Злой человек

Александр Операй, 2022

Иван бесцельно бродит по пустым отсекам космического корабля. Он страдает бессонницей. Каждую ночь он видит кошмар и с ужасом наблюдает за разрушением огромного города на берегу океана. Странный сон подводит Ивана к безумию.

Глава 1

1

Иван долго искал это место.

Волны набегали на берег и сползали назад в океан так, будто здесь ничего не случилось. На многие километры вокруг простиралась пустыня. Мертвая и сухая. Она тянулась от побережья до горного хребта и проникала за стены города, разрушая остатки пригодной для жизни земли.

Океан отступал, оставляя после себя только песок да мелкие камни. Он уходил с каждым годом все дальше и дальше на юг, как больное животное, обреченное испустить дух в одиночестве.

Иван бросил взгляд на тусклые звезды.

Пора умирать.

Земля стала адом. Она дала ему познать свою слабость, страх и предсмертную муку. И в конце концов открыла самую страшную тайну: все было тщетно.

Лопата прошлась по кромке прилива. Целое утро она копалась на отмели в поисках хлама и теперь прятала вещи подальше от океана. Собака вильнула хвостом, разинула пасть и бросила на песок сломанный зонтик.

Иван улыбнулся.

Он как-то ляпнул в одном интервью, что придумал способ путешествовать в прошлое, но Лопата стянула все чертежи, и с тех пор мир обречён на погибель.

Теперь эта шутка не кажется глупой.

Он погладил собаку и взял в руки зонтик:

— Ждешь у моря погоды?

Вещица молчала.

Тишина натолкнула Ивана на мысль о безумии.

Он понял, что тоже был сломан. Его поведение и мышление в последнее время выходили за рамки принятой нормы. Многие поступки, которые он совершил, вызывали вопросы, а другие были откровенно плохими. Люди ему доверяли, считали своим, верили в превосходство разума над всем прочим, но болезнь оказалась сильнее. Он кое-что создал и оставил в системе. Маленький вирус способный влиять на искусственный интеллект Владивосток номер 5, просто лежит там, затерянный в бесконечных недрах памяти космического корабля.

Иван швырнул зонтик назад в океан. Лопата завыла и прыгнула следом. Она покружила по отмели и принялась лаять на волны. Её жалобы разбудили старого пса, который тихо похрапывал под машиной. Мармелад открыл единственный глаз и с тоской посмотрел на прилив. Он кое-как поднялся на лапы и поплелся к воде.

Иван окликнул его:

— Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!

Мармелад тряхнул головой, будто узнал знакомые интонации. Он шагнул Ивану на встречу, но где-то в машине прозвенел телефон и разрушил то робкое, нечаянное воспоминание об Алисе, которое потянулось от человека к собаке. Пес отвернулся и ушел к океану.

Иван снова глянул на звезды.

Кажется, сегодня тот самый день, когда нужно закончить дела. Закрыть дом. Что-нибудь объяснить своим глупым собакам. Отдать их кому-то чужому. Люди все еще покупают и продают бесполезные вещи. И эта неистребимая тяга приобретать даже тогда, когда в этом нет смысла, выдает их тревогу.

Все должно быть иначе.

Мир обязан разрушиться по-другому: Алиса снимет одежду в их общей спальне, и земной шар, тяжелый и пыльный, сдвинется с места, качнется и перестанет существовать. Иван бы простил ей измену, и то, что она умерла.

Мужчина взглянул на собак.

Лопата и Мармелад плескались в желе из медуз. Похожие на куски слизи из носа во время простуды, они валялись вдоль всего побережья. Разноцветные сопли. Синие, красные, желтые, фиолетовые. Когда-то Иван помогал им. Выброшенные приливной волной далеко за линию прибоя, они умирали, высыхая на солнце. Он возвращал их обратно. Ему было приятно смотреть, как океан качает в руках человека свои водянистые, скользкие звезды.

Теперь волны ушли от города прочь на многие километры и больше никогда не вернутся. Мегаполис раскинулся у подножия гор, что скрывают от глаз бесплодные земли, а дальше снова пустыня. И она широка и мертва до самого горизонта.

Лопата выскочила из воды и отряхнулась. Иван погладил её недовольную морду и помог забраться в машину. Она посидела на переднем сиденье, где обычно Алиса вытирала ей шерсть, и не дождавшись хозяйки, юркнула на пол. Выходить обратно под солнце Ивану совсем не хотелось, но нужно было проверить, как там Мармелад.

Старый пес отыскал чертов зонтик и пытался вернуться на берег, но прибой бил его по ногам и тянул назад в океан. Иван бросился в воду и взял собаку на руки. Кожа да кости. Старик давно должен был умереть. Может держался за жизнь только ради этого последнего бесполезного дела. Иван отнес его в тень от машины. Пес дышал тяжело и лизал передние лапы.

Мужчина порылся в карманах штанов и вынул пакетик конфет. Длинные жевательные «червяки» из фруктов, которые так любил Мармелад, теперь стали похожи на мертвых медуз.

— Я дам тебе пару штук, иначе Алиса будет ругаться.

Он вздрогнул, услышав, как теперь звучит её имя, и уронил пакет на песок. Мармелад разорвал упаковку одним быстрым укусом и проглотил все конфеты. Пес нахмурился, ожидая расплаты, но человек все молчал и молчал. Собака куснула его за штанину и проскулила что-то грустное на своем языке.

— Все хорошо.

Иван открыл заднюю дверь и впустил пса в машину.

Сломанный зонтик остался лежать на песке.

Пора уходить.

Небо полно дурных знаков: ржавь и медь.

Он взглянул на океан и почувствовал себя человеком, который потерпел кораблекрушение и только чудом остался в живых, но злая судьба посмеялась над ним. Вокруг была пустота.

Иван взял в руки зонтик и начертил на песке:

ВСЕ, ЧТО Я ЛЮБИЛ МЕРТВО.

ВСЕ, ЧТО Я ЛЮБЛЮ УМРЕТ.

Вышло не очень. Словно послание в бутылке от идиота. Этим вряд ли можно всё объяснить. Он подумал, что кто-то чужой не поймет его мысль. Ну и пусть. Все теперь посторонние друг для друга. Живешь сам по себе и умираешь один. Можешь посвятить целую книгу тому, как продал их мир и ничего не добился, Иуда.

Собаки скулили. Иван закинул зонтик в багажник и сел за руль автомобиля. Лопата ткнулась носом в затылок. Мармелад громко пернул, завалился на бок и сделал вид, что уснул.

— Я тоже рад тебя видеть, приятель.

Двигатель завелся с третьего раза. Кто-то другой давно бы избавился от старого, поржавевшего внедорожника, но Иван никогда не решался выбросить вещи только потому, что они перестали быть лучшими в своем роде.

Он оглянулся на океан и удивился тому, что все еще ожидал увидеть на его месте что-то другое. Он помнил, как волны поднимались из пустоты одна за другой и падали на песок. Надвигались на пляж сразу и отовсюду. Безумные, могучие, неукротимые, яростные, как сама жизнь. И удар за ударом и снова удар. Вода взлетает вверх гигантским протуберанцем и рушится вниз каскадом из брызг, увлекает ракушки и камни назад в океан. Нет никаких других звуков. Только прибой. Дикий рев, скрежет, шелест и плеск, взрывы, хлопки, бесконечные колебанья. Ветер приносит вкус соли, швыряет песок по всему побережью.

— Ты стал совсем некрасивый.

Машина с ревом выбралась из небольшой ямы и потащилась назад, туда, где на горизонте виднелись темные горы и белый, выцветший город. Огромный и неживой он медленно поднимался вверх над пустыней. Небоскребы, деловые и развлекательные центры, банки, магазины, скелеты заводов и фабрик, бесконечные плетения многоэтажных домов, собранных в микрорайоны вдоль побережья — все это выглядит, словно надгробья на кладбище. Пустые, бессмысленные напоминания о прожитой жизни.

Вот те вещи, которые будут хранить память о человеке: крест, стела, обелиск и плита.

2

Дорога тянется вдаль. Взгляду не за что зацепиться.

Иван покрутил радио в поисках новостей и услышал собственный голос, записанный во время давнишнего интервью в центре сканирования и картирования головного мозга:

— Люди остаются жить на Земле потому, что не верят в спасение после смерти. Они говорят им нужен миссия, кто-то вроде Иисуса Христа, только без распятия и воскресения. Разве можно переродиться, не умерев? Разве можно спастись, не принеся жертву? Я был воспитан как православный, но считаю, что сознание человека является частью материального мира, и оно обусловлено лишь математикой, логикой, законами физики, химии и биологии. Никаких магических трюков и потустороннего духа в нем нет, но люди по-прежнему задают одни и те же вопросы. Этот бесконечный спор тянется еще от Декарта и, кажется, никогда не прекратится. Небеса лишь метафора для накопителя данных. Ваш Бог раздает информацию, а не души. Я говорю вам: мы смоделируем все необходимые процессы, которые происходили в мозге человека при жизни. «Загруженный пассажир» избежит невесомости, космического вакуума и излучения опасного для организма. Он сможет путешествовать на неограниченные межзвёздные расстояния и найдет новый дом. Мы дадим ему идеальное тело, идеальную жизнь.

Лопата снова ткнулась Ивану в затылок. Он остановил машину и посмотрел на собаку. Глаза широко открыты, взгляд насторожен, дышит часто, неглубоко. Он достал из-под сидения бутылку и налил немного воды прямо на пол. Лопата принялась жадно хлебать, подставив пасть под струю. Он погладил ее и подумал о том, что больше ничего не чувствует.

Сегодня тот самый день, когда депрессия решила окончательно его доконать.

Мармелад зарычал. Пес пролез между сиденьями и уставился в лобовое стекло. Со стороны города приближалась машина. Легкий грузовик с затемненными окнами несется через пустыню, оставляя после себя клубы пыли и грязный след сажи в пустом и выцветшем небе. Водитель гонит, как сумасшедший, словно желая погибнуть до того, как планета превратиться в огненный шар. Две доски для занятия серфингом, едва держатся на крыше грузовика и вот-вот доберутся до океана собственным ходом.

Иван оставил собак в машине и вышел наружу.

Воздух горячий и неприятный. Дышать тяжело. Солнце медленно поднимается над океаном. Он поправил широкополую шляпу, протер очки тыльной стороной ладони и накинул на лицо защитную маску. Легкая ветровка и штаны хорошо отражали солнечный свет, но к полудню, и они перестанут спасать от жгучего взгляда светила.

Грузовик скатился вниз к побережью и дребезжа тормозами остановился рядом с машиной Ивана. Когда пыль улеглась из кабины выпрыгнул высокий, худой паренек. Он весь перемазался кремом и походил на облезшую чайку.

— Я знал, что найду тебя здесь.

— Возвращайся домой, Михаил. Солнце скоро будет в зените.

— У тебя там собаки?

— Скорее Страшилы, которым не хватает ума.

— Слышишь, любимая, у Ивана в машине собаки! Я же тебе говорил.

Двери пикапа открылись, и совсем юная девушка медленно выбралась из машины.

Иван взглянул на неё. Нет. Ничем не похожа. Просто еще одна малолетка. Такая могла бы спокойно сидеть за уроками в школе, а после играть с подружками в куклы, куда уж ей быть чьей-то женой.

Девушка прошла по песку мимо мужчин. Её круглый живот выпирал из-под просторной одежды, как мячик. Она заглянула в салон внедорожника и, увидев собак, взвизгнула от восторга:

— Миша, мы должны забрать их себе!

Девичий голос был таким звонким, что на секунду Ивану почудилось, будто это Алиса сейчас играет с Лопатой, смеется над ней и чешет собаку за ухом.

Он отвернулся и окинул взглядом пустыню:

— Когда должен родиться ребенок?

— Тебе-то чего?

— У меня есть подарок.

Парень поковырял языком в передних зубах и улыбнулся.

— Хочешь отдать нам собак?

Иван не ответил. Он вынул из кармана ветровки старую книгу, которую думал оставить на берегу океана в том месте, где погибла Алиса. Она любила читать. Верила, что каждый хороший рассказ делает человека чуть лучше.

Михаил пролистал пару страниц.

— Сказки теперь никому не нужны.

— Алиса мне говорила, что Страшила был умным, Дровосек имел сердце, а Лев обладал смелостью без всякого волшебства. Они научат ребенка верить в себя и свои силы.

— Мне нравилась твоя жена. Я даже был в неё влюблен какое-то время, но она была слишком наивна. Детям лучше жить не по книгам. Твои собаки не должны умирать.

— Все здесь погибнут.

— Ошибаешься, Ваня. Наш Господь Бог этого не допустит.

Иван помолчал.

— Мне жаль, что ты так и не смог убедить её сделать аборт и улететь с остальными.

Парень сжал кулаки. Струйка пота пробежала по лбу и размыла часть крема. Защитная корка на лице Михаила треснула, как скорлупа, и под ней оказался кто-то другой. Растерянный, злой, несчастливый.

Мармелад выбрался из машины и зарычал. Он нацелился чужаку в горло, но вместо прыжка лишь встал на задние лапы. Пес потратил последние силы на борьбу с океаном и только страх за Ивана заставил его вмешаться в конфликт.

— Мальчики, у вас все хорошо? — спросила девушка.

Лопата предательски виляла хвостом и лизала ей руки. Она всегда любила Алису чуть больше.

Михаил произнес:

— Мой друг предлагает тебе сделать аборт. Убить нашу дочь. Нашу красавицу Лину.

Девушка посмотрела Ивану в глаза, и он почувствовал, что каким-то странным и непонятным образом предал её. Теперь она знала какой он. В нем жила пустота, и оба они видели её также четко, как лица друг друга.

Она толкнула Лопату ногой и пошла в сторону океана. Собака взвизгнула, скорее от удивления, чем от боли, и поспешила убраться с дороги. Через мгновение девушка стала тенью на фоне огромного Солнца, которое все еще поднималось над бесплодной пустыней. Михаил какое-то время смотрел на багровый рассвет, зачарованный недоброй приметой, а затем опомнился и побежал за женой.

Сухой, изнуряющий ветер поднял в воздух пыль и песок. К вечеру в город придет песчаная буря и она будет выть и стонать несколько дней, разрушая остатки солнечных батарей и уцелевший промышленный центр.

Иван погладил Лопату и позвал Мармелада. Он помог собакам забраться в машину и наконец-то поехал домой.

Теперь у него не осталось сомнений.

Он знал о предательстве больше, чем невнятный рассказ о поцелуе в Гефсиманском саду. Люди поставили там туристический знак и взимали оплату за вход. Вот это место. Здесь в опасную, мрачную ночь свершилась судьба человека. Иуда предал Христа. Вор изменил судьбу христианского мира. Слегка переделанный на новый лад, но все еще узнаваемый Прометей, вновь стал изгоем.

3

Иван повернул в сторону скал и выбрался на дорогу, которая петляла по побережью вдоль окраины города и вела на маяк. Первые признаки цивилизации выдавали её запустенье. Ржавый знак перекрестка, пустые рекламные плакаты, разбитая остановка, покосившиеся столбы линии электропередач, брошенные автомобили, разграбленные, пустующие магазины, бутылки, пакеты, окурки, бумага, шприцы. Все это напоминало некий парк развлечений после заката сезона. Мертвые пальмы, как застывшие фейерверки, бесконечно взрывались сухими кронами в небе, празднуя окончание земной жизни. Песок прятал асфальт, и дорога исчезала и появлялась опять, то погружаясь, то всплывая обратно, будто некое фантастическое существо, которое обитало в океане пустыни и откликалось на вибрацию почвы под колесами автомобиля.

Все потеряло смысл. Ничто не служило первоначальному плану. Вещи, созданные человеком, превратились в песок. Мир, который Иван видел вокруг, миллиарды лет существовал без разумного взгляда, и вот опять возвращался к бестолковому прозябанию на краю спиральной Галактики Млечный Путь. Разум не нужен Вселенной. Скорее всего она ничего не знает о нем. Все звезды, планеты, туманности, квазары и черные дыры продолжат крутиться, лететь, расширяться, рождаться и умирать даже если на них не смотреть. Ничего не знать о гравитации. Ничего не ждать от уравнения Дрейка.

Машина медленно поднялась на вершину холма, и он увидел свой дом. Небольшой двухэтажный коттедж с подвалом и гаражом на две машины, который примыкал к высокому маяку, отчего из далека казался остатками замка. Заброшенный дворик, огражденный забором, выглядел как крепостная стена, окна и двери дома, будто бойницы, а маяк над землей, словно обветшалая башня, на вершине которой находился портал в другой мир.

Иван оставил машину в тени мертвых деревьев. Старый сад лишился былой красоты. Высохшая трава и цветы оторвались от почвы и валяются под забором, напоминая волосы старика, почерневшие стволы красного клена и дуба тянут свои жуткие, искривленные ветки к жестокому солнцу. Кусты можжевельника вдоль дорожки, которая ведет к маяку, все еще сыплют на землю мелкие листья-иголки, роняя их будто слезы о прошлом.

Собаки бросились к дому, оглашая двор радостным лаем, но никто не вышел на встречу. Они скулили под дверью и по-сиротски пялились на Ивана. Он проверил колеса машины, а затем медленно прошел через сад, подмечая пустые могилы, которые вырыл рядом с дубом напротив беседки, где Алиса, бывало, писала стихи.

Я только плоть

В желтом платье

Мое тело

Прекрасно

Я никогда не снимаю его

На первом свидании она завела разговор о мужчинах. Иван пригласил Алису в маленький ресторан в центре города. Она не стеснялась и заказала себе водку. Пока болтали Иван составил список имен, которые побывали у нее в постели. Своего не нашел, и Алиса предложила это исправить. Здесь и сейчас. Ради коллекции. Все равно все умрем. И тут в зал ввалилась толпа. Кто-то узнал её. Пара друзей и подруг. Стало поздно и, напившись с ними водки, Иван уехал домой ровно в полночь. Машина везла его на маяк, и он видел, как гасли фонари вдоль дороги. Прямо, как улыбка Алисы ему на прощание. Тогда он верил, что забудет её.

Иван впустил собак в дом, но сам остался стоять на пороге. Он бросил взгляд на гараж и подумал, что где-то там видел канистру бензина, и вся его прошлая жизнь, запертая в комнатах, ящиках и шкафах, может сгореть за секунду. Бесполезная мебель, книги, картины, одежда, посуда и даже запах KENZO. Огонь очищает. Выжигает заразу.

Он тряхнул головой.

Сегодня тот самый день, когда нужно закончить дела.

Иван вошел в дом и тщательно вымыл руки. Отражение в зеркале над умывальником все время смеялось над ним. В первые за много дней он увидел себя со стороны и понял, что стал похож на отца. Те же морщины на лбу, тот же загнанный взгляд и усталость, из-за которой лицо всегда кажется недовольным. Мужчина, который смотрел на него из глубины ванной комнаты, не был успешным, надежным или владеющим ситуацией. Он был напуган.

Ампулы с анестетиком и шприц лежали в аптечном шкафу у двери. Он взял их и направился в зал. Хозяину полагается уметь делать уколы собаке. Она могла заболеть. В этом нет ничего сверхъестественного. Любой человек способен научиться оказывать первую помощь. Облегчить боль, избавить животное от страданий.

Иван выкурил две сигареты.

Руки дрожали.

Он боялся сделать ошибку. Игла могла сломаться, и вытащить её самостоятельно в домашних условиях почти невозможно.

Мармелад спал на диване в гостиной.

Вся морда седая. Тусклая шерсть. Проплешины на лапах и на груди. Провисший живот. Старый пес почти ничего не любил. Только мармеладные «червяки» пробуждали в нем интерес к угасавшему миру. Иван положил перед ним пару конфет и сделал инъекцию в заднюю лапу. Мармелад заскулил, но не проснулся. Темная лужа собачей мочи растеклась по дивану.

Иван посмотрел на обеденный стол и стулья — такие нелепые и одинокие, как брошенные на свалке автомобили, как бездомные животные и манекены в витринах магазинов. В ноябре 1888 года Винсент Ван Гог нарисовал смерть в виде стула. Картина никогда не производила на Ивана должного впечатления. Ничего мрачного и пугающего. Красивого или очаровательного. Однако простая мазня скрывала идею, которую он понял только сейчас. Вот комната, вот стул и тот, кого не видно, человек только что был здесь, а теперь его нет, и с его уходом комната и стул потеряли всякий приемлемый смысл. Такова суть пустоты.

Иван налил в миску воды и поднялся по лестнице на второй этаж дома.

Спальня жены превратилась в алтарь. Он собрал сюда все её вещи. Фотографии, косметику, крема и лосьоны, книги и дневники, музыкальные инструменты, бесчисленные платья всех возможных цветов и оттенков, сотни пар обуви и кучу колготок, драгоценности и украшения, сумочки и палетки, ночные рубашки, пижамы, белье и флаконы KENZO.

Лопата свернулась калачиком на кровати. Она дремала на той стороне, где обычно лежала Алиса.

Иван покачал головой:

— Ты всегда заставляешь меня подниматься сюда, плохая собака.

Она показала язык. Ей было жарко.

Иван поставил миску с водой у двери.

Руки снова дрожали.

Он подозвал собаку, погладил её и попытался сделать укол чуть ниже шеи, но Лопата завыла, боднула его головой в подбородок и убежала. Иван упал на задницу и едва не вогнал шприц себе в руку, разом покончив с предстоящим кошмаром. В глазах потемнело. Некоторое время он сидел и ничего не делал, пытаясь совладать с содержимым желудка.

Где-то в доме звонил телефон.

Звук был резкий, как сирена скорой помощи. Иван сцепил зубы. Хорошо бы приехал какой-нибудь доктор и похлопал его по плечу, а потом забрал в палату с постоянным наблюдением и лошадиными дозами сульфозина. Под действием лекарства Иван рассказал бы страшные вещи. О том, что просыпается утром в старом доме на маяке и чувствует себя Дровосеком, будто ночью кто-то пробрался сквозь замочную скважину входной двери и сожрал его внутренности, оставив лишь тонкую оболочку, которая продолжает жить по инерции. В ней нет сердца, нет чувств. Она заржавела.

Если бы доктор спросил:

— Как дела?

Он бы ответил:

— Я залез в огромный шкаф, в задней стенке которого обнаружилась дверь, ведущая в другой шкаф, и в нем тоже была дверь, а за ней еще и еще. Я открывал их одну за другой пока, в конце концов, не понял, что потерялся.

Когда тошнота отпустила, Иван выбрался в коридор и ввалился в комнату для гостей. Он упал на кровать и спрятал голову под подушку.

Ему снился дождь.

Вода падает с неба. Холодные струи текут по лицу. И в этом есть что-то похожее на прощение. Ласка любимого человека. Такое не стыдно принять. Этому хочется верить. Кажется, что вода смоет грехи. Все умирает для жизни плотской и возрождается для духовной. Он понимает свое несовершенство и принимает его. Дождь наполняет все реки, моря и океаны. Кровь Земли пробуждает деревья. Ветер срывает зеленые листья и швыряет под ноги. Огромная молния на горизонте разрезает все небо и темные облака сотрясаются под натиском грома.

Он дернулся и проснулся.

Потолок слишком белый. Яркий свет настоящего мира бьет по глазам. Он обвел помещение взглядом лишний раз убедившись, что здесь нет ЕЁ фотографий. В том и вся суть. Остальную часть дома давно пора сжечь. Взять бензин в гараже, открыть газ, купить динамит, снести стены. Сделать хоть что-то, чтобы избавиться от гнетущего присутствия смерти.

Иван закурил и глянул в окно. Небо пустое. Ни облачка. Птицы исчезли, а самолеты никому не нужны. Некуда больше лететь. Ад на Земле.

Все идет к черту.

Сначала танцуешь и веселишься, а потом убиваешь собак.

И ничего.

Все еще жив. За пару затяжек многих других успели обмыть и отправить в могилы.

Земля жрет людей.

Пепел к пеплу, прах к праху.

В надежде на воскресение к жизни вечной.

4

В гараже было пыльно и сухо.

Канистра с бензином лежала на ящике для инструментов рядом с машиной Алисы.

На колесах песок.

В салоне запах KENZO.

Зеленая сирень, мандарин, мята и сера.

Даже в морге Алиса пахла кровью, океаном и ароматом духов. Мертвой она показалась Ивану похожей на журавля. Он стоял у открытой холодильной камеры и смотрел на жену слишком долго, чтобы остаться нормальным. Он подумал тогда, что все же оказался глупцом. Нужно было прятать эту птицу получше. Никому не показывать то, чем богат.

Кто-то чужой позарился на Алису.

Разбил ей лицо, выдавил глаз, утопил в океане.

Алиса мертва.

Края её раны бледны, отечны, безжизненны.

Она напоминает варёное мясо.

Молчит.

— Я не любил тебя.

Тишина.

Он стоял у тела жены в нерешительности. Потом понял, что никто его не накажет и поцеловал Алису в губы. Она была неприятной. KENZO и сладковато-гнилостный запах. И хруст пузырьков газа в разложившейся плоти.

Они такие сухие. Как бумага.

Какая она теперь там? Между ног. Эти две тонкие складки кожи и головка клитора. Запах и вкус. Мертвое влагалище. Ведро с остатками вчерашней еды и кожурой от картофеля.

Он поднял её веки. Мертвые клетки распадаются, но не разлагаются полностью. Треугольные, сморщенные участки, серовато-желтоватого цвета, на фоне прозрачной блестящей роговицы. Абсолютный признак смерти.

Её пальцы разбухли. Обручальное кольцо впивается в кожу.

Она умерла.

Иван отмахнулся от боли, взял канистру и вернулся домой. Он поднялся в спальню жены и облил все её вещи бензином. Призраки прошлого отражались на поверхности шкафа с одеждой. Он вспомнил один разговор незадолго до смерти Алисы.

Она говорила:

— Я всегда улыбаюсь. Мне плохо, но я улыбаюсь.

— Это хреново.

— Ну что ты? Всегда улыбайся! Когда тебе больно, одиноко и грустно. Улыбка даст волю отпустить свое горе. Человек может быть кем угодно. Если действительно чего-то желаешь, мечтаешь. Ты сможешь. Продолжай улыбаться. Верь! Все случится.

Он подумал о своих передних зубах. Они подгнивали. Хочешь не хочешь рот держишь закрытым. Скрываешь все недостатки. Молчаливый мужчина. Умный. Таинственный незнакомец с гнилыми зубами. Пора бы к дантисту, чтобы опять улыбаться. Но есть кое-что хуже, чем кариес в каждом резце.

— Ты умерла.

Простые слова гулко звучат в пустом доме, будто падают на пол под тяжестью веса.

Он поджег желтое платье, лежавшее у изголовья кровати, и наблюдал за пожаром до тех пор, пока пламя не тронуло его волосы и одежду.

Где-то внизу все еще звонил телефон.

Иван спустился на первый этаж и снял трубку в прихожей.

— Алло.

— Ты еще на Земле?!

Он посмотрел в потолок и прикинул, как скоро огонь расплавит крышу и все кирпичи вперемежку с цементом, балками, черепицей и прочим дерьмом рухнут ему на голову, вызвав смерть. Что будут делать глупцы, когда последний пророк окажется шарлатаном?

Иван бросил трубку и вышел во двор.

Шлейфы песка затмили часть неба. Ветер гнал пыльную бурю по всему побережью. Тучи ползли к маяку массивной волной, которая клубилась подобно туману и с каждой минутой поднималась все выше.

Лопата бродила в саду между могил.

Он позвал, но собака не подошла. Иван улыбнулся. Сам не знал почему. И сколько не пытался вернуть контроль над лицом, всякий раз терпел неудачу. Безумие подступило так близко и вот наконец воплотилось. Безудержный смех и веселье разрывали Ивана на части. Лопата бросила на него осуждающий взгляд и ушла.

В доме что-то трещало, ломалось и падало вниз. Стекла на втором этаже потемнели, а потом лопнули. Огонь вырвался наружу и тронул крышу.

Иван обернулся и понял, что больше никогда сюда не вернется.

На Земле все сгорит.

Он прошел через сад и забрался в машину.

В салоне всегда было тесно. Он вспомнил, как прятался здесь от проблем под юбкой жены: соленый вкус её тела и хохот. Алиса смеялась раздражающе громко. Так, словно знала, что навсегда останется глупой девчонкой.

— Жить, Ванечка, значит когда-нибудь умереть. Поцелуй меня там. Сорви еще одну розу в саду.

Он покачал головой.

— Я выцвел, как фотография. На старом снимке только куски слизи из носа. Белые, желтые, черные пятна. Я медуза в мертвом, испарившемся океане.

Иван глянул на пассажирское место, желая убедиться, что Алиса его понимает, но там было пусто.

Он вырулил на дорогу и поехал в сторону города.

Пыль и мусор. Трещины на земле. Ограда шатается под натиском ветра. Кажется, осень. Зима? Или лето? Трудно сказать. Всё увядает. Небо превратилось в песок и шелестит по асфальту.

На обочине погибают брошенные автомобили, останки заправочных станций, руины придорожных кафе, мертвые пальмы и провода.

Под мостом дрожит старая церковь.

Все двери закрыты, но служба идет.

Из динамиков на крыше часовни звучит старческий голос:

— Это не оживленная магистраль, что ведет ввысь. О нет, это дорога в ад.

Иван не смог разобрать другие слова.

Ветер задул с новой силой и все звуки слились в диком стоне и свисте надвигавшейся бури.

Город заносит песком. Вечный прилив. На улицах царит запустение. Автобусные, троллейбусные, трамвайные маршруты ведут к заводам, которых давно уже нет. Плакаты вдоль дороги рекламируют лучшую жизнь и продают барахло. Здания без окон и дверей зияют черными дырами. Тысячи пустых глазниц следят за Иваном. Школа, детсад, поликлиника, торговый центр, жилые дома. Одинаковые микрорайоны тянутся до самого центра. В большинстве из них давно нет ни воды, ни электричества. Многоэтажки превратились в семейные склепы. В квартирах валяются книги, фотографии, детские игрушки, мебель и трупы.

Городской парк с аттракционами выглядит скверно. Карусели покрылись ржавчиной и скрипят на ветру. Всюду ямы, камни, разрывы. Зал игровых автоматов, «Дом вверх дном», «Комната страха» и «Замок с приведениями» рассыпаются в прах, но все еще ждут новых клиентов. В торговых павильонах лежат сувениры, одежда и обувь, пляжные аксессуары, сумки и рюкзаки.

На площади у кинотеатра валяется памятник миру. Скульптуры людей несут на руках земной шар. Прикрытое трауром лицо женщины лежит на плече мужчины и плачет. На постаменте граффити: проклятия и молитвы.

Gott ist tot.

Отче! Прости им, ибо не знают, что делают!

Иван едет дальше.

Колеса автомобиля скребут по асфальту. Старая резина протерлась до корда. За целую вечность, что прошла с момента покупки машины, он так и не смог найти время поменять шины. Сделать что-то маленькое, никому ненужное, кроме себя самого. Впереди всегда маячила главная цель. Работа. Казалось здесь больше нечем заняться. Он обязан работать. Иначе все поглотит чувство вины.

Иван пробовал вспомнить, что же ему нравилось в жизни, но в голову лезли лишь глупости. Вкус сладкой ваты, книги, разговоры шепотом. Важное куда-то исчезло, высыпалось из карманов вместе с острым, скрипучим песком, который поднимался все выше в небо, готовясь накрыть город огромной пыльной тучей.

В конце улицы он заметил двух мужчин и женщину. Они рыскали по всему кварталу в поисках еды и припасов. Худые, грязные, в струпьях на коже. Больше не люди. Крысы на груде стекла от разбитой витрины продуктового магазина. Их засушенные голоса подстать ветру. Бессильное бормотание.

Женщина заметила машину и выбежала из тени подворотни на улицу под палящее солнце. Она потянула к Ивану свои худые, длинные руки: ветки мертвого дерева. Еще чуть-чуть и они сломаются под натиском ветра. Иван остановился и заглянул ей в глаза. Она не смутилась, даже не подумала отвести взгляд, только придвинулась ближе.

Безумная.

Одержимая.

Чудовищно уродливая.

Счастливая.

И это — последнее — вывело Ивана из оцепенения.

Он отдал ей остатки воды и собачью еду.

5

Больница едва уцелела в недавнем пожаре. Большое обгорелое здание без рам, без крыши. Трещины и тёмные провалы на стенах. Все вокруг покрыто чёрной коростой.

Люди и вещи исчезли.

Ветер поет.

Эти странные, одинокие стоны будто пришли с другой стороны. Трубадур запустения и развалин метет пыль и пепел по вспухшей земле. Он вроде как рад, что все здесь погибло. Теперь у него есть с чем играть.

Иван бросил машину на парковке для персонала и прошел через пост охраны в приемное отделение.

В зале ожидания пахло дымом и гарью. Пол в пятнах крови. На стойке регистратуры разбросаны документы. Смотровые завалены мусором. В шкафах и ящиках пусто. Ни лекарств, ни шприцов. Все разграблено и следы преступления исчезли в пожаре.

Он прошел по узкому коридору в глубь здания и замер у входа в центр сканирования и картрирования головного мозга. Левое плечо предательски дернулось. Дыхание сбилось. Иван опустился на колени и провел ладонью по остаткам скамьи у стены. Пальцы покрылись сажей. На оплавленном металле остался след. Четыре неровные полосы, будто шрамы на теле.

Здесь он впервые встретил Алису.

В тот день Владивосток номер 1 оторвался от земли и направился к звездам, но через несколько минут после старта разрушился и взорвался. Обломки корабля упали на город. Жилой квартал рядом с побережьем оказался охвачен огнем. Несколько зданий рухнули, похоронив под собой сотни людей.

В морге нет мест. Солдаты приносят тела и бросают их вдоль стены.

Все столы в центре сканирования и картрирования головного мозга завалены мертвецами. Врачи пробуют вытянуть из них хоть какую-то информацию.

Иван снял перчатки и швырнул Радость-17 на пол. Он не знал, что еще можно сделать. Труп маленькой девочки никуда не годился. Затылок расплющен, мозг вытекает наружу. Она умерла навсегда.

Коллеги пялились на него отовсюду. Если на них не смотреть, то они вовсе будто исчезли. Здесь только шорохи-скрипы и далекий-далекий, едва различимый гул океана.

Себя так легко обмануть.

Мелатонин, серотонин, адреналин, тестостерон, прогестерон. Эта реальность никогда нереальна.

В лаборатории пахнет кровью, плотью, металлом. Вентиляция не работает. Старые аккумуляторы, едва держат заряд. От солнечных батарей ночью нет проку.

Он больше не может дышать этим смрадом. Ему нужна сигарета. Он взглянул на часы. Была полночь. Самое время сходить распечатать последнюю пачку.

Он вышел в коридор и какое-то время стоял в тишине.

Сигарета тлеет сама по себе, но вонь табака не спасает.

Руки по локоть в крови, от одежды смердит мясом и гарью.

Он закрыл глаза и на секунду отключился.

Кто-то плакал во тьме.

Всхлип.

Стон.

Задержка дыхания.

Выдох.

Снова всхлип.

Тихие, сдавленные матюки.

Он огляделся по сторонам и увидел девушку в грязном, кровавом, но все еще желтом платье. Вся в мелких ссадинах и порезах, посыпана пеплом. Она сидела на скамейке ожидания у стены смотровой и баюкала на весу свою обожжённую руку. Другой рукой она крепко держалась за сиденье скамейки. Её сломанные ногти царапали обивку. Костяшки пальцев на сжатом кулаке побелели.

— Эта часть больницы закрыта для посетителей. Вам лучше вернуться в приемное отделение.

— Там нет мест. Все врачи заняты.

Шепот. Почти шорох.

Сухие, потрескавшиеся губы.

Блуждающий взгляд, который избегает зрительного контакта.

— Здесь может находиться только медперсонал.

Она выдохнула, а затем, набрав в легкие как можно больше воздуха, сказала ему и всей этой чертовой больнице:

— Я жду уже десять часов. Гребанных десять часов, доктор! Хотите человечину с кровью на ужин?

Алиса протянула ему увечную руку.

И не то, чтобы она сказала что-то уж слишком мерзкое для слуха Ивана, но он почувствовал в себе это. Нечто безумное, готовое согласиться на предложение. Ведь никто не узнает. Ненависть, скука, страхи, сомненья, ложь и молчанье. Все сгорит под прямыми лучами звезды ровно в полдень, когда тени исчезнут и человечество вымрет.

Он открыл смотровую и принялся искать обезболивающее. Так проще бороться с кошмаром. Работа всегда помогает. Это единственное, чем здесь еще можно заняться. Иначе все поглотит пустота. Краем глаза он видел с каким трудом девушка встала со скамейки. Она сделала шаг и едва не упала. Глубокий вдох. Задержка дыхания. Выдох и всхлип. Шарканье ног. Шелест платья. Все раздражает. У этой незнакомки есть своя миссия: доконать его окончательно.

Алиса присела на край кушетки в углу смотровой.

— Говорят, Бог покарал нас.

Иван промолчал.

Он вколол ей анестетик и дал выпить жаропонижающее.

— Боль куда как реальнее, чем Господь.

— Хотите отрезать мне руку, потому что я в него верю?

— Я должен осмотреть ваши раны и обработать место ожога.

— У вас улыбка кота.

— Ничего не поделаешь. Все мы не в своем уме.

— Нет. Здесь просто все размывается. Эта комната кружится. Кружится. Кружится.

Иван кивнул и потянулся за инструментами.

Он очистил ожоги от грязи и обрывков кожи. Раны обработал раствором антисептика и удалил вскрывшиеся пузыри. Некоторые из них уже загноились и стали похожи на капли застывшей пластмассы. Пришлось надрезать их у основания, чтобы гной вышел наружу. Признаков инфекции не было, и он не стал трогать свернувшийся сухой фибрин, боясь травмировать подлежащее ткани.

Девушка отвернулась к окну. Она терпела боль молча, но Иван видел, какими тонкими стали её губы, а из-под крепко-крепко сжатых век выступили слезы.

— Сегодня утром я проснулся от того, что кто-то чужой бубнил на весь дом. Телевизор на первом этаже работал всю ночь. Наверное, мои собаки решили, что я обезумел и устроил марафон старых фильмов. Они лежали на диване и слушали проповедь о конце света. Мужчина в деловом костюме сказал им, что в одной только Франции работает более восьмидесяти атомных станций. Он попросил собак приготовить себе кофе, сесть у окна и представить мир, в котором вдруг исчезли все люди. Потом он щелкнул пальцами, изобразив, как разом грохнули атомные станции мира, и Земля раскололась на части. Мармелад громко завыл, а Лопата спрятала морду в подушку. Дом немного тряхнуло. В тот самый момент Владивосток номер 1 взорвался и упал на город.

— Ему не стоило этого делать.

— Щелкать пальцами?

— Пугать ваших собак.

Алиса улыбнулась. Тихая, грустная.

Их взгляды встретились и замерли. Город исчез. Они остались одни на планете.

Тогда и много позже Иван думал, что всему виной чувство жалости. Теперь он понимал, что ошибся. Мертвое, почерневшее здание больницы нашептало ему правду. Он пережил воспоминание еще раз и наконец-то разглядел, какой на самом деле была его жена.

Он ухватился за нее, когда все вокруг рухнуло.

6

Иван прошел по коридору больницы в сторону лестницы.

— Мы умрем не на самом деле, — говорил он когда-то Алисе, — Существование человека на Земле лишь нечто временное и несовершенное. Сеющий плоть пожнет тление, но сознание — это не материя и не энергия. Это — информация. Вот в чем разгадка. Вот что удивляет. Сведения о любой системе, о её структуре и функции можно изменить, превратить из одной модели в другую, переписать исходный код и представить факты и понятия в новой форме, породив различие от первоначальной интерпретации. Владивосток номер 5 всего лишь огромное хранилище данных с возможностью их редактирования.

Иван ускорил шаг.

Лестница, ведущая вниз, оказалась разрушена. Несколько пролетов и перила валялись на дне колодца площадки. Двери в подвал погнулись и едва держались на петлях. Иван кое-как расчистил проход и протиснулся в темное помещение.

Всюду кабели и провода.

Пол усеян комками полусгнившей студенистой массы. Большая часть оборудования вышла из строя и ни на что не годится. На серверных стойках у дальней стены редко-редко вспыхивают огоньки ожидания системы хранения данных. По всему помещению расположены бассейны цилиндрической формы. Они заполнены серым гелем. В центре по кругу стоят металлические колбы и холодильные камеры. Некоторые из них пустуют, в других разлагаются человеческие тела: мужчина и женщина.

Иван сел за стол у стены и включил компьютер. Он уставился в монитор, сосредоточив внимание на загрузочном экране, чтобы не видеть труп женщины. Её лицо изменилось. Она открыла рот и стала похожа на птицу. Это мешало ему. Все вокруг казалось ненастоящим. На руках была кровь. Во рту вкус океана. Прошлое и настоящее смешались и превратились в кошмар.

Женщина-птица спросила:

— Разве одна и та же личность может существовать в нескольких местах пространства одновременно?

— Замолчи.

Он отмахнулся от призрака и попробовал связаться с Владивосток номер 5.

Компьютер издал слабый писк, когда спутник-ретранслятор вошел в зону видимости и направил антенны в сторону корабля. Сигнал с трудом прорвался свозь космический шум и достиг Владивосток номер 5, но связь была неустойчивой и постоянно прерывалась.

Иван взглянул на шкалу помех. Приборы показали выброс на Солнце. Вся планетарная система оказалась заполнена солнечным ветром и магнитным полем звезды. Передать данные без ошибок не выйдет. Часть информации будет утеряна. Воспоминания о матери и отце. Память о глупых собаках. Гул океана. Вкус лимонада. Фильмы, музыка, книги. Что-то еще? Желания, убеждения, взгляды, характер. Всё то, что нельзя свести к знаниям. Миллиарды зеттабайт информации исчезнут по методу Гутмана. Пространство заполнится другими данными. И нет никакого способа восстановить удаленные файлы.

Мысль была неприятной. Она сводила с ума.

Иван огляделся по сторонам.

Мертвецы в колбах молчали.

И все же кто-то шептался с ним в темноте дрянным голоском, который проникал в мозг, будто червь и выедал там остатки разума:

— Заколдованный топор отсекал конечности, взамен которых кузнец выковывал новые до тех пор, пока человек не превратился целиком в Железного Дровосека.

Она рассмеялась.

Тьма скрывала её. Звенел только голос. Он звучал отовсюду. Эхо отражалось от стен и смех повторялся снова и снова до тех пор, пока не стал частью песчаной бури, которая скреблась по стенам больницы, будто безумец. Призраки прошлого бродили среди руин. Шепотки-разговоры. Стоны и крики. Ветер выл сердито, тревожно.

Пора уходить.

Настоящее разрушается.

Его невозможно исправить. Разобрать на части. Понять в чем причина поломки. Сегодняшний день давно вышел из строя, остается только уничтожить его. Больше нет чувства вины. Только ощущение отчужденности и беспомощности. Никакой веры и надежды в будущее. Только негативное отношение к самому себе. Здесь и сейчас. Эмоции переходят в действия.

Иван вынул из ящика стола Радость-17.

Небольшой черный квадрат бросил мрачную тень на потолок. Под трещинами на поверхности прибора проступил красный цвет. Тайна, которую он скрывал, вызывала чувство тревоги. То был всего на всего инструмент, который казался ценным, но на самом деле являлся проклятием. Физическое воплощение стремления к переменам. Желание изменить жизнь. Отбросить настоящее и найти что-то другое. Отчаянная попытка освободиться от бремени природы. Перестать быть человеком.

Иван подключил Радость-17 к компьютеру и закрепил силиконовые электроды на голове и груди. Пластины пахли грязью и потом. Эта вонь никуда не исчезнет. Она будет здесь еще много лет. Может быть, лишь в самом конце, когда планета превратится в огненный шар, последняя молекула с запахом человека обратится в ничто.

Нервная дрожь.

Руки живут своей жизнью. Им нужна сигарета. Достаточно просто зажать фильтр между пальцев. Это всегда помогает. Переизбыток эмоций. Сильный страх. Нет. Это усталость. Нужно мыслить рационально, Иван. Поговори сам с собой. Успокойся. Ты же знаешь. Смерть нужна лишь для того, чтобы обрести жизнь вечную. В конце времён состоится всеобщее воскресение из мёртвых. Сейчас даже вообразить невозможно, но ты родишься вновь. Вперед ногами. Твоя воля никогда не умрёт. Она сохранится после распада тела и со временем окажется в новой оболочке. Зачем же, бояться?

Иван подождал пока соединение с кораблем станет стабильным и ввел команду на передачу данных. В ушах затрещало.

Стены качнулись и задрожали.

По монитору компьютера побежали цифры.

Загрузка через:

— Три.

— Два.

— Один.