Ждущий

Александр Сергеевич Ясинский, 1996

В каждом живёт частичка зла. Обрастая на этот каркас обидами, злобой, негативными эмоциями, всей этой уродливой плотью, приходят в наш мир таящиеся во тьме сущности.

А. Ясинский

ЖДУЩИЙ.

— А ну, пошевеливайся, где ты там застрял?! — раздался голос отца, и замечтавшийся Ромка испугано вздрогнул.

Оглянувшись в последний раз на Дверь, он заторопился к выходу, таща непомерно тяжелую сетку с порожними трехлитровыми банками. Отец стоял, ухватившись рукой за дверной косяк, и слегка покачивался. Дневной свет, проникавший в подвал, оттенял его грозную фигуру, которая казалась дырой вырезанной в ослепительно белом листе бумаги

Стараясь угодить отцу, скорее из страха, чем из уважения, Ромка заторопился и неловко ударил ношу о выступ стены.

— Дзинь! — раздался противный звон разбитого стекла.

Ромка затаил дыхание.

В течение нескольких секунд показавшихся вечностью стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием отца, и Ромка уже облегчено выдохнул, однако, когда он уже протискивался наружу тяжелая рука отца ухватила его за ухо.

— Показывай, что натворил, — прошипел отец, обдавая облаком кислого перегара, и Ромка непроизвольно поморщился, окунаясь в ароматы дешевой водки и лука, и тут же получил затрещину.

— Идиот! Урод бесполезный! — орал отец, тыча отколотым горлышком под нос Ромке. — Вырастил на свою голову недоноска. Бездельник! Марш домой и жди меня! Бесполезный! Посмотри на него: сумку отцу помочь донести не может!

— Руки не из того места растут! — неслось вслед, пока Ромка поднимался на третий этаж.

* * *

B день своего семнадцатилетия Роман вернулся домой позже обычного. Дверь открыл отец. Он был в майке и семейных трусах до колен, глаза, покрасневшие от алкоголя, с трудом сфокусировались на сыне.

— А, приперся, наконец, гулена. Почему поздно? Тихо! Мать спит, — и, переходя на громкий шепот. — Я тебе сколько раз говорил не шататься по ночам. Он сделал шаг назад, позволяя сыну зайти, и едва не упал. — Аккуратно! Смотри куда наступаешь: мать полы только мыла.

Глупо улыбаясь, Роман стягивал туфли, затем направился в уборную.

— Ты что, пил? — вдруг подозрительно спросил отец, заметив странное поведение сына.

Роман обернулся — отец попал в точку. Конечно, он пил, и пил весь день, и теперь хотел только одного — скорее добраться до кровати.

— Ну, в свой день рождения, я имею право немного посидеть с друзьями!?

— Имеешь?! Ни хрена ты еще не имеешь! Не заслужил! Права у него! Только и знаешь, как спускать родительские деньги. Я в твои годы уже давно работал, а не по подворотням шлялся. И спиртного до 31 года в рот не брал! И тебе не позволю! Вот женись сначала, на ноги встань, блин, а потом уж — пожалуйста. По праздникам. Ты, что не понимаешь, что у тебя дети потом недоносками родятся! Ходит он, блукает, помощи от него не дождешься.

— Короче, пап, отстань от меня, а? Завтра давай поговорим, — устало подвел итог Роман — Ишь как заговорил! — повысил голос отец, разъяряясь. — Я тебя научу родного отца уважать. Совсем от рук отбился! Ни какой помощи! «Короче»! Я тебе дам короче! — отец ударил наотмашь раскрытой ладонью, но промахнулся и лишь слегка задел подбородок.

Руки Романа сжались в кулаки, кровь тяжело пульсировала в ушах. Потеряв осторожность, он прорычал, выпуская весь накопившийся годами гнев:

— Жаль, что ты мне отец, а то бы…

Отец тупо посмотрел на сына, соображая, затем взорвался:

— А то бы…? А ну пошел вон из дома ублюдок! Я для него все-пашу, кормлю, в институт устроил, чтоб он, бездельник, в армию не загремел, а он мне такие слова говорит, — он уже давно орал, забыв о спящей жене. — Вон! И приди у меня только. Иди и подумай о своем поведении. А утром, чтоб как штык был.

Уворачиваясь от затрещины, Роман выскочил на площадку.

Захлопнув дверь, отец подождал некоторое время для острастки, однако никаких просьб не последовало, и он выглянул в глазок, но Романа и след простыл. Бормоча угрозы, он прошел на кухню, где налил из початой бутылки. Крякнув, подцепил из стоявшей туже, на столе, банки тощую кильку и уселся смотреть футбол. Где-то за стеной натужно кашляла жена.

Сбежав по ступенькам, Роман помочился в подъезде, матерясь сквозь зубы, и вышел под звездное небо.

— Что, опять п..ды получил? — сочувственно поинтересовался Игорь по прозвищу Окурок. Закадычный друг и корешок сидел на бордюре с неизменной папиросой в зубах.

Вместо ответа Роман снова выматерился и сел рядом. Игорь извлек из нагрудного кармана припрятанный бычок, и критически осмотрев, прикурил от уже имеющейся папиросы, которую затем протянул Роману.

— На, покури.

Роман взял. Затянулся и закашлял. На глаза навернулись слезы. То ли от мерзкого табака, то ли обиды.

— Ничего, — утешил Игорь, — Это оно так всегда бывает, когда в первый раз.

— Почему он так со мной? — ни к кому конкретно не обращаясь, заговорил Роман.

— Кто, пахан твой херов? Да плюнь ты на него, — посоветовал Игорь.

— Он меня за сосунка держит, — продолжал жаловаться Роман. — Все уши

пропердел, какой он у меня заботливый, а может я вообще не просил его, меня на свет этот поганый рожать.

— Это оно конечно так, да только всем тр.хаться хочется. Залетел, небось, в свое время, а теперь отрывается.

— И с матерью тоже каждый день ругается, — не замечая реплики Игоря, продолжал Роман. — Совсем житья не стало!

Помолчали.

— Да уж, пахан у тебя…

— Да что там, — внезапно распаляясь, заговорил Роман, — мне, что выбирать кто позволял? Хрен там! Не то, что у тебя: чуть ли не каждый год новый.

— Ты, это, давай базар фильтруй, — набычился Игорь.

— Нет, чувствую, когда-нибудь я не удержусь. Или сбегу. Хотя бы за ту дверь.

Игорь покосился на него как на сумасшедшего. Отбрасывая окурок, он сказал:

— Не, у тебя точно крыша поехала на почве семейных проблем. Сдалась тебе эта фигня! Сколько раз уже пытались ее открыть, еще по малолетству, помнишь? Там рама стальная, не сковырнешь, а скважина гадостью какой-то забита. Да и что ты там найти пытаешься? Клад, что ли? — Игорь заржал. — Что, мультики до сих пор смотришь? Остров, мать его, сокровищ? В котельных, брат, бабки не зарывают.

Конец ознакомительного фрагмента.