Доктор, который научился лечить все. Беседы о сверхновой медицине

Александр Никонов, 2018

У этой книги, в отличие от другого подобного научпопа, есть главный герой – врач, который научился лечить практически все. Его иной подход к миру и здоровью, людям и их жизням позволяет излечивать то, что традиционная современная медицина не считает нужным и возможным лечить. Есть ли выход из фармакологического тупика, куда нас загоняют новейшие якобы методики и чудодейственные лекарства? Выход есть всегда, только вот пути к нему разные. Эта книга – путеводитель по вашему телу и миру, в котором оно живет. А понимание принципов работы нашего тела и структуры построения нашего мира даст важный ключ – осознание, что же все-таки нужно изменить, чтобы было и счастье, и здоровье. Не ищите компромиссов – мы достойны жить хорошо и качественно!

Глава 2. Встань и иди!

Его зовут Евгений.

Банально, правда? Такое же банальное для нас имя, как Хуан для мира испаноязычного. Зато фамилия не подкачала — Блюм!

И за этим звонким, как удар молота по наковальне, словом — целая философия. Целая концепция отношения к миру и к себе в этом мире…. Нет, не верно. Наоборот: отношение к себе и миру вокруг себя… А еще точнее было бы так: отношение к себе и к выстраиваемому вокруг себя миру. Вот теперь точно расположили слова!..

Он сидит передо мной на террасе, нас обдувает теплый ветер с моря, который шевелит волосы и листву вокруг, а мы говорим о сознании.

Почему о сознании? Потому что меня этот вопрос всегда интересовал. И потому что однажды Блюм рассказал: когда вытаскиваешь из небытия коматозника, очень важно выдернуть его обратно в его прежнее сознание — в то, которое у него было. Достать именно из той дырки, в которую он провалился. Это меня поразило:

— А разве может быть иначе?

— Да. Запросто может измениться личность, если сработать неаккуратно.

Кстати, по поводу вытаскивания людей из комы у него даже термин есть особый — «заводить». Он их заводит, как машины. Руками. Только что заводную рукоятку в пупок не засовывает, как в полуторку. Поработал полчаса, покрутил голову, где-то помял, повращал — и человек, лежавший в коме, вдруг начинает первично реагировать — розовеет, приоткрываются глаза, меняется дыхание. И еще один характерный термин у Блюма есть — «сделал». Сделал больного — значит вылечил, избавил от проблемы. Характерно, правда? Но об этом позже, а сейчас вернемся к сознанию и личности…

Я считаю, что сознание идеально. Меня так учила в советской школе марксистско-ленинская философия. Но у Блюма свой взгляд.

— Сознание — физический феномен, раз оно базируется на материальном носителе и раз оно энергозатратно, — возражает моему марксистскому прошлому обдуваемый теплым ветром собеседник.

— А вот философия с вами не согласна, — возражаю обдуваемый ветром я, ощущая запах моря, хвои и шевеление волос на голове.

— Да и шла бы она на хер, — легко парирует Блюм.

И я соглашаюсь: пускай идёт! Что хорошего мы видели в жизни от философии?

— Философы, далекие от практических знаний, вообще не представляют, как работает сознание и насколько оно завязано на тело, — продолжает дон Блюм. — Где находится сознание? Только в мозге? Или в коре мозга? Мы привыкли отождествлять сознание с корой головного мозга. Но сознание более общий феномен. Оно телесно! Сознание представлено в каждой клетке, в каждом органе, оно поднимается от микроуровня, интегрируясь в макроуровень. Оно, как листва дерева, растет «от корневых нитей» — от клеток тела. Потому что все органы, все мышцы тела представлены в мозгу. Сигналы внутренние и сигналы внешние (от органов чувств) стекаются, как ручейки и реки, в океан сознания, и уже там океанскими течениями и водоворотами мысли проявляют себя.

Считается, что внешние сигналы, то есть поступающие от внешнего мира, важнее. Они важны, да. Но не они обеспечивают сознание. Разве может быть ветер, колышущий листву, для дерева важнее корней, эту листву питающих? Я работаю с корнями. Укрепляю их. Чтобы дерево внешними ветрами не вырвало. А уж листва мыслей отрастёт, она будет здоровая и крепкая.

Сознание может быть равно нулю, когда человек в коме. Вокруг дуют внешние ветры, подают сигналы, а листва сознания не колышется. Нулевое сознание. А у нормального человека — лампа сознания горит ясно. Значит, сознание может иметь множество уровней, может плавно разгораться, может чуть-чуть тлеть, может совсем гаснуть, а может давать полную развёртку. Или даже форсаж! Смиряясь с нездоровьем тела, вы даже не замечаете, что теряете в сознании. В его качестве. Здоровое тело и мыслит по-другому — быстро, светло и радостно. Гаснет тело — и незаметно для человека гаснет его сознание, вы прикручиваете фитилёк. Гаснет мир.

То есть сознание — это не только функция мозга. Сознание — это функция всего тела. Хотя бы потому, что мозг, как орган тела, зависит от других органов, обеспечивающих его и представленных в нем.

— Так. — Я побарабанил пальцами по столешнице, шевеля умственной листвой. — И какой же философский вывод тут напрашивается?

— Я его повторю: функция сознания есть на каждом интегративном уровне. Вода не только в океане. Она в любом ручье. Просто каждый уровень «осознает» себя по-разному. И один уровень не может «понять» другой, как муравей не может осознать человеческих проблем. А клетка Александра Петровича не может понять забот Александра Петровича.

— И?

— И каждый интегративный уровень способен стремиться к самостоятельному выживанию. В «биосфере» вашего организма существуют конкурентные условия. Вашей левой руке, по большому счету, по барабану, что происходит с правой рукой. Абсолютно похеру! Она живет своей жизнью. А вы, как единое целое, вдруг в какой-то момент понимаете, что эта рука сохнет. И вам, как целому, не все равно, какая именно ветка убьет ствол. А вот руке наплевать на целое, у неё свои приоритеты.

— Что значит «убьет ствол»? Ствол — это я!

— Да. В результате «дворцовых разборок» двух рук или разных органов может пасть «страна»… Был у меня клиент. После тяжелой травмы у него стала сохнуть левая рука. Соответственно, всю нагрузку взяла на себя правая, ускоряя тем самым процесс усыхания левой. Правая убивает левую, отбирая у нее ресурсы. А может в такой ситуации убить и весь организм — через подсознание, через бессознательное. Он, сухорукий, поехал в горы кататься, упал, чуть не убился, сломал ногу. Говорит: «И меня отпустило!»

— Что отпустило? — не понял я.

— А его из-за этой сохнущей руки постоянно тянуло на суицид. Недоубился — и отпустило.

— Насколько мне и медицине известно, сохнущую конечность восстановить нельзя…

— Мне известно другое — можно, если хорошо заплатят. Просто работать с человеком надо. Правильно работать. И не только по тактике излечения. Но и по стратегии. Допустим, у здорового правши левая рука имеет силу в 80 % от правой, поскольку не доминирующая. И вот по какой-то причине она начала сохнуть. И осталось в ней 5 % былой силы. А правая, компенсаторная, которая взяла на себя функции левой, развилась до 140, допустим. И теперь для того, чтобы восстановить ему левую руку, насколько мы её должны раскачать? Если мы ее раскачаем до прежних 80 условных единиц, рука не займёт в организме важное место. Потому что раньше соотношение силы рук было 5:4, а стало 7:4. И левая рука, раскачанная до прежнего состояния, востребована все равно не будет. Поэтому надо раскачать её до 100, а лучше 120 условных единиц. В противном случае права рука её убьет, оттягивая ресурсы.

И в процессе того, как ты делаешь ему руку, видишь, как меняется всё в нем — меняется личность… Приходит одним человеком, ты его начинаешь восстанавливать — он становится другим человеком. У него меняется мировосприятие, отношение ко многим вещам, отношение к людям вокруг. Каждый из нас имеет какой-то социальный портрет личности, как отражение личности в глазах других. А тут социальный портрет меняется. Люди вдруг разводятся, их на что-то другое начинает тянуть, у них меняются вкусы, пристрастия. Меняется отношение к детям. Меняются привычки. Меняется отношение к профессии, к обществу. Меняется окружение — люди вокруг нового человека становятся новыми. Сознание меняется, личность. А без изменения сознания не будет и выздоровления, потому что человек представляет собой единство тела и сознания, и болезнь — отражение в том числе образа мыслей, вкусов, привычек, реакций, окружения.

Смотришь и каждый раз поражаешься таким метаморфозам. Это же был устоявшийся человек 35 или 50 лет — и вдруг такой переворот! Старая личность сброшена клочками, как кожа змеи, и человек перед тобой уже в новой блестящей личности. Трудно привыкнуть к такому. Трудно даже оценить такое! Поэтому просто наблюдаю, как, меняя человеку организм и убирая болезнь — какая малость! — сталкиваю лавину, сносящую всю его старую жизнь.

— А как, например, меняется отношение к детям? — заинтересовался я. Почему-то мне показалось это самым значимым и важным.

— По-разному. Ну вот из недавнего… Выползая из болезни, человек задвинул детей. Двойняшки, два мальчика лет пятнадцати. На старте всё время говорил о детях, рассказывал о них, звонил практически каждый день. Потом всё меньше и меньше. А затем дети и вовсе как-то отпали.

— Это я могу объяснить, — осенило меня. — Человек помолодел, а у молодых какие могут быть дети!.. Свои интересы появились. Вообще, я заметил, что чем здоровее и полнокровнее человек, чем ближе он к жизни и дальше от смерти, тем больше заряжен здоровым животным эгоизмом, тем больше думает о себе. Ему хочется радостей тела, а не души. А вот когда болезни напоминают о скором конце, человек смещает интерес — начинает думать не о своем будущем, а о своем наследстве, о детях… Но мне здесь вот что интересно — ведь человек сам для себя центр мира и точка отсчета. Эти реновированные люди замечают в себе перемены, что их личность изменилась? Как они сами объясняют их?

— А я не спрашиваю о таких вещах, могу только наблюдать. Я не имею права лезть в личную жизнь. Напротив, когда они начинают откровенничать, я это всячески прерываю. Потому что знаю: от любви до ненависти один шаг. Поэтому не надо лезть в мое личное пространство со своей любовью и откровениями. Я никогда не приближаю пришедших, часто даже выставляю между ними и собой какие-то кордоны… Он пришел ко мне с проблемой — болезнью. Этим я и занимаюсь. Принципиально не касаясь его социальной жизни. Для этого у него есть родные и близкие. Если бы он не заболел и не попал ко мне, я бы его вообще не знал, на фиг он мне нужен? Я никогда с ними не строю никаких отношений. Нельзя сближаться! А больные, наоборот, активно стараются перетащить на свою сторону. Начинают рассказывать о своих проблемах, в том числе материальных.

— Зачем?

— Чтобы сделать тебя сопричастным, превратить в близкого. А мне лишние близкие не нужны, у меня своих полно. Плати исправно, соблюдай дистанцию, и я тебя сделаю. Выпущу новеньким. И звонить не буду. И сам звонков не жду с рассказами о новой жизни и благодарностями. Я не из тех докторов, которые лечат всю жизнь, высасывая деньги. Сделаю — и гуляй. Если опять заболеешь — приходи. А в промежутке звонить и поздравлять меня не надо — зачем? Делать мне больше нечего, что ли, как бесплатные поздравления выслушивать?

Он интересный, Блюм. Он странный. Не от мира сего. Как о нем рассказать, чтобы бытовыми деталями не приземлить образ?

Наилучшим образом человека представляет его дело. Дело жизни Блюма — исправление содержания через форму, воздействие на внутреннее через внешнее. Работа с тем самым форм-фактором, в котором помещаются мысли, желания, представления о жизни, справедливости и целях, болезни, здоровье и желудочный сок. Все эти идеальные и материальные параметры после работы Блюма меняются, поскольку являются функцией того координатного пространства, в коем размещаются.

Непонятно?

Ничего. С течением времени и букв постепенно тучи непонимания развеются, и солнце ясности рассеет туман ваших представлений лучами озарения. Седлайте коня разума и скачите за мной, не оборачиваясь, ибо прошлой жизни у вас уже не будет, она кончилась, когда вы взяли в руки эту книгу!..

Как меняется физический форм-фактор тела в руках мастера, могут рассказать разные люди, в том числе совершенно посторонние и потому не заинтересованные ни в чем, кроме здоровья. Начну с переустройства мелких деталей организма, грозящих, однако, крупными неприятностями…

Вот вам первая история — мамочка больного ребенка постфактум протоколирует былое и думы (стилистика оригинала сохранена, прошу прощения):

«У нас было сильное внутричерепное давление. Ребенок либо спал, либо плакал. Сбавляли в основном диакарбом. Но пробовали и травами, и БАДами. До определенного уровня сбросили, а дальше — ни-ни. Изначально боковые желудочки были 12 мм (при норме 2 мм). Сбросили до 8,5 мм. Нам еще поставили тогда диагноз «субкомпенсированная гидроцефалия». Все остальные показатели нейросонографии (а в дальнейшем и Эхо-ЭГ) тоже зашкаливали. Я прочитала гору литературы и поняла, что у нас давление такое высокое из-за того, что отток ликворной жидкости недостаточный, поэтому она скапливается и образует повышенное внутричерепное давление. Соответственно, жидкость давит на мозг, и мозг не может развиваться. Для чего это я так подробно пишу?

Спустя месяца полтора после наших занятий у Блюма Блюм к нам подошел, посмотрел голову сына, шею, а потом взял его на руки, зажал голову локтем и стал делать такие манипуляции, как будто хочет оторвать голову. Я была в ужасе. Ребенок орал как резаный. Буквально пару секунд этих манипуляций — и отпустил. Сын сразу успокоился.

Через две недели мы пошли делать НСГ. Наши желудочки стали 4,5 мм! Половина остальных показателей стали нормой.

Недели через две после того случая Блюм опять произвел те же самые манипуляции. И еще через месяц мы сделали еще раз НСГ. Вы не поверите: 2,5 мм!!! Это уже считается нормой. Все остальные показатели — норма.

То есть что произошло. Блюм восстановил венозный отток, который у нас был нарушен. Правда третий желудочек, который как раз отвечает за отток ликворной жидкости, у нас на 0,5 мм все-таки увеличен. Но все остальное — НОРМА. И главное, прошло с тех пор уже 1,5 года. Раз в полгода мы делаем Эхо-ЭГ. Результат все тот же, т. е. давление не увеличивается!!! Конечно, я Блюму благодарна».

Вот так. А не покрутил бы доктор ему башку, так и вырос бы ребенок с недоразвитым мозгом. И, соответственно, с недоразвитым миром.

Ещё одна история про мелкие детали…

Наш общий с Блюмом знакомый по имени Алексей подошел ко мне в тренажёрном зале испанской Марбельи (об этом тренажерном зале я подробнее расскажу позже, как и об Алексее), достал смартфон, поелозил пальцем по экрану, нашел нужную картинку и повернул экран ко мне. Это был рентгеновский снимок правой ступни.

Конец ознакомительного фрагмента.