодатели моды в России — китайцы и турки, которые не устают наводнять наши рынки дешевой одеждой. «Эклипс» ожидал ее прямо на детской площадке, поставленный против всех правил. Левит распахнула дверцу, но прежде чем сесть за руль, подняла голову на третий этаж. Нашла окно Андрея Жуя. Спальня. Портьеры так же плотно закрыты как в зале.

Некоторое время она думала, но, наконец, села в автомобиль и рывком рванула с места, выпустив в атмосферу облачко серого выхлопа. Не успев переключиться на третью скорость, она уже врубила тяжелый рок. Колонки по всей площади салона оглушили ее «Арией».

«Не придет!» — заключила она, выруливая на улицу Крупской и мысленно матерясь от того, что проезжая часть тут была сужена вдвое из-за припаркованных по обе стороны улицы автомобилей. Это не давало разогнаться, приходилось сдерживать скорость и маневрировать с осторожностью, не свойственной для шальной женщины. Кто-то нажал на клаксон, Олеся даже бровью не повела. Давя педаль газа и вращая руль одной рукой, второй она уже набирала номер Нади Гриковой. Окна в машине, разумеется были раскрыты полностью, и ветер, задувая в салон, метал черные волосы Левит. Черные очки за девяносто девять долларов надежно закрывали глаза от излишнего солнечного излучения, которое сегодня щедро дарило Петербургу яркое солнце.

Грикова ответила не сразу, видимо, она была чем-то занята.

— Давай, колись, подруга, что ты такого наговорила на прощание своему бывшему суженому! — Левит не любила тратить время на пустые приветствия и вопросы типа «Как дела?» и «Чем занимаешься?». Тем более что, ее мало интересовали чужие дела и занятия.

— Андрею? — Гриковой приходилось почти кричать в трубку, так как Левит даже пальцем не повела, чтобы хоть чуть-чуть приглушить громовые раскаты тяжелого рока. — Мы с ним расстались и все. Что еще сказать?

— Нет, вы с ним расстались как-то по-особенному.

— Ничего особенного, Олеся Нахимов…

— Я вырву тебе гланды, если ты еще раз попробуешь назвать меня по отчеству! — Левит совершенно не шутила. — Ты же знаешь, как я этого ненавижу.

— Олесь, вы…

— И не «выкай»!

— Короче, наши с Андреем пути разошлись. Мы больше не вместе и говорить об этом я не буду. Пусть Его Светлость живет как хочет и делает что пожелает.

Наконец, Левит свернула на улицу Бабушкина и тут уже дала волю. Вжав педаль газа и разогнав «Мицубиси» до запрещенных восьмидесяти километров, Олеся стала наслаждаться поездкой. Без зазрения совести лихо обогнав полицейский патруль, она даже не оторвала ухо от телефона.

— Надя, откровенно говоря, мне до лампочки ваши отношения. Это меня совершенно не волнует, я даже не переживаю. — Левит выпустила сигаретный дым и переключилась на пятую. — Только, не думай плохого, я к тебе лично отношусь вполне положительно, ничего худого про тебя не говорю. Однако признаюсь, что одинокий и не занятый Андрюша мне нужнее, это привлекает поклонниц.

— Так радуйся.

— Да ни хрена! После разрыва с тобой, Надя, он заболел не по-детски.

— Простудился? Пьет?

— Если бы! Вообще загибается парнишка. Что-то с ним не то, а он не признается.

— На жалость давишь? Это он тебя попросил мне позвонить?

— Нет, он вообще нелюдимым стал. Короче — мне такой Жуй на хер не нужен! Не рокер, а грязь из под ногтей! — докурив сигарету, Левит не глядя послала окурок щелчком в окно. — Давайте-ка, дети мои, мириться. Позвони ему и…

— Олесь, мы все решили! Мне больше не интересен этот человек. Звезда! Знаешь, что он сказал мне на прощание?

— Не знаю.

— Сказал, что в такого принца серебряного как он, втюрится любая, будь он хоть самим чертом! Вам бы такое понравилось.

— Хм… Что-то похожее я слышала от моих прежних пихарей… Они потом сильно жалели о том, что вообще родились на свет.

— Теперь вы меня понимаете?

— Понимаю… Но он тебя все равно любит, Надь. Я уверена в этом.

— Зачем мне такая любовь? У него теперь будет куча телок, пусть выбирает, главное чтоб жопа не слиплась. А на нем свет клином не сошелся.

— Ясно… Очевидно, не имеет смысла тратить слова на твое снисхождение и все такое…

— Не имеет.

— Ну что-ж… Удачи тебе, Надь. Может быть так будет и правильно. Только скажи, может быть ты знаешь, почему он стал каким-то… не таким?

— Не знаю. Переживет. Не маленький.

На этом Олеся Левит решила, что разговор закончен, пожелала всего хорошего Гриковой, выключила связь и, не отпуская руль, стерла надин номер из телефонного блокнота. Пытаясь выяснить проблему Олеся попробовала капнуть со стороны Жуя — тот молчал как партизан, попыталась примирить Грикову — та была настроена решительно и ни на какие уступки идти не собиралась. «Что-ж… Ни хотите — как хотите», — пока Левит на быстрой скорости преодолевала питерские улицы арийский альбом «Генератор Зла» взрывал салон «Мицубиси Эклипса» «Дезертиром», «Пыткой Тишиной», «Беги за Солнцем», настала очередь «Обмана», эта песня особенно нравилась Олеси.

После «Обмана» пошел «Отшельник» и это название вернула Левит к мыслям о Андрее Жуе. «Отшельник»… Жуй, судя по всему, стал стремительно соответствовать этому слову. Администрация рок-клуба «Самуил Маршак» растерзает ее за отмену выступления, ежели Жуй не соизволит явиться. А потом «Хаммер-Клуб», Левит хорошо знала там всех до одного, но дружба — дружбой, а бизнес — бизнесом. Отвечать за отмену концертов придется ей, а не Жую. Левит даже думать не хотела какой разговор ей предстоит еще и с Николаем Ивановичем Толоконниковым, когда она вынуждена будет сказать, что группа «Толпе», похоже, отменяет тур «Ultramobile» из-за разжижения мозгов ее лидера. Вчера она звонила Толоконникову и интересовалась продажей билет, Николай Иванович обескуражил ее тем, что по его сведениям, билеты идут на ура, в Пензе и Саранске продано почти половина мест, в Вологде перенесли площадку с местного цирка на самый крупный стадион. Звонили из Саратова, спрашивали, не может ли «Толпе» дать еще концерт на частной вечеринке. Естественно, за дополнительную плату и весьма приличную. Короче, дела идут максимально прибыльно, такой кассы еще не было у «Толпе». Да, что там говорить, Левит признавала, что такой кассы не было даже у ее легендарного «Лезвия», которому она отдала двадцать лет своей насыщенной жизни. А «Толпой» она плотно занялась чуть больше трех лет назад. Три года… И на этом все?

«Отшельник» сменился «Закатом». Левит давила на газ. Мотор ревел.

Если придется отменить тур, то она отвернется от группы.

«Андрюша… Андрюша… что с тобой?»

Глава 5

Сны и не сны

Санкт-Петербург.

26 июня 2017 г.

Андрею Жую снился его двоюродный дед. Деда звали Иосиф Ильич Эггельс. Это не вымышленное имя, двоюродного деда звали так с рождения и он весьма пользовался этим.

Бабушка Андрюши — Зоя Ильинична Эггельс-Баянова (родная сестра Иосифа) — когда-то нехотя рассказывала, что дядя Иосиф был особенным представителем рода Эггельсов. Он был людоедом. Он реально употреблял в пищу человеческое мясо. И это почти все, что было известно об этом человеке. Бабушка очень редко вспоминала своего старшего брата, но однажды после рюмочки наливки призналась дочери (маме Андрея), что если бы не «то самое мясо», то она сама бы ни за что не пережила ни поволжский голод, ни последующий голодомор. Ее брат пристрастился к человечине еще в двадцатых годах двадцатого века. Но бабушка отказалась от своего старшего брата когда подросла и практически и сама ничего не знала о жизни Иосифа после 1935 года, когда его посадили в тюрьму.

Еще до начала Великой Отечественной войны Зоя Ильинична получила известие о том, что ее брат умер от перитонита в камере «Матросской Тишины» и похоронен в общей могиле на территории тюрьмы. Войну Зоя Ильинична встретила в Ленинградской области в городке Тосно, но вовремя успела эвакуироваться к родственникам воевавшего супруга в Костромскую область. Супруга Зои Ильиничны — Тимофея Георгиевича — убили на фронте в декабре 42-ого. После войны она вернулась в Тосно, впоследствии вышла замуж за одного работника министерства внутренних дел, а он имел доступ к кое-каким секретным документы из которых следовало, что незадолго до окончания войны некий Иосиф Ильич Эггельс был перевезен из тюрьмы «Матросская Тишина» в Чувашию в какую-то психиатрическую лечебницу.

Тогда она через некоторых лиц попросила разыскать пропавшего брата, так ей отказали, сославшись на то, что никакой «лечебницы» ни в Чебоксарах, ни в самой Чувашии не существует, а человек с таким именем был расстрелян по статье в сороковом году, в подтверждении чего ей выдали соответствующую бумагу с печатями и подписями. Тогда встрепенувшаяся Зоя Ильинична извлекла документ с теми же печатями и подписями, по которому черным по белому машинописным текстом была написано, что причиной смерти ее брата являлся перитонит. Таким образом у нее на руках было два взаимоисключающих друг друга документа и ей это очень не нравилось. Однако вместе с этими документально зафиксированными ответами ей позвонили по домашнему телефону и твердым баритоном сообщили, что ее брат жив, но добровольно отказывается от свиданий с родственниками и чтобы впредь она не искала с ним встречи. Три противоречащих ответа навело бабушку на мысль, что все эти ответы лживые, а значит что-то тут нечисто. У нее зажглась надежда на то, что ее брат все-таки жив и она продолжила принимать некоторые попытки разыскать его местоположение, но ей настоятельно порекомендовали не искать Иосифа Ильича. Порекомендовавший ей это лица были столь высоких постов, что женщине пришлось последовать их рекомендациям.

Много позже уже во времена перестройки у Зои Ильиничны появилась небольшая книжка в мягкой обложке, написанная одним из тех, кто все-таки расстрелял Иосифа Эггельса. Книжку Андрюша Вставкин помнил, она называлась «Моя работа в ГРУ», на обложке было крупное дуло винтовки и в ней был вкратце описан случай, непосредственно относящиеся к товарищу Эггельсу и датируемый концом шестдесят второго года. Касающиеся ее брата-людоеда абзацы бабушка Зоя пометила карандашом. Когда не стало бабушки Зои Андрюши было всего одиннадцать лет и он успел прочитать и запомнить выделенные абзацы. Сама бабушка Зоя о своем брате не распространялась, а ее дочь (мама Андрюши) знала и того меньше и чтобы малолетний Андрей не проявлял излишнего любопытства книжку с винтовочным дулом на мягкой обдложке «потеряла». Но Андрей не забыл прочитанного.

Вот что было в выделенных карандашом абзацах:

В «спецлечебницу», где долгие годы содержался каннибал Эггельс пришли двое в кожаных плащах, сурово выдернули Эггельса из промятой узкой кровати, пахнущей мочой и спермой и вывели на морозный воздух. Все тело ее брата, с которым она не поддерживала связь с 1935 года и которого она вообще считала умершим было покрыто наколками с портретами великих революционеров и марксистов: Ленин, Ягода, Молотов, Фрунзе, Каганович, Киров, Бухарин, Дзержинский, Плеханов и другие. На заднице поддонок Эггельс изобразил в три четверти Троцкого и Каплан. Куда пальцем не ткни везде попадешь на социалистического вояку. А на лысом затылке Иосифа Ильича был в натуральную величину портрет товарища Сталина с настоящими волосистыми усами и бровями. Не говоря ни слова энкаведешники всадили каннибалу пулю в лоб. Эггельс помер не сразу, он упал в снег, закорчился и даже закричал. На шум прибежал медперсонал, а ошеломленные палачи с удивлением смотрели как Иосиф Ильич встал на ноги и заткнул дыру во лбу пальцем, чтобы мозги не вытекали. Иосифа, конечно, добили, но подняли такой шум, что проснулись все пациенты спецлечебницы и на территории начался настоящий дурдом, как ни парадоксально это звучит.

Так вот этот Иосиф Ильич Эггельс приснился Андрею Жую. Он стоял перед ним голый, со своими татуировками и наколками, лысину его украшал портрет Сталина в натуральную величину, уши Эггельса были и ушами Иосифа Виссарионовича. Он стоял и улыбался беззубо скаля неестественно бледные десны. Раньше Жуй никогда не видел своего дальнего родственника, не было ни единой фотографии, кроме официальных, сделанный для уголовных дел, но Жуй и их не видел. В его роду вообще старались не вспоминать этого человека, его не существовало, его благополучно забыли, вычеркнули.

Но вот Эггельс вернулся.

Иосиф Ильич был весьма рад встречи со своим потомком, он радостно улыбался и что-то говорил, шепелявя и каверкая слова. Глаза его горели красным…

Жуй проснулся и понял, что начинается что-то плохое. Это было не простое предчувствие, Андрей уже знал это наверняка. С ним происходят изменения не только внутренние, связанные с психологической депрессией, но и внешние. Он стал ощущать, что его тело какое-то не совсем привычное для него. Вроде все на своих местах, но в координации начали возникать некоторые проблемы. Движения стали отрывистые, резкие, вечером он хотел записать пару рифм, пришедших ему в голову, взял гелевый стерженек, нацарапал что-то вообще неразборчивое и отложил блокнотик.

Он как-то встал с кровати, держась за стенку, прошамкал в туалет. Ему пришлось справлять нужду сидя, ибо он не был уверен, что справиться с почему-то распухшим писюном и направит его по правильной траектории. Сидя, он чесал голову и напряженно вспоминал, что говорил ему во сне его дальний предок. Ведь он что-то говорил… Говорил, определенно он излагал какую-то информацию, Андрей отчетливо помнил его раскрывающиеся розовые десна с останками гниющих зубов и неприятный запах изо рта. Эггельс был пугающе реален.

«Как я могу знать, какие у него были наколки, если я их никогда не видел? Что там писал о снах герр Фрейд? Подсознательное… но какое подсознательное? Может на самом деле Эггельс был с бородой и у него были другие наколки? Вообще, с чего я взял, что это вообще именно он?» — думал Андрей, не торопясь покидать туалетную комнату. — Это мамин родственник, и даже она ни разу не видела Эггельса… Что он говорил… Кажется про… про… Криз… Риз… Кирс… Ризоцкий…»

Кризоцкий?

Что это за фамилия? Кто это?

Жуй вышел из туалета и направился на кухню. Завтракать нечем. Сигарет нет. В голове повторялась эта непонятная фамилия и Андрей напряженно пытался вспомнить, слышал ли он ее когда-нибудь. Кризоцкий… Эггельс…

Наконец, поняв, что не сможет думать ни о чем, кроме этих Кризоцкий и Эггельса, Андрей позвонил своей маме в Тосно.

— Привет, мам, это я.

— Да, Андрюш, я помню, что я обещала зайти к тебе еще вчера.

— Мам, не надо. У тебя нет времени, не мотайся в город.

— Как ты себя чувствуешь?

— Ты знаешь, мам, сегодня лучше, — соврал Жуй, падая на диван. — Да, сегодня лучше.

— Как ты спал, сынок?

— Хорошо спал, мам. Слушай, не стоит приходить сегодня. После обеда я рвану на репетицию, мне сегодня гораздо лучше. Не беспокойся обо мне…

— Да как же не беспокоиться? Когда ты закончишь? Я приеду вечером.

— Нет, не надо. Наверно, я буду до ночи, мы много дней потеряли, надо восстанавливаться. Я вот что звоню-то, мам, слушай, ты знаешь кого-нибудь по фамилии — Ризоцкий?

— Как-как?

— Ризоцкий, — по слогам повторил Андрей, и вдруг нащупал языком шатающися зуб. — А может быть Кирзотский…

— Александр Герасимович?

— Э… Наверно, — на какое-то мгновение Андрей отвлекся на зуб, как оказалось, держащися на честном слове. Верхняя правая троечка, клык. Этот зуб был уже шестым по счету зубом, выпавшим у него за два дня. В числе прочих Андрей лечил и его месяцев семь назад. — Так ты его знаешь?

Мама минуту молчала. Андрей почувствовал что-то неладное.

— Алло, мам?

— Да, я слушаю… Сынок, а зачем тебе этот человек?

— Ну… просто, что-то вспомнилось. Кажется, это папин коллега по работе, да? Это он нам саженцы тернослива давал?

— Нет, совсем не он, сынок. Ты не можешь знать про Александра Герасимовича, мы с отцом вообще никогда его не упоминали.

— Так кто это? — окончательно вынутый зуб оказался у Жуя на ладони. Совершенно здоровый зуб и корень вполне целый. Все его зубы выпадали вполне целыми и без признаков кариеса. Это не на шутку волновало Андрея.

— Это? Андрюш, это главврач… Ну… главврач спецучереждения… Только его фамилия была — не Ризоцкий, а Кризоцкий.

— Он как-то связан с Иосифом Эггельсом? — задал прямой вопрос Жуй, чувствуя, что выстраивается какая-то мистическая цепочка.

— Э… Андрюш, ну зачем вспоминать Эггельса? Не думай о нем. Забудь.

— Мам, я больше не вспомню о нем, только скажи, кто такой этот Кризоцкий.

— Это главврач спецучереждения в котором пребывал Эггельс. Только он давным-давно умер.

— Вот как… А где была та лечебница, в которой пребывал Эггельс? В Мордовии?

— В Башкирии. Андрюш, только ты это… Не вороши прошлое. Начнешь копать, вонь поднимется. Пресса может зашевелиться. А мы же как-никак причастны к этому выродку… Пусть тлеет в земле.

— Да, мама, я знаю.

Поболтав еще немного с мамой, Андрей позвонил Олеси Левит:

— Привет, старая кляча, где сегодня будет репетиция? Я приду.

— Что-что? Кажется, у меня в ухе стрельнуло. Или я услышала слово «приду»?

— Повторить?

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше. — Андрей кисло закатил глаза. Да ни хрена ему не лучше! Зубы выпадают! Он понятия не имеет, как будет репетировать. Но наврал, как и маме — ему лучше. Левит продиктовала новый адрес.

— Только можно тебя попросить об одном одолжении? — сказал Жуй. — Купи мне чего-нибудь похавать. Что-б я пришел и хорошо нажрался. Думаю, после этого я смогу играть… Надеюсь.

Он пошел в душ, ему надо было приводить себя в норму, по словам Левит до репетиции оставалось три часа, из которых, как минимум полтора — на поездку. Мотоцикл он сейчас вести не может, доберется до места на такси. Но сначала душ! Он не был в ванной пять дней!

В душе, намыливая волосы, он нащупал у себя на голове шишку. Потрогал, боли не было. Неужели, это он набил ее еще тогда, когда колотил металлической дверью по стене? Прошло пять дней, а до этого он этой шишки не замечал. Впрочем, он и до головы не дотрагивался. Через несколько секунд он нащупал еще одну точно такую-же шишку с другой стороны. Они возникли над ушами и располагались с удивительной симметричностью. Потом он долго брился, поражаясь насколько сильно у него за пять дней отросла щетина. Под глазами темные круги, щеки впалые… Да, запустил он себя.

Санкт-Петербург

26 июня 2017 г.

На этот раз Левит арендовала помещение в одном ДК на юге Питера. Пообещав, что группа будет репетировать здесь до августа, а после тура «Ultramobile», который начнется в начале октября и закончится в конце того же месяца грандиозным выступлением в Москве, Олеся будет искать место посолиднее, у нее были наметки на одну студию, но она была тесновата. Впрочем, она могла поискать и другие варианты.

Участники группы встретили своего солиста объятиями и рукопожатиями. Даже накрыли ему небольшой стол, чтобы изголодавшийся Андрей Жуй смог набить живот, ведь без своей Нади Гриковой он совсем закис, некому приготовить даже макароны. Участники группы жалели Жуя, поддерживали его, давали советы. Жуй был благодарен друзьям и после еды, почувствовав себя действительно намного лучше, отплатил им прекрасной сочной игрой на гитаре. Новая пронзительная мелодия вырвалась из-под его медиатора. Левит, сидящая за пультом, записала ее и одарила лидера группы похвалой. Мелодия была классная, настоящий рок, участники стали подыгрывать, создавать вместе музыкальный рисунок, насаживать мелодичное мясо на гитарный скелет жуевской мелодии. Репетировали до ночи. Шесть часов почти без остановок. В итоге на свет появился один новый трек (правда, пока без слов) и еще пара не менее хардроковых вещей, которые участники вставят в свой репертуар в обязательном порядке. Левит была рада и предложила всем вместе завалить в ближайший бар и пропустить по паре бутылочек пивка.

— Отлично поработали, ребята! — говорила она, помогая клавишнице Марине отключать штекера от синтезатора. — Видимо, нашему Андрею нужны иногда такие каникулы. После них ты, Андрюш, играешь как зверь!

— Пожалуй… — согласился барабанщик Володя Рикардо. — Мне нравятся новые вещи. Пронзительно, аж мурашки по коже!

— Не слишком ли тяжеловато? — усомнился Таймураз Ярмагаев, почесывая бороду.

— Ты что? Это то, что надо! Настоящая жесть! Предлагаю встретиться завтра перед выступлением в «Кренделе», — Левит застегивала кожаную косуху. — Жуй, сможешь написать текст к новой мелодии? Может, у тебя есть уже что-нибудь в твоем блокнотике?

— Под это пока нет. Но думаю, напишу.

— Отлично! Отшлифуем новую песню, отыграем с текстом и уже в «Кренделе» представим публике!

— Олесь, ты забыла, — поправил ее Жуй, — у нас в группе принято говорить не «публике», а «толпе»!

Репетиционное помещение наполнилось веселым смехом. Жуй смеялся громче всех, немного повергая в трепет участников своими заостренными резцами, прорастающими из оголенных розовых десен.

Санкт-Петербург

27 июня 2017 г.

Продираясь сквозь туман твоих желаний

Я мечтаю о тебе и понимаю,

Что чего-то не хватает нам с тобою.

Очень странною бываешь ты порою,

Это частое такое ощущение,

Может это колдовское все влечение.

Ты закрыта на замки и на засовы.

Да, чего-то не хватает нам с тобою…

— читала Олеся Левит и пыталась положить этот текст на вчерашнюю мелодию, созданную Жуем. Чего-то не стыковалось. Не понимая как это петь, Левит пробовала мысленно наложить текст на музыку, пробовала менять ритм… Она сидела на стуле, вальяжно облокотившись на мягкую спинку в новом репетиционном помещении и посасывала пивко из узкого бутылочного горлышка. Как они и договаривались с участниками группы, сегодня все пришли пораньше. Еще не до конца отошедшие от вчерашней легкой гулянки в баре, ребята подключали инструменты, настраивались на репетицию. Жуй пришел один из первых и бросив мотоциклетный шлем прямо на пульт, сказал, что у него прекрасное настроение. Что он всю ночь писал, что он приготовил кое-что по-настоящему новое и крутое! Ребята были заинтригованы, а Андрей Жуй только ухмылялся и посматривал на всех с надменной хитрецой. Он достал блокнотик и, перелистав несколько страниц, нашел что надо, перечитал и довольно улыбнулся. Но тут у него заиграл мобильный телефон, а в помещении была очень плохая связь и ему пришлось выйти в коридор. И вот пока Жуй отсутствовал, Левит решила одним глазком взглянуть на новые тексты. Конечно, через несколько минут, Жуй и сам бы представил их участникам группы, но женское любопытство взяло верх. Она быстренько взяла забытый Жуем блокнотик и пробежала взглядом по некоторым страницам. Прочтя несколько строк, она оказалась в легком недоумении. ЭТО и есть новый шедевр? Как его петь? Это же сопли! Левит читала дальше:

Мне сердечко ты ни разу не дарила

И про будущее мало говорила.

Улыбнешься, отвернешься и «Пока!»,

Принимаешь ты меня за дурака.

Может легче бросить все в песок?

Как подумаю, но сразу на часок

Отвлекусь и снова как всегда

Принимаешь ты меня за дурака!

Левит поморщилась. Такое исполнять нельзя! Это не рок! Это самая настоящая карамельная попса! На какую бы музыку это не положи — попса галимая! Ну-ка, а что там с припевом?

Бестолковый Амур

В сердце сослепу стрельнул

И теперь душа орет

Сердце стонет и ревет.

Сердцу тесно в груди,

Сердцу хочется расти!

Бестолковый Амур

Что-ж ты сделал, мать твою!

Жуя еще не было, участники «Толпе» продолжали настраивать инструменты, а Олеся Левит немного обеспокоенная этим ночным материалом, перелистнула страничку и почитала, что еще написал Андрюша. У нее начинало складываться убеждение, что у молодого лидера «Толпе» начинается раздвоение личности. Вчера он был супер! А сегодня — сопливый попсовик. Два дня назад он загибался от страшного депрессняка, вчера он исторгнул из себя истинный рок-шлягер, а сегодня он печальный флегматик.

— Заасфальтированная любовь!

Забетонированная судьба!

А сердце стонет и болит вновь и вновь!

Заасфальтированная любовь!

Забетонированная душа!

Законопаченная судьба!

Ах, как раньше была хороша

Забетонированная душа!

Да он издевается, что-ли! Левит захлопнула блокнотик и швырнула его обратно на пульт. Какая, на фиг, любовь! Что за детский садик! Где драйв? Где пламя?

И тут как раз вернулся Андрюша, Левит сделав глоток пива, повернулась к нему на вращающемся кресле и сказала:

— Андрюш, я тут полистала твои вирши… Честно говоря, меня не впечатлило.

— Ты, что брала мой блокнот?

— Ты оставил его на раскрытой странице прямо перед моим любознательным носом… Знаешь, Андрюш, я думаю, нам пока не стоит торопиться с исполнением этих вещей. Давай вместе поработаем над текстом… Вчера вечером ты выпил, мозги расплылись в разные стороны…

— Чего? — не понял Жуй и смерил ее таким взглядом, от которого даже такой прожженной стерве как Олеся Левит стало неловко. — Ты читала мои вещи? Ты знаешь, как я ненавижу когда кто-то читает неготовый материал! Это тебя вообще не касается, поняла!

— Андрюш, меня как продюсера, касается все, что касается группы «Толпе».

— Да пошла ты на хрен! Не нравится ей!

— Андрюш, я сейчас оскорблюсь.

— Сиди молча, ондатра! Слушай и смотри не обоссысь кипятком! — с этими словами, Андрей схватил свою электрогитару и, исполнив вчерашнюю роковую мелодию, дополнил ее сильной и острой песней. Это был совсем другой текст, не тот, что был записан в блокноте. В новой песне, которую Жуй назвал «Слабые должны сдохнуть!», призывалось к революции, к насилию над «слабыми и лишними», к скидыванию со скал «детей без будущего».

Левит как сидела на вращающемся кресле, так и осталась на нем сидеть всю песню. Только рот открыла и опрокинула пивную бутылку так, что выливающееся из него пиво кислой лужицей разлилось под ноги.

Жуй отыграл выступление в «Кренделе» как следует, он старался, выкладывался, но чувствовал что играет не то, что у него на душе. Его практически не цепляли собственные тексты, он пел их скорее по привычке, пел потому что было надо, потому что пришедшие в рок-клуб люди ждали от «Толпе» старых хитов и Андрею приходилось пересиливать себя затрачивая много энергии не сколько на исполнение своих песен сколько на притворство. Быть может благодаря спиртному зрители не замечали что играя известные хиты, фронтмен «Толпе» буквально пересиливает себя, поет «через не хочу», а и сам Жуй с каждой очередной песней утверждался в убеждени, что выступление с этим старым материалом в его биографии последнее и отныне он будет сочинять совсем в другой стилистики. И, решив это, он велел участникам группы прямо по ходу выступления убрать несколько давно знакомых песен, включая хиты «Север», «Розы и Чайки» и даже отказался от «Брюссельского Танго», а вместо них сыграть нечто совершенно иное. То, что они записывали вчера — «Слабые должны сдохнуть!», «Мерзость во мне» и две композиции под акустическую гитару — «Восторг» и «Трахать всех». Зрители были в легком шоке, а Жуй будто глотнул живительного бальзама. Ему стало гораздо лучше, интересней.

Потом после выступления коллектив разделился: Пистон и Левит остались в «Кренделе» почти до утра, Коромысло куда-то свалил, а остальные — Жуй, Евсеенкова и Тайм завалились на хату к Володе Рикардо. Взяли пива, кое-чего еще и культурно сидели в холостяцкой володиной квартире на юге Петербурга, обсуждали политику, войну в Афганистане, обстановку в Крыму и прочее. Совсем опьяневшие ребята в разгар ночи решили заняться делом и покрасить хозяину квартиры волосы. Здоровяк Рикардо посетовал, что его красный цвет волос немного побледнел и кроме того стали видны темно русые корни. В тот же миг он был немедленно усажен Мариной Евсеенковой на стул и без лишних слов позволил нанести на свои и без того огненно красные волосы свежую приготовленную краску, пахнущую на всю квартиру парихмахерским салоном.

Всем было забавно, особенно самому Рикардо, но Жую составлял особый труд притворяться веселым. Он сидел на диване, сосал пиво, но практически не принимал участия в разговорах, не смеялся и не шутил. Он и рад был бы расслабиться, но не получалось. И когда Маринка Евсеенкова наносила барабанщику на волосы краску, а Таймураз Ярмагаев, сидя на диване рядом с Жуем, рыгал от выпитой шестой баночки пива, Андрей был вынужден признаться, что его тревожит собственное самочувствие. Под влиянием нескольких банок пива и раскрепощенной атмосферы близких друзей, он сказал, что у него, похоже, какие-то странные проблемы с организмом и он не может найти им объяснения. Одев на руки полиэтиленовые перчатки и втирая в рикардовские волосы волючую пенистую краску, Маринка Евсеенкова попросила Жуя уточнить, что он конкретно имеет в виду. Одним глотком Андрей допил пиво, смял банку в кулаке и с отчаянием в голосе спросил разве они сами не замечают, что с ним что-то не в порядке. Что он становится некрасивее, что у него ломается голос. Жутко стесняясь, Андрей все-таки оскалил свои острые как иглы молодые клычки, выростающих взамен прежних выпавших зубов, это заставило Таймураза приложиться к следующей банке. Андрюша сказал, что новые зубы растут необъяснимо быстро. Но вот у пьяненького Рикардо было слишком веселое настроение, что бы всерьез отнестись к жуевским жалобам. Глядя в овальное зеркало на то как Евсеенкова красит его волосы, он все-же, высказал, что, действительно, в последнее время замечает за своим другом определенные странности и не только в изменении внешности, но и в музыкальном предпочтении. Жуй хмуро возразил, что это ни фига не смешно, и, вообще-то, лично ему это совсем не по нраву и ему бы хотелось знать причину своих изменений. Может быть он серьезно болен?

— Слушай, брат, — Тайм рыгнул, но постарался собраться и задуматься над жуевской проблемой. Среди всей компании барадатый скрипач был, пожалуй самым пьяным. — Слушай, может у тебя это… Ты уж извини, братан, Андрюх, но… Блин… как же тебе сказать… Ну это… Болезнь…

— Андрюш, — теперь заговорила Евсеенкова, стараясь не смотреть Жую в глаза. — Тайм имеет в виду онкологию. Ты уж прости нас, но… ведь ты реально меняешься. А твои зубы? Ведь это ни фига не цинга, Андрюш. Ты бы сходил в больницу.

— Да, чувак, сходил бы, — присоединился Рикардо. Синие пенистые капли с его шевелюры капали на ковралин, но он не замечал. — Знаешь, как оно бывает…

Жую стало грустно, он уже пожалел что заговорил о своем здоровье. Зная своего друга детства, он уже догадывался, что если Володя Рикардо не замечает ничего вокруг (а капающие капли неминуемо испортят ковролин), то в его голове заработали всякие мысли, границы которых между явью и фантастикой становились весьма размытыми.

— Просто так зубы не выпадают и лицо не страшнеет, — нравоучительно говорил он. — Ты еще жаловался, что у тебя ноги болят, голова трещит… Это нехорошо, Андрюх. А Юрка Коромысло говорил, что ты вообще глюки словил.

— Говорил-говорил, — закивал Таймураз Ярмагаев.

— Провериться тебе надо, а вдруг у тебя в башке что-то появилось.

— Что там может появиться? — спросил Андрей.

— Опухоль или еще какая шняга. Или в крови че-то бултыхается… Может у тебя мутация хромосом?

— Чего? — воскликнул Жуй.

— Ты, что, не слышал про ДНК? Дизоксирибонуклеи… ну ты понял. А что ты так вытаращился?

— Да с чего бы это у меня должна быть мутация ДНК? — почти взвизнул Жуй, которому это предположение совсем не понравилось.

— Это только звучит невероятно, а вообще-то, в жизни разное бывает. Подхватил, например, свободные изотопы и адьес, амиго!

— Ты эту свою мексиканщину заканчивай! — ругался Андрей. — Нашли повод поржать! Изотопы у него свободные!

— Я говорю про радиацию, валенок!

— Не надо мне про радиацию! Еще чего выдумал? В каком, скажи, месте я по-твоему, облучился?

— А ты думаешь, это так невероятно? — Рикардо одел полиэтиленовую шапочку и теперь сидел как настоящий дурак. Серо-синяя краска вытекала из-под шапочки, струилась по шее и лбу, окрашивала брови, но Рикардо не думал об этом, а Маринка Евсеенкова ушла в ванную мыть руки. — Да у нас эта радиация где угодно может быть, даже там, где ты ее не ожидаешь!

— Например в твоей краске для волос, от которой как раз свободными радикалами воняет на всю квартиру, — съязвил Жуй.

— Представь ситуацию. Украина. Чернобыльская зона отчуждения. Город Припять.

— Только я там и близко не был!

— А тебе не обязательно там быть. — говорил Рикардо. — Представим такую теоритическую ситуацию: какие-нибудь ушлые хохлы решили срубить бабла и вывезли из закрытой зоны, например, партию чермета. Всякого железа. Продали в пункт приема, дальше железо пошло на переплавку, а еще дальше — на трубопрокатный завод. Готовая водопроводная труба пошла на россиийский рынок. А теперь представь себе что именно из этой трубы ты попил водички. Или ты попил водички из бутылки, которую наполнили из той же трубы. Вот ты и проглотил свою порцию свободных изотопов! Не вериться? Ладно… Предположим, — Рикардо на минуту задумался и ополовинил банку пива, — что тебе подлили в кофе… ну что… этот… как его… полоний. Или изотоп теллура 128. Ты знаешь, что изотоп теллура 128 имеет самый долгий период полураспада из всех радионуклеидов — больше двух септиллионов лет, что в 160 триллионов раз больше возраста вселенной.

— Володя, не пей больше, — предупредил Жуй.

— А что? Вот взяли и подсунули тебе теллуровый стержень вместо лукового колечка к пиву!

— Кто? — на этот раз удивился Таймураз Ярмагаев и даже отсел от Жуя на противоположный край дивана.

— Да хрен знает кто! Ошиблись, перепутали! А может зависть или месть. Дураков-то в России хватает.

— Еще варианты есть? — спросила вернувшаяся Евсеенкова.

— Сколько угодно! — Рикардо допил пиво и поправил полиэтиленовую шапочку на волосах. — Инопланетянский эксперимент! Смеетесь? А ни капельки не смешно! Я читал книжку, там один английский моряк…

— Володь, тебе бы самому такие книжки писать, — Маринка вытерла ему лоб.

— А я не шучу! — настаивал на своем Рикардо. — В любом случае, итог один. Адьес, амиго! Финито ля комедия! Придешь, ты Андрюха, к профессорам, они изучат тебя и только и смогут сказать: «Гражданин Вставкин, спешим вас обрадовать, вы не увидете очередной проигрыш нашей сборной по футболу. Адьес, амиго! С этого момента мы начинаем вам колоть морфий, а послезавтра перейдем на чистый героин. Вам, гражданин Вставкин, будет так хорошо, что и умирать не захотите. А придется!»

— Андрей, не слушай этого болвана, — Евсеенкова сделала хорошую затрещину барабанщику от чего его полиэтиленовая шапочка полетела на фотообои и испортила пейзаж с итальянскими туями. — Ты же знаешь, что когда он пьяный, у него случается словесный понос.

— Между прочим, — язвительно не унимался Володя Рикардо, обращаясь теперь уже к Евсеенковой, — твой любимый Фрейд умер от инъекции морфия! Сам попросил избавить его от страданий… Так что, Андрей, мотай на ус…

— Да иди ты в жопу! — рявкнул Андрей Жуй и в совершенно удрученном настроении покинул квартиру своего закадычного друга.

На улице моросил легкий дождичек, от тучи небосвод казался низким и пугающим. Была полночь. Жуй много раз бывал у Володи Рикардо в гостях и прекрасно знал в каком районе расположена его холостяцкая квартира и каким наикратчашим путем можно доехать до уже ставшего немножечко родного проспекта Обуховской обороны. Андрей вышел из-под козырька подъезда и ссутулившись под дождем, подошел к своему мотоциклу и только тут вспомнил, что забыл шлем у товарища. Ну и плевать! И плевать на то, что он пьян. Еще не поздно вызвать такси или вернуться к Рикардо и остаться там до утра. Ну уж нет! Он — Андрей — пожаловался своим друзьям, посетовал на свое здоровье, ожидая дельного совета или, хотя бы, сочувствия, а услышал кучу глупостей. Его старый товарищ, с которым они играли в одном дворе, ходили в один класс и сидели за одно партой буквально предал Андрея, можно сказать — публично высмеял его недуг. Маринка Евсеенкова может встать на защиту Жуя и сказать, что Рикардо высмеял самого себя, но Андрею от этого легче не станет. Рикардо не следит за языком и Андрей всерьез на него обиделся.

Дав по газам, Андрей Жуй рванул с места и разогнал «Ямаху» до ста за семь секунд. Он гнал по ночному дождливому Санкт-Петербургу, стараясь выжать из мотоцикла максимальную скорость, гнал так как ни гнал никогда. Обгоняя ночной транспорт, выскакивая на встречку, не глядя на светофоры и знаки! Мотор ревел! Жуй давил на газ и хохотал!

Кажется, он, наконец, ощущал чувство удовлетворения, которое он не испытывал последнее время. В его душе было пусто как в иссушенном колодце, и эту пустоту надо было чем-то наполнить. Сочная музыка! Острые тексты! Игра со смертью! Да! Он играл со смертью, мчась как ураган по Московскому проспекту. Разумеется, он играл со смертью, бешено маневрируя между автомобилями, едва не наезжая на пешеходов и разгоняя «Ямаху» выше ста пятидесяти по улицам, на которых стояли знаки, запрещающие скорость больше сорока километров в час. И никто ему не нужен! Никто! Он вполне самостоятельная личность, может обойтись без красноволосых дурачков! Пусть его тело видоизменяется, пусть лицо страшнеет, зато эта новая сущность начинает жить горячей сочной жизнью. Жую безумно нравилось рисковать, мчаться на суперскорости, смеяться. Он чувствовал в себе столько жизни, сколько и представить себе не мог, казалось он неутомим, неугомонен, неубиваем!

На улице Садовой за ним увязались две полицейские «Приоры», началась долгожданная погоня от которой Жуй испытал такой всплеск адреналина, что благополучно оторвавшись от полицейских, он намеренно притормозил и даже вернулся к ним подразнить. Потом, дико смеясь, он мчался вперед, показывая средний палец, едва успевающими за ним «Приорам». Наигравшись вдоволь, Андрей Жуй свернул в какую-то подворотню в районе Выборгской улицы, проехал под двумя арками, промчался еще по какому-то узкому переулку и был таков.

Но вдруг он остановился так резко, что запахло нагретой резиной от мотоциклетного колеса. Прямо посередине улицы стояла девушка в плаще. Она стояла, широко расставив длинные ноги и убрав руки в карманы. Мелкий дождь мочил ей волосы, а она стояла и, улыбаясь, исподлобья смотрела на молодого гонщика. Жуй глубоко дышал, адреналин бурлил в его крови, но он был вынужден сдержать его выплеск. Он осмотрелся. Где он? Петербург большой, кружась и петляя по его старым улицам, он как-то дезориентировался и не мог узнать район. Старые дома по обе стороны, построенные еще во времена, когда Санкт-Петербург был столицей Российской Империи. Какая-то металлическая ограда с острыми шипами… Старые корявые липы… Никаких рекламных огней… Никаких автомобилей и людей… Странное место, будто кусочек прошлого времен Достоевского. Да тут даже мостовая был выложена гранитным булыжником.

И только шум дождя и запах жженой резины из под заднего мотоциклетного колеса.

— Здравствуй, — произнесла девушка в плаще, но Жуй мог бы поклясться, что она не раскрывала рта.

— Привет, краля, — ответствовал он.

— Торопишься? — прежде чем сказать слово, девушка делала небольшую паузу. Голос ее был ровный.

— Да не то чтобы.., — пожал плечами юный рокер и стряхнул капли дождя с волос. — Просто катаюсь.

— Подвезешь?

Игра начинала ему нравится.

— Садись! Ты без сумочки?

— Без. Знаешь, куда поедем? — спросила таинственная девушка.

— Куда?

— К тебе! — и с этими словами девушка распахнула плащ под которым не было ничего. Прохладный дождик быстро намочил ее стройное гибкое тело, большие груди глядели на Андрея острыми сосками, на лобке был выбрит неизвестный символ. — Называй меня Ламия.

— Я…

— Андрюша, — она прикоснулась пальчиком к своим губам. — Меньше слов.

Андрей Яковлевич Жуй, двадцати четырех лет от роду, овладел Ламией прямо на дороге, облокотив ее на сиденье своего теплого мотоцикла.

А уже потом поехали к нему.

Санкт-Петербург

24 июля 2017 г.

Лето шло своим чередом. Стояла превосходная погода, не свойственная для северной столицы. Солнечное тепло чередовалось с невской прохладой. Было не жарко и не холодно. Цвели цветы, летали бабочки, дети катались на велосипедах и роликах. В Санкт-Петербурге не было темно никогда, город словно не засыпал, а по ночам лишь вздремывал чтобы в чатыре часа утра уже проснуться бодрым и отдохнувшим. И Андрей Жуй почти не спал. Он боялся спать. Когда он, занавесив окна плотными портьерами, предавался сну (без которого человеческое существо может и умереть) ему снились кошмары, то что-то мрачное готическое, то какие-то безудержные свистопляски вокруг кострищ. Золотые и красные звезды, мертвые люди, смеющиеся скелеты и много-много крови. Каждый раз он резко просыпался и, обнаруживая рядом с собой Ламию, несколько успокаивался. Эта девушка со странным именем привнесла в его жизнь много новых красок. Буйных красок. Она была ненасытна в постели, выжимая Жуя до остатка, но ему это нравилось. Еще как нравилось! Раньше он относился к сексу как обычный среднестатистический мужик — классика и только. Предпочитая не оригинальничать и не экспериментировать, он полагал, что миллионы поколений и миллиарды людей уже давно нашли оптимальные варианты получения наслаждений, а то, что выходит за классические рамки — для извращенцев, коим он себя не считал. Но вот появилась Ламия и все круто изменилось. Где она сама всему этому научилась, он не спрашивал, но видимо, она задалась целью испытывать и практиковать максимально возможный объем сексуальных пристрастий. Поначалу это немного пугало Жуя, как человека непривычного и еще молодого. Неловкость прошла быстро. Быстро и легко пропитавшись сексуальными изощреньями, он уже сам придумывал что-то новенькое и еще неизведанное, как то — применение сильно разогретых масел или электроразрядов. Казалось, Жуй и Ламия нашли друг друга, по крайней мере, ему не было так хорошо и удивительно ни с кем, кроме нее. Да, Надя Грикова была замечательной, очень хозяйственной и милой. Ее хотелось обнимать и прижимать. Ламия была полной противоположностью — характер у нее был поразительный, она одновременно была ласковой и кроткой, и при этом в ней, порой, бушевал торнадо и вспыхивали молнии. Домашним хозяйством она не занималась вообще, она мало о чем заботилась, даже деньги были для нее второстепенны. Зато на второй день знакомства она повела Жуя в самый крупный в Петербурге интим-магазин и заставила оставить там приличную сумму денег. Кроме того, она много времени проводила в интернете, но как только Андрей с любопытством заглядывал ей через плечо, она тут же свертывала читаемые сайты, оставляя на экране всякую порнографическую чепуху. Жуй считал, что нет ничего постыднее открыто просматривать порно, поэтому не парился насчет того, что Ламия просматривала кроме этого.

Вообще Ламия была очень загадочной девушкой. За все время знакомства, Жуй узнал, что она не смотрит телевизор, не слушает радио и не имеет мобильного телефон. На вид около двадцати двух — двадцати четырех, но уж больно у нее много опыта в некоторых областях для ее возраста. Жую часто казалось, что Ламия гораздо старше, чем выглядит, порой она так рассуждала, будто живет на этом свете лет сто, не меньше. Она часто улыбалась, не размыкая губ, говорила красивым притягательным голосом, была ласковой, но стоило ее разозлить, она набрасывается как дикая кошка, кричала и громко произносила какие-то сквернословия на незнакомом Андрею языке. Жуй понимал, что за него она реально глотку может перегрызть, и это возбуждало его еще сильнее.

На пятый день знакомства после бурного кувыркания на траходроме (теперь свою двуспальную кровать они называли именно так) и использования кожаной плетки, анальной стимуляции и стимуляции клитора с помощью вакуумной помпы, вибробабочки и расширителя рта с металлическим кольцом для нее; электростимулятора уретры, металлического зажима для мошонки, силиконового лассо на пенис, кожаной маски и плетенного стека для него, они, наконец устали. Выключили видеокамеру на которой записывали свой трехчасовой полет, выпили молока и накрылись легким одеяльцем. Вообще Ламия пила молока очень много, причем никогда не покупала магазинное, каждый день одна и та же бабулька с испуганным лицом, приносила ей пятилитровый бидон настоящего деревенского молока, свежего, парного, надоенного специально для Ламии. Девушка за день выпивала все пять литров, это немало поражало Андрея, так как его один раз неплохо пронесло после первого же бокала.

— Дурачок, — смеялась тогда Ламия, сытно вытирая губы. — Не каждый может пить такое молоко. Специально заговоренная коровка на специальной травке…

— Чего?

— Ничего. Привыкнешь.

Сейчас изможденный Андрей Жуй уснул.

Ему опять снился Эггельс, впрочем как и почти каждую ночь. На этот раз Иосиф Ильич сидел за деревянным столом с толстыми ножками и пил самогонку. Жуй сидел за тем же столом и тоже пил самогонку. Дело было в какой-то забытой всеми деревни, спрятанной далеко в Сибири или даже на Дальнем Востоке. Это был трактир, вокруг было дико, ходили полуголые старики и старухи, бегали тощие собаки с поджатыми от голода животами. Электричества не было, лишь мерцающий свет нескольких керосиновых ламп, окон тоже не было. И стен не было. Только тяжелые дубовые столы, спины и рожи незнакомых людей, да то и дело появляющаяся женщина с изуродованным страшным ожогом лицом. Она приносила им самогонки и молока.

Закусывали холодной жирной свининой.

Было гадко.

Жуй задавал вопросы, но отвечал ему не Эггельс. Отвечали татуировки на обнаженном теле самого известного каннибала Советского Союза. Бухарин на правом подреберье сказал, что на все воля Высшей Идеи, а Дзержинский на правой ключице сквозь усы и бородку пробурчал что-то неопределенное, но явно связанное с коммунизмом. Тогда Плеханов и Ленин злобно огрызнулись на Феликса Эдмундовича и укорили его за то, что «надо было с этими мелкими сволочками еще строже разбираться, не до конца они устранены с лица нашей Родины». Тогда слово взял товарищ Сталин и Эггельсу пришлось повернуться к Жую затылком, ведь именно там был изображен отец народов. Товарищ Сталин был горд и доволен, он похвалил Жуя за что-то, назвал его «нашим товарищем» и передал слово какому-то Карлуше. Оказывается, на пояснице Иосифа Ильича был портрет Карла Маркса, и тот, поморгав и пошевелив бородищей, произнес что-то на немецком. Все татуировки заговорили одновременно. Жуя тошнило и хотелось исчезнуть. Он резко вскочил со стула и опрокинул керосиновую лампу прямо на Эггельса… Поднялся жуткий крик, шипение, нестерпимая вонь пеленой шерсти… Волчий вой… Плач ребенка…

Жуй распахнул глаза.

Он лежал в своей постели. Было тихо. Как обычно было светло, хотя часы показывали третий час ночи. Он забыл занавесить портьеры, комната пребывала в синеватом сиянии питерского неба. Выросший вдвое член еще ныл от недавних истязаний. Не поворачивая головы, Жуй скосил глаза туда, где лежала Ламия, она не спала. У нее на груди был ноутбук, сама девушка шерстила интернет. Не шевелясь, Жуй взглянул на монитор и прочитал «Колдовство, Идолопоклонство, Оккультизм».

Ламия улыбнулась ему, не размыкая губ

— Еще рано, — сказала она, сворачивая интернет-страничку.

— Ламия, — Жуй проглотил комок в горле. — А как твоя фамилия?

— Очень своевременный вопрос.

— Кто ты, Ламия?

Легкая улыбка коснулась кончиков ее чувственных губ. Должно быть, ответ содержал в себе какую-то маленькую тайну, открыв которую Ламия грозила заставить Андрея как минимум призадуматься. Андрей смутился, ему стало немножечко неловко и откуда-то из глубины души появилось чувство стеснения, которое он быстро спрятало за взглядом, отведенным в сторону люстры.

— Спи, милый… — прошептала Ламия и Андрей Жуй уснул.

Глава 6

Радиосадомия

Санкт-Петербург.

30 июля 2017 г.

Андрей Жуй присел на узконогий стульчик облил себя ледяной водой из бутылки. Ему было не просто жарко, он кипел. Сердце стучало так, что в висках гудело. Руки аж дрожали. Кто-то протянул ему баночку пива и он схватил ее, даже не взглянув на подающего. В несколько больших глотков, он осушил ее и, смяв в ладони, швырнул об пол.

В гримерке было шумно и душно. Стоял гам, участники группы «Толпе», разгоряченные двухчасовым выступлением на рок-площадке «Белого Ламантина», бурно обсуждали ошеломительную реакцию зрителей. Левит была уже полупьяная, эмоции переполняли и ее и всех остальных. Двое охранников с трудом сдерживали толпу фанатов, кричащих за дверью. Кто-то разбил что-то стеклянное и Андрей Жуй расхохотался. Да, его новая программа сотворила настоящее чудо! За последнюю неделю он написал четыре совершенно новых песни, радикально отличающиеся от всего того, что он писал доселе. Три из них («Жуткая Радость», «Буйство» и «Пыл и Жар») группа впервые исполнила только что, буквально двадцать минут назад под самый занавес, а «Слабые Должны Издохнуть» и «Пыл и Жар», Жуй исполнял на бис. Да и в целом исполнение Андрея Жуя стало более жестким, агрессивным. Иногда пугающим даже его самого. Он пел новые песни, и у него мурашки бежали по телу, внутри все переворачивалось и он надеялся, что примерно те же ощущения испытывали и его поклонники.

— Крутяк! — кричал барабанщик Рикардо, не в состоянии успокоиться и присесть хоть на минутку. Его выкрашенные в ярко красный цвет волосы торчали дыбом, лоб и шея были мокры от пота, дыхание тяжелое, уставшее. — Крутяк в натуре!!!

— Это супер! — воскликнула пьяненькая Олеся Левит и, обняв красноволосого ударника за мускулистое плечо впилась жарким поцелуем в его сильные губы. — Это сверхъестественно! На последней песне я чуть не кончила! Реально, чуть не кончила! У меня там все влажно! Потрогай, нет, ты потрогай!

Таймураз Ярмагаев скрылся из гримерки, он занимался своим любимым занятием — где-то целовался с самой красивой фанаткой.

Долговязый гитарист Коромысло развалился в узком кресле, вытянув длинные ноги и полуприкрыв глаза. В его улыбающемся рту дымилась «волшебная» сигареточка, она отправляла его в прекрасные дали, где доносились отголоски новых жуевских песен и мифические существа расправляли перепончатые крылья.

А вот басист Пистон молчал и только, чуть соединив светло русые брови на переносице, зачехлял свою гитару. Его эмоции несколько отличались от общего настроения в примерке, и были схожи разве что с эмоциями клавишницы. Эта милая девочка-эмо по имени Марина Евсеенкова тоже как-то не сильно восторгалась прошедшим выступлением, она налила себе кофе и прихлебывала его крохотными глоточками, казалось, что температура этого напитка заботит ее больше, нежели новая концепция их группы.

Жуй не спускал с них обоих глаз, и когда спустя сорок минут, они, переодевшись, решили отчаливать по домам, Андрей мгновенно подскочил к ним обоим:

— Молодые люди, вы куда? — проворковал он Пистону в ухо.

— Мы пойдем, — ответил басист. — Поздно уже.

— Подождите всех.

— Так мы… — Пистон посмотрел на Евсеенкову, та как раз поправляла свои многочисленные фенечки на запястьях. — Мы еще хотели посидеть в одном месте…

— Ты с Маринкой?

— Да, а ты против?

— Нисколько. Только я с вами.

— С нами? — Пистон опять посмотрел на Евсеенкову, тем самым показав, что не знает, что ответить и как отвертеться от неожиданно назойливого Жуя.

— Куда вы пойдете? Я тоже хочу прибухнуть, — любопытствовал Андрей.

— Э… Андрюш… — Евсеенкова пришла на выручку своему другу-басисту. — Понимаешь-ли… Тут такое дело… Мы бы хотели посидеть вдвоем…

— А! Понял. А куда хоть пойдете, голубки?

— В «Скворцы». Только ты помалкивай, ладно, Андрюш?

— А где эти «Скворцы»?

— А не слишком ли много вопросов? — Пистон постарался произнести это как можно дружелюбнее. Жуй поднял ладони и, улыбаясь, отошел. — Такси нас уже ждет, Марин, поехали.

Через три секунды после того, как Пистон и Евсеенкова покинули «Белый Ламантин», Андрей Жуй большим глотком допил пиво из третьей алюминиевой банки и ни с кем не попрощавшись, выбежал на улицу. «Ниссан» из «Яндекс Такси» уже отвозил влюбленную (а быть может и не влюбленную) парочку по улице Ломоносова в сторону канала Грибоедова. У «Ниссана» были какие-то проблемы с двигателем, черный дым нещадно вырывался из выхлопной трубы. Не дожидаясь пока автомобиль уедет слишком далеко, Андрей Жуй, сплюнул под ноги и быстро-быстро побежал к своему мотоциклу, что был припаркован в тридцати метрах. Дав по газам, и свернув на Ломоносова, он без труда сел на хвост такси, но не очень близко, так как его «Ямаха» была визуально заметно на полупустой поздней улице. Оказалось, что «Скворцы» расположилась совсем недалеко на пересечении Малой Морской и Гороховой улиц.

Подождав, пока Евсеенкова и Пистон расплатятся и зайдут в бар, Андрей Жуй тем временем, выкурил сигаретку. Он зашел за ними минут через десять.

— Опа! — воскликнул он, быстро обнаружив парочку за одним из столиков. — Привет лунатикам!

— А ты что здесь делаешь? — Пистон был явно недоволен.

— Да я вот тоже решил немного посидеть где-нибудь…

— И выбрал именно «Скворцы»?

— А это и есть «Скворцы»? А я просто ехал-ехал на моцике, гляжу — кафешка какая-то, птички какие-то нарисованы. Дай, думаю, заскочу! Я и не смотрел на название-то! Вот бывают же совпадения!

Не дожидаясь предложения, Андрей Жуй сел за их столик и подозвал официантку, что бы та поставила еще одну бутылку того вина, что уже стояло перед ними и еще один бокал. «Скворцы» было милое заведение, как раз для влюбленных парочек, много рубиновых оттенков, живые цветочки на столиках, легкий блюз. Жуй только усмехнулся, раньше бы он и сам мог привести сюда Надю Грикову, а теперь подобные заведения у него вызывают душевную изжогу. Кроме того, его кожаный рокерский прикид со множеством металлических вставок и разных нашивок совсем не гармонировали с красным атласом скатертей.

— Андрей, скажи честно, зачем ты приперся? — поняв, что романтический вечер испорчен, Пистону ничего не оставалось как напрямую перейти к делу, за которым Жуй сюда и явился. Быть может, чем быстрее они поговорят о деле, тем скорее Жуй избавит их от своего присутствия.

— Зачем я пришел? Да, я хотел с вами поговорить, ребята.

— О чем?

Жуй кивнул подошедшей официантке, взял бутылку вина и наполнил три бокала. И без того, будучи уже немного выпившим, он, тем не менее, вино выпил, поморщился и недовольно вытер губы.

— Ребят, выкладывайте напрямую, — сказал он. — Вам что, не нравится моя музыка, да?

Пистон и Евсеенкова переглянулись и потупили взор, каждый задумался о достойном ответе. Поняв, о чем будет разговор, они оба были в несколько затруднительном положении, им стало неловко. Пистон выпил вино. Марина не стала.

— Отвечайте, ребят.

— Андрюш, ты обидишься.

— Не обижусь. Говорите, как думаете. Ребят, вы что надеялись, я не увижу ваших кислых мин на выступлении? Я же все понимаю, вам не нравится. Потому я и хотел поговорить с вами наедине. Говорите, что вы думаете по поводу новой концепции группы.

— На мой взгляд — тяжеловато, — Марина все-таки отпила вино. — Андрюш, я буду говорить за себя. Лично я еще не привыкла к такому исполнению. У «Толпе» сложилась определенная концепция, определенный стиль, свойственный лишь нам. Мы все любим «Толпе», я обожаю нашу музыку. Я всегда была преданна нашей группе…

— Да, я знаю.

— Но твои новые песни… Как бы тебе это сказать… Они не вписываются в наш стиль… Это что-то совершенно другое. Да, новые песни крутые, не спорю! Но… это не совсем та музыка которую люблю лично я… Слишком агрессивно, а я не люблю зло. Я девушка, я люблю романтику, она была в твоих прежних песнях, а теперь…

— Да, Андрей, — подхватил ее Пистон. — Чудища всякие… Разврат… Богохульство… Согласись, что это слишком резкий перепад от того, что мы исполняли еще неделю назад.

— Согласен! — Жуй закурил. — А вот Володе Рикардо нравится. Нахимовна в восторге!

— А мы не в восторге, — Марина нахмурила бровки. — Я поклонница русского рока, электронного рока, люблю классику… Но не хард. Понимаешь, Андрюш, вот если бы тебя, такого истинного рокера, сейчас заставили исполнить что-то из… ну из «Сплина» или «Браво»… Ты бы как отреагировал?

— Нормальные группы…

— Замечательные группы, — согласилась Марина. — Я обожаю Сашу Васильева… Но ты бы не смог играть в них, Андрюша. Тебе сейчас близки какие-то инфернальные мотивы…

— Может быть вы еще не прониклись в эту тематику?

— Послушай, Андрей, — вздохнул Пистон, — если хочешь правду — слушай. Я — православный! Марина — православная! Нам трудно петь о педофилии.

— Угу… Вот как… Значит вам противоестественны сексуальные отклонения… Все ясно… — Жуй улыбнулся и приблизился к Пистону. — Бога боитесь? А Сатану не боитесь, да? Ну коль беседа пошла о вере и неверии, то я захотел преподать тебе кое-какие уроки демонологии. Я не буду внушать тебе новую религию, я просто задам тебе некоторые вопросы и заставлю тебя ответить. Но так ответить, что бы меня это убедило… Согласен?

— И что же это за вопросы? — хмуро спросил Пистон, желающий только одного — чтобы Жуй покинул «Скворцы» и оставил их с Евсеенковой тет-а-тет.

— Ответь-ка мне, — улыбнулся Жуй, — мой друг-христианин, на первый вопрос — раз ты веруешь в Бога, следовательно, ты веришь в высший суд?

— Ну?

— А почему же сознательно идешь на грехи?

— На какие же?

— Чревоугодие, прелюбодеяние, сребролюбие и многие другие. Ты же пьешь вино, пожираешь мясо убиенных ни в чем не повинных детенышей животных, — Жуй кивнул на мясное ассорти, — и первым сегодня поинтересовался продажей билетов на наше выступление в «Белом Ламантине», значит ты жаждешь денег. И наверняка — славы! А теперь, ребят, ответьте-ка мне, чем вы планировали заняться после столь изысканного ужина? Подразумеваю, что блудодейством.

— Ну и для чего ты спрашиваешь?

— Я вот это к чему говорю. Раз уж вы переступили черту, то я не смогу вас подтолкнуть к чему-то хуже. И не буду. Просто, я могу помочь вам. С грамотным подходом, ребята, блуд приносит такие эмоции, от которых никакого рая не надо! Пейте, ешьте, трахайтесь, ребята! Хуже не будет! А чтобы взять все, что можно из этого, я могу провести с вами инструкторско-методические занятия.

— Андрей, ты какой-то… ненормальный, — пробормотал Пистон, глядя Жую прямо в глаза.

— А для тебя, друг мой православный, я приготовил особенный урок… Но об этом позже.

Они сидели в «Скворцах» до второго часа ночи. Андрей говорил много, он улыбался, его глаза были чисты, он старался быть добродушным и веселым, не забывал шутить и подливать вино. После первой бутылки Игорь Артамонов по прозвищу Пистон еще что-то ворчал и несколько раз возвращался к теме резко изменившегося музыкального стиля группы, который ему был явно не по душе и он хотел разобраться, будет ли Жуй продолжать писать в том же духе или все-таки вернется к прежнему музыкальному направлению. Пистон даже по памяти прочел пару своих стихотворных вещиц, которые, если их грамотно наложить на соответствующую музыку, могли бы превратиться в приличные хиты. Жуй с трудом постарался сдержать себя и сохранить на лице дружелюбие, однако внутри у него будто засвистел свисток вскипающего чайника. Кто он такой, этот обыкновенный басист, чтобы предлагать свои ничтожные рифмовки про каких-то красноперых птиц и сиреневую луну? Ведь с самого основания группы существует негласное правило, что весь текстовый и музыкальный материал исходит только от Андрея Жуя. Только он был лидером, это его группа, он ее основал, он ее фактически произвел на свет и сделал ее под себя. Зачастую их даже объявляли фразой: «Андрей Жуй и группа «Толпе»». Даже Олеся Левит не имела права диктовать свои условия, она может лишь советовать, что-то корректировать, подправлять (с андреева согласия) и продвигать группу на большую сцену. Чтобы раньше времени не оскорбить Игоря Артамонова Жуй ответил другу, что его наброски вызывают некоторое любопытство и их можно будет рассмотреть, но как-нибудь потом, а сейчас Андрей хотел говорить о другом. Пистон кривился, но терпел.

Марина Евсеенкова уже смотрела в рот Жую и ловила каждое его слово, она была будто загипнотизирована его разговорами о сексе и том наслаждении, которое он дает человеку, если им заниматься не абы как, а с душой и профессионализмом.

Усадив совсем уже готовеньких и в полной мере обработанных Евсеенкову и Пистона в такси и оставив «Ямаху» на парковке бара «Скворцы», Андрей Жуй попросил друзей отключить сотовые телефоны. Мосты в Петербурге уже развели и им пришлось добираться на такси до проспекта Обуховской Обороны через какие-то объездные пути, на что они потратили больше часа и приехали на его съемную квартиру, когда и без того белые ночи были уже совсем белыми. Лежащая на постели обнаженная Ламия ни сколько не удивилась появлению приведенных гостей, она плотоядно улыбнулась им и поманила к себе пальчиком.

Телефоны Евсеенковой и Пистона были выключены двое суток. Двое суток молодежь обитала в двухкомнатной квартире Жуя. Ламия и Жуй проводили над ними «инструкторско-методические занятия», доказывали на практике жуевскую демагогию, и, надо сказать, доказывали в полной мере. Почти двое суток они вчетвером предавались разврату и оргиям, прерываясь лишь на краткие сны. Заказывали еду на дом, ели и пили прямо в постели, не отвлекаясь от процесса, фрукты и ягоды использовались не только по их прямому назначению.

— А теперь? Теперь нравятся тебе мои песни, мой бледнокожий богомол? — вопрошал Андрюша, активно занимаясь с Пистоном оральным сексом, так активно, что тот давился и не мог ответить.

— Ой, нравятся… — лишь мычал он. — Ой, нравятся… Все нравится… все… давай еще…

Сзади в Пистона проникала клавишница Марина Евсеенкова, орудуя специальным пристегивающимся фаллоимитатором, одновременно целуясь с Ламией и лаская ее грудь страусиным пером, смоченным в гранатовом соке.

Вне времени и пространства.

Андрей никогда не поддавался на искушение проанализировать свою прошлую жизнь и помечтать о том, что было бы если… Если бы он не увлекся в юности некоторыми рок-группами… Если бы самостоятельно по интернету не обучился основам сольфеджио и продолжал бренчать на гитаре самые примитивные аккорды… Если бы он женился в восемнадцать или девятнадцать лет… Если бы у него не обнаружили шумы в сердце и забрали бы в армию… Если бы его отец был жив… Если бы он пошел не по тому жизненному пути, по которму худо ли бедно, но двигался сейчас. Было бы лучше или хуже? Если бы он не пытался зарабатывать с помощью своих песен (а никто никогда не говорил, что это сверхприбыльное дело), а, к примеру, занялся бы бизнесом? Пошел бы у него бизнес? Торговля китайскими канцтоварами или открытие шиномонтажки? (По образованию он был автомехаником, поэтому про открытие СТО он задумывался чаще, хоть и не любил возиться с чужим автохламом) Андрею было трудно ответить на такие вопросы, потому он не задавался ими вообще. Кто знает? Но одно он знал точно — он психологически не мог работать на каком-то предприятии, изо дня в день делать одно и то же, видеть одни и те же лица и стены, ходить на работу в одно и то же время и возвращаться домой к началу определенной телевизионной передачи. Он не терпел фабрики и заводы, не мог на них работать даже за большую зарплату. Он не видел в подобном труде азарта, стремления, душевного и творческого развития и по поводу этого часто вспоминал своего отца. Вспоминал и обещал сам себе, что попробует добиться в жизни чего-то больше чем ежегодный новогодний кулек с конфетами. Пообещал, что его нога ступит через заводскую проходную исключительно в том случае, если его ну уж очень сильно прижмет финансово и какой-нибудь добрый волшебник назначит его финансовым директором.

Тем не менее он как-то очутился на каком-то полузаброшенном предприятии, разваливающемся, ржавеющим. Осторожно переступая грязные замерзшие лужи и пачкая кроссовки в грязевом мессиве, он двигался по территории чего-то угнетающего — старые обшарпанные цеха, ржавеющие никому не нужные металлические детали, кучами лежащие по сторонам, горы мусора, скрипящие на сквозняке краны. Андрюша поежился, ветер задувал за шиворот, продувал до костей и молодой человек не мог сообразить отчего не оделся теплее и почему проигнорировал шарф. Мимо пробежала свора худых несчастных собак, Жуй взглянул на их голодные костлявые морды и врезался в обнаженную спину своего сопровождающего. Худая спина с выпирающим позвоночником и лопатками.

Сопровождающий остановился и, не поворачиваясь, взял Андрея за руку и повел дальше через какие-то темные серые трущебы. У него была холодная узкая ладонь старого мертвеца, в ней не было ни грамма мяса или жира, ощущались только косточки и сухожилия. Но рука сжала андрееву ладонь будто окоченевшая и тянула юного артиста за собой, принуждая того спотыкаться о палки и железяки под ногами.

Андрея охватил жуткий необъяснимый страх, безосновательный и непреодолимый. Сердце колотилось сильно, внутреннее напряжение доводило до тошноты и ему очень хотелось уйти отсюда куда-нибудь подальше. Отцепиться от худого сопровождающего и убежать прочь. Убежать без оглядки, прямо через проходную, перепрыгнув шлагбаум и навсегда заречься возвращаться в это некрасивое место, где не могло производиться ничего достойного (судя по всему предприятие обанкротилось много десятилетий назад и находится на полпути к тотальному саморазрушению). Сопровождающий в сатиновых трусах преодолел пару сотел труднопроходимых метров, и опять не на долго приостановился, чтобы Андрей против своей воли смог рассмотреть его разрисованную спину давно голодающего дистрофика. Множество портретов — мужчины с усиками, бородками, в пенсне, лисые, суровые, с твердыми фанатичными взглядами, все движутся в такт с тщедушными мышцами спины и у Андрея создавалось стойкое ощущение что портретные люди кривляются и гриммасничают независимо от движений дистрофика, который, тем временем завел парня в холодное заброшенное помещение, которое проще было снести под основание, чем отремонтировать.

Здесь была другая акустика и Андрюша Жуй услышал шепот. Слова со всех сторон нашептывали будто специально Андрею, но слова много раз отразившиеся от бетонных стен и металлических конструкций доходили до молодого человека сильно искаженными, гулкими. Многие слова он мог разобрать, но звуки накладывались друг на друга, множились, распадались и в итоге до Андрея доходила только давящая какофонию обрывков человеческих фраз. Что-то про социалистический строй, про равенство и братство, про жизнь и про смерть и еще про что-то, что Андрей категорически не желал слушать. Тем временем обнаженный сопровождающий вел его дальше по гулкому заводскому цеху, где со всех сторон Андрею казались говорящие объекты, он интуитивно вжал голову в плечи и напрягся всем телом, готовясь к внезапному нападению с любого места. Человеческие голоса чрезвычайно сильно пугали, однако как он не всматривался в темные неживописные углы цеха, но так и не различил ни одной живой души.

Сопровождающий остановил шаг и приказал Жую взять одну из совковых лопат, прислоненных к стене. Тогда только Андрей узнал в сопровождающем своего дальнего родственника Иосифа Эггельса. Ну конечно! Естественно он! «История всех до сих пор существующих обществ была историей борьбы классов-классов-классов-сов-сов-сов…» — разбрал Жуй среди эха и, затравленно озарившись вокруг, взял лопату. Они вдвоем с Эггельсом приблизились к огромной горе органических нечистот и по примеру своего двоюродного деда, Андрей набрал целую лопату кашицы из глилых сырых жил и почерневших раскисших овощей и еще чего-то мерзкого на вид. «Обшественные формации-мации-мации-иии…» — Андрей чуть не выронил лопату. Не обращая никакого внимания на вездесущие отголоски исторического материализма Эггельс сделал несколько шагов и вывались содержимое своей лопаты в какой-то чан с водой, Жуй автоматически сделал тоже самое и только потом заглянул в одну из врытых в бетонный пол бочку. «Субъекты экономических категорий-тегорий-тегорий-рий-рий…»

Заглянув в чан с мутной затхлой водой, Андрей Жуй отступил назад, но глаз не отвел. Лопата упала на пол, подняв сильное эхо, заглушившее фразу, начинающуюся с «Мировозрение социо…». Эггельс же продолжал швырять в воду гниль. В бочках были люди. Маленькие как дети, как дельфинята, они копошились в воде, хватали ртами нечистоты, глотали их, нажирались ими, вырывая их у своих собратьев. В небольших по площади чанах было по многу людей — человек по пятьдесят и им, несомненно, было тесно, но они не знали такого понятия. «Ценность отдельной человеческой личности в коллективном-лективном-лективном-ном-ном-ном…» Накидав в бак несколько лопат нечистот, Эггельс перешел к следующему. Кожа на его тощем как скелет теле вспотела несмотря на холод и сквозняки, жилы напряглись, татуировки соцгероев двигались в такт движениям тела, но Жую казалось, что портреты перемещаются сами по себе и открывают рты в беззвучных речах. Хотя почему беззувучных? Быть может что цеховое эхо и есть отголоски фраз, сказанных портретами.

Жую стало муторно, он еще раз взглянул на голых маленьких людей, копошащихся в баках на правах форели. «Коллективизация пролетариата-тариата-тариата-та-та-та…». Где тут выход? Где выход? Надо бежать отсюда! Бежать со всех ног, без оглядки! Убежать, вырваться от сюда и рассказать про творившееся тут бесчеловечье! Жуй уже сделал несколько робких шагов по направлению к предполагаемому выходу, но подскользнулся на куске склизского сала и упал! Упал прямиком в один из баков! В мгновение ока погрузившись с головой в вонючую муть, Андрей, запаниковал, забил руками ногами, закричал и его рот сразу наполнился глилостной водой и отходами жизнедеятельности. Он всплыл на поверхность, не переставая кричать и бить руками, вновь пошел на дно, ощущая десятки скользких рук подводных людей. Ледяные скользкие маленькие пальцы.

Как он выкарабкался на бетонный пол? Жуй не понимал. Ведь только что захлебывался в воде, только что глотал нечистоты, набирая их полный рот и шел ко дну. Наверное на какое-то время он, охваченный паникой, лишился памяти. Теперь он стоял на твердом полу мокрый вонючий, обуреваемый рвотными позывами. Эхо прекратилось. Оперевшись о какой-то металлический агрегат, Андрей повернул голову и смотрел как обнаженный Иосиф Ильич Эггельс проволочной удавкой ловит маленький людей-рыб. Вот один из несчастных вскормленных на гнилье водяных человечков попался в удавку и был выловлен наружу. Упав на холодный под человечек без пола и возраста забился в конвульсиях, замахал своими маленькими ручками и наконец испустил дух.

Эггельс поправил резинку своих трусов и поволок выловленного в сторону, оставляя после себя мокрый след. Про своего двоюродного племянника он, словно бы, запамятовал. Несмотря на паническое желание как можно бустрее покинуть этот ужасный цех, Андрюша, все-таки решил проследить за родственником. А тот доволок человка-рыбу до некоего ступенчатого поднятия, оказавшегося, на поверку возвышением для императорского трона. Отцепив добычу, каннибал преподнес ее восседающему императору, тот, не вставая с трона, взял маленького человека-рыбу и когда император поднес жертву ко рту — Жуй отвернулся. До него раздался хруст разрываемой человеческой плоти и чавканье.

— Ну-ка, — услышал парень и приоткрыл глаза. Император обращался к стоящему перед троном Иосифу Эггельсу. — Брякни че-нить.

— Че брякнуть? — спросил обнаженный дистрофик.

— Ну че-нить… — Андрюша не смотрел как император откусил еще кусочек, слышал только хруст разрываемых сухожилий, — из нашего.

— В каждой душе живет тяготение к счастью и смыслу, — произнес Эггельс.

Император на минуту задумался.

— Кто это сказал? — спросил он.

— Фома Аквинский.

— Не, не то, — вновь хруст рвущейся кожи и жевание. — Не то.

— Ну допустим… Философия не служанка теологии, а теология не наука. А комплекс положений, связанных между собой не рациональной последовательностью, а цементирующей силой веры.

— Хм… Блаженный Августин, что ль? — пренебрежительно спросил император.

— Основоположник номинализма и эпистомологии — Уильям Оккам. Год рождения — 1285-й, в 1313-ом году вступил в орден миноритов, а в…

— Помилуй! — император выковырял жилку из зубов и сплюнул ее под трон. — Давай, не умничай. Брякни че-нибудь из наших.

— В каждом человеке — солнце. Только дайте ему светить.

— Не то!

— Это Сократ.

— Да хоть кто! Ты начинаешь меня раздражать! Еще одна попытка!

— Незыблемая середина — это добродетель наивысшая из всех. Конфуций.

— Не то!

— Истина рождается верой, а умирает предрассудком.

— Кант?

— Гегель.

— Все! Ты меня выбесил!

— Подождите-подождите! Э… Сейчас… Одна из концепций постмодернизма: мир — это текст…

— Ага! — насмешливо поддакнул имератор, — еще скажи, что мы не можем вырвать ни страницы нашей жизни, но можем сжечь всю книгу. Это не я сказал, это Сартр. Знаешь такого?

— Сам вижу, что не то… — согласился Эггельс. — Вот Бердяев утверждал, что… Нет… О! Вот! Человечество является скорее средством, а не целью. Человечество является только подопытным материалом…

— С Ницше ты попал не по адресу! Хотя близко.

— Если характер человека создается обстоятельствами, то надо, стало быть сделать обстоятельства человечными. Подходит? Это Маркс. Честно.

— Знаю что Маркс. Но все равно не то…

— Человека унижает не атеизм, а идолопоклоничесво.

— Еще.

— Производственные отношения — это базис основы существования человеческого общества.

— Дальше.

— Все, что имеет отношение к нематериальной стороне жизни общества, — культура, религия, право, философия, наука, — это надстройка. Она имеет второстепенное значение.

Император тяжело вздохнул, поняв, что большего от дистрофика не добъешся. Откусив еще кусочек человека-рыбы, он нехотя отлепил от себя свое собственное лицо и прилепил его Эггельсу на затылок.

— На уж, — император вздохнул. — Живи пока, гнида.

Санкт-Петербург.

2 августа 2017 г.

Жуй открыл глаза.

Он дома. Голова его повернута к трюмо.

На трюмо стояли новые электронные часы, показывающие «11:48». Жуй моргнул и прислушался к своему сердцу. Оно стучало нехорошо. Стучало так, что он чувствовал сердечный такт всеми частями тела, ему казалось, что он даже немного двигается на кровати.

Рядом лежала Марина Евсеенкова, далее Пистон. Лицо его было испачкано чем-то белесым. Ламии не было.

Жуй чудовищно хотел есть, но прежде чем приготовить себе хотя бы бутерброд, он первым делом зашел в ванную. От него разило какой-то нехарактерной для него вонью, в которой смешался пот, масло, сперма, чужой пот, чужая сперма, что-то земляничное и еще какой-то оттенок, идентифицировать который он не мог, хотя этот запашок стал замечать за собой все чаще. Ему это не нравилось, было в этом запахе что-то козлиное.

Войдя нагишом в ванную (а спал он тоже нагишом), он зажмурился от ослепительно яркого света электрической лампочки на 40 ватт. За долгое время пребывания в зашторенной квартире глаза отвыкли от нормального освещения. Щурясь, Жуй открыл горячую воду и сделал ее еще погорячее, в последнее время он предпочитал именно так. Чтобы пар шел.

Уже ступив одной ногой в ванну и протянув руку к мылу, он впервые за несколько дней поймал в поле зрения зеркало, почему-то он стал избегать зеркал, а точнее — свое отражение. Зеркало было большое, оно отражало смотрящего примерно по пояс. И вот с этого висящего предмета на Андрея лупился какой-то незнакомец с отталкивающей внешностью. В одной руке незнакомец держал кусок мыла, а одна нога перешагнула за край ванны. Незнакомцем, разумеется, был сам лидер группы «Толпе» — Андрей Жуй. Он застыл как громом пораженный. Что с ним произошло? В кого он превратился? В какого-то дикаря, бродягу. Цвет его кожи потемнел, а все тело зарастало густым волосом. У него и ранее были в достаточной мере волосисты ноги и руки, а теперь же толстые волоски покрывали все его тело весьма густо, некрасиво, вызывая ассоциации с представителем Homo Habilis. Вообще же все его тело как будто ссыхалось, он стал жилист, живот впал, ребра и позвоночник отчетливо выступали.

Жуй вынул ногу из ванны и приблизил к зеркалу свое лицо. Он точно помнил что брился вчера, он еще поменял лезвия в станке. Прошло всего-то часов… пятнадцать, а у него уже выросла явственная щетина с преобладающей бородкой.

— Какие гормоны я глотал? — вслух пробормотал Жуй, припоминая какие именно препараты по совету Ламии он принимал для повышения мужской силы и какие побочные действия были написаны на инструкции по применению. А читал ли он вообще инструкцию? — И с носом что-то…

В замкнутом пространстве ванной комнаты запах, источаемый жуевским телом стал особенно явным и Андрей решил сначала смыть эту вонь, а уж потом заняться бритьем. И не только подбородка. От горячего пара зеркало уже начинало запотевать, это успокаивало Жуя, ему не хотелось рассматривать самого себя до тех пор покуда он не приведет себя в порядок. Шампунь был дорогим, с экстрактом крапивы и алоэ-вера, он остался еще от Нади Гриковой. Налив себе на ладонь зеленой жижицы, Андрей невольно вспомнил свою бывшую. Они расстались почти две недели назад, а она не позвонила ему ни разу.

Ни разу!

А он звонил ей. Да, он стабильно набирал ее номер почти ежедневно, а порой по три-четыре раза в день, всегда в разное время. Он даже подумывал, не позвонить ли ей с чужого номера или отослать СМС с просьбой ответить, но это будет выглядеть совсем по-детски. В тайне ото всех, прикрывая трубку ладонью, Андрей Жуй ждал ответа и слушал лишь долгие гудки. После шестого гудка, он, как правило отключал связь, но повторял набор через какое-то время, когда представлялась возможность поговорить наедине. Грикова никогда не отвечала, но гудки-то шли! Следовательно, она знала про его звонки. Смотрит на свой звонящий телефон, видит, что звонит именно Андрей, и намеренно игнорирует. Она не отвечала ни на Вайбере ни в ВК.

Ну хотя бы раз позвонила сама! Хотя бы раз жуевский телефон заиграл бы бутусовские «Колеса Любви». Молчок! Жуй вспомнил свое отражение в зеркале и усмехнулся — такому лешему он и сам бы не позвонил. Ничего удивительного. Только Надя Грикова еще не могла его видеть в таком запущенном состоянии, они расстались, когда его внешний вид соответствовал нормальному виду нормального парня, увлеченного рок-музыкой.

Андрей вздохнул и намылил голову.

Сквозь шум воды он услышал трель домофона. Какая раздражающая трель! И кто бы это мог быть? У Жуя вдруг возникла надежда, что это могла быть Надежда. Точно! Вполне допустимо, что Грикова вернулась. Почему нет? «Если это она, то… Проклятье! Мне будет сложно объяснить ей групповушку! — побледнел Жуй. — Нет только не сейчас! Иначе будет катастрофа!!!» Тут к домофону, шамкая старенькими тапочками, подошел Пистон и нажал на кнопку открывания. Свои.

«Чего это я нервничаю, это ведь Ламия!» — успокоил себя Андрей, намыливая башку. Хороший шампунь! Освежает великолепно! Тут он нащупал на голове шишку и, уже догадываясь, нащупал вторую. Над ушами. Он трогал их всякий раз когда мыл волосы и каждый раз недоумевал, почему они не рассасываются. Гематомы ведь должны сходить. Должны, если, конечно, это не злокачественные опухоли. Забеспокоившись этим страшным предположением, Жуй начал нащупывать шишки более внимательно. Они выросли, это были уже не просто бугорки, в них под кожей нащупывалось что-то жесткое. На кончике одной из шишек Андрей нащупал будто бы фурункул и осторожно нажал на него. Фурункул лопнул, Жуй почувствовал укол боли, поморщился, по пальцам потекла кровь. Очень осторожно он стал выдавливать внутреннее уплотнение, одновременно с этим стягивать кожу вниз. Высунулось что-то твердое. Не то зуб, не то какой-то хрящ.

Жуй обомлел и смыл шампунь водой. После этого он протер зеркало и приблизил голову так, чтобы можно было рассмотреть волосяной покров. Из надорванной шишки торчало что-то светлое, твердое, чуть кровоточащее. Кончик чего-то костистого…

У Жуя замерло сердце.

Тут входная дверь его квартиры отворилась и кто-то вошел, приглашаемый Пистоном. Это оказалась совсем не Ламия. К Андрею в гости пришла сама Олеся Левит.

— Вот вы где! — тишину дремотной квартиры пронзил женский крик. — Так! Я так и думала! Жуй здесь? И Марина тоже с вами? Замечательно, вот я вас и нашла, голубчики! Какого х… вы телефоны повыключали? Почему до вас нет связи?

— Олесь… мы… — Пистон был растерян. — Мы тут…

— Я вижу что вы тут! А должны быть где?

— Где?

— В гнезде на верхней полке! Репетиции горят! Половины группы как косой скосило! А они тут! Где этот Жуй, сейчас я его убивать буду! Это он вас сюда затащил? Ну конечно он, это же его хата! Вы чем тут занимаетесь? — И через секунду: — Египетские Боги!!! Да вы… Да вы что тут делаете? Марина, и ты? Я не могу в это поверить! О… А это что? О, нет! Это же… только не говорите, что у вас тут оргия! Групповуха, мать вашу! Групповуха и без меня! Это же… У меня нет слов! Где Жуй? Без меня групповуха! Не прощу!

Тем временем, Андрей уже лихорадочно обертывался полотенцем. Второе он обернул вокруг головы на манер длинноволосой девушки. Праздник оргазмов прерван, настал черед вспомнить и о музыке.

— А! Вот и ты! Вылез из норки! — воскликнула Левит, когда полуобнаженный Андрей предстал пред ее очами. — Как тебе не стыдно! Оргия и без меня!

— Извините, мамочка.

— Я тебе не мамочка, сынок!

— А я тебе не сынок! И я у себя дома. А они, — Андрей указал на Пистона и Марину, — мои гости. Мы не маленькие и можем заниматься, чем хотим.

— Слышу слова истинного рокера! — похвалила Левит, но интонация не изменилась. — Я сама такая же и стимулятором уретры научилась пользоваться в восемьдесят восьмом году, только тогда мы это называли «стерженек от шариковой ручки». Но я полагала, что ты не настолько испорчен… Ты поражаешь меня все больше день ото дня!

— Рад стараться. А ты чего пришла?

Левит уставилась на Жуя как если бы он вынул из ноздри подкову.

— Ты совсем страх потерял? — закричала она. — Ты спрашиваешь у меня, зачем я пришла и у тебя ни один мускул на лице не дергается? Сколько дней от тебя не было ни слуху ни духу? Не только от тебя, но и этих вот двух малолетних извращенцах? А если вы все втроем ласты склеили и гниете тут? — Женщина еще раз осмотрела обстановку в комнате и пораженно поджала губы. — Обними меня Асурамазда, я ожидала чего угодно, но вы, мои цыпляточки, переплюнули все мои самые смелые фантазии. Ладно… Я вас отыскала и это главное… У тебя, мой милый Андрюша, ровно пять минут на сборы! Время пошло.

— Куда?

— Забыл! Забыл! — ликованию Левит не было предела. — Я так и думала, что ты забыл про радиоэфир на «Рок-Питер-FM», бестолочь! Собирайся немедленно, я тебя второй день ищу! У нас осталось пятьдесят минут и я не желаю тратить время на угрозы, я просто перережу тебе глотку, если из-за тебя мы опоздаем хоть на минуточку. Ты долго будешь стоять? — закричала Левит, видя, что совершенно забывший о радиоэфире Андрюша Жуй растерянно затоптался на одном месте, не зная с чего начать сборы. Для придания скорости женщина отвесила молодому человеку подзатыльник. — Чего тупишь? Собирайся!

— Но, Олесь… Я плохо выгляжу.

— Это радиоэфир, дурень! Собирайся-же!

— Там будет трансляция, — громко сказала Маринка Евсеенкова, продолжая стыдливо прикрывать наготу под одеялом. К ней прилег сконфуженный бас-гитарист Пистон и, видимо, надеялся лицом показать, что между ним и клавишницей не было любовной связи. — Прямой эфир из студии. Андрюши надо подготовиться…

— Вашу мать! У него была неделя на подготовку! — кричала Олеся Нахимовна.

— Олесь, я должен принять душ!

— Ты издеваешься? Ты же из ванной! А вообще-то… — Женщина принюхалась и уже внимательней присмотрелась к своему подопечному. — Это от тебя так несет? Правильно, Андрюш, прими душ и сделай что-нибудь с волосами. И побрейся. Похож на черта. У тебя пять минут.

Жуй побежал в ванную завершать прерванную процедуру омовения.

— Андрюш! — позвала его Левит.

— Что? — крикнул он из ванны.

— А почему ты ходишь на цыпочках?

— Я?

— Ты что, не замечаешь?

И вот они со скоростью звука мчались по улицам Санкт-Петербурга. Левит рулила «Мицубиси Эклипс» как гоночным болидом, впрочем как всегда. Она вообще терпеть не могла медлительность. Но ее умение владеть рулевым колесом и педалями не уберегло ее от того, что в какой-то момент она уперлась в знак «дорожные работы». Поехали в обход, застряли в пробке, потом на красном свете светофора. Левит ругалась на всех без разбора, она даже выключила громкую музыку, чтобы ее сквернословие было отчетливо слышно не только Жую в салоне, но и на улице.

Время до эфира оставалось все меньше и меньше, минуты проносились незаметно и Олеся нервничала. Как она могла опоздать! Такое немыслимо! Олеся Нахимовна никогда в своей жизни ни куда не опаздывала! А Андрей, понимая, что это все из-за него, сидел молча на переднем сидении и смотрел на спидометр. Он понимал, что ему должно быть стыдно, однако щеки его не краснели, взгляд был чистым, а губы чуть касалась ухмылочка. Нет, он не испытывал ни какого угрызения совести, наоборот, он внимательно следил за Левит, мысленно ставя ставки на то, успеет ли она к началу эфира или нет.

С радиостанции «Рок-Питер-FM» уже несколько раз звонили и беспокоились, Левит ответствовала, что причин тревожиться пока нет. Они успевают.

И они успели. Ровно за десять минут до начала. Олеся Нахимовна выдохнула и чуть ли ни пинком под зад выгнала Жуя из «Эклипса».

— Бегом! — крикнул она ему. — Тебя ждут!

— А ты?

— Нет, у меня есть бюрократические вопросы по поводу твоих выступлений. Кроме меня их никто не решит. Давай-давай, топай ножками, развратник малолетний!

— А потом ты куда? — допытывался Жуй.

— Меня позвали в «Т-34». Прибухну немножко. — Женщина завела двигатель. — А чего ты так лыбишься? Со мной захотел, кот Чеширский! За тобой заехать?

— Бухать я люблю…

— С каких это пор?

— С некоторых.

— Нет, я передумала. Не нравишься ты мне сегодня, какой-то ты странный. Подразумеваю, что тебе пить не стоит, ты и так какой-то… Короче, если встречу тебя в «Т-34» — подвешу за бубенчики. Усек?

— Слушаюсь, мамочка. Думаешь, других мест нет?

Левит выключила двигатель и высунулась из автомобильного окна.

— Без шуток, Андрюш. Ты отвратительно выглядишь, с таким собутыльником мне страшно пить даже безалкогольное пиво. Ты бы хоть побрился, Андрюш.

— Я брился.

— Сколько дней прошло?

— Полчаса.

— Понятно, теперь знаю, что подарить тебе на двадцать третье февраля. Пену для бритья.

— Я пользуюсь электробритвой.

— Хреновой электробритвой ты пользуешься, Дедушка Мороз! Бегом на эфир, чудо неземное!

Ведущую звали Кира Белова, и благодаря «Википедии» радиослушатели знали, что госпоже Беловой было сорок лет, хотя для своего возраста она выглядела и чувствовала себя едва ли на тридцать, при том, что успела родить троих детей от двух мужей и выйти замуж за третьего мужчину, по совместительству работающего на той же радиостанции в качестве креативного продюсера. Белова была опытной радиоведущей с тринадцатилетним стажем, она знала как вести эфир, как заводить разговор, как правильно сложить слова в нужном вопросе. А уж более чем близкое сотрудничество с креативным продюсером «Рок-Питер-FM» вообще предоставило ей почти неограниченные права и почти никаких обязанностей. Одним словом, Андрей Жуй попал в лапы настоящей радиопрофессионалки. А программа, на которую Жуя позвали (подсуетилась, конечно-же Олеся Нахимовна, хорошо знакомая с Кирой Владиславовной) называлась «Аччелерандо» (Белова не ровно дышала в сторону итальянской культуры) и было ей отроду не более трех месяцев. Это была новая набирающая популярность программа, в которую раз в неделю приглашались популярные артисты эстрады. Попасть к Кире Беловой на «Аччелерандо» становилось для вип-персон ходом престижа.

Жуй сел в кресло и надел наушники когда в эфире уже звучали позывные передачи. Белова представила гостя, Жуй ответил благодарным приветствием и начался диалог-интервью. Во время поездки на «Рок-Питер-FM» Олеся Левит объясняла Жую на какую тему Белова будет задавать вопросы и что конкретно он должен отвечать. Так оно и было. Женщина-ведущая, улыбаясь превосходной улыбкой, спрашивала Андрея о творчестве, о выступлениях, о его мнении по поводу тех или иных правительственных реформ. Жуй отвечал. Через несколько минут эфира интервью прервалось на композицию группы Толпе «Прогулка по хвое», потом реклама. Пока все шло замечательно. Пока…

Во время рекламной паузы Жуй задумался о какой-то глупой фигне. Какие-то образы раздулись перед глазами, не имеющими никакого отношения к теме разговора, что-то совершенно иное, но Жуй ни как не мог понять, что конкретно. Одним словом — бессмыслица, но молодой человек уже отвлекся и сбился с мысли. Белова улыбалась и что-то говорила ему, но Жуй только хлопал глазами и смотрел на микрофон. Ведущая жестами показывала, что во время рекламной паузы не обязательно сидеть в наушниках и слушать рекламу, что ей надо ему что-то сказать, но Жуй думал уже не о ней. В ушах играли рекламные ролики. Госпожа Белова с улыбкой наблюдала за отстранившимся Жуем и бросала взгляд на электронные часы с обратным отсчетом времени. До включения несколько секунд. За операторским пультом сидел отгороженный стеклянной шумонепроницаемой панелью звукооператор Олег Харитоненко — круглолицый мужчина в очках и с длинными кудрями, стянутыми в хвост.

Больше никого в кабинке не было.

Когда Кира Белова вновь представив гостя, попросила Андрея рассказать о предстоящих гастролях, тот улыбнулся. Как улыбаются маньяки, глядя в глаза жертве.

К большому счастью Олеся Нахимовна Левит застряла в пробке и не успела отъехать от радиостанции слишком далеко. Теперь уже торопиться было не куда, встреча с бюрократическими лицами должна быть только через пару часов, она могла себе позволить чуть-чуть посидеть в уютном кресле в своем «Мицубиси», посмотреть на трущиеся друг о друга автомобили по обе стороны и послушать радиоволну. Редкий раз она включала радио, еще реже она его слушала. Все что ей хотелось слышать было у нее на флешках, дисках и картах памяти, а если не было, то всегда есть бескрайний интернет. Но сейчас по «Рок-Питер-FM» глаголет ее Андрей Жуй, а это она пропустить не могла. Пока она была им довольна, на все вопросы он отвечал правильно, рассказал о новом альбоме, о музыке, о предстоящем осенью туре «Uiltramobile», начал говорить о том, что его сердце освободилось, шлагбаум поднят и он готов к новым отношениям… Пошла музыкальная пауза. В эфире зазвучала одна из самых известный песен группы «Толпе», которую Жуй сначала назвал «Небо Близко», но Левит предложила другое название — «Звездоград», которое и закрепилось за этой композиции навечно. Песня с которой Андрей начал покорение страны и на которую был снят мультипликационный клин. Стилистика «Звездограда» не совсем совпадала с предпочтениями Олеси Нахимовны, но композиция все равно ей очень нравилась. Под «Звездоград» хорошо было курить траву и растворяться во внешней среде.

Небо близко.

Рукой можно достать.

Небо низко.

Уже звезды видать.

Я увидел

Как упала звезда.

Вон вторая.

А за нею луна.

И только звездное небо над головой,

Звездное небо над нами с тобой.

Небо падает вниз.

Небо падает вниз.

И скоро небо совсем на нас упадет,

Нас всех раздавит и тоже умрет.

Небо падает вниз.

Небо падает вниз.

Левит улыбалась, «Звездоград» ассоциировался у нее с тем золотым временем, когда она полностью расслаблялась в обществе рок-музыканта Глеба Самойлова и наполняла легкие сладковатым дымком настоящей марихуаны, заботливо выращенной ею же самой у себя же на балконе в специальной тепличке с круглосуточным освещением и специальной подкормкой. Семена, разумеется, были элитные.

Кстати, мотив «Звездограда» напоминал самойловское «Нисхождение», но у «Толпе» было больше электроники.

Вскоре она нахмурилась. Жуй начал говорить какую-то хрень. Белова спросила его о раннем творчестве, а он стал запинаться, делать какие-то паузы и клонить тему в другое русло. Его голос стал меняться на глазах (на ушах), не видя Жуя в упор, Левит могла поклясться, что при разговоре он широко улыбается. Как-то само собой тема разговора переключилась с группы «Толпе» на политику, потом почти сразу на политическую проституцию. «О чем он треплется? — негодовала Олеся Нахимовна окончательно теряя удовольствие от прослушивания. — Какая к хренам собачьим политическая проституция? Ты, Андрюша, дурака не валяй, а говори о музыке! А ты о чем?»

Пошла песня и Левит аж поперхнулась, услышав из автомобильных динамиков Сектор Газа. «Сельский Туалет»! Левит потянулась за сигаретами. Она проверила, точно ли она слушает радиоприемник или случайно включила что-то из своей коллекции. Удивительно! У кого это на «Рок-Питер-FM» хватило ума поставить в эфир Юру Хоя? Даже не «Демобилизация»! Что будет дальше? «ХЗ»? «Красная плесень»?

На этот раз рекламы не было. Жуй тихим вкрадчивым голосом перешел от политических проституток к проституткам обыкновенным, а от них к половым извращениям. Увлеченный собственными мыслями, Жуй очень сочно рассказывал о всякого рода проявлении девиантного поведения, употребляя нецензурный лексикон с вкраплениями мата. Однако интервью продолжалось, даже когда Андрей принялся красочно описывать все прелести гетеризма и промискуитета. Кира Белова не прерывала говорящего, наоборот, она с глубочайшим интересом задавала вопросы.

В следующую паузу поставили Сергея Шнура. Олеся Левит знала название этой композиции — «ХХХ». «В рот вашу мать… — думала она, закуривая очередную сигарету. — Я не верю ушам!»

Опять без рекламы. Теперь уже ничего не сдерживало Жуя, он пояснил, что скотоложество и зоофилия есть слова-синонимы и красочно перечислил возможные вариации на эту тему, потом перешел к некрофилии и объяснил, чем она хороша и какие положительные стороны у нее есть по отношению к гомосексуализму и педофилии.

Рассказывая это, Жуй смеялся от души. А уж как хохотала госпожа Белова!

Поставили песню неизвестной Левит группы. Девяносто девять процентов слов было матерные.

Олеся Левит вдавила на тормоз. Визг тормозных колонок, сигнал клаксонов, крик и толчок в зад «Мицубиси». В нее въехала грузовая «Газель». Водитель выпрыгнул из кабины и, матерясь, подбежал к «Эклипсу». Левит сунула ему в приоткрытое окно пятидесятиевровую купюру и, визжа покрышками об асфальт, резко развернулась в противоположную сторону. Ее автомобиль помчался назад. Не отпуская руль, Левит набирала номер Жуя, но он не брал трубку. Она набрала номер Беловой, та была вне зоны действия сети. Газуя по петербургским улицам и нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения, Левит с вытаращенными глазами была свидетельницей более чем поразительного эфира. Определенно кто-то захватил радиочастоту и распространяет по стране грязь и скверну! А кто захватил, если не Жуй? Это он, употребляя русский мат и почему-то старославянскую лексику, рассуждает о какой-то человеческой низменности, о распутстве. А Белова его слушает и хохочет до упада!

Примерно так ведет себя сама Олеся Левит, когда курнет крепкий косяк в компании друзей и товарищей. «Катастрофа! — звенело у нее в голове. — Они обкуренные! У него развязан язык! Андрюшу шторит не по-детски! Надо выключать этот эфир! Почему они не отключают? Что они там делают?» За смятым задним бампером «Мицубиси» заголосила полицейская сирена, к Левит прицепился патрульный автомобиль. Ничего удивительного, она совершенно не думала о ПДД. Женщина с шипением сквозь сжатые зубы сунула в рот сигарету. Эфир продолжался и с каждым произнесенным предложением Андрей Жуй вколачивал гвоздь в крышку своего гроба. Если его не порвет в клочья главный редактор «Рок-Питер-FM», то это сделает Олеся Нахимовна, ведь он не только сам катится под откос, он тянет за собой Левит. Но ей приходится выбирать. Или она тормозит и с понурой головой принимает штрафную квитанцию от гибэдэдэшников или позволяет грязному эфиру продолжаться. Левит некогда было думать, она уже решила и вдавила педаль газа до самого пола.

Она была на месте через двенадцать минут, приведя за собой три полицейские машины и стоило ей приостановиться у здания радиостанции, как полицейские набросились на нее со всех сторон. Она умудрилась убежать от них, ворваться в холл «Рок-Питер-FM» и оттолкнув охранников влететь в длинный коридор. За ней топали сотрудники полиции, охранники и еще кто-то. Но в коридоре оказалось целое столпотворение. Около двадцати человек возбужденно топтались подле закрытой двери эфирной кабинки и всяческими способами пытались ее взломать. Левит остановилась, ее тут же скрутили и одели наручники.

— Парни! — кричала она. — Вы же понимаете, почему я гнала! Вы же слышите! Почему никто не остановит эфир?

— Они забаррикадировались! — ответила одна девушка со стопкой бумаги. — Они закрылись, сломали замок и забаррикадировались! Мы не можем к ним войти! С ними Харитоненко, он следит за эфиром!

— Ну сделай-те же что-нибудь! — кричала Олеся Нахимовна. — Вырубайте это к чертовой матери!

— Да… — говорил кто-то из толпы. — Уже пытаемся… сейчас…

Наконец кого-то осенило вырубить электричество в здании.

Результат этого эфира был такой — на руководство «Рок-Питер-FM» был наложен колоссальный штраф, но из-за подскочившего рейтинга, и как следствие — поднявшиеся расценки на рекламное время, деньги должны были вскоре вернуться. Харитоненко, Белову и Жуя задержали и принудили сдать анализы на предмет наличия в крови наркотических веществ. Кроме того в тот же день с ними поработали опытные психологи. Олесю Левит лишили водительских прав и выписали крупный штраф.

Вторую половину дня Левит была как на раскаленной сковородке, она разбиралась с полицейскими, а Жуя, тем временем заточили в психиатрическом отделении одной из Петербургских больниц. Она была близка к нервному стрессу, пытаясь связаться с Андреем, но разговоры и встречи с ним были запрещены. Тогда Олеся Нахимовна прибегла к помощи друзей и знакомых и, наконец, когда Санкт-Петербург поглотился серо-синими ночными сумерками, один Олесин знакомый по фамилии Сайганен, занимаемый какую-то должность в этой больнице, позвонил ей. Он выяснил, что Белова и Харитоненко взяли всю вину на себя.

— Не поняла, — пробормотала Левит в трубку, повращав глазами и, переварив ту неясную фразу, что услышала из светлоусых уст Сайганена. Разговор с товарищем шел по телефону, а сама Левит торчала в одной круглосуточной станции техобслуживания. Прав-то ее лишили, но это не повод не позаботится о побитом в зад «Эклипсе». — Почему? Ты не ошибаешься?

— Я только что из психиатрического отделения, разговаривал лично с главврачом, — говорил Сайганен. — Меня жена дома ждет, а я тут твои вопросы выясняю!

— И главврач тебе сказал эту чепуху?

— Да, он лично мне это сказал. Глаза в глаза. Эти двое берут всю вину на себя.

— Мотивация?

— Кира Белова призналась, что у нее проблемы со здоровьем, а психологи выяснили, что у нее начало так называемого климакса. Ты должна это понимать.

— И?

— По этому поводу у нее немотивированная грусть и печать. Годы идут… И что-то в ее голове переклинило и она решила пустить свою жизнь под откос. Она устала от одинаковых эфиров и, объединившись с Харитоненко, она сделала незабываемый выпуск «Аччелерандо». Такой, каких не было и не будет. Пронесли в студию горсть запрещенных таблеток и наглотались их.

— Это не объясняет поведение Андрея. Он не был с ними даже знаком.

— Они растворили колеса в его минералке, — ответил Сайганен. — Ради прикола.

— Эти двое понимают, что поставили крест на своей карьере?

— Им, похоже, наплевать.

Левит задумалась. Все это не укладывалось в голове. Она была знакома с Беловой, она даже однажды была на одной ее программе и не могла поверить в то, что взрослая образованная женщина у которой в жизни есть все что надо для полного счастья слетит с катушек и прихватит с собой Андрея Жуя. Ну ладно… Об этом она еще подумает. По крайней мере она знает, что Жуй тут ни при чем и во всем виноваты Белова и Харитоненко, а она уж хотела терзать Андрюшу как питбуль плюшевую белочку. И все равно это более чем странно.

— Погоди-ка, а что с Жуем? Если эта парочка призналась в своем безумии, то его должны отпустить. Получается, он стал жертвой. Белова издевалась над ним, прикалывалась, выставляла его на посмешище. Значит, он еще и компенсацию может потребовать за унижение в прямом эфире…

— Этого я не знаю, — сказал Сайганен. — Но Жуй еще остается в отделении. Не знаю зачем, но к нему приехал сам Кауффман.

— Кто это такой?

— Главный психиатр Санкт-Петербурга. Валерий Витальевич Кауффман.

— Опять не поняла. Если Жуй не виновен, то главный городской психиатр должен беседовать не с ним, а со сладкой парочкой с радиостанции.

— Олесь, тут я не могу ответить.

— Может, от таблеток Андрюша конкретно двинулся?

— Не похоже. Я видел Жуя, он что-то подписывал. Не могу сказать, что он был не в себе. Похоже, его уже отпустило, он был нормален. Шутил с главврачом.

Сайганен перезвонил Левит утром, ровно в восемь часов.

— Беловой назначили интенсивную терапию, ее изолировали с применением смирительных средств. Она хохочет и постоянно веселится. На Харитоненко почти не действуют успокоительные средства, его готовят увезти в специализированную клинику. Но самое любопытное, что я держу в руках копию результатов анализов всех трех наших друзей. Они отрицательные. Никаких наркотических средств никто из них не употреблял. Никогда. Даже твой Андрюша чист как стеклышко. Харитоненко и Беловой назначили повторную сдачу. А Жуй уехал поздним вечером с Кауффманом в его личном «Рейдж Ровере». Точнее сказать — Кауффман увез Жуя.

— Куда?

— К себе домой, — ответил Сайганен.

Глава 7

Корчи

Вне времени и пространства.

Он сидел в широкой плоской лодке с мокрым днищем. Берегов было не видно, все вокруг скрывал плотный как вата туман, Андрей даже не понимал на реке ли качается их лодка или на озере, а быть может на море или в крохотном прудике. Ничего было не видно, туман скрывал все вокруг, а также глушил все звуки кроме легкого плеска воды. В лодке вместе с Андреем сидел Иосиф Ильич Эггельс, он курил махорку и сплевывал в туман густые харкотины.

Лодка сильно качалась, захватывая низкими бортами ледяную воду, неприятно мочившую ноги. Жую было промозгло, ноги дрожали от холодной воды, он сидел на расшатанной досочке, прибитой поперек бортов. У него был насморк, в носу постоянно щекотало и хотелось съесть чего-нибудь горячего. То и дело ему мерещилась по сторонам фигуры, проклятый белесый туман, к сожалению, способствовал его нездоровой фантазии буйно разыгрываться. Время от времени Андрей Жуй вздрагивал, заметив то по правому борту, то по левому возникающие существа неясных очертаний, но вызывающих оторопь даже у такого относительно стойкого к ужасам бытия человека как Андрей Вставкин-Жуй.

— Че сидишь, бельма таращишь? — буркнул дальний андреев родственник, одеянием которого были лишь трусы классического тюремного покроя. Он уже вышвырнул окурок за борт лодки и, напрягая все свои жилы, что-то вытягивал из холодной неприветливой воды, делая резкие уверенные движения. Многочисленные наколки, устилающее его тощее туловище сплошным пестрым узором, двигались в такт с его конечностями и шевелились будто живые. Натяжение кожи в разных местах, напряжение мускулов, выпячивание вен и жил, движение суставов — все это принуждало изображенные на теле Иосифа Эггельса портреты роковых социалистических персонажей двигаться дружно либо порознь. У кого-то раскрывались рты, у других шевелились волосы и скулы, третьи напоминали о себе морганием глаз и сокращением лицевых мускулов, которых у них, по всем правилам логики, быть никак не могло. Тем не менее у смотрящего на практически ожившие портреты слуг революции Жуй не мог отделаться от наваждения, что наблюдает за живыми людьми, а не просто за наколотыми иголочкой и чернилами татуировками.

— Ну чего сидишь, братка? — повторил Иосиф Ильич, вынимая из воды рыболовную сеть. Брызги воды падали на Жуя, заставляя его ежится и морщиться. — Подсоби, харе яички высиживать!

Юноше пришлось встать и заставить ноги удерживать равновесие. Впереди по носу лодки возникло очередное существо, боковое зрение Жуя показало, что монстр схож с горбатой гороподобной личностью, но как только парень метнул взгляд в ту сторону, то смог поймать только исчезающее темное пятно. Вновь по его спине пробежали крупные мурашки. Шмыгнув носом, он вцепился пальцами в рыболовную сеть тяжело вытаскиваемую его троюродным дедушкой, одетым лишь в скромные трусы, при том что сам Андрей ежился от промозглой влаги и боялся поднять голову, пряча шею от холода.

Жуй, кряхтя и призывая ноги к максимальной стойкости на днище остервенело раскачивающейся лодке, принялся тянуть рыболовную сеть, которая удивляла своей тяжестью и… пустотой. «Почему она такая тяжелая, если в ней не поймалось ни единой, даже самой крохотной рыбешки? — размышлял Жуй, будто найдя ответ на этот ненужный вопрос, он сможет отряхнуть руки и сойти на песчаный берег какого-нибудь экзотического острова Карибского бассейна. — Для чего нужна столь-же большая, сколько бесполезная сеть? Идиотская рыбалка, надо сказать!»

Он держал рыболовную сеть, стоя чуть за спиной Иосифа Ильча и так получилось, что прямо перед лицом молодого человека оказался лысый эггельсовский затылок — на макушке волосы отсутствовали начисто, а на затылке оставшийся волосяной покров тщательным образом выбривался. Но не блестящая от влаги лысина являлась объектом андреева внимания, а превосходно выполненная татуировка-наколка на ней. С противоположной стороны лица каннибала Эггельса на его голове был в натуральную величину изображен портрет генералиссимуса Советского Союза, отца народов, кормильца и поильца — товарища Сосо Джугашвили. Многим из революционных кругов этот человек был известен под партийной кличкой — Коба. Но планета Земля знала и знает эту личность под самым известным псевдонимом — товарищ Сталин.

Иосиф Виссарионович Сталин.

Татуировщик был настоящим профессионалом своего дела, он отнесся к работе со всей душой, проникся как к Эггельсу, так и к Сталину. Портрет на задней части головы тезки величайшего председателя правительства СССР был выполнен до самых мельчайших подробностей. Выразительные глаза из под густых бровей (волосы для бровей Иосифа Виссарионовича, так же как его густые усы были настоящие, растущие на затылке у Иосифа Ильича. Людоед, должно быть, ежедневно заботился за ними, выстригая из как можно правильней и используя для этой работы как минимум три зеркала, если, конечно не пользовался услугами специально обученного парикмахера), правильной формы нос (вытатуированный так искусно, что создавалось впечатление, что нос на самом деле выступает вперед), полные губы под усами, скулы, подбородок, даже едва видимые морщинки — все было изображено в высшей мере профессионально. Уши Эггельса были ушами Сталина, с задней стороны шеи Иосифа Ильича был вытатуирован стоячий воротничок военного кителя. Единственное, что не соответствовало образу настоящего Сталина — волосы. На макушке у Эггельса волосы уже не росли, поэтому его Иосиф Виссарионович был с волосами вытатуированными. Но только до половины головы, а спереди уже было безволосое лицо каннибала.

Андрей уже не думал о рыбалке, он смотрел в темно-синие глаза вождя и ему казалось (Да что там казалось! Это так и было!), что товарищ Сталин подмигивает ему и ухмыляется сквозь густые усы. Сталин заговорил. И это произошло абсолютно естественно, Жуй даже ничуть не удивился. Наоборот, даже чуть-чуть обрадовался материализовавшемуся ожиданию. Иосиф Виссарионович заговорил о голоде.

Эггельс продолжал тянуть сеть, а Коба на его затылке говорил, не тараторя, расставляя слова в нужном порядке и то и дело задумчиво замолкая, мысленно составляя правильно сформулированную фразу. Товарищ Сталин читал Жую своеобразную лекцию по теме голода. Физического голода. Следя вытатуированными глазами за слушателем, Иосиф Виссарионович объяснял, что миром правит голод, что из-за голода все беды и несчастья, а все статичное и непродуктивное из-за насыщения, что голодный человек способен на все и если Жуй не в полной мере доверяет его словам, то в подтверждение этой истины Андрей может проконсультироваться со своим дальним родственником. Уж он то точно знает на что способен голодный человек. Голод — говорил товарищ Сталин — есть движущая сила мирового прогресса, сытый человек ни станет ничего делать, он будет просто лежать и пердеть, а голодный — способен на все, чтобы свой голод уталить. Он будет чего-то добиваться, искать, трудится и работать не покладая рук, будет размножаться, ибо голод в любой момент может убить человека и ему необходимо успеть оставить потомство. Голод! Голод сделал из обезьяны человека, заставив его применять палку и камень! Животное только и думало как бы пожрать, и что-то сообразив и придумав, наедалось и на какое-то время успокаивалось, что бы вскоре вновь запустить мыслительный механизм на поиски еды. Иначе смерть! Голод и страх смерти — вот две составляющие человеческого бытия.

Сталин говорил долго. Так долго, что Жуй напрочь забыл о том, что плещется в плоскодонной лодке (без весел, кстати), что вокруг него из густого парообразного тумана возникают пугающие монструозные образы и отвлекся от лекции лишь когда Эггельс окрикнул его и повернул на него свое худое лицо. С поворотом людоедской головы Иосиф Виссарионович сменился Иосифом Ильичем. Разверзнув гнилозубый рот, Эггельс ругал Жуя за бездействие и приказывал ему помогать вытягивать бесконечную сеть. В сетях что-то было.

Вдвоем они вытянули ее на борт и оказалось, что они достали из воды человека. Попав в сети и выплыв на воздух, человек (мужчина) стал судорожно хватать ртом кислород, задыхаться и выпучивать глаза. Его тело забилось в агонии, громко втягивая воздух, мужчина конвульсивно как эпилептик замахал руками и ногами. Сеть стягивала его конечности, впивалась в плоть, где-то рвалась. Мужчина смотрел на Жуя распахнутыми глазищами и уже почти беззвучно хлопал губами.

— Бей его! — выкрикнул Эггельс и сунул в руки Жуя откуда-то взятый кирпич. — Бей! Глуши его по башке!

Жуй с трудом удерживал равновесие в лодке, не в силах размахнуться, кирпич оттягивал руки вниз и грозил упасть в воду.

— Да бей же его по башке! — ругался Эггельс, но Андрей только смотрел на выловленного из воды мужчину. Человек был в шерстяном костюме с пиджаком и в туфлях, хотя такой покрой Жуй помнил только по старым фильмам. Он был уже не молод, его лоб был низок и лишен растительности, зато на затылке волосы густо вились светло-рыжими спутанными от воды кудрями. Пышные усы бежевого цвета выделялись на побелевшей коже лица. Глаза круглые, ярко голубые. В глазах читалось обреченность. Мужчина умирал, а Эггельс кричал, что если сейчас не оглушить выловленного, то он окоченеет. А ему нужно мягкое мясо, а не бревно! Подавив спазм страха перед родственником-людоедом, Жуй ударил выловленного по лбу.

— Сильнее! — изо рта Эггельса воняло гнилью. — Мочи по виску!

Жуй ударил жертву и человек в сетях обмяк. Его глаза закатились, по мокрым кудрям над ухом заструилась кровь. Тогда Иосиф Ильич появившимся у него кривым ножом распорол рыболовную сеть и освободил оглушенного мужчину. Он перевернул его на мокром дне лодки на спину, разрезал свитер и разодрал пуговицы на белой рубашке, обнажив грудь и живот выловленной жертвы. Кривой нож оказался в руке у Андрея.

— Режь его вот от сюда, — объяснял Эггельс, указывая костистым пальцем в область подреберья, — до сюда. До паха. Да нажимай, не ссы.

— А если он еще живой? — Андрей первый раз открыл рот и что-то сказал.

— Естественно, что он еще живой! Давай режь и выпотрошим его прямо здесь. Кишки скинем в воду, они нам на хер не нужны. Да нажимай-же сильнее! Потом, пока он будет еще жив, мы шустренько снимем с него кожу, а мясо ополоснем. Кожа пригодиться, но ее надо снимать, пока он будет еще живой, иначе она станет не натуральной… Да что ты копаешься? Ты разрезал?

— Да… — наблюдая как из вскрытой брюшины появляются внутренности, Жуй уронил нож.

— Теперь наматывай кишки на руку и дергай. Да не ссы!

— А кто это?

— Чего? — рявкнул Эггельс, которому промедление даже в одну минуту могло стоить преждевременной смерти выловленного и порче кожи и мяса.

— Это кто?

— Хрен в пальто! Один фрайерок, который слишком много знал!

— У него на ладони лишний палец.

— Ага. Эта недобитая пролетариатом профессура шестипалая! Засовывай руку вон туда, где кишечник… Глубже… Теперь ухватывай за кишку… Чуть потяни… И дергай! Рывком! Я перережу, ты тяни. Сильнее, дергай, кореш!

Андрей Жуй проснулся и распахнул глаза. Где это он? Обстановка не знакомая. Он лежит на горячем от пота смятом белье, а рядом по правую руку к нему нежно прижимается некий субъект. Жуй оттолкнулся от субъекта, чем пробудил того от сладостной дремы. Валерий Витальевич Кауффман был недоволен грубым пробуждением, в отличие от Андрея, ему, по-видимому, снилось что-то приятное.

Санкт-Петербург.

4 августа 2017 г.

Была глубокая ночь, но в стрип-клубе «Интерфайер» этого не замечали. Публика алчно пялилась на пять сцен. Три танцовщицы-стриптизерши и два парня-стриптизера, один из которых являлся метисом. Под драйвовую музыку и многоголосое улюлюканье выступающие принимали мятые купюры за резинку трусиков, а когда и этот последний элемент одежды срывался — деньги разлетались по сцене и полностью раздетая модель продолжала свой развратный танец уже на деньгах, как на опавших листьях в осеннем лесу. Потом, выбегал человечек, собирал деньги и передавал их танцевавшей (или танцевавшему), а на сцену выходила следующая. Обнаженные модели сами выбирали себе жертву (не переставая исполнять танец, они наблюдали за тем кто и сколько дает им денег и размер добровольного вклада играл решающую роль в их выборе) и после танца к этим инвесторам подбегали человечки и на ушко приглашали в специальные апартаменты. Отказывается было нельзя, за этим сюда и шли, ради этого и вносили огромную сумму взноса, этого и ожидали каждый месяц жаждущие богачи (такое шоу было ежемесячно и очередь стояла на несколько месяцев вперед).

Левит проникла сюда бесплатно. Она была соучредителем «Интерфайера» и имела свой процент с прибыли. Она знала тут всех и все знали ее.

Она сидела за маленьким столиком на одного человека (парами сюда не ходили), а группа людей рассаживалась по одному, пила текилу, задумчиво смотрела на ближайшую уже почти полностью обнаженную танцовщицу-блондинку и прислушивалась к ощущениям внизу живота. Низ живота намекал хозяйке что бы она не пожадничала этой блондинистой стриптизерше, выделывающей аппетитные движения вокруг шеста. Возбужденная Левит сделала секретный знак танцовщице, говорящий, чтобы танцуя, она имела в виду, что на нее уже положили глаз и в конце дадут ей денег больше всех. Танцовщица ей кивнула. Левит улыбнулась и закурила длинную сигарету. Изначально она приглядела себе одного молодого человека с крепкими ляжками и прекрасной мускулатурой, но в какой-то момент поняла, что сегодня, пожалуй, развлечется с девочкой. Да, сегодня ей милее девчонки.

Олеся Левит была бисексуальна.

Музыкальный трек в «Интерфайере» на пару секунд остановился, сменившись следующим. Глядя на блондинку, расстегивающую бретельки на желтых трусиках и медленно спуская их к коленям, Левит полезла в декольте за пачкой денег и на мгновение вспомнила о том, что именно тут и именно этой ночью с ней договорился встретиться Андрей Жуй. Он соизволил позвонить Олеси Нахимовне, а когда она сказала, что после девяти часов она не занимается ничем кроме полной релаксации в «Интерфайере», он дико обрадовался и пообещал появиться, хотя до этого ни разу сюда не заглядывал. Он стеснялся подобных развлечений. Однако на этот раз он заявил, что именно этой ночью в «Интерфайере» приготовил для нее сюрприз. Не имея никакого отношения к стрип-клубу, этим заявлением он удивил Левит. Какой он может сделать сюрприз в ночь VIP-шоу? Станцевать на одном из подиумов? Нет, он на такое не способен.

Как бы то ни было, Левит договорилась с администратором, что бы пришедшего Жуя впустили без пропуска. Она даже готова была оплатить его вход, если ему не хватит налички. Однако время приближалось к полуночи, Жуя не было и Левит плюнула на него. Нет — значит передумал. Тем лучше, он уже изрядно потрепал ей нервы и она хотела предаться релаксационному прелюбодеянию без него. Хоть на ночку отвлечься от проблем.

Блондинка стянула трусики, столики вокруг Левит подбадривали ее свистом, а Олеся швырнула на подиум пачку рассыпавшихся евро. Она покупала стриптизершу. И вдруг к ней подсел какой-то тип. Нагло пододвинул стул и, не дожидаясь, пока женщина освободит круглый столик, а официант протрет его и поставит свежую пепельницу, тип взял олесину сигаретную пачку и закурил.

Это оказался Андрюша Жуй.

— Я скоро отчаливаю, по-этому разрешаю тебе, маленький щенок, занять мой столик, — сказала Левит вместо приветствия.

— Ты уходишь, потому что я пришел?

— Ты заставил меня ждать, это неуважительно. Я никому не позволяю без причин тратить мое время, по-этому в знак протеста против твоего поведения, я отменяю нашу беседу. Чао! В следующий раз придешь пораньше.

— Справедливо, — согласился Жуй, облокачиваясь на спинку подставленного второго стула. — Но только мы не назначали точного времени, по-этому у тебя нет повода обвинять меня в том, что опоздал. К тому же, я более чем уверен, что ты очень даже неплохо провела время.

— Тем не менее, мой миленький комарик, я уже нашла себе занятие до утра.

— Советую тебе остаться, — Жуй сделал затяжку.

— Советую тебе мне не советовать, — Левит отобрала зажигалку и, бросив ее в сумочку, подняла попу со стула.

— Олесь, сейчас начнется самое интересное.

— Думаю, ты ошибаешься, молодой теленок, — улыбнулась Олеся Левит. — Я знаю, что и кто здесь самый интересный. Я выбрала, если у тебя есть бабло, рекомендую тебе барышню вон на том подиуме. В костюме японской учительницы. Не скучай.

— А я приготовил сюрприз, — вальяжно улыбнулся Жуй, глядя на Левит через сигаретный дым. — Со следующей песней.

— Сам станцуешь? — к Олеси Нахимовне подошел человечек и пригласил ее в апартаменты, но заинтригованная появлением Андрея Жуя женщина передала ему, что придет чуть позже. Человечек кивнул и удалился.

— Хорошая идея! Сам! — Жуй даже расстроился от того, что эта мысль пришла ему голову так поздно. — Эх… Теперь уж в следующий раз.

Музыкальный трек остановился. На центральный подиум вышел шоумен.

— Дамы и господа! — громко объявил он в микрофон. — А теперь специальный гость! Встречайте! Только у нас! Только один раз! Такого вы больше нигде не увидите! Импозантный и своеобразный! Необычный и изысканный! Единственный в своем роде — герр Трясогузка!!!

Левит вскину голову на центральный подиум, что был почти так же близок как тот на котором танцевала понравившаяся Олеси Нахимовне стриптизерша-блондинка. Что еще за герр Трясогузка? Что это за полоумное имя и почему Левит ничего о нем не знает? Как соучередитель «Интерфайера» она была знакома со всеми выступающими на подиумах, занимаясь любовью уже с доброй половиной из них, как с мужчинами так и с девушками. Центральный подиум был для самых лучших, для самых желанных или для самых своеобразных (иногда приглашали маленьких карликов, двухметровых верзил, толстых, анариксичных, но это были единичные случаи). В зале зазвучал «The Prodigy». В центре освещения был центральный подиум с шестом, остальные четыре пребывали в темно-малахитовом полумрачном опустении. Все внимание зала было направленно в центр куда удивительно нелепой походкой вышел немолодой мужчина с кожей голубоватого оттенка и висячими сосками, чем вызвал бурю самых разных эмоций — от отвращения до восторга. Левит была вынуждена прилепится к стулу, наблюдаемая ею картина не вписывалась в понятие «эстетика». Мужчина определенно был странен и это подтверждало хотя бы факт его нахождения на этом подиуме, при том, что он не обладал никакими данными для выступления. Вообще никакими. Он был странен еще и потому, что вышел на подиум в женском платье с юбкой в пол. Совершенно лишенные мускулов руки были втянуты в шелковые перчатки до локтей, на пальцах — женские кольца. На шее — колье, на лбу — диадема, на запястьях — браслеты. Мужчина был в туфельках на очень высоких каблуках и не без страха прищурившись, Левит разглядела женское нижнее белье, включая бюстгальтер.

Дядя был небрит, высокая макушка с залысиной. Толстые квадратные очки в черепаховой оправе. Танцору было около шестидесяти лет.

Олеся Нахимовна Левит автоматически вставила в рот сигареточку и чиркнула зажигалкой.

— Правда, прикольно! — Олеся вздрогнула от неожиданного голоса, прозвучавшего совсем рядом. Жуй, развалившись на стуле, вальяжно посасывал через соломинку коктейль, который тут именовался «Тоска по Вьетнаму». Жуткое пойло, на любителя. Пьется стопочками, закусывается обильно. Андрей причмокивал и ухмылялся, смотря не на извращенца на высоких каблуках, а на Олесю Нахимовну.

— Это твоих рук дело? — спросила она. — Где ты его нашел?

— В больнице, — ответил Жуй не отводя глаз от женщины.

— В психиатрической?

— В обычной. Но в психоневрологическом отделении.

— Там ему и место, — проговорила Левит, а мужчина, тем временем, выводил танцевальные движения под «The Prodigy», неумело подражая профессиональной танцовщице. Зал взбудоражился. После нескольких минут выкаблучивания, герр Трясогузка принялся медленно вынимать себя из шелкового платья. — Где ты был, сволоченок? — спросила Левит у Жуя, не в силах оторвать взгляд от центрального подиума. — Сегодня пока живи, а завтра я тебя колесую. Образно выражаясь.

— Успокойся, мамочка. Я развлекался и не более того.

— И ты считаешь, что этим ответом снимаешь с себя вину?

— Какую вину?

— Не строй из себя дурачка! — Левит оторвала взгляд от кривляющегося на подиуме мужика и перевела его на Жуя. Тот сидел как ни в чем не бывало. Курил. Лазерные огни и разноцветные лучи плясали на его лице. В тот миг когда Олеся Нахимовна взглянула на собеседника на нем остановился красный луч, осветив его лицо в багровые тона. Жуй стрельнул на нее острым как кончик иголки взглядом и Левит против воли вздрогнула, ей померещилось будто Андрей имеет самое непосредственное отношение к вампиризму. — И не ухмыляйся так! Ты меня бесишь! Я говорю о представлении, которое ты устроил на «Рок-Питер-FM»! Удивляюсь, как тебе удалось выйти сухим их воды! — не переставая самодовольно курить, Жуй с прищуром смотрел на стягивающего с себя платье герра Трясогузку. К счастью он отвел взгляд от Олеси, чему она была рада.

— Не сваливай все на меня, — ответил Жуй. — Я вообще жертва обстоятельств.

— Бедняжка. Плохие дядя и тетя незаметно подсыпали ему в водичку бяку. И выставили его на посмешище! Ай-ай-ай. Ты надеешься, что и я поверю в эту сказку? — на центральном подиуме герр Трясогузка освободился от облегающего шелкового платья и взялся за чулки. Левит не знала на кого смотреть — на извращенца ли в женском нижнем белье или на Жуя, от которого веяло (и Левит стала это отчетливо понимать) каким-то злым духом. Все же герр Трясогузка был противней и женщина выбрала собеседника за столиком. В конце концов, между ними происходит диалог и неудобно при этом пялится на кого-то постороннего. Ведь Жуй не глупец и поймет, что она избегает его взгляда. — Андрюша, я знакома с Кирой Беловой, она никогда бы так не сделала.

— В тихом омуте черти водятся… — многозначительно ответил Жуй. Красный луч света слетел с его лица, сменился на фиолетовый, снова на красный и наконец, физиономия Андрея предстала перед Левит во всей своей красе. У него отросла значительная бородка, щеки впали, подчеркивая выступившие скулы. Глаза приобрели постоянное лукавое выражение. Жуй не понравился Олеси, она бы хотела видеть перед собой бодрого двадцатичетырехлетнего парня с бритыми щеками и ясным взглядом. Было бы неплохо, если бы он устранил какой-то исходящий от него тухлый запашок, прибегая к помощи воды, мыла и одеколона. Жуй не выглядел на свои юные годы.

Подобно двум миниатюрным бенгальским огонькам его глаза следили за каждым движением Олеси Нахимовны, совершенно не обращая внимания на танцующего герра Трясогузку, который, изодрав второй чулок, стал тереть им между ногами, держа один конец синтетики впереди, а второй сзади.

— Ну мы же оба понимаем, что это ты все устроил на «Рок-Питер-FM», — сказала Левит.

— Как, мамочка?

— Не знаю. Возможно, это не они подсыпали тебе дрянь в воду, а ты им. И заставил их взять всю вину на себя.

— Ничего я не подсыпал. Анализы чистые.

— Да какая мне, бл.., разница, как ты это сделал! Это сделал ты и точка!

Ухмыляясь, Жуй сделал долгий глоток «Тоски по Вьетнаму». Герр Трясогузка снял бюстгальтер. У него точно были отвисшие соски.

— А может быть, — медленно заговорил он, — не в наркоте дело, мамочка? Может я просто уговорил их немного пошалить. Просто уговорил.

— Просто уговорил?

— Просто уговорил. — Парень поставил полуопустевший бокал с коктейлем на зеркальную столешницу. — Как-то само-собой получилось. Честно признаться — я сам не ожидал от себя такого. Просто стал говорить, слово за слово… И понеслось. И я понял, что каким-то образом могу вывести человека на неадекватные поступки.

— Неужели? — Левит вскинула одну бровь и с преувеличенным недоверием взглянула на юного собеседника.

— Я совершенно серьезно, — на мгновение Жуй бросил взгляд на герра Трясогузку, тот уже стянул трусики-стринги, оставшись в одних шелковых перчатках и золотых украшениях. — Понимаешь-ли, Олесь, я… как бы тебе это сказать… стал замечать за собой… особенность.

— Твоя особенность в том, мой маленький засранец, что ты поразительно глуп. Просто катастрофически внушаем! Ты как дите малое! Тебе третий десяток, а ты подобно не имеющему своего мнения дурачку, нахватался от своей пришмандовки Ламии всякой гнустности. Признайся, что это ты от нее узнал про педофилию. Почему-то за все время нашего с тобой знакомства ты это слово вообще ни разу не употреблял. У тебя и фантазий даже таких не возникало, даже шуточек!

— Я пытаюсь быть с тобой откровенным, мне хочется с кем-то поделиться. И я сейчас не об этом, пожалуйста, будь любезна и не перебивай, иначе я съеду с мысли которую хочу тебе передать. — Жуй нахмурился и опустил взгляд. — О чем я говорил… а… Я… чувствую, что-то… какой-то зуд. В душе, внутри себя. Не знаю, как объяснить, но это что-то ненормальное, раньше такого не было. Это… Поначалу я испугался, думая, что это симптом. Что я двигаюсь по фазе, ты понимаешь о чем я? — Левит не ответила ни кивком, ни покачиванием головы. — Я стал ощущать в себе потребность в… разговорах с людьми. И не просто в болтовне, а в… — запнувшись, молодой человек промочил горло коктейлем. — Волей-неволей, я стремлюсь подтолкнуть человека к какой-то гадости, к нехорошему поступку. Понимаю, что это плохо, но поделать ничего не могу. Именно это и произошло на «Рок-Питер-FM». Я стал говорить и сам удивлялся своим словам, а ведущая… как ее зовут?

— Белова Кира.

— Она смотрела на меня разинув рот. И тот длинноволосый паренек за пультом. Они пялились на меня, слушали так, будто я какой-то пророк. Думая, что я удачно пошучу, я попросил того паренька поставить в музыкальную паузу что-нибудь эдакое и он поставил без разговоров. Потом я сказал ему, а слабо тому поставить какой-нибудь суровый рэп, а он поставил в эфир вообще что-то…

— Мягко говоря — неформатное.

— Да уж… И пошло-поехало… Во время музыкальных пауз я понимал, что происходит что-то ненормальное, что я имею на людей влияние. Плохое влияние. Но остановиться уже не мог… Потом я долго разговаривал с Кауффманом. Это главный психиатр Санкт-Петербурга. Он жутко заинтересовался мной и я предложил тому поехать к нему домой и побеседовать в приватной обстановке. И он согласился. Все это время я был у него дома.

— А как же его супруга? Она была не против?

Стриптизер на центральном подиуме тряс складками кожи и гениталиями. Трусики он вертел над головой.

— Я приказал ей уйти к соседу. Она ушла. А с Кауффманом я имел очень долгий разговор. Поначалу он пытался влезть мне в нутро, но очень быстро и незаметно для него, я перешел в контрнаступление. Я вывернул его душу наизнанку, я узнал о нем все. Абсолютно все, мамочка. Все его низменные инстинкты, все тайные помыслы, вынул из него всю внутреннюю грязь и разглядел ее в мелких деталях. Теперь я знаю, что это за человек и я могу повелевать им как мне заблагорассудится.

— Секундочку! Валерий Витальевич Кауффман — главный психиатр Санкт-Петербурга! Это его работа — заглядывать в человеческие души. Его не проведешь.

— Я оказался сильнее, — пожал плечами Жуй и допил «Тоску по Вьетнаму». — Вот это меня и пугает. Скажи, Олесь, а что у тебя на душе? В чем смысл твоей жизни?

Левит улыбнулась и отвернулась. Если такими вопросами Жуй тоже пытается влезть в ее душу, то зря старается. Тут не место для откровений и совсем не время. У нее уже свербит в одном месте от истомы. За кулисами ее дожидается блондинка. Сделав затяжку, Олеся Нахимовна все-же ответила:

— Секс, наркотики и рок-н-ролл! Бунт и борьба! Радикализм и свобода!

— Хмм… — Жуй улыбнулся шире Левит. — Красиво сказано. Только это внешняя оболочка. А что на самом деле у тебя внутри?

— Пошел в попу, сынок, со своими вопросами!

— Чего ты хочешь, Олесь? — не унимался Жуй.

— Тилля Линдеманна. Бутылку абсента. Новое тату на лопатке. «Лям» зелени. Тоже самое что и на прошлой неделе.

Андрей Жуй тихо и как-то незаметно положил свою руку ей на тыльную сторону ладони, Левит замолчала. Молчал и Жуй. Молчал и смотрел, а Олеся медленно стала отвлекаться от происходящего вокруг, от уродливого стриптизера, от ритмичной музики, от разноцветных огней. Сигарета дымилась в ее руке. Андрей повторил свой вопрос на счет того, чего на самом деле хочет Олеся и после нескольких минут глухого молчания, она едва приоткрывая губы очень тихо ответила. Так тихо, что сама себя не слышала. Услышав ответ Андрей Жуй резко изменился в лице, став более чем серьезным, он даже закрыл сжатым кулачком рот и нос. Очень долго размышлял и, наконец, убрав руку он встал из-за стола, намереваясь покинуть «Интерфайер».

— Ты уходишь? — Левит мотнула головой, откидывая какой-то глухой морок.

— Да.

— Что так? Постой-ка… Сынок, а ответь-ка мне на один вопрос, — Левит погасила окурок в пепельнице. — Ведь это ты привел сюда этого старого герра Трясогузку. Значит ты его знаешь? Ну конечно знаешь! Проклятье!

— Да, Олесь, это Кауффман. Я же сказал, что вынул из него его мерзкие низменные инстинкты. Я просто подтолкнул его, дал пинка под зад и вот он тут во всей своей красе! А ты не верила, мамочка. Вот кто скрывался под панцирем главного питерского психиатра.

— Это конец его карьере. Его будут лечить.

— Да мне пох…, — ответил Жуй. — Мамочка, заплати за мой коктейль.

— Не называй меня мамочкой, сынок! Постой! — Олеся бегом выпрыгнула из-за столика и догнала Андрея уже у самого выхода из зала. — Постой! — она прижала парня поближе к себе и вполголоса почти интимно произнесла тому в лицо: — Как насчет моего желания? Для чего ты спрашивал про мое желание, мой маленький пингвиненок? Мне померещилось то, что ты готов был его выполнить…

— Я надеялся, что это действительно секс, наркотики и рок-н-ролл, — в голосе молодого человека звучало грустное разочарование, он попытался освободиться и уйти, но Левит не отпускала его. — Тогда бы все было просто… Но… Знаешь, мать, то что ты сказала… чего-чего, а этого я сделать не могу.

— То-есть, ты намекаешь, что другое-бы желание ты выполнил? Ты вообразил себя гребанной залотой рыбкой? Или джинном? Ты, маленький гаденыш, убирайся!

Андрей освободил от своего присутствия Олесю Нахимовну, на прощанье звонко хлопнув герра Трясогузку по желтой жопе и гомерически заржав.

Олеся Нахимовна Левит вернулась за свой столик и заплакала. Она призналась Жую в том, что в глубине ее души, а он, скотина, дал ей призрачную надежду и был таков! Я, говорит, не гинеколог, я просто смотрю!

Что, неужели так трудно дать ей семью?

Глава 8

Насыщенный вечер

Санкт-Петербург.

18 августа 2017 г.

«Толпе» сняла новый клип на новую песню. Съемки откладывались и переносились, Левит ругалась, и наконец Андрюша Жуй решился, но с условием, что от прежней идеи клипа нужно отказаться. А снять нечто совершенно другое. Сценаристом был он сам, режиссером — один маргинал из Копенгагена. Клип предназначался для публики «+21». Хватаясь за лоб, Олеся Нахимовна понимала, что деньги не окупятся, она не сможет предложить это похабство на музыкальные каналы. Зато по интернету клип шел «на ура!»

Потом были выступления в лучших рок-кафе Санкт-Петербурга. Был фурор. Посетители кафе пребывали в настоящем шоке, глядя на своего кумира в новом еще непривычном образе. Число поклонников резко возросло, Левит не успевала подсчитывать прибыль. Все шло прекрасно, Олеся Нахимовна простила Жую неоднозначный клип и потирала ручки, а Андрей в перерывах между репетициями и выступлениями пропадал либо в обществе своей новой подружке Ламии (которую Левит терпеть не могла), либо в бесконечных пьянках, оргиях и групповых бесчинствах. Это привело к разногласию в коллективе. Участники «Толпе» стали нервными, агрессивными, озлобленными. Многие куролесили вместе с Жуем, а потом долго и мучительно отходили от пьянок. На падающую дисциплину Олеся Нахимовна закрывала глаза. Если от этого зависит успех группы, то можно и потерпеть. Она и сама всю жизнь была такой.

Жуй был на редкость плодотворен, из под его гелевого стерженька выходил ежедневный жесткач, который группа даже не успевала записывать в студии. Олеся читала его тексты и нервно курила, испытывая тихий ужас. Такую смелость она не позволяла себе даже в самые скандальные времена «Лезвии».

Сумбур, творящийся в звукозаписывающей студии «Манхеттен Медиа» стоял несколько часов пока молодая группа «Толпе» во главе с молодым солистом Андреем Жуем записывала сразу несколько композиций. За шесть часов работы было записано почти семь треков, такой плодотворной работы звукорежиссер еще не встречал. И при этом никакой халтуры, каждая последующая песня была живее и сочнее предыдущей, Жуй будто не знал отдыха, за шесть часов он делал краткие перерывы для перекуса и уединения, где в его голове дозревали окончательные мелодии, которые он мгновенно старался записать. Да и его команда работала слаженно, умело записывая треки с первого, иногда со второго раза. Бородатый звукорежиссер по прозвищу Бизон видел что работает с настоящими профессионалами, много репетировавшими до этого. Это была даже не запись отдельных композиций, это была запись полноценного концерта, как если бы «Толпе» выступала в каком-нибудь приличном клубе. Бизон не уставал поражаться работоспособности и одаренности солиста «Толпе», умудрившегося подходить к микрофону полностью подготовленным, четко знающим, что он хочет выразить и прекрасно исполняющий. Без единого нарекания, без советов и споров. Жуй делал то, что требовал сам от себя и Сереже Бизону оставалось быть только фиксировать тот результат готовый результат и удовлетворенно щелкать языком.

Только был один нехороший нюанс, портивший всю работу — стоило участникам группы записать очередной трек и отложить музыкальные инструменты на перерыв, как между молодыми людьми тут же начинались склоки, дрязги, ругань. Как единая группа «Толпе» была эталонным коллективом, но по отдельности участники были просто не выносимы. Если руки молодых людей не были заняты исполнением материала, то это значило непрекращающейся лай и ругань. Это значило, что Юрка Коромысло будет нарываться на драки и гасить окурки о лакированную мебель; Таймураз «Тайм» Ярмагаев будет оскорблять кого-нибудь из звукозаписывающего коллектива, некрасиво смеяться и стебаться над всеми, включая самого Бизона; что Игроь «Пистон» Артамонов и Маринка Евсеенкова будут куда-то выбегать, заниматься сексом, а потом ругаться и рвать друг на друге одежду; что Володя «Рикардо» Углов облюет, обоссыт и обосрет весь коридор. И конечно много спиртного, курева и наркотиков. Такое поведение было недопустимо даже для самый отъявленных и прожжённых панков, Сереже Бизону порой хотелось вышвырнуть кого-нибудь из «Толпе» на улицу, крикнув в дорогу, чтобы ноги провинившегося больше не было в его студии (Студия принадлежала другому лицу, но Бизон был в качестве руководителя и считал ее своей). Особенно звукорежиссера раздражал сам Андрей Жуй.

Но стоило рок-лидеру рявкнуть на участников «Толпе» как тут же разболтанный и неконтролируемый цыганский табор, в который превращалась группа, сосредотачивался, прекращал озоровать и словно по мановению волшебной палочки в едином порыве исполнял композицию, да так совершенно, что Бизону нечего было ни дополнить ни изменить. Но доиграв последние аккорды «Толпе» вновь начинало вести себя в высшей мере разнузданно и непотребно, портя имущество и всем мешая.

За звукорежиссерским пультом вместе с некоторыми другими работниками студии сидела и Олеся Левит с грустью осознавая, что она, увы, ни как ни влияет на исполнение, на группу и на самого Жуя. Все что касаемо музыки и текстов Андрей взял на одного себя, а когда Левит, стараясь быть как можно деликатнее, давала молодому человеку те или иные советы, тот грубо посылал ее подальше и приказывал ей «залепить дуло». Левит набирала полные легкие воздуха и терпела, но ей было нелегко осознавать себя не просто ненужной коллективу, но вообще — лишней. Жуй не просто пренебрегал ее мнением как профессиональной артистки, он затыкал ей рот, оставляя на нее лишь организационные вопросы. Ты, мол, находи мне площадки, разбирайся с бухгалтерией, решай юридические вопросы, а в репертуар не суйся. Несколько раз Жуй грубо повторял, что это не он работает на Олесю Нахимовну, а она работает на него. В другой раз женщина не позволила бы так с собой разговаривать, она могла поставить на свои места всех, не исключая и Андрея Жуя, но сейчас она молча жевала резинку. Если же она грубо вмешается в процесс записи, то это вряд ли повлияет на результат, зато у Андрея появится долгожданный повод свести с ней счеты и указать на дверь. Олеся не хотела такого поворота и она благоразумно сидела молча. Коль результат превосходит все ожидания, то женщина милостиво позволит Жую вести себя разгульно и бессовестно. Пусть делает что хочет, лишь бы альбом записался. А результат был более чем положительный, под руководством Жуя «Толпе» вытворяла настоящие рок-чудеса.

Однако человеческие ресурсы не безграничны и спустя более семи часов работы участники стали просто-напросто уставать физически. Работать стало сложнее, все чаще приходилось прибегать к помощи компьютерных программ и Жуй решил на сегодня закончить. Он и сам утомился, проголодался и исчерпал себя до конца. Остальное в следующий раз. Уже глубокой ночью звукозаписывающая студия почти опустела, если не считать Сережи Бизона и Олеси Левит. Звукорежиссер не спешил покидать свою студию, так как, насколько знала Олеся Нахимовна, не торопился в объятия не слишком любимой гражданской супруги. У него было двое детей от двух предыдущих жен, но к ним он тоже не испытывал должного влечения, ограничиваясь лишь не самыми большими для любящего отца алиментами. По большому счету Олеси не было никакого дела до личной жизни своего любовника, до его бывших и настоящих жен, до его брошенных дочерей, она просто время от времени потрахивалась с ним и все. Они были знакомы уже много лет, еще со времен «Лезвия», Бизон принимал участие в записи двух последних альбомов панк-группы не только за режиссёрским пультом, но и в качестве одного из соло-гитаристов.

Здоровяк Бизон, посасывая пиво из алюминиевой банки так не аккуратно, что ему часто приходилось вытирать бороду от пивных капель, сидел во вращающемся кресле и через дорогие наушники продолжал сосредоточенно прослушивать записанный Жуем материал. Левит сидела рядом. Тоже в наушниках, тоже с пивом. Ей тоже было некуда торопиться, и, хлебнув пенного, они решили перед тем как под раскаты хеви-металла совокупиться на диване кое что подкорректировать в басах одной из жуевских композиций. Песня называлась «Свистопляски Уродов», от нее у Олеси по спине пробегали мурашки, она успокаивала их пивом и предвкушениями от предстоящего соития с Бизоном. Лукаво поглядывая на Левит, мужчина уже активно елозил на стуле и нисколько не смущаялся возникшей эрекции, а, даже, наоборот, всячески выставляя ее напоказ. Левит подмигивала в ответ и позволяла здоровяку откровенно смотреть на ее татуированную грудь под черной майкой с принтом китайского дракона, отвечая на его вполне естественную мужскую реакцию торчащими сосками.

Но прежде надо закончить с басами, иначе если они сейчас не поработают над ними вместе и как следует не отшлифуют ударные, то они не вернуться к «Свистопляске Уродов» никогда, а Олеся Нахимовна очень хотела сделать эту композицию чуть более спокойней, не такой агрессивной как задумал Андрюша. Завтра Жуй прослушает, и, вероятнее всего, будет в бешенстве, но Левит постарается уговорить его оставить ее вариант, тем более что оригинал записи они с Бизоном просто нечаянно сотрут.

— Вот тут, — указала она звукорежиссеру место в семпле. — Тут. Послушай… И чуть опусти тона… Еще… Еще… Добавь вторую дорожку…

— Будет почти не слышно, — ответил Бизон прислушиваясь к результату. — Надо чуть громче…

— Не стоит. Убавь высокие частоты. И тут.

— Че? Совсем не нравиться, да?

— Нравится. Только… Слишком уж как-то…

— Сурово?

— Даже мне не по себе.

— А мне нравится, — не дожидаясь олесиной команды, Бизон сохранил измененный результат, снял наушники и повесил их на специальный крючок. — Мы сделали что могли, Олесь. Если будем менять дальше, Андрей потребует перезаписи, а мне не шибко охота торчать тут с его группой. Они мне весь мозг вынесли! Как ты с ними справляешься? Это все равно что быть воспиталкой в группе неадекватных подростков. Прости, Олесь, что я так базарю про твоего Жуя, но ты же сама видишь что он стал неуправляем. Хотя, будь я проклят, если он не гений!

— Наверное, испорченный характер есть побочная сторона его проснувшегося таланта. — Левит поставила алюминиевую баночку на режиссерский пульт. — Представляешь, Сереж, каково мне приходится! Он совсем отбился от рук. Делает что хочет и в грош меня не ценит. А коллектив! Он морально разложил каждого из группы! Каждого! Один хуже другого! Все пьют, курят, развратничают, потеряли всякий стыд и совесть. Мне стыдно за этот обезьянник. Мне неудобно перед людьми. — Женщина заботливо освободила место от пивных капель для своих губ в центре бизоновой бороды. — Если бы не откуда-то пробудившаяся работоспособность, которая несомненно приведет «Толпе» на вершину отечественного рок олимпа, я бы уже давно пристрелили и Андрюшеньку и всю группу. Они мне уже всю кровушку выпили!

— Хватит ныть, — одними губами произнес Бизон. — Снимай трусики.

— Подожди.

— Не могу ждать, — мужчина уже залез ей в декольте.

Они освободили вращающиеся кресла от своих тел и переместились на диван, обитый коричневым кожзаменителем. На диване валялся уже пожелтевший от времени номер газеты «Совершенно Секретно». Олеся легла, скинув газету ногой на пол, но Бизон поднял ее своими мясистыми ладонями и бережно расправив страницы как надо, положил газету в ящик тумбочки.

— Порнушка, что-ли? — с улыбкой спросила Олеся Нахимовна, сжимая руки на толстой бизоньей шее.

— Нет, там статья… — Бизон не договорил, покрывая поцелуями татуированные ключицы своей пылкой подруги.

— Интересная? — хихикнула Левит. Ей было немного щекотно.

— Да, — Бизон уже расстёгивал пуговицы на обтягивающих женских джинсах. — Там написано про Ксюшку Ястребову.

— Про какую такую Ксюшку Ястребову?

— Это подружка Таньки.

— Потаскушки твои?

— Дура. Танька — моя старшая дочь, — звукорежиссеру пришлось попридержать коней. — От первой жены. А статья про ее подружку — Ксюшку. — Бизон снял с женщины джинсы «Левайс» и стал покусывать икры, бородой царапая нежную женскую кожу. — Ястребова была жертвой маньяка.

— В натуре? — Левит распахнула глаза.

— Дело было в Новгородской области. Три года назад. Появился маньяк, которого прозвали Атласником. Он ловил девушек, мучил их, насиловал, делал многочисленные надрезы на теле и смотрел как они умирают. Пять девиц убил, прежде чем его изловили… — говоря это Бизон снял с Левит майку с принтом китайского дракона. Лифчик сняла она сама. — Двоим удалось выжить и убежать. Ксюшка была одной из них. Она выжила, но на руках и на животе остались раны в виде завитков и узоров.

Олеся Нахимовна не заставляла Сережу Бизона заткнуться и делать свою работу без лишних слов. Раз она поплакалась ему в жилетку, жалуясь на непотребное поведение Андрея Жуя, то почему-бы не дать высказаться Бизону об истории, которая его волнует и заставляет переживать настолько сильно, что он хранит газету «Совершенно Секретно» в которой напечатана статья об этом. Ксюшка Ястребова не имела к Бизону непосредственно прямого отношения, но, по его словам, связующим звеном между ними была его старшая дочь Танька, чьей подружкой и была несчастная жертва маньяка Атласника. Левит позволяла бородатому мужчине говорить об этом, надеясь, что пересказав сейчас историю наспех, он не станет возвращаться к ней после.

— Атласнику дали пожизненное заключение, — продолжал Бизон, доставая свой детородный орган, который Левит с готовностью приняла в свои умелые ручки, — а Ястребову через какое-то время познакомили с каким-то мужиком… Вроде старовера… А, нет! Даже не старовера, а вообще это… как его… язычника. Короче, он практиковал славянское язычество. Организовал целое поселение под Москвой. Община язычников! Можешь себе представить? И имя себе придумал какое-то чудное… Светолюб… Или типа того. Язычник конкретно прополоскал мозги Ксюшке. Не держи зла, дескать, на этого маньяка, а сделай ему добро. Добро и любовь спасет мир.

— Угу… — Левит была немногословна. В этот ответственный момент тема любви была неуместна. О любви пусть думают романтики, а сейчас идет конкретная работа, занятие, секс.

— Нет, ты дослушай, — продолжал Бизон, сделав небольшую паузу, — Теперь эта дурочка Ястребова навещает Атласника в его тюрьме и проповедует ему древнеславянское язычество.

— Слушай, харе трендеть! — Левит пришлось сделать замечание. От любви звукорежиссёр перешел к изнасилованию, а в данной ситуации это еще более неуместно. Причем перешел не на словах, а на деле, приноравливая свой лопающийся от перевозбуждения член к самому тепленькому женскому месту.

— И что самое удивительное, — не унимался Сережа Бизон, — Атласник на зоне совсем изменился, стал на себя не похож. Ходит и улыбается, любит всех. Поэзию стал писать. Про любовь, естественно, и про добро. Стал образцовым заключенным… — и вдруг Бизон выпрямился, что-то вспомнив. — О! Вспомнил!

— Чего ты вспомнил, трепло? — проворчала Левит. — Давай, приступай к делу, я горю! Только молча.

— Вспомнил, как зовут того язычника древнеславянского! Любосвет! Его зовут Любосвет!

Левит схватила обеими руками бизоний ствол и уже сама пристраивала его кое-куда, но до непосредственного соития дело так и не дошло, ибо совершенно внезапно как свисток полицейского раздался резкий крик от которого влюбленная парочка синхронно вздрогнула и повернулась на источник крика, перепуганная тем, что кто-то застал их в самый интересный момент. Бизон подумал о своей гражданской жене, а Олеси, как женщине абсолютно свободной и ни перед кем не отчитывающейся, боятся было не кого, но ее привел в смятение сам факт появления кого-то непрошенного.

— Кто вам позволил! — кричала девушка в дверном проеме, насыщая свои слова всей злостью, на которую были способны ее голосовые связки. — Кто разрешал вам?

— Э-э-э… — звукорежиссер замешкался с ответом на неопределенный вопрос и, отпуская Левит, прятал свой член. — Чиксуля, тебе какого х… здесь надо? Кто ты и не пошла бы ты вон! Отваливай!

Но девушка не унималась и разносила свои злобные крики по всей студии. Прикрываясь руками, Олеся приняла сидячее положение и вознамерилась ответить непрошенной гостье достойным посылом, но только растерянно захлопала глазами, узнав в нарушительнице покоя Ламию — подружку Андрея Жуя.

— Какого х… тебе тут надо? — с каждым произнесенным звуком голос Олеси Нахимовны набирал угрожающую интонацию. Последнее слово она уже выкрикивала в полный голос. — Пошла от сюда! Пошла вон!!! Сережа, ты почему не закрыл дверь?

— Я запирал, бл… — ответил Бизон голосом, лишенным уверенности.

Ламия приблизилась к режиссерскому пульту. Она была переполнена ненавистью.

— Вы меняли музыку! — кричала она, пронзая Бизона и Левит взглядом змеи перед прыжком. — Вы изменили творение Андрея! Кто вам позволял?

— Ничего мы не меняли… — соврала Левит, не понимая как Ламия проникла в студию, если входную дверь можно было отворить только изнутри, а ключ был только у Бизона, который был тут с ней и никуда не отлучался. А дверь он закрывал, это точно, Левит слышала тройной щелчок замка.

— Меняли! — кричала девушка. — Ты, старая шмара, не имеешь никакого права вмешиваться в творчество Андрея! Тем более за его спиной!

— Как ты меня назвала… — Олеся Нахимовна уже застегивала лифчик.

— Молчи! Молчи! Твое дело — обеспечивать Андрею условия для работы и подыскивать площадки! Не забывай, пенсионерка, что ты всего лишь…

— Стой на месте! — рычала Левит, натягивая трусики и джинсы. — Стой, я тебя сейчас убивать буду!

— Не ты главная в группе! — продолжала наступать Ламия. — Ты только менеджер — твое дело считать деньги и не более того!

— Сережа, хватай ее! — крикнула Олеся, не справляясь с замочком. — Держи эту дрянь, сейчас я ее…

Но звукорежиссер не подчинился любовнице, обнаженный по пояс, он встал с дивана и переводил взгляд с двух взбесившихся девиц, которые вот-вот вцепятся друг другу в глаза и волосы. Он был растерян и обескуражен.

— Молчи! — еще раз повторила приказ Ламия. — А ты, здоровяк, не вмешивайся! Понял? Не вмешивайся!

— Я не вмешиваюсь.

Ламия вновь повернулась к Левит:

— Это не Андрюша работает на тебя, а ты на него! Запомни это и никогда не забывай, если не желаешь себе неприятностей, которые я могу тебе устроить. Да такие, что ты вообще пожалеешь, что разевала пасть и пыталась что-то проквакать, старуха! Твое место уже на кладбище старых бл…!

— Я на него работаю? — задохнулась Левит. — Я? Я работаю? Ты… Девочка, ты вообще понимаешь, что говоришь?

Не давая рок-звезде опомниться Ламия ткнула пальчиком в Бизона:

— А ты давай мне флешку на которую Андрюшенька записал весь материал! Вынимай ее из разъема и давай сюда!

— Сережа, ты не сохранял изменения на флешку? — спросила Левит и тот отрицательно покачал головой. — Только на жесткий диск?

— Олесь… Я отвлекся. Не успел. Хотел после…

— Ничего ей не давай.

Но Бизон уже вынул флешку из USB-разъема и протягивал ее Ламии. Та схватила ее и приказала мужчине стереть все изменения с жесткого диска, и звукорежиссер двумя кликами мышки выполнил ее приказание.

— Что ты ее слушаешь! — кричала Левит. — Кого ты слушаешь!

— Олесь, ну мы, действительно, напрасно меняли басы… Андрей же не велел… — бормотал Бизон. — Жую виднее, это его песня… Он решает.

— Сережа! — Олеся вцепилась в его крупный как у быка торс. — Ты…

Она повернулась к тому месту, где только что стояла Ламия и где ее уже не было. Олеся Нахимовна захлопала глазами, если не считать ее и Бизона, то студия звукозаписи «Манхеттен Медиа» была совершенно пуста. Как это было пять минут назад. Левит в одном лифчике выбежала в коридор. Никого. В двух других помещениях — никого. Еще одна дверь была наглухо заперта, но Левит потребовала от Бизона открыть ее ключом, это была кладовка и там было пусто как и везде. Ламии в студии не было, входная дверь была надежно заперта Бизоном изнутри. Госпожа Левит принялась названивать Жую, но тот был вне зоны действия сети.

Через четыре минуты тщетных поисков непрошенной гостьи и таких же тщетных попыток дозвониться до Жуя, Левит уже давила на газ своего «Мицубиси Эклипс», горячим ветром рассекая ночные петербургские улицы.

Кипящая от гнева, униженная и оскорбленная Олеся преодолела несколько километров ночных питерских улиц за несколько минут, подрезав по пути баснословно дорогущий «Ламборджини». Оранжевый с открывающимися вверх дверцами и с блатными номерами. Водитель «Ламборджини» возмущенно нажал на клаксон и задетый до глубины души социальной несправедливостью (где это видано чтобы автомобиль классом ниже подрезал или даже обгонял автомобиль более дорогой. Для чего он, спрашивается, влез в кредиты и пригнал из Европы «Ламборджини»?) нагнал левитовский «Эклипс» и вдавил клаксон снова. Олеся, не поворачивая головы, опустила стекло и показала любителю понтовых автомобилей средний палец. После чего подняла стекло и подрезала «Ламборджини» повторно. На проспекте Обуховской обороны она припарковалась уже переполненная ненавистью ко всему живому. Жуй продолжал находиться вне зоны действия сети или просто-напросто выключил телефон, а Олеси Нахимовне очень хотелось высказать ему в лицо все что она думает о его обнаглевшей до крайности подружке, которая, мало того что самым безобразным образом обломала ей долгожданный секс, так еще и наговорила ей столько гнусностей, что этому не может быть никаких оправданий. Левит такого никому не прощала. Сейчас она заставит Жуя ответить за слова своей рыжеволосой мерзавки, воображающей из себя черт знает кого!

Женщина остановила машину в неположенном месте, но как можно ближе к подъезду и как заправский спортсмен, перебравший алкоголя распахнула запертую домофоном дверь одним резким движением. С полминуты ей понадобилось, чтобы преодолеть три этажа и остановиться на четвертом, где она услышала некий звуковой фон. Из чуть приоткрытой соседней от андреевой квартиры слышался детский плач. Хныкая, плакал мальчик. Плакал и никто его не успокаивал. Это показалось Олеси Нахимовне более чем странно, хоть она и была лишена радости материнства, но даже ей хорошо известно, что родители обязаны успокаивать свое чадо и не держать дверь приоткрытой. Тем более ночью, тем более когда по лестничным площадкам могут носиться взбешенные люди, в порыве гнева способные на многое. Прошло уже минуты две, как Левит появилась на этой лестничной площадке, а мальчик не успокоился и не было слышно ни намека на присутствие родителей. Как бы Левит не злилась, но она не могла оставить мальчика, что если там в квартире случилась беда. Женщина приоткрыла дверь побольше и шагнула внутрь, зовя хозяев. Никто не ответил, а мальчик продолжал плакать. Олеся позвала хозяев, осматривая прихожу. Свет был включен, но никто не отзывался.

И тут к ней вышел маленький мальчик в маечке и трусиках, он ревел, лицо его было в красных пятнах. Ему было около пяти лет.

— Эй, — склонилась над ним Левит. — Где твои папа с мамой?

— Мама… — с новой силой взревел мальчик.

— Где она?

— Ушла-а-а…

— Куда?

— Туда-а-а… — мальчик указал на входную дверь.

— А папа?

— На работе.

— Ночью?

— Он работает. Он делает соки.

— А кто есть еще дома?

— Я оди-и-ин… Мама ушла-а-а… Тетя, а когда мама придет?

— Куда ушла твоя мама?

— К соседям… А вы соседка? Где моя мама?

Левит уже догадывалась, что мама мальчика в квартире Жуя. Она отвела мальчика в детскую комнату, усадила его на кроватку, дала какую-то плюшевую игрушку и включила телевизор. Она вытерла ему слезы и приказала сидеть на кроватке и не плакать. Сейчас она сходит за мамой и та вернется.

После этого Левит покинула квартиру с мальчиком, прикрыла дверь и, набрав побольше воздуха в легкие, подошла к двери Андрея Жуя. И вот уже ее палец жмет на кнопку старого еще с семидисятых годов оставшегося звонка, которым как пережитком прошлого уже давно не пользуются. Внутри квартиры раздалась скрипучая трель, схожая с сигналом о воздушной тревоге. Левит злонамеренно повторила этот страшный звук, если Жуй спит то пусть выскакивает из под одеяла.

— Кто? — раздалось до женщины с внутренней стороны.

— Открывай! — рявкнула Левит и для пущей убедительности еще раз активировала скрипучую трель. — Открывай, гад, пока я дверь не подожгла.

Дверь открыли. Первое, на что женщина обратила внимание — запах. Это амбре Олеся знала прекрасно, пожалуй, лучше чем кто-либо. Канубис в чистом своем виде. Никаких сомнений. Второе — персона, что выступила в качестве привратника. Перед ней стоял совершенно не Андрюша Жуй. И, конечно, не Ламия, она ни как не могла обогнать Олесю и появиться тут раньше, если, конечно, она не полетела на сверхскоростном самолете. Дверь ей открыл совладелец фирмы «Сазанович, Толоконников и Ко» — Николай Иванович Толоконников. Он был пьян или обкурен, во всяком случае — его пошатывало. Он и здесь не снимал солнцезащитные очки. На лысине блистали крупные капли пота, тонкая полоска усиков была блестящей от жира. Толоконников был в распахнутом махровом халате, под которым ниже необъятного живота на манер юбочки красовались семейные трусы в клеточку.

— О!!! — возопил Толоконников и с объятиями накинулся на женщину, но не сделав и шага, споткнулся о собственные ноги и чуть не упал головой в подъезд.

— Я не спрашиваю, что вы тут делаете, Николай Иванович, — голосом, звенящим от металла и злости произнесла Олеся Нахимовна Левит. — Меня интересует только Андрей!

— Андрюша? — спросил Толоконников, будто услышав это вполне заурядное мужское имя, столкнулся с чем-то, блокирующим функцию его мозга.

— Он здесь?

— Кто?

Левит оттолкнула Николая Ивановича, заставив того всем своим двухцентнеровым туловищем грохнуться на вешалки с одеждой. Мужчина упал как автомобилем сбитый, а женщина вошла в квартиру. Перешагнуть через грузное тело в халате ей не удавалось, поэтому она просто наступила на жирную плоть туфелькой, вонзив в Толоконникова острый как гвоздь каблучок. Николай Иванович ойкнул. Ворвавшись как захватчик в двухкомнатную жуевскую квартиру, Левит сама оказалась во власти происходившего тут бреда, составляющими которого являлись не только сладкая дымка и сладострастно звучащая из колонок проигрывателя аудиопроизведение маркиза де Сада «120 дней содома», но и гости. Покрасневшая от гнева Олеся Нахимовна была тут не первой и не второй. Помимо с безуспешно поднимающимся с коврика в прихожей Николая Ивановича Толоконникова, в квартире находилась неопрятно одетая в откровенный наряд блондинка с прямыми волосами цвета пепла, Олеси не знакомая. При появлении непрошенной гостьи, длинноволосая блондинка вздрогнула, но быстро оценив татуировки на теле госпожи Левит, заулыбалась и протянула к женщине руки для объятий. Олеся отстранилась от пепельной блондинки и напоролась взглядом на сидящую на краю дивана женщину в ночной сорочке и с бигуди на голове. Лицо тетеньки выражало счастье и радость. Одной рукой она поглаживала по острому колену создание, восседающее на кресле, но смотрела женщина в другую сторону. Олеся Нахимовна обозначила ее как мать, оставившую того мальчика что ревел в соседней квартире. Левит сильно захотелось окунуть ее улыбающуюся голову в бочку с ледяной водой и отшлепать по щекам, чтобы в ее одурманенных мозгах проснулась та часть, что отвечает за материнский инстинкт.

— Мамочка! — воскликнул парень в кресле рядом с диваном. — Мать, ты к нам на огонек?

— Что за дьявольщина тут происходит? — ошеломленно проговорила Олеся Нахимовна. Приближаясь к развалившемуся в кресле юноше. Парень утратил юношескую красоту, он стал отталкивающим, еще более уродливым чем еще несколько часов назад. Его костлявое иссушенное тело заняло в кресле позу надменности. Сильно смуглое лицо с бородкой озарялось улыбкой-ухмылкой, сверкая маленькими острыми зубками желтого цвета. Он подмигнул Олеси и, высунув длинный острый язык, быстро повел им так, будто вылизывая изнутри какую-то невидимую емкость, типа баночки. Длины его языка хватило бы чтобы достать до глаз.

Нос проваливался, он был столь мал, что его практически не было.

— Мать, — проскрипел он, — не шурши. Лучше присядь вон там. Расслабься, пыхни кальяна…

— Андрей! Ты что делаешь?!

Одной рукой Жуй поддерживал лежащую на колене баранью голову. Самую настоящую. С витыми рогами. С полузакрытыми закатившимися глазами, со струйкой запекшейся крови из ноздри. У головы барана не было крышки черепа, Жуй присосался к коктейльной трубочки, опущенной в бараний череп и с удовольствием сделал несколько глотков. Левит видела как по полупрозрачной трубочке поднималась розовая жидкость. Жуй причмокнул.

— Спокойствие! Только спокойствие! — произнес Жуй, пошевелив заскорузлыми пальцами на обнаженной стопе. Он уже не стеснялся своих ног и не пытался их прикрыть от вошедшей женщины. Левит и до этого замечала что у Жуя изменилась походка и его шаг стал как будто пружинящий, он почти всегда ходил на цыпочках и все чаще приседал во время ходьбы. Его походка стала напоминать ту, что изображают в мультфильмах у шпионов или домушников. Теперь Олеся не без омерзения уставилась на изуродованные пятки молодого человека. Ноги его сплошь заросли грубой шерстью как у хоббита, а почерневшие ступни вытянулись. Пальцы на ногах походили на срощенные. «Совсем свихнулся малец со своим бесовским образом, — подумала Левит, — даже в собственной квартире не расстается с гримом и надевает идиотские чулки. Где он их заказывал и из чего они сшиты? Шерсть похожа на настоящую. Что это, игра на публику? Представление для гостей? Дуристика это, а не представление!»

— Мать, присоединяйся к нам, — сказал Жуй, — мы разрабатываем новую концепцию…

— Какую, на хрен, концепцию вы тут разрабатываете? Вы просто обкурились кальяна, придурки! А с тобой, мелкий гаденыш, я давно хотела поговорить! — женщина, крепко вонзившись в ворс паласа длинными каблуками туфелек, встала прямо перед Жуем. — Мало того, что ты устроил на студии у Бизона настоящий дурдом, мало того что ты превратил коллектив «Толпе» в сборище дегенератов, на которых мне противно смотреть, так еще твоя обожаемая сучка лезет куда ее не зовут! — в очень грубой форме Левит рассказала Жую о появлении в студии Ламии и о ее безобразном поведении. — Ты, конечно, меня прости, Андрюша, но всему есть рамки! Ее, конечно, здесь еще нет, но я ее подожду, а когда она приедет, я научу ее уму-разуму! Можешь уже сейчас вызывать «неотложку», она ей пригодиться! Позвони ей, пусть поторапливается, если не ссыт!

— Она не использует телефон, — произнес Жуй, сделал глоток розовой жижи из бараньей головы.

— Врешь, мерзавец. Мобильники есть у всех.

— Она — не все! — улыбнулся молодой человек.

— Не сомневаюсь!

— Ты ее не знаешь.

— И не хочу знать. Мне пох… — Левит осеклась, ее взгляд остановился на маленьком предмете, лежащим на глянцевой столешнице маленького журнального столика рядом с Андреем Жуем. Помимо каких-то бумаг, блокнота, переполненной пепельницы, там лежали три флеш-карты и одна крохотная микро-карта памяти без коннектора. Одна из флешек… Олеся не верила в такие совпадения, но одна из трех флешек была такой-же как та, что Сережа Бизон отдал Ламии. Невероятно, но они были похожими как две капли воды, даже потертости были в тех же местах.

— Да, мамочка, — Жуй негромко отрыгнул, — правильно смотришь. Это та флешка, — а когда Левит протянула к ней руку. Андрей резко перехватил ее запястье и сжал до боли. — Не брать!

Левит убрала руку.

— Та флешка у Ламии, — сказала она. — Эта просто очень похожа.

— Нет, эта та самая. Ламия принесла ее.

— Она прилетела сюда на баллистической ракете?

Жуй флегматично взял флешку двумя пальцами, повертел и бросил пепельной блондинки. Та, остановив самый мерзостный аудиороман который Олеся Нахимовна когда либо слышала, воткнула флешку в гнездо музыкального центра и запустила содержимое. Это был тот самый материал, что записывал Жуй несколько часов назад. Тот первоначальный, не измененный Бизоном и Левит.

— Я запрещаю что-либо менять, — сказал Жуй приказным тоном. — Ни басы, ни тональность. Ни клавишные. Все должно оставаться таким, как есть, таким как я делаю. Тебе ясно, мамочка?

— Тоже самое и я ей сказала, — услышала Левит слева от себя и обернулась с такой стремительностью, будто обнаружила за плечом смертельную опасность. Отчасти так и было. С боку от нее у окна стояла Ламия. Она стояла у того самого подоконника, на котором сидела сама Олеся Нахимовна в тот день когда навещала болевшего Андрюшу. В тот солнечный денек Олеся курила, пуская дым в щель для проветривания, а в этот раз ее место заняла Ламия. Она стояла отвернувшись ото всех и устремив взгляд куда-то в синеву ночного двора.

Давно она здесь стоит? С самого начала разговора? Получается, что так выходит, что Ламия каким-то совершенно непостижимым образом опередила Олесю Нахимовну. А как? Левит мчалась по Санкт-Петербургу со всей возможной скоростью, она влетела на этаж как фурия, правда потратила несколько минут на соседского мальчика. Но все равно она упустила из виду жуевскую входную дверь лишь на минуту и вряд ли могла пропустить появление Ламии. А андреева подруга была тут уже давно, она успела переодеться (сейчас Ламия была не в той одежде, что в студии «Манхеттен Медиа»). Левит не стала долго размышлять над тем, кто перед ней — настоящая Ламия или ее близнец и находилась ли Ламия (или близнец) у окна во время всего разговора или встала тут только что. Увидев в упор объект своей ненависти, женщина действовала молниеносно. Расширив глаза и зарычав, Олеся набросилась на рыжую девчонку у подоконника, выставив вперед скрюченные пальцы с ногтями.

— Сучка! — выкрикнула она, но когда до цели было около полуметра, перед ее взором вспыхнул свет и что-то ударило ее в переносицу. Едва не упав назад, Левит отшатнулась.

Ламия стояла не шевелясь и смотрела в темное окно. Она не сделала ни одного даже самого маленького движения, ни на градус не повернула головы, кажется, даже не моргнула. Ее лицо привидением отражалось в темном зеркальном окне. Лицо сосредоточенное на чем-то, где для Олеси Левит нет места. Еще сильнее взбешенная игнорированием противницы госпожа Левит стала действовать жестче и агрессивней. Делая глубокие вдохи, разъяренная женщина схватила стоящий неподалеку кальян. Покрепче взяв его за узкую верхушку, она размахнулась им с плеча и обрушила на Ламию. Удар должен был быть убийственным, в представлении Олеси Нахимовны Ламия просто обязана была рассыпаться как мраморная статуя, которую она напоминала статичностью и бледностью лица. Левит готова была ответить за убийство, готова на сто процентов. Она еще сильная и здоровая, она отсидит срок, но зато навсегда избавит себя от конкурентки, а человечество от этой бесстрашной потаскухи, подмявшей под себя Андрюшу Жуя и его группу. Это ведь по ее указки и благодаря ее внушениям Жуй становится тем физическим и моральным монстром, что сидит в кресле и посасывает через трубочку бараний мозг. Левит сделает из Ламии мусор, труп, убитую куклу. Последствия, конечно, будут страшными, но Олеся переживет.

Что произошло в момент удара тяжелого кальяна о голову Ламии Олеся не видела, потому что вновь на мгновение ослепла от вспышки в глазах и боли в переносице. Когда она, мотнув головой, пришла в себя, то обнаружила свое туловище на полу, а кто-то держал ее за ноги. То была длинноволосая блондинка, чьи светлые пепельные локоны растрепались по плечам хозяйки. Левит лягнула ее каблуком и освободилась. Андрей Жуй пил из коктейльной трубочки, соседка в бигуди продолжала радоваться чему-то, только ей известному, из прихожей, завязывая полы халата, вошел Николай Иванович Толоконников. Ламия все так же стояла у окна и смотрела в даль. В ее позе ничего не изменилось.

Левит потерла переносицу и тяжело встала на ноги.

Кальян стоял там откуда она его схватила. Что за чертовщина!?

— Не трогай ее, — сказал Жуй, имея в виду Ламию. — Лучше даже не пытайся.

— Я ее убью! — выдохнула панк-рокерша, наливаясь кровью и дыша как бык на арене.

Жуй отложил баранью голову, взял с журнального столика пачку бумаг и стал просматривать с таким спокойным сосредоточением, будто происходящий абсурд был не более чем сюжет скучного кинофильма, виденного и перевиденного неоднократно. Олеся размахнулась для нового удара, она так просто не опускала руки, она не собиралась выглядеть как дура, она измочалит Ламию в клочья! В клочья!

— Женщина, — наконец заговорила Ламия, оторвавшись от созерцания заоконного пейзажа. — Внемли. Ты неплохо поработала с Андрюшей. Неплохо. Ты вывела Андрюшеньку на большую эстраду. Но наступают новые времена. Все в этом мире изменчиво, уж я это знаю как никто другой, — Ламия усмехнулась сама себе. — И, увы, надо признать, что тебе, женщина, более нет работы у Андрюши.

— Не поняла? Речь идет об увольнении?

— Речь идет о том, что отныне Андрюша берет весь творческий процесс на себя. Он не нуждается ни в советчиках ни в соавторах. От тебя, женщина, ему нужно следующее: связи в шоу-бизнесе, организация концертов, ведение бухгалтерии.

— Девочка, но я этим и занимаюсь! Я и моя команда: бухгалтер, организатор, пресс-секретарь… Почти все проверенные люди, работали со мной еще во времена «Лезвия».

— Завтра утром ты разорвешь с ними контракты. Со всеми. Вместо них будут наши люди. НАШИ. Не переживай, они тоже проверенные.

— И я должна буду работать с незнакомыми мне людьми? И это когда на носу грандиозный тур по Поволжью?

— Поверь мне — трудностей не возникнет, наши люди уже проинструктированы, они знают что делать. Признаться, они уже настолько все знают, что им даже не нужен руководитель… — сказала Ламия, а Левит с горечью догадывалась, что отныне она для Жуя ничего не значит. Пустое место. Тем, еще не знакомым Олеси Нахимовне людям, если и потребуется руководитель, то им будет не Левит. Только Ламия или сам Андрей. А Олеся, скорее всего, будет исполнять функции посредника между «Толпе» в лице Жуя и окружающей общественностью. Ламия говорила дальше, смотря на Левит через темное зеркальное окно, и из ее слов следовало, что Левит оставляют в коллективе только потому, что женщина обладает определенным статусом в шоу-бизнесе, добавляющим «Толпе» престижа. Как бы не сильны были возможности Ламии и ее проинструктированных людей, но от расторжения контракта с Левит группа потеряет уважения поклонников. Олеся Нахимовна смотрела на отражающийся на черном стекле окна бледный лик Ламии и ей казалось, что с ней разговаривает призрак когда-то умершего человека. Красивого, полного сил, умного, но умершего. И Левит стоило некоторого труда сопоставлять это женское лицо с человеком во плоти, что продолжал статично стоять у окна, выходящего на Неву.

Левит внимательно слушала и не перебивала, а только подозрительно щурилась и ждала конца разговора. Для нее не осталось секретом (да Ламия этого и не скрывала), что нынешняя подружка Андрюши Жуя не стала бы держать под рукой Олесю и рассталась бы с ней уже давно. Если бы не желание Андрюши, то от Левит избавились бы также радикально и бесповоротно как от Нади Гриковой. Где сейчас Надя? Еще совсем недавно Жуй и Грикова были вместе, Олеся Нахимовна видела развитие их любовных отношений с самого начала и стала свидетелем их ссоры, приведшей к разрыву отношений. Она не имела ничего против Гриковой, она радовалась, что Андрюша испытывает такие чувства, какие Олеси уже, видимо, не дано испытать в силу неформального склада характера, возраста и множество удачных и неудачных опытов общения с противоположным полом. Если у нее не получалось создавать долговременные ячейки общества, то, может быть, это удалось бы Андрюши и Нади? Обстоятельства сложились иначе, и с Гриковой у Жуя все разорвалось и рассыпалось, зато Ламия вцепилась в Андрюшу так крепко, что Олеся Нахимовна с грустным разочарованием подозревала, что это всерьез и надолго. А что, собственно, произошло между Андреем и Надеждой? Какая-то самая банальная ссора. Не настолько ужасная, чтобы не было повода мириться.

Если бы не появление в андреевой жизни этой неприятной рыжей девушки, называемой себя Ламией, то парень еще мог бы вернуться к Гриковой. Мог бы. И хотел. Левит это видела и знала про постоянные безответные звонки Андрея к Наде.

Было бы прекрасно, если бы Ламия исчезла. Жуй вернулся бы к своему прежнему человеческому образу, скорее всего, он бы помирился с Надей Гриковой, обратился бы к врачам, излечился бы от своего странного недуга, а Левит вновь обрела бы значение в творчестве группы «Толпе». Но Ламия никуда исчезать не собиралась, и всерьез взялась за своего нового любовника, планомерно отодвигая в сторону всех, кто так или иначе был близок к Андрюше и имел на него какое-то влияние — Надю Грикову, Олесю Левит, дальше, наверное, будет родная мама Андрюши. Может быть, что в перспективе Ламия добьется постепенного распада коллектива и замены всех ее нынешних участников на своих людей. Убрать всех — вот цель Ламии.

— Ты, женщина, всегда лезла в жизнь Андрюши, — моргнув, Левит услышала продолжение разговора и на секунду подумала, что это она сказала Ламии, но, все было наоборот. Левит все еще молчала, а говорила новая подружка Жуя. — Ему приходилось подстраиваться под твои вкусы.

— Я же хотела как лучше, — твердо защитилась Олеся. — Я знаю, что надо людям. Я знаю, что и как надо делать.

— Не спорю, твой опыт… — Ламия подыскивала подходящее слово, но так и не нашла. Слово «бесценен» она никогда бы не употребила, а другого термина так сходу и не придумаешь. — Но повторяю — теперь все будет иначе. Так как захочет Андрюша.

— Или ты? — выстрелила Левит прямо в бледное отражение. Ламия чуть дернулась, по ее лицо пошла волна крохотные даже незаметных судорог.

— Как захочет Андрюша, — медленно и с нажимом повторила Ламия и на мгновение скосила глаза мимо Левит. От Олеси не утаилось, что девушка у подоконника бросила взгляд на сидящего на кресле Андрюшу и в этом взгляде на миг промелькнул… испуг? Ну да, это был испуганный взгляд затравленного зверя. Олеси Левит очень хотелось верить в это.

«Кто от кого у них зависит? — подумала она. — Между ними все ни так просто. Очень странно».

Пока Жуй изучал документы, а соседка по квартире блаженно улыбалась и пускала кальянный дымок, Ламия продолжала давать Левит указания, не дожидаясь согласия женщины и вообще не интересуясь ее реакцией. Она так и стояла, повернувшись к окну. Ламия говорила что уже с завтрашнего дня, хочет того Олеся или нет, начнется печать новых афиш на совершенно новый тур по Поволжью. Тур будет иметь иное название, как и запланированная к выходу пластинка, новый дизайн афиш и рекламы уже готов, запускается реклама по интернету, уже разработан сайт, посвященный новой концепции группы «Толпе», со дня на день он заработает и одновременно с этим Жуй проведет пресс-конференцию, на которой официально заявит о прекращении исполнения прежних композиций и перейдет исключительно на новый стиль и новые песни. Города и площадки несостоявшегося тура «Ultramobile» остаются теми же, только называться все будет по-другому и репертуар будет состоять только из совершенно новых композиций, написанных Жуем за последнее время. Старые песни, включая и те, которым от роду совсем мало времени, которые даже не были изданы на дисках, которые Жуй успел исполнить всего пару раз и официальных записей которых даже еще и не было — останутся в прошлом. Если кому-то будет интересно — может прослушать их в свободном доступе в интернете. Старого Андрея Жуя больше не будет, на сцену выходит совершенно иной Жуй и группа «Толпе» отныне играет только новье. Ламия перечислила некоторые песни из нового репертуара и Левит передернула плечами. Ламия продолжала: планы на запись альбома «Ultramobile» изменились. Пластинки с таким названием не будет.

— Что вы готовите, — спросила Олеся Нахимовна, — вместо «Ультрамобиля»?

— Тур и пластинка будет называться… — Ламия обернулась к Андрюше Жую.

— «Наяву», — буркнул он и приподнял брови. Мол: «Вы имеете что-то против?»

— Чем не устраивает старое название? — Левит глубоко вздохнула.

— Прежде всего, оно исходит от названия одной из песен, которой не будет на новой пластинке, — ответил Андрюша и еще раз почесал заскорузлую пятку. — Нет песни — нет названия.

— Тебе нравилась эта песня, — напомнила Олеся Нахимовна.

— Это не обсуждается, — махнуло рукой существо на кресле. — Теперь «Наяву». Оно ближе к реальности…

Олеся Левит подошла к музыкальному центру и выдернула шнур из розетки. Комната оказалась в тишине.

— Вы, господа, понимаете, сколько было затрачено средств на афиши и рекламу?

— Все переделаем, — коротко ответил Жуй и зарылся в документы.

— Так просто? ТАК ПРОСТО? Знаете, что я вам скажу, мои дорогие? — и, поставив руки на пояс, Олеся Нахимовна Левит дала краткий курс экономики и менеджмента, которому научилась за годы вращения в кругах шоу-бизнеса, она сказала всем присутствующим, что их планы не жизнеспособны и никогда не окупятся, ибо, ежели следовать тому, что предлагают собравшиеся тут дамы и господа, то в самом спешном порядке придется рекламировать новый тур. В рекламу «Ультрамобиля» уже вбухано море денег, а теперь, оказывается, нужно навсегда забыть про уже вложенное в «Ультрамобиль» и вложить еще вдвое больше в «Наяву». Если не втрое. А где взять столько бабла? Не занимать же в банке под проценты? Кроме того, дабы эти средства окупились и принесли прибыль, необходимо будет пойти на троекратное поднятие цены на билеты. К тому же — продолжала Левит — организаторы на такой риск никогда не пойдут, они же не идиоты!

И только после произнесения этих слов Олеся Нахимовна вспомнила, что в квартире присутствует как раз организатор — Николай Иванович Толоконников. На какое-то время он скрывался на кухне, что-то извлекал из холодильника, но вот вернулся, пережевывая ливерную колбасу и поглядывая на Олесю через солцезащитные очки. Не имея уверенности в том, что Толоконников примет ее сторону, она, все-же призвала его на помощь и попросила отговорить Жуя и Ламию от столь необдуманного шага. Толоконников рыгнул.

Все понятно. Они уже давно все решили. И Николай Иванович принял их план, в противном случае он бы пришел в бешенство и скорее отменил бы тур вовсе и потребовал неустойку, чем пошел бы на столь рискованный шаг как непосредственно перед туром хоронить «Толпе», а вместо нее выпускать совершенно иную группу с измененным жанром и более чем странным фронтменом. Он, что, совсем не боится разочарованных или даже разъяренных фанатов и поклонников, которые ожидают прежние композиции и к новому направлению совсем не готовы и очень вероятно, что они вовсе не примут нового Жуя и потребуют возврата денег или затаят ненависть не только на разочаровавшего их Андрея, но и на «Толпе», на Левит (как отвечающую за группу) и, конечно, на организаторов-обманщиков.

Обо всем этом Левит сказала вслух, обращая взор по очереди на Толоконникова, Жуя, Ламию и заодно на пепельную блондинку, закончив выступление несколькими едкими эпитетами в адрес каждого из них. Никто не пытался возразить, а Жуй утвердительно кивал головой, соглашаясь, но после последних слов Левит, когда она уже готовилась выйти из квартиры, громко хлопнув дверью, он отложил читаемые документы на журнальный столик и ткнул в них длинным черным ногтем.

— Возьми, — приказал он Олеси.

После некоторого колебания Олеся Нахимовна взяла несколько листов в руки и взглянула на первый.

— Это отчет, подготовленный агентством «Сазанович, Толоконников и Ко», — Жуй вновь взял баранью голову и допил мозги. — Что бы не терять времени, объясню, что в нем. Рейтинги. Колькины люди проанализировали реакцию людей на новое направление творчества группы «Толпе». Прошерстили весь интернет, работали днями и ночами, даже создали какую-то специальную компьютерную программу… Короче, если отбросить всю шелуху, то в сухом остатки получается один факт — неоспоримый и неопровержимый. Спроси какой, — но женщина не спрашивала, она просматривала уже четвертый лист и поняла о чем толкует молодой человек. — Рейтинг обновленной «Толпе» в три целых семь десятых раза выше, чем у прежней «Толпе». С каждым днем рейтинг поднимается в среднем на три десятых процента и эта цифра увеличивается. Профессионалы проанализировали, что уже с завтрашнего дня, когда я выпущу в сеть новые песни написанные этим вечером на «Манхеттен Медиа», рейтинг «Толпе» подскочит еще как минимум на порядок.

Жуй сделал паузу, смотря на реакцию Олеси Нахимовны.

— Ты, мать, понимаешь, что это значит? — продолжил он. — Я веду «Толпе» к пику популярности! Число наших фанатов неуклонно растет. Число скачиваний новых песней зашкаливает и приближается к мировым звездам. Если так пойдет дальше, а так обязательно пойдет дальше, но только в том случае если ты, мать, не будешь совать нам палки в колеса и гнуть свою линию, то вскоре я и «Толпе» переплюнем всех! Не просто всех наших звезд, а вообще — всех в мире! Нужно только принять наши условия и работать по новому направлению. Посему — решено!

Олеся призадумалась. Выложенные Жуем карты (точнее — задокументированный анализ за подписью не только Толоконникова, но даже самого Сазановича, которого среди присутствующих не было, но который обладает влиянием еще более значительным, чем его пузатый компаньон, закрывающий глаза за темными стеклами очков) заставили ее по новому взглянуть не только на происходящее настоящее, но и на будущее. А будущее, если верить этим документам, начинало представляться ей в виде гигантской пирамиды из золотых монет. Чем больше Левит листала отчет «Сазановича, Толоконникова и Ко», тем явственнее в ее мыслях загоралась яркая неоновая вывеска со словом «ПРИБЫЛЬ».

— Мне все равно это не нравится, — произнесла она голосом несогласного, но не имеющего уверенности человека.

— Но ты продолжаешь читать отчет, — кивнул Жуй и улыбнулся. — Мать, что тебе не нравится?

Левит хотела произнести слово «ВСЁ», но пульсирующая «ПРИБЫЛЬ» затмило эти три буквы. В глубине души она была уже согласна, но боялась признаться себе, что все прошло так быстро и легко. Это не в ее стиле, за одну минуту радикально менять свои убеждения. Это ей не нравилось, но Жуй поставил ее перед фактом. Или она соглашается работать на его условиях и получать процент с баснословной прибыли, или, давясь своими принципами, покидает коллектив и остается за бортом. Благодаря Ламии Жуй справится и без Олеси, а вот что будет делать сама Левит? Кусать локти и глотать обиду и зависть! Вот что!

— Уговорили, подонки, — ответила Олеся Нахимовна. — Купили тетеньку за тридцать серебряников, гады! Но без своих условий я вам не отдамся!

— Свои условия ты можешь ставить кому-то другому, — произнесла Ламия, вынужденная смириться с тем, что Левит все-таки остается в коллективе. Ей это определенно было не по душе, но по каким-то своим причинам, она не решалась противоречить Андрюши. — Соглашаешься? Просто кивай и вали от сюда…

— Помолчи, — перебил ее Жуй. — Пусть скажет. Говори, мать. Но имей в виду, что с некоторых пор я не терплю ни возражений, ни условий. Скорее всего, я отвечу тебе отрицательно, что бы ты не потребовала.

— В соседней квартире плачет маленький мальчик, — Левит заметила пачку сигарет и без спроса стрельнула одну, закурив и выпустив дым в потолок. — Не знаю, как и зачем, но ты, Андрюша, одурманил его маму. Отпусти ее, сними свои чары или как это у тебя называется. Верни маму мальчику и не мешай им спать.

— Это все? — полюбопытствовал Андрей Жуй. — И после этого ты будешь со мной?

— Да, я остаюсь в твоей команде.

Жуй с любопытством повернулся ко все еще блаженно улыбающейся женщине в бигуди и расхохотался.

— Мать! — сквозь смех выкрикнул он. — Так я ее для того и взял к себе, чтобы использовать ее как… как заложницу. Если бы не подействовала алчность и жажда наживы, то в ход пошла бы эта дурочка.

— Скотина, — улыбнулась Левит. — Ты знал, что я приду! Знал обо всем! Что ты собирался с ней сделать, если бы я отказалась сотрудничать? Отвечай.

— Ничего, — угорал Жуй чуть ли не падая с кресла. — Я знал, что ты согласишься! Но теперь я с чистой совестью иду на твое условие, отпускаю эту мамочку, и впредь буду требовать от тебя выполнения моих условий! Все честно и справедливо, не так ли? И заметь: я никому не угрожал и никого не принуждал! Лишь алчность! О, этот изумительный грех! Великолепный порок! Универсальный, действует испокон веков! Как я его обожаю!

К его смеху присоединилась пепельная блондинка и жирдяй Толоконников. Ламия молча смотрела в темное окно.

Не переставая заливаться смехом Жуй рукой закрыл глаза женщины в бигуди, некоторое время помахал ладонью над ее челом и прошептал что-то непонятное, потом поднял ее запястье. Он потребовал от Левит вывести женщину из квартиры и отвести к себе, пообещав, что она с ребенком сейчас же уснут, будут видеть приятные сны и не проснутся до утра. А проснувшись, ничего не вспомнят. С женщиной за руку Олеся Нахимовна Левит покинула жуевскую хату. Она завела женщину в ее квартиру, маленький мальчик уже дремал на кроватке. Женщина в бигуди тоже легла. Уложив обоих Олеся Нахимовна нашла ключи от квартиры, проверила что дверной замок может открываться изнутри и заперла андреевых соседей. Ключ она положила в их почтовый ящик.

Выйдя на улицу, Левит села в свой красный «Эклипс» и полезла в сумочку за сигаретами. Это был сложный вечер перешедший в сумасбродную ночь. Закурив вторую, Олеся Нахимовна вытянула шею, ее автомобиль стоял так, что можно было увидеть окно квартиры Андрея Жуя. Перед тем как вдавить педаль газа, женщина на прощанье взглянула в это окно, мысленно посылая проклятье наверняка смотрящей на нее сверху Ламии и уже вытягивая средний палец, что бы сунуть его в приоткрытое автомобильное окно. Однако там наверху Ламии не было, зато мелькали какие-то мельтешащие огни, похожие на всполохи пламени. Левит пригляделась, опасаясь, что придется вызывать «01», но там было что-то другое. Какие-то дикие свистопляски. То и дело в окне мелькали фигуры Толоконникова и пепельной блондинки. Они прыгали и махали руками. На мгновение в окне появился еще какой-то мужик, должно быть из другой соседней квартиры, который пришел к Андрею уже после того, как ушла Левит. Мужчина истерично дрыгался и мотал головой. Кто-то что-то кричал, вопил и свистел. Слышно было даже внизу на улице.

Левит с горечью думала, что, вызволив из жуевского плена соседку, она не подумала о других обитателях этого дома. И Жуй о них речи не вел, следовательно, к нему на его безумный огонек может зайти не только вся лестничная площадка но и весь этот дом.

Олеся Нахимовна следила за окном квартиры Жуя, там происходило что-то несуразно дикое. Бешеные пляски. Вакханалия и отвратительная оргия! В окне мелькали пляшущие фигуры, в стекло попадала одежда и что-то еще. Какая-то густая жидкость, напоминающая первое обеденное блюдо или рвотные массы выплеснулось на стекло и потекло вниз на подоконник. Женщине в «Эклипсе» опять стало холодно и вдруг в окно врезалась омерзительная ощетинившаяся мордочка. Мелкие острые зубки, длинные язык бесстыдно лизал стекло, круглые глазки, переполненные злобой и ненавистью пронзали пространство и прожигали Олесю Нахимовну, принуждая ее к остолбенению. Бородатая черная мордочка ощерилась в гримасе радостного торжества.

Левит отвернулась.

Через три секунды, взревев двигателем, она оставила дом на перекрестке проспекта Обуховской обороны и улицы Надежды Крупкой, чтобы в дальнейшем объезжать этот адрес за три версты.

Глава 9

Невыносимость

Вне пространства и времени

Это был лес. Густой, старый, отвратительный, неуютный. Была поздняя осень, листья уже полностью опали, но снега еще не было. Моросил гаденький дождик не заметный глазом, но с противностью ощущаемый лицом. Царствовала ночь, однако из-за плотной облачности свет ни одной звезды не мог пробить себе путь до земли. Андрей осмотрелся и на какое-то время остановил взгляд на корявых угловатых ветвях обнаженного от листвы дерева. Силуэт древесного скелета четко вырисовывался на фоне серого влажного как мокрая вата неба. Андрея прошиб озноб и он поежился. Хотелось к горячему камину, хотелось есть пусть даже холодную пищу. Пусть даже испорченную, лишь бы было съедобно. С трудом подавив в себе это желание Андрей был вынужден отвернуться от созерцания древесной ветки и зашагать в противоположном направлении. Его тяжелая обувь давно пропускала воду, но для Андрея это было уже не важно, это наименьшая из бед. Чавкать по сырой земле было гадко и неприятно особенно когда жесткие ботинки неумолимо натирали ступни. Андрей сплюнул и, не останавливаясь, с трудом преодолел поваленный молнией ствол сухой пихты. Услышав прерывистое дыхание справа от себя, Андрей остановился и с презрением обнаружил в сырой темноте обнаженного от листвы кустарника волка. Волк был черен, он трусцой семенил в ту же сторону, что и Андрей. У животного было человеческое лицо и Андрей узнал его моментально, хотя самого волка не видел до этого ни разу, но знал, что этот лес принадлежит этим черным как сама черноземная грязь зверям. Волчье лицо было знакомо Андрею, молодой человек видел его в кинохрониках, пару раз в газетах, и в «Википедии». Животное с усатым лицом Лазаря Моисеевича Кагановича, высунув длинный язык, с трудом перемахнул ствол поваленного дерева и скрылся впереди. Андрей двигался за зверем, меся мокрую землю под ногами, он знал что ему надо поторапливаться, не отставать от волка, хоть это было и не легко. Смахнув мокрые волосы со лба Андрей заприметил еще пару особей волчьей породы и определил в их человеческих лицах Георгия Максимовича Маленкова и Вячесоава Михайловича Молотова.

Впереди уже слышались приглушенные расстоянием в влажным воздухом рычание ни одного десятка волков. Андрей побежал едва поспевая за очередным черным хищником. Позади порывом ветра оторвало ветку дерева, а под ногами трещали колючки и хлюпала сырая грязь. Чем ближе Андрей приближался к Лобной Поляне, тем больше видел вокруг черных волков с человеческими лицами. Преимущественно мужчины, но были и женщины (или самки?). Многие волки были усаты и бородаты, кто-то в очках или в пенсне.

И вот Андрей выбрался на Лобную Поляну и смог перевести дыхание. Тут были сотни волков с сотнями лиц. Было жутко и Андрея вновь прошиб озноб. Волки беспокойно урчали, рявкали и огрызались, но все неотрывно смотрели на Поляну, где на возвышении стоял человек в форме сотрудника системы Государственной Безопасности СССР. Высоко подпоясанная кожанным ремнем рубаха цвета хаки, черно-синие бриджи-голифе, заправленные в высокие почти до колен сапоги, коричневые кожанные перчатки, фуражка с краповым околышем и малиновым кантом. Как жаль, что Андрей не разбирался в знаках отличия того времени — в петлицах, шпалах, даже в погонах, а иначе бы по нашивкам на рукавах выше локтей офицера (золотой овал с серебрянным мечом, серпом и молотом) и по четырем звездочкам на петлицах, он был определил коммисара госбезопасности первого ранга. Каким-то образом Андрей догадывался, что сейчас будет церемониальная казнь. Офицер расстегнул кобуру на поясе и достал наган со свездочкой на рукояти. Андрей взглянул в лицо офицера и оторопел, когда вместо человеческого лица под фуражкой оказалась волчья морда с оскаленными клыками.

Обстановка накалялась, собирающиеся со всей округи человеколицые хищники терлись боками, щетинили шерсть, толкались и щипали друг друга за загривки и хвосты. Один вцепился в голень Андрея, и молодой человек, вскрикнув, пинком отбил зверя с лицом Андрея Павловича Вышинского в кругляньких очечках. Раздался хруст разрываемой материи и волк, поджав хвост, скрылся за толкающимися телесами своих собратьев. Хрен с ней, со штаниной, Андрея не волновала одежда.

Мужчина в центре волчьего круга вознес руки к мокрому небу, что-то крикнул и сотни волков разом замолчали и, высунув длинные языки, устремили свои вытянутые человеческие морды к мужчине. Церемония началась и Андрей не пропускал ни одного движения офицера госбезопасности, внемля каждому слову, произнесенному на незнакомом языке, схожим со старославянским. Появившийся вместо нагана необычный золотой посох в его руке описывал замысловатые синусойды, набалдашник в виде серпа и молота отражал тусклый свет этой унылой ночи. Угольки-зрачки волков вращались в человеческих глазах, с языков стекала слюна. От громогласных криков волка в форме коммисара первого ранга становилось одновременно тошно и восхитительно. Голос зачаровывал и Андрей заметил, что раскрыл рот.

Когда голос сотрудника Государственной Безопасности СССР на Лобной Поляне достиг, казалось, своего апогея, на возвышенность вышел еще один — лысый, одет, несмотря на холодную сырость, лишь в трусы. Это был Эггельс, но на этот раз его кожа была совершенно чиста. Иосиф Ильич волок за собой связанного по рукам и ногам тело, и увидев его, волки разом возбужденно взвыли в небо, завиляли хвостами, зацокали желтыми клыками в человеческих пастях.

Каким-то образом у Иосифа Ильича в руках оказался топор какого-то древнего доисторического образца. Помахав им и низко в пояс поклонившись волку-коммисару, Эггельс принялся рубить еще живого человека. Андрей не видел как лезвие топора входило в плоть несчастного, зато хорошо слышал отчаянные вопли и крики. Жертва, рыдая, умоляла пощадить его. Задыхаясь от боли после очередного взмаха топора, несчастный рыдал и просил отсечь ему голову. Эггельс не спешил. Первым делом он отсек стопу и ногой отшвырнул ее волкам. После короткой грызни окровавленная ступня несчастного человека была растерзана и сожрана. Дождавшись момента палач в трусах одним движением рубанул по руке своей жертвы. Мужчина заорал, ладонь полетела хищникам. После в звериную толпу полетела вторая ступня. Жертва голосила, давясь собственными криками.

Вот Иосиф Ильич, крякнув, взмахнул топором и отсек вторую руку жертве по самый локоть. На этот раз он не стал сразу швырять конечность зверям, а поднял отсеченную ладонь на уровень глаз. Пересчитав пальцы отрубленной руки, Эггельс усмехнулся и сам вгрызся в остывающую плоть…

Андрей Яковлевич «Жуй» Вставкин проснулся.

Санкт-Петербург.

Август-Сентябрь 2017 г.

Жизнь Андрея с каждым днем становилась все страннее и страннее, она наполнилась причудами, которые он не мог объяснить. Он безудержно пил спиртное в немыслимых количествах, он стал курить суровый табак, его речь пестрила сквернословием, при том, что раньше он не уважал сильно матерящихся людей. Он просто тонул в каком-то бесконечном веселье, он плюнул на все проблемы и заботы, перевалив их на других или просто не замечая. Он высмеивал все что видел вокруг себя, постоянно хохотал, напрочь испортил отношения со всеми с кем сталкивала его судьба. Ругался при любом случае, оскорблял самых близких друзей. Потерял уважения всех без исключения, но совершенно не волновался по этому поводу, с удивительной легкостью находил себе новых собутыльников, входил к ним в доверие, пил на брудершафт, и немедленно смешивал их с говном. Любой, кто так иди иначе имел с Жуем дела, после становились какими-то испорченными моральными мерзавцами. Они составляли некую жуевскую свиту, но сам Андрей издевался над ними, стебался и унижал. Товарищи обижались, отворачивались, затаивали злобу, но начинали действовать так же как Жуй, старались походить на него, вести себя так же безобразно и бескультурно.

Об Андрее Жуе пошла молва как о человеке, немного свихнувшемся, ему даже отказали в банковском кредите когда он решил взять денег на съемки второго клипа. Выслушав придуманную Жуем идею клипа Олеся Нахимовна Левит даже не раздумывала — она тот час ответила решительным отказом и сказала, что запрещает снимать то, что родилось в нетрезвом мозге Андрея и, естественно, не даст никаких денег даже в долг. В итоге путем махинаций, обмана и пустых обещаний Жуй стал обладателем значительной суммой денег, выцыганив ее у еще оставшихся знакомых, пригласил одного психически нездорового режиссера-социофоба (на этот раз из Токио) и снял такой клип от которого у всех волосы вставали дыбом и мало кто вообще мог досмотреть его до конца. Деньги возвращать он не собирался и не заплатил ни йены за работу ни режиссеру ни съемочной команде.

Однако несмотря на это Андрей Жуй становился очень популярным артистом в России, на него ходили толпами, от него ждали очередных безобразий и хулиганства и он был только рад этому обстоятельству, смеясь над теми, кто при его появлении крутил пальцем у виска. Интернет кипел от его новых песен, от его видео, от клипов, от интервью. Общественность будоражило. Об Андрее говорили как о настоящем гаде и богохульнике, удивлялись насколько нужно быть преданном своей грязной идеи, чтобы постоянно носить сценический костюм и грим, не снимать маску даже в свободное от выступлений время и вообще изуродовать себя до неузнаваемости. Смотреть на Жуя с каждой неделей становилось противней, но людей это манило и люди пялились на него как на площадного уродца.

Его группа «Толпе» выступала на рок-фестивале «Крылья», имела там фурор и вызвала массовые беспорядки с давкой.

Погрузившись с головой в мир разврата, Жуй напрочь забыл о маме и родственниках. Мама звонила ему, но он со смехом говорил, что у него все отлично и не стоит беспокоится. Сам он не позвонил ни разу.

Но иногда он будто просыпался от страшных параноидальных снов, он размышлял над своими необъяснимыми поступками, ему было невероятно стыдно и он не мог понять, что заставляет его поступать как скотина. Он понимал, что все это неправильно, что он словно зомбирован и не желает продолжать такую беспутную жизнь, которая рано или поздно закончиться настоящей катастрофой. Он даже звонил друзьям и просил прощения, однако вновь и вновь возвращался к плохим и недостойным поступкам.

В конце сентября он первый раз серьезно поругался с Ламией. И до того их отношения нельзя было назвать ровными, не редко их взгляды на те или иные вещи не совпадали, они начинали очень бурно спорить, но каждый раз кто-то из них быстро шел на уступки. В тот раз все пошло не так как обычно. Жуй записал новую песню, очень живую и сочную, с ритмичным рисунком. Жуй не мог объяснить как в его голове возникли слова песни, просто появлялись из ниоткуда и он привычно фиксировал их гелевым стерженьком в блокноте. Речь в песне «Возвращение к пеплу» шла о том, чтобы все люди собрали по своим домам все книги на религиозные темы, все культовые атрибуты и сожгли их в одном большом костре. Обычно перед записью Андрей давал послушать новую песню Ламии, но в этот раз не стал и, записав ее с коллективом «Толпе» в репетиционном помещении, он не долго думая, выложил ее в интернет. Потом вместе с Олесей Левит и Николаем Толоконниковым он посетил типографию, где в две смены печатались афиши на предстоящий через месяц московский концерт в «Олимпийском». Этим грандиозным концертом Жуй и «Толпе» завершит месячный поволжский тур «Наяву». Там-то в типографии и разразился скандал с Ламией, которая откуда ни возьмись появилась прямо в печатном цеху и налетела на Жуя, не обращая ни какого внимания на Левит и Толоконникова.

— Кто тебе позволил записывать такую песню!? — кричала она на своего жениха, имея в виду «Возвращение к пеплу».

— Какие проблемы, крошка? — Жуй взял с печатного станка одну афишу и внимательно рассматривал под ярким светом. На ней перечислялись все города, где должно было состояться выступление группы «Толпе». 15 октября — Рязань, 17 октября — Липецк, 20 октября — Тамбов, 23 октября — Саратов, 27 октября — Пенза, 28 октября — Саранск, 7 ноября — Москва. Семь городов. Семь площадок. Шесть выходов на сцену за две недели, а потом еще через неделю — грандиозное выступление в столице, в спортивно-зрелищном комплексе «Олимпийский».

— Есть проблемы, дорогой! Есть! — Ламия выхватила афишку и швырнула ее на пол. — Есть! Ты призываешь сжигать все книги по религиям! Ты знаешь к чему это привело? В интернете это посчитали призывом к действию! Даже дату назначили!

— Ничего удивительного, — решил вмешаться Толоконников. — Мне показалось, что Андрюша именно этого и добивался… Разве нет?

— Но он требует сжигать вообще все книги! По всем религиям! — кричала Ламия. — А как же… Как же…

Жуй не дослушал захлебывающиеся крики Ламии, он сразу понял, что Ламия взорвалась когда поняла, что вместе в Библиями и Коранами в костер полетят и издания по дьяволопоклонничеству, язычеству и другими подобными темами. Вот с этим-то она и не могла смириться. Жуй рассмеялся и заявил, что сделал все правильно. Ему хочется что бы люди сжигали всю религиозную литературу, а у кого есть претензии, тот может идти с ними в обнимку в самую черную жопу. Ламия взбеленилась, а стоящая у одного печатного станка Олеся Левит приготовилась к обоюдной атаке. Сейчас полетят перья!

Но все закончилось так же быстро как началось, Андрей Жуй прилюдно лягнул свою рыжеволосую женушку, та упала на рабочего-печатника и они вдвоем кувырком покатились под стеллажи с готовой продукцией. Было смешно. Ламия исчезла и не появлялась в жизни Жуя несколько дней.

Санкт-Петербург.

11 октября 2017 г.

Кострище о котором спел Жуй действительно разгорелся в Летнем Саду Санкт-Петербурга одиннадцатого октября. Андрей устроил большие гулянья, апофеозом которого стал костер из книг. Он выстроил людей в три больших хоровода, вращающихся один в другом и в противоположные стороны, пламя полыхало в центре. Сам он неистово смеялся, пел песни, прыгал и тряс своим половым органом. Праздник удался на славу!

Но в какой-то момент что-то случилось с ним и Жуй увидел происходящее вокруг другим взглядом. Что-то повлияло на него, может пламя обожгло или кто-то ударил его по голов, но Андрей внезапно потерял всякий интерес к этому организованному им же самим празднеству. Он поморгал и огляделся. Многие их толпы держали в руках горящие факелы, сделанные из подручных вещей и смоченных чем-то горючим, кто-то махал над головами знаменами с символами, значение которых Жуя сейчас интересовали меньше всего, многие изобразили на своих телах какие-то знаки, чей смысл был теперь далек от Андрея, при том что еще несколько минут назад он сам же и призывал людей наносить эти грязные знаки на своих телах. Очень многие мужчины, лишенные брюк и оставшиеся в нижнем белье или вовсе без оного были возбуждены и готовы к кое-чему не публичному. По глазам женщин, по их смеху и такому же обнажению совершенно очевидно было, что и они готовы к тому же к чему их противоположный пол. Да что уж там говорить — оголтелый народ только и ждал массовой оргии!

Народ медленно вращался в трех или четырех составленных кругах, а в центре самого маленького хоровода, в котором находился и Андрюша, горел костер. Не сильный, еще не успевший разгореться и от которого пока дыма было больше чем пламени, но все-же… Возле кострища стояли люди в очень темных одеждах, скрывающих как можно больше участков кожи и оставляющих на показ разве что ладони и белые как мел лица. Бледнолицые не выказывали никаких эмоций, словно глухие и слепые, не слышащие ничего вокруг и ничего не видящие. Либо, наоборот, повидавшие так много подобных картин, что совершенно к ним привыкшие. Они работали. К ним подходили участники хороводов и показывали какие-то книги, картины и что-то еще, «люди в черном» осматривали это и согласно кивали, после чего принесенное летело в огонь. Книги были в разных переплетах, в мягких обложках и в твердых. Картины практически все были написаны на деревянных досках и представляли собой исключительно портреты, а заострив на них внимание, Жуй с содроганием на душе узнал в них православные иконы. Разгорающиеся во пламени книги были также на религиозные темы, как христианские, так и других конфессий, включая сектантские. В огонь было брошено много Библий в разных изданиях, а когда Жуй убедился, что тут происходит безжалостное и бессовестное уничтожение всего христианского, он, вдруг заметил в огне уже почерневшую от высокой температуры толстую обложку зеленого цвета и с блистающим золотом символом, но не крестом. То был Коран. Рядом уже полыхал Новый Завет дореволюционного издания. Тут же в огне виднелись отдельные останки книги на иврите.

Андрей Жуй почувствовал как ледяной холод ужаса обездвижил его конечности и он едва не споткнулся.

Продолжая кружиться на автопилоте в первом ряду хоровода, парень следил за всепожирающим огнем, за взлетающим в ночное небо пепле уничтоженных страниц, за обгорающими ликами изображенных на иконостасах святых и за людьми, обслуживающими этот жуткий праздник грехопадения. Это были солдатоподобные безэммоциональные люди, среди которых мужчины не отличались от женщин (головы их были покрыты головными уборами унисекс либо капюшонами ветровок или курток, разумеется черными). «Чернорубашечники» ворошили пламя уже разогревшегося костра, подкидывали в него принесенные атрибуты всевозможных религий, включая книги по иудаизму, даосизму, лютеранству, исламу, чего-то еще, а также учение Конфуция, Пифагора, Хаббарда, Гегеля и других.

Но некоторые книги не летели в огонь, после осмотра «человеком в черном» они передавались куда-то в сторону, где на одной из скамеек уже аккуратно лежали разные издания марксистского «Капитала», несколько запрещенных в России самиздатных экземпляров по сатанизму, кроме того с ними же покоился гитлеровский «Майн Кампф». И помимо этого на скамейке лежали несколько разных изданий книг о старославянском язычестве. Были здесь и многотомные труды Ленина, изыскания на тему о дьяволизме, мифы и сказания о русских коренных народностях.

Такие издания «черноодежечники» не жгли. Вот чего боялась Ламия! Что вместе с «плохой» с ее точки зрения литературой сожгут и «правильную». Это она приказала «людям в черном» отфильтровывать книги, опасаясь, что безумство Жуя переступит границы дозволенного.

Андрей уже много раз видел этих прячущихся от мира под слоями черных одежд людей. Только до селе он не всматривался в их мертвецки бледные лица и не мог выделить среди них кого-то определенного (все они были на одно лицо, не выразительное и не запоминающееся), но эти люди, а точнее — личности в таких же невыразительных одеждах всех оттенков черного уже ни раз встречались ему. То и дело они попадались ему на глаза в самых разных местах и даже, кажется, участвовали в его жизни, но выглядели и вели себя так незаметно, будто просто ничего не значащие сильно концентрированные тени, и Жуй никогда не обращал на них внимания. Они, вроде как окружали его практически во всех областях его жизни, но, в то же время всячески подчеркивали свое безличие. Люди неодушевленные, ничего не значащие, не имеющие никаких различительных признаков и призванные ради какой-то определенной цели, которую они и выполняют с военной смиренностью и покорностью. Эти «чернорубашечники» входили в близкое окружение Олеси Левит. Быть может, это только совпадение (поклонники рока зачастую предпочитают всем цветам радуги — черный), но в новом составе команды Олеси Нахимовны, которую ей предложила Ламия и которая занимается организацией тура «Наяву» все без исключения предпочитали одеваться в темное. И вели себя поразительно скромно и тихо. Как менеджеры низшего чина в головном офисе крупной транснациональной корпорации. Они были молчаливы, хмуры, сосредоточены на исполнении своих задач. Представители сей темной человеческой массы были настолько скучны и неинтересны, что Андрею даже в голову не приходило заводить с ними разговоры, он даже не спрашивал их имена, они были будто посторонними, при том, что молодой человек прекрасно знал, что «люди в черном» работают не на Олесю Левит и даже не на Ламию. Их деловитая суета, напоминающая рой пчел над цветочной поляной, прежде всего была направлена на него — на суперзвезду отечественного рока.

Кто их хозяин, в таком случае? Если они вертятся вокруг него — Андрея Жуя — то…

Песнопения и кружения мрачных хороводов продолжалось, а Андрей от страха впервые потерял над собой контроль и чисто автоматически совершал вокруг разгорающегося кострища оборот за оборотом. Теперь, слыша собственные песни, он ощущал чувства совсем иные нежели те, что он испытывал когда в порыве безудержного экстаза отдавшись черной как копоть и жгучей как перечная вытяжка музе, записывал строки текста в своем маленьком блокноте. Потом он создал сокрушающую музыку. Соединил текст и мелодию, зафиксировал полученный результат в звукозаписывающей студии бородатого здоровяка Сережи Бизона и, восторгаясь получившимся результатом, затеял задушевную вечеринку в своей квартире, где в компании знакомых и не незнакомых предался сильно порочному веселью. А теперь вдруг все кардинально изменилось и от собственной песни Андрюшу физически и морально тошнило! Не в силах разорвать цепь хоровода, Жуй смотрел на горящие книги и образа, на неадекватные лица беснующихся и на людей-теней, присутствующих на празднестве в качестве обслуживающего персонала.

Тут к костру подвели пьяного до непотребности священнослужителя. Люди в одеждах того же неотразимо черного цвета, что и у батюшки, раздели приведенного до нижнего белья, а рясу и другие предметы одежды швырнули в огонь. Батюшка сам взял протянутый факел, сооруженный из обрезка водопроводной трубы и какой-то одежды, смоченной в дизельном топливе и подпалил себе бороду и длинные темно-русые волосы. Он хохотал и рыдал одновременно.

Неужели это он — Андрюша Жуй — организовал все это? Вообще-то он мог, он способен и не на такое, и от этого ему становилось жутко. Он вышел из хоровода для чего ему пришлось сделать шаг вперед к костру и вызвать любопытство «черного персонала», поймав их насторожившиеся мертвецки бледные лица. Человеческая цепь за его спиной быстро сомкнулась и под аккомпанементы душещипательных песен, продолжила вращения вокруг центра хороводов. Жуй застыл на месте не зная, что ему делать. Принимать участие в этом шабаше он больше не желал, но и вырваться из хороводов ему так просто не удастся. Люди, понявшие, что организатор такого веселья вдруг струсил и пытается предать их и исчезнуть, наверняка, крепче сомкнут ряды и сожмут ладони друг друга с такой силой, что Андрею придется с отчаянным боем прорываться за пределы хороводных окружностей. Но он совсем один и хорошо, если он успеет врезать по зубам хотя бы трем человекам, а как поведут себя остальные, коих набралось не меньше трех сотен? Что будут делать «черные одежды», уже сейчас смотрящие на него с сильным подозрением и опаской, за которой скрывается готовность к решительным действиям.

Действительно, странно будет, если Андрей Жуй убежит, ведь это же он главный виновник торжества, он организатор сего действия. Это он собирал готовых к массовым бесчинствам людей на просторах интернета, это он записал и выложил в интернет песню «Возвращение к пеплу», это он бросил клич по Санкт-Петербургу, это он организовал этот праздник. Его песни призывают людей к плохим поступкам, он требует массового безрассудства и сумасбродства! Он, он и еще раз он!

А теперь он пошел в отказ? Передумал? Поменял свои предпочтения и открещивается от сотворенного им же самим торжества блуда и триумфа разгула? События последних недель стали проноситься перед ним. Он стал быстро вспоминать свое непотребное поведение, не имеющего никакого оправдания, свои поступки до того нехорошие, что внезапно проснувшийся стыд вгонял его в краску, свои омерзительные перфомансы. Позор ему! Как он мог? Что на него нашло?

Что он делал и что он делает? Андрей, с отяжелевшей под гнетом бесчестия и срама душой, посмотрел на свои дрожащие руки. Черные обезьяньи ладони заросшие с тыльной стороной густым волосом. Сами пальцы костлявые, кривые заканчивающиеся черными длинными когтями из-за которых он не мог сжать кулаки. Чувствуя как глаза его наполняются слезами, Жуй потрогал голову — такой же жесткий волос на темени, длинные заостренные уши. Над ушами — и тут давно уже не оставалось никаких сомнений — рожки, пробивающиеся из черепа над висками и растущими вдоль головы назад.

Он подергал бородку, потрогал странного вида нос, своей уродливостью придающий лицу образ летучей мыши, провел ладонью по всклокоченному чубу, а языком по острым как у пираньи зубкам. Прежние зубы выпали все до одного и вопреки закону природы практически сразу выросли другие, нечеловеческие. А сзади у него выступил копчик и за несколько дней вытянулся тонкий хвостик с кисточкой на кончике. В кого он превращается? Что за дьявольская болезнь уродует его тело, превращая его в мутанта, сочетающие в себе самые неэстетичные фрагменты зверей — собаку, козла, обезьяну, свинью. Андрей был в отчаянии, он не знал и не понимал, что с ним происходит, ведь помимо физической превращения в монстра, трансформировалась и его психика. Он уже совсем не тот, кем был когда-то. Сейчас он словно концентрат всего плохого, что есть в человеке. В нем собралось все дикое, нецивилизованное, развратное и похабное, превратив его в самого скверного грешника, которому в преисподней уже должны были выделить отдельное место лично для него. Разве что грех убийства пока еще не затронул его прогнившую совесть, но у Жуя было твердое убеждение, что еще совсем не вечер. Только самое утро. Рассвет. И самое жуткое ждет его и этот мир впереди. Сейчас он был сам себе противен, он многое бы отдал если бы ему позволили содрать с себя эту косматую личину, отмыться от той скверны, в которой сам себя измарал с ног до головы. Но как это сделать? Не содрать же с себя шкуру? Он уже пробовал — не получалось.

Озаряясь на окружающую его толпу хороводников, Андрей Яковлевич «Жуй» Вставкин понимал, что внезапное просветление его души, которое каким-то чудом озарило его совесть продлиться совсем недолго. Такое похмельное состояние раскаяния и озарения время от времени у него случаются, но с каждым разом длятся все короче и короче. Как периоды ломки у наркомана или похмелье у пьяницы. Становилось стыдно, больно, хотелось все бросить и остановится, но силы воли не хватало. А в случае с Жуем, дело было не только и не сколько в силе воли, сколько в охваченной его тело страшной мутации. Он знал или догадывался, что вскоре он вновь погрузиться в моральную тьму, с головой нырнет в мир разврата, блуда, похоти, распутства, ненависти и буйного необъяснимого и беспричинного веселья. Он будет самым активным образом заниматься этим сам и как можно интенсивнее пропагандировать подобный образ жизни через свои песни и музыку. Процесс возврата к прежнему человеческому состоянию не начинался, а, наоборот, становилось все хуже. Дошло до того, что он не узнавал себя в зеркалах и практически не находил общих черт со своими же фотографиями, сделанными в прежние времена.

Но что же делать, если причина не ясна и путей выхода не видно? В периоды просветления, которые по его предположению вызываются какими-то различными религиозными атрибутами, которые сейчас сжигаются в гигантском пламени, Жую очень хотелось остановить свое падения в пропасть разврата, только у него ничего не получалось. В прошлый раз он сделал попытку обратиться к церкви (раз уж она как-то действует на его болезнь), но от одной только этой мысли его сильно вырвало желчью. Переборов себя, он не отказался от этой затеи, однако нестерпимая физическая боль во всех частях тела окутала его, как только он стал пешком приближаться к одному из петербургских храмов. Он не дошел и, разумеется, не попал внутрь. Его нутро будто закипело, руки и ноги перестали его слушаться, из пасти пошел едкий пар и, не справившись с ломкой (и перепуганный до дрожи), он, поджав хвост, бросился в противоположную от храма сторону. В дальнейшем даже воспоминания об этом моменте доставляли ему дикую головную боль и лихорадку, заставляя его напрочь отказаться от повторения сей необдуманной затеи.

Люди с крестиком на груди вызывали у него самые негативные эмоции, сочетающие в себе ненависть, веселье, желание стебаться и острую потребность свернуть обладателю шею и долго глумиться над обезображенным трупом. На такие же эмоции его наводили и люди, проповедующие ислам и представители других конфессий. Поэтому ли он организовал это массовое сожжение ненавистной ему литературы? Отчего же тогда «чернорубашечники» откладывают в сторону издания от которых Жуя тошнит не менее, например книги по дьяволопоклонничеству? Была бы его воля, он швырнул бы в пламя и их.

Его охватывала паника, на полусогнутых ногах он принялся хаотично метаться в центре хороводов. Не глядя перед собой, он натыкался на людей, спотыкался об упавшие у огня иконы, обжигался о пламя, когда огонь лизал его шерсть в те моменты когда он неосторожно подбегал слишком близко. Может ему броситься в огонь? Даже если бы смелость позволила бы сделать это, он все равно не мог подойти к нему близко из-за большого количества в костре религиозных атрибутов, которые он ненавидел больше всего на свете, ощущая свою ненависть на физическом уровне. А прорываться наружу хороводных окружностей он не смог бы — люди крепко держались за руки.

Тогда он присел на широко расставленных копытцах, щелкнул хвостом и прыгнул. Со звуком натянутой струны он взметнулся на несколько метров ввысь и расставив лапы в стороны приземлился в сумраке ночного парка, куда почти не достигали рыжие всполохи кострища. Ничего себе? Он и не знал, что способен скакнуть как блоха! Он рассчитывал перепрыгнуть лишь через один ряд людей, а после попытаться перепрыгнуть через следующий, но в мгновение ока получилось так, что праздник остался за его спиной. Андрей услышал чей-то крик на французском и, не дожидаясь погони, вновь присел и оттолкнулся. Следующий лихой прыжок удалил его от народа еще метров на пятнадцать, а третий не удался — он зацепился за ветки ивы и упал на газон. Он вскочил с травы и затравленно обернувшись на удаленный разгул, юркнул в ближайшие кусты. От туда, прижимаясь к земле, он бросился наутек куда глаза глядели. Шабаш с кострищем остался позади, по выкрикам Жуй догадался, что кто-то побежал за ним, но быстрыми прыжками он совершенно спрятался с глаз долой, слившись с так любимой им тьмой. Искать и ловить его было так же безрезультативно, как мышь.

Вскоре он сообразил, что находится в Летнем Саду города Санкт-Петербурга. Летний Сад был красив и статен даже такой неприятной ночью как эта и его не могли испортить ни толпа ненавистников религий, ни всепожирающее пламя кострища, ни шмыгающий по кустам монстрик с рожками. Жуй искал выход, но, к сожалению не знал плана Летнего Сада и паника не позволяла ему сориентироваться, он бегал и прыгал между красивыми скульптурами, между фонарными столбами, между ухоженными деревьями и кустарниками, однажды с разгону плюхнулся в пруд и выскочил из него вереща подобно недорезанному поросенку. Андрей бежал наугад не разбирая дорожек и газонов, не представляя где выход и куда он помчится, когда выход все-таки найдется. Бегать можно было до потери сил, но что дальше? От себя не убежишь. И от будущего тоже, а будущее представлялось ему в самых инфернальных тонах.

Он не знал, что или кто может помочь ему справится с обрушившимся на него недугом, изуродовавшим его тело. К кому бежать? Какие таблетки глотать? От чего лечиться? Как много вопросов и ни одного ответа! Он разговаривал с главным психиатром Санкт-Петербурга, но задушевная беседа закончилась тем, что на одном из питерских стрипклубов теперь работает некий человек, выступающий под именем «герр Трясогузка». Господин Кауффман не помог Жую, как не может ему помочь ни один доктор, ни один профессор и ни один научный сотрудник, ибо в любом случае Жуй все испортит, осквернит и осрамит. Анализы сдавать не станет, лекарства он скормит кому-нибудь, прописанные процедуры проигнорирует, лечащих докторов сведет с пути истинного и с головой утопит во всевозможных грехах.

Охваченный паникой Жуй бросался то в одну сторону, то в другую, внезапно выбежал обратно к костру. Вновь убежал. Ему казалось, что он бегает по кругу или совершает броуновское движение в замкнутом пространстве, во всяком случае, ему то и дело попадались одни и те же скульптуры. Скульптура Беллона итальянского воятеля Тальяпьетра появлялся перед ним четыре раза, при том, что каждый раз Жуй убегал в разные стороны. Все чаще он натыкался на людей, расходящихся от праздника в поисках «почетного гостя». Иногда они вскрикивали и бросались за ним как за курицей, но Жуй мгновенно скрывался от преследователей. В конце концов он остановился. Точнее сказать — замедлил бег и, опустив плечи, поплелся, уныло смотря под ноги.

Андрей заплакал.

Он обречен, он не знал как вылечить себя и вообще, болен ли он. Позавчера он ввел свои симптомы в «Яндекс» и получил ряд сайтов, касающиеся медицины так отдаленно, что становилось ясно, что ни с чем подобным мировая наука еще не сталкивалась. Зато и «Яндекс» и «Гугл», отвечая на запрос Жуя, выдавали ему картинки на дьявольские темы, открывался сайт с книгой «Молот Ведьм», стихи Данте Алигьери, картины Иеронима Босха, какие-то стародревние небылицы из славянского фольклора и репродукции современных неадекватных художников, помешанных на изображениях монстроидных существ. Увиденное расстроило Андрюшу. Некоторое время после просмотра он задумчиво грустил и занимался самоанализом, но это быстро с ним прошло и он вновь становился злобным, хитрым, похотливым шутом и озорником с омерзительной внешностью. Потом он вместе с Ламией весело ржал над самим собой и буквально стрелой улетал в мир разврата который сам же и создавал и предводителем которого и являлся, всяческими путями заманивая в свой греховный культ все новых и новых неофитов. Под его черным знаменем уже были все его знакомые и друзья, коллеги и соседи, участники «Толпе» и поклонники. Толпы фанатов уже преследовали его и, естественно, это кончалось для них все тем же. Жуй не мог не совратить тех, кто сам лез в его сеть. Число его жертв росло в геометрической прогрессии, потому что «обработанные» им люди распространяли аморальное поведение и пропагандировали асоциальный образ жизни с той же яростной агрессией, что и сам Андрей Яковлевич «Жуй» Вставкин.

Проходя в очередной раз скульптуры Вакх и Аллегория Сладострастия Андрей Жуй шмыгнул пятачком и утер слезы. Он позвонил по мобильнику маме, а когда она ответила и услышала его скрипучее «Мама, это я», то задала вопрос: «Вы кто?» Он убрал телефон. По счастью, мама не увлекается интернетом, у нее нет ни компьютера, ни ноутбука, для полноты жизни ей вдоволь хватает телевизионных сериалов, по-этому она не очень следит за новым образом своего сына. Она вообще достаточно ровно относится к увлечению сына роком и исполнению музыка. Не просто ровно, а, можно сказать, равнодушно. Никогда не увлекаясь никаким музыкальным стилем Анна Евгеньевна не вполне понимала как можно за счет исполнения музыки зарабатывать какие-то деньги и с непоколебимым терпением ждала когда же ее сынулька переболеет своей гитарой и микрофоном, возьмется за ум, найдет работу по специальности (буквально в прошлом году Андрей с грехом пополам получил ненужное ему звание бакалавра технологии транспортных процессов) и начнет зарабатывать на хлеб конкретным ремеслом, а не бренчанием. Ее сынок ни дня не работал по специальности и нигде свои знания не применял, она ругала его за неправильный выбор профессии, за напрасно потраченные пять лет, за трату времени на игру в музыкальной группе, за то, что надо было идти по стопам его отца и учиться на какую-то понятную рабочую профессию. Андрюша никогда не спорил с ней, отчасти она была права — учеба в университете давалась ему с трудом, а полученные знания он за ненадобностью стер из головы и не смог бы найти работу по специальности, даже если бы и задался такой целью. Впрочем, он не видел себя в сфере туризма и перевозок. Собственно так же он не видел себя и рабочим-станочником. Он видел себя на сцене. А матушка когда-нибудь примет это как данность и поймет, что с успехом исполнять собственные композиции и иметь деньги и поклонников ничем не хуже, а даже лучше чем заниматься, к примеру, трансфером или быть на побегушках у помошника руководителя какой-то заштатной туристической фирмы-однодневки.

Должно быть Анна Евгеньевна и слышала что-то о появившимся на российской эстраде пареньке в мохнатом костюме, но никак не сопоставляла его со своим Андрюшей. В противном случае она попала бы в больничный стационар с диагнозом «неврастения».

Слезы у Жуя текли ручьями. Вдруг на него вышел один подросток и тут же побежал ловить звезду отечественного рока, но Андрей так огрызнулся на молодого человека, что от страха тот испачкал джинсы и трусцой убежал сам. Андрей еще достаточно долго блуждал по Летнему Саду, иногда присаживаясь на лавочки или прямо на траву. Какое-то время он лежал на спине, смотрел на облачка на черно-синем небе и разговаривал с отцом. Диалог, конечно, шел только со стороны Жуя и больше походил на монолог. Андрей просил прощения у умершего отца, объяснялся перед ним, оправдывался, говорил еще что-то и сам же себе отвечал. Он довел себя до отчаяния и не видел даже самого ничтожного варианта что-то исправить. Обратного пути нет. Мясо, прокрученное через мясорубку, никогда не приобретет прежней формы, а Андрюша никогда не станет тем, кем был. Он в это не верил. Он будет еще отвратительней и несомненно организует еще какой-нибудь вертеп.

Он уныло брел мимо скульптур потрясающей красоты. Шел по главной аллее сада, сворачивал в стороны. Скульптуры, скульптуры, скульптуры. Бюсты Македонского и Диогена, Аристотеля и Гераклита, Сенеки и Двуликого Януса. Застывшие лики каменных античных философов застыли в гримасах боли и отчаяния. Женские фигуры в соблазнительных позах, фонтаны, снова скульптуры. Почему мраморные мужчины так мученически кривят лица при наличии прекрасных полуобнаженных дев потрясающей красоты? С чем это может быть связано? Жуй не редко посещал этот сад, но он и не догадывался, что здесь так много скульптур, ему даже стало казаться, что каменные дамы преследуют его, окружают со всех сторон, куда бы он не свернул, прельщают его и только для него обнажают мраморные прелести.

Андрей побрел на звук проезжающих автомобилей, где-то вдалеке была проезжая улица, а перед ней Жуй уже видел огораживающую Летний Сад кованную ограду. Эта была очень старая ограда, состоящая из металлических пик с острыми концами. Красивая статная ограда, от нее веяло восемнадцатым веком. Императорской фамилией. Между стальными секциями — высокие кирпичные столбы с венчающими их каменными вазами. Жуй медленно приблизился к ограде, волоча одну ногу и смотря перед собой пожухлым взглядом человека, поднимающегося на плаху. Андрей Жуй больше не плакал, он знал решение. Надо действовать сейчас, немедленно, потом у него не хватит смелости, если это «потом» вообще наступит. Дрожа всем телом и не чувствуя ног, Жуй ковылял к ограде. За забором мигал светофор и шумели редкие полуночные машины.

— Стой! — услышал он со стороны и остановился. Справа от него по асфальтированной тропинке с часто расположенными скамейками ему наперехват бежала Ламия. Она была в каком-то тяжелом испанском платье, какие носили лет триста назад, но не теперь. — Стой, Андрюша! Не вздумай!

Откуда она взялась? Андрей не видел ее в Летнем Саду, не видел ее среди толпы.

Он не ответил, сейчас он ее ненавидел даже еще сильнее, чем себя. Он подошел к забору и ухватился заскорузлыми перстами за прохладные стальные штыри. За пыльной стальной оградой жил ночной Санкт-Петербург и Жуй смотрел на него. Ламия приблизилась к нему сзади и звала его по имени, но он не поворачивался, он смотрел на Дворцовую Набережную реки Невы. Он знал, что слева от него через Лебяжью канаву располагалось Марсово Поле, справа — Летний дворец Петра Первого. Центр города, атмосфера тут пропитана историей. Жуй набрал полные легкие прохладного воздуха.

Андрей обернулся. Позади него стояла и смотрела на него Ламия. Поймав его взгляд, она предостерегающе покачала головой, но подойти ближе не решалась. Жуй проклял эту девушку, отворачиваясь от нее он надеялся, что она останется в прошлом. От нее исходит нечто тяжелое и тревожное, она не должна быть рядом с ним, она его портит. Она овладела его разумом и тянет его в пропасть. Молодой человек хотел сказать ей это, но решил не тратить время на слова, которые она, естественно, начнет оспаривать и утверждать, что любит его и что им вместе гораздо замечательней, чем если он был один или с другой девушкой.

Ловко прыгнув, он одним махом очутился на одной из колонн кованной ограды. Все колонны венчали украшения в виде вазы для цветов и Жуй взобрался на одну из таких декоративных ваз. Он выпрямился и, взглянув вниз, увидел на газоне собственную тень отбрасываемую от фонаря на Дворцовой Набережной. Тень не принадлежала человеку. Кому угодно, но не человеку. Жуй шевельнул хвостом, приподнял руку, повернулся боком чтобы был виден силуэт неправильно сгибающихся ног. И, конечно, рожки и хвостик. Вытерев слезы, Андрей Жуй последний раз взглянул на Неву, на автомобили, на рекламные баннеры и встал на декоративной вазе параллельно длине высокой ограды. Его лицо смотрело в одну сторону ограды, а за спиной простиралась другая сторона. Если проследить дальше, то через несколько десятков метров будут Главные ворота Летнего Сада.

Кто-то, по-видимому, заметил стоящего на колонне человечка, потому что со стороны тротуара Дворцовой набережной раздался крик. Жуй только повел ухом, но не отреагировал. Зато Ламия, наконец, сбросила с себя оковы нерешительности и побежала к своему закадычному дружку. Но было поздно, она ничего не успевала. Андрей закрыл глаза, высветил перед сомкнутыми веками образ живого отца, и прошептав: «Прости, мамочка!», распростер руки в стороны и повалился спиной вниз.

Его тело упало на острые пики ограды. Пики прошили его спину, войдя точно в позвонки, одна вошла в шею, еще две вонзились в затылок.

Глава 10

Ничего не осталось

Санкт-Петербург.

12 октября 2017 г.

Молодое дарование русского рока распахнуло глаза ровно в тот момент когда почувствовало себя в сознании. Раскрыв глаза, Жуй дернулся всем телом и даже что-то воскликнул.

Тишина и покой. Он лежал на диване на животе и, повернув голову, он увидел что находиться в своей квартире. В зале. Электронные настенные часы над письменным столом показывали 13:16, но плотно закрытые портьеры не пропускали ни единого лучика осеннего света, оставляя комнату в интимном полумраке. Телевизор на кронштейне рассказывал об американской секте «Народный Храм», на экране на земле в джунглях какого-то острова лежало 909 суицидников, принявших цианистый калий. Последним показали лидера — Джима Джонса с простреленной головой. Слишком близко показали. Жуй поморщился. Смотреть на 909 чернокожих мертвецов хотелось меньше всего. И, кстати, почему он сам не мертвец? За мгновение до падения во мрак он почувствовал укол адской боли, проходящей через всю спину и взрывающейся в мозгу. Теперь у него болел позвоночник, двигаться было трудно и больно, поворачивать голову еще больнее. Даже хвост не шевелился. Кроме того, он испытывал боль в затылке, словно ему вбили в череп пару длинный гвоздей. Собственно, почти так и должно было быть. Из-за повреждено шеи он не смог выругаться вслух.

Он должен был умереть. Он и умер! Покончил с жизнью, но вернулся в этот мир. Его вернули к земному существованию нечистые силы. Старушка на птичьих ногах, девушки с рыбьими хвостами, лешии и водяные — это они спасли Жуя, его ночные гости. Они лечили его, обработали раны сильнодействующими средствами, накормили и напоили его чем-то ароматным и жирным, прочитали над ним заговоры и совершили всевозможные ритуальные действия. Один из полевых, шамкая отвислыми губами и клацая разноразмерными клыками, сказал Жую, что бы тот больше не делал так. Андрюша должен терпеть. И еще что, рыжеволосая женщина по имени Ламия будет утверждать, что это благодаря ее чудодейственным эликсирам и варевам он — Андрей Жуй — воскрес из мертвых. Пусть девица по имени Ламия верит в это, пусть она думает, что она всемогуща, Жуй не должен разубеждать ее в этом. Женщине по имени Ламия не следует знать о существовании потустороннего мира, пусть она продолжает пребывать в заблуждении относительно истиного порядка вещей и пусть продолжает служить объекту, которому люди дали несколько названий — Сатана, Дьявол, Люцифер. Андрюша должен до поры помалкивать и тепреть, а уж братство нечистой силы, к которому относиться и Жуй, неприменно отблагодарить его. На прощанье, когда Андрей уже возвращался в свою телесную оболочку, нежные русалки сделали ему очень хорошо…

Вот он очнулся и мгновенно забыл практически все, а то что оставалось в его памяти улетучивалось и испарялось со скоростью забываемого сна, оставляя в голове только смутные и отрывистые обрывки чего-то сказочного и нереального.

Теперь, вернувшись с того света и лежа на животе, он приходил в себя и присматривался к тому, как изменилась его квартира, которую он раньше всегда поддерживал в почти идеальном порядке, ибо не выносил когда приходилось что-то искать или терять. К тому же проживающая с ним Надя Грикова тоже старалась соблюдать порядок, как и Андрей она была аккуратной. С ее ухода прошло несколько месяцев и теперь зал (пока Жуй мог видеть только зал) превратился в черт знает что, всюду была грязь и мусор, все раскидано, очень много отходов жизнедеятельности, включая высохшую сперму, желтые и коричневые пятна и, кажется, где-то совсем близко куча говна. Мебель стояла небрежно, что-то упало, два стекла у серванта разбиты и почти все мелочи с полок разбросаны. Один стул разбит в щепки, дверь прислонена к стене. Обои испачканы и изрисованы всякими похабными рисуночками, сродни тем, что выводят озабоченные подростки на последних страницах тетрадей по геометрии и биологии. Было много паутины, было много насекомых и не только мух. Всяких. Стояла страшная вонь.

Жуй застонал и отвернулся к стене, его шею пронзила боль. Он долго лежал не шевелясь и закрыв глаза, хотелось пить. Тут заиграл его мобильник, который оказался неподалеку лежащий на полу. Он был выпачкан чем-то липким.

— Алло, — говорила Левит. — Занят?

— Да, — слабо ответил он и поморщился от боли.

— Помнишь, нам предлагали еще одну площадку? В Саратове. Сегодня я договорилась. В Саратове открывается новый клуб, называется «Темное Княжество». В рамках тура «Наяву» группа «Толпе» будет почетными гостями, мы будем открывать… Алло? Ты слышишь?

— Да.

— Тебе должно понравится.

— Угу, — Жуй не знал чем ему может понравится очередной ночной клуб. Чего он может там увидеть такого, чего еще не видел. Он не желал разговаривать и отключил связь. Меньше всего ему хотелось о чем-то задумываться, но его угнетало лежать бревном и он вновь поднес к глазам телефон. Он включил фотоальбом. Фотографий было много и почти все сняты до его заболевания, изменившего его внешность. На них был он сам, его мама, его друзья, знакомые, участники «Толпе», Олеся Левит и просто поклонники. На старых фотографиях он был красив, строен, с чистой кожей и милой улыбкой. Он был то в приличной одежде в стиле рок, то в футболке с принтом, то в бежевой кожаной куртяшке, то в джинсовой рубашке с нашивками. Несколько фоток были сделаны кем-то (он не помнил кем) когда Жуй выступал на сцене со своей группой «Толпе», участники на них тоже выглядели вполне адекватно как и положено уважающим себя рок-исполнителям. Но Андрей ни как не мог найти фотки той, кого хотел увидеть больше всего и ради которой он и листал фотографии. И которая подобно освежающему бальзаму своим северовосточным ликом могла дать Жую хоть грамм живительной энергии, хоть чуть-чуть поднять его настроение и хоть на минуту позволить ему вернуться в те счастливые времена, когда он был с ней, а она с ним. Андрей листал фотоальбом и с досадой и удивлением ни находил ни одной, где была бы Надя. Вот серия фоток с одной вечеринки по случаю дня рождения одного влиятельного театрального продюсера, где Жуй и Грикова были вместе и оставили с десяток замечательных фоток, которые они вместе просматривали много раз. Их не было. Ни их ни других, никаких. В его телефоне не осталось никаких следов Нади, при том что даже будучи во власти бесовской личины он ничего не удалял. Он берег Надькин образ, он дорожил им даже больше чем своим собственным прежним. Это все что осталось ему от былых времен.

Осилив боль, Жуй встал с дивана и отыскал в ящике письменного стола флешку с другими фотографиями, сделанными цифровой камерой (сам фотоаппарат бесследно исчез из квартиры, оставив после себя только измочаленный футляр). На флешке было тысячи и тысячи фотографий и видеозаписей. Он вставил ее в телефон и долго пролистывал изображения, среди бесчисленного множества лиц так и не найдя Нади Гриковой. Только на одной фотке небольшой кусочек плеча (Андрей узнал его по блузке) и еще на одной Надя стояла на заднем фоне, не в фокусе и спиной к объективу.

И больше совсем ничего.

— Не ищи, — раздалось из кухни. Жуй выронил телефон. Ламия здесь, а он мог поклясться, что находился в квартире один. До этого он не слышал ни единого звука, ни из кухни ни из спальни. Если бы Ламия отозвалась из спальни, то он мог бы подумать, что та спала. Но что можно делать на кухне, не издавая даже шорох одежды? Нахождение Ламии на кухне становилось еще более необъяснимым еще и потому, что в квартире поскрипывали некоторые половицы и совершенно нельзя было ходить по полу в полной тишине. Ламия сидела на табурете и, не двигаясь, смотрела в окно? На нее это не похоже. Поспешно спрятав телефон под бок, Андрей встретил входящую Ламию. На этот раз она была в дорогом невесомом халате полупрозрачного шелка. Босая и с распущенными волосами. С кожей чистой и гладкой. От нее шел аромат то ли цитрусовых, то ли ягод. Ее неожиданное появление было сродни сошествию ангела с небес в самое дно человеческого бытия. Жуй восхитился ее легкой поступью и тому как она может ступать на ужасно нечистый пол и при этом не выпачкать ног. Да она даже не оставляет за собой следов! Правда сказать, сравнение с ангелом Андрею Жую совсем не понравилось, он чувствовал что эта аллегория тут неуместна, что и Ламия взбесится, если узнает чей образ он наложил на нее, но и другого сравнения ему в голову не приходило.

Ламия присела на край дивана и протянула Андрею глубокую глиняную миску с чем-то густым и дымящимся. Запах быстро затмил собой чистый аромат женской кожи, он был приятный, глубокий, но непонятный. Пить жидкость с таким запахом Андрей не осмеливался, но сожительница не слушала вялые отказы «больного» и заставила проглотить все до дна. После того как тот послушно подчинился и большими глотками выпил содержимое глиняной чаши, Ламия быстро прошептала какие-то фразы, сделала руками некие жесты у самого лица молодого человека и поцеловала его в губы.

— Это лечебное снадобье, — объяснила она, ставя опустевшую миску на полку серванта. — Скоро ты поправишься. Ну и дурачок же ты, Андрюшенька. Так меня напугал! Я уж думала, что придется тебя выхаживать дня два. Или даже три!

Жуй не знал что сказать. Ему вообще не хотелось что-то говорить, ему хотелось побыть одному.

— Зачем ты это сделал? — благодушно продолжала девушка в шелковом халате, нежно поглаживая лежащего на диване Жуя по жестким волосам на голове. Она чуть склонилась над ним и ее идеальные груди, ничуть не скрываемые халатом, приветливо подмигивали и приглашали к кое-чему сладострастному. — Глупый мой мальчик. Пообещай, что не станешь повторять такие подвиги. — Андрей ничего не пообещал, он поворочался на старом диване и лег на бок. — Тебе трудно, да? Понимаю… Должно быть не легко… Метаморфоза в самом разгаре, наверное ты испытываешь боль… Ну потерпи, потерпи, любовь моя! Ты должен понять, что сопротивление только усугубляет физические страдания. Отдайся велению судьбы и перестанешь мучиться, все пойдет как по маслу, тебе будет даже нравится это ощущение. Ощущение изменения… — чуть закатив глаза, Ламия представила что может испытывать человек, подверженный быстрой физической мутацией. Улыбнувшись своим внутренним образам, она еще разок поцеловала Андрюшу. — Недолго осталось. Недолго. Я тебе помогу, можешь на меня рассчитывать. В конце концов для этого я с тобой! — убрав локон волос за ухо, она продолжала: — У меня не было под рукой семени смертоубийцы, поэтому я добавила в мазь только его кровь и жир. Да и вытяжка из сорочьей печени не совсем удалась, времени не хватило… Хорошо, что у меня очень большой выбор моих старых снадобий. Надеюсь, они еще не испортились, кое-чему больше трех сотен лет. Когда-то они помогали.

— Кому? — спросил Жуй, хотя, по правде говоря, совсем не интересовался ответом.

— Кое-кому… — уклончиво ответила его подруга, поймав себя на том, что взболтнула информацию раньше времени. — Повернись на живот, я осмотрю твои раны. Сильно болят?

— Это ты стерла все фотографии Надьки Гриковой? — резко спросил Жуй.

Ламия встрепенулась и изменилась в лице.

— Я, — подтвердила она металлическим голосом. — Я! И видео с ней. И вашу с ней старую переписку! И если найду ее грызло еще где-нибудь, сделаю это снова. А ты, Андрей, должен раз и навсегда забыть эту малолетнюю дрянь! Пусть живет своей жизнью, но с тобой ее больше нет, не будет и быть не может никогда! Ни при каких обстоятельствах! Тоска по ней мешает тебе преобразовываться и я уничтожила все, что заставляет тебя вспоминать о ней!

— Ты могла бы спросить меня! Мы бы обсудили это вместе! Но ты самолично хозяйничаешь в моей базе данных!

— Значит ты не доволен тем, что я сделала? — Жую совсем не понравилось выражение лица Ламии. Она резко встала с дивана, заставив того жалобно скрипнуть пружиной, и разразилась гневной тирадой, главной героиней которой была Грикова Надежда. Не стесняясь в выражениях Ламия изображала бывший андреев объект любви самой низкой недоразвитой шалавой, которой место не рядом с Андреем, а в коммуналке — рожать неполноценных спиногрызов для долбанутого на футболе и рыбалке пролетариата-алкоголика. Ламия ставила Андрея перед неоспоримым и очевидным фактом — Грикова недостойна Жуя. Она обязана быть безжалостно сожрана забвением, ни оставив после себя даже мимолетных воспоминаний. И если Жуй будет продолжать извлекать эту девчонку из недр своей памяти, то Ламии придется прибегнуть к еще более радикальным мерам! Она говорила о каких-то ритуалах, отворотных зельях, порче и заклятьях, но Андрей с тревогой думал об убийстве.

— Смирись, мой мальчик! — Ламия вновь приблизилась к самым губам молодого человека и заботливо осмотрела рану на шее (пика ограды прошила шею насквозь).

— Почему ты называешь меня мальчиком? Мне двадцать четыре года, я уже пять лет как не девственник, и тебе до старости столько же сколько и мне!

— Не мальчик, не мальчик, — она поцеловала его. — Не старайся что-то исправить, не греби против течения. Все должно идти своим чередом. Все идет как надо и даже лучше, а ты, любовь моя безмерная, то и дело жмешь на тормоз и тем самым делаешь себе больно. И меня злишь. Не надо, Андрюшенька, не надо… Скоро мы с тобой…

— О чем ты говоришь? — не поняв вопроса, андреева любовница вопросительно улыбнулась. — О чем ты все время говоришь? Какие изменения во мне? В кого я превращаюсь и что меня ждет? Отвечай, если знаешь! А ты знаешь! Так просвети меня, слепого!

— А ты сам еще не догадался?

— Представь себе — нет!

Ламия долгое время пристально смотрела Жую в глаза, потом улыбнулась и полезла в его чресла. Через минуту Жуй был полностью готов. Спина еще болела поэтому он овладел сожительницей сзади. Потом они лежали вместе на полу, постелив на грязь откуда-то взятый махровый плед. У него кружилась голова, мысли путались как от спиртного, он уже забыл, что хотел выяснить. Что-то важное…

Что-то важное…

Он вспомнил что! Но тут Ламия сказала что ей нужно уйти и вынудила Андрея пообещать, что он больше не будет делать никаких глупостей. Блаженно улыбаясь и морщась от падавшего на него солнечного лучика, пробившегося через маленькую щель между плотными шторами, Андрей сказал, что Ламия права, когда говорила, что ему хорошо живется и без Гриковой, жизнь его легка, весела и насыщена новыми удивительными возможностями и он будет стараться отгонять мысли о прошлом. От них ему, действительно, становится хуже. В самом деле, что это он нашел в Надьке, почему это он думает о ней как о какой-то принцессе, когда радом с ним такая женщина как Ламия, которая без напряга переплюнет во всех отношениях и Надьку Грикову и вообще любую. Кто и чем может превзойти Ламию? Да никто! Нечего и искать!

— Я ухожу. Чем ты будешь заниматься? — спросила Ламия, завязывая халат.

— Спать. Я хочу спать. Голова кружится.

— Не забудь про репетицию. — Ламия вышла из зала. — Сегодня после одиннадцати.

— Почему так поздно?

— Потому что с каждым днем тебе неприятно выходить на улицу в светлое время суток.

— Но ребята? Им неудобно…

— Вообще не думай о них! Пусть подстраиваются!

— Ты надолго уходишь?

— Не знаю. Спи, не буду тебе мешать. Под утро приду, когда ты вернешься с репетиции. Ты как себя чувствуешь?

— Слабость. Но уже лучше. Полчаса назад, я не мог глотать… — последнее слово он сказал в пустоту, потому что понял, что его возлюбленной уже нет в квартире. Чтобы в этом убедиться, он встал с расстеленного на полу пледа и вышел сначала в прихожую, потом в спальню, на кухню, проверил туалет и ванную. Он один.

Не важно, вылетела ли Ламия на улицу прямо в полупрозрачном шелковом халате, но Жуй остался один, чего и хотел. Он достал ноутбук, включил его и вернулся на плед. Включил интернет.

Опа! Интернет не включался! Удален драйвер! И тут поработала Ламия, не позволив Андрею входить во всемирную сеть. Она догадывалась, что ее суженый будет посещать социальные сети. Но она недооценила Андрея, у него был диски с несколькими операционными системами и в течении часа он записал на ноутбук новый Windows XP со всеми драйверами. Надя Грикова больше всего предпочитала «Одноклассники», и там у нее была куча фотографий, которыми Андрей сейчас будет любоваться и которые он скачает себе на ноутбук. Ламия хитрая, но Жуй хитрее.

Только ничего не получилось. Гриковская страничка была доступна только для друзей, а Андрюшу она из друзей вычеркнула. Исключила из друзей!

Молодой рокер открыл рот.

Тогда он проверил и свою страничку и в «Одноклассниках» и в «VK» — все фотки с Гриковой стерты. Его страничка не открывалась без пароля, который знал только он один и не помнил, чтобы Ламия когда-нибудь спрашивала его об этом и вообще заводила разговор на тему соцсетей. Он думал, что она не проявляет интереса к этому аспекту современной жизни. Проверять другие социальные сети, в которых Жуй был зарегистрирован не имело смысла — и так ясно, что Ламия побывала везде. У него везде стоял один пароль, и если она вошла в «Одноклассники», то побывать и похозяйничать в других местах для нее не составило труда. Вот тебе и раз!

Андрюше пришлось задуматься. Он начинал злиться. Потребность увидеть Надю Грикову становилась болезненной, он нервничал и ворочался на пледе. Раздражение его росло с каждой секундой, как давление в каком-то раскаляющемся агрегате, ненависть его росла и охватывала всех кто как-то связан с интернетом, он проклинал разработчиков соцсетей, посылал хулы даже производителям ноутбуков. Его раздражение перешло на Грикову. Почему это она исключила его из своих друзей? Как она посмела это сделать? Жуй встал и принялся нервно ходить по заваленному мусором залу, цокая копытцами.

Первой мыслью, вспыхнувшей в его раскаленном мозгу, было сейчас же позвонить Наде по телефону и сурово поговорить с этой узкоглазой пигалицей. Для этой цели он уже схватил телефон, но вовремя остановился. Звонить он боялся.

Боялся. Опасался. Робел.

В злости еще и на свою трусость, он пнул ноутбук копытом. Раздался хруст, гаджет отлетел и замертво притормозил между ножками письменного стола. Буян закричал и, бушуя от ярости, растоптал ноутбук в хлам. Жуй дозвонился до одного своего друга и попросил того прислать ему хоть одну фотографию, где была бы Надька Грикова, Андрей знал, что у этого паренька великое множество фотографий. Но друг не соизволил даже вежливо ответить. Он огрызнулся, произнес в адрес Андрея матерный монолог в котором посылал и его лично и его Надьку куда подальше и в завершении сравнил Жуя с куском говна. Со смехом дружок отключил связь и Жуй понял, что другого ответа ждать не приходилось ибо они с этим другом несколько дней назад вместе погудели за барной стойкой одного питейного заведения и Андрей, естественно, «обработал» того по полной программе, сделав из обычного малого с приличной прической — грубого неблагодарного хама-укурка. Получается, Жуй сам вырыл себе яму. Что-ж, ему пришлось созваниваться с другим товарищем. Не отвечает. Третий оказался невменяемым и не понимал кто ему звонит и что от него хотят. У Жуя пересохло во рту, он принялся звонить участникам своей группы. Володя Рикардо, который никогда ни в чем не отказывал Жую, предлагал тому оральный секс. А Юрка Коромысло был не в себе и дико ревел в трубку, перемежая горестный плач с руганью в адрес каких-то ушастых ублюдков, что не дали ему до конца разжевать мощи святого. Разжевать святые мощи!?

Жуй готов был самолично отхлестать каждого из своих, теперь уже прежних, друзей. Впрочем, чего он от них ожидал? После общения с Андреем Жуем все его друзья-товарищи стали самыми отталкивающими личностями. Неужели он и сам такой же, как они? Хуже! Во сто крат хуже! Андрей стал чувствовать, что теряет не только терпение, но и самоконтроль, наружу вылезает его гадкая натура. Лезет, гадина, высовывается из него как клинок из ножен, растет вместе со злобой и ненавистью. Еще чуть-чуть и он сорвется. Жуй сжал кулаки, сдерживаться становилось сложно, нутро вскипало… Ему надо что-то сделать, чтобы подобно молоку погасить внутреннюю изжогу, подавить нарастающий гнев.

В ванной, полной нечистот и грязи, он умылся холодной водой. Сделал несколько глубоких вдохов. Зеркало над раковиной было разбито, осколки валялись на полу, наступая на них копытами, он молол их в пыль. Подобрав относительно большой осколок, он приложил его к запястью, но вдруг увидел в нем свое отражение. Приблизил осколок ближе к лицу и долго-долго смотрел на себя.

Потом, продолжая смотреться в этот осколок, он отстриг козлиную бородку и побрился, проводя бритвенным станком по всему лицу, включая лоб и вдавленный нос с выступающими ноздрями. Оказалось, что его кожа уже не гладкая и не розовая, а без волосяного покрова он еще гаже. Смотреть на себя такого было тяжело. Жуй сплюнул.

Борода, конечно, отрастет уже к завтрашнему дню…

Жуй оделся к выходу. Уличный термометр, пристроенный на оконной раме на кухне, показывал, что сегодня на улице прохладно, по-этому кожаная косуха, которую Андрей одел на себя была как раз к месту и не вызывала бы у прохожих недоумения. Голову он прикрыл капюшоном толстовки, глаза занавесил очками-авиаторами, из-за уродливого нося постоянно спадающими вниз. Хвост упрятал в штанину и кое-как нацепил ставшие ему неудобными кроссовки. В таком виде он мог появиться на улице не привлекая к себе ненужного сейчас внимания. Жуй вышел из квартиры, оставив в ней все как есть. Он даже не запер дверь и не взял ключи. С собой он прихватил только телефон, деньги и мотоциклетный шлем.

«Ямаха» поджидала его на парковке близ дома. Стараясь действовать быстро, Андрей Жуй снял байк с сигнализации, проверил уровень топлива и, удовлетворившись, покинул проспект Обуховской обороны. Через какое-то время езды по тесноватым городским улицам и, наконец, покинув пределы Санкт-Петербурга, он благополучно достиг крохотного городка под названием Тосно. Это был его родной городок, от сюда он был родом и тут у него остался отчий дом с проживающей в нем мамой. К ней он и приехал, но припарковался не рядом с родным домом, а за несколько частных домов в стороне, под сенью старой как самый старый житель города Тосно липой. Кроме самой липы тут по счастью отросли достаточно густые кусты сирени и ни так давно поставили Доску Почета руководителей этого городка, на которую, впрочем, никто не смотрел. Жуй припарковался так, чтобы дорогой байк был малозаметен он не хотел, чтобы о его появлении в Тосно стало известно раньше времени. Во дворе его родного дома был хороший гараж и молодой человек мог бы запросто спрятать «Ямаху» в нем, но он не хотел расстраивать маму, которая опять будет ругаться и причитать, увидев, что ее сын продолжает гоняться по дорогам на этом тяжелом и без сомнения — опасном для жизни — стальном чудовище. Пристегнув шлем к байку, Андрей Жуй пошел к своему родному дому.

Ленинградская область. г.Тосно.

12 октября 2017 г.

Частный дом располагался в ста метрах от автобусной остановки и участком граничил с продуктовым минимагазинчиком под названием «Арена». Магазинчик был стар и беден, у хозяйки уже лет десять не было возможности починить крыльцо, в дырке между досками которого однажды ночью застряла и умерла крупная собака. Жуй старательно отворачиваясь от магазинного окна из которого его могли бы приметить покупатели (если они были), углубился в проулок, свернул налево и вышел к знакомому переулку. По-счастью, ему не попался ни один знакомый, иначе, неминуемо прицепился бы, а Жуй готов был нагрубить каждому встречному, даже постороннему или, наоборот, старинному другу, которых в этом районе у него оставалось немало. Он тихо прошел мимо выкрашенного зеленой краской частного дома за глухим забором — это был родной дом его старинного закадычного друга Володьки Углова, с которым они дружили почти все детство, с которым они в одной школе и в одном классе сидели за одной парной и играли в одни игры. Володя, более известный сейчас как участник группы «Толпе» — Рикардо и пристрастил своего соседа-дружка Андрюху Вставкина к року, сначала познакомив его с соответствующей музыкой, а потом уговорил купить одну на двоих акустическую гитару и попробовать что-то побренчать. У Андрея получилось лучше, а у Володи оказалась плохая память на аккорды. Таким образом гитара досталась Андрею, а Володя переключился на что-то, для чего не требовалось знать нотную грамоту — барабаны. Потом позвали еще одного парнишку, учащегося в местной музыкальной школе по классу фортепьяно и по фамилии Зайкин, позднее взявшего себе прозвище «Лунный Заяц» и пошло потихоньку…

Появлялись и уходили несколько временных участников, до тех пор пока за раскрутку коллектива, уже взявшего себе название «Толпе» не взялась Олеся Нахимовна Левит, что оказалось для молодой и почти ничего не значащей в мире рок-культуры группе настоящим чудом. Нахимовна вложила в группу большие деньги, она нашла связи в шоу-бизнесе, она научила играть правильный рок, нашла клавишницу Маринку Евсеенкову. В это время группа поменяла Лунного Зайца на профессионального бас-гитариста Игоря Пистона и нашла скрипача Таймураза Ярмагаева.

Жуй благополучно минул глухой забор своего старого товарища только перепугав сидящего у калитки кота. Где сейчас Володя Рикардо? Андрей отвернулся и быстро зашагал дальше.

Вот показался заборчик из водопроводных труб, меж которыми была натянута мелкая сетка-рабица с разросшимся на ней диким виноградом. За заборчиком — кирпичный домик с лоджией, переходящей в крышу. Справа от входа — узкая, никогда не используемая по назначению, веранда. Дальше на участке — сарай, выкрашенный коричневой краской и гараж, забитый хламом. Большой пустой огород с давно выкопанной картошкой. Яблони, уже почти лишенные листьев, облепиха, сливы и дикая груша с невыносимо кислыми дульками из которых, впрочем, получается отменное вино. Много крыжовника и топинамбура, но ни то ни другое никто в их семье почти никогда не ел. Не далеко от входа раньше была беседка, но со временем обветшала и после ее уничтожения, площадь засадили неохотно плодоносящей клубникой. В клубнике стоял бетонный ежик в синих шортиках и с раскрытым букварем в лапках. Одно ежовое ухо откололось. Ежику было четверть века, раньше Андрюша перекрашивал его каждый нечетный год и никогда не догадывался перекрасить шортики в другой цвет. Только в синий. А в разгар лета на участке росло много цветов.

Это и был родной дом Андрей Яковлевича Вставкина в котором он провел практически всю жизнь. Он вернулся домой к маме. Сегодня вторник, значит у мамы выходной. Ее смены в хлебопекарне по понедельникам, четвергам и субботам, она всю жизнь работала в сфере хлебопечения и вот уже больше двадцати лет более чем исправно выполняет обязанности заместителя главного технолога производства хлебобулочных изделий на местном хлебозаводе. Андрей приблизился к калитке. Тут дикий виноград не рос и было хорошо видно часть огорода и двора. Калитка была заперта изнутри на крючок, но не на замок, значит мама точно дома. Жуй обратил внимание, что по обе стороны от калитке на заборчике торчал веточки сухих колючек с серо-голубоватыи твердыми цветочками. «Это, что — чертополох? Я знаю, что некоторые ставят его в домах от нечистой силы. Не думал, что мама верит в это». Разумеется, Андрюша знал куда надо просунуть руку, чтобы убрать крючок с калитки. Он уже просунул ладонь…

И отдернул.

И сделал шаг назад, не понимая, что произошло. Какая-то невидимая преграда не позволяла ему войти. Протянув руку повторно, он повторно же ее отдернул и болезненно помассировал запястье. Это был не ожог, не электрический разряд, это была вообще не боль. Это было что-то совсем не понятное, но не позволяющее войти в калитку. Жуй непроизвольно похолодел. Чертополох действует!

Он заметил движение во дворе. Его мама вышла на огород. Не замечая сыночка за калиткой, она занялась разбором летней теплицы. Огородный сезон уже закончился, грядки опустели, урожай убран и пора было разбирать теплицу, ее никогда не оставляли на зиму. Теплица частично скрыла женщину, но Жуй видел маму, он хотел к ней но боялся позвать. Боялся и все! И не мог войти. Это становилось похоже на кошмарный сон. У него не получалось открыть калитку, он не мог позвать маму, хотя она была совсем близко и калитка должна была открываться легко и даже без скрипа.

Мимо кто-то прошел и Андрей, трясущийся от напряжения едва не юркнул в ближайшие кусты неухоженной малины. Прохожий вгляделся в топчущегося у калитки Вставкиных человечка со скрываемым под натянутым капюшоном лицом, но не стал останавливаться, а прошел своей дорогой в направлении автобусной остановки. Жуй вполголоса бранился на прохожего, а когда тот ушел, выбрал объектом своей неудержимой ненависти единственного присутствующего при нем человека — собственную мать, ковырявшуюся с теплицей. Он ругал ее сам не зная за что и обвинял ее в своей неспособности открыть элементарную калитку и войти во двор. Он называл ее всякими скверными и нехорошими словами, угрожал ей, сыпал проклятья, но она его не слышала. Он говорил негромко, себе под нос. Из-за любви к маме и из-за понимания того, что, фактически, она не виновата в том, что ее любимый сын явился без предупреждения, Жуй боялся ругаться на нее громче. А женщина продолжает копаться у огуречной теплицы, думать о своем и даже не обернется! А он тут!

Жуй прочистил горло и крикнул ее. Никакой реакции. Он крикнул повторно: «Мама!». Но женщина не реагировала. Странное дело, ведь он кричал достаточно громко и если мать не заткнула уши ватой, она должна была его услышать. А для чего ей затыкать уши? Андрей понимал, что это все из-за проклятого чертополоха, который, как он знал ставят от нечистой силы. Средство, надо сказать, глупое и нелогичное, но оно действовало! Жуй не мог преодолеть забор, он потерял голос и боялся даже прикоснуться к сухому растению, чтобы убрать его, выкинуть, втоптать в грязь. Андрей уже хотел перелезть через калитку, но упал, едва уцепившись руками за выкрашенные коричневой краской водопроводные трубы, которые являлись в этом заборе опорами. Тогда он попытался прибегнуть к своим новым чудесным возможностям организма и перепрыгнуть сетчатый забор, но, опять, отскочив от незримых защитный сил иссушегнного чертополоха, шлепнулся в обнаженные от листвы малиновые заросли. Набрав полный рот самых отвратительных ругательств и собираясь извергнуть их на маму и на то, что она прибегнула к такому древнему ботаническому средству, он, вдруг краем зрения заметил постороннего человека.

Оставаясь в колючих кустах малины, он обернулся и присел, почти полностью скрывшись среди тонких но плотно растущих друг к другу стебельков, ибо почувствовал от приближающегося мужчины волну жара, направленную точно на него. Кажется, он почувствовал запах своей паленой шерсти и решил, что мужчина самый настоящий чародей или фантастический воин, пускающий лазерные лучи. Приблизившийся был одет в зеленый камуфляж, подпоясанный широким кожаным ремнем с двуглавым орлом на пряжке. На плече походный рюкзачок. В одной руке раскрытый молитвослов в темно-синим переплете и с крупным православным крестом на обложке, в другой — направленный на Жуя православный крест слишком крупный, чтобы быть нательным. Он монотонно, но членораздельно читал молитву об изгнании нечистого духа и призывал к помощи неких святых, от имен которых у Жуя по телу пробежал жесткий озноб. Продолжая прятаться в голых колючих кустах малины, Андрей оторопел и зашипел подобно гадюке. Читающий по молитвослову приподнял голос на октаву.

Не отрываясь от молитв, высокий мужчина с сильными длинными ногами направленным на Жуя крестом велел вылезти из малины и Жуй вылез.

Что это за мужик в зеленом камуфляже? Какая, в-принципе, разница? Будь он наладчиком четырехстороннего фрезеровочного станка по обработке штапика из МДФ или деревянного бруса, аниматором в детском театре или любовником заместителя министра путей сообщения — это не имеет значение. Мужик целился в него крестом.

— Убери! — приказал он мужику.

— Да прибудет со мной сила Господня! — заголосил мужчина, тверже сжав крест и, делая им крестообразные движения я воздухе, заставил Жуя попятиться и даже вжаться в землю, поджав хвост и уши.

— Убери! — повторил Жуй уже настойчивей и раздраженней. — Замолчи!

— Во имя Отца, и Сына и Святого духа! Аминь! — продолжал мужчина. — Приказываю тебе, ада исчадье, Тьмы Князя отродье — покинь мир сей! Изыди! Изыди!!!

— Ах ты… — Жуй плюнул на человека и с шипением рванулся в сторону спасительного мотоцикла «Ямаха», спрятанного в тени деревьев. Но мужик вдруг вскинул ногу и наступил на жуевскую голень, там где у нормальных людей начинается голеностоп, а у Андрюши «Жуя» Вставкина изуродованная стопа, заканчивающаяся ороговевшим наростом, по форме очень напоминающее самое настоящее копыто. Тяжелый военный ботинок на толстенной подошве припечатал Жуя к раскисшему от влаги грунту колеи и как Андрей не дергался, как ни вырывался, но его сил не хватало, чтобы вырваться. — Заткнись!!! Замолчи! Убери!!!

— Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. — голосил красивым басом мужчина. — Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходяшия, от сряща, и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши. — Жуй поскуливал и извивался перед мужиком. От катастрофичности положения Андрей укусил мужика за ногу и почувствовал волну дрожи по его телу. Лишь на секунду прервав псалом сильный мужчина рывком вдавил жуеву голень в грязь и Андрей заверещал от переломанных костей. О, сколько словесного яда Жуй выплеснул на мужика, сколько проклятий и наисквернейших слов обрушил на голову незваного врага в зеленом камуфляже.

— Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое. — продолжал мужчина, не отпуская Жуя из-под ботинка. — Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих…

— Замолчи! — верещал Жуй. — Замолчи!

— На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое…

И с этими словами, мужчина достал из рюкзачка фляжку, отвинтил крышку и принялся окроплять существо у своих ног водой. Жуй задергался и зашипел, завизжал от каждой капли, словно бы на него падал расплавленный свинец.

— Эй! — раздалось со двора Вставкиных. — Вы что там делаете?

Мужчина остановил поток слов и на мгновение растерялся, андреева мама все-таки заметила посторонних неподалеку от калитки и, отложив секатор, стала подходить.

— Вы кто такой? Что вам надо? — спрашивала она у мужика.

— Именем Господа нашего, — продолжал мужчина, окропляя Жуя водой, — Назови имя свое, бес! Имя!

— Пошто имя мое тебе? — прохрипел Жуй.

— Имя!

— Знаю зачем, — ухмыльнулся Андрей, краем глаза видя, что его мама преодолела уже половину расстояния. — Ты думаешь, что только зная мое имя ты, дурак, можешь изгнать меня! Да ты, глупец, возомнил себя… экзорцистом!

— Не внемлю словам твоим поганым! Не слышу речи твои бесовские! А требую во имя матери Божьией слышать имя твое! Назовись, бес!!!

Крича от злобы, трепета и боли в ноге Жуй возобновил попытки вырваться из-под ботиночного гнета длинноногого человека и вдруг это ему удалось. Его ороговевшая часть стопы от трения взрыхлила под собой земляной грунт и резко вырвалась. С визгом дикой радости, Андрей бросился прочь и вновь был остановлен. Ему почти удалось прыгнуть в сторону, как мужик схватил его за хвост. Должно быть во время оппозиционного противоборства его хвост, который он так тщательно упрятал в штанину, вылез наружу. Однако, чтобы поймать его за хвост, мужчине пришлось освободить одну руку и отпустить молитвослов, который шлепнулся почти на то место, где мгновение назад был придавлен Андрюша Жуй.

Жуй, признаться, запаниковал. Еще несколько секунд и к ним подойдет мама. И что она увидит? Что делать?

— Назовись, бес!!! — уже кричал мужик, держа вырывающегося Жуя за хвост и брызгая на него водой. — Именем Господа нашего, приказываю — изыди!!! Изыди! Покинь тело сие прочь!!!

— А-а-а… — застонал Жуй, защищаясь от прожигающих капель. Если бы не одежда, капли прожгли бы в нем сквозные дыры. — А-а-а… Замолчи! Не надо!!! Пусти! Пусти, сука!!!

Его маме оставалось сделать несколько шагов и, выглянув из калитки, она увидит эту постыдную картину. На тыльную сторону его ладони попала святая вода и от боли Жуй закричал и вдруг боль почти прекратилась и, распахнув глаза, Жуй увидел, что время вокруг него если не остановилось вовсе, то, по крайней мере очень сильно замедлилось. Мужчина стоял за ним, держа его за хвост и с приоткрытым ртом. Несколько капель, вылетевших из горлышка фляжки, зависли в воздухе прямо перед мордой Жуя. Не вникая в чудо, Андрей выдернул хвост и выскользнул из-под каплей и, все еще прижимаясь к земле и не веря, он бросил взгляд на мать. Та уже взялась за ручку калитки, одна нога зависла в воздухе.

Конец ознакомительного фрагмента.