Исполнитель

Александр Прозоров, 2002

«Мир, который признает смертную казнь, не может существовать без палачей». Но иногда только тюремный охранник может по-настоящему понять, какими ужасающими бывают судебные ошибки… И невиновный человек, который должен был жить, отправляется на Тот Свет…

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть.

— Отлично, — капитан Сомов провел своей личной карточкой через щель считывающего устройства и попросил: — Сосчитайте еще раз.

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, — послушно повторил я.

— Ну вот, сейчас «Анчар» проанализирует и запомнит ваш голос, занесет в списки работников, и мы получим допуск в секцию.

— Кто запомнит?

— «Анчар». Автоматическое самообучающееся охранное устройство. — Начальник нулевой секции покровительственно похлопал ладонью стену рядом с цифровой клавиатурой и щелью для магнитных карточек. — Компьютерная прослойка между надзирателем секции и внешней охраной. Угроз робот не боится, заложниками его не напугать, а при возникновении нештатных ситуаций в секцию автоматически впрыскивается раздражающее ОВ. Слезоточивый газ, по-русски.

— «Анчар» — это аббревиатура или название?

— Кличка. Нештатные ситуации он определяет сам, но, хоть он и самообучающийся, а мозги-то у него все равно железные. Вот и воняет в самый неподходящий момент. Один раз напустил газу, когда я подчиненного отчитывал. Голос немного повысил, и тут из-под двери — фф-у! — Капитан улыбнулся. — Чтит устав, железяка. В другой раз газу напустил, когда заключенная рожать стала.

— А у вас и беременные бывают?

— Была красотка. Она при попытке задержания на людной улице три пехотные гранаты бросила. Шесть трупов и семнадцать раненых. А перед самым арестом, когда обложили, еще и залететь ухитрилась. Надеялась, присяжные пожалеют. Все равно «вышку» получила.

— И кто у нее родился?

— Да какая разница, после газовой-то атаки. Она как увидела мертвого младенца, прямо на глазах в тихого дебила превратилась. До сих пор в клинике с куклой гуляет.

— С самого начала, наверное, с приветом была. Разве психически здоровый человек может совершить убийство?

— Ага. И содержатся у нас больные, приговоренные к высшей мере излечения. Эй! Ты чего, уснул? — Капитан нетерпеливо постучал карточкой по стене. — Сколько думать можно?

Словно в ответ на гнев начальника, над считывающим устройством перемигнулись красная и зеленая лампочки.

— Ага, — капитан опять провел своей карточкой через щель, якобы случайно заслонил от меня клавиатуру, набрал код. — Лейтенант, сосчитайте еще раз.

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть.

На стене приветливо загорелась зеленая лампочка.

— Вот и все…

— Секунду, — перебил я Сомова. — Капитан, не называйте меня по званию. Неудобно, все сержанты, а я офицер. Лучше просто по имени. И на ты. Незачем привлекать внимание.

— Хорошо… Слава. Так?

— Да, спасибо.

— Отлично. — Капитан повернулся к стене, и она раздвинулась.

Никак не могу понять, почему в тюрьмах так любят синий цвет? Нежно-васильковая униформа, лазоревые папочки с личными делами, голубые стены, индиговый пол, бирюзовый потолок из газосветных плит. Нулевая секция представляла собой стандартный тюремный блок на пять камер с карцером. Выглядело это как коридор два на пять метров с шестью дверьми из прозрачного пластика по стенам. В торце коридора стоял привинченный к полу ультрамариновый стол и такой же стул, за ним виднелись две двери. Одна, как я помнил, в ванную комнату, другая в кладовку. Витал легкий запах озона — следуя заложенным еще в средневековье традициям, тюрьма щепетильно заботилась о здоровье приговоренных.

— «Психованную» опять кормят, — отвлек меня от осмотра капитан. За прозрачной дверью карцера трое надзирателей пытались удержать на полу заключенную, манипулируя при этом тарелками, большой воронкой и стаканом. Женщина выглядела так, словно обед просто вывалили ей на голову. — Уже третий год одно и то же. Глухой случай.

— А она точно нормальная?

— Я не уверен, но врачи говорят, что в норме. Ладно, ты на нее еще налюбуешься. Давай лучше пароль проверим. Открой четвертую камеру.

Я подошел к двери рядом со столом и громко произнес: «Четыре!». Дверь быстро и бесшумно втянулась в стену, открыв проход в пустую комнату.

— Закрыть!

Компьютер секции послушно выполнил команду.

— Отлично! — обрадовался капитан, — Тебя оприходовали. Итак, камера номер один. Элен Аускас. Приговорена к смертной казни за убийство охранника и семилетней девочки при ограблении ювелирного магазина. Подала прошение о помиловании. С тех пор постоянно ходит из угла в угол. Даже ест на ходу.

— А спит как?

— Не знаю, по ночам меня здесь не бывает, — игнорировал шутку капитан. — Камера три. Айра Левин. Убила своих новорожденных детей. Двойню. После этого внезапно уверовала, без молитвы минуты не проводит. Тоже надеется на помилование. Вторая камера свободна.

— Как?

— Не волнуйся, заключенная номер два кукует в карцере. Диана Боровая. Умышленное убийство из хулиганских побуждений. Подавать аппеляцию и прошение о помиловании отказалась, несколько раз пыталась покончить собой. Мы ей из карцера мини-психушку сделали. Мебели в шестом номере не положено, стены и пол обили матами, держим в «мягких» наручниках. И так уже три года. Она у нас старожил…

В этот момент открылась дверь карцера, и оттуда с руганью выскочили охранники. Судя по количеству жратвы на их униформе, кормили приговоренных неплохо. Двое из надзирателей, забрав поднос и воронку, сразу вышли из секции, а один направился к нам:

— Вот с-сука, все харчо нам на ноги вылила…

— Знакомься, Карл, — перебил его капитан, — Слава заменит Стефана на время отпуска.

— Ага, неплохо. — Он вытер руку о рубашку и протянул мне. — Карл Вихнер, твоя смена за моей. Не опаздывай.

— Вячеслав Трошин, — пожал я его липкую ладонь, — постараюсь менять вовремя.

— Извини, Слава, мне нужно отмываться. — Он ушел в ванную, а я, под внимательным взглядом капитана, встал напротив карцера и громко скомандовал:

— Шесть!

Обычная восьмиметровая камера. Правда, без стола, койки и радиоприемника. Все обито толстыми поролоновыми матами. Тощая девица сидела в углу, привалившись спиной к стене. Бурые спутанные волосы с кусочками серой грязи, коричневые разводы на лице — похоже, после «обеда» ее обтерли не слишком старательно. Комбинезон, правда, был не очень драный и вымазан в меру.

Заключенная, неловко помогая себе скованными за спиной руками, поднялась. Я заметил, что наручники действительно «мягкие», с прорезиненными изнутри «браслетами». Но, тем не менее, вытерпеть их даже сутки казалось невероятным. А три года…

— Чего надо? — хрипло спросила она. В личном деле ей приписывалось двадцать восемь лет. Щуплое тело тянуло от силы на четырнадцать, по лицу можно было дать все сорок. — Чего пялишься?

— Я — новый надзиратель…

— Ублюдок ты! Одного я уже грохнула, и до тебя дотянусь! — заорала она изо всех сил.

— А я вот никого не убивал. Это, наверное, ненормально, да?

— Идиот, — откликнулась она, однако уже не так выразительно.

— Ну что ж, — пожал я плечами, — вот и познакомились.

Конец ознакомительного фрагмента.