НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ГОРБИ. КНИГА ПЕРВАЯ

Александр Черенов

11 марта 1985 года в зале заседаний Политбюро министр иностранных дел СССР Андрей Громыко неожиданно предложил на пост Генерального секретаря ЦК КПСС кандидатуру Михаила Горбачёва. А что, если бы его голос оказался «гласом вопиющего в пустыне»?!Этот роман – о борьбе за власть, об исторической альтернативе Горбачёву, о том, чего могло не быть и что могло быть взамен. На пути Горбачёва к власти – и измене – стояли его противники во главе с Григорием Романовым. Интересная получалась история…

Глава четвёртая

На выборах Генерального секретаря Григорий Васильевич голосовал, разумеется, за Андропова. Голосовал и потому, что и выборов, как таковых, не было — товарищ шёл на безальтернативной основе, и потому, что отчётливо сознавал реалии политического бытия. После «воспитательной работы» образца семьдесят четвёртого года на Романове поставили крест — и даже «забили», но уже «кое-что» другое. Своей «банды» — коллектива единомышленников — Григорий Васильевич сколотить не мог по причине «иногородней прописки», чужую не давали даже в аренду — вот и пришлось ему учитывать реалии бытия.

В этих реалиях ему отводилось место «на заднем дворе» кремлёвского Олимпа. Нет, он, конечно, по-прежнему значился членом Политбюро, входил в состав Президиума Верховного Совета, на съездах и пленумах сидел лишь «этажом» выше Брежнева — но… былого Романова уже не было! Никто уже не примеривал на его голову «шапку Мономаха»! Теперь Григорий Васильевич значился лишь в ряду «сдержек» и «противовесов».

До уровня «разменной монеты» он не опустился лишь потому, что его и не опускали туда. Андропов сотоварищи были не дураки. Они понимали, что Романова нельзя «немножко убить»: его надо «убивать сразу — и целиком».

А такие вопросы «с кондачка» не решаются: Григория Васильевича надо было подготовить «к торжественным проводам в мир иной». А в том, что Андропов не успокоится до тех пор, пока не успокоится навсегда былой конкурент, Григорий Васильевич и не сомневался.

Но только этими доводами разума «выбор» Романова не ограничивался: нашлись и другие. С учётом этих «других» Григорий Васильевич и голосовал за Андропова не только поэтому, что Андропов стал Андроповым, а сам он, Романов, перестал быть Романовым. А ещё — не потому, что «недолго уже осталось» Юрию Владимировичу: Григорий Васильевич совсем не был уверен в том, что сам переживёт — хотя бы политически — «не жильца» Андропова! Причина, какой бы невероятной она не показалась «гостю Олимпа», состояла в том, что Романов с Андроповым были… «одной крови»! И это — при этом, что Романов был верным почитателем Сталина, а Андропов — не менее верным его хулителем! Это расхождение не было принципиальным, ибо стороны сходились в главном: во взглядах на мир и на положение Советского Союза в этом мире. Да и взглядами на то, что внутри, они не сильно отличались друг от друга. Оба были ревностными воителями «за дело административно-командной системы». И воителями не только ревностными, но и идейными.

Андропов был «убеждённым» и «деятельным» — и поэтому Романов готов был уступить кресло, тем более что и предназначалось оно не для его зада. В Андропове Романову нравилось то, что тот и не собирался демонтировать социализм — «хорошее детище нехорошего Сталина». Это же касалось и сферы «дружбы между народов». Недаром же вскоре после очередного «исторического» пленума записной антисоветчик Бжезинский записал очередной антисоветизм: «Андропов пытается нормализовать отношения с Китаем, ухаживать за Европой и изолировать США». Такую здравую политику Романов не мог не приветствовать: это была его политика, хоть и «в редакции» Андропова.

Правда, некоторые «шаги вовнутрь» настораживали. Нет, против секретарства Рыжкова, Николая Ивановича, Григорий Васильевич возражений не имел: Рыжков занял место Кириленко. Парень — таковой, конечно, условно: двадцать девятого года, то есть, лишь на шесть лет моложе Романова — он был вполне «ничего себе». И хоть он и был с Урала — но вовсе не «с Урала»! За плечами у него был «Уралмаш», министерство тяжёлого машиностроения, Госплан СССР. А это значило, что товарищ «понюхал пороху» — и не в кабинетах, а на производстве! Именно поэтому Андропов дополнительно нагрузил его Экономическим отделом ЦК.

А, вот, другой «товарищ издалёка» Романову совсем не понравился. С Егором Кузьмичом Лигачёвым они были немного ближе по годам — но много дальше по всему остальному: классические «разного поля ягоды». Для Романова Лигачёв был не только «не с нашего двора», но даже «не с нашей улицы»! Мало того, что Егор Кузьмич «поворачивался задом» к Сталину — так он ещё к Горбачёву поворачивался лицом! «Сибирь» до неприличия активно напрашивалась на дружбу с «Кавказскими Минеральными Водами»! И, ладно бы — на «русско-водочной основе»: на почве идеологической близости. Оба деятеля были нездоровы — и даже больны — критиканством. Всё им было не так: и «темпы», и «роста», и «показателей». И в своём неудовольствии они винили не отдельных товарищей — а всю систему сразу. И хотя делали они это не с трибун — но шила в мешке не утаишь, особенно, когда оно то и дело напоминало о себе заду.

Лигачёву Андропов доверил Отдел оргработы ЦК. С точки зрения Романова: «пустил козла в огород». А ведь для того, чтобы «разгуляться вволю», Лигачёв имел целых три недостатка: активность, жёсткость, целеустремлённость. И самое неприятное заключалось в том, что все эти недостатки он поставил на службу не только Андропову, но и Горбачёву.

С подачи этих двоих Юрий Владимирович развернул настоящую «охоту на ведьм»: начал менять «первых на местах», как перчатки. Досталось «генсековского внимания» и народу в Совмине и ЦК. В результате народ… пошёл в народ! То есть, решительно опроверг шуточный перепев времён Леонида Ильича: «Вышли мы все из народа — как нам вернуться в него?». Оказалось — не вопрос: Юрий Владимирович нашёл, «как» — и вернулись! Как миленькие, вернулись! И обратно в народ — пусть и не в тот, что от сохи, пусть в служивый — но на самые нижние этажи. Можно сказать, что слились с серой массой… трудящихся.

Итогом кадровых маневров явилось то, что Рыжков стал отвечать за промышленность — хотя ещё и не головой, а Горбачёв продолжил свои фантазии на темы продовольственного изобилия. Григорий Васильевич не преувеличивал: именно Горбачёв был запевалой сказочной — только в своей нереальности — «Продовольственной программы до 1990 года включительно». А Леонид Ильич только «огласил весь список» «из скатертей-самобранок, волшебных палочек и горшочков-«вари!».

В своей работе Григорию Васильевичу не нужно было пересекаться с Горбачёвым — а с Рыжковым найти общий язык не составило труда. Парень

оказался весьма покладистым и для своей должности на удивление неглупым. И, если он не слишком усердствовал по линии помощи — то и «в обратном направлении» тоже был «не слишком». Большего от него и не требовалось: Григорий Васильевич знал не только своё дело — но и чужие дела, и даже делишки.

Всё бы ничего — да не только назначение Лигачёва портило Романову и настроение, и кровь. Увы, Андропов «не остановился на достигнутом». В экономику табуном повалили обладатели всевозможных регалий и отсутствующих достоинств: Аганбегян, Арбатов, Богомолов, Заславская, Примаков, Тихонов, Абалкин, Петраков, Ситарян. Из Канады «выписали» «притчу во языцех»: Александра Николаевича Яковлева, вечного антисоветчика — и по совместительству посла в этом британском доминионе. Как тут было не вспомнить классика! Только, если книжный Бендер чувствовал «руку Корейко», то взаправдашний Романов — «руку Горбачёва». Без этого специалиста по борьбе — но не за урожай, а «под ковром» — возвращение блудного, а ещё больше заблудшего сына не состоялось бы.

А ведь ещё совсем недавно Юрий Владимирович основательно и почти «по-русски» прошёлся по личности этого субъекта. Но Горбачёв был нужен Андропову — хотя бы как противовес Романову и прочим «увесистым» членам — и Юрию Владимировичу пришлось наступить на горло собственной песне, вместо того, чтобы «наступить на хвост» Яковлеву.

Вероятно, в качестве лучшего специалиста по рекламе загнивающего капитализма, Александр Николаевич и был определён на вовсе «не пыльное» и очень «тёплое место» директора ИМЭМО. Но интриган Горбачёв не был бы интриганом Горбачёвым, если бы не совершил дополнительное поползновение — через вползание в душу Андропова — и Яковлев был «проведён» советником ЦК по совместительству. Ни для кого — а для Романова особенно — не являлось загадкой то, что этот советник там насоветует!

Анализируя назначения, Григорий Васильевич почти физически ощущал шевеление волос на голове: Юрий Владимирович назначал… назначенцев Михаила Сергеевича! По недогляду — или умышленно — наверх просочились не только Рыжков с Лигачёвым, но и такие «бойцы идеологического фронта», как Медведев и Кручина. Первого Андропов «посадил» — увы, не в Лефортово: на науку, Заведующим отделом ЦК. Это должно было обеспечить невиданный рывок в науке… о превосходстве рыночной экономики над плановой, а «общечеловеческих ценностей» — над «моральным обликом строителя коммунизма». Ну, а Кручине тоже нечего было кручиниться: должность управделами ЦК позволяла управиться… не только с делами ЦК, но и со своими личными. А заодно — и с теми, кто мешал бы… мешать личные дела с государственными.

Из старых знакомых «поднялся» только Гейдар Алиев. Это повышение не трогало Григория Васильевича, потому что не задевало. Ведь ещё в сентябре, за пару месяцев «до отхода», Леонид Ильич планировал заменить им «окончательно выздоровевшего» Кириленко. Но очередная хроническая «временная нетрудоспособность» помешала Генсеку довести Андрея Павловича до Новодевичьего кладбища: по устоявшейся партийной традиции, «отставной козы барабанщик» не имел право на упокоение у Кремлёвской стены. Потому что иерархия — она и гробу иерархия!

Романов мало пересекался с Алиевым — но мужик вызывал у него уважение одним лишь фактом причастности к КГБ. Кроме того, Алиев был умён, деятелен и образован: как-никак — три восточных языка. И это — при том, что члены Политбюро в основном знали два языка: русский разговорный и «русский разговорный». До того, как «подняться» самому, у себя в Азербайджане невероятно обходительный Алиев занимался конкретным делом: поднимал республику. И поднял — да так, что она стояла на ногах крепко, не шатаясь. И неважно, что «опоры» приходилось выбивать в России — и даже из-под неё!

Конечно, по части славословия Леониду Ильичу он явно перестарался, затмив «поэтически-политическими» изысками даже классические здравицы халифам времён «Тысячи и одной ночи». Читая «Правду» с отчётом о пребывании Леонида Ильича в Баку, Григорий Васильевич «хохотался до упаду»: оказывается, «пройдут года и столетия — а благодарный азербайджанский народ никогда не забудет этот день». Имелся в виду день, в который дееспособного на полпроцента Леонида Ильича «предъявили» населению столицы Азербайджана.

Но, заслуженно не одобряя «перегибы» и «переборы», Романов не слишком усердствовал в критике Алиева. Возможно, хитрый «восточный человек» благодарил Леонида Ильича за предстоящее назначение — или же дополнительно убеждал его в правильности выбора. А, может, Алиев «столбил участок»: лишний «транш» из Москвы совсем не был лишним. Гейдар умел просить так, чтобы не только не отказали, но ещё и благодарили «за счастье оказать эту маленькую услугу большому другу Москвы».

Назначение Алиева явно не было направлено против Романова. Они не пересекались и раньше, не предполагалось этого и в будущем. Не только в силу характера обоих: в силу характера должностей обоих. Как член Политбюро и первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, Алиев «облекался доверием» за транспорт и производство товаров народного потребления. Так же — и в политической составляющей: и здесь Григорию Васильевичу не о чем было тревожиться. Алиев не был членом команды Андропова, и «не состоял у него на довольствии». Больше того: между ними никогда не было доверительных отношений — а без этого один человек в Политбюро не мог быть «человеком» другого человека в Политбюро.

Поэтому Григорий Васильевич не сомневался в том, что Алиев был назначен первым замом Председателя Совмина не как друг Андропова, а как противовес Тихонову. Другом Андропову Гейдар Алиевич, по счастью — для Романова — не был. Хотя, почему «по счастью»?! «Счастье» тут — понятие относительное и весьма условное. Да, Алиев не должен был примыкать, а тем более, пресмыкаться.

Это касалось всех потенциальных объектов «примыкания» и «пресмыкательства»: и Андропова, и Горбачёва, и его непосредственного начальника Тихонова. Но, как истинно «восточный человек», а ещё больше как бывший чекист и нынешний «политбюровец», Алиев вряд ли полез бы в драку за интересы конкретного товарища. Да, что, там, «в драку»: даже стороны не принял бы! Вот, на что он действительно затратил бы максимум сил — так это на то, чтобы остаться «над схваткой». Другой вопрос: получится ли это у него? В Политбюро «мудрых Хануманов» и без него хватает — да и тех не жалуют!

Но в любом случае, Романов мог не опасаться Алиева: как минимум, «падающего подтолкни» — это не его части. Одно дело — «рассыпаться» перед рассыпающимся Брежневым — и совсем другое: «сыпать» единомышленника. А в том, что их с Алиевым не разделяет «стратегическая пропасть», Романов не сомневался. Гейдар — не Горбачёв. За это говорило и его прошлое, и его настоящее. Гейдар — прагматик-производственник, а не безголовый реформатор образца «главное — ввязаться в бой — а там видно будет!». Конечно, в нём — чуть меньше здорового консерватизма, чем в Романове — но всё равно: свой брат-консерватор!..

Шестнадцатого декабря состоялось давно ожидаемое — и давно заслуженное — событие: Щёлокова «сняли с министерства внутренних дел». Правда, событие вместо «вселенского» — в масштабах СССР — размаха, оказалась местного значения. Этим скромным шагом Юрий Владимирович и ограничился: ожидаемого второго шага не последовало. Более того: за Николаем Анисимовичем сохранили всё его имущество, движимое и недвижимое, включая «собственную шкуру»! Но мало кто сомневался в том, что — надолго: люди «Андропова» уже «вооружились лопатами» — и не только для того, чтобы всего лишь «подкопать» Щёлокова. Параллельно с «раскопками» отставному генералу армии «отрывали последний окоп полного профиля»: стандартные два восемьдесят.

На место Щёлокова Юрий Владимирович определил чекиста Федорчука, авансировав его согласие заменой трёх генерал-полковничьих звёзд одной генерала армии. Имеющийся у него крупный недостаток — выдвиженец Черненко, Федорчук полностью компенсировал многочисленными достоинствами: грубость, хамство, незнакомство с лирикой. С учётом таких данных, он представлялся идеальной кандидатурой для возглавления работ «по санированию милицейского общества».

Как человек дела… в отношении другого человека, в своей практической деятельности генерал неукоснительно исповедовал верность принципу «Лес рубят — щепки летят!». Другого такого «рубаки» ещё поискать надо было — и всё равно не найти! Юрий Владимирович не сомневался: этот «наломает дров» от души… в смысле: из душ человеческих. Но это был тот редкий случай, когда подобный творческий порыв лишь приветствовался. А всё — потому, что «лучше перебдеть, чем недобдеть!».

На КГБ, к очередному неудовольствию Романова, остался верный андроповец Чебриков. Отношения с ним, как не сложились с самого начала, так и не складывались до сих пор. А ведь, казалось бы, «одно дело делаем: ты — по-своему, я — по-своему». Оба представляли опору государственности: один — тайную полицию, другой — ВПК. Чебрикову уже по должности полагалось иметь «правильные» взгляды — однако он упорно не соответствовал. Дошло уже до того, что он не только не спешил демонстрировать «верность идеям» — но и примыкал к Горбачёву!

Романов терялся в догадках: не штафирка ведь партийная — а, поди ж, ты! С чего это гэбэшник так «возлюбил ближнего своего»?! Оттого, что «ближний» — «свой»?! То есть, всё, что от Андропова — «чистое», а, коль скоро Романов — «от себя», то он — «нечистый»?! Отсюда с неизбежностью вытекал огорчительный вывод: Чебриков даже не в перспективе, а уже сейчас дополнительной гирькой ложился на чашу весов Горбачёва. Григорий Васильевич не сомневался в том, что Андропов в самое ближайшее время «протолкнёт» Чебрикова в Политбюро — хотя бы кандидатом в члены. И, ладно, если бы Генсек создавал комфортное большинство для себя: ведь он создавал его для Горбачёва, пусть и впрок!

В контексте последних лет политической биографии Романова, люди непосвящённые и даже посвящённые должны были полностью исключать какой бы то ни было интерес Григория Васильевича к «телодвижениям наверху». Ведь бывший кандидат в партийные цезари не только «выпал», но и «упал»! С учётом партийно-номенклатурных традиций обратный маневр казался чудом не меньшим, чем воскрешение Христа. А так как правоверному коммунисту надлежало быть таким же правоверным «атеистом по совместительству», то «воскрешение» Романова не допускалось и теоретически.

Только «пророки» в очередной раз отработали «пальцем в небо». Даже, если сегодняшний Романов ещё и не воскрес Романовым вчерашним, то ему, как минимум, было, от чего задуматься. Последняя информация из Кунцевской больницы — от верных людей, а не от «многоликого» Чазова — неожиданно отработала «живой водой»: пробудила, если не былые надежды то хотя бы воспоминания о них. И — не в контексте романса «Не пробуждай воспоминаний ушедших дней, ушедших дней». Романову вдруг показалось, что снова «всё может быть».

Причиной для политических выводов стал факт сугубо медицинский: в одной из палат отсека «для членов Политбюро» на днях установили закупленный за рубежом аппарат для гемодиализа. Как объяснило «доверенное лицо», это могло означать — и означало в действительности — лишь одно: почки Юрия Владимировича навсегда отказали своему хозяину в повиновении! Обе — сразу! При таких обстоятельствах всё то, что «может быть», могло быть теперь в любое время!

От этих мыслей кругом шла голова, пока Григорий Васильевич шёл кругами по комнате. Мысль его работала на анализ и на хозяина — а поэтому не могла позволить себе верхоглядства и необоснованного энтузиазма. Ситуация была непростой. Причиной тому — время, которое опять являло двойственную природу: его было и много, и мало одновременно. Одновременно во всех смыслах: и в плане самого себя, и в плане «конечных потребителей». Время работало сразу и на, и против них обоих: и Романова, и Горбачёва.

С одной стороны, оно работало на Григория Васильевича — поскольку не так много его осталось «уходящему» Юрию Владимировичу для того, чтобы ещё больше усложнить жизнь «остающемуся» Григорию Васильевичу. Но, с другой стороны, оно работало на Горбачёва. Ведь, чем больше его оставалось Андропову — тем больше возможностей появлялось

у Горбачёва «для обрастания крыльями и кулаками». В этом контексте, чем больше времени было у Горбачёва — тем меньше его было у Романова: «не бином Ньютона»!

Григорий Васильевич был человек практический, но не кровожадный. Да, в силу производственной необходимости ему доводилось кого-то «давить» и «подавлять». Но сейчас, впервые в жизни, ему приходилось желать своему непосредственному начальству «если смерти — то мгновенной» не от неприязни к нему: от неприязни к его фавориту, который до неприличия сильно хотел «перейти в лигу наследников».

В контексте этой «установки» Романов так же впервые в жизни остро почувствовал дефицит разведданных: ведь тот, кто владеет информацией — владеет ситуацией. Пока же Григорию Васильевичу приходилось самому отрабатывать «легальным резидентом» — а это совсем другие возможности…