Связь времён. Часть 3

Александр Ройко

В медицине имеют место некоторые болезни, когда человек перестаёт узнавать даже самих близких ему людей, он их не помнит. Вероятно, врач – специалист (с помощью специального сеанса) может помочь пациенту вспомнить то или иное лицо, или событие. Но это будет мимолётное, неустойчивое воспоминание – сведения, сообщённые больным, останутся в памяти только самого врача, но никак не пациента. Что же касается здорового человека, то вполне возможно помочь ему «вспомнить» даже то, чего он никогда вроде бы и не знал. Человеческая память на подсознательном уровне хранит огромное количество информации, даже из далёкого прошлого. Однако, как быть в том случае, если человек, сведения о котором хранит твоя память, живёт сейчас совершенно под другим именем, фамилией и в неизвестном городе? Найти такого человека представляется делом абсолютно безнадёжным. Безнадёжным для ума, но никак не для сердца, если это любящее сердце. Для любви не существует никаких преград, ей под силу решать задачи и с тысячами неизвестных. Для этого нужно всего лишь огромное желание, а ещё лучше – желание и ответного человека. Тогда всё невозможное становится возможным!

Глава 3

Выбор профессии

Если первого сентября Инга Круминьш и Каролина Соколова приступили к занятиям в университете, то Сергей Крамаренко к тому времени уже давно трудился, как это и обещал его отец, в одной из лабораторий Центрального аэрогидродинамического института. Он не стал долго отдыхать, хотя и имел такую возможность, и через три недели приступил к свой первой трудовой деятельности. Если ранее он служил, то сейчас уже работал — и то и другое занятие ему доводилось осваивать поочерёдно впервые. Правда, до того, ещё в первые дни своего отдыха у него состоялся серьёзный разговор со своим другом Вячеславом по вопросу их дальнейших планов. Дело в том, что у обоих одно время была мысль о том, чтобы продолжить военную карьеру. Срочную службу они оба закончили в звании сержантов и перед увольнением им настойчиво предлагали остаться на сверхсрочную службу, видя, что ребята служат (и воюют) отлично. Но, провоевав год, и пробыв два года без отпуска, друзьям не хотелось продолжать держать в руках автоматы, даже несмотря на то, что по всем признакам война заканчивалась. Им хотелось хотя бы немного отдохнуть от воинской службы. Оставшись же на сверхсрочную службу, отпуск они бы всё равно не получили в силу складывающихся обстоятельств, значит, продолжали бы воевать, или просто служить. Хотя это и было не так уж однозначно, выход был и из этой ситуации — им предлагали обучение на прапорщиков. Да, воевать они бы уже не воевали, — учёба шла бы уже не на территории Чечни, — но воинская служба всё равно бы продолжалась. А ребятам так хотелось хоть немного отдохнуть и увидеться со своими близкими. Да и учиться в школе прапорщиков предстояло от 4-х и до 10 месяцев. Наверное, как сержанты, прошедшие боевые действия, у них был бы нижний срок учёбы, но и это не так уж мало без соответствующего отдыха. И друзья решили, что тогда уж лучше идти в военное училище. Там учиться, конечно, намного больше (4 года), но звание ты получишь уже офицерское — лейтенант. Посчитав своё такое решение абсолютно правильным, они отказались оставаться на сверхсрочную службу, держа на уме вариант с военным училищем.

И вот немного отдохнув, Славик начал приставать к другу с вопросом о том, что тот намерен делать дальше, собирается ли он поступать в военное училище.

— В этом году я вообще не собираюсь никуда поступать, подготовка у меня, да и у тебя наверняка слабая для любого ВУЗа. Буду поступать уже в следующем году, вместе с Витькой.

— Ну, для военного училища, я думаю, наша подготовка прошла бы. Да, школьные знания мы подрастеряли, но нам бы сделали скидку на то, что мы воевали в Чечне. А экзамен по физической подготовке — для нас плёвое дело, не то, что для сосунков со школьной парты.

— Да кто его знает. Ну, хорошо, пусть даже и так. Но мне что-то расхотелось идти в военное училище.

— Вот те на! Но мы же договаривались.

— Славик, мы договаривались подумать над тем, чтобы становиться офицерами. Мы говорили о том, что офицерское звание предпочтительнее звания прапорщика. Но мы не давали твёрдого обещания, даже сами себе, что обязательно будем поступать в военное училище. Или я что-то путаю?

— Нет, ты прав. Всё так, но желание, всё же, было…

— Было, но только как один из вариантов.

— Один из вариантов… Но ты же сам говорил, что тебя тянет стать офицером.

— Говорил, — вздохнул Крамаренко, — было такое дело. Раньше, может быть и тянуло, а сейчас перетянуло.

Митченко был прав, и Сергей это сам прекрасно понимал. Действительно, на отдыхе в Чечне, в промежутке между боями он говорил другу, что военная служба ему нравится, несмотря даже на все опасности, связанные с ней. И даже больше, он поведал другу, что у него есть какая-то внутренняя тяга стать, к примеру, офицером и посвятить себя служению защиты Родины. Вот как будто бы что-то его толкает внутри принять такое решение. Правда, он не понимал, откуда истоки таких внутренних порывов.

— Не понимаю сам себя, — говорил он Вячеславу, — с чего бы вдруг у меня возникло такое желание. Кстати, в школе у меня его не было, оно возникло уже здесь, в Чечне.

— М-да. А вот некоторые пацаны ещё с младшего возраста мечтают стать офицерами.

— Правильно, но в основном те, у кого в семье, в роду были люди военной профессии.

— Не обязательно.

— Не обязательно, согласен. Но, всё же, чаще, нежели ребята из других семей.

— А может быть, и у тебя были в роду, как ты говоришь, люди военной профессии?

— Нет. За отца и деда я и не говорю, ни тот, ни другой не воевали. Дед в Отечественную войну трудился инженером на одном из военных заводов, выпускавший продукцию для фронта.

— А прадед?

— А вот за прадеда я не знаю. Нужно будет у деда спросить. Но как мне кажется, и тот не был офицером. А вот у меня такое ощущение, будто бы я раньше служил, и не просто служил, а даже воевал. Я, впервые взяв в армии автомат, уже подсознательно знал, как с ним обращаться.

— Тоже мне наука. Что в автомате сложного? Сейчас любой школьник знает устройство автомата.

— Ты прав. Но дело не в устройстве автомата. Я просто ощутил тогда, что такое оружие я раньше уже держал в руках, он был для меня естественным, привычным орудием труда, как, к примеру, для дачника лопата.

— Да, хороша лопата, — рассмеялся Славик, — и главное какая дальнобойная. Слушай, тогда, возможно, ты в своей прошлой жизни воевал? — уже без смеха, но всё равно с не успевшей погаснуть улыбкой спросил он.

— Вот! Это более правдоподобная версия, я и сам об этом уже думал. Такое вполне могло быть. Тогда и понятна моя тяга стать офицером.

— Ерунда, это я в шутку сказал.

— Нет, не ерунда. А почему, собственно говоря, такого не может быть?

— Нет, может быть, конечно. Я не возражаю. Но проверить ты этого не сможешь. Хотя…

— Что, хотя? Договаривай.

— Можно это при желании и выяснить. Например, под гипнозом. Сейчас такие технологии имеются.

— Я знаю об этом. Гипноз, который проводит психотерапевт. Читал об этом, и таких случаев, когда человек пытается узнать о своей прошлой жизни, уже зафиксировано немало.

— Ну да. Именно это я и имел в виду.

— Да, если бы возникла такая уж большая необходимость, то я бы, конечно, проверил нашу с тобой версию. Сейчас, такое действительно вполне возможно.

— Возможно, но зачем оно тебе?

— Да ни зачем. Я и не собираюсь этого делать. Это я сказал просто к тому, что, возможно, я и в самом деле был когда-то офицером.

— Понятно.

На этом беседа о профессии военного в тот раз плавно сошла на нет. И вот наступило её продолжение более чем через полгода, и уже не в Чечне, а в тихом, спокойном научном городке Жуковский, который до 1947-го года вообще назывался посёлком Стаханово.

— Хорошо, то, что ты ранее желал стать военным, более-менее понятно. Но мне непонятно другое — а с чего это вдруг ты раздумал становиться офицером? — спросил Митченко.

— Не знаю. Но такого желания у меня уже нет. А у тебя оно есть, ты будешь поступать именно в военное училище?

— Ты знаешь, честно говоря, я и сам этого не знаю. Потому и спросил тебя насчёт твоих планов. Думал, что ты по-прежнему горишь желанием продолжать служить. Ну, тогда и я бы за компанию с тобой. Но, то, что у тебя подобное желание пропало, для меня явилось неожиданностью. Я теперь и сам не знаю, чего я хочу.

— Хорошо, честный ответ. Но ты сам теперь, наверное, понимаешь, что если нет огромного желания посвятить себя военной профессии, то вряд ли стоит идти в военное училище. Пропадёт когда-нибудь желание служить, и ты уволишься из рядов армии, сейчас это не так уж сложно сделать. И что тогда? — начинать в жизни всё по-новой, с чистого листа? Опять поступать уже в гражданский ВУЗ? Сколько времени будет потеряно. Не-е-т, — протянул он, — идти в военное училище нужно только в том случае, если ты не видишь для себя иного занятия, если ты твёрдо намерен до конца своих дней служить в армии.

— Ты прав, конечно. Но что же теперь делать?

— Тоже мне задача! Выбери себе занятие по душе, и готовься поступать по этой специальности. Времени для раздумий и принятия решения предостаточно, как и для подготовки к экзаменам. Не думаю я, что ты отважишься поступать в этом году.

— В гражданский ВУЗ, конечно же, нет. Да, у нас как прошедших воинскую службу будет свой конкурс, но всё равно шансы поступить невелики. В гуманитарный институт я, пожалуй, поступать не буду, а в технический…? — я уже практически позабыл математические формулы.

— А вот я раздумываю над тем, чтобы поступать именно в гуманитарный ВУЗ.

— Ты, в гуманитарный? Не смеши. С твоей тягой к технике, да хотя бы к тому же автомату? Или просто к труду? — твои же руки никакой работы не чураются. Что за выдумки? Историком или географом хочешь заделаться? Но это же чушь! Ты сам-то видишь себя в подобной профессии?

— Историком или географом я действительно себя не вижу. Но есть и другие гуманитарные профессии, экономист, например.

— Ну, тут непонятно ещё — гуманитарная это профессия или техническая, там тоже некие формулы нужно знать.

— А формулы и тому же географу нужно знать, хотя бы для того, чтобы определять места нахождения.

— Ладно, это так. Но я тебя и экономистом не вижу. По-моему не для тебя это — сидеть копаться в цифрах, перебирать бумаги и клацать пальцами на калькуляторе.

— Хорошо ты меня знаешь. И на том спасибо, — улыбнулся Сергей. — Специальность экономиста я только к примеру привёл. На самом деле я им не собираюсь становиться.

— И кем же ты тогда хочешь быть? — недоумевал Вячеслав.

— Ты знаешь, я вот раздумываю сейчас о том, а не пойти ли мне поступать в юридический институт.

— Ого! Да, быть юристом классно. Но ведь на юридическую специальность очень трудно поступить. Это модная сейчас специальность, и конкурсы туда большие.

— А то я этого не знаю. Ничего, буду готовиться и попробую поступить. В крайнем случае пойду на платное отделение. Пойду работать и буду копить для этой цели деньги. Вот на эту специальность у меня появилось что-то огромное желание поступать. И я постараюсь осуществить своё намерение.

— Понятно тогда, почему ты передумал поступать в военное училище. Кстати, и там можно стать офицером — в той же милиции, прокуратуре или налоговой полиции. Пожалуй, только нотариусы не имеют званий.

— А ты знаешь, я передумал идти в военное училище не только потому, что решил поступать на юридическую специальность, эта мысль мне не так уж давно пришла. Была ещё и другая причина не идти служить.

— И какая же?

— Просто не та уже сейчас армия.

— Как это?

— Мало стало там честных людей. Не солдат, конечно, и не младших офицеров, а вот тех, кто повыше. Или ты сам этого не замечал в Чечне.

— Замечал, ещё как. То, что сначала преподносилось как освобождение Чеченского народа, очень скоро превратилось в банальное зарабатывание огромных бабок на жизнях простых солдат.

— Вот то-то и оно. Армейская верхушка быстро стала делить деньги, ресурсы, территорию и сферы влияния. И ещё одно — не могу выносить откровенной лжи уже официальных властей. Вот ты скажи, когда официально Россия начала вводить войска в Чечню?

— 11 декабря 1994-го года.

— А на самом деле?

— Ещё в конце ноября, — угрюмо ответил Митченко.

— Правильно. Как нам рассказывали те, кто с первых дней в Чечне — 26-го ноября. Именно в этот день формирования так называемого Временного Совета Чечни, созданные и оснащённые властями центра России, совместно с завербованными в элитных подмосковных частях российскими офицерами, прапорщиками, солдатами, при поддержке военной авиацией и танками, наши войска рано утром вторглись в Чеченскую Республику. В тот же день российские СМИ стали передавать сообщения о том, что «танки оппозиции ворвались в Грозный и вплотную приблизились к Президентскому дворцу». Какая оппозиция? На самом деле это были обыкновенные российские наёмники. И чем это всё закончилось?

А кончилось это тем, что уже к обеду перед зданием Президентского дворца догорали российские танки и валялись почерневшие трупы. Потери в живой силе так называемой «оппозиции» были более 500 убитых. В итоге в плен к чеченцам попало более 200 наемников, в том числе и 70 российских военнослужащих. Но российские власти, как это бывало и в Афганистане, в который уже раз открестились от этих людей, предав их и бросив, таким образом, на произвол судьбы. И тогда обозлённые тем, что родное государство так подло их предало, российские пленные стали давать журналистами, в том числе и западным, подробные интервью. Так вот стала известна истина. На подобной пресс-конференции один из пленных российских офицеров заявил: «Российские военные совместно с оппозицией напали на Грозный. Я лично был в группе из 3-х танков, которые должны были захватить грозненский телецентр. В районе телестудии нас атаковал знаменитый абхазский батальон Шамиля Басаева. Танки и пехота ВС ЧРИ окружили нас и стали подавлять плотным огнем. Мы сочли бессмысленным дальнейшее сопротивление, так как отряды оппозиции бросили нас и убежали. Два наших танка подбили, они сгорели, экипажи сдались охране телецентра. Создавалось впечатление, что бронетанковую колонну специально вводили в Грозный для уничтожения. Разоружить Дудаева и его армию была главная задача. Бронетанковая колонна не смогла захватить город и удержать. Армия Дудаева была укомплектована опытными бойцами и хорошо вооружена, а колонна стала живой мишенью». Да, это и сделано было, чтобы спровоцировать конфликт с Правительством Президента Чеченской Республики Ичкерия Джохара Дудаева, разбить военные подразделения того же Шамиля Басаева, а если это и не получится, то иметь как бы повод для введения в Чеченскую республику российской армии. Пленные офицеры МО РФ Дроздов и Прокопов 1 декабря 1994-го года в присутствии депутатов Госдумы и иностранных журналистов во всех деталях рассказали, как Особый отдел Таманской дивизии вербовал военнослужащих для засылки в Чечню. Днём позже один из пленных российских офицеров Русаков (известный журналистам еще по штурму Белого дома и расстрелу из танковых орудий Верховного Совета РСФСР в Москве 1993-м году) рассказал на пресс-конференции, как его лично сотрудники ФСК вербовали через Особый отдел и обещали выплатить 150 миллионов рублей семье в случае его гибели. Хорошо ещё, что Джохар Дудаев передал всех пленённых русских наёмников российским военным властям.

— Слушай, — горестно покачал головой Вячеслав, прекрасно знающий всё это, — если бы я сам не воевал в Чечне, то вполне мог подумать, что ты, как хохол, просто клевещешь на мою Родину.

— Ты, кстати, возможно, тоже украинец, или хохол, как ты говоришь. По крайней мере, украинские корни у вас в роду наверняка имеются — фамилия Митченко скорее украинская, нежели русская.

— Возможно, я никогда не занимался изучением своей родословной. Но я не об этом. Да, я понимаю, что события в Чечне порой искажались. Но ведь в этом повинны журналисты.

— А с чьей подачи они так работали?

— Ладно, я всё понял. Давай закроем эту тему. Ты, конечно, прав. Спорить с тобой я не намерен, так мы, ещё чего доброго, повздорим.

— Принимаю предложение. Это я тебе просто привёл пример того, почему мне расхотелось быть военным.

— Ясно. Значит, ты собираешься поступать в юридический ВУЗ. А куда же податься мне? Юридический я не потяну, да и такого стремления не имею. Ладно, придётся хорошенько поразмыслить.

— Думай, думай. А я тем временем на работу устроюсь. Кстати, а ты работать намерен, если в этом году не будешь никуда поступать?

— Наверное, буду. Даже точно буду, что мне без дела сидеть. Я на днях с ребятами знакомыми разговаривал, они ремонтом машин и мотоциклов занимаются. Так они даже предлагали мне поработать у них, зная моё пристрастие к мотоциклам, — а оно у Вячеслава действительно было. Имелся у него ещё с последних лет учёбы в школе и старый лёгкий мотоцикл «Минск», с одноцилиндровым двухтактным двигателем объёмом 125 см 3 с воздушным охлаждением, который он больше ремонтировал, нежели ездил на нём. — Но я тогда отказался, предполагая поступать в военное училище. А вот теперь, пожалуй, самое время вернуться к этому вопросу. Может быть, тогда и ты со мной на пару?

— Нет, Славик. Мне отец обещал поспрашивать в ЦАГИ людей в отношении работы в лаборатории. Это больше по мне. Ты же знаешь, что у меня нет особой тяги к машинам или мотоциклам. А вот помогать проводить исследования — это по мне. Пусть даже просто изготовлением какого-либо научного оборудования.

— Хорошо. Отдохнём ещё немного, а потом за работу.

— А за учёбу?

— А за учёбу уже осенью. Всё закономерно — летом отдых, пусть даже разбавленный работой, а с осени — учёба. Как в школе или в том же институте.

— Договорились, — рассмеялся Сергей. — Я тебя понял, но, честно говоря, и мне вот так сразу садиться за учебники что-то не хочется. С осени — это вполне разумно.

* * *

Дней через десять Вячеслав, как он планировал, вместе со знакомыми ему ребятами одной из частных фирм стал заниматься ремонтом хорошо знакомой им подвижной техники. А вот Крамаренко, хотя со временем и начал трудился в лаборатории экспериментально-аэродинами-ческого отдела ЦАГИ с его аэродинамической трубой, но попал он туда значительно позже Митченко. В целом комплекс ЦАГИ был призван служить формированию теоретических основ аэро — и гидродинамики и разработке методов их экспериментального и практического применения для конструирования новых самолётов, гидротехники и объектов промышленной аэродинамики. В Центральном аэрогидродинамическом институте разрабатывались концепции перспективных летательных аппаратов, а также новые аэродинамические компоновки самолётов и вертолётов, включая фундаментальные и прикладные теоретические и экспериментальные исследования в области авиационной, ракетной и космической техники. Наряду с теоретическими, экспериментальными и прикладными исследования в области аэродинамики и динамики полёта летательных аппаратов в последнее время стал проявляться интерес и к турбинным ветроэнергетическим установкам. А вообще-то, на базе отделов и лабораторий ЦАГИ был создан ряд самостоятельных научно-исследовательских учреждений по различным отраслям авиационной науки и техники: Всероссийский институт авиационных материалов, Центральный институт авиационного моторостроения, Всероссийский институт гидромашиностроения, лётно-исследовательский институт, Центральный ветроэнергетический институт.

И, всё же, сердцем Института были лаборатории с аэродинамической трубой и гидроканалом ЦАГИ, в которых проводились наиболее масштабные исследования. Работал Сергей в лаборатории простым лаборантом, но это никак не уменьшало его ответственность за выполняемую им работу. Конечно, старожилы лаборатории сначала довольно настороженно отнеслись к новичку. Его вряд ли бы приняли на такую работу (даже лаборантом), если бы его родители не трудились в этом же Институте и, главное, если бы он не прошёл школу армии. К тому же нужно было иметь ещё и особый допуск (и специальный пропуск в лабораторию) к исследованиям в большинстве своём новой военной техники, и даже часто просто её масштабных моделей. Вот потому-то Крамаренко и стал трудиться в родном городе позже своего друга — нужно было получить этот самый допуск, а для этого отправить документы в соответствующее ведомство. Но, после начала его работы прошло месяца два и Сергей Крамаренко уже был на неплохом счету у начальства, которое увидело, что трудится он умеет, а навыков обращения с инструментами, приборами, а также старательности и ответственности ему не занимать. В дальнейшем если требовалось выполнить какую-нибудь подготовительную работу к проведению исследований без участия в ней научных сотрудников, то часто именно Крамаренко, под его ответственность, и поручали такой труд. И он оправдывал надежды того же самого заведующего лабораторией или специалистов, которые впоследствии проводили сложные опыты.

Так пролетело полгода, и наступил уже новый 1997-й год. Встречали Новый год Сергей со Славиком не в домашней обстановке, а в компании своих одногодков — ребят, которые призывались с ними в армию и тоже летом вернулись домой. Из них только один побывал в Чечне, и то захватил всего полгода своей срочной службы. Но поговорить бывшим воинам было о чём — и о том, как ранее служилось, и о том, как работается на гражданке. Кто где и кем работает, им всем было известно, а потому обычно разговор шёл о специфике самой работы.

— Славик, доволен ты своей работой? — спросил один из ребят Митченко. — Заказов на ремонт автомобилей или мотоциклов хватает?

— Конечно, доволен. И заказов пока что тоже хватает.

— И денег заработанных тоже хватает?

— Вполне.

— А что, не приходится ими делиться?

— Ну, лично мне, не приходится, — Митченко понял, что речь идёт о неком рэкете или так называемом «крышевании», когда часть денег приходилось отдавать вымогателям. — Не без того, конечно, но наезды, если они ранее и были, я этого не знаю, велись на основателей фирмы. А сейчас те просто отдают часть денег, без всяких разборок. Привыкли уже к этому, к тому же наш городок не Москва, а потому и такого уж размаха рекитёрство не имеет. А в общем-то, всё как у всех — как в других частных фирмах России и стран СНГ.

— А свой мотоцикл ты уже привёл в порядок? — спросил другой его одноклассник. — За два года твоего пребывания в армии он, наверное, уже мохом покрылся.

— Отремонтировал, и даже езжу на нём. Техника, конечно, архаичная, но пока что служит ещё. Я его, кстати, в этом, наступающем году хочу продать. Так что, кому нужен мотоцикл — милости прошу. Я даже покупателю обязуюсь ремонтировать мотоцикл бесплатно, в случае чего.

— Вот те на! И что, ты пешком станешь ходить? Что-то не верится.

— Правильно тебе не вериться. Просто я за это время поднакоплю «бабок» и куплю себе мотоцикл поновее, и помощнее. Если только поступлю в институт на бюджетное место. А вот если нет…, — тяжело вздохнул Вячеслав, — тогда придётся ездить и на стареньком «Минске». Деньги на учёбу понадобятся. Впрочем, вряд ли тогда я в Москве на нём ездить буду, только уже дома, на каникулах.

— А чего тебе в институт поступать, если ты и так нормально зарабатываешь?

— Нет, ребята, как бы там ни было, а лучше работать не руками, а головой. А для этого нужно высшее образование.

— И куда ты собрался поступать?

— В Московский автодорожный институт. На конструкторско-механический факультет. Хочу не просто ремонтировать машины, а создавать их.

Этот факультет МАДИ осуществлял подготовку специалистов по проектированию, расчёту, испытаниям большегрузных транспортных средств, тягачей, колёсных и гусеничных машин высокой проходимости. Кроме того, в этом институте студентов обучали ещё и проектированию автоматизированных и роботизированных транспортных установок, а также технологического оборудования, применяемого для подготовки и обслуживания летательных аппаратов и космических объектов.

— А что, это дело! Ты неплохо надумал, этот ВУЗ, пожалуй, как раз для тебя. И у тебя, знакомого с такой техникой, перебравшего по винтику не одну машину, это должно неплохо получиться.

Одобрили ребята выбор института и Сергеем Крамаренко, признав, что это дело тоже очень нужное, и кто его знает, — в жизни всё может произойти, — не ровён час им самим когда-нибудь понадобится помощь квалифицированного юриста, будь то следователь, прокурор или адвокат. Вот так был наполнен этот вечер-ночь — разговорами, а не только едой и питиём, хотя, конечно, и это было, но всё в меру.

Следует сказать, что и о подготовке в институт не забывали как Вячеслав, так и Сергей со своим младшим братом, которому в этой части было проще, поскольку он не работал, да ещё и целенаправленно повторял материал по нужным ему предметам в стенах школы. Но вот заниматься вместе они никак не могли, поскольку у каждого были в отношении поступления в ВУЗ свои приоритеты — самый младший Крамаренко намерен был поступать в строительный институт на архитектурный факультет. У него с детства была тяга к рисованию, а потом к черчению, и его способности признавали окружающие. Правда, Виктор пока что не определился конкретно со своей будущей специальностью, он никак не мог решить, кем ему быть — архитектором или дизайнером. И то, и другое ему нравилось, и он раздваивался в своём выборе. В общем, получалось так, что каждый индивидуум в этой тройке нажимал на предметы, которые были совсем не нужны, или мало нужны другим. Но это обстоятельство никоим образом не мешало им добросовестно и целенаправленно готовиться к поступлению в нужный каждому ВУЗ, именно конкретно каждому из них и на нужную специальность.