Похождения Аркадия Бобрика

Александр Петрович Пальчун, 2022

Авантюрный роман о приключениях начинающего провинциального писателя, оказавшегося в столице.

Обнаженная Фрейя

Если не дай бог случилось, что вас угораздило родиться сиротой и вы мечтаете обзавестись многочисленной родней и друзьями, на конверте укажите обратный московский адрес. Сразу поймете, как много людей вас обожают, любят и помнят.

Аркадий еще с детства знал Леонида Худовяка — оформителя посторомкинского керамического завода. Леня Худовяк появился у них в третьем классе и сразу же получил кличку Художник. И дело тут вовсе не в близкой по звучанию фамилии. Как-то маленький Леня присел на крашеную скамейку, а когда его в тот же день поставили в угол, своим выпуклым невысохшим местом изукрасил стену. От настенной живописи избавились только через год во время ремонта.

Совершенно очевидно, если ребенка с малолетства называют художником, то ему ничего не остается, как сделаться им.

Особым талантом Леонид Худовяк не блистал, но однажды удивил художественный мир. Его пейзаж, отосланный на московскую выставку, оказался в центре внимания. Один из организаторов выставки, угнетенный утренним нездоровьем, повесил картину Худовяка кверху ногами. Истинные ценители живописи останавливались у полотна, единогласно прозванного «Отзеркаленным миром», и пытались проникнуть в замысел автора. Что он хотел сообщить? Появилось несколько версий. Одним словом, картина внесла сумятицу в головы знатоков.

На волне интереса к собственной особе Леонид Худовяк приехал в столицу, отыскал своего друга и одноклассника Аркадия Бобрика. Земляки сидели на веранде московского кафе, потягивали пиво.

— Аркаша, теперь я все буду делать кверху ногами, — поделился своими планами Худовяк. — Засохни все мои кисточки! Я испробовал столько стилей, а до этого не додумался!

— А если картину повесят правильно?

— Не повесят. Это все равно, что признаться — они лохонулись. Смеху-то будет. Я ведь, Аркаша, одно время черпал вдохновение в комнате смеха.

— Где?

— Смотрел на предметы, отраженные в кривых зеркалах. А они так все искорежат, что и Сальвадору Дали не снилось. Но в этой технике сегодня многие работают. А в нашем деле, как и в любом другом, главное — оригинальность. Надо удивлять. Например, закашляет оперный Ленский в своей партии — во всех газетах бедолагу помянут. Не исключено, что и пожалеют. Сигаретная мафия к его конфузу примажется, напишут — не то курил. Такие дебаты затеют, что наш герой появится на всех газетных полосах. Смотришь, через годик-другой уже кашляет в Ла Скала! А исполни он партию без сучка и задоринки — напрасная трата голосовых связок.

И у художников примерно такая же история. А еще в картине должна быть недоговоренность. Твое дело — срубить хорошие бабки, а критики пусть разбираются, что ты хотел сообщить. Между нами, Аркаша, мне с малолетства не повезло.

— Что родился в Посторомкино?

— Нет, тут все нормально. Я появился на свет без дефектов зрения, чтобы все виделось иначе. Легкий дальтонизм, или, скажем, сбитая фокусировка, искривленный хрусталик… чтобы как-то по-иному. Вот тогда бы я развернулся! И придумывать бы ничего не пришлось.

Но если уж сейчас улыбнулась удача, то надо мне, Аркаша, заякориться в Москве. Синусоида интереса в наивысшей точке. Ты не подскажешь, кто бы из меценатов мог заказать мне картину?

— Леха, дружище-красотище! Тебе здорово повезло — у меня тесть повернут на живописи.

— А он способен оценить… достойно?

— Обижаешь. У него собственное издательство, на гонорары не скупится. Я замолвлю словечко.

Аркадий сообщил Юле о новой восходящей звезде, она — своему родителю. Соболевский был в курсе появления в столице самобытного художника. Конечно, его репутацию немного подпортило то, что когда-то он учился в одном классе с его зятем. Но кто из нас не без греха?

Иннокентий Павлович курил трубку в своем кабинете. Дабы избежать упреков о задымленности со стороны домашних распахнул окно.

— Аркадий, и он согласен, никому не показывая картину, предложить ее мне?

— Обещал. А он — человек слова. Вообще-то мазилы не любят, когда их работы прячут от общественности. Но Худовяк из другого теста. Он получает удовольствие в процессе создания картин. А что с ними происходит потом, его не интересует. Вы хотите портрет или пейзаж?

Соболевский выпустил клуб дыма.

— Настоящий мастер творит по наитию. Пусть полагается на свое чутье. Ведь он никого не слушал, когда создавал… как она называется?

— «Отзеркаленный мир».

— Да-да, «Отзеркаленный мир». Жаль, что я узнал о картине с опозданием.

На следующий день Аркадий инструктировал товарища.

— Леха, перво-наперво открой личный счет в банке — Соболевский уже у тебя в кармане.

— А что бы он предпочел?

— Валяй, что в голову взбредет. Он так и сказал.

Худовяк немного погрустнел. Широченный вектор возможностей почему-то представился тупиком. Не хотелось рисковать после удачного старта.

— Городской пейзаж? Лесные дубравы?

— Боже сохрани! Никаких дубрав! У них в квартире и так не пройти среди этих дубрав. Живут как в лесу. На стенах елки, заросли, джунгли вперемешку с кедрами. Того и гляди на голову прыгнет какая-нибудь росомаха. Соболевскому надо исправить его берестяной вкус. Помешался на растущих досках.

— Может какую-нибудь нимфу или наяду?

— Это подходит. Надо его перевоспитывать, пока совсем не закостенел. Но сразу его из дебрей не вытащить. Пусть будет наяда, но где-нибудь на полянке, чтобы поменьше веток и побольше натуры.

Худовяк две недели изучал мифологию в библиотеке. У товарищей по цеху интересовался вкусами заказчика. К слову, ему подтвердили, что Соболевский на гонорары не скупится.

— Особенно, если подберешь правильную натурщицу, — посоветовал один из обладателей огромной коллекции собственных непроданных работ.

Конец ознакомительного фрагмента.