Гараж. Автобиография семьи

Александр Ширвиндт (2024)

«Что наша жизнь? Езда! Мы ездим после роддома в коляске, довольно быстро пересаживаемся на велосипед, далее — ролики, самокаты, скутеры, наконец — вожделенный автомобиль. Всё это перемежается трамваями, электричками, поездами, каретами с тройками, каретами скорой помощи, каталками… И заканчивается катафалком. Когда мы задумывали эту книгу, то, конечно, не предполагали, что в ходе её написания подъедет катафалк. Мы начали её втроём, а завершили вдвоём. Ту часть, которая готовилась с участием папы, мы оставили такой, какой она и планировалась. Вторая часть посвящена ему». Погрузитесь в мир, где автомобили являются не просто средством передвижения, а настоящими героями множества приключений, дружбы и воспоминаний семьи Ширвиндт. Вместе с Александром Анатольевичем, его женой Наталией Белоусовой и сыном Михаилом вы отправитесь в увлекательное путешествие по дорогам прошлого, где каждый поворот наполнен эмоциями и историями. Также в книге вы найдете: • отрывки из других книг Александра Ширвиндта; • множество фотографий и писем из семейного архива; • адаптированные для печати фрагменты выпусков «Гараж» youtube-канала Михаила Ширвиндта; • воспоминания друзей и коллег об Александре Анатольевиче; • и, конечно, его неповторимый юмор! Доброй дороги! В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Выезд из гаража

«Я — ржавая бочка, в которой что-то крутится»

Александр Ширвиндт

Я в маразме, но в светлом. В чём маразм? Начинаешь что-то вякать и забываешь, с чего начал, зачем начал. И думаешь, как бы поинтеллигентнее закончить.

Когда правнучка Элла была ещё трёхлетней, мы с ней вместе делали на даче бусы из желудей. Проткнуть жёлудь у меня никак не получалось.

— Иголка тупая! — говорю.

— Да нет, это не иголка тупая, — возражает она, — а просто ты старый.

В спектакле «Орнифль» был такой текст: «Господь отворачивается от людей старше 60-ти». Поиграли-поиграли, я начал говорить: «Господь отворачивается от людей старше 70-ти». Потом переделал на «старше 80-ти». Я понял, что конца этому не видно, и спектакль сняли с репертуара.

Стариков сыграть легче, чем молодых. Мы с Андреем Мироновым ставили спектакль «Маленькие комедии большого дома». В последней из его новелл — «Пой, ласточка, пой», — действие которой происходило в ЖЭКе, играл Тусузов. Ему тогда было за 80. На репетициях он выходил и подыгрывал, показывая, что он несвежий.

— Егор, дорогой, — говорили мы ему, — ради бога, не играй старость, достаточно и твоей.

Вообще старость — это потеря возможности профессиональной деятельности. Пора уже сажать брюкву.

Раздражает невозможность двигать членами. В хорошем смысле. Левой коленке пошел 90-й год. Представляешь себе, сколько она прошла. У правой пробег меньше, так как встаю я всегда с левой ноги. Вообще, они сговорились и сказали мне: «А не пошёл бы ты…»

Несколько лет назад был вечер памяти Булата Окуджавы в Концертном зале имени Чайковского. Я по соседству, в Театре сатиры, играл спектакль, поэтому появился на сцене позже всех. Ведущий этого вечера — Дмитрий Быков — перед моим выходом произнёс:

— Я получал всё время эсэмэски: придёт — не придёт. В то, что придёт, верила только Ольга Окуджава, которая сказала: «Если Ширвиндт обещал, он будет».

Я вышел к микрофону:

— Что значит «придёт — не придёт»? Дойдёт или не дойдёт.

Театр сатиры находится в здании бывшего цирка. Под куполом, куда ведёт винтовая лестница, соорудили малую сцену. Валентин Плучек велел её как-то назвать, и я придумал «Чердак Сатиры». Там идут малогабаритные спектакли. Я давно не могу туда подняться. Мне как худруку все спектакли показывали внизу, а потом шли наверх. Вера Кузьминична Васильева в 97 лет поднималась туда и играла автобиографический спектакль «Вера» два с лишним часа.

В спектакле «Где мы?» старый персонаж, которого я играю, может быть с палкой. Спектакль длится два часа сорок минут. Задача — доиграть до конца. Получаешь удовольствие, когда он заканчивается. И всё же… Фраза: «Работа — лучшее лекарство от всех бед» — очень точная. Я еле выхожу на сцену — с палкой, сопливый, без голоса. Но там об этом забываю. Реакция зрителей одинаковая: «Смотри, он ещё ходит!», «Боже мой, он даже говорит!». А пресса пишет: «Посвежевший Ширвиндт не выглядит на свои 89 лет — ему смело можно дать 88».

Ален Делон дальновидно поселился в Швейцарии, где разрешена эвтаназия, и объявил о своём решении в случае чего воспользоваться этим правом. Я, будучи старше на год, хорошо его понимаю. Пройдя пики славы и преклонения, оказаться стариком, вызывающим усталое сострадание, и стать обузой близким и самому себе — невыносимо. Самоубийство — порыв. Эвтаназия — потеря последнего аргумента для существования.

Очень хочется душевного покоя. Классик сказал: «Покой нам только снится». Но он уже и не снится даже. Уже и ночью кошмары. Эти ночные кошмары — винегрет из дневных, но со счастливым концом просыпания. Или бурная бессонница. В ней, правда, есть своя прелесть. Ночью собака спит, никто из домочадцев не говорит каждую секунду, как надо жить, что есть, что пить, поэтому встаёшь и выпиваешь 50 грамм текилы…

Кто-то из журналистов спросил: «Какие перемены произошли в вашей жизни в последнее время?» Ответил: «В моём возрасте лучше без перемен».

Существуют бетономешалки — автомобили с вращающейся цистерной для перевозки раствора с цементом. Я могу сравнить себя с такой цистерной. Я — ржавая бочка, в которой что-то крутится, чтобы не затвердеть. Сейчас подыскивают отечественные комплектующие для моего организма.

В силу того, что я оказался самым старым, ко мне часто обращаются с просьбами посетить мероприятия в память об ушедших. Раньше говорили витиевато, стесняясь, а сейчас прямым текстом: «Завтра исполнилось бы 150 лет Финкельштейну. Вы один остались живой. Если вам нетрудно…» И я прусь. Хотя Финкельштейна не знал.

Ровесники стареют, мало соображают, мрут. Недавно справляли 85-летие Юлика Кима. Пришли все оставшиеся — кто на палке, кто на костылях, кто на гитару опирается. Их вывозили, выносили, и только Юлик молодой.

К 85-летию Юрия Роста я записал видеопоздравление, которое показали на праздновании в Доме актёра:

Ну что, друзья, совсем не просто,

Шагая весело к погосту,

Нарваться на рожденье Роста

И что-то мямлить в виде тоста.

Это стихи. Хорошие, потому что на Роста масса хороших рифм. Но суть не в этом. Суть в том, что он супермен и всё делает для того, чтобы друзьям было лучше. Что трудно, поскольку друзья всё дохлее и дохлее. Например, Юрий Михайлович приехал к нам на дачу на мотоцикле. В 80 с лишним лет попытаться на мотоцикле, которому не меньше, чем водителю, по гравию приползти — это нужно иметь какое титаническое снисхождение к друзьям! Прелесть в том, что всё это не для себя. У него не видит левый глаз, а у меня правый. У него не слышит правое ухо, а у меня левое. И он всё делает для того, чтобы вскладчину мы были совершенно полноценные ясновидящие и хорошо слышащие ребята. Он гонит на белых грибах хреновуху — можно ох… Можно сойти с ума. Но уже не принимает организм. Да ещё после хреновухи не поедешь на мотоцикле. Дорогой Юра! И дальше делись всем, что у тебя осталось ещё полуживого. Я всё время читаю о загадочном мужском тестостероне (он для детей и для удовольствия). Не знаю, какой у тебя запас тестостерона, но уверен, если понадобится, ты разбросаешь эту живительную влагу (или что это — микробы, бактерии?), чтобы нам в полной мере, по-мужски, провести остаток нашей совместной интеллигентной, резкой и очень-очень трудной, но единственной жизни. Держись! Приезжай на мопеде!