Свадьбы и карты

Александр Петрович Пальчун

Два ловких, не лишенных юмора авантюриста спасаются от преследований. Они ведут кочевую, полную приключений и опасностей, жизнь. За ними охотятся влюбленные женщины, правоохранители и местная мафия. Выручает их только невиданная изворотливость.

Первая женитьба Филюка

— Что еще рассказать о Филюке? — продолжил свой рассказ Иван Густолес. — Пару лет до нашей астраханской встречи его вышибли из театра. И правильно сделали. Виной тому его легкомыслие, непредсказуемость, авантюризм, хроническое влечение к женскому полу и вместе с тем иной раз такая наивность, что просто диву даешься.

Я встретил Филюка в один из нелегких периодов его жизни — он только что развелся с женой, оставив ей все свое нехитрое имущество. Он рассказал, как это произошло.

— Ваня, когда меня уволили из театра, я придумал для себя новое занятие — выдавал себя за риэлтора. Находил в интернете владельцев домов, желающих продать или обменять их, и предлагал свои услуги. В отличие от настоящих специалистов (впрочем, какие они специалисты?) никакого задатка не требовал, чем очень располагал к себе. Далее действовал по обстоятельствам. Осматривал дом, хвастался своими прежними заслугами, поначалу отказывался от предложения пообедать, а затем все-таки уступал клиенту — оставался на ночь, поскольку якобы мой обратный поезд или автобус уходил следующим утром.

На следующий день после долгих уговоров все-таки соглашался на скромный задаток, и то лишь затем, чтобы избавить людей от угрызений совести — ведь не должен человек работать бесплатно.

Как правило, на этом этапе наша сделка и заканчивалась. Я уезжал, оставляя неверные координаты. Если клиенты попадались настолько наивными, что разыскивали меня и донимали звонками с требованием выполнить обещанное, я просил выслать дополнительную сумму на возросшие расходы. Сеанс излечения от глупости иной раз затягивался на несколько месяцев.

В то время жил я припеваючи — еще никого не привлекали к уголовной ответственности за чью-то благодарность, пусть и преждевременную.

И вот однажды ехал я поездом к очередной своей жертве, — рассказывал Филюк. — На одной из станций в купе вошел жизнерадостный толстяк с тонкой полоской щегольских усиков и аккуратной бородкой. Он лихо забросил саквояж на верхнюю полку и весело протянул руку для знакомства. Я сразу сообразил, что человек он бывалый и компанейский.

Звали моего попутчика Николай Маркович Градополов.

В дороге знакомятся быстро. Вскоре на столе появилась бутылка коньяка и шоколад, извлеченные из саквояжа моего попутчика.

Через каких-то полчаса вагонное купе превратилось в исповедальню. Вероятно, причиной откровения с моей стороны стал не только коньячок, а и бородка Градополова, без должного ухода способная превратиться в бородищу священника. Подкупало и его внимание к собеседнику. А что уж совсем расположило — он нисколько не удивился, когда я рассказал о своем методе зарабатывать на жизнь.

Я объяснил ему, что еду к владельцу небольшого заводика по производству пластмассовых изделий. Судя по всему, бизнес у моего будущего клиента идет неплохо — к уже имеющемуся домику он захотел прикупить еще один, поближе к столице.

— Мое дело, — объяснил я Градополову, — получить хороший аванс. А если человек окажется приятным, сведу его с настоящим риелтором — пусть занимаются. Не переношу эту тягомотину — подбирать дома. То им маленький, то большой, то чтобы рядышком было озеро или речка…

— Сочувствую. Очень хлопотное, а главное — малоприбыльное занятие, — заметил мой попутчик.

— Не скажите. Иной раз попадаются такие лопухи, на предоплату которых можно прожить месяца три.

— Нет-нет, не спорьте. Я знаю, что говорю, — возразил Градополов. — Вот сколько вы получаете задатка?

— От десяти до пятидесяти тысяч.

— А иные могут и совсем ничего не предложить. Ведь так?

— Случается и такое.

— Вот видите! А у меня никогда не бывает проколов.

— Вы тоже риэлтор?

— Боже сохрани! Я раньше картинами торговал. Находил клиентов и меньше миллиона за полотно никогда не получал.

— Миллиона?! — удивился я. — Но где же набраться таких дорогущих картин? Репины и Левитаны давно уже повымерли.

— Вот и хорошо. А их картины остались. Но беда в том, что настоящих авторских полотен мало, а желающих приобрести их с каждым годом прибавляется. И работы эти все дороже. А если появится ранее неизвестная — тут уж цену заламывай, не скромничай! За ученический рисунок или акварельку столько отвалят, что вам, Вениамин Андреевич, года два надо трудиться. Вениамин Андреевич, давайте на «ты» — по-простому, без церемоний.

— С удовольствием, Коля. Давно хотел предложить, а то как-то неловко. Но где же ты находил подлинные работы?

— Венечка, мне Левитанов и Репиных рисовал один мой знакомый — его за пьянство выперли из Суриковского. Так вот, после того как что-то намалюет, он сверху заново грунтует полотно, а затем делает какой-нибудь пейзаж.

— А в чем секрет?

— Дело в том, что я коллекционерам представлялся таможенником. Якобы мы на границе задержали партию картин великих мастеров, которые хотели вывести за кордон под видом обыкновенной мазни. Теперь таких проходимцев хватает. Но если знающий человек аккуратно уберет верхний слой, то… получит настоящего Айвазовского.

— И верили?

— А как же иначе? Если прятали, значит было что прятать.

— А когда смывали, не догадывались?

— Веня, в том-то и дело, что разделить два слоя очень непросто. Обязательно подпортишь нижний, затем приходится его подправлять. Конечно, подлинность немного страдает. Но для покупателя это не важно. Главное, он-то уверен, что обладает шедевром, и со временем обязательно внесет его в реестры и каталоги — картина приобретет официальный статус. Для этого и существуют покупные эксперты. Доверие друг к другу — прежде всего.

— Без доверия в наших делах никак, — согласился я.

— Правильно говоришь. Мое дело продать, а уж дальше пусть сами занимаются. Но бросил я это занятие, — неожиданно сказал Градополов.

— Почему?

— Не в моем характере. Очень уж хлопотно. Клиенты попадаются осторожные. Сто раз, подлец, приценится, двадцать раз, сквалыга, начинает торговаться. Сил моих нет наблюдать, как он не хочет расставаться с деньгами! И видит наживку, и боится заглотить. Недоверчивая это публика — любители живописи. Так что я поменял специальность.

Градополов широко улыбнулся, отчего его усики разъехались до ушей. Сразу стало понятно, что его новое занятие намного лучше прежнего.

— И чем теперь, если не секрет, занимаешься?

— Давай еще по одной, — Градополов плеснул в стаканы коньячку и добавил, — донжуанствую потихоньку, работаю кочевым женихом.

Я едва не поперхнулся от услышанного.

— Это, Венечка, намного интересней, — улыбаясь, продолжил Долгополов. — У меня ведь теперь двадцать домов. И в каждом из них меня ждут не дождутся. И ни одна из подруг не терзает меня, как эти чертовы антиквары. В зимнее время отправляюсь к какой-нибудь вдовушке на юг, а летом — в среднюю полосу. Я обожаю умеренную природу. Сколько у нас настоящих ценителей живописи? Настоящих, то есть денежных, десятка три, не более. А разведенных женщин, и вообще женщин? То-то же. А главное — перспектива! К семидесяти годам на каждого из нас будет приходиться по семь особей противоположного пола.

— К семидесяти уже не интересно.

— Правильно говоришь. Так что не надо откладывать это занятие на будущее.

— И как ты с ними знакомишься?

— С женщинами? Ясное дело как — сначала по переписке. Для первой стадии у меня заготовлены шаблоны. К слову, по мере накопления опыта, стартовые письма подправляю. Результативность повышается. А дальше еду к ней и начинаю артподготовку.

— Что начинаешь?

— Веня, ты как маленький. Начинаю атаковать ее влюбленными взглядами, восторгаюсь, тяжело вздыхаю. А там — по обстоятельствам. Если за столом усиленно наливает, значит, надеется раскрепостить и сама не против раскрепощения. Тут уж не робей! Начинаю целовать ее ручки, а свои распускаю. Между нами, Венечка, ахиллесова пята у женщин немного выше, чем у греческих персонажей. В нынешней моей профессии главное — натиск. Не будь свиньей! Не издевайся над женщиной. Она и так, великомученица, года два, а то и все три в одиночестве погибала. Ей поначалу стеснительно. Зачем же продлевать ее муку? Нет, Веня, это не по-мужски.

— А если она перед этим была замужем и овдовела совсем недавно?

— Ты меня удивляешь. Все мы когда-нибудь овдовеем. И что? Бессмысленно заливаться слезами. Зачем подолгу скорбеть? Ты человек наблюдательный — работаешь с людьми. Вот скажи, кто тебе чаще попадался — веселые вдовушки, или веселые замужние дамы? Если ходит грустная и вся издерганная, можешь не сомневаться — замужем. По справедливости, так замужних чаще бы надо утешать. Мало того, что супруг, подлец, живучий попался, так ему еще все не так — то в доме не прибрано, то котлеты пережарены…

— Коля, но извини, это все-таки очень хлопотно — сразу столько женщин.

— Согласен. Но пока справляюсь.

— А если начинают склонять к женитьбе?

— А вот это, Веня, тревожный сигнальчик. Тут уж приходится на некоторое время расставаться. И желательно, чтобы инициатива исходила с ее стороны. В таких случаях я оставляю свои вещи в неположенном месте, рубаху снимаю навыворот, бросаю где попало. Ботинки в прихожей — в разные стороны. Ее начинает раздражать моя расхлябанность. А я оправдываюсь, что вырос в детском доме, к семейным порядкам не приучен. Она замечает: «Это сразу понятно». «Ах, так, — отвечаю, — попрекаешь меня сиротством?!» Одним словом, возмущаюсь и уезжаю в оскорбленном виде. Но главное, чтобы без серьезного скандала. Она через полгодика одумается, мы помиримся, и я снова ее навещу.

— А если она спокойно переносит твои слабости?

— Тогда лучше всего ее к кому-нибудь приревновать. Например, к кузену, с которым она целовалась при встрече. Ревность, мой дорогой Венечка, это вроде как бы и недостаток, но с другой стороны — доказательство твоей влюбленности. Им нравится, когда их ревнуют, но чтобы в меру и, не дай бог, без рукоприкладства.

— Но двадцать домов, Коля, уж ты меня извини, это слишком.

— Ну, двадцать, это я сказал для округления. На самом деле на сегодняшний день — семнадцать. Но все равно, согласен, тут без выдумки не обойтись. Иной раз приходится сообщать «И рад бы приехать, да не могу — попал в ДТП». Но ни в коем случае не говорю, в какой травматологии нахожусь. Бабы они сердобольные — обязательно приедет. Даже если напишешь, что стал инвалидом, гарантии нет, что не припрется. Но чаще всего я сообщаю, что запил — запил с горя от разлуки с ней. И мне надо время, чтобы залечить рану — не могу простить себе, что уехал. Мол, внутренний голос и день и ночь меня укоряет. Вот теперь заливаю его, чтоб он захлебнулся! Я ведь, дорогой мой, в своем деле достиг такого мастерства, что могу соблазнить любую женщину.

— Извини, Колян, здесь ты малость переборщил. Не любую, — усомнился я.

— Любую в том смысле, которую захочу. А остальные мне и даром не надо.

— Все равно сомневаюсь. Я вот, например, еду к владельцу завода. На восемьдесят процентов уверен, что дело выгорит, и задаток свой получу. Но остальные двадцать, как ни крути — под вопросом.

— Это у тебя под вопросом. А у матросов нет вопросов! Если бы я ехал к твоему клиенту, то будь спокоен — понаставил бы ему рогов.

— Все равно не верю. Женщины всякие попадаются.

— Хорошо. Давай поспорим.

— На что именно?

— Деньги меня не интересуют. Главное — принцип. Спорим, что я соблазню супругу твоего клиента — владельца завода.

— Но я планирую пробыть у него всего один день, в крайнем случае, сутки.

— Господи! Сутки! Да за это время троих в постель затащить можно! Ну, что, спорим?

Как и положено, мы закрепили наш спор рукопожатием. Градополов разрубил руки ребром ладони, после чего допили коньячок.

Через пару часов мы с моим попутчиком вышли на станции, взяли такси и поехали к моему клиенту. Вот уж кому не позавидуешь — ему предстояло встретиться с двумя «специалистами». На его счастье, или несчастье, владелец завода был в отъезде.

Гостей встретила его жена Анастасия Петровна и их дочка Любаша — девушка лет двадцати пяти.

Сразу скажу, что Любаша была намного привлекательней маменьки, о чем Градополов не преминул с сожалением сообщить, когда мы остались вдвоем.

— Поторопился я, Веня, с нашим спором. Мне надо было определяться после прибытия.

— Ничего не знаю, — я пресек его попытку изменить условия спора. Конечно, можно было уступить, но мне Любаша и самому приглянулась.

До этого момента я не совмещал свою производственную деятельность с женским вопросом. Но теперь, то ли от выпитого в дороге, то ли от присутствия опытного специалиста, меня стали навещать соблазнительные мысли: «А почему бы и нет? Одно второму не помеха».

Хозяйка дома встретила нас более чем гостеприимно. И через пару часов я вынужден был признать, что спор с Градополовым я, скорее всего, проиграю — уж больно живо у них с Анастасией Петровной все завертелось. Он рассыпался мелким бесом, разве что ножкой не шаркал. Расхваливал дом и обстановку, затем перешел на женские наряды, за ужином то и дело восхищаться блюдами и винами.

Вскоре я мысленно начал даже возмущаться: «Провалиться мне на месте! Она ему тоже глазки строит!»

Дошло до того, что основная причина моего визита — покупка нового дома — отодвинулась на второй план. Да что там на второй! О приобретении особняка вообще никто не заикался. Я оказался вроде как бы на подхвате, пристяжным к главному и основному гостю — Градополову. К его чести, он оказался внимательным — заметил мою уязвленность. Когда вышли покурить на веранду, Градополов приободрил меня:

— Веня, перестань! Подумаешь, проиграл.

— Еще не проиграл.

— Пока, да. Но мы с Настюшей договорились…

— С кем?

— Хорошо, с Анастасией Петровной. Мы решили, что эту ночь я проведу в ее спальне. Ее муженька все равно нет, зачем же нам прятаться по углам?

— А дочка?

— А дочку ты возьмешь на себя. Я ведь сразу заметил, она тебе приглянулась. Если кто и проиграл, та это я.

— Как ты можешь?! Что за глупость! Мне под сорок, а ей двадцать пять.

— Веня, оставь свою математику.

— Нет-нет. Я не собираюсь тут околачиваться неделю, а то и месяц. Знаю я эту канитель.

— О какой неделе ты говоришь?! Девка прямо вспыхивает, когда оборачивается в твою сторону. Если точнее — пылает. Уговаривает маменьку, чтобы завтра тебя не отпускала. Это между нами — я тебе ничего не говорил. Я так понял, Настюша, не возражает против выбора дочери.

— Настюша?!

— Да перестань ты! Хорошо — Анастасия Петровна.

Градополов огорошил меня новостью насчет хозяйской дочери. Я уж и не знал, радоваться мне, или огорчаться. Вся моя прежняя стройная философия зашаталась и вот-вот готова была рухнуть. Я лихорадочно обдумывал ситуацию. Сосредоточиться не удавалось. Как-то помимо воли выходило, что вся моя прежняя жизнь была не очень разумной. Почти сорок лет, а что имею? Прыгаю с места на место, семьи нет. И что дальше? А Любаша и в самом деле хороша. Да что там хороша! Красавица, каких поискать! Недаром Градополов, подлец, сокрушался. Невинная девушка, а он, развратник, туда же.

Но при всем моем желании я не осмеливался пойти путем, подсказанным профессионалом. Если между мной и Любашей что-то и будет, — подумалось мне, — то это должно быть всерьез. Вплоть до женитьбы! А почему бы и нет?

Но тут меня вновь начали одолевать сомнения — а достоин ли я такой красавицы? А согласится ли девушка связать свою жизнь со мной, почти стариком? Ведь не зря же сорокалетний Монтень сокрушался: «Вот и все! Молодость позади, и теперь я развалина!»

Я поделился своими сомнениями с Градополовым, но он только расхохотался.

— Вот видишь, Веня, к чему приводят глупые книжки! Твой Монтень философствовал во времена, когда на улицах среди бела дня ведьм отлавливали. Тогда еще не понимали, что ведьмой женщина становится к старости, да и то не всякая, а только замужняя. А твоя Любаша — ангел. Ух, проказник! Губа у тебя не дура!

— А что скажет Анастасия Петровна?

— Настюша? Я прозондировал на этот счет. Она о тебе хорошего мнения. Говорит, профессия серьезная — риэлтор. А главное — не малолетний шалопай, который поматросит и бросит.

— Я не брошу!

— Молодец! Я бы тоже такую не бросил. Ладно, ладно, не ревнуй. Мне и Настюши хватает.

Еще через часик Градополов вернулся от хозяйки с новыми сведеньями.

— Я между делом заикнулся, — сказал он, — что ты воспылал к Любаше.

— Воспылал?

— А разве нет? Меня не проведешь. Да Настюша и сама это заметила.

— И не возмущалась?

— Ты меня удивляешь! Какая мать станет противиться счастью своей дочери? Если понравились друг другу, то лучшего и не придумаешь. А тебе так вообще благодать!

— В каком смысле?

— Ну и шельмец! Еще и спрашивает. Да во всех! За материальную сторону я уж молчу.

— При чем здесь материальная сторона?

— А при том, что будешь кататься, как сыр в масле. Ее папаша отпишет на тебя половину заводика. А со временем и все предприятие сделается твоим. Дочка-то у них одна. И зять один.

— Какой зять?

— Честно скажу, очень бестолковый. Зачем ты взялся спорить со мной!

— Коля, уже не спорю.

— Тогда женись и будем считать, что если кто и проиграл, так это я.

Вот что значит вовремя встретить опытного наставника! — продолжил свою историю Филюк. — Вся моя жизнь в один день круто переменилась, причем — в лучшую сторону.

Теперь при общении с Любашей я расхрабрился до такой степени, что во время прогулки взял ее за руку. А еще через два дня поцеловал. А когда люди целуются, то весь мир вокруг них начинает вертеться калейдоскопом. Каждое следующее мгновение лучше прежнего. Появляется смех и веселье. Сыплются шутки, меняются наряды.

И вот, я уже не в походной джинсовой паре, а в черном и строгом костюме, а Люба рядом со мной — в подвенечном платье.

Свидетельницей со стороны невесты была школьная подруга Любаши, с моей стороны, конечно же, Градополов. Он согласился поддержать меня в столь торжественную и ответственную минуту.

Сразу же после венчания и всех формальностей в загсе мы с Любой задались вопросом, в каком месте нам лучше свить свое счастливое семейное гнездышко? Я предложил первое время пожить у меня. Слава богу, благодаря моей профессии, я обзавелся собственным домиком. Конечно, не таким роскошным, как у родителей невесты, но тоже недурственным.

— Там никто нам не будет мешать, — сказал я своей ненаглядной супруге. — А здесь я чувствую себя не в своей тарелке. Непривычно — вроде как на иждивении.

— Нет, мы поселимся у меня, — ответила Люба. — Мой домик тоже приличный. И Бугорков обещал помочь.

Я удивился:

— Какой Бугорков?

Теперь настала очередь удивляться моей молодой супруге.

— Что значит, какой? Николай Степанович. Ты приехал с ним, и не знаешь его фамилии?

— Какой фамилии?

— Ты приехал, как риэлтор, подбирать дом? Так?

— Так.

— К владельцу завода?

— Правильно.

— А его фамилия Бугорков. Бугорков Николай Степанович.

— Бугорков!.. А твоя?

— Венечка, что с тобой? Моя — Градополова. Она и в нашем брачном свидетельстве записана.

— Отец и дочь под разной фамилией?

— Какая дочь? У Бугорковых нет никакой дочери! Есть два сына — учатся в университете. Один — в юридическом, а Сергей, старший — на философском факультете.

— А ты?..

— А я не учусь. Я у них четвертый год вроде как домработница — по хозяйству. Люди хорошие — не обижают. А теперь и вовсе золотые — тебя привезли, мой ненаглядный.

— Ты хочешь сказать, Николай Маркович и Анастасия Петровна — муж и жена?!

— А кто же они по-твоему, если спят в одной постели — как и мы с тобой.

— И он ее не соблазнял?

— Как не соблазнял? Наверное, соблазнял — лет двадцать назад. Но скорее всего, она его соблазнила. Я расспрошу Анастасию Петровну — она мне все расскажет. Венечка, ты меня удивляешь своими вопросами. Дай я тебя поцелую.

Когда я оправился от потрясения, — закончил свою историю Филюк, — то припомнил обстоятельства нашего знакомства в поезде с Градополовым, вернее, с будущим моим клиентом и владельцем завода Бугорковым. Припомнил и дал себе зарок, больше никогда не разглашать свои намерения случайным попутчикам.

Хорошо еще, что все поначалу закончилось сравнительно благополучно. Мы с Любашей некоторое время любили друг друга, и у нее, слава богу, не оказалось троих, ранее незаявленных, детей. Но потом я случайно узнал, что Бугорков сплавил мне Любашу, как бывшую свою любовницу. А вот это мне совсем уж не понравилось — и нам пришлось расстаться.