Альманах «Бесконечная история»

Александр Свистунов

Сборник лучших произведений по итогам конкурса рассказов «Бесконечная история». Здесь вы найдете истории на любой вкус – викторианский детектив, лихой блокбастер в стиле Тарантино, стильный дизельпанк, фантастику об альтернативной Великой Отечественной, блестяще стилизованную под военную прозу тех лет, мрачное фэнтези в декорациях Тридцатилетней войны, истории о героях, призраках и чудовищах. Радость, грусть, дружба, предательство, трусость и героизм – все это «Бесконечная история».

Владимир Ромахин

Крест

Есть моменты, что запоминаются на всю жизнь. Для Вани таким стал вечер, когда отец вручил крохотный свёрток.

— Держи, сынок, — сказал отец.

Ручищи отца с любовью накрыли ладошки мальчика. Ваня улыбнулся: папа не забыл о подарке! Сегодня Ване исполнилось десять лет и ему казалось, что празднует весь мир: даже закат нарядил облака в багряные платьица.

Шёл 1583 год. Деревня, где жила семья Вани, находилась в глухом лесу, а дома стояли так близко, что мальчик слышал храп соседа и скрип половиц. К десяти годам Ваня изучил все дорожки вокруг и с каждым разом уходил всё дальше. Он привык доверять друзьям: летом — запаху сена и жужжанию пчёл в медовых сотах у деревни, а зимой — метели, сквозь которую он безошибочно находил дорогу.

Отец не ругал Ваню — летом был на охоте или подсеках, зимой — удил рыбу из реки. Жизнь в Деревеньках текла своим чередом, но с воем вьюги и волков приходила беда: пропадала молодёжь. Статным парням не сиделось дома без румяных барышень и кулачных боёв, вот и бегали за три версты в Домнино. И хоть держались вместе, а нет-нет, да исчезнет то один, то другой.

У каждого сельчанина была своя версия: кто грешил на волков, а кто на юродивого, что шатается по лесу. Никто не знал, откуда он взялся, но старика боялись пуще голода. Когда юродивый шёл по Деревенькам, жители прятались, чтоб не слышать о гневе господнем и жутких пророчествах. В День рождения Вани старец подкрался к мальчику, когда тот играл за сараем. Ваня поздно увидел старика и робко шагнул назад. Юродивый рассмеялся и поднял палку как меч, будто предлагая сразиться. Ваня подумал, что старец похож на гадюку: тот же узкий нос, крохотные глаза. Мысль оборвалась быстро: Ваня споткнулся и рухнул в навозную кучу.

Клокочущий смех старика походил на кваканье лягушек. Старец ловким прыжком оказался около Вани и протянул мальчишке палку. Ваня с опаской взял острый конец. Юродивый рванул со всей силы и мальчик оказался на коленях.

— Тёмная судьба ждёт, — зашептал юродивый. — Страшная, угрюмая. Как и у страны нашей.

— Нет, — пискнул Ваня. — Я лесником хочу стать.

— Мы предполагаем, а бог располагает. — Тень юродивого заслонила мир, подёрнутые ветром лохмотья трепетали в воздухе. — Тяжёл твой крест.

— Да спина крепка, — произнёс родной голос.

Юродивый отпрянул. На пороге застыл отец с вилами. Пот лился по бугристым мышцам, а осенние листья с трусливым шорохом осыпали ноги.

— Прочь! — гаркнул отец.

Юродивый боком обошёл отца и затрусил в кусты. Пара секунд — и он исчез, унося запах гнили и жуткие слова.

— Батька! — Ванька со слезами бросился к отцу.

Одной рукой тот поднял Ваню и с улыбкой понёс на заднее крыльцо. Тогда и подарил он свёрток, дороже которого у Ваньки ничего и не было.

— Крестик? — спросил Ваня, недоверчиво вертя содержимое свёртка.

Отец улыбнулся:

— От бога он. Как и все мы. С Днём Рождения, сынок.

— Спасибо, — ответил Ваня и прошептал, боясь, что услышат: — А я бога не видел. А если нет его?

— Главное, чтоб он тебя видел. — Пальцы потрепали Ванькины волосы. — А юродивому не верь.

Ванька кивнул, но слова юродивого не забыл. Может, и к лучшему: когда они сбылись, он не удивился.

***

На следующее утро Ваня проснулся с ощущением, что мир принадлежит ему. И всё же с трудом верилось, что ещё позавчера было девять, а сейчас — десяток. Ну да ладно. Стояли тёплые осенние деньки, рыжий ворох листьев танцевал под присмотром стражей-дубов. Дожди не шли, поэтому речка не буянила, а тихо застыла меж широких берегов.

Мать хлопотала за столом, а отец и старшие братья собирались на охоту. Сестричка — пятилетний тёплый комок — сопела на печке. Запах дыма щекотал лёгкие — опять дураки из Домнино в шутку сожгли кучи с листьями! Так и сгореть недолго. Ваня слез с лавки и юркнул на крыльцо. Дым стелился над лесом, глядя на выжженную землю. Запах гари принёс дурное чувство, словно в воздухе с дымом витала беда. Ванька поёжился и зашёл в сени в поисках стакана молока. Напиток успокоил, мальчик вытер белые усы и услышал, как мать зовёт есть.

Картошка и рыба — он объелся, как никогда прежде. Когда трапеза кончилась, отец и братья пошли на улицу, где ждали верные собаки. Ваня, как всегда, провожал.

— Бать, когда меня охотиться возьмёте? — заканючил он.

— Мал ты ещё! — улыбнулась мать. — Отстанешь в лесу, заблудишься!

— Нет! — заспорил Ванька. — Мне десять уже. Большой совсем!

— Большой, большой, — подхватили братья.

Они расхохотались — даже псы гавкали в такт хозяйскому смеху. Ещё никогда Ваньке не было так обидно. В семь лет не брали, в восемь и девять — тоже. А в десять то чего?

Лишь отец сел рядом на корточки и серьёзно сказал:

— В другой раз, Вань. Мы на кабана идём, там всякое бывает. На волков наткнёмся — тяжко будет.

— Бать, я аккуратно буду! — сказал Ваня.

Но отец был непреклонен:

— В лесу шаг в сторону — и всё, не выйдешь.

Отец и братья ушли. Собаки виляли хвостами, мускулистые бока раздувались от предвкушения охоты. Мать побежала в дом на плач сестры. А у Ваньки созрел план: пойти следом за охотниками. Но вдруг отстанет? Однажды он заплутал и вернулся домой ночью. Соврал, что уснул в лесу. Мать поверила, но взгляд отца Ваня не забыл. Мол, не умеешь — не ходи. Но каким он будет лесничим, если лес не знает?

Ветер раскидывал пепел, глаза слезились, а нос будто чесался изнутри. Фигуры людей и собак едва угадывались сквозь дым и ползущий с оврага туман. Впереди шёл отец, братья отставали на пару шагов. Пальцы отца касались дула пищали, которую он выиграл на соревнованиях в Домнино: «Лучший стрелок окрестных деревень». Батя со смехом говорил, что после лука пищаль — дар божий. За охотниками волочился речной туман — он робко касался лодыжек, словно боясь окружить могучие фигуры. По очереди мужчины проверили остроту ножей и тетиву луков. Наконец дым, туман и бегущий по ветру пепел скрыли охотников.

А Ваня крался за сараями. Аккуратно, боясь свалиться в навозные кучи и растревожить собак, он бежал по безлюдной тропке. Через пару минут мальчик шагнул в лес и на душе стало тревожно. Он не мог объяснить, чего боится: знакомых троп или отцовского гнева? О матери Ваня не думал — до обеда искать не будет. Но как бы всё не закончилось, уши надерут, как пить дать.

Он догнал охотников, когда они вброд переходили Вшивку. Никто не заметил его: разве что собаки почуяли запах пота. Но и они не подали виду — удача была на Ванькиной стороне. Пока охотникам не везло: следы кабанов обрывались и появлялись то тут, то там. Собаки бегали кругами, черты лиц мужчин стали более резкими, а слова отдавали злостью. Последняя тёплая охота — а потом заморозки и зима.

Ванька ещё дрожал от касаний прохладной воды к разгорячённому телу, когда батя замер на опушке.

— Домой, — скомандовал он. — Сегодня бог не с нами.

— Ха, — улыбнулся старший из братьев, Федька. — Кабан в чаще. Мы не заблудимся, если пометим деревья.

Ветер растрепал длинные волосы отца, но когда охотник заговорил, даже он стал тише:

— Я не заблудиться боюсь, а волколака.

Старший брат всплеснул руками и харкнул на землю. Тот, что помладше — Саша, — глядел то на него, то на отца, не решаясь, чью сторону занять. Батя молчал, пот на седых висках блестел в свете лимонных лучей солнца. Федька вытащил нож и любуясь гладкостью лезвия, как бы невзначай заявил:

— Волколак — сказка. Кто бы не воровал людей, он берёт девок да слабаков. К тому же, зимой.

Саша переминался с ноги на ногу. Взгляд Феди заставил робко пробормотать:

— Его правда. — Отец, пошли в чащу.

— Нет. — Отец развернулся и тенью накрыл братьев. — Не в этот час.

— Уважь сыновей, отец, — шагнул к отцу Федька. — Мы не малыши, как Ванька. Зимой только лёд дырявить, да рыбу жрать. Запасов не хватит.

Ваня не понял, то ли слова об уважении растревожили отца, то ли звук ветки, на которую мальчик случайно наступил. Отец развернулся и Ванька пополз влево. Братья ничего не слышали — так ждали ответ. Напряжение между мужчинами витало в воздухе и если Саша изучал носки сапог, то ледяной взгляд Феди говорил яснее слов: он пойдёт в чащу один.

— Я не трус, — наконец выдавил отец. — Пошли, но вернёмся до темноты.

Федя оскалился, а Саша выпустил воздух из надутых щёк. Отец не глядя пошёл к еле видной тропке в частоколе деревьев. Ванька победно сжал кулачки: он, как и братья, голодать не хотел.

***

Тропа петляла, постоянно сбиваясь на едва различимую дорожку следов. Отец шёл с поднятой пищалью, братья при каждом шорохе вскидывали луки. Собаки бежали рядом, словно вышли на прогулку, как вдруг словно по команде рванули в чащу. Охотники побежали следом, Ваня за ними. Мысль, что пора выйти, не давала покоя, но злость, исходившая от отца, висела в воздухе как запах сосен и паутина на чёрных ветках.

Вскоре они так сильно углубились в лес, что лучи солнца едва пробивались сквозь кроны деревьев. Почему-то здесь листва не хрустела под ногами, а чавкала, словно мечтая затянуть в землю. Собаки, рванувшие вперёд, поджали хвосты и скуля топтались на месте.

— Болото. Дальше хода нет. — Нога отца по колено провалилась в прелые, гнилые листья. Те зачавкали беззубыми жвалами. Воздух наполнил запах гнили. По коже Вани побежали мурашки: он представил, сколько животных затянуло болото.

— Нет, — огрызнулся Федя, а его пёс зарычал. — Останемся на ночь, с рассветом двинемся дальше.

Отец отошёл от болота и обратился ко второму сыну:

— Ты не чувствуешь? Здесь холодно даже для сентября.

Тот развёл руками. Всё он чувствовал. Но показаться трусом в глазах Федьки? Ну уж нет!

— В деревню, — сказал отец. — Это приказ.

— Нет, — с чуть слышной дрожью в голосе произнёс Федя. — Хочешь — выпори дома, но без кабана я не вернусь.

Отец что-то сказал, но Ванька не расслышал. В кустах за охотниками метнулась тень. Ваня подумал на ворон, но после различил лохмотья юродивого. Что он тут забыл? Пошёл охотиться? Но у него из оружия только палка…

Юродивый высунулся из-за шиповника. Глаза закатились, заячья губа оттопырилась, изо рта бежала струйка пены. Острая палка торчала из-за спины, как продолжение позвоночника.

— Всё. — Отец двинулся к братьям и те отступили. — Домой, или зубы тут оставите!

Федя насупился, а Саша споткнулся о торчащую ветку. Ваня глядел только на юродивого. И смотреть было на что: губы словно плясали на лице, зубы вытянулись, как клыки. Красные, инородные вены пробежали по рукам, а из горла вырвался полный боли хрип.

Мир поглотило чавканье. Болото из листьев квакало, вороны с громким «Каррр» унеслись с веток. Отец и братья встали спина к спине. Ванька не двигался, лишь охваченные трусливой лихорадкой глаза наблюдали безумную картину: сквозь гнилые листья появлялись голова и лапы. Ваня подумал, что охотники напоролись на волчью стаю — так чудище напоминало волка—переростка. Шерсть, которую словно окунули в смолу, топорщилась как иглы на еже.

— Волколак, — зашептал Саша. — Боженька, помоги.

— Это же сказка! — с перекосившей лицо безумной улыбкой воскликнул Федя и захихикал, как застенчивая девчонка — Сказка, сказка, сказка! — твердил он до тех пор, пока не закашлял от смеха.

Отец шагнул к сыну, но остановился — инстинкты охотника подсказывали не отвлекаться. Быстрым движением он прислонил пищаль к плечу, ведь тварь времени не теряла — как человек встала на ноги и прыгнула за деревья. Пуля расчертила воздух и отколола пару кусков коры с дерева, где только что был волколак. Собаки завыли — протяжно, тоскливо. Ванька полез на дерево. Саша глядел на Федю: тот срывал с тела одежду, словно горя в невидимом огне. Пара шагов — и Сашка оказался около брата, но тот ударом в нос отправил парня на землю. Саша заскулил, а Федя смеялся, будто поражённый заклинанием. Он хохотал, даже когда тварь появилась за спиной и одним махом снесла голову. На секунду Ване показалось, что и отрубленная голова продолжила смеяться.

Сашка бросил лук и побежал прочь. Отец отвлёкся на сына и погиб бы, если б не собаки. Может, смерть хозяина вселила храбрость, но псы бросились на тварь. Атака дала отцу шанс: он снова выстрелил. Отец охотился с малых лет и знал, что стрелять надо в глаз: животное умрёт, а шерсть не испортится. Правда, о шерсти он сейчас не думал.

Пуля вонзилась твари в глаз. Чудище взвыло — удар переломил одному псу позвоночник, второго через секунду постигла та же участь. Время словно замедлилось — так долго отец возился с пищалью, а туша волколака становилась ближе. Отец зарядил пищаль, но слишком поздно — лапы взметнулись и тварь ударила мужчину головой о землю. Как тряпичная кукла, охотник раскинул руки и ноги в разные стороны.

Волколак побежал за Сашей. Через минуту Ваня услышал вопль и глупо хмыкнул от мысли, что теперь он — старший сын. Внимание с глупой мысли переключилось на батю: тот приподнялся на локтях, с головы лилась кровь. Ванька глянул в кусты — там, таясь, укрылся юродивый.

Отец пополз, хрипя как зверь. Юродивый шагнул из кустов. Ванька бросился наперерез.

— Батька! Вставай, пожалуйста, родной!

Отец повернул голову. В глазах что-то мелькнуло, но лишь на секунду. Черты лица исчезли за висящей кожей, торчащими костями и кровью. Руки дрожали какой-то бесконечной, бесовской дрожью. Это напугало Ваню больше кровавых луж, которые с удовольствием лились по прелым листьям. Тело отца было недвижимо — всё, кроме рук.

— Батька! — кричал Ваня, забыв о твари. Главное — опередить юродивого. Мальчик глянул на кусты, но старец исчез, словно и не было.

Тишину поляны разорвал рык. Ваня оглянулся: волколак нёс младшего брата, с задумчивым видом пожёвывая Сашкину руку. Как только чудище заметило ребёнка, оно бросило тело, скаля окровавленную морду. Из пустой глазницы текла серая жижа. Ванька глянул на пищаль — можно выстрелить, но как? Батя не научил — говорил, что рано.

О том, как пришла Ване в голову следующая мысль, он никогда не говорил. Не хотел или не мог? Есть вещи, которые приходят только в обезумевшие души. А может, такова судьба.

Ванька сорвал с шеи подаренный крест и высоко поднял его над головой. Луч солнца коснулся деревянной поверхности. Словно чья-то рука направляла Ваньку в этот миг: он медленно опустил ставший тяжёлым крест и направил луч на тварь.

Но волколак уже выл в далёких кустах. Там, где братья ещё могли спорить, а руки отца не дрожали.

***

Голову Вани жгла мысль: скорее бы всё кончилось. Пусть пройдёт день. Год. Два. Пять. Но время не спешило и он, пыхтя и плача, помогал идти отцу и тащил пищаль. Когда на полдороги в Деревеньки отец рухнул, Ваня упал рядом. Сил не было. Братья. Волколак. Юродивый. Всё слилось в одну картину, где была кровь, кровь, кровь…

Охотники нашли их на следующий день. В Деревеньках забили тревогу и наутро бросились на поиски. Ваня не мог отвести взгляд от бати: родные черты превратились в лилово-алую маску. Отец еле дышал, и Ваня из последних сил молился — пусть выживет. А потом веки смежились, и мальчик упал в сон.

Ваня проспал три дня. Отец выжил, но всё, что делал: лежал на лавке и тихо стонал. Деревня уже полнилась слухами, но едва ли правдивыми. Ваня отказывался с кем-либо говорить. Даже мать едва смогла вытащить из него пару слов. Она плакала, а он до боли прикусив губу, смотрел в стену. Но как сказать правду? Как услышать: «Я верю», а в глазах увидеть: «Ты мальчик, а дети — те ещё сказочники». И сестрёнка… Что ей рассказать? Как хохотал Федя? Как чудище ело Сашу?

Следующей весной Ваня улыбался, вспоминая свои мысли. Горькой, совсем не мальчишеской улыбкой. Зря он переживал о сестрёнке. Холод прокрался в дом, и девочка прокашляла ползимы. Однажды она перестала кашлять. Тогда и перестала дышать.

Обычно на похороны являлся юродивый, но в этот раз он не пришёл. Поговаривали, что его не видели всю зиму. Мужики думали, что он погиб. Но Ваня знал: он где-то там, в чаще, вместе с волколаком. И горькая, но ясная мысль обожгла лоб: ни волколака, ни старика не найти, если они не захотят.

С этого дня Ваня поклялся узнать правду о юродивом и волколаке. К его удивлению, зимой никто не пропал. А весной мать с подругами пошли в Домнино и не вернулись. Зеваки болтали, что крови на дороге было так много, что с тех пор тот путь зовут «Алым». Ночью Ваня соорудил факел и прокрался на место бойни. Он не понимал, почему не боится, но нутром чуял — волколак его не тронет. Кровь, ошмётки тел — ничего не разбередило сердце мальчика. Обойдя место бойни, он привалился к дереву. Шершавая кора похлопала по спине, а ветер бросил на плечо Вани обрывок лохмотьев. Мальчик сжал в кулаке крохотную тряпочку. Юродивый. Те лохмотья он ни с кем не перепутает. Ваня посмотрел в усеянное звёздами небо. Наконец он дал волю слезам. Мальчик плакал, пока не захрипел, а буйство розового рассвета стало невыносимым. Тогда, глядя в лицо всем богам, он поклялся убить юродивого.

Дома Ваня рассказал отцу о находке. Тот замычал, невидяще глядя в потолок. Так можно рассказывать любую весть: теперь отец целыми днями мычал и глядел в потолок.

***

Страшные годы настали, смутные. Семью Вани сторонились: считали проклятыми. Одно радовало: батя пришёл в себя. Спустя два года он смог выйти на крыльцо. Целыми днями папа сидел, подставив лицо солнцу, пока Ваня отгонял мальчишек, которые кричали отцу, что он покойник. Но в глубине души Ваня был согласен: батя выглядел так, словно вернулся из ада — худой, седой, с дрожащими руками и исчезнувшим за шрамами лицом.

На годы Ваня забыл о юродивом и данной клятве. Всё, чем он занимался: искал еду. С каждым летом мышцы крепли и из мальчика он превращался в отрока, а после — в мужчину. Деревеньки уже забыли историю гибели Ваниных братьев, а «Алый путь» стал сказкой, которой пугали малышей.

Каждый день он следовал одному ритуалу: молился, целуя подаренный крест, а в тёплую погоду помогал бате дойти до крыльца. Иногда отец понимал сына, иногда нет. В моменты просветления он кивал на пищаль, и Ваня клал её мужчине на колени. Так тот и сидел: как пугало с начищенным оружием.

Однажды Иван пошёл на охоту. По той дороге к болоту он больше не ходил. Шестое чувство подсказывало, что если он не снимет крест, то волколак не покажется. Порой он хотел снять крест и сразиться, но кто позаботится об отце, если тварь победит? С этими мыслями Ваня ушёл от дома за пять вёрст и готовился к ночлегу в тени берёзовой рощи. Стояла середина лета, комары успокоились, а костёр отгонял мерцающие вдали волчьи глаза.

— Помогите, — раздался голос с неба.

Иван вскочил. Пищаль, которая в детстве казалась огромной, легла в натренированные руки. Уловка юродивого? Или путник, которому нужна помощь? Не мешкая, Иван пальнул в воздух. Запах пороха защекотал ноздри, грохот затопил уши. Десятки волчьих лап рванули вдаль. Лишь один волк — серый, со шрамами как от ударов кнутом, вышел на поляну. С ненавистью он глядел на человека — и было в ней презрение пред трусом с запахом пороха на руках.

Иван положил оружие на землю. Показал волку ладони. Один на один. Я и ты. Волк оскалил клыки — и… рванул в кусты, собрав ожерелье из репейника.

— Я тут…

Голос принадлежал тени с дерева. Иван хмыкнул: угораздило же бедолагу забраться! Метрах в семи над землёй, едва не сливаясь со стволом, дрожал человек. То ли случайный путник, то ли нет — Ивану было всё равно. Он разделил со странником ужин и ночлег.

Путником оказался дворянин Шестов из Домнино. Главный человек в округе. Он с мужиками пошёл на медведя, да попали на волков. Друзья разбежались, а он — укрылся на дереве.

Наутро Иван собрал отца, пожитки и угрюмые кивки односельчан. Он переезжал в Домнино. Тем утром он стал вотчинным старостой — о таком мальчишка и мечтать не мог. Вместе с Иваном в Домнино переехали и старые мысли: ночами, когда он курил самокрутку и слышал мычание отца, Иван думал о юродивом и волколаке. Думал и о волке, бросившем на него презрительный взгляд. Когда самокрутка жгла пальцы, он делал полную горечи затяжку и представлял, как встретит их всех. Сразится с каждым. Каким бы не был крест, спина крепче.

Конец ознакомительного фрагмента.