1. Книги
  2. Современная русская литература
  3. Александр Олексюк

Камыши

Александр Олексюк (2020)
Обложка книги

Перед вами сборник коротких рассказов журналиста из Челябинска Александра Олексюка. Его миниатюры посвящены тем, кого мы обычно не замечаем: кассиру из сетевого магазина, водителю фуникулера, охраннику в офисе «Горводоканала», дворнику, продавцу в электричке — незаметным жителям большого города. «Камыши» — это откровение малых вещей и малых людей. Их будничное, совершенно негероическое, даже, пожалуй, скучное бытие, тем не менее, является настоящим чудом, о котором можно рассказать интересную историю. В сборник вошли 95 рассказов.

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Камыши» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

То венок, то памятник, то оградочка

Я ехал в машине и слушал по радио, как два ехидных ведущих обсуждали неожиданную тему — «дремучий и мракобесный обычай» отмечать места гибели людей, разбившихся в ДТП, венками, крестам и, памятниками.

«Это же черт-те что такое! Что за кладбищенский колхоз?!», — негодовал один. Он настолько рассердился, что дал петуха, сорвавшись на нестройный фальцет. Так пищат струсившие отличники, отвечая на вопросы гопников во дворе. «Борис Абрамович, всё потому что, Россия — мертвая страна. Здесь нет жизни, одни дохляки. Народ поклоняется трупам и смерти, понимаете? Вон, Ленина до сих пор не вынесли из мавзолея», — отвечал ему второй голос.

В отличие от первого он звучал с благородными, можно сказать, кофейными интонациями. Перед глазами возник образ капитана яхты, которого я однажды видел по телевизору: уже пожилой, с хемингуэйевской бородой, в фуражке с филигранным шнурком под кокардой. В новостях о нем рассказывали в контексте педофильского скандала. «В мире и так много всего плохого, я еду домой, к себе за город, усталый, почему я должен смотреть на венки? Вы думаете, мне это приятно? Неприятно. И никому не приятно. К тому же, мы платим налоги за содержание магистралей не для того, чтобы смотреть на оградки и памятники», — продолжал неистовствовать первый голос, он уже перевел дух и перестал писклявить. «Действительно, пьяница разбился, а я должен на его веночек смотреть? И вот еще, скажите-ка мне пожалуйста, землица, на которой они памятники ставят, кому принадлежит? Они ее оформляют как-то? Платят аренду? На каком основании устанавливают? Кто это проверяет? — бархатно рассуждал второй голос, потом внезапно прервал мысль, словно отвернулся куда-то, и произнес скороговоркой. — А у нас первый звонок в студию, напомним, мы сегодня обсуждаем законопроект, запрещающий самовольную установку мемориальных сооружений на обочинах федеральных трасс. Добрый вечер, вы в эфире… »

Я не стал слушать, что скажет человек в эфире: из-за голосов ведущих заболел затылок, а во рту появился приторный, сладковатый привкус. Показалось, будто меня спустили в тесный погреб и заставили перебирать гнилую картошку.

— Не против, что я выключил? Давайте я другую станцию поставлю. — Сказал я, обращаясь к клиенту, зевающему на пассажирском сидении. В свободное время я подрабатывал в такси и вез уже немолодого мужика в частный сектор.

— «Радио-шансон» включи, 105, 9 фм, кажется, — сипло ответил дядька. Он особо ничем не отличался, разве что носил огромную пыжиковую шапку-формовку, напоминающую каравай, я таких не встречал уже лет 15. У меня самого когда-то имелась формовка, летом я насаживал ее на трехлитровую банку и ставил в сервант.

— Всяко лучше, чем этих мудозвонов слушать, — пробормотал я, настраивая на магнитоле «Радио-шансон».

— И вправду мудозвоны. У меня сын из армии как пришел в 1996-м, так через полгода разбился на мотоцикле, на «Минске», помните такие были, с дефорсированными движками? И ведь в Чечне не убили, а здесь убился. На мокрой дороге, это самое, три километра от дома. Я в том месте, где он «того», памятник тоже поставил и табличку приделал, мол «Разбился на мотоцикле. Вечная память». Лавку еще сладил, столик, по-людски что б все было. Иной раз прихожу туда, сяду, посижу, выпью маленькую, потоскую. Не, на кладбище мы с женой тоже ходим, конечно, но и в этом месте бываем. И вот однажды говорит мне моя — не могу, убери памятник. Дескать, она как с работы едет, так памятник всегда видит и плачет. А я не убрал, пусть смотрит и другие пусть смотрят.

— Это правильно.

— Оно ведь, как бывает. Человек думает, что молодой, фортовый, что впереди — жизнь, а одна секунда и все — «привет» — отец памятник из кусков жести варганит, я ему, кстати, сам памятник сварил, у меня жесть была, крышу стелили, осталась. — Мужик в шапке замолчал, посмотрел в окно, — Ща, как раз проезжать будем, но он с другой стороны, ты не верти головой, а то тоже убьемся.

— А два говнюка, в смысле ведущие на радио, говорят, что им неприятно…

— Неприятно. Умирать тоже неприятно. Люди о смерти не думают, уверены, что они хозяева жизни, развлекаются, пляшут, живут, как эти самые, как пингвины, — у дядьки были особые представления о пингвинах, — а надо помнить, что человек может случайно помереть, вжих — и поминай как звали.

— Прикажет кланяться и долго жить, — зачем-то отметил я. — Ну, раньше так говорили.

Мужик вздохнул и продолжил.

— И вот, значит, едет такой фартовый парень по дороге, а у него перед глазами, куда не погляди: то венок, то памятник, то оградочка, то крестик! Тут, хочешь-не хочешь, а задумаешься, что ты никакой не молодец, а говно.

— Это верно.

— Вот поэтому и нужны все эти кладбищенские прибамбасы на обочинах, чтобы с людей спесь послетала. У теплотрассы останови, я выйду.

Мужик в формовке расплатился и побрел к небольшому частному дому с жестяной крышей. Листы жести блестели на закатном солнце, и я подумал, что, будь жив тот парень, убившийся на мотоцикле, то его дети могли бы скатываться с этой покатой крыши в огромный сугроб у забора.

Вам также может быть интересно

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я