На милость дня. Былинки

Александр Раков, 2006

Автор книги хорошо известен православному читателю. Профессиональный журналист, закончивший филологический факультет Ленинградского государственного университета, Александр Раков с 1993 года является главным редактором газеты «Православный Санкт-Петербург». На основе рубрики «Записки редактора» созданы книги «Былинок», последнюю из которых – «На милость дня» – Вы держите в руках.

Ответ читателю

«Уважаемая Надежда Михайловна!

Сегодня получил Ваше письмо и сразу же отвечаю. Не скрою, приятно, когда твой труд оценен по достоинству: писатель может сколь угодно уверять себя, что написанное им вполне достойно нести до людей, но пока этого не скажут сами люди, уверенности не будет, Могу Вас порадовать: на днях я сдал в издательство вторую книгу “Былинок”, теперь с волнением жду, что оно скажет,

А то, что я бываю не очень приветлив, — истинная правда, Бороться с собой почти в 60 лет невероятно трудно, Так что простите великодушно. Конечно, крест тяжелый, но у кого он легкий. Просто я, как редактор и писатель, на виду, а обычных людей мы не замечаем, Но и люди тоже народ непростой, как Вы пишете, “разный”,

Хорошо, что наши мамы лежат на Серафимовском, правда? Да я еще по молитвам духовника, о. Иоанна Миронова, и живу рядом,

Еще раз благодарю за добрые слова. Постараюсь соответствовать,

С Постом приятным! Александр Раков».

Чем люди живы?

Люди живы Божьей лаской,

Что на всех незримо льется,

Божьим словом, что безмолвно

Во вселенной раздается,

Люди живы той любовью,

Что одно к другому тянет,

Что над смертью торжествует

И в аду не перестанет,

А когда не слишком смело

И себя причислить к людям, —

Жив я мыслию, что с милой

Мы навеки вместе будем.

Владимир Соловьев † 1900

* * *

А вот на это письмо я не ответил…

«Был я недавно на престольном празднике в одном бедном московском храме. Перед входом увидел настоятельский джип марки “Фольксваген Туарег” стоимостью, как минимум, 50 тысяч долларов. И у меня возник вопрос: можно ли поучать небогатый люд — а таковой составляет большинство прихожан не только в этом, но и почти во всех храмах — добру, любви, честности, нестяжанию, разъезжая на шикарном автомобиле? Мне кажется, если уж поучать, то и показывать на личном примере.

Попытался найти ответ на этот вопрос у священника храма, в котором до недавних пор часто бывал. Задал вопрос в письменной форме для публикации в приходском листке и получил в ответ невразумительную ахинею, по сути, окрик: “Не трогай нашего брата, лучше на себя посмотри”. Мне расхотелось быть прихожанином этого храма, хотя и очень обидно: обидно потому, что я очень любил храм и с удовольствием слушал проповеди этого священника и специально ходил в те дни, когда служил именно он. Примерно такой же неубедительный ответ на подобный вопрос прочитал в книге “Вопросы священнику-2”, недавно изданной Сретенским монастырем. Видимо, священство не умеет или не хочет прямо и честно, без менторского тона и высокомерных поучений, отвечать на неприятные и трудные вопросы.

Буду признателен Вам, если Вы, как безпристрастное лицо, не заинтересованное в защите “корпоративных интересов”, ответите на вопрос, который, возможно, безпокоит не только меня одного…»

Я переадресовал письмо в Сретенский монастырь и вскоре получил ответ от священника Афанасия Гумерова: «Все мои знакомые священники живут в обычных городских квартирах. Одни не имеют машин, у других они есть. Шикарными их не назовешь. Те, кто имеет иностранные марки, отличаются от тех, кто обладает отечественными машинами, только тем, что в несколько раз меньше тратят денег и времени на ремонт. Люди, не знающие близко жизнь священника, не представляют, сколько времени он проводит в поездках, чтобы исповедать, причастить, соборовать болящих или тяжкобольных, крестить в больнице или в роддоме, освятить квартиру, совершить панихиду на кладбище. Машина сберегает силы и время.

Что же касается личной скромности и нестяжательное™, то к этой добродетели должны стремиться все христиане. Нравственный идеал един. Святой апостол Иаков говорит: Мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, безпристрастна и нелицемерна (Иак, 3, 17). Разумеется, священники должны учить примером и никого не соблазнять, Если кто-то это делает, то подлежит не нашему суду, а Божьему, Наши суждения и оценки бывают чаще всего поверхностны и неточны, Как много негативного было сказано в начале XX века либеральной печатью о нашем духовенстве: роскошные архиерейские покои, богатые рясы священников и пр, Через несколько лет большинство их попало в прогнившие лагерные бараки, В простых заштопанных подрясниках они валили лес, но Христа не предали, а своим исповедничеством пополнили сонм святых мучеников»,

«Господи, помилуй,

Господи, прости!

Господи, дай силы

Крест свой донести…» —

Он шептал невнятно,

Корчась на полу,

Где расплылись пятна

Ржавчины в углу…

Помертвели губы:

Бить умеют там! —

Выплюнул он зубы

С кровью пополам…

Нет, не мог он зверем

Умереть сейчас!

Господи, помилуй,

Господи, прости,

Господи, дай силы

Крест свой донести…»

Алексей Марков

* * *

Пение любят все; прислушайтесь к ляляканью младенца, к той радости, с которой он исторгает первые протяжные звуки; присмотритесь, как молодеет лицо дряхлого старца, напевающего любимый мотив. Слова полюбившихся песен мгновенно становились достоянием народа, их авторов награждали орденами. И что удивительно, народы всего мира любят петь.

А люди придумали песни,

не стали шипеть или каркать!

Любовь и песня — ровесники

из доисторических парков.

Наверное, сердце нежное

не выдержало когда-нибудь:

вышло на побережье

из пещерного здания…

И жалобно так, и ласково

поведало звездам чувства:

без артистической маски —

и не ради искусства!

Глеб Горбовский, СПб.

Я тоже люблю петь. Помню, когда я был пионером классе в седьмом, за чистый и высокий голос мне доверили быть запевалой на пионерском сборе и я старательно выводил:

Орленок, орленок, взлети выше солнца

И степи с высот огляди!

Навеки умолкли веселые хлопцы,

В живых я остался один…

Получалось здорово. Меня тогда даже одарили грамотой. Но скоро я подрос, что-то случилось с голосом, и мои сольные выступления подошли к концу.

Но иногда и сейчас я пытаюсь выдавить из себя гармоничные звуки — под смех жены — до первого «петуха». В храме легче: подстраиваешься под народ и поешь вполголоса «Отче наш», и так красиво получается, когда твой несостоявшийся голосишко сливается с красивым хором. И то ладно.

Но если в песне фальшивая нота, сорвавшись, безследно затухает в пространстве, то фальшь в писательстве не проходит даром, Не зря чистая нота высоко ценится народом и в человеке, и в книге, и в песне — даже если у тебя нет голоса. Это когда поет душа. Споемте, друзья?…

Мне пенье не давалось с детских лет —

не то чтоб наступил медведь на ухо,

но так и не раскрылся мне секрет

взаимосвязи голоса и слуха.

Когда, весь класс разбив на голоса,

учитель детским пеньем правил нежно

и хор взлетал покорно и прилежно

к плафонам, к аркам, к сводам, к парусам, —

тогда, помедлив начинать урок,

чтобы не портить стройного звучанья,

меня, пока не прозвенит звонок,

просил учитель сохранять молчанье.

И, безсловесно стоя в стороне

в пространстве гулком актового зала,

я мучилась от чувства, что во мне

прекрасная мелодия звучала.

Но только лишь, смущение поборов,

я эту песню подпускала к горлу,

мелодия, как зов простого горна,

унылым хрипом наполняла рот.

С тех детских, тенью отлетевших дней

в себе я ощущаю ту же муку:

как музыка, сокрытая во мне,

напрасно жаждет воплотиться звуком.

Но только лишь осмелится рука

начать пером движение привычно —

и за пером ползущая строка

звучит фальшиво и косноязычно.

Елена Матусовская † 1979