Камчатские лоси. Длинными Камчатскими тропами

Александр Северодонецкий

На Камчатском полуострове не было лосей, иблагодаря охотоведам Анике РомануИвановичу и Иокка Руслану Рультывневичу, в 1983 году они завезены из Приморья в долину реки Апуки и Пенжины. Книга содержит нецензурную брань.

В пути

Александр Володин ровно за эти свои двое суток преодолел 1005 км до Петропавловска-Камчатского и еще 8333 км до Москвы, и затем еще 757 км до самого Липецка. В сумме он преодолел более 10083 км.

Он в скором фирменном поезде номер 029 проснулся в два часа ночи, так как Камчатское время уже 11 часов дня, а то, что прошло, что он прилетел, промелькнули те 8 часовых поясов, разве в самолете хоть и современном Боинге 767—300. Разве это сон — лёгкий дрём.

В своём и отечественном ИЛ-96 ему естественно больше нравилось и не потому, что родной и по просторней, и ряды кресел далее друг от друга.

А мысли его сейчас о нашем и общем одиночестве. Хотел сначала печатать на компьютере, но вспомнил, что батарея ноутбука давно села и до тех пор покуда, не купит в Москве новую, ничего с его работой на компьютере не получится, а брать авторучку в руку и белый чистый лист бумаги как-то давно уже он отвык. И, снова к своим мыслям, к своим выверенным размышлениям. Вот столько за эти тридцать лет потеряно настоящих друзей, сколько их ушло в далекий тот эфир космический, из которого они уже никак и никогда не отзовутся и, сколько по тем или иным причинам уехали за те же тридцать лет отсюда с такой далекой Камчатки, как все говорят на Северах — на «материк», а ведь Земля наша везде одинакова и везде это материк.

И понимал, что сам человек — это та же безграничная Вселенная, это тот же не познанный и полностью не разгаданный сгусток пульсирующий эмоциями энергии, который тебя одновременно и радует, и зачастую почему-то он же разочаровывает, а может и даже слегка он же огорчает. Человек сам является большущей Вселенной, вмещающий в себя всё то, что впитал за время земной жизни, и что познал, и что приобрел, в том числе, и от друзей, и от близких, впитывая и их опыт, и их не передаваемую энергию, и кто бы и сколько бы его не изучал никогда ни познать, ни разгадать уж не сможет самого загадочного этого земного человека.

И, сколько бы о нём, об этом конкретном человеке не писали…

Вон, об Иосифе Сталине (Дзугашвили) кто только не брал перо и не писал, но вновь и вновь с течением времени его биографию переписывал, его время оценивал по новому и его деяния анализировал, не могут они быть оценены однозначно и достоверно верно. Так как его величие оно ведь для нас всех неоспоримо. Его все преимущества на виду. Его заслуги перед историей они ведь для всех нас неоценимы.

И вспоминал, вот ведь и Михаил Прохоров миллиардер, а Потанина напарника своего и при том, по возрасту постарше, но тоже ведь бросил, вернее на их понятном теперь всем нам жаргоне — «кинул» и легко, на раз, поделив их совместный прибыльный норильский платиновый бизнес. Предполагал ли первый, что тому было также горько от его таких действий. Ранее были друзьями, ведь вдвоем преодолевали, строили по крупицам свой прибыльный бизнес, когда вдвоем шли ввысь и вот на полпути, на полдороги, а они расстались….

— И, почему? — спросил бы я.

— Разве изменились у обеих жизненные приоритеты? Или меньше денег стало на их банковских счетах? Или нужда какая-то не отложная у них вот так в раз и возникла?

— А здесь еще тот его, не сбывшийся Ё-мобиль, который Прохором М. в этом году за один доллар продал автодорожному институту НАМИ, — так я думаю. Так я размышляя.

— Да и сразу было понятно, что с Фордом или с Тойотой его Ё-мобилю не тягаться, но хотелось ведь…

— Распиариться?

— Да серьезные люди сразу поняли, что человек не забивший за свою жизнь ни одного гвоздя… Да серьезные люди они ведь промолчат… Если бы идея была прибыльная, если бы идея была в ближайшее время технически реализуемая, её бы давно и не он Прохоров М., а в других странах и другие, и давно бы реализовали, и прибыль бы уже получили. — снова мысли мои.

***

И, Александр Володин вспоминал далекий 2004, когда вот пришел на работу и вновь очередное санзадание…

А, его 30-летняя здешняя камчатская жизнь практически вся прошла в сан заданиях: не продолжительное ожидание, быстрое выполнение полета в село и обратно, затем формальные и рутинные бумажные, как обычно отчеты, и вновь не определенное и длинное ожидание.

Как любил он говорить:

— Я всегда «на стреме»!

Все тридцать лет постоянное ожидание, такая вот у него особенная работа…

Да, на Камчатке вся наша жизнь как-то идет как бы размереннее и вероятно чуть быстрее, чем там, на «материке», вся жизнь жителей полуострова всецело привязана к авиации, так как практически другого, тем более такого надежного и более практичного вида транспорта и нет здесь. Поэтому вся камчатская жизнь состоит из мимолетных минутных аэропортовских встреч и таких же быстрых прощаний под гул раскручивающихся винтов, прибывающих или отлетающих самолетов, или набирающих обороты мощных турбин вертолёта…

И вот, часто прощаясь с коллегами, с друзьями или с товарищами он тогда ведь как-то надеялся еще, что не забудут они его, что не покинут они его. Он полагал, и он предполагал, что хоть весточку, иногда тоненькую открытку к Новому году, хоть не значительную весточку, хоть минутный звоночек по современной сотовой связи, которой ведь буквально пять лет назад и не было здесь на Камчатке, чтобы услышать и весточку об их житии бытии ему получить…

А, сколько вместе пережито, сколько написано приказов, сколько составлено документов и самоотчетов для их врачебных категорий, сколько состоялось ужинов и обедов по поводу и без повода, сколько вместе преодолено в его жизни здесь на Камчатке и вот теперь это его одиночество…

Да всегдашнее наше одиночество…

Суть самого человека, вероятно в том, особенно всех творческих людей, всех, кто работает вот с таким материалам, как сам человек и для врача, и для творца того же артиста абсолютно одинакова. Все мы работаем с человеком, с тем особым и не разгаданным человеческим материалом и все мы такие разные, и в своих поступках, и в своих словах такие ведь мы не предсказуемые, и затем со временем все мы обречены на полное одиночество и, это нужно когда-то понять и нам осознать да, может если это возможно и смириться со всем этим. Именно смириться со своим здешним одиночеством в своём сознании Александр Володин никак и не мог. Так как с каждым из своих знакомых часто, как бы продолжал начатый им длинный разговор и ему не было конца, и оттуда, из далека со своей Камчатки он, как бы видел и их жизнь, и всё их внутреннее существо, и явственно понимал, каким иногда человек становится мелким и таким еще никчемным перед, складывающимися в жизни обстоятельствами, в которые его ставит мировое Время и все окружающего нас Космическое Пространство. А, многих ведь уж затем еще и здоровье, и само семейное окружение держало в таких зажатых до боли в душе тисках, что они уже не могли из них, никак и вырваться.

И его нисколько теперь не удивлял тот поступок престарелого Льва Толстого, когда он бросил свой родной дом и ушел на далекий железнодорожный вокзал, чтобы там и навсегда умереть, а других то вокзалов и не было. И ему пришлось уйти буквально в никуда из своего родного ему дома, чтобы умереть на не ведомом ему полустанке, лишь бы освободиться от «пут» его личного быта, так связывавших его, лишь бы самому еще раз в жизни ощутить последний предсмертный абсолютно свободный полет своей души. Даже будучи довольно пожилым, его творческой и натруженной душе хотелось полной и той особой абсолютной свободы творчества, которой никогда в нашей жизни и не бывает, так как он был привязан к тому только его толстовскому времени в котором он сам жил, и в котором он же существовал. А ему ведь тогда хотелось настоящего необозримого простора, не того ограниченного стенами его кабинета и еще ограниченного стенами его дома…

Ему хотелось по-настоящему свежайшего воздуха народа его. И его рвущийся наружу талант, питающего идеями и образами он трепетал. Ему хотелось говорить, да и писать, то и том, что его так волновало, а для этого нужна была абсолютно вне дома новая обстановка, для этого нужно было ему новое человеческое окружение, да вовсе новые впечатления, так как-то, что было с ним в детстве, в юности и в молодости давно им же и было не раз описано, было положено в его повестях, в его рассказах и в многостраничных романах и теперь в самой старости ему нужны были эти абсолютно новые для него впечатления, ему нужно было это новое вдохновение. А душа его страстная она рвалась, а душа его еще желала и еще она хотела, а душа его так в те мгновения его жизни трепетала жаждой полной человеческой свободы и еще реального её же неостановимого полёта…

***

В Москве, при приземлении самолета само небо и многослойные облака легко скрыли многомиллионный город и скрыли такие привлекательные городские огни, а здесь в скором поезде из Москвы до Липецка ему видно приволье здешнее придорожное деревенское, когда едешь минут двадцать, чтобы только на очередном полустаночке вспыхнул один огонек на столбе за лесозащитной полосой и подумаешь, а чем здесь от Москвы то всего 350 км жизнь отличается от той его Камчатской жизни. Такие же люди, как и он. Такие же, как и он часто абсолютно одинокие, такие же они все в своей повседневной жизни и заботах такие же, как и он часто далекие от забот властей всех уровней, от тех забот власть предержащих. Ведь о них в последние 10—15 лет, особенно с 1991 по 2005 гг. никакой реальной заботы со стороны государства и нет. Вот ведь, и дорога в сторону Липецка до сих пор здесь на этой линии даже не электрифицирована и, теперь тепловоз натужно тянет 15 полупустых вагонов, так как ООО «РЖД» с трудом выдерживает естественную конкуренцию с автобусами, где цена всего-то каких-то 700 рублей за кресло, а здесь в купе фирменного поезда Москва-Липецк все 2655 полновесных русских рублей… вот и вся цивилизация, вот и вся скорость скорого поезда, а в Китае более 1000 скоростных поездов по их заказу фирма Сименс построила. Да и сами китайцы понастроили скоростные ЖД магистрали…

— А мы?

— А мы — когда же построим?

— Когда-то мы их те поезда закупим?

— Да и в той же в Москве, вот проехали все Подмосковье через окна всматриваясь в квартиры. А вечером во всех на кухне свет и никакой энергетической революции не видно, и тех, кто требовал энергосберегающие лампочки, которые и в пять, и десять раз дороже, и не известно еще насколько они эффективнее…

— А почему всё это?

— Да потому, что-сами-то и тот же Юрий Лужков с женой гражданской Батуриной и Лисин на Липецком металлургическом комбинате если и экономят, то в производственных цехах, а в личной жизни никогда, тем более они не экономят на своих близких и на своих родных.

— Да разве там-то надо экономить и самое главное, а можно ли на них своих родных еще и экономить?

— У первого дочки в Лондоне, а сам с женой в благополучной и богатой на золоте всего мира Швейцарии, а другой вот говорят с семьей в не бедной Бельгии благополучно пристроился…

— Понятно на себе или на своих детях им еще и экономить?

— Нет же и еще раз нет!

— И, не только он или они. И тот же, наш одинокий кандидат в Президенты РФ Михаил Прохоров и, жалующийся на отсутствие детей Филипп Киркоров. Да мог бы давно не одну школу интернат содержать на свои скрытые от налоговиков доходы и не уплаченные вовремя налоги….

И, Володин Александр вспоминал тот 2005 год, и то его очередное сан задание в Ачайваям и думал….

Он думал о самом человеке, о его жизни, о его мыслях, он всё думал о заложенном в него природой потенциале и фактическом его воплощении, и еще он думал о развитии этого природой-то, заложенного человеческого потенциала способного дать и талантливого инженера, и прекрасного управленца, и такого еще неповторимого художника, как и здешний, из не далекого Хаилино Килпалин Кирилл Васильевич. Талант, которого давно простерся и распластался намного дальше самого Камчатского полуострова, а может даже, как талант всемирно известного Ильи Чайковского виртуозного композитора и упорного скульптора, как неповторимый до сих пор Гоген и тот же итальянский Микеланджело, да просто хорошего и квалифицированного рабочего, в какой бы одежде он не был: слесарь или сантехник, токарь или водитель троллейбуса, или самый-самый что ни на есть он белый воротничок.

***

А наш герой Ивнат Инмалвил (Ивтагин) ведь по-настоящему от своей природы был талантливым. Стоит ему взять в руки острый резец или нож, а еще и здешний невероятно твердый комель каменной березы, и затем только погрузиться в своё творчество. Из бесформенного обрезка, ничего не выражавшего комля твердого камчатского дерева буквально на твоих глазах вырастает настоящее произведение искусства, глубоко ранее спрятанное в его душе, там глубоко в его трепетной душе, которая не всегда-то и открыта перед нами. И вот только смотря на его разно образные и разно сюжетные ни разу не повторенные разные скульптурки понимаешь, сколько внутренней борьбы, сколько настоящего жара там внутри него пылает и, какой пламенный огонь в душе своей во время творчества тот сам легко и разжигает, буквально тогда сжигая всё своё еще ведь так и не познавшее окружающий мир нутро, так как был он и молод, и был такой не опытен в жизни, и во всех тех жизненных перипетиях, которые его еще ждали вероятно впереди, как и всех творческих и как, неповторимых земных людей, которым приходится часто и страдать, и, одновременно переживать, и за себя, и за те свои неповторимые творения, которые оторвавшись от твоих рук живут уже своей абсолютной жизнью, независящей от тебя творца, как и наши дети оторвавшись и улетев уже никогда и не возвращаются в родное гнездо. Стоит им выпорхнуть из уютного родительского ковчега и пошло, и поехало…

Каменная береза — это не то нечерноземное белокорое стройное деревцо, которое красит любой лес, и, которая так прекрасно всегда смотрится в любой сезон года и в любую погоду, которое хоть имеет плотную древесину, но сравниться с самой здешней камчатскою каменной березой по плотности ей не удастся. Хоть и лес здесь красивый, хоть и пригорки им покрытые безупречные, хоть, и на картинах Левитана, и не одного другого художника эти холмы и взгорки не один раз воспеты, как и сама наша эта белокорая береза.

А вот такая казалось бы, неказистая Камчатская каменная береза, наверное и названа так, что по удельному весу — тонет в воде, по своей твердости ровня разве какому-то твердому камню или даже не поддающемуся обработке граниту и, чтобы в руках Инмалвила (Ивтагина) Ивната из неё затем со временем вышло что-либо путное нужен не один день кропотливого и такого напряженного труда и еще долгое время размышлений о жизни и размышлений его о земном смысле её, и о том его личном месте, которое не то провидение, не то здешний божественный черный Ворон-Кутх ему отвел, чтобы там, в душе его бурлил такой горячий вулкан, чтобы в душе его пылал такой неугасимый костер его любви и его неостановимой страсти к ней одной, и его единственной.

И, хорошо еще, что и времени у него здесь на Апуке реке было вдоволь.

Он здесь был один и мог подолгу сам размышлять, когда этого хотел. Его от мыслей своих буквально ничто не отвлекало, ничто ему не мешало всё глубже и глубже погружаться в них, всё, сопоставляя и всё, анализируя, одновременно работая своими руками и острым отточенным, как у хирурга скальпель резцом. И, будь то совсем из ветки каменной березы маленькая с палец фигурка или большое из тяжелого комля произведение, он в каждое из них вкладывал свою трепетную душу, он в них каждый раз вкладывал своё и именно отсюда с быстрой Апуки видение всего окружавшего его мира, что и делало его пусть и маленькие, но такие уникальные изделия в глазах других настоящими произведениями искусства, а не тем ширпотребом, который мы часто видим на полках в Петропавловске-Камчатском в сувенирных лавках и в многочисленных киосках, в том же аэропорту Елизово, когда летим на материк. Но уж, когда он брался за свой острый нож, то и день, а, то и неделю, и не корми его, а дай только закончить всё то, что начал он, что замыслил он, что в его воспаленное воображение вот так неожиданно пришло. И вот, если бы не собаки, которые своим лаем, своим вилянием хвоста, а то и языком по небритой колючей щеке так ласково, так любя его и дружески, что тогда он быстро лезет на лесенку и на мамычку, и в радости не одну как всегда, а с запасом и две, и три сухих хребтины бросит им под полати, чтобы больше они его и не тревожили, и чтобы они не отвлекали его от самого процесса творения. И, всё это он делал не из-за денег, хотя пилоты «Корякавиа» нисколько не скупились, разузнав о его таланте, так, как и в два, а то и в три раза наваривали там и в Петропавловске-Камчатском, и в самой Москве на его незамысловатых из твердого здешнего дерева фигурках. Даже на красной икре так теперь не заработаешь, когда торговцев и добытчиков её столько здесь развелось. А вот такой талант и здешний он ведь такой штучный, он уникальный, он от самой природы, как тот прозрачный якутский ограненный алмаз, ставший после его огранки уже настоящим бриллиантом. Он там глубоко, он при невероятных давлениях на глубинах Земли нашей рождается, так и наш ачайваямский Ивнат здесь при невероятных его нравственных мучениях души своей выдавливает всё из себя по крупицам, нисколько не спеша, а штришок к штришку, чтобы и самому увидеть то, что сама здешняя природа прячет от людей в недрах своих таких богатых и людьми, и талантами землях, расплескав их по весям и здешним удаленным северо-камчатским селениям. Часто его резьба по дереву у него была, как настоящее наваждение, приходящее мимо его воли и желания, и заставлявшая его, и не спать, и ни росинки не кушать в такие моменты, чтобы самому побыстрее увидеть, чтобы самому ясно распознать, что же там внутри и было до него спрятано. Начав резать, Ивнат не мог затем уже остановиться, а перед глазами давно стоит тот конечный выстраданный глубоко в душе её образ и, покуда он не уберет острой стамеской, много раз точенной на песчаном камне последний штрих свою работу он ни на минуту не бросит. И покуда Ивнат не уберет тот последний штрих, последнюю самую тонкую стружку и, затем своё творение здесь в домике на высокую полку, он ставит её на полку в его одиноком домике, что в 35 км ниже села Ачайваям, можно сказать его родного и самого красивого, и самого северного корякского села, стоящего на слиянии одноименной реки Ачайваям и реки Апуки, где вольнолюбивые, где не зависимые и, такие гордые чукчи, давно обжили эти богатые рыбой места и привольные свои оленьи пастбища, где перекрещивались давно пути и таловских, и аянских, а также и слаутнинских, и средне-пахачинских оленеводов при их ежегодном летнем движении на забой к бухте Наталии, и даже более древние пути тех древних монголоидов и, следовавших за ними русских таких смелых путешественников в неведомый всем нам Анадырь.

А уж затем, тот древний человек четыре тысячи лет назад, а может и ранее легко, и по льду перебрался, и на Аляску, и в современную северную и южную Америку, куда древний человек прошел однажды по замерзшим водам Тихого океана и на века, и на тысячелетия там оставшись, и дав начало уже другой, не нашей славянской цивилизации, дав начало совсем другому не нашенскому мировоззрению, вовсе другому восприятию окружающего нас мира, идущего через призму окружающей его такой богатой и одновременно такой суровой природы, которая нас и легко затем лепит, и нас же, и делает буквально с самого рождения, с самого первого вдоха, одновременно и, вдохновляя нас, и наставляя нас, и еще оберегая нас, давая и пищу нам, и этот звенящий от мороза здешний воздух, давая нам и ту душевную радость, и полное то земное наслаждение нашего бытия, и еще этого сиюминутного мироощущения бытия нашего, к которому мы все и всегда ведь стремимся. Нисколько не отдавая себе отчета почему именно так вот живем и здравствуем все мы.

А ведь движителем всех человеческих поступков является она — наша любовь, наша страсть.

Именно она — любовь и отрада, и постоянное вдохновение наше.

И написав это заглавие очередной главы я надолго задумался.

— Писать ли мне очередную работу?

Как-то, в очередной раз, просматривая и бегло, как и все книги, перечитывая психолога Игоря Кона и его новую книгу о природе, и психологии человеческой сексуальности и затем, прочитав еще работу американцев Серинг О. и А. о сексуальности негров Александр Володин подумал, а не написать ли работу «О сексуальности чукчей в Чукотском и коряков здесь в Корякском автономном округе». Материала в виде копий, вырезок, размышлений было собрано в папках на завязках уже может быть на две книги, а то и более. Но ранее, когда, задумывал и все было собрано в выписках и зарисовках, и фотокопиях как-то руки не доходили все систематизировать и все упорядочить, чтобы было удобочитаемое. А сейчас вот, когда издательство требует подготовить за него компьютерный макет рукописи уже в редакторском варианте и на их программном продукте в формате PDF понимал, что нужно взять отпуск и за месяц можно страниц двести и сделать легко всё, выдавив как бы из себя, погрузившись и в материал и, выделив своё время давно ведь задуманному.

Может кто-то и прочтет, может кто-то и задумается, чуть поразмыслив…

Однако, только чуть обдумав он понял, что за месяц двести страниц убористого и осмысленного текста может ведь и не уложиться, так как черновиков и на основном жестком диске его не заменимого компьютера DELL Inspiron 6400 и на запасных выносных дисках, да и на лазерных кассетах уже было ведь и не большое на 68 страниц: эссе о совместных тропах, пройденных с талантливым корякско-намыланским художником Килпалиным К. В. в 1980—1991 году и другое его эссе: в память о не передаваемом сказочнике Ваямретыле Алексее, да и о родном деде Якименко Иване Андреевиче и о бабке Кайда (в девичестве Науменко, по первому мужу Якименко) Надежде Изотовне хотел ведь, что-то написать, но связать воедино далекие те исторические 1735 на Камчатке и 1905 годы здесь её брата здесь на Дальнем Востоке, связать ему Савинцы Балаклейского района и села Ветвей с самим Хаилино и еще это село Тиличики Камчатского края Корякского автономного округа как-то еще в его голове до сих пор что-то там не вязалось.

Хоть и в Москве не один раз был и в библиотеке, и смотрел древние тех лет рукописи буквально кем-то, писанные от первого лица, а еще те написанные собственноручно, обученными в Европе морскими офицерами бортовые журналы, которые в скупых тех их словах передавали тогдашнюю жизнь, тогдашний их такой по сегодняшним меркам не притязательный быт, иногда показывая и все их мысли, и всё их видение всего, что их окружало, да, и что их тогда так волновало. И вот так, сравнивая их и себя он раздумывал, в чем же разница, чем мы сами отличаемся?

— И, какие мы сейчас?

— И, почему же мы сегодня такие, не как они тогда?

Но немного поразмыслив, видя, что уж не так и всё это не возможно, вот и эти почти 72 часа из них 10,5 часов в самолетах ЯК-40 и в Боинг-767-300 и, приземление в Москве еще 9 часов и 24 минуты и он у родного сына здесь в Липецке, где может спокойно открыть свой без особых наворотов рабочий ноутбук и, когда дети на работе спокойно думать, спокойно размышлять и, как тот здешний Ачайваямский бисер навязывать на сюжетную нить их незамысловатую размеренную жизнь и жизнь свою, как и те блестящие разноцветные бисеринки, которые супруга уложила в знаменитую икону Казанской Божией Матери, которая, как любая мать теперь под «крыльями» своими охраняет твоих детей, да и уже двоих внуков…

Труднее ведь подобрать тот слог не для нынешнего его времени 2005 года или этого 2012 года, а для того далекого 1735—1743 годов, когда и сам слог, и когда сама манера говора людей была другой, да и их восприятие ими самого этого, вернее их Времени, тех слов и самого здешнего, нет того их Пространства ими было понятно отличным и иным. Он ощутил, что именно этот наш сложный семантический и понятийный аппарат для писателя является тем не вероятно сложным, тем самым противоречивым и наиболее трудным материалом в его многотрудном труде, и иногда таким же не преодолимым препятствием, как здешние сопки и высоченные вулканы, которое и не позволяют ему выразить словами всё то, о чем человек думает или почему он еще так страдает или, так или иначе, поступает хоть тогда в далеком 1735 году, хоть сегодня в 2005 году. Это понятно ясно понимают и сами филологи, и еще, наверное, наши мудрые политики, особенно, вышколенные в мидовской академии осторожные дипломаты, которые зачастую, месяцами, и даже годами согласовывают тексты многочисленных международных договоров и соглашений, именно притирая этот наш разноликий понятийный аппарата этих важных юридических документов углубляясь в каждое значимое слово и его перевод и его понятийное толкование. И не, потому что американцы на другом континенте, или из другого теста они все слеплены, а потому, что цели, что сами желания у всех у нас разные. Даже на уровне одной семьи, не говоря уж о разных государствах. Так как он теперь осознавал, он понимал, что даже простое но ёмкое русское слово Мир, в себя включает и понятие окружающий Мир человека или может быть весь видимый и невидимые еще сегодня необъятный наш Космос, и писанное слово мир означает то состояние стран без войны, которая ох, как тогда в 1939—1945 и опосля, и когда родился старший брат Борис в ноябре 1939 и средний его брат Иван в мае огненного 1941, когда и свидетельства о рождении до 16 лет он не имел и понятно не был учтен никакой довоенной или послевоенной всё знающей о наших потерях в ту мировую войну статистикой. И ведь миром может быть сама дружба двух людей, а также миром может быть общность всех людей Земли. Так как слово Мир это касается всех и вся, так как это касается и отражается на его детях и внуках, отражается на его среднем брате Иване, к которому он теперь и приехать свободно не может из-за границ и всяческих препон бюрократических…

Конец ознакомительного фрагмента.