За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая

Александр Черенов

«Адъютант Его Превосходительства»? Что-то знакомое, правда? Что-то… такое… героическое. О героях. Только здесь героев нет – ни «красных», ни «белых». А, если они и появляются, то лишь в комедийном, сатирическом и даже анекдотическом ключах. Потому что это – пародия и на первоисточник, и на пародию истории. Ведь в этой книге никто никого не убьёт, не взорвёт, не сожжёт и не пустит под откос. Но и без этих ненужных эксцессов читателю не придётся скучать… Книга содержит нецензурную брань.

Глава шестая

— Ну, почему он идёт тылами этого самостийника, как по своему огороду?

Кружась вокруг Чуркина, Кобылевский орошал слюнями не только мундир полковника, но и «окрестности».

— Без единого выстрела, полковник! Как тут не спросить: да ездили ли вы к этому жовто-блакитнику?! Может, пока Вы тут пьянствовали, мне самому нужно было съездить? Ну, работнички! Ну, помощнички!

Обвинение в пьянстве было несправедливым. Точнее, несправедливым было обвинение в сольном пьянстве Чуркина: пили они вместе. Вс эти дни. Как обычно. «Совещались», то есть. Но, верный благоразумию, Чуркин не вышел с уточнениями… на свою голову — и то, что ниже.

— Где этот твой капитан? Давай его сюда!

В кабинете Его превосходительство амбиции могут быть только у Его превосходительства — и полковник мухой вылетел за дверь. Через минуту он уже волочил за собой полуживого Усикова.

— Вот он, Ваше превосходительство!

Чуркин торжествовал так, словно только что самолично изловил шпиона.

— Ага!

С лицом на тему «попался!» Кобылевский подскочил к трясущемуся Усикову.

— Ну, что: сами признаемся — или помочь?

–???

Это было всё, на что сподобился капитан.

— «Объяснить»?! — без переводчика понял Кобылевский. — Вы, сударь, прекрасно знаете, где объясняются на подобную тему!

Генерал сделал полуоборот к маячившему за спиной Чуркину.

— Да! — соответствовал тот, изничтожая несчастного капитана пылающими от служебного рвения глазами.

Ноги Усикова подкосились в коленях, и если бы не крепкая хватка командующего, он непременно рухнул бы к начищенным сапогам Вадим Зиновьича.

— Займётесь им, полковник? — «вежливо поинтересовался» Кобылевский.

Чуркин щёлкнул каблуками.

— С удовольствием, Ваше превосходительство!

Он тут же схватил за шиворот Усикова: «козёл отпущения» был налицо — и Кобылевского следовало «ковать», не отходя от «козла».

Но тут, как всегда некстати, командующий доказал, что у него — не семь пятниц на неделе, а все восемь.

— Надо, всё же, заслушать «товарища».

Вадим Зиновьич, в целом, был незлой мужик.

— А то, понимаешь, ничего толком не доложил, не объяснил!

С выражением невообразимого сожаления Чуркин отпустил воротник усиковского кителя.

— Николай Гаврилыч, приведите его в чувство.

Полковник тут же «привёл в чувство» несчастного Усикова — при помощи ног и графина с водой. «Подрабатывая водопадом», Усиков медленно поднялся с пола.

— Вы в состоянии говорить?

В своей добродетели Кобылевский дошёл до того, что передал капитану личный — правда, не вполне свежий — носовой платок.

— Да, благодарю Вас, Ваше превосходительство…

— Очень хорошо! В таком случае, благоволите объяснить нам, как могло случиться то, что случилось? Почему атаман позволил «красным» этот променад по своей территории?

Капитан мотнул головой. Горизонтально.

— Не знаете?

Капитан повторил ответ — но уже в вертикальной плоскости.

— Тогда, может быть, Вы просветите нас о деталях своего пребывания у Семён Васильича? Не имели ли место в ходе вашей беседы какие-нибудь осложнения?

–…

На качественное изумление Усикова не хватило.

— Тогда начнём «от печки», — вздохнул генерал. — Итак, Вы прибыли на станцию…

–???

— Это я — »???» — вспылил Вадим Зиновьич.

— Виноват, Ваше Превосходительство! — побледнел Усиков, большой мастер по этой части. — По прибытию на станцию я тут же отправился на встречу с атаманом!

— И по дороге никуда не заходили?

Беседа всё активнее переходила в допрос. Усиков опять хотел ответить головой, но вовремя вспомнил, что язык подходит для этого лучше:

— Никак нет: никуда! Правда…

Кобылевский немедленно сделал стойку.

–… я посетил вокзальный туалет: волнение, знаете ли…

— Ну, конечно: волнение! — хмыкнул Вадим Зиновьич. — У плохого солдата — всегда понос перед боем…

Усиков проглотил оскорбление и комок в горле. За один раз — чтобы «не ходить дважды».

— И что было дальше?

— Дальше? Дальше я прибыл в штаб, и вскоре головной атаман принял меня…

Взгляд капитана, и без того далеко не лучезарный, неожиданно погас. Усикову ещё повезло, что командующий не видел этого взгляда по причине занятости делами: он извлекал из сейфа бутылку. От всех этих неприятностей у него сегодня с утра во рту не было… Нет, без маковой росинки он бы ещё обошёлся — а, вот, без спиртного…

— Ну, что же Вы замолчали, капитан? Врите дальше!

После стакана командующий подобрел и взглядом, и голосом.

Пытаясь унять дрожь в голосе, Усиков робко откашлялся.

— Ну, принял он меня, значит. Я передал ему пакет… и он… разломал печати и начал читать письмо…

— «Разломал»»? — хрустнул горбушкой Кобылевский.

— Вот чтоб мне!..

Усиков истово перекрестился. Он говорил правду: атаман действительно разломал печати. Какие именно — другой вопрос.

— Дальше!

Усиков не смог скрыть вздох облегчения. Он вообще ничего не мог скрыть. Даже — принадлежности к контрразведке. Правда, её он не только не скрывал, но и всячески подчёркивал: других достоинств у него не было.

— Атаман читал письмо про себя… Но фразу о том, что Его превосходительство желает ему всех благ, он повторил вслух… Даже дважды…

Не отрывая от командующего приклеившегося к нему преданного взгляда, капитан приложил руки к груди.

— Клянусь всеми святыми, что так и было!

И это тоже было правдой — пусть и не всей, но правдой. Даже в количественном отношении: ведь атаман и в самом деле повторил адресованное ему «пожелание» дважды.

По причине ежедневно-ежевечерних заседаний Кобылевский уже не помнил содержания письма, с которым его ознакомил Чуркин — большой охотник до чужих лавров. Но и полковник, в свою очередь, уже не помнил всех нюансов эпистолы — по той же причине. Но зато оба они помнили, что письмо было составлено в любезных выражениях. Пожелание благ вполне могло затесаться между строк.

Поэтому Вадим Зиновьич спокойно «добил» второй стакан — и подобрел ещё больше. Не только лицом — но и к Усикову.

— Ну и?

Усиков вытянулся во фрунт.

— Ну, значит, поблагодарил он Ваше превосходительство за пожелание ему всех благ. Потом…

Виктор Терентьич запнулся: следовало быстро придумать оптимальную версию. В распоряжении у него было только мгновение. За это время его срочно должно было осенить или ударить: мысли приходили к нему лишь таким способом. И его осенило — или ударило: что может быть оптимальнее совместного распития водки? Как минимум — для командующего? И капитан решительно переступил черту, отделяющую прозу жизни от области ненаучной фантастики.

— Атаман предложил мне попробовать атаманской горилки! Ну, доложу я Вам, Ваше превосходительство: вот это — да! Кстати, Семён Васильич рассказывал мне, как его хлопцы вымачивают в ней свои знаменитые кожаные канчуки…

— Канчуки?

Вадим Зиновьич наморщил лоб.

— А: «Вий» Гоголя! Читал!

Усиков завистливо вздохнул. Имел на то полное право: в кадетском корпусе Гоголя проходили уже после того, как будущий капитан был исключён из учебного заведения с формулировкой: «за систематическую неуспеваемость и плохое поведение».

— Да-да, Ваше Превосходительство!

Плохая игра, в точном соответствии с рецептурой, затребовала хорошую мину.

— Именно у Гоголя! В этом… как его… в «Вие»! Кстати, пан головной атаман пытался уличить меня в невежестве, и хитро так спросил, мол, откуда это?

— Ну, и Вы?

Интерес генерала к третьему стакану уже значительно превышал интерес к показаниям Усикова. По причине отсутствующего — на себе — взгляда командующего, Усиков отважился на выкат груди.

— Ну, а я не только удивился, но и оскорбился! И то: какой русский офицер не читал Гоголя, а тем более этого… как его… «Вия»!

Усиков врал настолько убедительно, что временами ему самому начинало казаться, что говорит он сущую правду, и что именно так всё и обстояло в действительности.

— Ну, потом, уже за другой бутылкой горилки, мы с ним посмеялись над его рассказами о том, какие художества учиняют этими канчуками его умельцы над своими жертвами — вернее, над их задницами!

Упоминание задницы немедленно сподвигло командующего на поощрительную ухмылку: он ведь был генералом. Усиков не замедлил подработать Вадим Зиновьичу подобострастным хохотком. Почувствовав, что тремя стаканами — это только при нём — командующий уже достаточно подготовлен к восприятию более серьёзных домыслов, капитан перешёл в решительное наступление. На правду.

— Кстати, Ваше превосходительство, во время дружеского разговора атаман пожаловался мне на трудности в управлении войсками. Он сказал, что солдаты не желают воевать по причине систематической задержки жалованья. Он даже признался мне в том, что некоторые его части — как раз те самые, на которые мы рассчитывали в деле уничтожения группы «красных» — сильно распропагандированы большевиками.

Кобылевский и Чуркин обменялись изумлёнными взглядами.

— Да что Вы говорите?!

Покончив с изумлением — и заодно и очередным стаканом водки — Вадим Зиновьич сокрушённо покачал головой.

— Вот тебе и «пан атаман»!

— Так и сказал, Ваше превосходительство!

Усиков отреагировал моментально, ухватившись за фразу командующего, как за хвост жар-птицы. Ни один мускул не дрогнул на его лице: в этот момент он и сам верил в то, что «главный самостийник» иначе и сказать не мог.

Чуркин ядовито усмехнулся: самое время поработать на свою реабилитацию.

— Пытался создать у нас впечатление полной беспомощности, чтобы мы не рассчитывали на него!

— Похоже, что Вы правы, полковник…

Кобылевский вздохнул, и потянулся за бутылкой. Уже — за другой.

–… И в оценке намерений атамана, и в оценке его сущности… Похоже, Иван Антоныч напрасно делал ставку на самостийника…

Сейчас главное было — не опоздать с подтверждением — и Чуркин не опоздал:

— Полностью с Вами согласен, Ваше превосходительство!

Сокрушённо качая головой, Кобылевский донёс печаль до Усикова. Вместе с бутылкой.

— Может, Вы что-то недоговариваете, капитан? — нырнул он в глаза капитана. Осторожно — так, чтобы не удариться о дно. По причине незначительной глубины. — Может, было ещё что-то? А? Так Вы скажите — клянусь, ничего худого я Вам не сделаю… может быть.

«Ага, — ответил за Усикова его взгляд. — Не сделаешь ты! Так я тебе и поверил: сожрёшь — и не подавишься! Нет, уж, Ваше превосходительство: буду „лепить горбатого“ до конца — глядишь, не до моего, а до победного!».

— Никак нет, Ваше превосходительство!

Усиков поел командующего верноподданным взглядом.

— Всё — как на духу! Каждое слово — правда…

–… и ничего кроме правды! — подключился Чуркин. — Теперь уже не проверишь, капитан, что в Вашем докладе — правда, а что — нет. Поезд, как говорится, ушёл…

Вряд ли полковник огорчался этим обстоятельством: даже такой, рассказ капитана неплохо работал и на его реабилитацию. Ну, а сам Усиков уже настолько осмелел, что обнаглел — и позволил себе возмутиться словами начальства.

— Почему это не проверишь? Известно ли Вам, господин полковник, что «незалежники» делают с теми, кто оскорбляет их атамана — неважно, по своей инициативе, или по воле начальства?

Чуркин усмехнулся.

— Конечно, известно: дерут их, как сидоровых коз! Как раз, теми самыми канчуками, о которых Вы нам тут рассказывали. Да это и не секрет: многие наши офицеры после возвращения от Семён Васильича неделями не могли сидеть.

Усиков гордо выкатил грудь, и надменно дёрнул подбородком.

— Прикажете снять штаны?

И он решительно ухватился за ремень. Кобылевский поморщился.

— Господа, господа! Будет вам пикироваться! Не хватало мне ещё штабного стриптиза!

— Ну, а чего он?

Усикова обиженно шмыгнул носом: чем не демонстрация

оскорбленного благородства?

— А чего я? — принялся недоумевать Чуркин. — Я — ничего! Разве я сказал капитану, что в чём-то подозреваю его? Нет, не сказал! Я всего лишь заметил, что установить истину… в другой редакции уже не представляется возможным.

Чуркин оставил недоумение и скрипнул ремнями.

— А посему я предлагаю Вашему превосходительству закрыть этот вопрос. Тем более что проку от наших сомнений никакого: Якине со дня на день выйдет к своим, а Директория, как воевала против нас, так и воюет.

Кобылевский покосился на бутылку, явно сожалея об утрате той «девственности».

— Ладно, согласен: вопрос закрыт… Можете идти, капитан.

Усиков не заставил себя упрашивать — и в рекордные пять секунд достиг порога. Уже, закрывая дверь, он услышал в спину:

— Врёт ведь, Ваше превосходительство! По глазам вижу, что врёт — а ничего не докажешь!..