Сплетение судеб

Александр Чиненков

Бунт вспыхнул нежданно. «Ампиратор» Емелька Пугачёв разгромил несколько крепостей и, собрав значительные силы, подошёл к Оренбургу. Словно снежный ком обрушилось это известие на губернатора Рейнсдропа. Только тогда всем стало ясно, какая страшная опасность нависла над плохо укреплённым городом. Население края раскололось. Большая часть, поверив самозванцу, влилась в его войско. Но дворянство и незначительные воинские подразделения Оренбурга выступили против бунтовщиков. Книга потомственного казака Александра Чиненкова открывает волнующие страницы истории Оренбургского края, прославляя отважных предков, не щадивших «живота своего» ради величия и укрепления России.

Глава 6

— Ваше высокопревосходительство, приглашённые на совещание офицеры ожидают вашего позволения! — доложил адъютант, вытянувшись перед губернатором.

— Подождут, не сломаются, — угрюмо ответил Иван Андреевич и брезгливо отшвырнул от себя письмо хана Нурали. — Вот негодяй! Вот скотина! — воскликнул он, вытирая кончики холёных пальцев носовым платком.

— Кто, хан? — осмелился спросить адъютант и тут же пожалел о своей несдержанности.

Но кипевший от гнева губернатор даже не заметил оплошности офицера.

— Какой к чёрту хан! — вспылил выведенный из себя Иван Андреевич и яростно замахал руками. — Этот Вильгельмьян Пугатшофф, штоб ему сдохнуть, совсем выпрыгнул из рамок! Подумать только, он написал этому идиоту Нурали письмо, в котором потребовал сына в заложники и сто кайсаков вспомогательного войска! И этот дурак Нурали отписал мне своё письмецо. Ладно ума на то хватило! Вот, почитай…

Губернатор сложил перед собой на столе руки и указал мизинцем адъютанту на письмо.

Тот, косясь на взвинченного до предела Ивана Андреевича, взял письмо и прочёл: «Мы, люди, живущие в степях, не знаем, кто сей разъезжающий по берегу: обманщик ли или настоящий государь? Посланный от нас воротился, объявив, что того разведать не мог и что борода у того человека чёрная».

И ещё хан в письме требовал от губернатора возвращения аманатов, отогнанного скота, выдачи бежавших из орды рабов и возвращения дочери Ании.

Адъютант отложил письмо и посмотрел на задумчивое лицо губернатора.

— Как прикажете ответить, ваше превосходительство? — осторожно полюбопытствовал он.

— Садись за стол, бери бумагу и пиши, — распорядился Иван Андреевич, указав на перо и чернильницу на своём столе.

Когда адьютант, исполнив приказ, вопросительно посмотрел на него, губернатор встрепенулся:

— Кончина императора Петра Фёдоровича Третьего известна всему свету! Я сам видел государя в гробу и целовал его мёртвую руку. В случае побега самозванца в киргизские степи настоятельно прошу выдать его правительству! За это получите великую благодарность императрицы и её безграничную милость.

Он продиктовал ещё несколько ничего не значащих фраз, после чего распорядился:

— Пусть писари перепишут письмо и отправят сегодня же этому киргизину с нарочным! И пригласи ко мне всех, кто явился на совещание!

Офицеры вошли в кабинет и расселись кому где понравилось.

— Садитесь, садитесь, господа! — приветливо лепетал губернатор, разглядывая входящих через лорнет. — Как я вижу по вашим лицам, вы знаете, что наши дела обстоят неважно. Вильгельмьян Пугатшофф безнаказанно грабит, зорит наши крепости, казнит офицеров и их семьи. Так он и до нас доберётся.

— Ему и его шайке вот бы что показать! — сказал бригадир барон Билов, кичливо похлопав по шпаге на боку.

— Гм-м-м, это не совсем правильно, барон, — мягко возразил Иван Андреевич. — У вас слишком горячая кровь! Чтоб собака не тявкала, не надо ей грозить палкой. Кажется, так говорят казаки?

Он поднёс к глазам лорнет и посмотрел на бравого бригадира.

— Берите отряд, дорогой мой барон, — продолжил, улыбаясь, губернатор, — и с утра выступайте в Татищево.

— Одного отряда может оказаться мало, — заметил кто-то из офицеров.

— Не беспокойтесь, вполне хватит, — бросил Иван Андреевич. — Шайка Пугатшоффа всё время имела дело с предателями и перебежчиками, которые вливались в неё! Но с солдатами регулярного войска им не совладать. Я уверен, что барон Билов разгонит разбойников по степи, как стадо баранов, а самого самозванца привезёт в Оренбург!

— Но мы не знаем способностей Пугачёва и его шайки! — снова засомневались офицеры. — Мы не знаем, на какие ухищрения эти разбойники способны.

— Какие ещё ухищрения, господа? — воскликнул Билов. — Я быстро справлюсь с бунтовщиками! Вот увидите!

— Ошибаетесь, барон, — сказал, не выдержав, граф Артемьев, который тоже был удостоен чести присутствовать на совещании. — Противника никоим образом нельзя недооценивать!

Я знаю, какая кровь течёт в жилах этих людей. Хоть у вас и горячая кровь, господа, но и казаки далеко не трусы. Они отлично владеют и ружьём, и саблей. Шпагой, господин барон, — граф выразительно посмотрел на бригадира Билова, — вы их не запугаете. Только всё дело испортите и людей погубите. Однако казаки отличаются и непостоянством. Это их ахиллесова пята. Надо всего лишь убедить их, что Пугачёв не царь, а самозванец, и они поостынут! Вот тут-то мы его и обуздаем!

— Склоняюсь перед мудростью вашего сиятельства, — льстиво хихикнул губернатор, выслушав графа. — Сам знаю, что слова ваши правильны. Пусть Пугатшофф остаётся тем, кто он есть — бунтовщиком и самозванцем, а правильнее сказать — ничем! Барон Билов сумеет «растолковать» изменникам-казачишкам, кто хозяин в губернии и чьи приказы им следует исполнять. Они же шайка разбойников, только и всего. А их намерения — погулять, попить, пограбить! И мой разговор с воровским сбродом будет недолог. Без особого труда мы сметём с лица земли всю эту нечисть!

— Ого-го, полегче, Иван Андреевич! — остановил его задетый за живое граф Артемьев. — Говорите «сметёте нечисть»?! Отлично! Я тоже за разгром войска бунтовщиков. — Он оглядел собравшихся. — Вот именно, господа, не шайку, а войско, которое с каждым днём всё разрастается. Казаки — отличные воины, а именно они составляют основной костяк войска Пугачёва.

— Да мы! Да вы… — Билов вскочил, судорожно теребя эфес своей роскошной шпаги.

— Пока не уберём Пугачёва, бунт будет разрастаться! — отрезал граф. — И если не примете меры немедленно, скоро «Вильгельмьян» появится у стен Оренбурга!

— Всё, всё, всё! Успокойтесь, господа! — замахал руками губернатор. — Не будем же себе портить настроение из-за таких пустяков.

— И это вы называете пустяками? — побагровел граф.

— Вот именно, пустяками, — заулыбался растерянно губернатор, с опаской посмотрев на него.

— Тогда для чего вы меня сюда позвали? — загремел Александр Прокофьевич, позабыв о правилах приличия. — Чтобы пустяки выслушивать?

— Нет, нет, нет, ваше сиятельство, — поспешил с заверениями губернатор, с лица которого сползла улыбка. — Александр Прокофьевич, и вас, господа, — он скользнул взглядом по озабоченным лицам офицеров, — пользуясь случаем, я приглашаю вас сегодня на праздничный ужин, который устраиваю в честь… Впрочем, какая разница, в честь чего я его устраиваю.

* * *

Шагая в направлении шляпного салона, граф Артемьев с раздражением думал: «Какая же пустышка этот жалкий человечишка Рейнсдорп! Как не повезло Оренбургу, что на должность губернатора назначен такой непроходимый тупица! И куда только смотрели в Петербурге, назначая хронического идиота на такую ответственную должность? И как мудр оказался король Людовик Пятнадцатый, сделав беспроигрышную ставку на Оренбург и бездарность губернатора! Наверное, более подходящего места для бунта нигде более в России не сыщешь!»

Придя домой, Александр Прокофьевич выдворил слуг из своей комнаты, откупорил бутылку вина и задумался.

Откуда у Пугачёва деньги на ведение войны, он знал. И тех, кто ввозил эти деньги в Россию, он знал тоже. Но как самозванцу удалось взбунтовать и сплотить вокруг себя казаков? И кто мог надоумить Пугачёва назваться умершим императором? На эти вопросы он не знал ответа. И это угнетало теперь его не меньше, чем судьба дочери и сына.

Александр Прокофьевич налил в бокал вина и выпил. Мысли о Пугачёве так и не покидали его головы.

Решиться на такой размах сам Пугачёв отважился бы едва ли! Значит его кто-то на то подтолкнул! Допустим, что это сделали французы. Они же его и финансируют. Но на что надеется Людовик? Какой такой его интерес в этом бессмысленном, но кровавом бунте? Что связывает интересы Франции с самозванцем, которому никогда не победить армию императрицы?

Вопросов, на которые граф не находил ответа, становилось всё больше и больше. Александр Прокофьевич вдруг понял, что тупеет, а потому налил в бокал ещё вина и выпил.

«Франция — союзница Турции, — пробилась более-менее здравая мысль, — а Россия с Турцией ведёт войну! Так вот где собака зарыта! Так вот для чего понадобился союзничкам этот бунт! Чтобы оттянуть часть войск императрицы на подавление бунта и обеспечить Турции победу!»

Граф Артемьев отдал изрядную дань французскому вину. Лицо его пылало, глаза горели. В скверном расположении духа он вскочил на ноги. Открыв дверь в коридор, он громко позвал:

— Демьян! Эй, Демьян! Где ты, каналья?

Слуга немедленно отреагировал на зов барина. Вбежав в дверь, он отвесил низкий поклон и замер в ожидании приказа.

— Где тебя носит лихоманка, Демьян? — с укором в голосе спросил граф.

— Дык, посетителя выпроваживал.

— Какого ещё посетителя? — удивился Александр Прокофьевич.

— А кто его знает, — пожал могучими плечами Демьян. — Постучал какой-то проходимец и вас видеть напрашивался.

— Так чего же ты меня не спросил — желаю я его видеть или нет? — сдвинул брови граф, недовольно глядя на слугу.

— Дык…

В дверь постучали.

— А он и не ушёл, видать, — улыбнулся облегчённо Демьян. — Что, позвать али как, Ляксандр Прокофьевич?

— Давай зови, — велел граф, поворачиваясь. — Я буду ждать, как и всегда, в холле.

Как только он присел в кресло, дверь открылась и в комнату вошёл закутанный в плащ молодой человек. Когда он снял треуголку и отвесил лёгкий поклон, Александр Прокофьевич печально ухмыльнулся:

— К чему такой маскарад, поручик? Или вы считаете, что открытый визит ко мне может причинить ущерб вашей репутации и карьере?

— Ну зачем вы так, Александр Прокофьевич? — смутился и сильно покраснел адъютант Рейнсдорпа. — Просто губернатор почему-то не доверяет мне. И я беспокоюсь, что мой визит к вам Иван Андреевич истолкует неправильно.

— Вот как? — усмехнулся граф. — Впрочем, может быть, ты и прав, поручик. Иван Андреевич до того непредсказуем, что смысл его умозаключений, пожалуй, известен только ему одному!

Он указал гостю на стул и продолжил:

— Надеюсь, ваш приход ко мне не просто визит вежливости, а несёт в себе что-то более существенное?

— Вы абсолютно правы, Александр Прокофьевич, — ответил адъютант, присаживаясь. — Я, видя в вас человека здравомыслящего, пришёл обсказать ещё кое-какие моменты, которые… не знаю почему, но не были затронуты на совещании!

— А для чего мне знать о них, поручик? — рассмеялся граф. — Я видел, как губернатор относится к своим прямым обязанностям. Но, как вы, наверное, себе представляете, чем-либо повлиять на это не могу!

— Можете, если вам дорога Россия! — ошарашил его полной патриотизма фразой адъютант.

— Чем же, если не секрет?

— Вы должны написать письмо в Военную коллегию и отразить в нём всё, что происходит в крае на самом деле!

— И вы думаете, что к моему письму отнесутся с должным вниманием?

— Несомненно. Не поверят мне! Я молод и могу оценивать происходящее не совсем верно. Но вы… Ваши связи…

— Хорошо, — кивнул граф. — Но, прежде чем я возьму в руки перо, хотелось бы знать, что утаил или недосказал на совещании губернатор?

Взволнованный адъютант снял с головы парик и вложил его в треуголку.

— Губернатор не сказал о том, что Илецк взят самозванцем и встречен населением хлебом-солью.

— Об этом нам с вами, да и всем на совещании было доподлинно известно, — скептически усмехнулся Александр Прокофьевич.

— Но меня возмущает то обстоятельство, что губернатор относится к таким вещам весьма халатно! — воскликнул поручик. И тут его прорвало. Краснея, сжимая кулаки, он запальчиво высказал графу всё, что у него накипело. — Это возмутительно и… и… — не находя слов, он махнул рукой и уставился в окно, словно увидел в нём что-то интересное.

— Я думал, Иван Андреевич более ответственный человек, — после недолгого молчания разочарованно выдавил из себя молодой человек и с досадой скрипнул зубами.

— Я думал до сих пор, что мирный путь предпочтительнее, — сказал граф. — Но я вижу, что бунт заходит слишком далеко. Достоинство и авторитет власти требуют, чтобы такие случаи, как бунт Пугачёва, больше не повторялись.

— Губернатор направляет в Татищево отряд во главе с Биловым, — горько усмехнулся поручик. — Да это же капля в море! Я бы двинул на Пугачёва всё войско, какое только можно собрать в наших условиях! Это преступно — дожидаться врага за ненадёжными укреплениями города!

— А по-моему, лучше всего было бы изъять главарей этих смутьянов, — высказал своё предположение граф.

— Вы изволите знать их?

— Прежде всего это Пугачёв. Впрочем, ещё опаснее Егор Бочков, француз по национальности. Мне кажется, он сейчас самое важное лицо в войске бунтовщиков на сегодняшний день.

— Что, у самозванца в шайке есть и французы?!

— Есть. И очень сведущие в военном искусстве, — ответил ледяным тоном Александр Прокофьевич. — Вот потому-то этот месье «Бочков» опаснее всех. У него, бесспорно, огромное влияние на Пугачёва. Если он захочет, — а вы можете не сомневаться, что он захочет, — он разожжёт бунт до неслыханных масштабов. Убрать Бочкова и Пугачёва, и бунт быстро уляжется.

— Всею душою уповаю, что это случится весьма скоро! — с надеждой в голосе воскликнул офицер. — Но, думаю, что у бунтовщиков не хватит дерзости идти на Оренбург.

— А я думаю иначе, — нахмурился граф, наливая себе и гостю вина. — Я почти уверен, что скоро мы услышим гром пушек и звон сабель за городскими стенами!

И холодные глаза Александра Прокофьевича вспыхнули злобой при одном только упоминании об этом…

* * *

Утром 25 сентября 1773 года отряд бригадира Билова вышел из Оренбурга и взял направление на Татищево.

Медленно продвигались солдаты по степи, хотя до Татищева всего ничего, чуть более шестидесяти вёрст. Отряд проходил через умёты и небольшие селенья. Где же люди? Никто их не ждёт. Только изредка из окошек изб выглядывали настороженные лица. Солдаты в тревоге. Где они идут — среди друзей или врагов? А может быть, люди в селеньях ждут Пугачёва и заранее ненавидят его врагов?

Вскоре отряд остановился на привал. Идти дальше не было сил. С каждой минутой становилось всё темнее. То тут, то там зажглись костры. Они были уже недалеко от Татишева, как вдруг к их временному лагерю прискакал офицер.

— Где Иван Карлыч? — спросил он.

Его подвели к поручику.

— Вы кто? — спросил тот.

— Комендант крепости Елагин, — с радостью ответил тот. — А где же бригадир Билов?

— Он подъедет чуть позже, — ответил поручик. — А что у вас? Случилось что?

— Пока не случилось, но ждём, — со вздохом ответил пожилой комендант. — Вы бы поспешили Бога ради, братцы? Не теряйте ни минуты! Самозванец уже к Нижне-Озёрной крепости подошёл!

У лагеря остановилась коляска, с которой сошёл барон Билов.

— Ох, Иван Карлович! — поспешил к нему навстречу Елагин. — А мы ждём вас! Ох, как ждём, батюшки!

Тучный, коротконогий, но очень важный Билов поправил на себе обмундирование, после чего спросил:

— Сколько душ в шайке самозванца?

— Больше трёх тысяч… говорят… — неуверенно ответил комендант.

— Ско-о-олько?! — вытаращил глаза Билов.

Он побледнел, руки его задрожали, а в горле пересохло. Это уже был не герой-смельчак, каковым барон выставлял себя на совещании губернатора, а жалкий испуганный человечек, отчаянно нуждавшийся в чьей-то помощи.

— До Татищева далеко? — спросил он поблекшим голосом, пугливо озираясь.

— Да нет, рукой подать! — заверил его комендант, не заметив, в каком состоянии пребывал бригадир.

— Тогда чего мы здесь, в степи, расселись? — набросился Билов на поручика. — А ну живо подъём и шагом марш до места назначения!

— Поспешите! Поспешите, братцы! — умолял Елагин. — Народ из крепости разбегается. Особенно казаки. Все бегут к самозванцу!

— Ну быстрей же, быстрей! — простонал бригадир, глядя на строящихся в походную колонну солдат. — Вперёд, солдаты, на Татищево. Иначе ночь и мы пропали! О Вильгельмьян Пугатшофф, чтоб тебя перекосило, собака!

Отряд выстроился в походную колонну. Было уже совсем темно, когда в крепости услышали шум. Народ перепугался. Со степи к стенам крепости продвигалась колонна. Друзья или враги — разобрать в темноте было невозможно.

— Это я, комендант! — крикнул громко Елагин. — А ну, отворяй ворота, сукины дети! К нам выручка пожаловала, а вы…

Он крепко, но беззлобно выругался и для порядка погрозил кулаком людям, спешно отворяющим крепостные ворота.