Граф Кавур. Человек, который создал Италию

Алексей Бабина, 2022

Провозглашение в марте 1861 года единого итальянского государства -Королевства Италия – стало эпохальным событием в истории Европы. Первое правительство Италии возглавил граф Камилло ди Кавур, сыгравший исключительную роль в летописи страны и в движении Risorgimento. Непреодолимое стремление к цели, сила характера, мужество, свободолюбие, незаурядный интеллект, проницательность, мудрость в решении важнейших вопросов – это лишь небольшая характеристика Кавура-политика, ставшего символом своего времени. Данная книга – первая на русском языке подробная биография великого итальянского государственного деятеля, которого выдающийся композитор Джузеппе Верди назвал «Прометеем нашего национального движения». В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 2. Фермер и путешественник

«Нет великого человека, который не является либералом. Степень любви к Свободе в каждом человеке пропорциональна достигнутому им моральному возвышению».

Кавур, 1832

Тридцатые годы XIX века в Европе начались с подъема революционных настроений. Толчком к этому послужила Июльская революция 1830 года во Франции, которая осуществила смену власти с Бурбонов (король Карл X) на Луи Филиппа Орлеанского. В других странах континента эта революция была воспринята как возврат к событиям 1789 года. Монархические правители с огромной тревогой посматривали в сторону Франции, в то время как многие их подданные — с надеждой.

В конце лета — осенью 1830 года вспыхнули волнения в Бельгии, которые привели к созданию отдельного королевства и отделению его от Нидерландов. В ноябре 1830-го началось восстание на польских землях (Царство Польское), которые по Венскому договору 1815 года отошли под скипетр российского императора. Восставшие желали освободиться от России и воссоздать свое независимое государство. Около года шла ожесточенная борьба, завершившаяся восстановлением российского контроля в западных провинциях.

Итальянцы также оказались весьма восприимчивы к событиям во Франции. Основные события развернулись в 1831 году в Центральной Италии. Этому способствовала смерть папы Пия VIII и затянувшаяся процедура избрания нового. В конечном итоге им стал кардинал Бартоломео Капеллари, принявший имя Григория XVI. Революционные выступления охватили Модену, Парму и север Папского государства (Болонья, Феррара, Анкона, Перуджа и Пезаро). Руководители восстания (Чиро Менотти, Пьер Арманди, Джузеппе Серконьяни и др.) озвучили лозунги революции — «независимость, объединение и свобода». Большие надежды возлагались на патриотический подъем на всем полуострове и помощь из революционной Франции.

Вначале революционеры достигли успехов. В Болонье даже провозгласили создание временного правительства и свержение папы, но, не получив широкой народной поддержки и не дождавшись французской помощи, под ударами папских и австрийских войск восстание потерпело неудачу. Начались репрессии, многие итальянские патриоты эмигрировали.

Революционные события начала тридцатых годов не затронули Сардинское королевство.

* * *

Камилло ди Кавур снова вернулся в родительский дом. На этот раз его появление в Турине было воспринято крайне негативно. По меркам тех дней, ранняя отставка из армии отпрыска древней аристократической фамилии рассматривалась как крушение карьеры и более того — ложилась пятном на честь семьи. Как справедливо указывает Уильям Тейер, «любой аристократ может заняться солдатской карьерой без оскорбления его касты. Но если дворянин не был солдатом, прелатом или дипломатом, то он должен был либо бездельничать, либо подвергнуться остракизму. Но чтобы заниматься бизнесом или профессией — это было неслыханно. Когда Массимо Д'Адзельо, другой младший сын, несколькими годами ранее стал художником, туринский патрициат обращался с ним так, как будто он совершил что-то похуже преступления»^[44].

Вдобавок ко всему в столичном обществе были наслышаны о неблагонадежных политических воззрениях Кавура-младшего, о его похождениях в Генуе и небезупречной частной жизни. Высшие слои осуждали 21-летнего Камилло, и неприятный шлейф неотступно следовал за ним по пятам. Многие в Турине думали, что детство, а с ним шалости и ребячество Камилло, должно было уже давно закончиться. Повзрослев, молодой человек конечно же обязан взяться за ум и думать о служении королю и Пьемонту. Но в действительности все вышло наоборот. Более того, самое пристальное внимание на бывшего офицера королевской армии обратили в Вене. Австрийский посланник в Турине, граф Карл де Бомбель, предостерегал генерального директора полиции Милана: «первым, кто стонал от его поведения и принципов», был его отец. «Я полагаю, — продолжал граф, — он очень опасный человек, и все попытки исправить его оказались безуспешными, поэтому он заслуживает постоянного наблюдения»^[45]. К словам австрийского посланника добавим, что у имперских властей слова не расходились с делами. Когда через несколько месяцев Кавур решил отправиться в Ломбардию, то въезд ему был запрещен. Только в 1836 году он смог совершить деловую поездку в пределы соседней страны.

В первые месяцы пребывания Камилло в Турине негативные чувства ощущались и в отцовском доме. Родители предпочли направить свою любовь прежде всего на старшего сына. Однако здесь все было непросто. Дело в том, что к этому времени Густаво, все больше впадавший в религиозное благочестие, обзавелся своей семьей и в 1828 году у него появился первенец, Августо. «Этот ребенок, — утверждает Хердер, — стал источником раздражения для Камилло и приводил к бурным ссорам между братьями. Второй ребенок, Джузеппина, родился в 1831 году. Жена Густаво скончалась в декабре 1833 года во время родов третьего ребенка, Айнардо, который стал последним в этой линии Кавуров. Плохие взаимоотношения между Густаво и его женой, возможно, объясняются его чрезвычайной религиозностью, ставшей предлогом и для трений с братом. По случаю смерти невестки Камилло опубликовал соответствующий некролог 4 января 1834 года в Gazzetta Piemontese»^[46].

Примечательно, что первоначально некролог был написан на французском языке, а потом переведен на итальянский. Переводчиком выступил писатель, драматург и патриот Сильвио Пеллико, прославившийся в Европе своими драматическими произведениями и особенно книгой «Мои тем ни цы» (Le mie prigioni), в которой описывалось моральное состояние автора во время отбывания наказания в австрийских тюрьмах.

Со временем чувство семейственности победило, родители стали относиться к младшему сыну гораздо теплее. Это было чрезвычайно важно для Камилло, поскольку ощущение несложившейся жизни, нераскрытого внутреннего потенциала, душевного кризиса и неустроенности преобладало. Он винил себя в том, что юношеский максимализм и порывы оказались чересчур завышены и не востребованы в обществе. Все выглядело в мрачных тонах и было непонятно, откуда мог появиться столь долгожданный солнечный свет. «Каждый день мой разум замыкается в тесный круг, — говорил Камилло с горечью в эти месяцы, — зачаток моих способностей (если во мне и было что-нибудь…) далек от развития, далек от того, что вроде бы было обещано, он выдает только самые обычные и общие результаты, сносные для умного человека из общества»^[47]. Судя по высказываниям и личным записям Камилло в этот период жизни, его даже посещали мысли о самоубийстве как один из вариантов выхода из того тягостного положения, в каком он оказался.

Луч надежды пришел от отца… В отличие от своего отпрыска, у Микеле ди Кавура дела шли самым лучшим образом. Близкие отношения с Карлом Альбертом давали свои плоды. Новый король Пьемонта высоко ценил его и в знак своего расположения поднял на вершины власти в Турине. В 1833 году Кавур-старший вошел в Sindaco (городская мэрия) Турина, что делало его одним из отцов города.

Главным направлением работы нового главы столицы стало поддержание общественного порядка и курирование деятельности тайной полиции. Поскольку надзор за политической благонадежностью также входил в круг обязанностей Микеле, то он исправно мониторил состояние дел городского хозяйства, включая общественные настроения. Всю собранную информацию Кавур исправно доводил до сведения короля. Много лет маркиз исполнял свои обязанности, показав себя с самой лучшей стороны. При этом на государственной службе он не забывал свои личные интересы, смог прилично заработать и стал одним из влиятельнейших и богатых людей королевства.

Может быть, благодаря этому обстоятельству Кавур-старший и предложил сыну отправиться в одно из родовых поместий, Гринцане, раскинувшееся в километрах шестидесяти к юго-востоку от Турина. Микеле мог резонно предположить, что его государственная служба может быть омрачена поведением младшего сына. Если так, то получится большой конфуз: ты успешно подглядываешь за другими, но упускаешь собственное чадо. Как бы там ни было, но идея найти место для Камилло была озвучена.

Гринцане был небольшим населенным пунктом, насчитывавшим несколько сот жителей. Здесь же находился старый замок, половина которого принадлежала Кавурам. Правда, отец предупредил сына, что тот вряд ли сможет держать лошадей или прислугу. При этом если он соглашался на это предложение, то становился главой местной коммуны и должен был отвечать за положение дел в ней^[48]. Не особо раздумывая, Камилло согласился. Для него это был шанс покончить с хандрой, бездельем и зависимым положением, чрезвычайно угнетавшим его. Скорее всего, родственники также вздохнули с облегчением.

Началась жизнь фермера, и весьма непростая. Камилло, не приученный к труду на земле, с душевными терзаниями, прожил неприятные первые месяцы в Гринцане. «Политически для меня все кончено, — написал он в дневнике в начале 1834 года, — было бы смешно для меня сохранять иллюзии величия и славы, которые питали мои молодые годы. Ах! Если бы я был англичанином… но я пьемонтец»^[49]. Кавур был уверен, что его жизнь в Англии или во Франции сложилась бы по-другому, там он мог бы развиваться и успешно реализовать свой потенциал. Его душила атмосфера закостеневшей аристократии, крупных земельных собственников и абсолютистского Пьемонта в целом, где он не мог открыто говорить о том, что чувствует и думает, а также поступать, как считает нужным.

Камилло делился своими переживаниями, в частности, с Брокедоном, подчеркивая, что приветствует британскую парламентскую реформу 1832 года, которая дала возможность включиться в политическую жизнь широким слоям населения. Кавур был вдохновлен британскими вигами, проведшими указанную реформу и выступавшими за усиление роли парламента, расширение избирательного права, ограничение полномочий короля, свободу торговли, отмену рабства, равноправие церквей.

Однако молодой человек взял себя в руки и показал, что обладает твердым характером. Он постепенно освоился, а сельский труд перестал казаться чем-то далеким, эфемерным, неинтересным и малоупорядоченным. По прошествии нескольких месяцев жизнь Кавура в Гринцане в несколько поэтическом изложении его друга, де ла Рива, стала выглядеть следующим образом: «Поднимается на рассвете, осматривает свои конюшни, следит, чтобы у каждого рабочего было задание, наблюдает за их работой под жарким солнцем. Никогда не довольствуется указанием общего направления работы, неизменно заботится о мельчайших деталях, внимательно следит за всеми техническими изобретениями и новыми открытиями в химии, которые могут пригодиться. Постоянно экспериментирует и тестирует результаты своих исследований с осторожностью и здравым смыслом, отказавшись от одних и повторяя другие в масштабах, поражающих соседей. Всегда веселый и приветливый, готовый дать каждому добрый совет и неизменно приободрить…»^[50]

Несмотря на продолжавшиеся приступы болезненного мироощущения, Кавур за несколько лет смог стать полноценным хозяином на земле. Помимо сельскохозяйственных работ и исполнения обязанностей главы коммуны, какие он, неожиданно для окружающих (а может быть, и для себя самого), с увлечением и эффективно начал выполнять, он окунулся в чтение, подробно изучая вопросы ведения сельского хозяйства, функционирования политической и экономической систем, банковской деятельности и пр. На эту особенность обратил пристальное внимание историк Смит, который утверждает, что шаги Кавура в Гринцане несомненно стали «первым учебным курсом по связям с общественностью и даже больше — послужили защитой интересов семьи. Хотя, в определенной степени, эту работу можно назвать частичной занятостью, но он посвятил ей семнадцать лет, строя дороги и церкви, ведя переговоры с разбойниками, время от времени собирая отряды крестьян, чтобы очистить леса от бандитов, культивируя виноградную лозу из Франции для изготовления знаменитого вина Бароло и изучая основы бухгалтерского учета и управления бизнесом в целом»^[51].

Еще один важный аспект — это интерес, проявленный Кавуром к жизни крестьян. Однако он не ограничился итальянскими реалиями. Анализируя положение сельскохозяйственных рабочих в Англии и Франции, будущий государственный деятель пришел к убеждению, что необходимо создавать благоприятные экономические и правовые условия для их труда и быта, улучшать санитарное состояние данного класса общества.

Параллельно с этим Кавур озадачился вопросами функционирования пенитенциарной системы. В некоторой степени это был ответ на вызов времени, поскольку революционное и национально-освободительное движение в Европе, и в Италии в частности, вызывало ответные действия властей (например, в обществе много говорилось о жестоком отношении австрийцев к итальянским заключенным), что приводило к высокой смертности в тюрьмах. Этому в немалой степени способствовало распространение инфекционных болезней (в первой половине XIX века по Европе прокатилось несколько волн заболевания холерой), которые не способствовали улучшению ситуации как в сельской местности, так и среди узников, отбывавших наказание.

Следующим шагом стало исследование проблемы бедноты. Этому поспособствовало то, что Камилло вошел в статистический комитет и по просьбе отца подготовил записку (меморандум) об уровне бедности в Пьемонте, которая была отослана в Министерство иностранных дел Великобритании для подготовки нового британского закона о бедных (Poor Law Amendment Act), принятого в 1834 году. Его аналитические материалы были опубликованы в Англии в следующем году и стали первой значимой работой политика, вышедшей в свет^[52]. После этого Кавур продолжил экономические и социальные исследования по гораздо большему кругу проблем, касавшиеся уже не только бедных слоев населения, но и рабочего класса. Это были вопросы труда и заработной платы, безопасности на производстве, социального обеспечения и др.

В 1834 году вновь вспыхнул роман между Кавуром и Анной Джустиниани. С момента отъезда из Генуи в конце 1830 года (не считая короткой встречи в январе 1832-го) Камилло ничего не слышал об Анне, хотя и не переставал думать о ней. Об этом свидетельствует хотя бы то, что вскоре после отставки и переезда в Турин Кавур написал следующее: «Все мои желания — увидеться с ней снова, чтобы быть полезным и посвятить ей искреннюю и бескорыстную дружбу»^[53]. Тяжелые месяцы 1831–1833 годов, проведенные в столице, а также последовавшая жизнь в Гринцане, судя по всему, подвели его к мысли, что он не может быть вместе с Анной. В его понимании это было обусловлено тем, что она замужем, а он, как искренне полагал, не смог достичь каких-либо значимых жизненных успехов, хотя не надо забывать, что Кавуру в это время было всего двадцать четыре года.

Тем большей неожиданностью было для него, когда одним жарким летним днем 1834 года он получил коротенькую записку от Анны, в которой сообщалось, что она приехала в Турин и желает его видеть… Это маленькое сообщение буквально всколыхнуло Камилло. Нахлестывая лошадей, он помчался в Турин и уже вечером был в гостинице, где остановилась маркиза Джустиниани. Узнав, что его возлюбленная в опере, молодой человек бросился туда же. Дальнейшее в изложении нашего героя выглядело так: «Я внимательно начал изучать ложи и в шестой, слева, на первом ярусе, увидел даму в глубоком трауре, на ее милейшем лице лежала печать долгих и жестоких страданий. Это была она. Нина сразу узнала меня, и ее глаза неустанно следили за мною, пока я не покинул партер, чтобы подойти к ней. О, Господи! Какая прелесть в этом взгляде, какая нежность и любовь! Я бы все отдал ради нее. Ах! Я бы не смог никогда отплатить ей за ту радость, какую она доставила мне в те мгновения. Ее ложа была полна, невыносимые зануды донимали мою бедную подругу никчемными и скучными разговорами. Напрасно наши глаза пытались встретиться, чтобы выразить чувства наших сердец, мы горели нетерпением. Наконец на мгновение мы остались одни. Увы! В потоке переживаний, которыми мы хотели поделиться друг с другом, слова застряли в горле. После долгого молчания она спросила меня: “Вы думали обо мне? Могу ли я узнать, что вы думали обо мне?” Я ответил: “Вы много страдали! Я тоже много страдал и много перенес!” Это единственные слова, оставшиеся в памяти.

Я оставил ее в тот вечер, полный надежд, любви, сожалений и раскаяний. Верил в постоянство ее чувства. Был горд и опьянен такой чистой, верной и бескорыстной любовью. Но с другой стороны, когда я думал о своем поведении по отношению к ней, когда представил себе ужасные страдания, каким [Нина] подверглась из-за меня, и увидел глубокие следы, которые они оставили на ее красивом и грустном лице, то был в ярости на самого себя. Я обвинял себя в бессердечии, жестокости и бесчестьи»^[54].

Через несколько дней Камилло вернулся в Гринцане, а Анна — в Геную. На этот раз их разлука сопровождалась активной перепиской. Она писала много и часто, он — много, но в дальнейшем все реже и реже. Ее чувства к нему были жгучи и всепоглощающи, а его — хоть горячие и глубокие, но с долей разума и логики. Она, с присущей ей эмоциональностью, желала быть полностью по́нятой и принятой им, а он был занят вопросами бизнеса, денег, карьеры, а также отношениями с другими женщинами и только время от времени стал находить возможность для общения с ней. Постепенно проступало психологическое и эмоциональное различие двух личностей, которое в конечном итоге должно было чем-то завершиться.

Это несовпадение внутренних вселенных между ними сказалось и на общественных делах. Со всей импульсивностью маркиза бросалась в политику. Например, она была страстно увлечена республиканскими идеалами, которые проповедовали Джузеппе Мадзини и Франсуа Распай. Считала их идеи способными привести Италию к свободе и объединению, собирала средства в поддержку революционеров и «Молодой Италии». Кавур же, повзрослев, стал более осторожен и всячески дистанцировался от открытых высказываний и поступков. Теперь он старался оказать на нее влияние, продвигая мысль, что крайне левые идеи не могут привести к общественному благу, а также не способны стать объединяющей платформой и основой для рождения независимой Италии.

Подводя черту под отношениями Кавура и Джустиниани, Смит полагает, что возобновившийся в 1834 году роман «частично вернул ему (Кавуру. — Прим. авт.) уверенность в себе. С ее стороны, хотя у нее были и другие любовники, это было действительно глубокое чувство. С его стороны, скорее всего, основное желание было обладать восхищенным и бескорыстным другом в тот момент, когда он чувствовал себя одиноким и неудовлетворенным. Ее мужу было явно скучно с ней, и он, похоже, поощрял их отношения, как и родители Кавура, которых, возможно, беспокоила его болезненность. Однажды он пообещал, что посвятит ей остаток жизни, но достаточно быстро признал, что это невозможно. Обвиняя себя в том, что причинил ей боль, молодой любовник посоветовал ей вернуться в свою семью. Анна была неуравновешенной и истеричной по характеру и через несколько лет покончила жизнь самоубийством.

У Кавура были и другие любовные связи, некоторые из них одновременно, одна или две, возможно, более чем случайные. Ему было лестно думать, что он обладал исключительным искусством соблазнения, но лучше всего ему удавались отношения с замужними женщинами более старшего возраста, с кем был меньше риск обзавестись постоянной привязанностью. Он с одобрением воспринял совет Байрона в отношении ухаживания — “скрывать даже нежность, если ты мудр”»^[55].

Последние годы, проведенные в Гринцане, стали плодотворными для развития Кавура. Этому, естественно, способствовало то, что он стал старше, уравновешеннее, а также осознал прежние достижения и ошибки. Курс «университета Гринцане» явно пошел ему впрок и вывел Кавура на новую ступень интеллектуального и духовного развития. В этот период он уже начал разрабатывать идеи, которые в последующем стали основой его политической идеологии. Будущий деятель все больше склонялся к принципу «золотой середины» в политике, стараясь избегать любых крайностей. Общество, по его мнению, должно было развиваться, не впадая в деспотизм и анархию, поэтому его не привлекали левые республиканские идеи и призывы Мадзини к революции, с одной стороны, и монархическо-аристократический абсолютизм — с другой. Образно говоря, Кавур был равноудален как от эшафота якобинцев, так и от плахи королей.

Перед глазами начинающего политика были недавние события наполеоновской эпохи, легитимистская политика абсолютистских государств, стремительные изменения в экономике и обществе, пробуждение национальных чувств, бурное развитие техники. «Умеренность, уравновешенность, разумность, терпимость — вот качества, необходимые для здорового общества. Среди потрясений современной Европы он понял, что искал, когда посетил Швейцарию, Англию и Францию короля Луи Филиппа. Там он и осознал, что благодаря своевременному процессу уступок можно обеспечить упорядоченный прогресс общества. Это должно было стать главным регулирующим принципом его политической жизни»^[56], — заключает по этому поводу Смит.

Действительно, в 1835 году Кавур, получив предварительное разрешение отца, отправился во Францию и Англию. В поездке его сопровождал старый друг, граф Пьетро ди Сантароза. В конце февраля друзья приехали в столицу Франции. Париж после революции 1830 года представлял собой наиболее свободный и развитой столичный регион на континенте. Каждый день Кавура и Сантарозы был заполнен различными событиями. В первой половине дня — экскурсии по городу и осмотр достопримечательностей, посещение больниц, тюрем, школ, присутствие на заседаниях парламента. Вечером — театры, рестораны, казино, балы, политические клубы. Их интересовала буквально каждая мелочь в жизни парижан.

После свержения Бурбонов во Франции установился более либеральный политический режим, усилилась роль парламента, увеличилось количество избирателей, сформировалась оппозиционная печать, активно развивалась промышленность, росло количество предприятий и фабричных рабочих. Однако эти изменения приводили к обогащению незначительного слоя аристократов, буржуазии и финансистов, обнищанию значительной части населения, усилению эксплуатации трудящихся и, соответственно, росту напряженности и накала политической борьбы. В результате в Париже в 1832 году и в Лионе в 1834-м произошли неудачные выступления рабочих, безработных, эмигрантов против порядков, установленных королевской властью. В Лионе рабочие текстильных предприятий даже смогли захватить город на несколько дней. Лионские события получили широкую огласку в Европе.

Кавур интересовался процессами, происходившими внутри французского общества, на заседаниях парламента слушал выступления таких видных политиков, как Франсуа Гизо, Адольф Тьер, Николя Сульт, Луи Моле, вникал в подробности работы промышленных предприятий, а также изучал уровень социального обеспечения, введенного в школах и больницах. Правда, по признанию пьемонтца, при детальном изучении социальных вопросов, например таких, как нормы питания в больницах или оплата труда на фабриках, ему часто становилось скучно^[57]. Политическая атмосфера Франции времен Луи Филиппа серьезно отличалась от внутреннего состояния Сардинского королевства. Будущего политика привлекли идеи умеренности, которые озвучивали Гизо и Тьер. Его убеждениям импонировали принципы этих политиков.

Пребывание в Париже ознаменовалось налаживанием полезных знакомств. Кавур был представлен даже деятелям первой величины (например, тому же Гизо), но не испытал особой радости от этого, так как считал, что не представляет для них интереса, поскольку ничего не достиг в этой жизни^[58]. Правда, другие знакомства оказались гораздо более продуктивными. Прежде всего, в этом плане необходимо отметить посещение салона графа Адольфа де Сиркура и знакомство с его супругой, госпожой де Сиркур, урожденной Анастасией Хлюстиной. В этом доме собирались известные литераторы, политики, общественные деятели. Салон Сиркуров, став своеобразным интеллектуальным центром, пользовался огромной популярностью в Париже.

Знакомство между Кавуром и мадам де Сиркур переросло в дружбу на всю жизнь. Позднее графиня скажет, что «с первого взгляда увидела в Кавуре самого великодушного человека своего времени»^[59]. Он же питал к ней привязанность, смешанную с уважением и благодарностью. Она станет для него окном в Париж. Даже в самые критические периоды своей политической карьеры, в годину наиболее тяжелых испытаний Кавур всегда будет находить время общаться с ней, зная, что с ее помощью в парижском обществе будет звучать его голос.

Вечером 9 мая 1835 года Кавур и Сантароза отбыли из Парижа по направлению к побережью. Через несколько дней, 14 мая, друзья прибыли в Лондон. Для англофила Кавура посещение Британских островов стало одним из самых захватывающих событий в жизни. Там его уже ждал давний друг, Брокедон, который дал пьемонтцам первые советы относительно жизни в Англии. Вместе с ним Кавур посетил Королевское географическое общество и принял участие в торжественном ужине, где по соседству за столом сидел лорд Рипон.

Несколько дней Кавур посвятил столице Англии и ее достопримечательностям. Следующими пунктами посещения стали Виндзор, Оксфорд, Бирмингем, Честер, Ливерпуль, Манчестер, Ноттингем и Кембридж. Район западного Мидленда был одним из наиболее промышленно развитых центров Англии, поэтому Камилло с огромным интересом осматривал предприятия и фабрики, работные дома, школы, больницы и тюрьмы. Неменьшее внимание пьемонтца было приковано к сельскохозяйственным предприятиям и культуре земледелия. Далее друзья пересекли Уэльс, но более бедная часть Британии у них вызвала гораздо меньше интереса.

Значительное внимание было уделено местной системе образования. В частности, Кавур посетил Университетский колледж в Лондоне, который был основан несколько лет назад Джереми Бентамом. Пьемонтец был большим поклонником этого английского философа и юриста. Однако это учебное заведение не произвело особого впечатления, поскольку ему было трудно понять, как «можно предоставлять студентам свободу выбора их собственных курсов обучения»^[60].

Растущие города, динамизм промышленного развития, внедрение новых технических достижений, всемерное улучшение транспортного сообщения и развитая инфраструктура вызвали у Кавура неподдельное восхищение. Еще более глубокие душевные струны итальянца затронула политическая система Англии, свобода слова и прессы. Он побывал на заседаниях палаты общин и был свидетелем выступления премьер-министра Роберта Пиля и последующих парламентских дебатов. Под влиянием нахлынувших впечатлений он отметил, что англичане обладают талантом работать вместе и уважать мнение каждого. «Они обсуждают без ссор, — говорил итальянец, — с большим уважением относятся к каждому отдельному мнению, и неважно, насколько незначительным может быть меньшинство, его обязательно выслушают с вниманием и терпением»^[61].

По протекции Брокедона Кавур познакомился со знаменитым ученым Майклом Фарадеем и известным издателем Джоном Мюрреем. В каждом случае итальянец подмечал особенности британцев. Например, в ходе обеда у Мюррея его поразила продолжительность трапезы, которая растянулась на три с половиной часа, а также количество выпитых бутылок. При этом он заметил, что по мере того, как вино циркулировало, «разговор становился все громче»^[62].

Английский ученый и филантроп Уильям Аллен, сторонник отмены рабства, пригласил Кавура принять участие в собрании квакеров (религиозное общество. — Прим. авт.), осуждавших жестокое обращение с неграми на Ямайке. «Среди озвученных обвинений, — саркастически отметил он, — некоторые были поистине ребячливыми и нелепыми. Неужели кто-нибудь в Пьемонте поверил бы, что они осуждают губернатора Ямайки за то, что тот запретил неграм посещать публичные собрания и подписывать петиции?»^[63]

Среди новых лондонских знакомых оказались также экономисты и политики Эдвин Чедвик, Нассау Се́ниор и француз Алексис де Токвиль. Заочно Кавур был знаком со всеми тремя посредством прочтения их трудов. Так, Чедвик был одним из главных разработчиков британского «Закона о бедных», а у Токвиля вышла книга «Демократия в Америке», где рассматривалось развитие американского государства, правовой и экономической систем и влияние этих составляющих на жизненные и социальные условия людей. В беседах с ними Кавур в очередной раз убедился в правильности своих размышлений о необходимости решительных, но планомерных реформ, которые не следует доводить до крайностей демократии и революции.

Весь ход английской истории и текущее состояние Великобритании подталкивали будущего политика к выводам, чего можно добиться в современных условиях развития экономики и социального прогресса без кровавой борьбы различных слоев общества. Для этого необходимы настойчивые реформаторские шаги правителей, правильные законы и формирование такого общества (сейчас бы мы сказали — формирование среднего класса общества), которое уже не захочет ввязываться в революции, но и не будет покорно любым видам деспотии. Создание современной стабильной политической и правовой системы, позволяющей реформировать экономическую и социальную жизнь, является возможным путем развития и для Пьемонта. В итоге Кавур окончательно превратился в закоренелого англофила и заметно подтянул свой английский язык…

Полгода, проведенных во Франции и Англии, имели решающее значение для формирования будущего бизнесмена и политика. Кавур изнутри увидел наиболее развитые в политическом и экономическом плане государства Европы, соприкоснулся с совершенно иными общественными системами, ощутил их богатый исторический путь, современный динамизм и место конкретного человека в обществе. Ему посчастливилось познакомиться со многими ведущими деятелями того времени и взглянуть на свою родину новым взглядом. Проницательный человек, он сделал соответствующие выводы. Если из Турина он уезжал как пьемонтец, то возвращался как человек с европейским мировоззрением.

По дороге домой в июле 1835 года в Брюсселе Кавур встретился с известным церковным деятелем, философом и политиком Винченцо Джоберти, эмигрировавшим из Пьемонта. Джоберти был сторонником реформ в Сардинском королевстве и проповедовал идеи либерального католицизма. Он призывал к созданию на территории Италии конфедерации государств, где власть будет принадлежать князьям, которые в свою очередь будут опираться на избираемую аристократию по принципу интеллигентности и опыта. Верховным правителем, по его мнению, должен был стать моральный авторитет — Папа Римский. Джоберти пользовался большой популярностью в Пьемонте и в остальной Италии.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

44

William Thayer. The Life and Times of Cavour. Vol. I. Constable & Co. Limited, Houghton Mifflin Company. London, Boston and New York, 1911. P. 25.

45

William Thayer. Op. cit. P. 42–43. См. также: Rosario Romeo. Vita di Cavour. Mondadori. Milano, 2011. P. 85.

46

Harry Hearder. Cavour. Longman. London and New York, 1994. P. 19. См. также: Rosario Romeo. Vita di Cavour. Mondadori. Milano, 2011. P. 40–41.

47

William Thayer. The Life and Times of Cavour. Vol. I. Constable & Co. Limited, Houghton Mifflin Company. London, Boston and New York, 1911. P. 26.

48

Rosario Romeo. Vita di Cavour. Mondadori. Milano, 2011. P. 41.

49

Harry Hearder. Cavour. Longman. London and New York, 1994. P. 20.

50

Maurice Paléologue. Cavour. Ernest Benn Limited. London, 1926. P. 37.

51

Denis Mack Smith. Cavour. Alfred A. Knopf, Inc. New York, 1985. P. 12.

52

Rosario Romeo. Vita di Cavour. Mondadori. Milano, 2011. P. 47–48.

53

William Thayer. The Life and Times of Cavour. Vol. I. Constable & Co. Limited, Houghton Mifflin Company. London, Boston and New York, 1911. P. 35.

54

William Thayer. Op. cit. P. 36.

55

Denis Mack Smith. Cavour. Alfred A. Knopf, Inc. New York, 1985. P. 13.

56

Ibid. P. 15.

57

Harry Hearder. Cavour. Longman. London and New York, 1994. P. 21.

58

William Thayer. The Life and Times of Cavour. Vol. I. Constable & Co. Limited, Houghton Mifflin Company. London, Boston and New York, 1911. P. 47.

59

Ibid. P. 48.

60

Denis Mack Smith. Cavour. Alfred A. Knopf, Inc. New York, 1985. P. 17.

61

William Thayer. The Life and Times of Cavour. Vol. I. Constable & Co. Limited, Houghton Mifflin Company. London, Boston and New York, 1911. P. 52.

62

William Thayer. Op. cit. P. 52.

63

Ibid. P. 53.