Три мудреца в одном тазу

Александр Рудазов, 2005

С возрастом обычно приходит и мудрость. А потом – уходит обратно. Но что есть настоящая мудрость для волшебника? Уметь добиться результата – любой ценой! Если нужно совершить подвиг – найди себе героя. Нету? Ну так сделай его из подручного материала! Лодка прохудилась? Починим! Не получается? Ну тогда вызовем себе новую… и пусть эти матросы не жалуются на произвол – они всего лишь бесплатное приложение к плавательному средству! Все равно жалуются? Превратим их в какую-нибудь гадость… только не всех, а то некому будет грести! Нет, для настоящего волшебника нет ничего невозможного. Правильное заклинание решит любую проблему. Вот только вспомнить бы его… как же там было… хррр-пс-пс-пс…

Глава 5

«Чайка» неслась на восток, делая полные пятнадцать узлов, а сердитый Василий Васильевич в рубке корячился с допотопными средствами навигации — примитивной картой и хриспандровой иголкой вместо компаса. Ему было трудно и неудобно. Он поставил рулевым Валеру, а сам вместе с Чертановым засел за навигацию. Опытный компьютерщик был единственным человеком на борту, что-то знавшим об этой мудреной науке.

Кроме самого Фабьева, разумеется.

Гена безуспешно пытался набрать воды из-за борта. Причем совершенно бессмысленно — на «Чайке» стояли обратно осмотические опреснительные установки PP-4000, способные выдавать по шестьсот литров пресной воды в час. Мощный бустерный насос работал почти бесшумно, а электронный цифровой дисплей позволял управляться со всей этой машинерией даже Оле. Так что ведро на канате находилось здесь просто для порядка — положено по уставу.

К сожалению, Матильде Афанасьевне захотелось принять ножную ванну в морской воде.

Прямо сейчас.

Гена ужасно мучался. Поколотить кого-нибудь — это он всегда пожалуйста. Сломать что-нибудь — еще проще. Но в морском деле он почти ничего не понимал. Только как держать руль по нужному курсу — это в них Фабьев все-таки вдолбил. Но набирать воду он их не учил…

Могучий телохранитель снял темные очки, протер их и надел обратно. Потом снова бросил ведро в воду. И его тут же потянуло к корме натянувшейся веревкой. Прокачанные бицепсы вздулись, с трудом удерживая ведро, захваченное течением. А потом оно выскочило на поверхность, несколько раз подпрыгнуло в воздухе и, наконец-то, ослабло. Гена вынул ведро и тяжело вздохнул — воды он достал стакана на полтора, не больше. Он терпеливо перелил ее в другое ведро, и размахнулся в пятый раз…

— Эй, мазут! — рявкнул штурман, все-таки не выдержавший такой неумелости. — Крыса береговая! Метай ведро вперед! Вперед, по ходу судна! А когда оно, полное, подойдет к тебе, одним рывком выдерни! Только осторожно! Понял, мазут?!

Гена послушно кивнул и сделал, как сказал Фабьев. На широком добродушном лице расплылась счастливая улыбка — на этот раз все получилось удивительно легко. Валера за штурвалом показал напарнику оттопыренный большой палец и радостно гоготнул.

— Ну вот как тут работать? — ворчал штурман, чертя циркулем дугу. — Компаса нет, автопрокладчик накрылся…

— Так у нас же теперь этот есть… волшебный… — показал на раскачивающуюся иголку Чертанов.

— А толку-то? К автопрокладчику же его не подключишь, верно? А на этой, с позволения сказать, карте даже масштаба нет. Ну вот он — островок. А какого он размера? Пять миль?.. десять?.. двадцать?.. Береговой линии и в помине нет — может, там сплошные рифы! Не, это не дело…

— Можно высчитать масштаб… приблизительно. Стефания сказала, что отсюда до острова миль сто-сто двадцать…

— Правильно, плюс-минус двадцать миль — это для нас уже не расстояние, — устало хмыкнул Фабьев. — Эх, Сережка, вот ты парень умный, образованный, языки знаешь, а все равно мазут сухопутный… На флоте уже одна миля — это недопустимая погрешность! Ты думаешь, Иваныч меня просто так тут главным назначил? Нет, он мужик неглупый, знает, что сам эту красавицу загробит… — штурман любовно погладил переборку. — А сколько эта посудина стоит, прикинь? Тут на миллионы счет идет…

— Но ведь приблизительно можно? — настаивал Сергей. — Отсюда и до…

— Отсюда? Откуда — отсюда? У этой чертовой девки… чтоб ей в ее пекле икалось погромче… палец в десять раз толще этого острова! Хорошо хоть, не Иваныч показывал — у него они вообще как сосиски… Вот, смотри, я кружок нарисовал — мы где-то в нем. А вот остров. Диаметр острова в десять раз меньше диаметра кружка. Нет, Сережка, с такими ценными навигационными данными мы дня два будем кругалями ходить… Меня на этом… как она сказала?..

— Эйкре.

— Ну да. Меня на этом Экре только одно радует — без горизонта по морю ходить проще. Если бинокль помощнее взять, любой остров из тако-о-ой дали разглядишь… А у меня как раз самый мощный. Слушай, не в службу, а в дружбу — приведи сюда хозяйских пацанов? Они тут все равно задницы зря протирают, от скуки уже с ахтерштевня свисают. Пусть делом займутся — у меня-то уж глаза не те… Да и не по чину штурману за впередсмотрящего работать — на то юнги есть.

— А Петр Иваныч против не будет, что вы его детей эксплуатируете?

— Разрешаю! — вошел Колобков. Словно специально ждал за дверью. — Даже где-то одобряю! Я своему бате уже в четыре года в автомастерской помогал! А эти — лодыри, даже матери за хлебом не ходят! Только и знают пуза отращивать, да в телик пялиться!

Чертанов и Фабьев как по команде уставились на объемистый животик самого Петра Ивановича. Тот смущенно закряхтел и попытался его втянуть. Не получилось — девяносто пять килограмм при росте в сто шестьдесят пять так просто не спрячешь.

— Василь Василич, а вы чего тут — даже курс не определили? — наморщил нос Колобков. — А куда ж мы плывем тогда?

— Пока идем на восток, — пожал плечами Фабьев. — Скоро будем поворачивать южнее. Общее направление мы, в принципе, знаем, вот и поставлю ваших хулиганов с биноклями. Тут в округе остров только один — найдем как-нибудь. Тем более горизонта нет, проще будет.

— Я чего-то не пойму, — почесал лоб Колобков. — Серега, ты ж программист — ну и сделай какую-нибудь программу, чтоб курс нашла! Чего, трудно?

— Петр Иваныч, я не программист, я сисадмин.

— Погодь-ка. Ты у меня в платежной ведомости кем числишься?

— Системным администратором и числюсь.

— Это еще что за ботва такая?

— Это тот, кто следит, чтобы компьютеры работали без сбоев.

— Ну, программист, — уверенно заявил Колобков.

— Нет. Совершенно другое.

— Серега, ты меня не путай. Ты компьютерщик?

— Компьютерщик.

— Компьютерщик и программист — это одно и то же?

— Нет.

— Как это?

— Петр Иваныч… — задумался, как бы объяснить подоходчивее, Чертанов. — Вот вы раньше кем работали? При советском строе?

— Крановщиком! — гордо выпятил живот Колобков. Вообще-то, он пытался выпятить грудь, но живот победил.

— Крановщик — это строитель?

— Спрашиваешь!

— А еще есть… ну, допустим, штукатур. Штукатур — это ведь тоже строитель?

— Конечно.

— Ну вот. Крановщик — строитель, и штукатур — строитель. Но это совсем разные профессии. Правильно ведь? Вот так и программист с сисадмином — оба компьютерщики, конечно, но занимаются совсем разными вещами.

Колобков задумался. А потом спросил:

— Так в чем разница-то?

— М-м-м… Ну, как между крановщиком и штукатуром, — вывернулся Сергей.

— Серега, а я, если надо, и штукатурить могу! — заявил Петр Иванович, еще немного подумав. — Я и на экскаваторе работал, и на бульдозере, и стекольщиком, и кирпичи клал, и все, что хочешь! На стройке если ты чего не умеешь — на хрен ты такой нужен? Я на своем КБ-405 знаешь что выделывал? Человека мог крюком за шиворот подцепить и поднять без единой травмы! А ты почему программы составлять не умеешь? Я тебе за что деньги плачу?!

— Я у вас еще и переводчик, — пробурчал Чертанов. — Бесплатно.

— Так тут я и не спорю — переводчик ты хороший. А программу Василь Василичу все равно составь.

Сергей мрачно уставился на шефа. Нет, он свободно мог работать в «Паскале», «Ассемблере», да и «Си++» знал от и до. Но это ж надо придумать такую задачку — составь программу, чтобы автоматически прокладывала курс в совершенно незнакомом мире, опираясь только на волшебную иголку и крайне неточную карту без масштаба и координатной сетки.

Интересно, шеф вообще представляет, о чем просит?

А если учесть, что на колобковских компьютерах из всех рабочих программ есть только урезанный пакет «Microsoft Office», задача усложняется вдвойне. Ну откуда же Чертанов мог знать, что понадобится! А даже если бы вдруг и понадобилось — он всегда мог скачать себе что-нибудь этакое из Интернета.

Вот только теперь его нету…

— Не кривляйся, Серега, работай, — приказал шеф. — Давай, давай, шевели ручонками, не отлынивай. Может, мне вам Светку в помощь прислать? Вы не смотрите, что ей всего семнадцать!.. а кстати, где она?

— На полубаке, со стариками, — кивнул в ту сторону Фабьев, зажигая папиросу. — Ты, Иваныч, дочку зря не тревожь — может, она чего полезного у них узнает.

Светлана тоже на это надеялась. Она терпеливо выспрашивала Каспара, Бальтазара и Мельхиора обо всем подряд, заполняя страничку за страничкой.

Только вот полезной информации пока что не попадалось…

— И тогда я достал из печи жареного тетерева, — рассказывал Каспар. — О-о-о, это была очень вкусная птица! Мы называли ее «каменной птицей»…

— Почему? — перебила его Света.

— Э-э-э?.. — нахмурился Каспар. Он уже забыл, о чем только что говорил. — Что тебе, девочка?

— Хочешь конфету? — предложил Бальтазар, копаясь в карманах. — Вот, возьми.

— Это не конфета… — смущенно приняла угощение Света. — Это кусок янтаря. А в нем — скорпиончик…

— Кушай на здоровье… — благодушно закивал Бальтазар.

— Спасибо, но…

— Кушай, тебе говорят! — зарычал старый китаец.

— Не кричи на эту малютку! Может, у нее алеррр… интересно, как это слово пишется?.. — углубился в свой словарь Мельхиор.

— Не хочешь конфету? Давай посмотрим, может, у меня найдется что-нибудь получше… — задумчиво тряхнул колпак над палубой Каспар. — О, кое-что есть…

— Пирожок! — облизнулся Мельхиор, закрывая книгу. — С мясом!

— Это не пирожок, это черепаха, — поправила его Света. — Живая…

— Пирожок… — не слушая ее, схватил несчастную черепаху старик. Он откусил кусок панциря с такой легкостью, как будто вместо зубов таскал во рту чистые алмазы. — М-м-м, вкусно…

— Поделись! — выхватил у него рептилию Бальтазар. — Я тоже хочу!

— Эй, молокососы, это же мой пирожо… хррр… хррр…

Бальтазар и Мельхиор некоторое время вырывали друг у друга бедную зверюшку, пока Света не улучила момент и не выдернула у них «пирожок». Укус Мельхиора оставил в панцире уродливую выбоину, но в остальном черепаха не пострадала.

— Отдам Оле… — решила девочка.

— Что?! — возмутился Бальтазар. — Мой пирожок?! Проснись, старый дурак, нас грабят!

— Ахррр… что?! Я не сплю, не сплю! Требую немедленно объяснить, что здесь происходит! Нет, молодежь определенно портится — мы в свое время так себя не вели!

По палубе промчались Гешка с Вадиком. Они играли в кошки-мышки и топотали, как стадо африканских слонов. Мельхиор уже просился поиграть с ними, но его не приняли — мальчишки не верили, что дряхлый старец сможет составить достойную конкуренцию.

Хотя он мог.

— Колобковы-младшие! — крикнул Сергей, спускаясь из ходовой рубки. — Вас папа зовет!

— Да ну-у-у-у… — заныли близнецы.

— Да мне-то что, не ходите, — пожал плечами Чертанов.

— Ну и не пойдем.

— Ну и не ходите.

Сергей и мальчишки уставились друг на друга притворно равнодушными глазами. Но близнецы не выдержали первыми — ворча на надоедливого папашу, они поплелись к лестнице. Петр Иванович, в обычное время смешливый и добродушный, превращался в беспощадного деспота, когда подчиненные неосторожно игнорировали его пожелания. А то, что дети до наступления совершеннолетия (да и после него) подчинены родителям, он считал само собой разумеющимся.

— Свет, ты бы тоже увела этих пенсионеров под крышу, — посоветовал Чертанов. — В кают-компанию или еще куда…

— Почему? — забеспокоилась девушка.

— Василь Василич говорит, ураган скоро.

— Так небо вроде чистое?..

— А вон, видишь, те, маленькие, мчатся как быстро? Это перистые облака — они всегда появляются перед бурей.

— Буря? — оживился Мельхиор. — Чую, чую, грянет буря! И над миром распрострутся крылья ветра! Взвихрится, задует, заволнуется синее море!..

— Заткнись! — шлепнул его по кудрявой голове Бальтазар. — Юноша, срочно устрой нам укрытие — моим костям вредно находиться на холоде и дожде!

— Да, промокнуть мы не хотим, — согласно закивал Каспар. — И вот еще что, молодой человек — добудь-ка мне чего-нибудь попить. Лучше всего хорошего винца.

— Тебе нельзя много пить, ты опять намочишь мантию.

— Наговор! — возмутился Каспар. — Я пью очень осторожно! Я еще ни разу не пролил ни капли! Или ты хочешь сказать, что у меня дрожат руки?!

— Ты намочишь ее уже после того, как попьешь, — холодно заявил Бальтазар. — Давай приготовим тебе лекарство от недержания?

— Ты уже готовил его в прошлом центуме^[2], — напомнил Мельхиор.

— Да, хорошо, что мы решили сначала попробовать его на кролике, — затряс бородой Каспар.

— А что случилось? — заинтересовалась Света.

— Сначала у кролика выросли четыре новых ноги, а потом он просто вспух и лопнул.

— Я говорил, что этот эликсир только для людей, — заворчал Бальтазар. — На кроликов не действует.

— Мы попробовали и на человеке, — снова напомнил Мельхиор. — На том бродяге, помнишь?

— А что случилось с бродягой?.. — приготовилась к худшему Света.

— Не знаем. Он выпил, а потом побежал и прыгнул в пропасть. С тех пор мы его не видели.

— Надо было все-таки проверить еще раз… — не переставал ворчать Бальтазар. — У эликсиров всегда бывают побочные эффекты…

— Да, Свет, меня и правда что-то знобит… — поежился Чертанов. С тех пор, как он выпил волшебный эликсир, организм все больше и больше расстраивался. Постоянно бил озноб и раскалывалась голова. Сергей очень надеялся, что это все-таки когда-нибудь прекратится — ужасно не хотелось платить за универсальные переводческие способности так дорого. — Дай мне таблеток каких-нибудь, а?

— Опишите подробно симптомы, Сергей Витальевич, — строго приказала Света, заведовавшая на «Чайке» маленьким лазаретом. — Если это что-то бактериальное, надо принять гентамицин или тетрациклин, а если вирусное — амантадин. А если просто сильная боль, то лучше всего обычный аспирин.

— Чепуха! — заявил Бальтазар. — Лучше всего применить шиацу^[3]! Я когда-то был великим мастером шиацу!

— Только однажды продавил пациенту череп насквозь, — напомнил Мельхиор. — Лучше давайте просто вылечим его волшебным способом.

— Шиацу — это и есть магия! — настаивал Бальтазар.

— Магия — это когда кругом огни, все подряд превращается во что-нибудь другое, а на шум заглядывают демоны, — заявил Каспар. — Вот что я называю настоящей магией! Помню, в прошлый раз демон хотел одолжить у меня сахарку… Здоровый такой, толстый, красный, с рогами…

— Так он только сахарку хотел?! — поразился Мельхиор. — Да, тогда, конечно, не стоило бить его палкой…

— Еще как стоило! — возмутился Бальтазар. — Мы никому не позволим безнаказанно одалживать у нас сахар!

— Знаете, я лучше все-таки таблетку выпью, — покачал головой Чертанов.

— Пожалуйста, пожалуйста, если вы упорно желаете применять непроверенные антинаучные методы… — обиделся Каспар. — По мне, так нет ничего лучше хорошего заклинания.

Очень скоро действительно разразился шторм. Ветер задул с такой силой, что стало трудно передвигаться по палубе. Матильда Афанасьевна торопливо хлопотала на носу, убирая шезлонги, забытые легкомысленной дочерью. Едва она уволокла последний и захлопнула за собой дверь, налетел особо сильный порыв, вполне способный унести в море даже даму ее габаритов.

Наблюдавший за этим из ходовой рубки Колобков горестно вздохнул.

Водная гладь перестала быть гладью. По ней шли суровые седые валы. Ветер ярился, мча по небу клочья облаков и играя «Чайкой», как щепкой. Фабьев прогнал от штурвала Гену и встал за него сам. Уверенные руки опытного штурмана вели роскошную яхту по этому океану другого мира с той же легкостью, что и по изведанным морям Земли. Глаза то и дело привычно падали на компас, автопрокладчик, экран спутниковой навигации, но тут же разочарованно перебирались к висящей над штурвалом хриспандровой иголке, твердо указывающей в одну и ту же сторону.

— Ух, как бушует! — заглянул в иллюминатор Колобков. — Не потонем, Василь Василич?

— Иваныч, пошел к черту из моей рубки!!! — зарычал на него Фабьев. — Не до тебя!

Колобков трусливо ретировался. В такие минуты тихий штурман в отставке превращался в бешеного зверя. Вполне мог и в ухо заехать.

Шторм бушевал несколько часов. Девять баллов переросли в десять, а затем и в одиннадцать. На палубу никто не выходил — волны перехлестывали через борта. «Чайку» несло по воле стихии, как бумажный кораблик. Но великолепное судно, разработанное калифорнийскими инженерами и построенное на голландских судоверфях, вновь подтвердило, что стоит своих денег с лихвой. Да и Василий Васильевич за свою зарплату выкладывался по полной. На суровом обветренном лице играла счастливая улыбка — ради таких минут он жил.

К ночи волнение утихло. Хотя увидел это один только Фабьев — все остальные давно уже спали, не обращая внимания на качку. Очень уж длинные сутки на Эйкре — организмы, привыкшие к земным двадцати четырехчасовым циклам, не могли сходу перестроиться.

Чудесный элемент тепорий светился все слабее и слабее. Штурман включил прожектор — узкий сноп белого огня прочертил непроглядную тьму, устремляясь в бесконечную даль. Фабьев начал медленно поворачивать его из стороны в сторону — не мелькнет ли где клочок суши? Однако шторм окончательно спутал и без того очень приблизительный курс — теперь догадаться, где в этом океане затаился остров Волхвов, стало еще труднее.

К середине ночи пассажиры «Чайки» начали просыпаться. Хотя до рассвета еще оставалось больше двенадцати часов. За обеденным столом все чувствовали себя ужасно неловко — никто не привык завтракать, когда за иллюминаторами царит беспросветная мгла. Ее отчасти рассеивали только легкие зарницы высоко в небе — большие сгустки тепория, находясь в темной фазе, иногда вспыхивали на какой-то миг.

— Серега, а я вот вчера насчет штукатура не понял, — вернулся к запавшей в душу теме Колобков. — Что общего-то?

— Совершенно ничего… — равнодушно ответил Чертанов, ковыряя холодную овсянку.

Дизельный генератор после шторма забарахлил, и завтрак остался наполовину сырым. Угрюмченко уже целый час копался в его недрах, но с одной рукой ему приходилось нелегко. Правда, Колобков выдал ему в полное распоряжение Вадика с Гешкой — все-таки по труду у близнецов были пятерки. А школьный трудовик гонял своих подопечных самым суровым образом.

Впрочем, Петрович ему ничем не уступал.

— Щетка сломалась… — ворчал механик, стараясь встать на четвереньки так, чтобы не побеспокоить загипсованную руку. — Кабель прохудился… Шов разошелся… Ты, тот, что потолще, дай-ка сварку.

— Это он тебе, — заявил Вадик.

— Нет, тебе, — отпарировал Гешка.

— Сварку!

— Ты толще!

— Ни фига, ты!

— Сварку!

— Я с Нового Года на два кило похудел!

— А я на три!

— Сварку!!!

— Да ты в дверь не пролезешь!

— А ты в ворота!

— [цензура] мать, где сварка?!! — не выдержал Угрюмченко. И испуганно зажал рот рукой — как уже упоминалось, жена хозяина не выносила мата.

— А-а-а… — довольно заулыбались близнецы.

— Чур, договор, — прищурился пожилой механик. — Вы, черти, не говорите маме, что я вас учу всяким словам, а я не говорю папе, что вы мне ни хрена не помогаете. Идет?

Близнецы переглянулись и кивнули:

— Идет.

— Тогда ты принеси сварку, а ты держи фонарь.

Ремонт затянулся часа на три. Петрович в маске сварщика ползал на корточках, с трудом управляясь со сварочным аппаратом одной рукой. Вторую, неряшливо загипсованную, он прижимал к груди. Вадик держал баллон, а Гешка — фонарь. Причем как бы он его ни держал, механик все равно требовал не придуриваться и направить свет так, чтобы ему было удобно.

Хотя такая позиция попросту отсутствовала.

— Черти, скажите кэпу, чтоб не раскачивал посудину! — крикнул Угрюмченко из недр машинного отделения. Оттуда слышался шум сварки и летели искры. — Если у меня сейчас шланг дернется, совсем без рук останусь!

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — задумчиво спросил Гешка, глядя на генератор.

— Ага. Давай ему шланг тряхнем!

— Я вам тряхну! — приглушенно прокричал механик. — Не майтесь дурью, черти, лучше держите фонарь правильно! Одно вам дело доверил, и то не справляетесь! Вот я вашему папке скажу, он вам ремня-то всыпет!.. Ну все, вроде работает…

Лампочка в кают-компании наконец-то перестала моргать и засветила ровно. Колобков поднял голову и удовлетворенно хмыкнул:

— Да, рано еще электричество на свалку списывать… Матильда Афанасьевна, а в холодильничке пиво еще осталось?

— Осталось, — каким-то очень добрым голосом ответила теща. — Только недолго вам радоваться, Петр Иваныч! Кончится скоро ваше пиво, а нового вы тута не купите!

— А-а! — тоненько взвизгнул Колобков при мысли о таком ужасе. Но тут же успокоился: — Вы меня зря не пугайте, Матильда Афанасьевна! Пива я в Лиссабоне на две недели взял, чтоб до самого Рио хватило. А мы сейчас старичков до дому подбросим, и обратно домой! С полным трюмом брильянтов! Будете себя хорошо вести, я и вам брильянтовый ошей… ожерелье подарю.

— Да я из ваших рук хлеба кусок в голодный год не возьму! — возмутилась теща. — Лучше помирать буду!

— Ой ли? — ехидно прищурился зять. — То-то вы, гляжу, прямо с голоду пухнете за мой счет-то. Или это вы на свою пенсию икорку черненькую сейчас трескаете?

Матильда Афанасьевна поперхнулась черной икрой, которую действительно наворачивала столовыми ложками, и свирепо уставилась на своего вечного врага. Тот ответил таким же взглядом. Их жена и дочь нерешительно переводила глаза с мужа на маму, размышляя, кого поддержать на этот раз. Обычно она старалась лавировать между противоборствующими стихиями, создавая у каждого иллюзию, что стоит именно на его стороне.

Однако на этот раз перебранка затухла в самом начале. Из ходовой рубки донесся крик штурмана:

— Земля!!!

Примечания

2

Центум — сто суток, эйкрийская мера времени (0,55 земного года). Поскольку у этого мира нет небесных светил, единственный способ измерения времени для них — отсчитывать кругообороты светимости тепория. Кроме центумов используются квентумы (пять суток), дектумы (десять суток), вигентумы (двадцать суток), квинкагентумы (пятьдесят суток) и миллентумы (тысяча суток).

3

Шиацу — древне-японский массаж пальцами, в котором важную роль играют определенные точки, лежащие на меридианах тела и используемые для контроля энергетического потока.