Персона нон грата. Полная версия

Александр Семёнович Брейтман

Из событий частной жизни сложился некий сюжет: от романтизма безмятежной юности времён брежневского застоя – к горбачёвской перестройке с её ожиданиями и надеждами, и далее – к путинской двадцатилетке стабильности, возрасту «ума холодных наблюдений» и познания собственных заблуждений.«…с отвращением читая жизнь мою… я строк печальных не смываю» написал Пушкин почти два века назад в своём «Воспоминании». Нам есть чему поучиться у великих. Я своё дело сделал. Теперь пусть судит читатель.

© Александр Семёнович Брейтман, 2022

ISBN 978-5-0056-8198-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

*Перечень новых подглавок, вошедших в полную версию повести: Еврейское счастье (пролог); ч.1: Предательство?, Как я съел шляпу, Идеологическая диверсия, Вшивый домик; ч.2: Школьные радости и печали; ч.3: Дядя Изя; ч.4: Гений общения, Страсти по Балабанонову, Дзенское мышление; ч.5: Большая Эльза, Зачем маляру Фауст?, Привет из Сан-Донато, Дар Фи Тале, В поисках золотой середины, Читайте святых отцов, Неуставные взаимоотношения, Ун-ца-ца, Таможенный досмотр, Священная корова правопорядка, Тумнинский r-фактор.

Выражаю признательность своей жене, Анастасии Викторовне Брейтман, вдохновителю, первому слушателю и умному критику «Персоны»; своей молодой коллеге Марии Эдуардовне Кулян-Козионовой за дизайнерскую помощь в создании обложки для книги; моим первым читателям и слушателям за их терпение и, подчас, лестные для меня отзывы, а так же людям, ушедшим и ныне здравствующим, ставших по моему авторскому произволу персонажами повести.

Насте — жене, вдохновителю, первому слушателю и строгому критику моего скромного труда с благодарностью и любовью

Вместо предисловия

Я всегда был персоной нон грата. И в первую очередь для тех, для кого переживание административного восторга приобрело характер клинического недуга. Кто они, эти люди? Это хорошо понимал Ф. М. Достоевский. В своих «Дневниках» он писал о тех, кто, получив даже самую малую толику власти, вдруг ощутили ни с чем несравнимую сладость этой самой власти над другими, пусть даже над самыми малыми и сирыми. С младых моих ногтей они на каком-то органическом уровне распознавали во мне чужака. И не то, чтобы я претендовал отщипнуть хоть клочок от того, что отныне составляло для них вожделенную радость бытия; напротив, я, сколько себя помню, всегда бежал и сторонился власти в любой её форме и проявлении — чьей-то надо мной или моей над кем-то, не существующих порознь. Скорее всего, откровенно её не любя, я её не желал и никак не ценил. Не ценил то, что было для них «измлада и труд, и мука, и отрада». Такое не прощают! Судите сами: меня переводили как неисправимого из одного детского сада в другой и устраивали самосуд; меня изгоняли решением директора из пионерского лагеря; меня исключали, недоисключив, из школы по окончании восьмого класса; меня, выпускника пединститута, «изгонял» из деревенской школы, где меня успели полюбить мои пятиклассники, директор этой самой школы; запрет на работу учителем в хабаровских школах, при остром дефиците учителей, был наложен на меня в период «царствования» лично одним из начальников КрайОНО; меня за публично эмоциональную оценку руководствахотел хотел уволить из рабочих начальник строительного управления, (правда, уволить гегемона тогда было не так просто); не имея возможности уволить со службы в в/ч 02008, дважды отравлял меня на гауптвахту и придержал до «дембеля» присвоение очередного звания командир этой части; меня уволил директор профтехучилища с самой непрестижной должности воспитателя общежития, где я уже добился кое-какого успеха; я ушёл сам с поста завуча СПТУ, не дожидаясь пока меня отстранят от должности проверяющие, пережившие что-то близкое к аффекту, когда я отказался сотрудничать с ними против моих коллег-учителей; по окончании испытательного срока из соображений «неблагонадёжности» я был переводом уволен из Дальневосточного зонального учебно-методического кабинета, хотя мой месячный отчёт о проделанной работе был признан лучшим; меня уволила директриса Краевого института усовершенствования учителей, несмотря на протесты и делегации этих самых учителей; наконец, отмены моей кандидатской защиты требовал бывший директор музея атеизма, а тогда — инспектор ВАКа при министерстве образования и член Диссертационного совета при СГПУ им. Герцена. В своём университете, где работаю уже более тридцати лет, от заведования кафедрой отказался сам. С началом 90-х накал «изгнаний», казалось бы, сошёл на нет. Был моложе, думал — навсегда. А вот вступил, как сформулировали добрые чиновники, в возраст дожития, и опять сомневаюсь. Наверное, возрастное.

Да, я всегда был персоной нон грата. В этом есть правда, но не вся. За свою уже немалую жизнь я сумел найти друзей. Они всегда где-то рядом. Среди них есть даже однокашники (может, правильнее было бы — одногоршечники или одногоршковцы) по детскому саду. И по школьной парте (самые-самые), и по студенческой скамье и — дальше, дальше, дальше… Мой научный руководитель тех далёких 90-х, известный питерский профессор из «Русского музея» М. Ю. Герман, как-то, по случаю (может быть с долей присущей ему иронии), обронил в мой адрес: «гений общения». Я не стал с ним спорить. Правда я не стал спорить и тогда, когда, в некотором замешательстве, один знакомый режиссёр-документалист из Владивостока, вдруг, произнёс: «В тебе есть какое-то отрицательное обаяние». Что, согласитесь, тоже неплохо. А родители? А семья? А сёстры, племянники и внуки? А сын? А внучка, что одна перетянет любую чашу весов? Их, как видите, немало. И я их любил и люблю. И они мне отвечали и отвечают тем же. Для них я, всё-таки, персона грата.

Или я ошибаюсь?