Санта-Лючия

Александр Надеждин

Волну срывает сильный шквал, И брызги вверх летят. Ты раньше здесь со мной стоял, И нежно обнимал… Теперь одна, стою одна Тоской душа больна Но, знай, что я твоя жена И жизнь во мне твоя. И берег наш, и берег твой В душе всегда со мной И голос твой, такой родной Больной звучит струной… Ссылка на песню Карузо http://www.neizvestniy-geniy.ru/mp3/1/176042.mp3 В одесском порту, в начале прошлого века, работает учетчиком бригады грузчиков Павел Бойченко. Природа его одарила удивительным голосом и талантом певца. Его любят слушать товарищи по работе. Поет Павел и в портовом кабачке. Там же на скрипке играет старый музыкант Осип Битман. Он видит, что Павел талантлив и занимается с ним в меру своих возможностей. В один из вечеров бригада грузчиков во главе с бригадиром Семеном Гаем заходит в портовый кабачок. И Осип Битман рассказывает Павлу, что в Одессе завершает свое турне по России знаменитый тенор Энрико Карузо… Трудно себе представить в какой водоворот событий попал Павел и мы вовсе этого не узнаем, если, я настаиваю, мы не погрузимся в эту увлекательную историю про любовь … к женщине и к музыке… , к музыке и к женщине…

Памяти моего отца Васильева Михаила Павловича

Предисловие

Когда вы слышите название городов, какие ассоциации возникают у вас в голове?

Можно попробовать ответить за вас и за себя.

Например, Москва — столица нашей родины, город, населенный миллионами москвичей и — таким же количеством приезжих. Кремль, Мавзолей, Президент, Правительство и Лужков. Еще раньше — родная коммунистическая партия и лично Леонид Ильич Брежнев.

Ленинград по-старому и Санкт-Петербург в нынешнее время. Город трех революций, Николай второй, Распутин, Киров, Романов, Собчак и Валентина Ивановна Матвиенко. Еще и бандитский Петербург.

Одесса. Что можно сказать за Одессу? Да ничего особенного, кроме того, что Одесса сама за себя скажет.

Неаполь — это мелодичные неаполитанские песни.

Чикаго — город гангстеров.

Мой рассказ будет и за Одессу, и про Неаполь, и про Чикаго. Или точнее, про людей, которые там живут, или еще точнее — про одесского паренька Павла Бойченко, которого природа наделила уникальным голосом. И все можно было бы на этом закончить, если бы в 189… году в Одессу на гастроли не приехал бы великий итальянский тенор Энрико Карузо…

Иногда меня спрашивают: откуда я узнал обо всем этом?

Откуда эта история? Все очень просто.

Эту историю мне рассказал отец, а он узнал обо всем этом от старого скрипача одесского оперного театра — Битмана Осипа Давидовича, которому она досталась по наследству от Давида Осиповича, поведанного ему, в свою очередь, очевидцем и участником всех событий — Осипом Давидовичем — скрипачом портового кабака. От деда к внуку и от него через отца к сыну. То есть, пять человек по цепочке передавали из уст в уста драму, происходившую в конце позапрошлого и в начале прошлого века в Одессе, Неаполе и в Чикаго и на мне все, до этого момента, остановилось. Логика подсказывала, что я должен рассказать сыну, а он, как сам решит. Но я сделаю по-другому: запишу в виде повести, и пусть мой наследник и многие другие узнают об удивительных людях, достойных чтобы их знали и помнили.

Санта-Лючия — предместье Неаполя.

Здесь родился великий итальянский певец Энрико Карузо.

Молдаванка — предместье Одессы…

Совсем недавно Одесса, как впрочем, и вся Россия, переступила в новый двадцатый век. Не отстал от времени и Одесский порт. Деревянные причалы его еще помнили парусные суда предшествующего столетия, но сегодня к ним были привязаны швартовыми канатами пароходы. Красивая картина, а если посмотреть чуть выше, то можно заметить здание оперы и золотые купола собора, услышать ни с чем несравнимые звуки южного города и песню:

Плывут туманы над волной,

Покрытой бирюзой.

Стоит вдали за синевой

Наш город молодой…

Он с песнею встречает

И песней провожает.

Одесса — мама, милый город мой…

Это поет молодой паренек Павел Бойченко — учетчик бригады грузчиков, которая разгружает баржу и главный герой рассказа.

Карандаш, которым он отмечает ходки, сейчас исполняет роль дирижерской палочки. Он взмахивает ею, и хор грузчиков дружно подхватывает:

Эх, Одесса — жемчужина у моря,

Эх, Одесса, ты знала много горя,

Эх, Одесса, ты мой любимый край…

Немного не в унисон басит Сеня Гай, вожак артели:

Живи, Одесса, не унывай…

Работа подходит к концу и Семен, сбрасывая с плеча мешок и, повернувшись к грузчикам, объявляет:

— Шабаш! В кабак, ребята, за расчетом.

Вся ватага оживляется и дружно направляется к воротам порта. Весело идут, как, будто не было изнурительного дня, а Павел запевает:

На свете есть такой народ,

Он лучше всех живет,

Всегда играет и поет —

Веселый тот народ.

Попробуйте, спросите,

Вам скажут одесситы:

— такими уж нас мама родила,

— басит Сеня Гай.

И все вместе:

Эх, Одесса, — не город, а невеста,

Эх, Одесса, — нет в мире лучше места.

Эх, Одесса, ты мой любимый край.

Живи, Одесса, и процветай.

* * *

По традиции, заведенной еще дедами, расчет за трудовой день происходил в портовом кабаке, который располагался совсем недалеко и был местом «культурного» общения всего морского люда самого низшего сословия. Но Одесса особенный город и такого рода заведения у нее необыкновенные и эта необычность определялась не только тем, что там пили, ели и общались на своем уникальном одесском языке, но всеохватывающей любовью к музыке и песням. Здесь же играл маленький оркестр и исполнял, как следовало бы ожидать, не надрывную мелодию одесских окраин, а «Полонез Огинского». Плакала и тосковала скрипка в руках старого скрипача Осипа Битмана. Но когда вся ватага весело и шумно ввалилась в полуподвал, тонущий в сизых клубах табачного дыма, скрипач прервал мелодию и, увидев Павла, улыбнулся ему:

— Здравствуй, мой мальчик. Вы уже закончили работу?

— Здравствуйте, Осип Давыдович. Да, сейчас расчет.

— Так я приготовил тебе царский подарок, — Битман положил скрипку на пианино и достал из футляра, сложенную наподобие театральной программы, газету:

— Читай. Будешь иметь удовольствие.

— «После весьма успешных гастролей в городах: Санкт-Петербург, Москва, Рига, Киев, — прочитал Павел, — к нам в Одессу приехал молодой, но уже всемирно известный итальянский певец Энрико Карузо. Сегодня в городском театре господин Карузо даст концерт…»

— Да, чтоб я так жил! — Павел бросился обнимать старого скрипача.

— Тихо, тихо, мой мальчик, пожалей мои старые кости. Но я должен тебя огорчить: билетов уже…, — но не успел закончить фразу, как к ним подошел Гай:

— Гуляем, Паша, — протягивая ему деньги, пробасил подошедший Сеня но, заметив огорченное лицо юноши, встревожено спросил:

— Чем дело, Паша?

— Эх, Сенечка, — ответил за Павла Битман, — Мы имеем в городе знаменитость и не имеем, как ее послушать! Все билеты у перекупщиков.

— А кто это?

— «Король» теноров — Карузо!

— Билеты будут! Это говорит вам Сеня. Но сначала, Паша, одну песню для души! Я сегодня гуляю! Человек! — Сеня громко крикнул буфетчику, — Накрыть стол!

Глаза Павла загорелись надеждой:

— Хорошо, я спою. Что хочешь?

— Мою любимую. Ша, люди! — прогремел Сеня в зал, перекрывая шум, — Паша будет петь! — и направился к столику.

Осип Давыдович взял скрипку, подождал, пока Павел откашляется, повернулся к музыкантам, взмахнул смычком, и над притихшим залом полилась грустная мелодия о несчастной любви ямщика:

Когда я на почте служил ямщиком,

Был молод, имел я силенку…

Сеня налил стакан водки, опрокинул его в себя и, подперев голову руками, стал тихо шевелить губами в такт песни, которую чистым и красивым голосом исполнял Павел:

— Любил я в то время девчонку…

Да, это был голос первоклассного природного тенора.

— Куда ни поеду, куда ни пойду,

А к ней забегу на минутку…

Зал заворожен, и только пьяненький матрос за соседним с Гаем столиком попытался встать, но тяжелая рука Сени пригвоздила его к стулу.

— А сердце болит и болит у меня,

Как будто с ней век не видался…

— плывет над залом.

Матросик, с пьяным упорством, вознамерился было что-то сказать, но Гай оборвал его:

— Ша, жлоб! Не мешай людям слушать! Закрой пасть, а то я помогу тебе это сделать, — огромный кулак Семена закрыл ему почти все лицо и пьянчужка испуганно затих.

Под снегом же, братцы, лежала она,

Закрылися карие очи.

Налейте скорее стакан мне вина,

Рассказывать больше, нет мочи!

Любимая песня растрогала Гая до слез, а матросик, увидев это, со страдальческим лицом что-то стал нашептывать ему на ухо.

— Пошел вон, болван! — взбесился Сеня и тот, подхватив штаны, стрелой вылетел в дверь.

* * *

Оперный театр Одессы, построенный, вернее перестроенный в 1887 году и являющийся первым по красоте в Европе (так говорят одесситы), сегодня переживал третье рождение: на его подмостках давал концерт великий итальянский певец Энрико Карузо. Во все времена, как сегодня, так и в те далекие годы, на такие представления билеты раскупались мгновенно, поэтому в кассах их, понятно, не было. Но перекупщики имеют их и торгуют по взвинченным ценам. Вот и одного из них в канотье и модном костюме окружила толпа студентов, но узнав, сколько это стоит, они разочарованно отошли от него и, сбившись в кружок, стали подсчитывать деньги. Более богатые граждане, скрепя сердце, постепенно покупали возможность послушать итальянского тенора.

Все бы так и было, но тут к спекулянту подошли посетители кабачка во главе с Сеней Гаем.

— Ты меня знаешь, — ласково пробасил Сеня, положив ему руку на плечо.

— Сенечка, да кто же вас не знает, — заюлило «канотье».

— Ну, так вот, мы хотим слушать Карузо, — широким жестом Сеня показал на всю компанию.

— Сенечка, у меня только двадцать.

— Беру все, — Сеня и, забрав у перекупщика билеты, сунул ему в руки кредитки и, сделав шаг в сторону, он на мгновение остановился и, подумав, отрывал от пачки один билет, подал его широким жестом растерянному перекупщику:

— Это тебе от нас, презент.

Ошалевший перекупщик, растерянно посмотрел то на кредитки, то на билет и, глубокомысленно хмыкнув, сказал:

— Мне это надо, иметь бульён?

— Вот, пожалуйста, нам восемь, — протягивая смятые кредитки и мелочь, скороговоркой выдохнул подбежавший студент.

— Поздно, господа, фирма лопнула. Иду оплакивать убытки, — перекупщик, лихо, сунув двумя пальцами билет в нагрудный карман и, помахивая тросточкой, двинулся, виляя кормой, к театру…

* * *

Разношерстная публика Одессы, попавшая в тот вечер на Карузо, очарована его изумительным пением. После каждой песни зал взрывался аплодисментами, и особенно неистовствовала галерка, на которой расположилась вместе со студентами и рабочей молодежью, компания Семена Гая. Его огромные ладони бухали как литавры, а рядом с ним через кресло, с горящими глазами, как заколдованный, молча, сидел Павел (читатель должен понять, что творилось в душе юноши). А старый скрипач, отлучившийся куда-то, вернулся на свое место.

— Вот, достал, — усаживаясь и запыхавшись, сказал он.

— Что? — не поворачиваясь, как во сне, спросил Павел.

— Клавир. Я за него отдал последнюю фамильную ценность, — скрипач, показал на жилет, где раньше была цепочка. А в это время на сцену вышел конферансье и объявил:

— Неаполитанская песня Санта-Лючия!

Зал замер, и оркестр начал играть вступление.

— Послушайте, папаша, что такое Санта-Лючия? — пробасил у него над ухом Сеня.

— Санта-Лючия в Неаполе, это то, что Молдаванка в Одессе.

— Ага, понял, Молдаванка.

А со сцены, то, замирая где-то на трагических нотах, то звеня, звучал голос певца и зал слушал, затаив дыхание.

— Санта-Лючия, Санта-Лючия, — песня заполнила своды зала, сердца и души одесситов…

* * *

Отец, рассказывая мне эту историю, говорил, что хочет не только написать ее, но и озвучить голосом этого удивительного одесского самородка. Но он не понимал как это сделать. Сегодня, разбирая архивы отца, я натолкнулся на одну ссылку, которая вела в Чикаго, где…

Впрочем, я забегаю далеко вперед и если начну вводить вас в курс дела прямо сейчас, то вы и закончите читать, а это не входит в мои планы. Сохраним интригу.

Тогда же, после концерта великого Энрико Карузо, жители ночной Одессы и, особенно Молдаванки, могли своим ушами слышать другой, не менее красивый голос своего земляка Павла Бойченко. И они это делали.

Под песню Санта-Лючия вся бригада грузчиков добралась до дома Павла.

— Санта-Лючия, Санта-Лючия, — допел Павел, а Сеня Гай, умиляясь, своим басом, произнес:

— Похоже, чтоб мне провалиться, похоже.

— Перестань драть горло, босяк! Может, ты мне скажешь, который час? — тоже громко и тоже басом, но не понятно к сыну или к Сене, обратилась мадам Бойченко.

— Послушайте, мама, мы были в опере и имели там слушать Карузо, — с восторгом попытался объяснить свое настроение Павел.

— Добрые люди, посмотрите на этого психа? Он не имеет, что кушать, но хочет слушать какую-то оперу и какого-то Крузо?

— Карузо, Энрико Карузо, мама! Это великий певец…

— Нет, вы посмотрите на этого босяка, — мадам Бойченко, с возмущением приступила к воспитанию сына, но не смогла закончить фразу, которую лично мне, дослушать, очень бы хотелось. Но Сеня Гай сказал:

— Ша! — а старый скрипач продолжил:

— Эх, мадам, вы до слез должны быть счастливы. Ваш мальчик не босяк, ваш мальчик понимает искусство. Настоящее искусство, мадам.

— Ах, господин Битман, вы играете на всех свадьбах, вы пиликаете целый день в кабачке и до сих пор вы не Попуда* и даже не Маразли*.

Конец ознакомительного фрагмента.